А знаете, какое самое лучшее средство для снятия стресса? Компьютерные игры! Побегаешь там, попрыгаешь, постреляешь - и как новенький, правда-правда ** До сих пор помню, как года два назад боролась с негативом игрой GTA. Чудесно помогало!

---

Прекрасная вещица. Тёплая, уютная и словно согревает в морозный зимний день. Чудо.
www.elion.ee/docs/joulukaart/rus/

---

Я невероятно счастлив и вдохновлён. Такие отзывы... ах

---

Сегодня Рождество. Праздник как бы.
А я его и праздником не считала никогда. И не отмечала. Ни разу.
Вопрос моей веры - спорный вопрос, даааа.

---

невероятно и необъяснимо, но факт

Знаете, я тут с мальчиком одним познакомилась...
Точнее, с ним меня познакомила Маша, одноклассница. Он тоже балуется писательством, в области стихотворной, правда. И Маша кидала ему мои вещицы (не яой xD)
Вот.
И теперь с этим мальчиком неплохо так общаемся. О творчестве говорим. И он даже спрашивает моё мнение о его произведениях, просит оценить.
Это... удивительно, на самом деле. Уже двум парням понравились мои сотворительства (опять же, не яой :3). А парни, я считаю, в плане творчества - совершенно иные. У них и вкусы другие, и стиль, и содержание, и чувства. А тут... оба читали, оба оценили. Высоко оценили, при том.
И я удивлённо радуюсь.)
Ведь это чудо ж, правда. Я не бездарен. И могу, чёрт возьми, писать так, чтобы нравилось другим - даже писателям мужского пола с неслабым опытом.
Это... непередаваемое ощущение. От которого на лицо выскакивает улыбка и хочется писатьписатьписать.)

@музыка: Little Boots - Remedy

@темы: творчество

---

Можете звать меня запущенным романтиком, ребёнком, наивной дурочкой - как угодно. Но я рада, что умею в любой вещи найти что-то своё, особенное. И откликнуться эмоцией на любое явление. Это не плохая черта, кто б как не утверждал. Я рада, что умею чувствовать.

---

"Обломов" мирно лежит на тумбочке почти не тронутый. Хотя как бы мне его, "Грозу" Островского и частично "Войну и мир" надо за каникулы прочитааать. А я что, я ничего, я к ним даже не прикасаюсь.
Непорядок, на самом деле. Надо взяться.

---

magnet **

Давно и надолго - любимая песня Вокалоидов ** Ибо нравится текст. Нравятся голоса. Которые, ура, на редкость тут близки к человеческим.

И из серии magnet - самая любимая картинка :3

@темы: музыка

---

дружеское

Сижу в гостях у Татьяна.
Пьём чаёк с ней, ведём задушевные беседы... а я тихо радуюсь, что у меня есть такая чудесная подруга.) С которой можно поговорить без исключения обо всём, поделиться любой совершенно мыслью/идеей, высказаться о чём/о ком угодно - зная, что тебя поддержат, выслушают, а не пошлют в лес дальними дорогами.
Это здорово.

@темы: люди и я

---

кино

Ходили утром ранним с братишкой в кино. На "Время ведьм".
Фильм на любителя. Для тех, кому нравятся рыцари без страха и упрёка, мечи, сражения и борьба Света с Тьмой. Мне нравятся.) Так что истинное удовольствие получила от фильма. Снят здорово. Ярко, с неожиданными поворотами в сюжете и отличными персонажами - при том каждый индивидуален, со своим характером и историей.
И основная тема фильма зацепила - беспредельщина церкви. Эти убийства якобы за Господа, сжигания всех, кто чуть отличается от других, под ярлыком "ведьма"... Цепляет. И убеждает лишний раз в мысли, что религия в большинстве своём - зло. Ей, религией, оправдывают пролитую кровь невинных. Вот так-то.

@темы: кино

---

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 11. Прятки

Глава 11
Прятки

Это ведь только в сказках, если человек добрый, то он ничего плохого не делает. А в жизни, если Свет хочет бороться с Тьмой, он должен быть жестоким.
Сергей Лукьяненко «Мальчик и Тьма»

Мне пришлось отвезти Никиту домой – дабы не вызвать у его родителей лишних подозрений. Туда-сюда-обратно – и в результате дома я оказался под двенадцать ночи. Тут же рухнул, не раздеваясь, на кровать и заснул крепким, но, впрочем, беспокойным сном.
Часов в восемь утра меня разбудил звонок.
Я кое-как разлепил глаза, поморщился недовольно и скатился с постели - именно скатился, ничего не соображая ещё; и сонный, помятый, прошлёпал к двери. Распахнул её, готовый выпалить в лицо посетителю гневную речь… Но слова замерли в горле, не сорвавшись с губ.
На пороге квартиры стоял Ники. Ссутулившись, опустив к полу глаза. И сразу я понял – что-то случилось. Что-то ужасное, что-то…
- Стас, ко мне домой приходила милиция, - не дожидаясь от меня вопроса, сказал Ники глухо. – Они спрашивали что-то… про Лёху с Егором. Хотели, кажется, арестовать меня, но я…сбежал.
У меня мгновенно закружилась голова. Я не понимал даже, сон это - или всё же она, невозможная, кошмарная реальность. Да может ли быть, что Ники, этого доброго ангела, хотели забрать в тюрьму? Нет! Но как бы я не практиковал самоубеждение – правда неумолимо, ясно вставала передо мной. А сердце колотилось в ужасе, понимая, осознавая, что теперь мы в опасности. Оба. И нужно что-то придумать, что-то сделать, что-то… Убежать, быть может. Да, убежать и спрятаться!
Другого выхода нет.
Я устало опустился на табурет и поднял глаза на Ники. Он ступил в коридор и тут же привалился без сил к стене; лицо его, кажется, было бледнее мела.
- Мама, наверное, всё узнает, - сказал вдруг он. – Они дождутся её и всё расскажут. Она не смирится с тем, что её сын – убийца. Она меня возненавидит.
Я не смог придумать ничего лучше, чем подойти к Никите и прижать его к груди. Просто стоять, уткнувшись в светлые пряди волос, и молчать. Ведь я не знал, что сказать, не знал, поверит ли мама Ники словам милиционеров, усомнится ли в вине сына? Картина дальнейших событий услужливо развернулась в мыслях. Эта история – наверняка – вскоре дойдёт до школы Никиты. Попадёт в газеты, на экраны телевизоров. Шутка ли – подросток-убийца, на руках которого кровь вот уже двух жертв…
Что же получается – один я знаю правду? Один только я могу помочь теперь Никите, распутать этот страшный клубок? Только я?..
И вдруг в голове – быстро, спонтанно – возник план. Хлипенький и слабый, но всё же план; времени мало, надо действовать. Потому я мгновенно разжал объятия и метнулся в комнату за курткой, бросив Никите:
- Идём.
- Куда?.. – спросил он тихо.
Но я не ответил. И молчал – всю дорогу по пустым в этот час улочкам города, в шумных переходах метрополитена. Я и сам, кажется, не верил в то, что собираюсь сделать. Но как там говорилось в поговорке… С волками жить – по-волчьи выть, верно? И если нет другого выхода, то…
- Стас, где мы? – нарушил мрачное молчание Ники, когда я резко остановился перед блочной пятиэтажкой грязно-жёлтого цвета и бросился к одному из подъездов; замер возле него, силясь вспомнить код замка.
- Это дом моей матери, Ники, - ответил я, не поворачиваясь. Какие же там были цифры… Ага! Пальцы быстро пробежали по нужным кнопкам, дверь, коротко щёлкнув, распахнулась.
Знакомый подъезд, знакомые истёртые ступени, знакомый этаж и квартира. Прости, мамочка, что приходится будить тебя в такую рань, но знаешь, дело то серьёзное…
Мне пришлось давить бусинку звонка минут десять – мать моя, видимо, сегодня не работает; и потому решила употребить выходной на здоровый, крепкий сон. Но я упрямый, я не сдавался; и вот, наконец, внутри квартиры зашуршало, зазвенело – и дверь распахнулась, являя свету мутное ещё со сна лицо моей матери.
- Стас?.. Что ты здесь делаешь? На часы смотрел?
Я не слушал её. Обернулся к Ники, непонимающему ничего, сказал:
- Подожди меня здесь.
И, подвинув с дороги мать, прошёл в знакомые пенаты.
Именно в этой квартире пятнадцать лет своей жизни я обитал. Да и бывал изредка, если матери требовалось оказать некую услугу. Когда-то здесь, со мной и матерью, жил отец – но когда это, о боги, было? Пять, может, десять лет назад? Не помню. Стараюсь забыть время, когда мы ещё были семьёй.
Зато я чётко помнил одно – где находится та вещь, за которой, собственно, сюда и явился. Большая комната, тумбочка у шкафа, вторая полка сверху.
Руки привычно потянулись и нащупали холодный металл пистолета.
Я не упоминал разве, что мой папочка прежде, ещё живя с нами, служил в милиции? И эту игрушку всегда хранил в одном и том же месте; мальчишкой, лет десяти от роду, я частенько с ней играл – в тайне от родителей, разумеется. Думаю, они вообще не в курсе, что я о сием предмете знаю. А я, со своей стороны, без понятия, почему отец оружие с собой не увёз, съезжая. Может, был в таком гневе на мать, что стремился скорее убраться прочь, не заботясь о предметах?
Я крепко сжал рукоятку пистолета и прямо на глазах поражённой матери, которая застыла в дверном проёме, вернулся в коридор.
- Стас, зачем тебе пистолет? Положи на место сейчас же! – дрожащий, удивлённый голос матери разбил тишину на осколки. Ники стоял позади меня, таращась изумлёнными глазами.
- Извини, мам, но твоим приказам я следовать не намерен. До свиданья, - как мне показалось, вполне вежливо ответил я и, ухватив Никиту за рукав футболки, потянул прочь.
Только оказавшись на улице, Ники резко обернулся ко мне. В его глазах рассыпался искрами ужас.
- Стас, зачем тебе пистолет? Зачем?
Я не смел встретиться с ним глазами.
- Ники, ты ведь знаешь, зачем, не спрашивай…
- Снова убивать, да? – его голос сорвался – почти на крик, отчаянный, звонкий. – Я не хочу!
Мои последние слова Ники вряд ли услышал, потому что, вырвав руку, зашагал размашисто вперёд.
- Я тоже не хочу, любимый… я тоже.
***
Почему-то я подумал – в мою квартиру нам возвращаться опасно. Наверняка ведь мама Ники расскажет служителям закона, что её сын общался с парнем по имени Стас; ну а адрес мой ей прекрасно известен. Ники тоже понимал это. И вот уже час, наверное, как мы сидели на скамейке в парке, что неподалёку от моего обиталища, и молчали. А что говорить? Слова, пустые слова, и ничего кроме…
- Ники, мы должны спрятаться, - решил я всё же высказать ему свой план; единственный план, который крутился в моей голове.
Никита поднял на меня мутный, ничего не выражающий взгляд.
- Где?
А ведь и правда – где? У меня никогда не было друзей, которых можно попросить о помощи. А у Ники… теперь – их нет.
Так что же – в руки милиции, торжество Димки, загубленная жизнь, навек погасшая солнечная улыбка?..
- Ребята… - тихий голос сзади заставил меня вздрогнуть. – Я могу вам помочь.
Мы с Ники обернулись разом.
Позади скамейки, нерешительно прижав ладони к груди, стояла Рита.
Её появление здесь было невероятным. Её предложение помочь – невозможным. Что, ну что Ритка способна сделать для нас? Она же просто…
Знаешь, Стас, если бы сейчас Димка сказал – оставит его в покое взамен на мою жизнь, я бы прыгнула. Сама прыгнула вниз, только бы Ники… жил…
…маленькая девочка…
- Я могу помочь вам, - пвоторила Рита, опустив глаза. – Вот.
И она протянула руку. На её ладони лежала, поблёскивая, связка ключей. А рядом – смятый клочок бумаги из школьной тетрадки.
- Что это?.. – не понимая, выдохнул я.
- Это адрес загородного дома моих родителей. И ключи от него. Он уже года три как заброшен, так что не бойтесь, никто туда не явится.
- Но зачем?..
- Вам же надо спрятаться, верно? Берите.
- А где ты взяла ключи, Рит? – глухо спросил Никита.
- Украла, - просто ответила девчонка.
Украла…
- Но зачем, Рита, зачем? – Ники бросился к ней, схватил за руку. – У тебя же будут неприятности из-за нас!
- Какая ерунда, - ответила девочка, втиснув ключи с бумагой в Никитину ладонь. И улыбнулась. Искренней, доброй улыбкой.
- Но…
- Я ведь люблю тебя, глупый, - сказала вдруг Рита и, вырвав руку, исчезла – неожиданно, быстро, как и появилась здесь.
Мы, кажется, ещё долго стояли вот так, просто глядя туда, где растворилась в зелени листвы фигурка девочки. Я чувствовал тоскливую горечь – как и там, на крыше; а Ники… Одна единственная капля скользнула, блеснув, вниз по его щеке. Затем он отвернулся, пряча от меня лицо, обхватив плечи руками.
- Она любит меня, - тихо, хрипло выдохнул он. – Любит, а я даже не замечал этого… не видел… Рита ведь страдала из-за меня, а теперь – помогает, рискуя собой! Как же так?..
***
Уже сумерки опустились на город, когда мы с Никитой, держась за руки, шли к вокзалу. Поезд, следующий к дому, где нам отныне предстояло жить, отходил в десять часов; мы не спешили; шли по улочкам в пятнах фонарей и ловили каждой чёрточкой осколки лета. Лета… Незаметно, неуловимо в Питер пришло лето – тёплое, светлое, счастливое до невозможности лето. Уже второе июня… второе… Стоп. Сегодня же у Ники первый экзамен, русский язык! Был бы… в нормальной, человеческой обстановке. Сейчас Никита сидел бы в школе, над бланком с ответами, а я – дома, волнуясь, переживая за него. Ники, конечно же, сдал бы экзамен на «отлично», и мы, в качестве праздника по этому поводу, завалились бы в кино; как всегда – на последний ряд… А потом гуляли бы до позднего вечера, вдыхая свежие запахи лета и держась за руки.
Я тряхнул головой, прогоняя безнадёжные мысли. Воспоминания. Глупые мечты о нормальной, счастливой жизни, которой, быть может, у нас уже никогда не будет. Экзамены – вот какие проблемы должны быть у подростка; выучить билеты, всё сдать, получить аттестат, закончить школу… А вовсе не наркоман-преступник, в прошлом лучший друг, и игра в прятки с доблестной милицией.
Куда катится наш мир?..

Глава 12. Мост

Глава 12
Мост

Ненавижу, когда бабочек насаживают на булавки... Бабочки должны летать - это одна из немногих истин, за которые я готов драться до последнего.
Макс Фрай

Димка возник перед нами неожиданно, внезапно, так, что в сумерках я едва не налетел на него. И уж конечно, он не был бы собой прекрасным, дабы не выдал очередную язвительную фразу.
- А куда это вы собрались? Извиняйте, дальше прохода нет.
Я резко остановился, крепче сжимая ладонь Никиты – чувствовал, как она дрожит, - и метнул в Димку обжигающий ненавистью взгляд. Как же я его ненавидел, как ненавидел сейчас, да и по жизни, в принципе. Но в эту минуту моя ненависть достигла пика, высшей точки и, казалось, способна на месте растерзать этого ублюдка. Ну почему? Почему он должен был появиться именно сейчас, когда до спасения оставались жалкие крохи? Неужели нам не суждено уже спастись от Димки, неужели?..
Я быстро, беспомощно даже оглянулся по сторонам – мост; тот самый, где Ники хотел… Длинный, широкий мост, а Димка один и, быть может, удастся сбежать? Но Димка заметил мой взгляд. Усмехнулся и коротко кивнул головой; тут же из мрака по ту сторону моста появился Костик и закрыл нам последний путь к отступлению.
Чёрт.
- Даже не пытайся бежать, Стасик. Я вызвал милицию. Через десять, максимум пятнадцать, минут здесь будут копы. О, тогда для вас и начнётся настоящее веселье!
Я выступил на шаг вперёд, заслоняя собой Никиту; моля всех богов, чтобы Димке не пришла в голову мысль его хоть пальцем тронуть. Только не Ники, только не его. Собрал остатки мужества в кулак и взглянул на Димку.
- Зачем? Зачем ты всё это делаешь? Ведь Ники же всегда помогал тебе! Зачем?
О боги, что я творю? Опять веду светские беседы, опять пытаюсь воззвать к совести Димки, которая, ясное ж дело, давно заснула вечным сном…
Димка изогнул губы в излюбленной усмешке.
- Да, помогал. А год назад, представляешь, разрешил мне пожить у себя, когда добрый отчим выпер меня из дома. Я пару ночей провёл на улице, на скамеечке в парке. А Ники шёл мимо однажды, увидел меня и позвал к себе. Грязного, помятого оборванца, которого даже не знал. Забавно, не находишь?
У меня случился капитальный сбой системы. Я завис; просто завис, кажется в первый раз за свою недолгую жизнь не представляя даже, что ответить. Потому что поступок Димки не сочетался теперь и с тем образом отпетого негодяя, который я нарисовал в своих мыслях.
- Тогда почему?..
- Почему? – Димка смотрел на меня заносчиво, с явным осознанием победы. – Да потому что я понял – Никитой твоим удобно поиграть. Уже тогда понял, в тот день нашей первой встречи. Ведь Никита же – находка! О чём угодно его попроси – всё исполнит, всё сделает, ещё и тебе же спасибо скажет. Да Ники просто создан, чтобы его использовать! – И добавил, с каким-то особым, пугающим удовольствием. – Он не имеет права любить.
Я услышал всхлип. Обернулся. И увидел, что Ники стоит, опустив голову вниз, обхватив себя руками, и плачет. Тихо, почти незаметно; почти… Но я то видел! Меня будто прошиб электрический заряд – ненависть. Да Ники просто создан, чтобы его использовать! Так, значит, у нас расценивается доброта? Мне плевать теперь на всё - на все принципы, устои и морали; я убью этого гада; и не фиолетово ли, что мне за это после будет?
Я нащупал в кармане холодный, обжигающе-холодный металл пистолета. И уже потянул его на свет божий… но голос Димки, насмешливый, едкий, заставил меня вздрогнуть.
- Разберись с этим, он мне надоел.
Я не видел с этого расстояния, но, по-моему – Костик струсил. Он нерешительно начал подступать ко мне по скрипучим доскам, сжимая в бледных пальцах нож – господи, как нелепо это оружие смотрелось в руках мальчишки!.. Он подходил ко мне медленными шагами; а я стоял, спокойно и ровно, наблюдал за ним. Мальчишка, просто мальчишка. Зря ты ввязался в эти игры, не место тебе здесь, глупый, глупый…
Когда между нами оставался какой-то метр, я ударил. Резко ударил его коленом в живот. Костик согнулся пополам, в отчаянной попытке взмахнул рукой – но я ребром ладони вышиб из его пальцев нож. С тихим стальным звоном клинок скользнул по деревянному настилу, остановившись у самой ноги Димки.
Плохо.
- Сволочь… - прошипел Димка. – Ублюдок. Прикончу тебя, раз этот мелкий не смог!
И он схватил нож, ринулся на меня. А я просто стоял, не зная, что делать и как защититься, но готовый драться до последнего. На свою то жизнь мне плевать, разумеется. Но если я умру – кто же спасёт Никиту, кто положит конец этой ерунде? Правильный ответ – Стас. Поэтому я должен, пока ещё должен жить.
Что-то возникло прямо передо мной, останавливая нож. Я знал, что это… кто это… но не смел поверить, не мог, не мог! Никита рухнул на деревянные доски настила, и красное, пугающе красное пятно расползалось по его белой рубашке… шире… шире… шире… Кажется, я закричал. Упал на колени рядом с Никитой и до боли сжал его холодные пальцы. Димка казался удивлённым. Изумлённым даже. Но тут же, за мгновения, на его лице вспыхнула, кривя губы, привычная усмешка.
- А я говорил, Стас, что Ники удобно использовать. Видишь – даже щитом стать может при желании. Красота.
Я ударил его. По сути, даже раньше, чем он успел закончить фразу; мой кулак с мрачным наслаждением впечатался в его наглую рожу, повалив Димку навзничь. Такой адской, сокрушительной силы я не чувствовал в себе еще ни-ког-да. Уверен – при желании я мог бы здесь же, на месте, пользуясь только руками, убить этого негодяя. А желание было, о, ещё как было… «Ненавижу» - стучало у меня в голове. «Ненавижу». Такие мысли позволяли отвлечься, не думать, не смотреть на тело Никиты на досках моста…
- Ах ты тварь! – зарычал Димка в гневе. Он морщился, корчился от моего удара – ощутимого, очень даже, - но встал; и не успел я опомниться – как схватил Никиту за воротник, наклоняя над проёмом в ограждении моста.
- Я скину его, слышишь? Скину, и ты уже не спасешь его, Стасик, никогда не спасёшь!
И он засмеялся, явно получая дозу кайфа с затравленного испуга в моих глазах; именно тем смехом, что так пугал всегда Никиту. Никиту… «Ты ни один раз уже вступался за меня, Ники… - подумал я грустно, но с нотками странной, до сих пор незнакомой мне нежности. – Теперь пришла моя очередь»
Я вытянул из кармана пистолет и без колебаний нажал на курок.
Пуля попала Димке в плечо. Он вскрикнул – едва слышно, хрипло, – зашатался на дрожащих ногах; секунда, две, вечность – и вот он, нелепо взмахнув руками, рухнул через проём в свинцовые воды. Никиту он не отпускал и потому утянул за собой.
Я не смог уловить тот миг, когда сорвался с места и очутился у самого ограждения. Когда отчаянно протянул руку и смог – чудом, чудом! – ухватить пальцы Никиты. Откуда-то снизу раздался плеск – тихий, чуть слышный; это Димка завершил свой последний путь в никуда. А я держал. Я держал и тянул – сантиметр за сантиметром – наверх, на мост, к спасению…
-- Отпусти… - так тихо, что я едва сумел услышать, раздался голос. Голос Никиты. – Отпусти, Стас…
Он жив, жив!
-- Никогда!
Последний рывок, последний резкий выдох – и вот мы оба лежим на гладких досках моста, рядом, вместе. Я смотрю в небо – тёмное, усыпанное пятнами первых звёзд небо; такое далёкое, свободное. Свобода. Мы – свободны.
Свободны…
Я услышал сдавленный хрип – Никита? Повернул голову, скосил глаза. Костик. Не шевелится, сидит, прислонившись к каменному ограждению, и только смотрит на меня большими, испуганными глазами.
- Не играй с огнём, Костик, - улыбнувшись почти ласково, сказал я ему. - Ты видел, чем подобные игры кончаются.
Сил встать не было. И чувств не осталось. Все ощущения притупились, исчезли куда-то... Лишь усталость сжимала сердце; такая дикая, невозможная усталость, что хотелось одного – лежать; лежать так, глядя на звёзды, и не вставать уже никогда… Я ошибся – мы не свободны. Пускай Димка умер, пускай всё закончилось; но Никита… ведь он… он наверняка…
Мой взгляд сам, невольно, скользнул в сторону. На лицо Никиты – бледное, с плотно сжатыми губами и закрытыми глазами лицо, вроде и мёртвое, но… живое. Я коснулся рукой щеки Никиты, губ и почувствовал -- о боги всех миров, я почувствовал – слабое, тяжёлое, рваное – но дыхание, дыхание, дыхание!..
Где-то сбоку раздался звук – знакомый, отлично знакомый мне шум милицейских сирен. А Димка не соврал, вызвал таки копов, ай молодчина…
И пяти минут не прошло – как вокруг нас собрались дяденьки в милицейской форме; много, слишком много, чтобы я мог убежать, да ещё с Никитой; слишком вооружённых и сильных, чтобы я мог оказать сопротивление.
- Где Дмитрий Шолохов? - сурово спросил один из служителей закона. Я хмыкнул горько. Что ж, с них станется свалить на Никиту ещё и Димкину смерть, станется.
Неужели и теперь нам не суждено спастись от Димки, хоть и после смерти оного, неужели?..
- Я всё расскажу вам, - раздался вдруг голос. Голос Костика.
Такого развития событий, признаться, я не ожидал.
Все присутствующие, как видно, тоже. Они разом обратили взгляды к мальчишке, маленькому, жалкому мальчишке у ограждения моста, который, шатаясь, поднимался на ноги.
- Я всё расскажу, - повторил Костик. – Никита не виноват. Это всё… Дима.
Я ощутил что-то… быть может, благодарность? Смутную, неясную и явно не стоящую того, чтобы изъявлять вслух. Что ж, я был прав – этот паренёк ещё не безнадёжен; посему оставим его наедине с милиционерами, пусть объясняется, ну а я…
Мой взгляд опять скользнул к Никите – по-прежнему без движения он лежал на гладких досках. И дышал – тяжело, со слабым стоном, но дышал, каждым вздохом отвоёвывая у жестокой судьбы бесценную, дорогую, до боли нужную мне жизнь.
Мы не свободны. Не свободны, пока я – не спасу его. А я спасу. Я должен. Я не дам прекрасной бабочке погибнуть от рук бездушных людей. Её полёт будет продолжаться… будет.
Оставив где-то позади – в другом мире – Костика и доблестных милиционеров, я опустился на корточки рядом с Никитой. Поднял его на руки. И зашагал, чуть пошатываясь – колени подгибались, от усталости, страха, неизвестности – прочь от кошмарного моста; в ту сторону, где, как я помнил, находилась больница. Огни фонарей, пробиваясь сквозь густые чернила тьмы, освещали мой путь, звёзды тревожно глядели с небосклона. Изредка попадались люди – припозднившиеся прохожие, которых я, бывало, задевал плечом и толкал. Они бурчали мне недовольно вслед, но я не слышал, не улавливал смысла слов. Одна задача, одна цель – дойти. Я должен. Я обязан.
Всё не может закончиться… так.

Эпилог

Эпилог

Пройдёт боль, и счастье утопит меня,
Счастье быть с тобой, только тебя любя.
И будут лететь годы, осушая воды,
Храня бережно нашей любви оду.
T9 "Ода нашей любви"

Мутные, расплывчатые пятна фонарей.
Дождь. Бьётся, колотится о землю.
Лица. Много, десятки, сотни лиц.
Пустые. Равнодушные лица.
Мокрый асфальт.
Шум машин по городским магистралям.
Шаг. Второй. Третий.
Медленно, слишком медленно.
Кровь. Много крови.
Почему так много крови?
Ники.
Замер, застыл на моих руках.
Не дышит.
Почему? За что?
За что?..
***

- Нет!
Звонкий крик молнией прорезал ночную тьму. Я резко сел в кровати, рванувшись куда-то, за чем-то, почему-то… секунд десять понадобилось мне, чтобы сообразить – крик то мой. А эти видения, страшные, пугающие образы, эта боль, это отчаянное горе… просто сон.
Просто.
Сон.
- Стас, что случилось?.. – Никита приподнялся на постели, щурясь сонно; такой смешной, маленький… родной, драгоценный, любимый Никита…
Я резко заключил его в объятия, чувствуя, как мерно бьётся рядом с моим его сердце.
- Я люблю тебя, Ники!
- Эй, ты чего?.. – чуть смутившись, спросил он; и улыбнулся. Той самой, солнечной улыбкой, которая, казалось, с лёгкостью могла разогнать ночную тьму.
Я не ответил. Просто откинулся на подушки, сжимая в руке его тёплые пальцы. Прошёл, наверное, час. Никита уже сладко сопел, доверчиво уткнувшись мне в плечо, а я лежал; наблюдал за ходом теней по потолку; держал Ники за руку. Почему-то именно сейчас, в эти мгновенья, мне до сладкой, щемящей боли в груди не хотелось его отпускать.
***
Прошёл уже год. Нелёгкий год, сказать по правде. И часто бывает, что ночью мне снится сон – тот сон; я иду по ночным улицам города, с Никитой на руках, и до больницы, кажется, ещё сотни и сотни километров. События той ночи я помню смутно. Вроде бы какой-то человек – мужчина, женщина? – всё же помог мне и сидел рядом, пока врачи суетились вокруг Никиты. Успокаивал, спрашивал что-то. А я не слышал. Я сидел, глядя в пустое пространство бесконечности, и одна мысль билась в моей голове: «Живи. Ты должен жить. Пожалуйста. Живи» И так без конца, по кругу, по спирали, до тех пор, когда, наконец, из кабинета появился врач; это под утро уже было, по-моему. Усталый, взволнованный, но с радостной улыбкой на губах. Ни слова он не сказал ещё мне, а я понял, всё понял – и смех вырвался вдруг из моей груди; счастливый, лёгкий, воздушный смех. По щекам бежали слёзы. Я смеялся и плакал, каждой клеточкой ощущая свободу.
Мы свободны. Теперь – свободны.
Всю неделю, которую врач приказал Ники провести в больнице, я от него не отходил. Дни и ночи просиживал у постели, и в этой палате – этом мире – были только мы, мы двое…Как-то смутно я понимал, что проворонил сессию, что ох какие проблемы у меня будут, когда я изволю спуститься на землю с небес. Катастрофу подтвердил звонок матери, который я счёл за нужное сбросить; ибо на землю в ближайшее время возвращаться не желал.
Ну а через неделю нас забрала из больницы Никитина мама.
Для меня то сделали вопиющее исключение, её же всю неделю в палату не пускали. И вот – мы едем к Никите домой, счастливые, держась за руки и улыбаясь.
Позже, уже дома (дома…), когда Никита, слабый ещё, отправился спать, мы с его мамой сидели на кухне; лучи догорающего заката ласково касались щеки, играли языками огня на оконных стёклах.
- Что на самом деле случилось, Стас? – спросила мама Никиты, нарушив молчание. – Ко мне приходили из милиции. Сказали, что Никита убил двух подростков, Лёшу и Егора. Это правда?
И я рассказал – разве был у меня выбор? Разве мог я утаить что-то от этой доброй, широкой души женщины? Я рассказал всё; она слушала меня, не перебивая; то и дело в зелёной радужке её глаз вспыхивал ужас. А у меня в груди от тревоги сжималось сердце. Вдруг не поймёт? Вдруг осудит? Вдруг…
- Ники не убийца, - сказала женщина, развеяв все мои бесплотные страхи и сомнения. – И не был убийцей – никогда.
Всё же на этом свете есть ещё добрые люди, способные увидеть истинную правду. Слава!
- Мы хотим уехать, Анна Дмитриевна, - с улыбкой сказал я. – В Москву. Просто… нам надо уехать.
- Понимаю, - кивнула она. И, склонив голову к плечу – совсем как Никита – добавила:
- Береги его, Стас. Я знаю – он будет счастлив с тобой. Береги.
Она поняла. Она всё поняла про нас – и, быть может, ещё раньше сегодняшнего дня. Она знала, видела, что мы любим друг друга – и никакого упрёка; никакого осуждения, в презрении изогнутых бровей. Только поддержка. И желание, чтобы мы были счастливы – оба.
***
Москва встретила нас знойным воздухом лета, шумными толпами людей, потоками машин по магистралям; всё почти так же, как в Питере, почти… только это новый город. Новая жизнь. Новый путь, по которому всегда и во все времена мы будем шагать плечом к плечу. Рядом. Вместе.
С покупкой квартиры нам, опять же, помогла Никитина мама. Не знаю, не представляю даже, откуда у неё такие деньги. Но эти две комнаты, светлые, тёплые, эти ванная и кухня… они наши, и как же, чёрт возьми, приятно возвращаться сюда по вечерам!
Наверное, стоит объяснить причины нашего переезда. Вовсе не проблемы с законом, нет – их лёгкой рукой разрешил Костик. Позже нам рассказывали, что он поведал милиционерам истинную историю произошедшего. Ничего не утаив. О настоящих причинах, толкнувших Никиту на убийство. О наркотиках. О Рите. Разборка фактов и деталей длилась долго. Почти два месяца. Допросы, вопросы, визиты, свидетели, родители, слова, фразы, звуки… Всё мелькало перед моими глазами, будто страшный, чересчур затянувшийся сон. Хочешь свободы, да нет сил проснуться.
Но наконец всё закончилось. Поступок Никиты посчитали самообороной; сняли с него всяческие обвинения. Со мной – ровно то же самое. Нас отпустили, оправдали; и мы решили уехать. От прошлого, от воспоминаний. От боли и совести.
Идея найти новый дом принадлежала мне. Потому что я видел – как страдает Никита. Мы оба убили, защищая один жизнь другого; но если для меня Димка был всего лишь бездушным негодяем, то для Никиты… для Никиты и он, и Лёха с Егором оставались прежде всего друзьями. Потом уже – преступниками.
Но мои надежды оправдались – новый мир, новая жизнь настолько захватили Никиту, что призрак грусти почти растаял в его небесных глазах. Едва ли ни каждый день таскал он меня на экскурсии по Москве, ну и, разумеется, с головой окунулся в учёбу. Да, кстати, Никита всё же сдал экзамены; путём бесчисленных просьб, доводов и уговоров удалось убедить высшее начальство позволить Никите сдать их позже – намного позже – остальных. Он сдал. Как и ожидалось – блестяще.
Закончил школу Ники уже здесь, в Москве; а теперь он учится в университете. Одном со мной университете. МГУ, на редкость круто для меня. Думал, экзамены не сдам. Но любовь Никиты, поддержка и тепло Никиты, как ни странно, вдохнули в меня новые силы; силы взяться за учебники и хорошенько повторить то, что забыл или не знал вовсе.
Прощай, педагогический колледж, не рад был нашему знакомству. Теперь я учусь на факультете журналистики – шаг; маленький, но ощутимый шаг к заветной мечте. И это, признаться, потрясающее чувство – идти по пути, который ты сам себе выбрал. Не мама, не кто-либо другой со стороны. Ты сам.
А Ники учится со мной; правда, двумя курсами ниже и на другом факультете – психологии. Теперь мы вместе; вместе идём на занятия, возвращаемся домой, а вечером… вечером я часто сижу с кружкой крепкого кофе на диване и смотрю на Никиту. Тонкая, стройная фигура, светлые пряди спадают на клетчатые листки тетради, губа сосредоточенно закушена. Я сижу, смотрю; и тёплое, обжигающе-горячее чувство счастья струится по венам, разносится в каждый уголок моего тела. Я сижу и думаю, что вот теперь, только теперь у меня есть настоящая семья. Не мать, ни отец не сумели стать для меня родными; это удалось лишь мальчику с солнечной улыбкой.
Мы не вспоминаем о прошлом. Это единственная, пожалуй, тема из разряда запретных в наших разговорах. Но я вижу порой слёзы в глазах Никиты; он думает, вспоминает… И вроде почти забыл, но… это «почти» преследует нас, будто ночное видение; неотступно преследует шаг за шагом… И я стараюсь; всеми силами души стараюсь помочь Никите забыть – по-настоящему.
Всё осталось в прошлом. Частенько Ники говорит по телефону с Ритой и даже собирается пригласить её к нам на летние каникулы. Может быть, она всё ещё любит его; эта девочка, которая столько сделала для нас… Я с усмешкой вспоминаю те дни, когда ревновал, ревновал до дрожи в пальцах и злости. Теперь же Рита – самый желанный гость в нашем доме.
Ну а Костик…
Я ничего не слышал о нём с того лета. Знаю только от Ритки, что он ушёл в другую школу и, кажется, при первом шансе собирается уехать из Питера. Понимаю. Не осуждаю. Да и не думаю о нём особо, если честно. Просто пытаюсь понять – почему? Почему этот простой и добрый по сути мальчишка стал пособником убийц? Ответ на сей вопрос дала мне Рита. Сказала однажды:
- Знаешь, Стас, а я слышала, как Димка угрожал Костику – расскажу всем о твоём баловстве с наркотиками, если помогать нам не будешь.
Вот так. Костик трус – обычный трус, в страхе за свою шкуру ставший негодяем. Но он вовремя спохватился и стал на путь истинный; флажок ему в руки, скатертью дорога, аминь. Может, когда-нибудь он и сумеет забыть о прошлом, сумеет без стыда смотреть людям в глаза. Правда, мы об этом никогда не узнаем.
А вот о Димке я, пожалуй, думаю слишком часто. Всё пытаюсь понять, сообразить, постигнуть – почему он так настойчиво, с таким удовольствием рушил Никите жизнь? Разве не помогал ему Ники, не выручил когда-то из большой беды? Вспоминаются слова, произнесённые Димкой на мосту: «Он не имеет права любить». И другие, ещё Никите сказанные в тёмном подвале: «Я люблю тебя! Я люблю тебя, слышишь, Никита?!» И приходит мысль – а может, Димка действительно любил? Каким-то странным, изощрённым видом чувства; которое не дало ему смириться с тем, что Ники и я - вместе. Наверное, он хотел таким образом отомстить Никите, отнять всё, разбить, уничтожить. Но скажите мне, господа – разве это любовь? Разве любовь не есть желание счастья человеку, которого любишь?
Мне остаётся только гадать. Ведь Димка погиб, и никогда, никогда уже я не узнаю верного ответа.
Так и живём – год, три месяца и одиннадцать дней. Да, я дурачок, я считаю дни. Потому что каждый день рядом с Никитой – сокровище. Каждый поцелуй. Каждый взгляд осколков неба. Каждая улыбка с искорками солнца.
Я счастлив. Только сейчас, пожалуй, я в полной мере ощутил значение этого слова. Счастье, господа, - быть рядом с любимым человеком. Делить с ним череду серых – ярких, радужных – будней; повседневные дела; заботы и проблемы. Просто жить с ним вместе, храня общий, уютный и ласковый, мирок.
Мы не расстанемся. Я уверен теперь – мы не расстанемся. Ибо могут ли люди, пережившие вместе смерть, предательство и боль, когда-нибудь расстаться?
Однажды я обязательно запишу эту историю. Не талантливый я писатель, вовсе нет; но в груди моей щемит, пылает жаркий огонь – счастья. Вечный огонь. И просто хочется рассказать людям, что любовь, в конце концов, как бы трудно не было, побеждает всё.

@темы: творчество

---

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 9. Решение

Глава 9
Решение

Я хочу быть с тобой,
Вопреки всем запретам.
Ворон "Я хочу быть с тобой"

Утро подкралось незаметно – серое и бледное, оно заглянуло мутными лучами в окно. Через пыльное стекло я видел небо – затянутое дымкой, оно не пускало солнце сквозь клочья облаков, сковывая, мешая, обрывая свободу…
Вчерашний вечер помнился слабо. Вроде я сначала звонил маме Никиты, сообщая, что её сын останется ночевать у меня; да-да, разумеется, завтра я разбужу его утром и отправлю на занятия; конечно-конечно, я не забуду; естественно, я понимаю, что у Ники экзамены. Затем – Наталье Андреевне, уверяя, что Никита необходимое внушение получил и совсем скоро появится на занятиях; но сейчас он действительно заболел и несколько дней посидит дома.
Ложь. Всё – ложь. Противно, мерзко делать вид, что всё нормально, когда ни черта оно… не нормально.
Затем я ещё несколько раз подходил к телефону – сняв трубку, пару минут слушал протяжные гудки и возвращал её на месте. Не знаю, что я собирался сделать. Нет. Я чувствовал, что должен сделать – но руки опускались, а мысли снова начинали крутиться в пёстром водовороте.
Потом был сон – тяжёлый, беспокойный; не сон даже – лёгкая дрёма с рваными обрывками каких-то видений. И вопрос, опять тот вопрос выстукивал в голове на разные лады – что делать. Что. Теперь. Делать.
Открыв глаза, я не почувствовал желанного облегчения – только тяжесть. Свинцовую тяжесть в опухших от бессонной ночи глазах. Тут же я бросил короткий взгляд на Никиту – спит. Спит, закутавшись в одеяло, хотя в комнате тепло, почти жарко, и такой он… беспомощный, маленький сейчас. Ники… или убийца? Кто он? Что я чувствую к нему? Что должен чувствовать?
Невольно взгляд скользнул через открытую дверь в коридор, где на полке стоял телефон. Преступник обязан сидеть в тюрьме – никак иначе. Человек, отнявший жизнь у другого, прощения не стоит. На свободе ему не место. Ведь это… своего рода правило, в конце концов. И как мне теперь поступить? У кого спросить совета?
Я не заметил, как уснул – уже по-настоящему, крепко и без надежды на скорое пробуждение. Последним ощущением, которое я сумел поймать на грани сонного царства – усталость. Дикая, до невозможности сильная усталость, словно всю ночь напролёт я разгружал товарные вагоны. Потом – пустота. Будто лампочка щёлкнула, вспыхнув, и погасла.
Как и ожидалось, проснулся я поздно – казалось, мгновенье назад сквозь облака сияло тусклое солнце, а уже – мягкие сумерки окутали небосклон. Я медленно приподнялся на локтях, чувствуя под собой блаженную мягкость – и сообразил, что лежу на кровати. Под одеялом. На том самом месте, где секунду назад – хотя бог знает, сколько времени прошло – лежал Никита.
В голове выстукивал молот, а мышцы будто сковало невидимой цепью – однако я мигом скатился с кровати и кинулся на кухню. Я знал, я был уверен, что Ники там – а где же ещё ему быть; в моей скромной квартире пойти особо некуда… Но Никиты на кухне не оказалось. Как, впрочем, и в ванной, и во второй комнате. Тревога грызущей болью вонзилась под сердце, как лезвие ножа; не тревога даже – панический страх на грани отчаяния. Будто я знал, будто я чувствовал – с Ники что-то случилось. Неужели Димка?..
Кажется, вылетая из квартиры на лестничную клетку, я забыл закрыть дверь. А на лестнице, споткнувшись о ступени, едва не пропахал носом холодный камень. Но всё это осталось смутными ощущениями где-то там, в уголке сознания. Всё моё существо билось сейчас в истерике, яростно сверкая красными лампочками тревоги. Где Ники, что с ним, куда эти сволочи его утащили?! И куда мне теперь бежать, куда? Ведь я… должен, должен, чёрт возьми, спасти его!
Передо мной, сливаясь в пёструю радугу, мелькали картины вечернего города. Уже стали зажигаться неоновые вывески магазинов; уже слышались кое-где пьяные голоса подгулявших прохожих; уже шумными толпами клубился на улицах рабочий люд, возвращаясь с работы. Питер, мой родной город – большая разноцветная масса, у которой нет такого понятия, как «состояние покоя». Город живёт всегда – утром, днём, вечером, даже поздней ночью. Город никогда не спит; и он видит – всё.
И где-то среди этой суеты, среди ярких красок и смеха, среди этого праздника жизни – Никита, один, в руках безумных наркоманов. Теперь, когда он убил Егора и Леху, да и вообще – доставил им ворох неприятностей… кто знает, что они способны с ним сделать. Убьют? Нет, это слишком легко; слишком просто; слишком… гуманно, пожалуй. Димка придумает сотню более изощрённых способов отомстить Никите.
И сейчас только я. Только я могу спасти его, помочь. Больше никто на этом свете.
Вдруг земля ушла у меня из-под ног – и я заскользил куда-то вниз, быстро, стремительно, теряя равновесие. Не удержавшись, я всё-таки шлёпнулся на землю, продолжая падать; под ладонями у меня зашуршала трава. Тут же я стал цепляться за короткие стебли, изо всех сил пытаясь остановить бешеную гонку – и мне это удалось, надо сказать. Всё замерло, мир перестал крутиться в сумасшедших кульбитах, и несколько минут я лежал, пытаясь привести в порядок дыхание. Затем наконец распахнул глаза: оказывается, зажмурил их – от страха, что ли?
Над моей головой было небо – сумрачное, в невесомых мазках ультрамарина. Рядом журчала вода – чуть приподнявшись, я разглядел речку, которая сейчас казалась серой, свинцовой. А впереди был склон – поросший травой и прочими сорняками, почти пологий; это чудо из чудес, что я не полетел прямо в речку и не свернул себе ненароком шею… «Надо выбираться» - подумал я, с трудом поднимаясь на ноги. Отряхнул стебельки травы с одежды, повернул голову… и увидел Никиту.
Он стоял на мосту, что был перекинут через реку совсем рядом, и меня не замечал. Даже не смотрел в мою сторону – его глаза были устремлены вдаль, поверх деревьев, воды, людей, поверх всего в этом мире. Неотрывный, задумчивый взгляд. Я не был уверен точно – всё-таки расстояние в несколько метров никто не отменял – но мне показалась… мне показалась нотка обречённости в небесной глубине. Будто он принял какое-то решение и с горькой покорностью шёл навстречу судьбе.
Стоп. Это какое же решение может быть на безлюдном мосту, под которым шумит глубокая река?..
Можете назвать меня параноиком. Но сейчас мои нервы были натянуты, как никогда раньше – и тело отозвалось на сигнал тревоги раньше, чем я сообразил, что, собственно, делаю. Я бросился вверх по склону – отчаянно, обрывая траву, царапая руки об острые сухие стебли. До сих пор не могу понять, как мне удалось уложиться в столь рекордное время – всё происходило будто не со мной, будто во сне; в сумасшедшем, безумном сне. Я оказался рядом с Ники за мгновения, вроде крикнул что-то ему; он обернулся, удивлённый, ошарашенный, сделал шаг назад. Тогда я схватил его за руку и потянул к себе; он сопротивлялся, пытаясь вырваться, но я держал крепко, увлекая Никиту прочь, прочь от зияющего в ограждении моста пролома, который я только сейчас сумел заметить….
Так мы молча боролись, пожалуй, ещё несколько минут; вдруг одно неловкое движение, не помню даже, моё или Никиты – и вот мы уже летим под откос, к плещущей внизу воде.
Чудом этот полёт окончился раньше, чем мы дружно плюхнулись в речку – у самого берега, совсем близко от края. Сердце, словно безумное, трепыхалось у меня в груди, а дыхание слетало с губ рваными, хриплыми клочками. Рядом так же тяжело дышал Ники, раскинув руки в стороны; спохватившись внезапно, я перекатился на спину, метнулся к Никите и прижал запястья его рук к земле.
- Ты ведь собирался прыгнуть, да? – выпалил я, всё ещё задыхаясь от головокружительной гонки. – Прыгнуть хотел, Ники?!
Глядя в широко распахнутые глаза Никиты, я надеялся… нет, я умолял – пускай всё это окажется плодами моей воспалённой фантазии. Пусть я перенервничал, зря развёл панику, пусть! Но Ники кивнул, быстро и безболезненно лишая меня всяческих иллюзий.
- Но почему, зачем?.. – как же по-детски жалко звучал сейчас мой голос, как беспомощно…
Несколько секунд Никита молчал, старательно отводя взгляд.
- А ты думаешь, я смогу с этим жить? – наконец сказал он. Я вздрогнул. – Стас, ты понимаешь, что я сделал? Я убил. Убил своих друзей. Из-за меня страдала Рита. И я оставил её там, бросил, хотя она помогла мне сбежать. Стас, я не могу жить с этим!
Ники замолчал. Молчал и я, не зная, что сказать, что сделать… Только сейчас почему-то я в полной мере осознал, как трудно Никите, какие чувства он испытывает. Ведь и правда… можно ли жить с грузом того, что он совершил? А я… как бы я поступил, оказавшись на его месте? Сумел бы я выдержать?
- Сегодня мне снился Егор, - вдруг снова заговорил Никита. – И Лёха – когда они были ещё живы. Снилась Рита – одна там, с Костиком и Димкой… И ты, Стас… - на моём имени его голос сорвался, и чуть заметно в нём зазвенели слёзы. – Ты, Стас… ты ведь меня презираешь. Ненавидишь, наверное. Ты несколько раз вчера подходил к телефону – я видел. Хотел вызвать милицию? Это… правильно. Так и должно быть, это правильно… Сделай то, что хотел, когда вернёшься домой – если в этом ещё будет смысл. А я жить не хочу. Зачем? Ведь теперь же я для всех – преступник, даже… даже для тебя.
Замолчав, Ники резко дёрнулся, вырываясь из моих рук, вскочил на ноги и кинулся бы, наверное, вверх по склону, если бы я не бросился на него сзади. Если бы не потянул за собой на землю, если бы не придал снова запястьями к траве.
За мгновение я представил всё – как Никита летит вниз с моста; как звонко всплёскивают волны, смыкаясь над его головой; как я возвращаюсь в пустую квартиру, понимая, что ей навсегда суждено остаться пустой – как и тогда, раньше; до дня, когда я случайно встретил в метро мальчика с солнечной улыбкой. Я представил всё это, я вспомнил счастье, которым обернулась случайная встреча в шумном вагоне – и осознал, только сейчас почему-то осознал, что люблю. Люблю Никиту. И каким же был кретином, если мог в этом сомневаться, если мог называть Ники чужим словом преступник.
Ники дёргался, извивался подо мной, пока наконец не затих, судорожно выдыхая. Я взглянул в его глаза и увидел там вопрос: «Почему? Почему, зачем ты остановил меня?» Я не стал отвечать ничего – только наклонился и легко коснулся губами его губ.
Ники понял меня – судя по тому, как обхватил за шею, не сдерживая больше слёз. Понял лучше, чем если бы я наговорил ему сотни слов – пустых, бесцветных; да я и не уверен. Что сумел бы правильно, с должным красноречием казать обо всём, что чувствую сейчас… Но всё же в эти мгновения, когда мы лежали на траве и целовались, как школьники… между нами что-то промелькнуло. Какая-то искра. Может быть – любовь, которая сладко разрывает мне грудь, которая пылает в каждой клеточке тела? И Ники понял всё. Понял, что ничего не изменилось, что я люблю его – по-прежнему. Быть может, даже сильнее – если такое вообще возможно.
Наконец я поднялся, отпускай губы Никиты, и протянул ему руку.
- Идём домой, - сказал я. Никита кивнул; и, хотя на щеках у него блестели мутные дорожки слёз, в уголках губ – я чувствовал – притаилась улыбка.
***
Кулинар из меня, прямо скажем, паршивый. Нет, я вполне способен открыть упаковку макарон и покидать содержимое в воду – однако на этом всё. Так что и сегодня пришлось готовить сей шедевр; стоя у плиты, я отчаянно проклинал себя за то, что не научился у матери готовить, пока предлагали. Удивил бы сейчас Никиту каким-нибудь необыкновенным блюдом…
Предавшись мечтам, я не заметил, как вбухал в кастрюлю всю упаковку.
В результате вместо съедобного кушанья получилась малоприятная липкая масса. Несолёная, к тому же – да, забыл, опять забыл про соль. Я готов был кидаться на стену от отчаяния.
Но Ники, похоже, был совсем не против липкой массы. Наоборот, он всячески меня поддерживал и ободрял, когда я извлекал это из кастрюли. Он наконец улыбался – и впервые, кажется, я был настолько счастлив видеть его улыбку.
За ужином мы молчали – но то была не тяжёлая тишина, нет. Просто сейчас, наверное, слова были и вправду не нужны – они лишь разорвали бы тонкую, невесомую ниточку, что натянулась в воздухе между нами. Как и тогда, на мосту. Что это было – доверие, понимание, нежность, любовь? А может быть, всё вместе?
Я видел, что Ники устал, что глаза у него слипаются – и потому велел ему идти спать; Никита мужественно выдержал ещё минут десять, пока наконец не сдался. Щёлкнула дверь моей комнаты; а я сидел, помешивая кофе в кружке и наблюдая, как круги мерно расходятся по нежно-шоколадной поверхности. За окном совсем стемнело – только огни далёких фонарей, звезды и кусочек луны мелькали призраками в чернильном мраке. А я сидел и улыбался, хотя чувствовал, даже сейчас чувствовал – опасность. Опасность, которая нависла над нами – ведь Димка, хоть и последняя тварь, отнюдь не глуп. Он понимает, что Никита со мной, а значит, мне уже всё известно об их темных делишках. И, ясное дело, теперь он возжелает устранить, убрать с дороги – нас обоих.
Но я почему-то улыбался – хотя это и казалось безумием в подобной ситуации. Мы с Ники вместе, просто вместе. И пускай опасность стережёт везде, а планом действий даже не пахло, пускай. Ведь мы же вместе.
Сейчас вся ответственность ложится на меня – и я обязательно найду выход. Обязательно спасу Никиту – как и он пытался спасти меня. Эта ситуация напрочь выбивается из всех категорий, и, разумеется, нам придётся нелегко. Но сегодня я принял самое важное решение, а остальное – по сути пустяк. Больше я не совершу глупых ошибок, больше никогда не оставлю Никиту. Ни-ког-да.

Глава 10. Осколки

Глава 10
Осколки

Полечу я, словно птица,
Чтобы сердце сжечь в огне,
Я не дам слезе пролиться –
За нее заплатят мне!
Эпидемия «Романс о слезе»

Это была нелёгкая ночь. Около трёх часов я всё же лёг в постель, рядом с Ники, который тут же доверчиво уткнулся мне в бок, и до самого утра вертелся, ворочался где-то между сном и явью. И думал. Ведь нужно что-то делать. Нужно выпутываться из этой ерунды. Но как, если я даже не знаю, где сейчас находится Димка? Да и Рита… ведь в его руках Рита… Что он сделал с ней? Где упрятал? Только бы не…
К утру подобие плана действий было готово. Надо искать Риту. Любыми способами вырвать её из Димкиных лап. А потом нужно поговорить с Димкой – пускай оставит нас в покое. В конце концов, доблестной милиции я его сдавать не собираюсь, пусть катится, куда душенька пожелает. Стоило бы отомстить этому ублюдку, конечно, за Никиту и за всё… и, будь моя воля, - лично свернул бы его тонкую шейку. Но… к чёрту справедливость, к чёрту месть, главное – чтобы он отпустил Риту и к нам более не приближался.
Вот таков был план. И утром я поднялся почти радостный – всё, всё что угодно лучше мрачного бездействия. Страх подтачивал моё сердце изнутри, медленно, верно – а вдруг не выйдет? Вдруг Димка уже Риту?.. Вдруг он задумал что-то ещё, непонятное и неизвестное мне? Но взгляд невольно остановился на Ники – моём Ники, по-детски свернувшимся в комочек под одеялом, и я понял, что должен. Должен спасти Риту – ради Ники, ради нашего счастья…
Должен.
Завтрак вышел скомканный – жалкие остатки вчерашнего ужина да чашка крепкого, жгущего губы кофе. Проглотил я всё это быстро, залпом, потому что понимал – медлить нельзя. Ведь Рита… Так же стремительно я вернулся в комнату и, наскоро одевшись, бесшумно – чтобы не разбудить Никиту – скользнул в коридор. И уже открывал входную дверь, уже хватал с полки ключи… как сзади вдруг зашуршало, и раздался сонный, чуть с хрипотцой голос:
- Стас, ты куда?..
Ники. Всё-таки проснулся, чёрт… Но медлить нельзя. Я толкнул створку и выскочил на площадку, коротко бросив через плечо:
- Спасать Риту.
И шагнул к ступенькам, захлопывая дверь снаружи. Но Ники внезапно выбежал за мной, плечом придерживая дверь, и ухватил за короткий рукав рубашки.
- Подожди, я с тобой пойду!
«Нет!» Что-то во мне крикнуло громко, забилось при мысли о том, что Никите снова придётся увидеться с Димкой. С этим ублюдком, который его… Такой встречи я допустить не мог. И потому сбросил рывком его руку – пожалуй, даже чересчур резко.
- Нет. Оставайся дома.
Я кинулся вниз по каменным ступенькам, оставив Ники позади, на пороге квартиры.
От моего дома до обиталища Егора в общем то приличное расстояние - сначала на метро минут тридцать, затем пешком… Но добрался я быстро – к бегу в последнее время у меня открылись блестящие способности.. И часа не прошло – а я уже стоял перед знакомым подъездом, кое-как пытаясь восстановить дыхание. Решительно толкнул железную створку двери и ступил в сырую, холодную темень.
В этот раз мрачные коридоры подвала я одолел без труда – образы жути разных видов и размеров меня больше не тревожили. Я просто шёл вперёд, изредка натыкаясь на стены, пока в чернильной тьме не замелькал мутным пятном огонёк лампы – конец пути. Решительно я ступил из мрака в крохотную комнатку, готовый ко всему.
Встречать врага лицом к лицу мне не пришлось. Не пришлось и говорить тщательно заготовленных слов – они попросту застряли у меня в горле. А сам я замер в дверном проёме, глупо таращась в пустоту. В комнате не было никого – вообще. Даже намёка на чьё-то присутствие. Только неизменный мусор на полу, трубы и гулкий звон капель о плитки пола.
Где-то в груди у меня заворочался ужас. Смутный пока, бесплотный призрак страха… Куда пропал Димка? Где его теперь искать? Холодное, липкое чувство протянуло пальцы к моему сердцу; я выбрался из подвала, даже не заметив обратного пути, и беспомощно рухнул на пол у железной решётки. Уронил голову в ладони. Таким слабым, таким беспомощным ощущал я себя сейчас… А ведь именно от меня зависит теперь судьба Риты и Ники… именно от меня.
Я встал вдруг, расправил складки на одежде. В конце концов, не будь такой сопливой девчонкой, Стас. Растёкся лужицей после первой же неудачи… А никто и не обещал, что будет легко. Так что соберись, тряпка.
Тишину прорезал оглушительный звон.
Я дёрнулся нервно, выхватил их кармана телефон и тут же, не глядя на экран, нажал кнопку ответа.
- Да?
- Не нашёл Ритку, Стасик? – до противного знакомый голос насмешкой резанул ухо.
- Куда ты дел её, куда?! – держать эмоции под контролем я не умел никогда; поэтому вскочил на ноги, до боли в костяшках сжал корпус телефона.
- Глубже дыши, Стасик, лопнешь ведь от злости. Хочешь Ритку увидеть?
- Хочу. Где она?..
- Напротив школы корабль. Мы на крыше,- коротко сообщил Димка и отключился.
Я стоял неподвижно и слушал короткие гудки, которые, впрочем, полностью заглушал яростный стук моего сердца. Крыша? Но зачем, почему именно там? Что хочет Димка в обмен на Ритину жизнь? Надеюсь, он её не…
Минутный завис прошел, я сорвался с места и бросился из подъезда, через лабиринты дворов и улиц – к школе.
Это низкое, в три этажа здание, окружённое кольцом ободранных клёнов, совсем близко стояло от жилища Егора. А напротив высился дом – в пятнадцать этажей, длинный, будто змея, он вился и изгибался под разными углами. Именно этот корабль, конечно, имел в виду Димка.
Всю дорогу я бежал, не чувствуя под собой ног, и только перед этим гигантом остановился, запрокинув резко голову. Крыша терялась высоко-высоко под небесами, в перистой вате облаков; и где-то там – Димка, прячет Риту, если только не…
Резко выдохнув пару раз, я кинулся к ближайшему подъезду.
Мне повезло – едва я взбежал по каменным ступенькам, как свинцовая дверь распахнулась, и на улицу вышел дядечка – лет тридцати, в пиджаке и с кейсом. Я шмыгнул в подъезд на секунды раньше, чем тяжёлая створка коснулась косяка, и ринулся к лифту.
По закону жанра он оказался сломан.
Вы пробовали тащиться по лестнице на пятнадцатый этаж? Если да – то поймёте, разумеется, почему к концу пути гладкие ступени начали вызывать во мне чувство стойкого отвращения. За сегодняшний день я и так достаточно побегал, а гонка по лестничным пролётам выжала из меня те жалкие крохи сил, что ещё оставались. Но я не смел, не смел остановиться даже на краткий отдых и замер лишь на последней площадке, там, где тросы лифта со скрипом уходили наверх; при условии, конечно, что лифт исправен. Я всё-таки позволил себе опуститься на ступеньку – на какие-то, впрочем, жалкие секунды; затем поднялся – колени неумолимо подгибались – и вскинул голову. Там, в нескольких метрах надо мной, была маленькая квадратная дверь, ведущая на крышу.
Лесенка, прислонённая к стене, давно развалилась – обломки её лежали в строительной пыли у меня под ногами. Пришлось, уцепившись руками за край, по выбоинам в кирпичах лезть наверх. Руки я ободрал в кровь; даже едва не кувыркнулся вниз, свернув себе шею. Но наконец я толкнул деревянную створку и буквально вывалился на крышу, для полноты картины ударившись боком. В глаза мне ударил ослепительной вспышкой свет.
Я позволил себе лежать, не шевелясь, чувствуя под щекой жёсткий шифер и слушая отчаянный стук собственного сердца. Над моей головой расстилалось голубым бархатом небо; где-то там, в вышине, звонко пели птицы; солнце ярким пятном лучилось среди перистых облаков.
Сколько времени я так провёл – не знаю; но поднялся наконец на ноги с уверенностью, что вот сейчас увижу Димку.
Но никого не было передо мной; только крыша – длинная, извилистая, конца которой невозможно было разглядеть. Тут и там были раскиданы низкие кирпичные квадраты, по верху которых стелились провода; а, сделав пару неуверенных шагов вперед, я обнаружил двери, ведущие на крышу из других подъездов.
В таком месте, если честно, я был впервые. И просто стоял, как дурак, пялясь во все глаза. Но наконец рассудок стал урывками ко мне возвращаться, и неровными шагами я приблизился к парапету, что тянулся по самому краю крыши.
Передо мной, позади и со всех сторон – раскинулась панорама города. Нескончаемые ряды домов в пятнах зелени, позади которых блестит, переливаясь, вода далёкого залива. Не удержавшись, я глянул вниз.
Люди отсюда казались букашками – крохотными точками на пёстрых полотнах улиц. Спешат куда-то по своим делам, несомненно, важным – и никто, никто не поднимет голову, не поймёт, не узнает, что где-то здесь наркоман прячет беззащитную девочку. Люди эгоисты по сути своей – они равнодушны ко всему, что лично их не касается.
Почувствовал, как странная горечь спазмом сдавила горло, я отошёл от парапета и двинулся куда-то по скрипучему шиферу, то и дело оглядываясь вокруг. Но Димки не было. Даже следа его присутствия. Может, он прячется где-нибудь за кирпичными квадратами? Или за дверями, ведущими в подъезды? Я шёл, заглядывая во все мыслимые углы, и страх постепенно протягивал пальцы в каждую клеточку моего тела. Мне стало казаться, что Димки здесь нет. Что он и не думал тут появляться, а просто заманил меня сюда, одурачил, чтобы… оставить на крыше навсегда.
Я передёрнул плечами. Ну и глупости порой лезут тебе в голову, Стас. Ты ведь спокойно забрался сюда, значит, с той же лёгкостью сумеешь выбраться обратно. Но… все двери были заперты – я лично убедился в этом, тянул же за каждую! А где, где та, через которую я сюда пришёл? Быстрый взгляд кругом – и мысль: «Заблудился». Может быть, звучит оно и глупо, но крыша казалась бесконечной. Только по бокам она имела чёткие границы, сзади же и спереди…
Края я не видел. Только эти кирпичные квадраты – через равные промежутки, до тошноты одинаковые квадраты, и больше ничего.
Я вдруг почувствовал себя в клетке – длинной, просторной, но всё же клетке под чистым голубым небом. Сюда никто не придёт, чтобы спасти меня, никто не остановит Димку и не поможет Рите, никто, никто, никто… Я почувствовал вдруг – резко, ясно – всю безвыходность положения; и это уже оказалось сильнее меня. Опустившись на шифер я уткнулся лицом в колени и, кажется, почти заплакал, почти… Просто представил вдруг, что никогда не выберусь отсюда – и умру, конечно, от голода и жажды. А в руках Димки Рита, она тоже погибнет; а дома Ники, он ждёт меня и уже беспокоится, наверное; что он станет делать, когда к ночи я не вернусь домой? Ники, прости… я не смог её спасти, не смог ничего сделать, опять – не смог…
- Раскис уже? Так быстро? – голос. Голос, который мне уже и не думалось услышать. Я вскинул голову.
Да, это был Димка, собственной персоной; он стоял, лениво скрестив руки на груди, всего в нескольких шагах от меня. Откуда он взялся, как сумел подобраться ко мне незаметно?.. Чуть скосив глаза, я заметил Костика – мальчишка держал обмякшую Риту, крепко заломив её за спину руки.
В первую секунду я даже не узнал девочку; нет, внутренне понимал, что это она, что это просто не может быть кто-то другой; но… её лицо… Царапины, кровоподтёки, синяки были везде. На каждой клеточке, каждой чёрточке лица. Волосы растрёпаны, губы искусаны в кровь, а на щеках – я видел, видел – мутные дорожки от слёз. Костик мог бы не держать Риту – она всё равно не сумела бы убежать; да что там – просто шевельнуть рукой. При моём появлении Рита не выказала эмоций – похоже, была… была без сознания…
Мне захотелось расплакаться; просто по-бабски расплакаться, когда я смотрел на неё – девочку, маленькую беззащитную девочку, которая никому не сделала плохого, а стала куклой, просто куклой в руках подлых негодяев.
Ненависть. Ненависть к Димке вспыхнула во мне с ужасающей силой – словно вулкан, до этого чуть клокотавший, взорвался потоками расплавленной магмы. Я готов был растерзать эту тварь; вцепиться в горло и сжимать, сжимать, пока огонь жизни не угаснет в наглых бессовестных глазах. Но я сдержался; даже встал, медленно подошёл к Димке и ровным голосом начал беседу:
- Дим, отпусти девчонку. Она уж тебе точно не сделала плохого. Отпусти.
Димка, похоже, дипломатических переговоров не ожидал – я видел это по удивлённым изгибам его бровей, губам, чуть дрогнувшим в усмешке., неопределённо Я смутно почувствовал себя лохом; а моя уверенность – была ли ещё она? - начала сдавать потихоньку позиции. Но я всё говорил… надеялся на что-то.
- Да, мне известно о ваших делах. Но в милицию я не пойду, не бойся. Шагай на все четыре стороны, делай дальше, что пожелаешь… только Риту отпусти. И нас оставь в покое.
Вот на этом моменте, я рассчитывал, мы тихо-мирно разойдёмся. Димка, в конце концов, гоняется за Ники лишь потому, что боится огласки своих дел. Но я ведь сказал, что в милицию идти не намерен – и Димка должен мне поверить, равно или поздно. «Хорошо» - сейчас скажет Димка; я не ждал от него другого ответа.
Но Димка молчал. Просто молчал, насмешливо изогнув краешки губ; молчал и смотрел мне прямо в глаза. Я старательно не отводил взгляда, уже ясно чувствуя, что вся моя затея – ничтожна и жалка, как карточный домик.
- И ты думаешь, я соглашусь? – раздался наконец голос. Я вздрогнул.
- А почему нет? Не волнуйся, мне действительно нет смысла сдавать тебя в милицию. Просто оставь нас в покое, и всё.
Димка изучающее окинул меня взглядом, будто прикидывая, дурак я или просто таким кажусь; и я видел, что вот-вот он готов рассмеяться.
- Ну, для начала я тебе не верю. Это раз. А два… думаешь, меня волнует только то, пойдёшь ты в милицию или нет? О, конечно, ты можешь идти в милицию, Стасик. Мне всё равно.
Я замер. То есть ему всё равно? Да ведь его же посадят за наркоту! В психушку упекут, если узнают, как он издевался над Ритой и Ники… Да его…
- Удивлён, не так ли? – мягко спросил Димка. – Что ж, смотри, - и, сунув руку в карман, он извлёк что-то, обернутое тканью. Чуть откинул материю, и я увидел – нож. Блестит, переливается под лучами жаркого солнца. Почему-то сразу стало ясно, что это – тот; тот самый… которым Ники…
Слабые подозрения заворочались у меня в груди.
- Что это? – хрипло выдохнул я.
- Брось, Стасик, ты ведь всё прекрасно понял. Это нож. Да-да, тот самый, которым орудовал твой Никита. Мальчишка обронил его в подвале, даже не заметив, глупый…
- Зачем он тебе? – спросил я, хотя знал, почти знал ответ и на это.
- Ну всё ж так просто, Стасик, - меня буквально передёргивало от насмешки в его голосе, от тона взрослого, который толкует простую истину малышу. И «Стасик»… так меня называл Ники, всегда ласково, нежно. В устах же Димки это звучало мерзко; гадко; просто невыносимо.
- Всё просто. Я могу пойти с этим ножом в милицию. Ведь убийцу Егора не нашли, мои показания будут им очень кстати. На ножике то отпечатки пальцев Ники остались – что им стоит проверить и засадить твоего драгоценного за решётку? Передачки ему таскать будешь лет десять, а, Стасик?
Тут Димка не выдержал, рассмеялся, запрокинув голову. И я отступил на шаг, потому что впервые внимательно посмотрел в его глаза. И понял, понял со всей ясностью, что в них так напугало Никиту; и как в корне нелепа была моя идея о дипломатических переговорах. Осколки чёрного льда – сказал тогда Никита; пожалуй, и правда - единственно верное определение. Я не психолог, конечно, даже не претендую, но обычный человек не смотрит с такой… алчной насмешкой, с таким пугающим огоньком… Безумец. Я ясно видел теперь – он безумец. Наркотики, похоже, вырвали из него последние остатки человечности. И никакие доводы разума, никакие просьбы и предложения против него уже не сработают. Димка не оставит нас в покое. Риту не отпустит. Он будет мучить нас всех, пока не достигнет…. какой-то смутной, непонятной мне цели.
- Что тебе нужно?- глухо спросил я. – Почему не оставишь нас покое?
- Мне просто… так хочется. – ответил Димка безмятежно. И, видимо посчитав меня более не интересным, повернулся к Костику; до этого мальчишка стоял неподвижно рядом с ним, крепко скручивая запястья Риты; теперь он вытянулся стрункой, преданно глядя в Димкины глаза; мне стало противно.
– Кидай её. – короткий приказ, казалось, разбил небо на осколки.
Мне почудилось – крыша ушла у меня из-под ног; в ушах звенело. Несколько секунд я стоял так, будто оглушённый, один звук только разбирая – отчаянный стук собственного сердца. Знал ведь, что этим закончится, но верить почему-то не хотел… не мог… Оцепенение прошло через секунды, я метнулся к Костику… одно движение Димки – мои ноги подкосились, и я шлепнулся на колючий шифер, в кровь обдирая колени.
Удары посыпались отовсюду, вонзаясь мне в бока, живот, затылок, спину… Когда они стихли, я уже не смог подняться. Всё тело вспыхнуло болью, как один большой факел, шумным потоком кровь ударила в голову, а мир вокруг подёрнулся дымкой. Перед глазами вдруг задвигались, сужаясь и расширяясь, круги, и сквозь эту пелену мой взгляд едва фиксировал силуэты Риты, Димки, Костика… Девочка не сопротивлялась даже, когда Костик потащил её к краю крыши; не уверен, что она слышала хоть слово. И всё её хрупкое тело так обмякло, так беспомощна он была перед лицом гибели, что на глазах у меня выступили слёзы.
- Тебя теперь тоже посадят… - прохрипел я. – За убийство… Я всё расскажу, всё…
Димка повернул голову ко мне, улыбнулся почти ласково.
- Думаешь? Здесь высоко, Стасик, узнать нас никто не сможет, даже если вдруг посмотрит наверх. А ты ничего не расскажешь, дорогой – просто потому, что тебе никто не поверит. Нож то у меня. Ведь я могу… могу сказать, что и Риту убил Ники. Убил одного – что же мешает убить другого? Они мне поверят, а не тебе, Стасик.
И я понимал – правда; всё – правда. Поверят ему, не мне, почему, почему?..
Костик между тем уже достиг края. И вдруг, глядя на него затуманенными глазами, я вспомнил - вспомнил те времена, когда ещё общался с их компанией. Ведь эти двое – Рита и Костик – всегда держались чуть позади нас; оно и понятно – младшие; но всегда – вместе. Как рассказывал мне Никита, они и в школе сидели за одной партой; смышлёная Рита помогала Костику на контрольных, он, в благодарность, таскал её сумку с учебниками. Одно время мне даже казалось – они встречаются; а если нет, то всё плавно к этому идёт. И вот сейчас… сейчас Костик собирается скинуть Риту вниз. Почему, зачем? Только Димку я воспринимал как главного мерзавца; а Костик… он же просто мальчишка, глупый мальчишка… и на убийцу совсем не похож.
Кажется, это одно мне и остаётся – вести светские диалоги в минуту опасности.
- Костик… - хрипло выдохнул я. – Димка тварь, это давно понятно. Но ты… ты то куда?..
Костик замер. Замер у самого края, втянул голову в плечи, сжался, съёжился, будто мои слова – удар по щеке наотмашь. Он не смел на меня взглянуть, не смел сказать хоть что-то; но он замер, и я подумал: «Может быть, этот мальчишка ещё не безнадёжен?»
- В чём дело? – с раздражением спросил Димка, сверкнув в его сторону глазами. – Кидай её вниз, быстро!
И Костик шагнул вперёд, разбивая все мои иллюзии, и неловко толкнул Риту через парапет.
Почему-то я ожидал услышать крик – громкий, отчаянный крик боли. И, может, звк удара тела о землю. Но было тихо - так тихо, что нервы жгутом скручивало от этого мёртвого молчания.
- Идём, - бросил Димка Костику и, посчитав свою миссию оконченной, зашагал по скрипучему шиферу прочь. Костик поспешил за ним, старательно избегая встречаться со мной взглядом; а я даже не посмотрел, в какую сторону они пошли, где выход. Я просто лежал на шифере, чувствуя, как кровь колотится о виски, и думая, что ошибся. Очень сильно ошибся, полагая, что с Димкой о чём-то можно договориться. И что всё это - фарс, игра на публику. Ведь если Димка хотел убить Риту… почему не сделал это там, в подвале, вдали от посторонних глаз? Нет, он устроил это представление специально – для меня. Чтобы я видел, слышал, чувствовал – всё. Чтобы лично увидел гибель Риты, чтобы навсегда запомнил этот ужас… Мерзавец.
Мой взгляд против воли скользнул к парапету, и сердце ухнуло куда-то вниз. Я долго, долго ещё не решался подойти к краю и заглянуть вниз; боялся, наверное. Ведь что толку скрывать - это моя вина. Это я ничего не сделал, не остановил Костика, это я в своё время не выручил из беды Никиту, это я, я, я…
Мне понадобилось несколько минут – вечность – чтобы собрать воедино осколки мужества. Наконец я поднялся и, спотыкаясь, шатаясь в разные стороны, побрёл к парапету. Перегнулся через него и взглянул вниз.
Крыша дома была выстроена таким образом, что в некоторых местах резко опускалась вниз на пару этажей; именно это спасло Рите жизнь. Девочка не упала на асфальт, нет - раскинув руки, по-прежнему без сознания она лежала на чёрном блестящем шифере в нескольких метрах подо мной.
Облегчение, которое волной захлестнуло всего меня, не передать словами. Я мигом забыл о слабости и боли; остался только он – шанс спасти Риту, шанс, который я уже не мог упустить.
По-человечески спуститься не получилось, пришлось прыгать – а высота вообще-то приличная. Я едва не отбил себе ноги, приземляясь, но всё же мне удалось кое-как утвердиться в положении прямо, подойти к Рите и опуститься рядом с ней на корточки. Я поднял её на руки и, вскинув голову, посмотрел наверх.
Теперь дело обстояло сложнее – как забраться обратно? Липкое отчаяние прочно вцепилось мне в горло – выхода нет. Мы застряли здесь, на этом островке, в десятках метров над землёй, и никто, никто не сумеет нам помочь… Может, закричать, привлечь внимание? И я уже открыл рот, собираясь воплотить эту задумку, как вдруг заметил штыри. Куски металла, около десяти сантиметров каждый, в беспорядке раскиданные по бетонной стене. Бог знает, зачем и чьими усилиями они там оказались, но ликующий вопль чуть было не сорвался с моих губ. Голова ещё кружилась – по-прежнему, если не хуже; бок болел – бьёт Димка, к чести его будет сказано, на славу. Но на время я забыл о всех своих увечьях – взбирался по штырям наверх, кое-как прижимая к себе Риту.
Лезть, на благо, было не слишком высоко – и вскоре я уже лежал, пытаясь отдышаться, на горячем от жаркого солнца шифере. Риту я опустил рядом – она ещё не двигалась, не открывала глаз. Но, приложив ухо к её груди, я уловил рваное, тяжёлое дыхание с хрипотцой и безумные удары сердца.
Восхождение длилось от силы несколько минут – но устал я так, будто одолел турпоход в сотни километров. Сил у меня просто не осталось и, словно выжатая губка, я бы лежал так долго – если бы вдруг Рита не зашевелилась с коротким стоном. Тут же я кинулся к ней, помогая сесть.
Девочка приоткрыла глаза, мутным взглядом окинула меня, крышу, небо… затем слабо зашевелила губами, будто пытаясь сказать что-то; и выдохнула наконец:
- С Ники всё в порядке?
Я вытаращил глаза. Согласитесь, логичнее было ожидать от неё других вопросов, вроде: «Где я?», «Что случилось?» и далее. А Рита… У меня мучительной болью защемило сердце.
- С ним всё хорошо, Рит, - тихо ответил я.
Девочка выдохнула с облегчением и откинула голову назад.
- Стас, ты знаешь… я так люблю его, - вдруг сказала она.
Я замер. Нет, разумеется, её влюблённые глаза, коими она всегда смотрела на Ники, не могли от меня укрыться. Но почему она говорит об этом сейчас? Ведь не время же и не место…
- Но он любит тебя, я вижу – а ты его, да, Стас?
Я ничего не ответил, только кивнул едва заметно. Значит, наша конспирация плодов не принесла? Мы же так старались, так старались, чтобы наши отношения выглядели не более чем дружбой… А Рита говорила, спокойно, ровно, будто факт, что Никита – гей никак её не трогал. Впрочем, вру – в голосе девочки скользила горечь; лёгкая, невесомая, обречённая даже горечь, словно Рита уже смирилась – я и Ники вместе.
- Знаешь, год назад… на меня напали хулиганы. Их было трое, вечер – тёмный, улица – пустая. Я кричала, кажется, но никто меня не слышал... Они набросились – сразу, все трое – повалили меня на землю и хотели уже… Но тут появился Ники. Он один, представляешь, один против трёх хулиганов! Они были сильнее его, старше – но Ники бросился на них, несколько раз ударил, но они… они его избили. И ушли, оставив на земле рядом со мной, в крови, в синяках… Ники было больно, я видела – но он только улыбался. Улыбался и говорил: «Как здорово, что с тобой всё в порядке!»
Так мы стали друзьями. И знаешь, Стас…мне кажется, я полюбила его сразу, в тот вечер на пустой улице… Я полюбила его больше всех на свете, я готова была отдать ему всё! Но он не замечал моей любви. Считал просто другом, таким же, как Тимур, Лёха, Егор и прочие. А потом появился ты и… Мои шансы ему понравиться разлетелись на куски. Ведь рядом с тобой, Стас… он счастлив. Я вижу – счастлив. Но Ники был дорог мне по-прежнему, пусть и видел во мне лишь друга, пусть…
А месяц назад, когда Димка схватил меня после школы, притащил в подвал, и я увидела там его, в наручниках… Мне стало плевать на себя. Даже когда они издевались надо мной, мучили – плевать. Ведь главное – чтобы Ники был в порядке… Димка пригрозил – убьёт его, если я посмею кому-нибудь рассказать. И я молчала. Прятала синяки под одеждой. Ради него, ради Ники… Знаешь, Стас, если бы сейчас Димка сказал – оставит его в покое взамен на мою жизнь, я бы прыгнула. Сама прыгнула вниз, только бы Ники… жил…
Она плакала, уже плакала. И я не растерялся теперь – может, лишь на краткие мгновения, - опустился рядом с ней на колени и обнял. Девочка тут же приникла к моей груди, сжала пальцами рубашку; я чувствовал, как дрожат от рыданий её хрупкие плечи.
Кажется, я тоже заплакал, тихо, незаметно – от жалости. Бесконечно жаль мне было эту маленькую девочку, так отчаянно влюблённую в Никиту. Ведь она же знала, что у неё нет никакой надежды на взаимность – и всё равно любила. Жертвовала всем ради него. Даже терпела боль. Даже… готова была отдать за Ники жизнь.
В эти минуты, похоже, я впервые за недолгое своё существование начал понимать, что любовь – это не только прогулки за руки по парку и поцелуи в сумраке кинотеатра. В жизни может случиться и так, что чужие смерть, боль, предательство, убийство врываются в мирное течение дней. И тогда нужно быть готовым защищать любимого человека до последней капли крови – как Рита. Ей всего пятнадцать, но по сути – она гораздо сильнее меня.
Не знаю, сколько мы просидели так, обнявшись; но наконец я поднялся и помог встать Рите. Безрезультатно – она не могла стоять без посторонней помощи. Поэтому я зашагал по скрипучему шиферу, держа девочку на спине; собственная боль показалась мне ничтожной, жалкой… Рита пережила гораздо, гораздо больше.
Выход нашёлся на удивление быстро – единственное из всех открытое квадратное окошко. Кое-как, ценой многих усилий, мне удалось выбраться наружу и сойти вниз по каменным ступенькам – слава всем богам, ни единого человека я не встретил на своём пути.
На лицо девочки без острых уколов боли невозможно было взглянуть. Глупо – тащить её в таком виде по улицам города и вестибюлям метро. Мудрый я вызвал такси – и вскоре уже машина мчалась через лабиринты дорог, к моему дому; я обнимал Риту, старательно игнорируя удивлённые взгляды шофёра. И чего он пялится, наглый, не его это дело… Мои нервы были истрёпаны сегодняшним днём настолько, что мне казалось – секунда; всего одна секунда – и я кинусь на этого любопытного водителя, вцепившись в горло.
Когда я распахнул дверь в квартиру, придерживая за плечи Риту – совсем ослабшую – и щёлкнул выключателем, Ники поднялся со стула нам навстречу. Ждал?.. На секунду он замер, будто не узнал девочку, испуганно выдохнул и отступил на шаг; но тут же порывисто заключил Риту в объятия.
Ники не задавал вопросов. Он только взглянул мельком на меня – испытующе, с ноткой страха – и занялся Ритой. Усадил её на кровать и метнулся в кухню за водой. Я тем временем вызывал врача.
Пришёл он минут через пятнадцать – стандартный такой дядечка в белом халате и с неизвестного назначения приборами в чемоданчике. Вопросов лишних, на благо, он не задавал, лишь молча осмотрел девочку и перевязал все раны, назначив явиться к нему завтра. Проводив доктора и дав Рите немного передохнуть, я отвёз её домой.
К встрече с родителями девочки, как выяснилось, я был совершенно не готов. И их испуганный вопрос: «Что случилось?!» буквально поставил меня в тупик. Не помню даже, чего я болтал – кажется, о том, что Риту сбила машина, не на смерть, слава богу, а водитель, подлец такой, скрылся. Версия никакой критики не выдерживала. Но взволнованные родители, похоже, верили каждому слову. С ужасом в глазах отец прижимал к себе дочь, а мать осаждала меня благодарностями, мол, спасибо вам огромное, что привели Ритулю домой. «Если б вы знали, что случилось на самом деле, - горько думал я. – Если бы только знали…» Почему-то вдруг захотелось рассказать этим людям всё – о Димке, о Никите, о том, что он не по своей воле убил Егора и Лёху, объяснить, попросить помощи… Но я сумел – не знаю, не ведаю, как, - сдержать в себе этот безумный порыв. Нельзя. Они не поймут. Да и кто, в самом деле, смог бы понять? Нет. Этот клубок нужно теперь распутывать – мне; только мне.
Домой я вернулся уже в сумерках, когда на небе зажглись бледными огоньками первые звёзды. Ники встретил меня в коридоре – молча мы прошли на кухню, сели за обеденный стол и ещё несколько минут – вечность – провели в тишине. Он заговорил первым.
- Стас, что сегодня произошло?
И я рассказал – всё. Не мог, не мог просто теперь от него что-то скрывать… Внешне Никита оставался спокойным, молча и внимательно слушал, опустив голову на скрещённые руки. Но я видел, понимал, чувствовал тот пёстрый вихрь эмоций, что сейчас, наверняка, крутился в его душе. А в голосе Ники, когда он наконец нарушил молчание, звенела боль. Страх. И ещё, пожалуй… горькая покорность судьбе.
- Значит, тюрьма. Что ж… я ведь преступник, верно? Там мне место.
- Прекрати! – я не смог сдержаться. Вскочил, рухнул на колени рядом с Никитой и уткнулся лицом ему в живот, обнимая, прижимая к себе.
- Прекрати… не смей так о себе говорить… Во всём виноват Димка – не ты. Это он здесь – настоящий преступник.
- Но посадят то меня, Стас, - с грустной полуулыбкой сказал Ники. – И никто не поверит в мою невиновность, когда он покажет им нож.
- Зато я – верю, - твёрдо сказал я. Сжал пальцами его подбородок и коснулся губами губ.
Никита напрягся на секунду, но тут же ослаб, обмяк в моих руках, целиком и полностью отдавшись мне. С тихим стоном прикрыл глаза и ответил – жарко, пылко, почти безумно, с одному мне понятным отчаянием. Я прижимал его к себе, целовал губы, шею, руки, волосы и шептал что-то бессвязно, пытаясь сказать: «Я люблю тебя, люблю и не оставлю. Мы будем вместе до конца…всегда будем вместе…» Кажется, Ники понял меня – оторвавшись от моих губ, улыбнулся; драгоценной солнечной улыбкой. Почти, как прежде… почти.
- Мы убежим отсюда, слышишь, Ники? – тихо шептал я, положив голову ему на колени. – Убежим далеко-далеко… там, где никто нас не найдёт. Тебя не посадят в тюрьму, я не допущу.
У меня в голове не было чёткого плана. Просто желание – отчаянное желание спасти Никиту. Не знаю даже, верил ли мне Ники. Но улыбался, сжимая в тёплых пальцах мою ладонь.

@темы: творчество

---

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 8. Кукловоды

Глава 8
Кукловоды.

Человеком, который любит, управлять проще, чем тем, кто боится за себя.
С.Лукьяненко "Рыцари Сорока Островов"

Всё началось месяц назад - в тот самый день, когда Ники пришёл ко мне домой в слезах. Тогда он сбивчиво и путано рассказал мне, что друзья попросили его помочь с каким-то делом - а он не смог; ведь нужен был дома, где лежала больная мать…
Настоящие друзья, конечно, поняли бы Никиту, а, если по совести – пошли бы вместе с ним - купить лекарства, вызвать врача... Поддержать в трудную минуту. Так же, как Ники поддерживал их везде и всегда.
А как же эти друзья... эти люди, именующие себя друзьями, поступили с Никитой?
Назвали его предателем и эгоистом. Нагрубили. Ушли, оставив его - в одиночестве и слезах.
В тот день Ники пришёл ко мне - и я утешал его, как только мог, хотя и жалко, хотя и неумело. И через пару дней, затянутый в сладкий омут солнечной улыбки, совершенно позабыл об этой истории. Да и вскоре Никита сам сказал мне - "Я не буду больше общаться с ними". Тогда – я и сейчас отчётливо это помню - всё моё существо захлестнула волна слепого восторга. Ведь последняя преграда разрушена, и больше ничто, ничто не встанет на пути нашего счастья! Я забыл о дружках Ники, как о досадной, но, впрочем, устранённой уже неприятности; оставил их размытой картинкой в дальнем уголке сознания. Забыл, думая, что вопрос этот исчерпан, и более никогда мерзкий Димка со своей компанией не появится в нашей жизни.
Но я ошибался.
Следующим же днём, тогда, месяц назад, на школьной перемене Никита отыскал Димку, Лёху и Егора. Извинился перед ними, сказал, что был не прав и что сегодня точно готов исполнить любую их просьбу. Лишь сейчас Никита вспомнил, что они переглянулись - странный, лишь им троим понятный огонёк мелькнул в их глазах. Но только теперь Никита вспомнил об этом, тогда же он попросту не предал этому значения - наивный... Потом я ни раз задавал себе вопрос - зачем? Зачем, Ники, зачем ты это сделал? Зачем снова позволил своим друзьям использовать тебя, вертеть тобой так, как им вздумается? Почему не понял, почему не распознал в том мимолётном взгляде опасность, которая тебе угрожала? Ведь если бы ты тогда не согласился им помочь... если бы послушал мои слова и забыл этих людей, как страшный сон... Если бы, если бы...
Но Ники извинился и предложил свою помощь. А дружки, разумеется, только этого и ждали - поломавшись для виду, они сказали, что да, Никита может искупить свою вину. И для этого ему надо сделать то, от чего он отказался вчера - передать кое-что кое-кому.
Ясное дело, что и кому - они не объяснили. Ну а Ники, по природной тактичности, спрашивать не стал. Какая, в самом деле, разница, что нужно сделать, как это трудно и сколько времени займёт? Главное - помочь друзьям.
Глупо, Ники, как глупо...
Теперь я вспомнил – в тот день меня срочно вызвала к себе мать. Уже и не вспомню, что ей было нужно от меня - такие эпизоды жизни я стремился поскорее списать в утиль. Но факт есть факт – сразу после последней пары я поплёлся исполнять тяжкий долг примерного сына, и с Ники мы не встречались. Позже, на мой вопрос: "А чем ты занимался весь день?" Никита, пожав плечами, равнодушно ответил: "Да ничем" Ровным, спокойным голосом. И ни слова. Ни слова о том, что случилось...
Сразу, едва только звонок возвестил о конце последнего урока, Никита отправился в указанное место - на станцию "Гостиный двор", где пересекаются две ветки метрополитена. Встреча с таинственным кем-то была назначена на три часа дня; точно в срок из подъехавшего поезда выплеснулась толпа народу, и один человек, отделившись от шумного потока, приблизился к Никите. Это был парень одного с ним возраста, высокий и долговязый, в толстовке с капюшоном, почти скрывающим лицо. Ники сразу обратил внимание на его нервные движения, быстрые взгляды по сторонам, суетливость, дрожь бледных пальцев. Да и взгляд, взгляд, который чуть угадывался из-под тени капюшона... Затравленные, отчаянные глаза.
Незнакомец держал в руках обыкновенную спортивную сумку, и было видно, что ему не терпится поскорей от неё избавиться. Может быть, именно по этой причине он, неловко передавая сумку Никите, случайно дёрнул за молнию; сумка раскрылась.
В то время, как и в годы моего ученичества, по школам активно ходили врачи из наркологических центров, втолковывая глупым деткам о вреде психотропных средств. Обычно рассказы сопровождались слайдами, фотографиями, наглядными примерами из жизни. Именно благодаря стараниям сиих врачей Ники, как и прочим рядовым школьникам, был отлично известен внешний вид наркотиков. И Никита тут же признал их в штабелях прозрачных пакетиков с белыми круглыми таблетками, коими была до краёв полна сумка.
Можно было, конечно, подумать, что это обычные лекарства. Но кто, скажите на милость, станет передавать медикаменты на станции метро с пятнадцатилетним мальчишкой? Да и смутная тревога, какое-то... предчувствие недоброго, испуганный вид незнакомца, его затравленные глаза - всё нашёптывало Никите пугающую истину.
Но, увы, внутреннее чутьё не уберегло Ники от ошибки. Парень, передавший сумку, поспешно ретировался, бросив последний быстрый взгляд, а Никита тут же отправился к своим друзьям. «Зачем?" – ни однажды я потом задавал себе этот вопрос. Зачем, зачем? Никите стоило выбросить проклятую сумку куда подальше и бежать, бежать прочь от этой опасности, страшные последствия которой он не мог даже вообразить. Если бы он сделал тогда это, если бы...
Но Ники верил своим друзьям – а как же иначе? И в метро, сжимая дрожащими руками лямку сумки, был твёрдо убеждён, что всё это - просто глупое недоразумение. Ошибка. Разумеется, Димка, Лёха и Егор не могут быть замешаны в грязные дела с наркотиками - они честные и порядочные люди, они, в конце концов, уже несколько лет его лучшие друзья!
И Никита отправился к ним - в пустующий скверик неподалёку от Димкиного дома, как и было условлено; вокруг ни души; только ветер протяжно гудел в спутанных ветвях деревьев, да три фигуры застыли под раскидистой кроной. И Ники спокойно зашагал к ним, уверенный, что вот-вот эта нелепая ситуация разрешится, добровольно шагал на место казни... Сейчас он вспоминал многие детали, на которые тогда - почему-то - не обратил внимания: алчный огонёк в глазах друзей, когда они увидели сумку; нетерпеливое движение Димки, когда тот подался к нему навстречу, протягивая руки; застывшие, будто маски, лица всех троих, когда Ники испуганно сказал первую фразу.
- Ребят, а почему там... наркотики?..
Ребёнок - наивный, светлый, слишком чистый для этого мира!.. Он не думал, не хотел даже думать, что на свете есть негодяи. Которые порой скрываются за улыбками лучших друзей. И он взволнованно, сбивчиво продолжал говорить, не замечая, как изменились, исказились лица его друзей, как они медленно обступили его, смыкая кольцо. А потом - удар, россыпь пёстрых огней перед глазами, боль; затем - темнота.
Очнулся Ники в маленькой комнатке, судя по всему – подвале; к тому же - совершенно пустом: только голые стены со змейками труб, слабый отблеск лампы над головой, холод, тянущий костлявые пальцы со всех сторон да капли, с гулким эхом бьющие об пол... Ники стало страшно. Он хотел закричать, позвать на помощь. Но чёрный силуэт метнулся к нему, и грубые руки зажали рот.
- Молчи, щенок. - жаркий шёпот у самого уха.
Ники весь сжался, съёжился - он узнал голос. Димка. Неужели он... и наркотики... всё это...
Словно откликнувшись на эти мысли из пятна коридора, что был напротив, выступили трое. И застыли в молчании. Лёха... Егор... и... Костик. "А он что здесь делает? Почему?.." Никита скользнул взглядом по лицам друзей, будто пытаясь найти ответ - но не нашёл ничего. Только холодное равнодушие; лишь Костик чуть заметно ухмылялся, и тусклый свет лампы пугающе искажался в его глазах.
Димка вдруг убрал руку, и Ники выпалил на одном дыхании, с ноткой паники:
- Где я? Что происходит?! Как...
Но Димка усмехнулся и заговорил, перебивая Никиту:
- Происходит то, дорогой Ники, что ты сунул нос не в своё дело. И случайно раскрыл нашу маааленькую тайну. А допустить, чтобы об этом секретике стало известно ещё кому-то, мы, разумеется, не можем.
- То есть наркотики...
- Да. Именно за ними мы тебя посылали. Но ты не должен был заглядывать в сумку, нехороший мальчишка...
Тут уже в голосе Димки, прежде насмешливом, мелькнула угроза. Он обернулся к дружкам, коротко мотнув головой в сторону пленника, и Ники стало мгновенно ясно значение этого знака. Лёха, Егор, Костик - они медленно приближались. Секунда - и грубые руки на его теле, треск рвущейся ткани, влажные прикосновения... Дойдя до этого момента в своём рассказе, Ники задрожал, словно в ознобе. Он закрыл лицо руками и бессвязно зашептал сквозь слёзы:
- Стас, они... понимаешь, они...
Он не смог ничего больше сказать. Но я и без объяснений понял, что дружки сделали с ним.
Никита не знал, сколько продолжалась эта пытка - минуты, а может, часы, а может, и целую вечность... Он не знал, где находится, не видел лиц и не слышал слов; только унижение, отвращение с яркими всполохами боли. Тёплые струйки крови. Солоноватый привкус на губах. Сотни алых искр. Потом всё стихло. И снова опустился занавес темноты.
***
Когда Ники очнулся, помещение оказалось пустым. Сам он полулежал в углу, съёжившись, и первое же движение острой болью вспыхнуло по всему телу... Беглым взглядом Ники окинул комнату в лихорадочных поисках выхода. Маленькая, не больше чем пять на пять метров, с низким, пугающе низким потолком - кажется, вот-вот задавит своей свинцовой тяжестью... Блестящие от влаги стены и холодный пол - с ужасом Ники увидел на каменных плитах багровые пятна собственной крови. Больше в комнате не было ничего; только тишина окутывала всё вокруг, звенящая, натянутая, будто струна. Она врезалась в уши сильнее самых громких криков, готовая разбить, разломать сердце на кусочки...
- Очнулся, дорогой? - голос. Резкий, неожиданный, словно удар наотмашь по щеке, притворно сладкий и ласковый. Быстрый взгляд - Димка. Ники дёрнулся, то ли собираясь бежать, то ли просто от страха - и услышал оглушительный звон, гулко бьющий о стены звон стали. Наручники. Крепко сжимая запястье Никиты, они были пристегнуты другой стороной к трубам, что змейкой вились по стенам.
Несколько раз Ники дёрнул рукой, ещё надеясь, что это сон, что это ложь, неправда, неправда...
- Они крепкие, не пытайся,- насмешливо обронил Димка, прислонившись спиной к дверному косяку - лениво, будто с неохотой. Никита замер, безвольно опустив руки. Глаза Димки алчно блеснули в тусклом свете. И Ники стало страшно. По-настоящему. Потому что глаза Димки... это были не его глаза. Не те, что с тёплой смешливой искоркой всегда смотрели вокруг. Просто два осколка чёрного льда.
Димка шагнул вперёд, и Ники отпрянул. Снова звякнули наручники. Чужой взгляд тёмных глаз сверху вниз.
- Ты никогда, слышишь, никогда никому ни о чём не расскажешь, - даже голос казался хриплым, глухим, не Димкиным. - А здесь... останешься навсегда.
"Навсегда". Это звучало дико, нереально, глупо! Холодные стены, пугающе низкий потолок с тусклым пятнышком света, медленный, въедливый звон капель о плитки пола, стальное кольцо на запястье... Нет, друзья не смогут, не смогут оставить его здесь навсегда!
Но один лишь взгляд в чёрные осколки - и стало ясно, что Димка способен на всё. Даже на это. Даже на что-то, в сотни раз худшее.
- Я... не останусь здесь! - выкрикнул Ники, чувствуя, как жалко и нелепо звучат его слова. Димка хрипло рассмеялся.
- Да кто ж тебя спрашивает, щенок? Здесь я правлю бал...
Вдруг - движение, и через секунду наручники, отлетая, звякнули о каменные плиты. А Димка криво ухмылялся, прижимая Никиту всем телом к холодному полу, впиваясь ногтями в тонкую кожу запястий; по руке Ники скользнули алые бусинки крови.
Треск материи - остатки и без того порванной рубашки разлетелись прочь. Грубые руки царапали, терзали и мучили, рваные поцелуи сминали губы... На первый тихий стон Димка запрокинул голову и рассмеялся – снова дико, пугающе; множась, звук отражался от стен подвала и разлетался в разные стороны, отзываясь гулким эхом.
- Я люблю тебя! - кричал Димка сквозь приступы смеха, хрипло, с издёвкой, невыносимо коверкая эти три драгоценных слова. - Я люблю тебя, слышишь, Никита?! Ну, отвечай! Или тебе только от своего Стасика ненаглядного приятно такое слышать?! Может, он лучше трахает тебя, а?!
Мгновенно поверх унижения и страха в сердце Ники вспыхнула ярость. Собрав никчемные остатки сил, он резко спихнул с себя Димку и прижался к холодной стене; тело его напряглось, словно натянутая тетива лука, а глаза сверкали гневом.
- Не смей так говорить о Стасе, не смей! - отрывисто выкрикнул Ники. Димка, только чуть сморщившись от удара, сплюнул через плечо и, в три шага оказавшись рядом с Никитой, сжал пальцами его подбородок. И наотмашь ударил по щеке.
- Найдётся и на тебя управа, щенок. - бросил он, прежде чем скрыться во тьме коридора.
А Ники ещё долго сидел неподвижно, чувствуя саднящую боль в щеке и думая, пытаясь понять: что же за столь недолгое время сделало из Димки - доброго, с вечной смешинкой на губах Димки, его лучшего друга - этого чужого человека. А человека ли?..
***
Скоро, сам и не заметив, как, Ники провалился в тяжёлый беспокойный сон. И вздрогнул, резко просыпаясь, когда гулкое эхо донесло до него шаги - шаги множества ног из коридора.
Секунда, две - из чернильного мрака протянулись длинные, пугающие тени, и в комнате появились двое. Димка и Егор. Следом ещё две фигуры... нет, три - Костик и Лёха, тащившие, крепко скрутив запястья, Риту. Ники с ужасом увидел, как Костик - этот щуплый худенький мальчишка - сильно выкручивает Рите руку, будто не он учился с ней в одном классе, будто не он списывал у неё на контрольных, не он всегда ходил вместе с ней, весело болтая… Затем - взгляд на лицо Риты; бледное, растерянное лицо, с широко распахнутыми глазами. Девочка явно была напугана - она не понимала, что здесь делает, почему друзья притащили её в это ужасное место. Рита даже сопротивляться не пыталась, не издавала ни звука; но, увидев Ники, она сдавленно вскрикнула.
- Ники!
- Рита!
Ники невольно дёрнулся вперёд, словно пытался дотянуться до Риты, спасти её, помочь; звякнула сталь, и крепкая цепь наручников потянула его обратно. Рита, не выдержав, закричала. Лёха быстрым движением ладони зажал ей рот.
- Молчать. – грубо, отрывисто.
Димка, жадно наблюдавший за действием, теперь уставился на Никиту насмешливым взглядом с ноткой торжества.
- Я ведь говорил, что и на тебя найдётся управа. - сказал он. Короткий кивок головы Лёхе - и тот перебросил Риту в Димкины руки, легко, будто тряпичную куклу. Сверкая льдинками глаз, Димка вытянул из кармана обычный складной нож и прижал лезвие к шее девочки.
- Смотри. - бросил он Ники. Нестерпимо ярко блеснула сталь - алчно, как глаза Димки, - и на бледной коже Риты выступила алая капля. Девочка дёрнулась, плечи её задрожали, и солёные капли побежали по щекам, срываясь на каменный пол...
- Ну что, Никита, ещё будешь сопротивляться?
Ники быстро взглянул на Риту - эту слабую, беззащитную девочку, которая по сути ни в чём не виновата и оказалась здесь только из-за него, Никиты...
- Нет... - тихо ответил он, опуская глаза.
***
Того, что стали делать дружки Ники дальше, не мог вообразить даже я, крепко убеждённый в их беспросветной подлости... Дни потянулись за днями, складываясь для Никиты в один бесконечный кошмар.
В школу Ники больше не пускали – весьма верно, на удивление, просчитав, что добрая, слишком наивная классная не станет звонить его родителям. Но заставляли разыгрывать беспечность - для меня. Каждое утро мы с Никитой прощались у его подъезда, и он бежал в школу, на ходу весело махая мне рукой. Если бы я знал... если бы я только знал, что идёт Ники не на занятия, а в тёмный сырой подвал... Если бы я только знал об этом - я крепко обнял бы его, уткнувшись в светлые пряди волос, и никогда, никогда не отпускал!
Если бы...
Но каждое утро Ники шёл к тому самому подвалу - в доме Егора, как ему позже стало известно, - добровольно шёл к месту казни. Потому что знал. Знал, что будет, посмей он не явиться, рассказать кому-нибудь или попросить помощи. Рита. Её испуганное лицо с мутными дорожками слёз на щеках - вот первое, что видел Никита, когда грубым движением Димка выталкивал его из чернильной тьмы коридора в мрачную тюрьму.
Да, дружки Ники были блестящими психологами. И успели отлично изучить его натуру за годы дружбы; они знали, за какие ниточки нужно дёрнуть, чтобы Никита стал безропотной марионеткой в их руках. Они играли на его любви к людям. К друзьям. На его доброте, не позволяющей заставить другого человека страдать по своей вине. Умелыми кукловодами они оказались, дружки Ники. Возможно, я недооценил их изворотливые умишки, способные играть на самых светлых чертах человеческой души.
Риту связанной держали в том же подвале. И часто Димка небрежно кивал головой в её сторону - знак. Мгновенно Лёха с Костиком и Егором оказывались рядом с девочкой и насиловали её - прямо на глазах Никиты. Иногда били. Иногда забавлялись тем, что острыми лезвиями ножей, которые всюду таскали с собой, вычерчивали узоры на Ритином теле. Аккуратно, бережно - так, чтобы ссадины и синяки можно было скрыть под одеждой.
Димка не участвовал в веселье - куда большее наслаждение ему доставляло стоять рядом с Ники и следить, чтобы он не смел закрывать глаза. Чтобы видел каждую каплю крови на бледной коже; чтобы слышал каждый стон, каждый отчаянный крик с искусанных губ; чтобы ловил отражение боли в распахнутых зеленых глазах.
Ники понимал - если он сделает один, хоть один неверный шаг, то однажды... однажды Риту замучают до смерти.
И он покорно служил этим негодяям. Исполнял приказы.
***
Затем его стали посылать, как в тот, первый, день - на шумную станцию метро, широкую улицу в центре города... Туда, где суетливыми равнодушными толпами клубился народ. Туда, где можно было спокойно, не привлекая лишнего внимания, взять это.
Обычно товар приносили ровесники Никиты - такие же, как он, испуганные мальчишки с затравленным взглядом. Ники ни раз вспоминал того паренька, что передал ему спортивную сумку в первый день, и невольно в его сердце вспыхивала жалость. К тому парню. Ко всем мальчикам-посыльным, наверняка не по своей воле втянутым в это дело. К Рите, над которой надругаются, которую мучают, чтобы преподать ему урок послушания. Никита жалел всех - но только не себя. Ему плевать было на свою судьбу. Он оказался в ловушке, западне, откуда нет выхода. И понял, что ничего не сумеет сделать. Что он - беспомощен.
Это всё твоя любовь к людям, Ники. Любовь, которая тебя погубила...
Никита возвращался обратно в подвал и отдавал Димке наркотики. Изобретение глупых людей - невидимыми руками оно ломает душу человека. Заставляет его мозг, сердце, каждую клеточку тела биться в одном лишь желании - дозы. А это желание - самая разрушительная сила на Земле. Такая сила, что делает из человека монстра - похлеще чудищ из американских ужастиков. Такая сила, что способна толкнуть на предательство, на жестокость, на убийство ради круглой белой таблетки.
Чужим, пугающим блеском сияли глаза Димки, когда он резко вырывал из рук Ники сумку с товаром.
После дозы мир для Димки и прочих превращался в праздник с пёстрым вихрем красок и искрами салютов. И они всегда весело завершали торжество; крики двух беззащитных детей тонули в их хриплом хохоте.
***
Люди слепы и глухи к трагедиям, которые разворачиваются у них под носом. И противно, мерзко, больно осознавать, что и я - один из этой массы. Ведь я ничего не заметил. Гулял каждый день с Ники, терялся в его тёплых губах и не знал, не подозревал даже, какое отчаяние, какой страх скрывается за солнечной улыбкой...
Да, на встречи со мной Ники отпускали. Вынужденно - ведь перестань он видеться со мной, я немедля что-нибудь бы заподозрил. Мог, при желании, даже докопаться до правды. А раскрытия своих делишек дружки Ники ох как не хотели... К тому часу, когда звонок возвещал о конце последнего урока, Никиту приводили в школьный двор - и он беспечно шёл оттуда мне навстречу, весело болтая.
Это был новый, изощрённый вид пытки: после сладкой свежести улиц, звонких голосов птиц, шёпота ветра и моих поцелуев - в тёмные, сырые стены подвала, где снова боль, крики, искажённое лицо Риты, наркотики, чужие люди с безумным блеском в глазах... Я не понимаю сейчас и, наверное, не пойму никогда - как Ники удавалось всё от меня скрывать? Зачем, почему?.. Ведь если бы он тогда рассказал мне... Мы бы вместе придумали выход, сдали бы этих придурков в милицию, спасли Риту, и жизнь снова вошла бы в привычную колею...
Если бы...
В этой истории было слишком много "если бы", слишком много шансов всё исправить, которые остались, не использованные, в прошлом. Ведь я не замечал ничего. Меня затянуло в омут нашего счастья - слишком глубоко затянуло и, ослеплённый, оглушённый, я позволял Ники падать всё ниже и ниже... к крайним пределам отчаяния и страха...
На самом деле от меня многое зависело тогда - теперь я ясно это понимаю. Я многое мог заметить и понять. Мог почуять неладное, когда Ники сказал мне: "Я не буду больше общаться с ними" - именно Димка заставил его сказать эту фразу, чтобы раз и навсегда отвести от себя подозрения; я мог тогда спросить Ники о причине его решения и, возможно, вытянуть правду... Но я слишком обрадовался рухнувшей преграде между мной и Никитой, чтобы мыслить адекватно.
Я мог бы не отворачиваться презрительно от Риты, когда встречал её возле школьных ворот - и увидел бы, наверное, затравленный ужас в её глазах и бледное лицо.
Я мог бы больше спрашивать Ники о его жизни, о его делах и проблемах.
Я мог бы...
Много чего я мог бы сделать - если бы не был так беспросветно туп. Счастье - неуловимое чувство, которое ускользает сквозь пальцы от одного лишь дуновения; и редко кому эта драгоценность попадает в руки. За счастьем стоит гоняться, ради него стоит жертвовать многим; а если оно тебе досталось - стоит погрузиться в него с головой, забыв обо всём. Но счастье делает некоторых людей эгоистами; часто, став счастливыми, мы не замечаем трагедии, что разворачивается прямо у нас под носом. Не замечаем, как рушится, трещит по швам жизнь самого дорогого человека...
***
Но причиной настоящей катастрофы послужили даже не наркотики, которые превращали Димку и прочих в чудовищ; не Рита, которую мучили у Никиты на глазах; не боль и унижения, которым подвергали их обоих. Нет, причиной стало другое. Фраза, невзначай брошенная Димкой в череде серых, бесконечных дней.
- Тебе не вырваться отсюда, - в который раз уже насмешливо сказал Димка. - А если рыпнешься... прибьем твоего Стасика, как муху.
И будто щёлкнуло что-то в измученном сознании Никиты; вся боль, весь страх, всё, что ему пришлось испытать за это время, сбилось в тугой комок, померкнув перед новой угрозой. Никита мог бы долго терпеть - собой он не дорожил. Но слова Димки полоснули сердце, словно удар ножом: ведь эти безумцы могут убить Стаса, действительно могут убить! А моя жизнь... моя жизнь была для Ники в сотни раз дороже собственной, дороже всего!
- Ну что, я пойду, пожалуй, навещу твоего Стасика, дорогой…
Димка в тот день был уже изрядно под кайфом; и роковые слова произнёс заплетающимся языком, хрипло, глухо. Может быть, именно по этой причине он, уходя из подвала, позабыл свой перочинный нож в углу у стены. А сторожить Никиту оставил только Егора - Лёха и Костик тоже где-то шатались, а Рита испуганно съёжилась у холодной стены. Только Егор... а Димка идёт убить Стаса... его любимого Стаса... А нож - лежит рядом, близко, стоит лишь чуть протянуть руку, а Егор не видит, он что-то язвительно болтает Рите…
Страх за меня сработал быстрее разума, здравого смысла, каких-либо чувств и устоев. Ники резко выбросил вперёд руку, схватил нож за рукоятку, и тут же, мгновенно, Егор кинулся к нему. И набросился бы, наверное, отнял нож и проучил как следует, если бы не Рита. Она сразу поняла, что Ники хочет сбежать. Напрягая жалкие остатки сил, девочка толкнула Егора в бок - слабо, но тот не ожидал удара и рухнул на каменные плиты, ударившись головой. Егор затих. Сердце безумными ударами отмеряло секунды - одна, две... Рита протянула руку - настолько, насколько позволяли верёвки, опутавшие её тело, - и вытянула из кармана Егора ключи от наручников. Бросила их Никите.
- Давай же, беги скорее, он сейчас очнётся...
Слова Риты и всё возрастающий страх за меня предал Никите сил, не позволил растеряться; быстро отперев замок наручников, Ники вскочил на ноги, бросился к Рите, чтобы её развязать... но тут зашевелился, бормоча проклятия сквозь зубы, Егор. Времени спасти девочку просто не осталось. И Ники метнулся в чернильную тьму коридора, оставив позади Риту, которая помогла ему сбежать.
Страх, всё тот же отчаянный страх за меня гнал Никиту вперёд, через тёмные коридоры, быстрее и быстрее, к свету, ко мне... Но шаги Егора всё приближались, а крики "Стой!" неумолимо настигали.
Впереди вдруг вспыхнуло неясное пятно света - выход; секунда, две - и вот уже Ники ринулся вверх по ступенькам, толкая решетчатую дверь подвала. Ещё немного и...
Егор догнал его почти сразу, всего только через пару дворов; страх придавал Никите сил, однако он был слишком слаб, слишком измучен, да и Егор - всё равно старше, выносливее, быстрее. Он бросился на Ники со спины, толкнул на землю и прижал своим телом. Дышал Егор тяжело, но в голосе, когда он заговорил, сквозила прежняя насмешка:
- Что, недолго бегал, Никиточка? Думал сбежать от нас, к своему Стасику, а? Не выйдет!
Желание защитить любимого человека - сила; способная преодолеть всё, толкнуть на любой поступок, порой даже - самый безрассудный, самый ужасный. Нож по-прежнему был у Никиты, и тот, вывернув руку, ударил Егора в бок. Ещё раз. Ещё. Он бил бесцельно, отчаянно, управляемый не ненавистью даже - желанием меня спасти. Да, бывает и так, что любовь пуще ненависти толкает на преступление.
Хватка Егора ослабла, руки разжались - и Ники вскочил на ноги, отбрасывая неподвижное тело прочь. Он не знал, куда бежит, забыв внезапно, где находится; он бежал без оглядки, сквозь паутину дворов и пятиэтажек, прочь, прочь от этого места. Одна лишь мысль дробью выстукивала в голове: "Скорее... Вдруг Димка уже... Стаса... Нет! Скорее, скорее...»
Впереди вдруг показалось здание школы, и Ники резко затормозил, едва не шлёпнувшись на землю; сбитое дыхание рваными обрывками рвалось из груди. А в следующее мгновение - чьи-то руки кокнулись его плеча, и он вздрогнул, хотел вырваться, броситься прочь, закричать...
Но тут раздался голос - мой голос. Это я подошёл к Ники сзади и обнял.
- Прости, пожалуйста, Ники, я опоздал. Не долго ждал, надеюсь? Кстати, почему ты такой запыхавшийся?
Никита обернулся ко мне – и тут же ткнулся в плечо, обнимая за шею. Облегчение, бесконечное облегчение горело в его сердце – Стас жив…
- Физ-ра последним уроком была, кросс бежали.
Как? Как я мог даже тогда ничего не заподозрить?.. Безумие. Безумие и то, что Ники солгал мне, снова играя в беспечность - через считанные минуты после того, как он убил человека.
- Почему?! - с отчаянием воскликнул я, прерывая рассказ Никиты, и вскочил на ноги. - Почему, Ники, почему ты не рассказал мне тогда? Ведь я мог бы... сдать этих придурков в милицию, да, в конце концов, сам начистил бы им морды! Почему ты не сказал мне?! Я...
- Нет, Стас. - тихо, но твёрдо ответил Ники, качнув головой. - Они убили бы тебя. Нет.
Я безвольно опустился на кровать, чувствуя, как сердце сжимается от тоски.
Не думаю, что, бросая те роковые слова, Димка действительно собирался меня убить. И шёл он, понятное дело, вовсе не ко мне. Он - повторюсь, конечно, - блестяще изучил натуру Никиты и знал, что ради человека, которого любит, Ники готов на всё. Димка просто припугнул Никиту, надеясь этим окончательно сломить жалкие остатки его воли. Но Ники... по-настоящему испугался за меня. И лишь одно им руководило - отчаянное желание меня защитить. Спасти. Уберечь от опасности. И он убил человека, друга - ради меня. ***
Но кошмар не окончился, нет - теперь Никита должен был прятаться. Видимо, кто-то раньше дружков Ники обнаружил тело Егора, вызвал скорую, милицию - и таким образом всё попало в выпуск новостей, который я частично слышал. Димка, Лёха и Костик, думаю, догадались, что именно Никита убил Егора, и начали за ним охотиться. Наверное, они хотели изловить где-нибудь Никиту, затащить обратно в подвал и там... Но у них ничего не вышло - ведь большую часть времени Ники проводил со мной. Его дружки знали об этом, может быть, даже следили за нами, но близко подходить не смели - не дураки же, прекрасно понимали, чем обернётся огласка их тёмных дел. Поэтому от нас они держались подальше.
Но где же Никита проводил большую часть дня? В школу он по-прежнему не ходил - не без оснований боялся, что там его дружки и изловят. Поэтому он, попрощавшись со мной у подъезда, нырял в лабиринт дворов и улиц. Ники шёл как можно дальше - в парки, кинотеатры, метро; в любые места, где легко можно затеряться в гуще пёстрой суетливой толпы. Какое же сумасшествие это - прятаться по улицам города от тех, кто ещё недавно был твоими лучшими друзьями; скрываться по шумным закоулкам, где никому нет до тебя дела.
Всё же люди - эгоисты, и я... я один из них. Потому что снова ничего не заметил. Хотя мог, чёрт возьми, мог!
Мог заподозрить неладное, когда Никита стал выбирать для наших прогулок всё более отдалённые места - тот же парк аттракционов, где я упивался детским восторгом в кабинке колеса обозрения! Но я был слеп, я был глух; в очередной раз я ничего не заметил.
Прошла неделя бесконечной тревоги и пряток; потом Никиту поймали.
Это вышло неожиданно. Из-за глупой, обидной случайности. Просто в тот день матери - я готов был сейчас её возненавидеть, честное слово! - снова что-то понадобилось от меня. Кажется, она опять меня куда-то за чем-то послала - теперь мне и не вспомнить... Но всё же факт - в тот день Никита остался совсем один. Я не встретил его у школы; и дружки немедля этим воспользовались. Появились вдруг из какой-то подворотни - и в миг обступили Никиту со всех сторон, отрезая пути отступления. Ники беспомощно оглянулся - но вокруг не было ни души; никто не спасёт его, никто не придёт на помощь...
-Недолго ты бегал, однако ж, мой друг. - невыносимо кривляясь, сказал Димка. - Прятался за спину Стасика, думал, он тебя спасёт... Ну и где сейчас твой Стасик, а? Тю-тю.
Димка сделал едва уловимый знак рукой - и тут же Костик с Лёхой, подскочив к Никите, заломили ему руки за спину.
- Ты ещё ответишь нам за смерть Егора, щенок... - мгновенно тон Димки из насмешливого стал угрожающим. Сверкнули алчно чёрные льдинки. - И за побег. За всё поплатишься, и Ритка тоже будет страдать по твоей вине... Хочешь увидеть, как я стану ломать ей пальцы? Увидишь. Ты всё увидишь, гадёныш.
Сам, лично он ударил Ники коленом в живот. Свет коротко моргнул и погас, словно лампочка; темнота; боль; испуганное лицо Риты, которая помогла Ники сбежать; и ледяные пальцы отчаяния - снова, снова в тюрьму, снова пытки, снова страх... И это не закончится - никогда.
Очнулся Никита в том же подвале. Его не заковали в наручники - просто швырнули на пол, из которого сочился холод. И, открыв глаза, Ники увидел взгляды - взгляды, неотрывно устремленные к нему; три - презрительных, насмешливых, диких, и один - испуганный, отчаянный. Наверное, это же самое выражение ужаса Рита увидела в его собственных глазах... Затем снова – тьма…
Когда Никита очнулся опять, на него смотрел с презрительной насмешкой Лёха – только он. Остальные пропали куда-то, утащив с собой Риту. Предчувствия. Недобрые предчувствия зашевелились у Ники в груди, когда он представил, что его дружки могут сделать с беззащитной девочкой теперь…
Димка и иже совершили ошибку. Страшную, непоправимую. Они ошиблись, опять оставив с Никитой одного только Лёху; они ошиблись, думая, будто Ники напуган так сильно, что уже не способен на действия.
Они ошиблись, считая себя всесильными, а Никиту - безвольной марионеткой.
Тишину нарушали только капли, гулко бьющие об пол. Долго, томительно долго Лёха сидел молча и неподвижно, явно надеясь поселить в сердце Никиты страх, предчувствие скорой расплаты; и не ошибся, надо сказать. Наконец он поднялся, подошёл к Ники и присел рядом с ним на корточки, сжав пальцами подбородок. И начал - зря, очень зря, - играть на самых слабых струнах его души.
- Ты, наверное, задаёшься вопросом – а где же остальные? Они, Никиточка, за волшебным зельем отправились. Вколем тебе немножко – и сразу станешь намного послушнее Ну, неужели тебе никогда не хотелось попробовать наркотики?
Смех – пугающий, хриплый, чужой…
- Ах да, кстати, забыл тебе сообщить – Стасика своего ты больше не увидишь. Нагулялся уже, достаточно. Интересно вот, чем он сейчас занят? Небось гуляет в своё удовольствие, о тебе и не вспоминает. А завтра... завтра он будет ждать тебя у школьных ворот. Любопытно, куда же он побежит, где будет искать тебя? Наверняка весь район оббегает, как преданная собачка! Хочешь к нему, а, Ники? Хочешь? Только вот отсюда ты больше не выйдешь – никогда. Смотри - нож. Острый. Что нам стоит поймать твоего Стасика в тёмной подворотне - и чик, перерезать горлышко? Не волнуйся, мы и тебя с собой возьмём - всё увидишь собственными глазами.
Блеф, блеф чистой воды. Ничтожно мала вероятность того, что они действительно собирались меня убить; просто шантаж, дешёвый и подлый трюк. Который, однако же. сработал. Лёха хотел подразнить Ники, запугать до потери сознания, вывести из равновесия - и отчасти достиг своей цели. Только вот эффект был отнюдь не таким, какой он ожидал.
Наперекор боли и слабости Ники вскочил, резко отталкивая от себя Лёху, и тут же быстрым движением вонзил ему под сердце нож. Короткий хрип сорвался с губ Лёхи и, зашатавшись, он опрокинулся на спину. Как и Егор тогда.
Никита почувствовал, как странная слабость пронзает тело, будто электрический ток; как к горлу подкатывает липкая тошнота, а руки начинают мелко дрожать. Он рухнул на колени рядом с неподвижным телом, которое секунды назад было живым, неотрывно смотрел, как медленно кровь растекается из раны по каменным плитам... Несколько ужасных мгновений Лёха хрипел, дёргался, что-то бормотал; потом затих навсегда.
Одна лишь мысль билась, стонала, кричала с отчаянием в голове Никиты: "Я убил человека. Снова убил человека"
И тут в подвал ворвался я.
***
Никита замолчал, а видения ужасов, пережитых им, - удивительно яркие, чёткие, - стояли у меня перед глазами. Ники молчал - и я тоже не произносил ни слова, не зная, что теперь делать; что вообще можно сделать в такой ситуации. Утешить? Ободрить? Сказать, мол, ерунда всё это, забудь, любимый? Бред...
Минута прошла, может – час, я не следил за ходом времени; наконец я протянул руки и беспомощно обнял Никиту. Он вздрогнул и дёрнулся, будто желая отстраниться, но затем стиснул пальцами мою рубашку, мелко дрожа. А я шептал, неразборчиво шептал ему на ухо:
- Не бойся, Ники... Я... мы... мы убежим, слышишь? Куда-нибудь далеко, где эти уроды никогда нас не найдут. Я смогу защитить тебя, слышишь?.. Мы убежим и...
- Рита. - тихо сказал Ники. - Стас, там Рита.
И я подумал: "Да, там Рита" Слабая, беззащитная девчонка - одна среди обозлённых до крайности наркоманов, пусть и осталось их всего двое. Она помогла Никите сбежать, она страдала за него. И Ники не сможет оставить её там. Нет. Мы не сможем. Как бы я там не относился к ней раньше, как бы не ревновал к ней Никиту.
Какая, к чёрту, ревность? То, что случилось, напрочь выбивалось за все рамки обыденного и привычного, обыкновенных чувств, рамки всей нашей прежней жизни. Да что там - в щепки разносило уклад прошлого.
- Ты ненавидишь меня, да? – вдруг почти шёпотом спросил Никита. Он низко опустил голову, изучая деревянные половицы, и не смел поднять на меня глаз.
Ненавижу?..
- И презираешь, наверное. Ведь я убийца...
Презираю?..
Тебе противно, да? Сидеть рядом с преступником, который убил своих друзей?
Противно?..
- Давай Стас уходи... ты же хочешь этого. Уходи.
Какой-то горький вызов прозвучал в этих словах. Словно Ники был уверен - я отвернусь от него теперь, как отвернулся бы любой другой. Ведь Ники - преступник, убийца, а такие, как известно, должны сидеть в тюрьме. И за людей их не считают. Правда?
В самом деле – я ненавижу Никиту? Презираю? Мне противно находиться рядом с ним? Я хочу встать и уйти?
Ответов на эти вопросы не было в моей голове. Там не было вообще ничего - ни единой мысли, только сумятица из обрывков чувств и воспоминаний. Я не мог сделать ничего лучше, чем просто обнять Никиту и бестолково гладить его по голове, приговаривая: "Всё хорошо, маленький, всё хорошо..."
Может быть, Никита почувствовал моё смятение? Иначе почему тогда нотки мольбы и слёз звенят в его тихом голосе?..
- Я люблю тебя, Стас... Не бросай... пожалуйста, не бросай...
Никита уже засыпал - всё, что случилось, в конец измотало его, а рассказ о пережитом кошмаре отнял последние остатки сил. Я бережно опустил Ники на подушки и укрыл сверху одеялом, легко коснувшись его губ. Почему-то осторожно, нерешительно.
***
Прошло, наверное, несколько часов. Уже медово-золотистыми мазками закат украсил небо; уже последние отблески солнца, что клонилось к горизонту, тянулись алыми лучами сквозь стекло; уже деревья обратились в причудливые тени на полотне сумрачных небес. А я всё сидел на краю кровати, рядом с давно спящим Никитой, и удивлялся нереальности, даже абсурдности происходящего. Вот рядом, совсем близко - только руку протяни - спит убийца. Преступник, на руках которого кровь уже двух жертв. Я, наверное, всё-таки должен ненавидеть его - по крайней мере, презирать точно. Должен встать сейчас, набрать номер и вызвать милицию. Так, скорее всего, поступил бы любой другой человек, окажись он на моём месте. Потому что убийство - грех, самый тяжкий грех из всех возможных; раньше за такое полагалась смертная казнь. "Убийца" - этим словом я с ранних лет привык нарекать жестоких созданий без души и совести, которым ничего не стоит пустить пулю в висок беззащитного человека. Сколько раз я слышал в новостях сообщения о серийных маньяках, сколько объявлений видел на дверях собственного колледжа, в ещё раньше - школы. Думая об этих существах - даже людьми их назвать не поворачивался язык - я желал им скорее получить по заслугам и оказаться за решёткой, может быть, даже умереть; а как иначе? Ведь они - преступники. И в то же время - далёкие, чуждые, только лица на экране или бумажном листе. Страха не было - к чему бояться тех, кто мне не причинит никакого вреда? Милиция их поймает, судья осудит; ну а мне - безразлично.
И вот теперь... теперь, когда этот призрак, этот ужасный сон, эта безликая угроза с голубого экрана вихрем ворвалась в мою жизнь... что я должен сделать? Как мне следует поступить?

@темы: творчество

---

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 7. Чёрно-белое

Глава 7
Чёрно-белое

Самые прекрасные цветы растут из грязи…
Otto Dix «Чёрно-белое»

Первым, кого я увидел, ступив на знакомый двор, был Рик - тот самый пёс, которого всегда кормил Ники; много времени прошло - и мы с ним тоже успели стать верными друзьями. Едва заметив меня, Рик бросился навстречу, неистово виляя хвостом и лучась щенячьим восторгом. Пёс доверчиво ткнулся мне в ладони, а я ласково потрепал его за ухом, заговорщицки шепнув:
- Угадай, Рик, а кому я принёс вкусные косточки?
Глаза пса засияли - словно у ребёнка в предвкушении сладостей. Я жестом опытного фокусника вытянул из кармана кулёк костей и плавно провёл им перед собачьим носом; Рик неотрывно следил за моей рукой. Наконец я весело рассмеялся и зашагал к школе Ники, оставив Рика наедине с его обедом.
Встречая Ники после занятий, я всегда проходил через этот двор. И каждый раз приносил
что-нибудь вкусное восторженному Рику. Каждый раз мельком бросал взгляд на окно третьего этажа. И каждый раз острое ощущение счастья вспыхивало в моём сердце.
С тех пор, как мерзкие дружки оставили Ники в покое, а я послал дальними дорогами Глеба, наша жизнь пришла в норму. Можно считать, что я окончательно переселился к Ники - обедал, ужинал и завтракал у него, ночевал на диване в его гостиной, задания для колледжа делал в его светлой уютной комнате, вечерами разговаривал с его мамой... Весна плавно переходила в лето, и вот-вот у Ники должны были начаться экзамены. Поэтому большую часть времени мы проводили над учебниками - Никита старательно готовился, а я помогал ему, чем только мог, усиленно собирая из уголков памяти обрывки скудных школьных знаний. Думаю, помощи особой от меня было мало - но я всегда был рядом с Ники, поддерживал и ободрял в минуты волнения перед экзаменами. "Всё будет хорошо, вот увидишь! - уверял я. - Это не так страшно, как кажется на первый
взгляд. Я тоже в девятом классе сдавал экзамены - и учти, что учился я тогда на одни тройки. Но я сдал, а ты, отличник мой, и подавно!" Ники столь полюбившимся мне движением склонял голову набок, улыбаясь, и я видел, какой благодарностью лучатся его небесные глаза.
Уроки у Никиты заканчивались всегда раньше, чем у меня, но я не особо стеснялся прогуливать последние пары; по удивительному стечению обстоятельств они обычно оказывались математикой. Так что дела мои с этим предметом оставляли желать лучшего. Замечания, упрёки, тонны дополнительных заданий, даже угрозы матери сообщить... Но мне важнее было встретить Ники после школы и заключить его в объятия, чем выслушать очередную лекцию о квадратных уравнениях. Да и, в конце концов, разве есть дело влюблённому человеку до паршивой математики?
Жизнь наладилась, вошла в привычную колею; каждый день был размеренным, спокойным, как хорошо отлаженный механизм. На кого-то – да и на меня прежнего, уверен - такая жизнь могла нагнать скуку; но я был счастлив. И не хотел
ничего менять.
Часто мне вспоминался тот далёкий, маячивший где-то на краю сознания день, когда я смотрел на небо и твёрдо знал, что мне суждено видеть только дождь. Но я ошибался. Ведь солнце, сквозь обрывки серых туч, пробилось и в мою жизнь; оно каждый день заглядывает в окна, танцует яркими бликами на стенах, ласково касается тёплыми ладонями щёк, греет солнечной улыбкой. И теперь так будет - всегда.
Я быстро глянул на экран телефона - два часа дня, вот-вот у Ники закончится последний урок; как бы не опоздать… Ускорив шаг, я уже через три минуты оказался рядом со школой и занял привычное место - у мраморных колонн возле ворот. Как раз вовремя - из недр школьных коридоров раздались переливы звонка, и я увидел через окно, как всё пространство школьного здания заполнила гудящая толпа. Школьники всех возрастов толкались, кричали что-то друг другу, и вскоре первые из них стали показываться на крыльце. Я узнавал некоторых одноклассников Ники, да и тех же Риту, Тимура, Сашку. "Кстати. Что-то я давно не видел его Величество Диму" - мельком пронеслось у меня в голове. Да и Егора, Лёху, Костика... А вообще-то и хрен с ними. Наверное, хоть до этой части дружной компании дошло - от меня и Ники лучше держаться подальше. Иначе вломлю - добавки не попросят.
Я отвернулся, когда Рита и прочие проходили мимо - неохота с ними связываться. Они, конечно, не Димка с его вечными выкрутасами, но Ники - мой, и больше никому не
достанется!
Пёстрое море школьников заполонило двор. Кто-то сразу отправился домой, кто-то - на стадион, погонять с друзьями мячик, ну а кто-то остался шататься в школьном дворе. Понятия не имею, сколько времени прошло. Поток улыбающихся рожиц иссяк, постепенно затихали крики, замолкал смех. А Ники всё не было. Не знаю, почему - но внутри меня заворочался страх. Смутное, тайное волнение, которое я часто испытывал, если Ники не было рядом. Всё время мне казалось, что что-то с ним случится, кто-то обидит… Хотя сейчас я и понимал - волноваться глупо. Наверняка какой-нибудь добрый учитель задержал Ники, или ему понадобилось в библиотеку - да мало ли какие дела могут быть после уроков у рядового школьника...
Прошло ещё минут десять; но тревога не оставляла меня. "Соберись, тряпка" - мысленный
приказ себе самому; коротко передёрнув плечами, я направился к крыльцу.
Пустые школьные коридоры встретили меня тишиной - помнится, учась ещё в школе, я обожал такие моменты: когда место моих мук пустеет, и можно беспрепятственно бегать вверх-вниз по этажам, валяться на диванчиках, пинать пустую бутылку с друзьями - никто и слова не скажет. С того времени ничего не изменилось - едва переступив порог, я увидел двух пареньков лет одиннадцати: они выпихивали друг друга из кресла и весело смеялись; смех звонким эхом отдавался от стен.
С лёгкой улыбкой я смотрел на мальчишек и ощущал в груди странное тепло с ноткой горечи – у меня-то такого больше никогда не будет; кажется, это чувство зовётся ностальгией.
Но веселье пареньков прервали шаги - из дальнего конца коридора к ним спешила молодая учительница с непослушным веером светлых волос. Она, напустив на себя самый строгий вид из всех возможных, стала отчитывать мальчишек; но, впрочем, особой злости в её голосе я не уловил.
- Перестаньте шуметь! У многих, между прочим, сейчас дополнительные занятия, а вы...
- Да ладно вам, Наталья Николаевна. - Прервал один из пареньков, с вихрастой рыжей шевелюрой. - Мы просто шалим. То есть балуемся.
И с весёлым смехом приятели кинулись прочь; суровость вмиг слетела с лица учительницы, она улыбнулась, глядя им вслед. И я понял, что эта девушка очень любит детей.
У нас тоже была такая учительница, классе, кажется, в седьмом, она вела английский язык и...
Внезапно я вспомнил об истинной цели своего визита. Ностальгия - оно, конечно, всякому
дозволено, но нужно ведь узнать, где Ники... Вернулось ощущение той смутной тревоги, и я кинулся к девушке, которая уже развернулась, собираясь уходить.
- Вы, случайно, не знаете, где Никита Сафронов из 9"в"? - с ходу начал я.
Девушка взглянула на меня удивлённо, но тут же схватила за руку; от неожиданности я
вздрогнул.
- А вы Никите кто? - взволнованно - что это с ней? - спросила она.
Так, и кто же я Никите? Лучше вам, Наталья Николаевна, не знать сей правды...
Улыбнувшись краешком губ, я ответил - самое безобидное, что пришло на ум:
- Друг.
- Как вас зовут?
- Стас.
- Стас... Я классная руководительница Никиты. Давайте пройдём ко мне в кабинет - мне нужно с вами поговорить.
Я с досадой скривился, но всё же последовал за девушкой, удивлённый до крайней степени. Интересно, зачем я ей понадобился? Она же видит меня в первый раз в жизни! И почему бы ей, в конце концов, просто не ответить на мой вопрос? А может... Никита что-то натворил?
Нет. Он же учится лучше всех в классе, а драки и прочие возмущения спокойствия... Да Ники же самый добрый, самый светлый человек во всей Вселенной! В отличие от меня, он решает проблемы путём культурного диалога. Но в чём же тогда дело?..
Кабинет Натальи Николаевны находился совсем рядом – на первом же этаже, только в другом его конце; и уже скоро мы оказались в самом обычном классе: аккуратные ряды парт, комнатные растения по углам, доска с кусочками мела и возле окна – учительский стол с кипами бумаг. Всё в точности так же, как в моём недалёком прошлом. Наталья Николаевна указала мне рукой на первую парту у окна - и я послушно опустился на деревянный стул, чувствуя себя школьником.
Забавное, однако ж, ощущение.
- Так вы не знаете, где Никита? - решил я сразу расставить все точки над ё. Потому что нервные движения Натальи Николаевны, её дрожащий от волнения голос, руки, крепко сжатые на груди... всё это начинало меня пугать.
- Понимаете, Стас... – начала она. - Я не знала, с кем мне об этом поговорить - к родителям или директору обращаться не стала, не хочется вредить мальчику...
- О чём вы?
- Никита уже три недели не появляется на занятиях.
Сердце в груди замерло и забилось медленно-медленно, будто чувствуя что-то, какую-то
беду...
- Может быть, он болеет? - продолжала Наталья Николаевна.
- Нет...
Что за ерунда? Чтобы Ники прогуливал школу... да никогда, он же любит учиться! К тому же - пускай он и решил не идти на занятия, но он точно сказал бы мне об этом. Я знаю каждую его мысль, каждый страх, каждое желание! Он не мог ничего от меня скрыть!
- Я так и знала... - тяжёлый вздох вырвался у Натальи Николаевны. - Значит, он всё-таки
прогуливает... Стас, прошу вас, поговорите с ним! Ведь Никита... никогда не прогуливал, он такой хороший мальчик, душа класса, всем помогает... К тому же, скоро экзамены… Пожалуйста, поговорите с ним!
Девушка неотрывно смотрела на меня, и в глубине зелёных глаз сияла тревога. Настоящая, неподдельная тревога за Ники, даже паника. Я медленно поднялся из-за парты и чуть заметно кивнул.
- Хорошо, Наталья Николаевна... я поговорю с ним.
- Спасибо, Стас.- она тоже встала и на мгновение сжала в своей руке мою. - Я правда очень беспокоюсь за него...
Из школы я не вышел - выскочил, словно пущенная из дула пистолета пуля. Быстрее, бежать, скорее... куда, зачем? Где вообще может быть сейчас Ники? Я остановился, чуть не вписавшись в фонарный столб, и резко выдохнул, стараясь отдышаться. Почему? Почему Ники обманывал меня? Ведь я каждый день встречал его после школы, и он всегда выходил из её ворот, хватал меня за руку и тащил домой, весело болтая - радостный, беспечный как всегда. И тут выясняется, что на занятиях он не бывал… а где же тогда проводил целый день с самого утра до шестого урока? Ничего не понимаю!
Я огляделся по сторонам и с удивлением отметил, что стою во дворе дома Ники. Интересно, когда я успел добраться сюда?.. Неважно. Надо подумать, где Никита может быть.
Дом, парк, кинотеатр... все места, в которых мы с ним бывали, чередой ярких вспышек
замелькали в голове. И я начал механически их обследовать, тщательно, с повышенным вниманием. Но нигде Ники не было, и к шести часам вечера я окончательно пал духом. Где, где ещё его искать?.. И вдруг на ум пришло единственное место, куда я ещё не заглядывал: дома его дружков.
При одной даже мысли о Димке и прочих в груди заворочалась ярость, казалось, утихшая за последние недели. А что, если Ники сказал мне: "Я не буду больше общаться с ними" только потому, что знал, как я их ненавижу? А сам потихоньку продолжает с ними отношения, и сейчас, возможно, сидит у кого-нибудь в гостях, не зная, что я тут с ума схожу от беспокойства! Ну Никита, я от тебя такого не ожидал...
Просто пылая от гнева, который почти перекрыл собою прежнее беспокойство, я зашагал к дому Егора - однажды мы всей компанией к нему заходили, и это был единственный адрес, который я знал. Низкая пятиэтажка с облупившейся краской на стенах, четвёртый подъезд, второй этаж, квартира номер 126.
Звонок у двери не присутствовал, и мне пришлось пару минут упорно стучать, прежде чем
дверь распахнулась. На пороге стояла женщина - насколько я помнил с единственного давнего посещения, мама Егора. Но сейчас... передо мной был другой человек. Совершенно. И я даже моргнул несколько раз, полагая, что ошибся, и это вовсе не она…. Что за столь недолгое время могло так изменить человека? Маму Егора я запомнил весёлой, живой и подвижной женщиной, вечно хлопотавшей вокруг нас, предлагая то чаю, то яблочного пирога. Но теперь лицо, прежде сиявшее румянцем, осунулось и побледнело, руки, которыми женщина сжимала дверную ручку, отчаянно дрожали, а в волосах - могу поклясться - появилось несколько седых прядей. Я открыл было рот, чтобы задать вопрос, мельком поймал её взгляд... и слова застряли в горле, так и не слетев с губ. В своей жизни я ещё не видел у человека таких глаз. Мёртвые. Холодные. С тоской, застывшей в синей глубине. Я пошатнулся, отступив назад.
- Кто вы? Что вам нужно? - глухо спросила женщина, быстро опуская глаза.
- Меня зовут Стас, и я хотел... - я быстро прокрутил в голове давние события, припоминая
её имя. - Анна Андреевна, я хотел увидеть Егора. Можете его позвать?
Словно от удара кнута, женщина дёрнулась, ещё крепче сжимая ручку двери, и снова подняла на меня глаза; на щеках её блеснули слёзы.
- Вы издеваетесь? - тихим, звенящим шёпотом произнесла она. - Зачем вы сюда пришли? Сыпать соль на свежую рану?
С каждым словом Анна Андреевна чуть отступала вглубь квартиры, прочь от меня, будто от прокаженного…
- Егор, он... он погиб! Неужели вы не смотрите новости?! Три недели назад... об этом
показывали по... Уходите отсюда! – голос сорвался на хриплый крик с нотками ярости. – Уходите и не смейте никогда говорить о Егоре! Его... его больше нет, он погиб, погиб!..
Голос женщины прервался судорожными рыданиями; дверь захлопнулась прямо перед моим носом, и последнее, что я увидел – лицо женщины, полностью растоптанной горем.
Тревога, мучившая меня до сих пор, возросла в разы, вытесняя и гнев, и все прочие чувства; липкий комок ужаса подкатывал к горлу, и я сполз по стене на холодный пол, сжав ладонями виски.
Что... чёрт возьми... здесь... происходит?
***
Вечность – хотя на деле всего десять минут - я сидел на пустой лестничной клетке, пытаясь собрать воедино стаю разбежавшихся мыслей. Колени почему-то дрожали, а пальцы судорожно сжимались в кулаки.
Значит, Егор погиб. Три недели назад, сказала Анна Андреевна, о его гибели показывали в
новостях… Память услужливо развернула передо мной картинку. Вот я лихорадочно собираюсь в парк аттракционов - Ники давно хотел там побывать, - а на заднем плане неразборчиво шуршит телевизор. Вдруг моё внимание привлекает голос диктора: "... сегодня в Кировском районе найден труп молодого человека..." Я испуганно срываюсь с места, бегу к Ники, потому что боюсь – вдруг неведомый убийца причинит ему вред?.. С Ники всё обошлось, слава богу, и через пару дней я и думать забыл о том сообщении – ведь, в конце концов, какое нам дело до убийцы, если мы счастливы? И всегда, что бы не случилось, я смогу защитить моё солнце… Да, с Ники всё обошлось - но погиб Егор, его друг.
Интересно, а Ники об этом знал? И, если знал, то почему не сказал мне, почему скрыл, почему обманул?..
Хотя...вдруг Никита ничего не знает! И даже не подозревает, что по этому району, может быть, и до сих пор бродит неизвестный убийца, который, к тому же, убил его... друга. А раз так... то сейчас Ники в огромной опасности! Я должен... должен найти и защитить его!
Отчаянное беспокойство придало мне сил; даже дурнота мгновенно прошла. Сорвавшись с места, я кинулся вниз по лестнице, то и дело оступаясь, быстрее, быстрее... Перескочив на последнем пролёте сразу через три ступени, я уже дёрнул на себя тяжёлую входную дверь... но крик заставил меня остановиться.
Отчётливый, громкий крик боли; эхом отдавшись от стен пустого подъезда, он стих.
Я почувствовал, как страх тянется ледяными пальцами к горлу. Была даже мысль убежать - просто убежать и поскорее забыть об этом отчаянном крике. Ничего не знаем, ничего не
видели, и вообще, не наше это дело. Но тут крик раздался снова - короткий, сдавленный, он будто захлебнулся сам в себе и смолк; повисла тишина. Тяжёлая, свинцовая тишина, которую не увидеть, не коснуться - но которая ощутимо давит на нервы. Быстрый взгляд в сторону подвала – а крик, насколько я сумел понять, донёсся именно оттуда. За железной решёткой двери было темно; ни отблеска света, только непроглядная мгла, густая, как чернила. И, может быть, там, в этом мрачном подземелье, томится человек – и ему нужна помощь. А кто ему поможет здесь, если не я? Мне стало ясно, что просто уйти отсюда, позабыв обо всём, я не смогу.
Путь к подвалу преграждала чугунная решётка – при близком рассмотрении оказалось, что она давно проржавела, а замок оторвали чьи-то добрые руки. И потому, легко толкнув створку, я погрузился во тьму.
Совершенно не к месту вспомнился летний лагерь; тогда мне было лет одиннадцать, и мы с мальчишками однажды совершили вылазку в подвалы корпуса. В тех подземельях, в противоположность этим, ярко горел свет, а рядом со мной шагали друзья, весело смеясь и подталкивая друг друга; однако сейчас я был один. И страх вцепился мне в горло мёртвой хваткой; мгновенно в памяти мелькнули все фильмы ужасов, связанные с подземельями – а их я немало пересмотрел на своём веку, - книги и страшные истории из того же лагеря. Чернила темноты зашевелились, принимая самые пугающие очертания.
Нет, я никогда не был трусом. Но идти вот так, наощупь, не имея возможности
разглядеть, что творится у тебя под ногами... согласитесь, приятного мало. Чтобы не
упасть, я вынужден был держаться поближе к стене, и мои пальцы то и дело натыкались на что-то мокрое, склизкое, гадкое. Где-то внизу хлюпала вода, а мимо ног то и дело мелькало нечто, подозрительно похожее на крыс. Насколько можно было судить, подвал состоял из множества небольших помещений, и всё глубже я путался в их прочные сети, совсем не уверенный, что после смогу найти дорогу обратно. Но где-то там, в глубине этих сырых помещений, сейчас находится человек, и наверняка ему нужна помощь. Не время трусить, Стас, ведь этому неизвестному сейчас в сотни раз хуже, чем тебе – не может существо, которому тепло и хорошо, вот так отчаянно, с болью кричать.
И поэтому, с трудом переставляя ноги, так как вода в некоторых местах доходила до щиколотки, я двигался вперёд; хотя вовсе не был готов к опасностям, которые могли поджидать меня в конце пути. Может быть, это логово какого-нибудь маньяка-убийцы? Или обиталище наркоманов? А может, этот подвал избрали сатанисты для своих чудовищных обрядов?..
Но внезапно вдалеке замаячило пятно - размытое, неясное пятно света. И я ускорил шаги, почти перешёл на бег, отчаянно порываясь к нему. Ещё несколько шагов - и яркие лучи ударили в лицо, заставив прикрыть глаза рукой: столь непривычен был свет после томительных минут, проведённых в кромешной тьме. Мне всё ещё было страшно; однако свет, настоящий, яркий свет заставил панический страх разжать хватку, и я выдохнул - почти с облегчением.
Но когда я поднял глаза...
Это было крошечное, едва ли больше, чем четыре на четыре метра, помещение, совершенно пустое. Пустое, если не считать лампы, которая весьма ненадёжно болталась под потолком, отбрасывая косые пятна света; труб, что змеились по стенам; самих стен, голых, с обрывками старой краски; бутылок, банок, осколков стекла и прочего разнообразия мусора на полу; тела в самом углу комнаты.
Одного взгляда мне хватило, чтобы понять - это Лёха; тот самый, из бывших дружков Ники. Этого же взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть – Лёха мёртв.
Затем я уже потерял способность соображать здраво, и мои глаза лихорадочно заметались с места на место, беспорядочно выхватывая детали, словно кадры из фильма. Кровь. Большая лужа крови рядом с Лёхой, в которой, преломляясь, отражается бледный свет лампы. Ужас и отчаяние, застывшие в пустых глазах мёртвого тела. Ники, испуганно смотрящий на меня, с ножом, зажатым в правой руке.
Время будто замерло в этой мрачной комнате; наши взгляды не отрывались друг от друга несколько томительных секунд, хотя мне показалось - вечность. Не знаю, что увидел Ники в моих глазах – наверное, страх с изрядной долей изумления, - а я видел в небесной глубине ужас, ужас от того, что Ники застали прямо на месте преступления. Да и кто застал – я собственной персоной… Но прежде, чем Никита не выдержал и опустил глаза, я заметил в них бледный призрак боли. Тайной тоски и, пожалуй, обречённой покорности обстоятельствам: так смотрит маленький зверёк, уже оказавшийся в лапах хищника.
Рассудок вернулся ко мне. Я смотрел на Ники, на нож, зажатый в его руке, на капельки крови, падавшие со стального лезвия… и только сейчас впервые осознал всю истину, всю правду – эту ужасную, невозможную, пугающую правду. И будто кусочки мозаики, в моей голове замелькали, собираясь в общую картинку, мысли, голоса, обрывки давних слов и фраз.
Я должен им помогать, понимаешь, должен! Иначе… иначе они забудут обо мне…
…сегодня в Кировском районе найден труп молодого человека...
Егор, он... он погиб! Неужели вы не смотрите новости?!
Знаешь, Стас, ты был прав... эта компания не для меня. Я не буду больше общаться с ними.
Никита уже три недели не появляется на занятиях.
За мгновения мне стало понятно всё. Я заговорил - и не узнал своего голоса. Хриплый,
срывающийся на шёпот, испуганный и, может быть, с ноткой надежды, что всё это – глупый сон, что ещё секунда, и…
- Так это... это ты убил Егора, ты?..
Ники сорвался с места, швырнув в сторону нож. Но, пускай страх сковывал мои движения, я был быстрее и ближе к выходу. Он уже почти прошмыгнул у меня под рукой в коридор, к спасению, но я раскинул руки, закрывая ему путь. Ники застыл на месте, стреляя взглядом по сторонам, словно волк, загнанный в ловушку охотниками. Это смятение было мне на руку; одним движением я оказался рядом с Ники, завёл его руки за спину и крепко обхватил поперёк талии.
Чего только не вообразил я себе, шагая по тёмным подземным коридорам. Я представлял логово убийцы или наркомана, место тайных обрядов и жертвоприношений и, может быть, был готов встретить опасность лицом к лицу. Я ведь сильный, да и не трус, я справился бы, выручил бы несчастного, ради которого шёл сюда, из беды. Однако я оказался полностью беспомощен перед реальностью. Лёха, конечно, один из ненавистной мной компании, но всё-таки человек – однако теперь ему не помочь. Он умер. И убил его – Ники; нож в его руках – лучшее тому доказательство.
Определённо, мир сошёл с ума...
***
Мне повезло хотя бы в том, что в это время суток улицы были почти пусты; лишь редкая
малышня сновала по детским площадкам да бабушки сидели у подъездов. Потому я смог дотащить Ники до его дома – он был ближе – не привлекая лишнего внимания.
Конечно, Никита не собирался покорно следовать за мной; он рвался, шипел, пытался даже укусить. Но всё-таки я был сильнее - и вскоре, поняв это, он затих, только изредка подавая признаки жизни, пытаясь вырваться из моих рук.
Я с трудом мог собрать мысли воедино: они разбегались, закручивались пёстрым вихрем:
сознание упорно отгоняло истину. Ники - убийца? Нет... этого... просто не может быть! Я
ошибся. Это глупое недоразумение, это неправда, неправда! Но лужа крови на полу… мёртвое тело… а главное, нож в руках Ники – прямое доказательство вины… И я продолжал тянуть Никиту к дому, мысленно умоляя небеса, чтобы его мама была сейчас на работе. Чувствовал я себя гадко, мерзко, да что там – просто отвратительно. Ведь всё выглядит так, будто я – конвойный, который ведёт преступника к месту казни…. Нет! Какой преступник? Ведь это же – Ники, моё маленькое солнце!
Едва переступив порог квартиры, мрачно обрадовавшись, что мама Ники и правда на работе, я опрометчиво разжал руки. И Никита отскочил от меня, беспомощно оглядываясь - искал выход. Но путей к отступлению не было – поэтому он забился на кровать, глядя на меня из-под чёлки. И снова я увидел боль в его взгляде – как тогда, в подвале, у тела мёртвого Лёхи. Столько тоски – совершенно непривычной и… неправильной – в небесной глубине, обречённой покорности перед судьбой… Я едва сумел сдержать слёзы. Нет... Ники не убийца. Он не мог.
- Ники... - я присел на край дивана, стараясь лишним словом или жестом не напугать его;
словно маленький котёнок, с которым я хотел подружиться, оказался у меня в руках. Никита отшатнулся, вжался крепче в стену, и молча отвёл взгляд.
- Ники…- я уже чувствовал нотки мольбы в своём голосе и протянул руку, взяв Ники за подбородок. Мягко заставил его посмотреть на меня, пытливо заглянул в небесную глубину. - Ники, в чём дело? Что ты делал там, в подвале? И Лёха, он... Расскажи мне, в чём дело, я не понимаю!
- Хорошо, - почему-то вдруг покорно отозвался он.
И рассказал мне всё.

@темы: творчество

---

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 4. Новая страница

Глава 4
Новая страница

Пусть всё сгорит, всё, что когда-то было.
Корона boyz band «Ты не грусти»

Никогда не думал, что может быть так трудно набрать телефонный номер. Даже представить не мог, что будут так дрожать руки и неистово колотиться в груди сердце. Ей богу, как девчонка, которая в первый раз зовёт парня на свидание...
Но номер я набрал. И стал слушать мерные гудки из телефонной трубки. Запоздало пришла мысль, что Ники наверняка с друзьями, ему не до меня… Я хотел уже нажать отбой, но тут раздался весёлый звонкий голосок:
-Да?
Голос... насколько родным и нужным он успел стать для меня за один только день... Нет! Невозможно!
- Ники... это я, Стас...
- Стас! Я так рад, что ты позвонил, правда!
Он рад...
- Прости... ты, наверное, занят...
- Вовсе нет, я не занят. Ты что-то хотел?
А действительно, что я хотел? Заученные слова, которые я твердил про себя минут десять перед тем, как набрать номер, застряли в горле. Нет, правда, выглядит так, будто я его на свидание приглашать собрался! Но ничего путного, кроме «э…» и прочих гласных, выдавить из себя не смог. Я понял, как глупо всё это звучит и обозлился на себя. Соберись, тряпка!
- Давай... встретимся завтра?..
Сказал. Бурные овации тебе, Стас. Поздравляю с заслуженной победой.
"Он откажет... он ведь наверняка откажет... У него есть друзья, я ему ни к чему..."
- Конечно! - воскликнул Ники радостно, будто только и ждал этого вопроса, - Когда и где?
***
Мы договорились встретиться в маленьком кафе возле его дома. И в шесть часов ровно - за полчаса до назначенного срока - я уже сидел за крохотным столиком, нервно сминая в руках салфетку. Но, несмотря на волнение и страх, в сердце... да, где-то там, разливалось сладкое тепло. Вот скоро придёт Ники, и я снова буду с ним разговаривать, смотреть в его небесные глаза, улыбаться в ответ на его солнечную улыбку...
Впервые за несколько дней сквозь свинцовые тучи пробилось солнце. Но не то, которое слабо пытается дотянуться до прохожих через серую пелену дождя. Нет, настоящее, лучистое, яркое, царящее на чистом небосклоне, ласкающее щёки тёплым светом. О непогоде напоминали лишь искрящиеся лужи на асфальте да редкие капли по листьям деревьев. Тротуары теперь сверкали не хуже драгоценных камней, воздух наполнился пряным запахом свободы, звонко щебетали в густых кронах птицы.
Хотелось улыбаться при одном лишь взгляде в окно.
-Стас! - Ники стремительно ворвался в кафе и подскочил к моему столику, под удивлённые взгляды других посетителей. Я поднял глаза и невольно залюбовался им - настолько милым он сейчас был: раскрасневшийся от бега, с блеском в голубых глазах и беспорядочно растрёпанными светлыми волосами. Что-то защемило в сердце... да, где-то там...
- Я не опоздал? - выпалил Ники, опускаясь с ходу на стул.
- Нет. И перестань вопить, а то люди смотрят на тебя, как на психа.
Смущение, волнение и путаница в мыслях снова напали на меня, и я изо всех сил старался прогнать их, с ужасом осознав, что снова срываюсь на грубость. Так было привычнее, легче, именно грубость служила мне средством общения до сих пор. Идеально срабатывала против одногруппников в те времена, когда они ещё пытались язвить в мою сторону, и против матери с её вечными уроками жизни. Но Ники... почему я веду себя с ним так же? Он же мне... я ведь его...
Ники, похоже, по природе своей не умел обижаться. Он лишь посмотрел на меня, как обычно - чуть склонив к плечу голову - и начал весело рассказывать о том, как прошёл день в школе. Поведал об их учительнице географии, которая здоровых девятиклассников величала "ребята" и запиналась после каждого слова. Про некоего Павла - любителя выяснить отношения с учителями путём долгого, вежливого диалога. Ники звонко смеялся, и я тоже не смог сдержать улыбки. Раздражение как рукой сняло.
- Стас... - окликнул меня Ники, когда мы вдоволь отсмеялись, - А ты... всё-таки расскажешь мне о себе?
- Расскажу, - просто ответил я и начал рассказывать. Не злился, не молчал, а просто за пару минут поведал Ники всю мою не особо радужную биографию - о ссорах с матерью, об одногруппниках, не замечавших меня, о моей разбитой мечте. Про Глеба и ночные пьянки в клубах я решил не говорить.
- Так значит, ты мечтаешь стать писателем? - спросил Ники, и глаза его засияли восторгом.
Я в который уже раз удивился, как ярко отражаются эмоции Ники в его глазах. Такие наивные, детские эмоции - радость без повода, чистый восторг, искреннее счастье... Ни на секунду в небесную глубину не заглядывала боль. Тоска. Печаль. Казалось, этот пятнадцатилетний мальчик попросту не умеет грустить.
-Да. - коротко ответил я, мгновенно вспомнив быструю и мучительную гибель этой дурацкой мечты, и тут же спросил, переводя разговор с себя, - А ты о чём мечтаешь, Ники?
-Я... я мечтаю когда-нибудь найти человека, которому буду по-настоящему дорог, - сказал тихо-тихо, почти шёпотом, Ники, опустив глаза. Но я успел заметить мелькнувшую в них грусть. Грусть, такую чужую, непривычную, которой было там совсем не место... В чём дело? Да и почему Ники говорит такие странные слова? Я же следил за ним тогда, я видел, как его любят и ценят друзья! Как прохожие, совершенно незнакомые люди, смотрят на него с улыбкой! Как, в конце концов, бездомный пёс ласково и доверчиво трётся о его руки! Почему же тогда грусть?..
Через секунду уже Ники поднял глаза и весело заговорил о чём-то, вновь заставляя меня смеяться и чувствовать себя счастливым. Слова о мечте забылись, скользнули куда-то вглубь памяти, а мы с Ники проговорили, кажется, ещё несколько часов. И только звонок телефона в его кармане смог нам помешать.
- Прости, пожалуйста... - извинился Ники и ответил в телефонную трубку:
-Да? А, Димка... Что-то случилось? Да, конечно, я сейчас приду.
Нажав кнопку отбоя, Ники виновато глянул на меня и, поднявшись из-за стола, положил рядом с тарелкой несколько купюр.
- Извини, Стас... Я должен Димке помочь. Мы... так здорово провели время! Спасибо тебе за всё! Пока!
Так же стремительно и неуловимо, как пришёл, Ники исчез за дверями кафе, а я откинулся на спинку стула и жестом подозвал официанта. Расплатившись, вышел из кафе и направился по дышащей свежестью и прохладой улице к метро.
Сегодня самый лучший день в моей жизни. Никогда, нигде и ни с кем мне не было так... тепло. Просто разговаривать, просто смеяться, просто шутливо подкалывать друг друга... Я и забыл, как это здорово. Но всё же где-то в сердце, да, где-то там съёжился комочек страха - а вдруг сегодняшний день последний, и Ники больше не захочет видеться со мной? У него вон Димка есть, да и прочие друзья...
Поезд быстро мчался сквозь лабиринты тёмных тоннелей, и вскоре я шагал по мокрому асфальту к своему дому. Я уже во второй раз не поехал к Глебу и, остановившись возле какого-то нищего в потрепанной одежде, впервые бросил в протянутую шапку несколько монет.
Что же со мной, интересно, происходит?
***
Сладкое ощущение тепла и, наверное, счастья не оставляло меня всю ночь. И на утро оно было со мной, где-то в сердце, когда я проснулся с улыбкой на губах. И в колледже, когда я отсиживался на своей последней парте. День выдался отличный - снова солнце лучилось в чистых небесах, снова дышалось легко и свободно, а учителя наконец оставили меня в покое. Я смотрел в окно, слабо вслушиваясь в функции и графики, а глядя на неторопливо покачивающую кроной берёзу и в подробностях вспоминая вчерашний вечер. Каждое слово, каждый взгляд, каждую улыбку Ники. Честно - никогда мог даже представить, что вот так буду думать о мельчайшем жесте, движении глаз человека, что вообще буду думать о ком-то...
Что ж это со мной творится?
Но рядом с теплом в уголке сердца ютился тот самый комочек страха. А вдруг я всё-таки больше не увижу Ники? Может, он и встретиться со мной согласился лишь из... чувства долга? Или от скуки? Да зачем ему...
Мысли прервала звонкая трель мобильного телефона, и учительница математики злобно воззрилась на меня, высекая глазами гром и молнии. Я, не спрашивая даже разрешения, вышел в коридор и, отойдя на приличное расстояние от кабинета, нажал на ответ.
-Да?
-Стас, привет... не отвлекаю?
Это он, тёплый, родной голос, это он...
-Нет, не отвлекаешь.
-У тебя занятия уже закончились?
-Да. Вот только что закончились как раз.
-Тогда... может... встретимся?
Сердце забилось так часто, что, казалось, сейчас я оглохну от его бешеных ударов. Руки задрожали так, что чуть не выронили телефон. Восторг, счастье, а всё - после трёх обычных слов... Что со мной делается?..
-Конечно! Через полчаса буду у твоего дома.
-Может, поближе где-нибудь? А то тебе далеко...
-Не далеко! - почти выкрикнул я и, нажав сброс, кинулся по лестнице к раздевалкам. Пара всё равно последняя, а косинусы и их собратья проживут как-нибудь без меня. Хотя спорю - никто, кроме Татьяны Андреевны, моего отсутствия не заметит.
***
Дворик дома, в котором жил Ники, показался мне на этот раз ещё уютнее, чем раньше. Снова я ощутил, что меня тянет сюда, влечет странным магнитом… Ники я увидел ещё издали и громко окликнул, со всех ног бросившись к нему.
Но оказалось, что Ники не один. Рядом топтался Димка и ещё четверо парней - те самые, с которыми я видел Ники несколько недель назад в этом же дворе. Однако появились здесь и новые субъекты. Например, парень лет семнадцати в кепке, повёрнутой козырьком назад, и сигаретой в зубах, вихрастый тёмноволосый парнишка - ровесник Ники - и девчонка того ж возраста, сидящая на скамейке у песочницы. От такого количества народа у меня зарябило в глазах, и с оттенком прежней, хотя, казалось, уже забытой злости я подумал: "Блин, и какого хрена они все здесь делают?" В ярости я уже хотел задать этот вопрос Ники, но тут же проглотил гневные слова, увидев его солнечную улыбку.
- Стас, познакомься – это мои друзья! - радостно возопил он, хватая меня за руку, и противиться стало невозможно. Я покорно пожал всем руки - Димке, рыжеволосому Сашке, Егору, Лёхе, Тимуру, Вовчику, мелкому Косте и единственной в их компании девчонке Рите. Все вежливо со мной поздоровались, парни тут же окружили, задавая какие-то вопросы. На первый взгляд – неплохие ребята, преград для разговора с ними не было. А вот Костик и Рита казались какими-то... серыми, забитыми. Они топтались в
сторонке, не решаясь даже слово вставить в разговор и лишь изредка поглядывая в нашу сторону.
- Ну, Никита Сергеевич, выбирайте, куда двинет наша дружная орава, - шутливо обхватив Ники за шею, сказал Димка.
Единодушно решили идти в кино - кинотеатр был здесь совсем рядом. Сашка, Егор, Димка и иже в один голос твердили про ужастик, ну а младшие, разумеется, не посмели возражать. Мне было всё равно, на что идти. Я злился. Всё внутри сжигало желание грубить. Потому что, как старательно я не гнал от себя эту мысль, мне хотелось... побыть с Ники наедине. Как тогда в кафе. Весело смеяться, не заботясь о чужих ушах, болтать обо всём на свете...
Но дружная компания не оставляла Ники даже на секунду. Они говорили что-то об их общих знакомых, общих делах, преподавателях - как я узнал, вся честная компания училась в одной школе, только в разных классах. Вскоре даже нелюдимые Рита с Костей оттаяли, втянулись в разговор. Один я молчал, как дурак, совершенно не понимая, о чём идёт речь. Горькие тиски сжали сердце - я вновь почувствовал себя ненужным...
Десяти свободных мест рядом не оказалось, пришлось взять восемь на всегда пустующем первом ряду и ещё два на три ряда выше. Я мысленно ликовал, радуясь, что удастся наконец избавиться от дружков и побыть вместе с Ники... но на четвёртый ряд отправили Риту с Костей. "Им вредно смотреть ужастики с близкого расстояния - неустойчивая психика" - пошутил Димка. Мы расселись рядком прямо перед экраном, и чудом мне удалось занять место рядом с Ники. Однако по другую сторону от него сидел Димка, а этот субъект, честно говоря, мне совершенно не нравился.
Нет, мы вполне неплохо поладили. Оказалось, он болеет за ту же футбольную команду, что и я. Беспечная болтовня о предстоящем матче и обсуждение ляпов комментатора - это всё, конечно, замечательно. Но с первого взгляда я распознал в нём гея. Или уж по крайней мере бисексуала. Потому что взгляды, которые он бросал на Ники, его вечные прикосновения, пошлые шуточки и будто бы дружеские объятия невозможно было истолковать по другому. Особенно такому знатоку гомосексуализма, как я.
Коротко вспыхнув, в зале погас свет, огромный экран загорелся голубым, по нему поплыли трейлеры каких-то фильмов. Перед сеансом парни как следует затарились едой и напитками и, передавая Ники стакан попкорна, Димка словно невзначай положил на его руку свою ладонь.
Где-то в груди у меня взорвалась бомба.
Огромный вулкан начал плеваться лавой.
Цунами обрушилось на берег.
Как... он... смеет?..
-Дай-ка мне! - резко выпалил я и, потянувшись за попкорном, силой отодрал Димкину руку.
Тот воззрился на меня с выражением крайнего удивления, и, пожалуй, оттенком ярости. Но я лишь вежливо улыбнулся ему и уставился на экран невидящим взглядом. Пусть только посмеет ещё раз до Ники дотронуться. Придушу гада.
Стоп.
Что это со мной творится? Подумаешь, дотронулся Димка до Ники, они ведь друзья и, как выяснилось, уже ни один год... А кто я? Случайный встречный, обнаруженный на вокзале. Да и вообще... почему мне хочется сомкнуть пальцы на горле Димки и душить, долго,у порно душить?
Чёрт! Неужто я ревную?..
Я старательно сфокусировал взгляд на экране, где в это время странное существо с голубым лицом и спиральками на щеках что-то вещало окровавленному дядечке. Кто эти люди? Стоп... А что за фильм мы вообще смотрим? Я повернул голову к Ники, чтобы спросить... и уже не смог отвести взгляда.
В полутьме кинозала глаза Ники блестели ещё ярче, чем обычно, завороженно глядя на экран. Тонкими ручками он вцепился в подлокотники кресла - видимо, фильм был действительно страшным. И таким беззащитным, таким... маленьким ребёнком казался Ники, что мне нестерпимо захотелось крепко прижать его к груди, зарывшись пальцами в светлые волосы, и целовать, целовать наверняка тёплые и мягкие губы...
Какого чёрта, Стас?! Целовать, обнимать... Опомнись, деточка, вы знакомы всего несколько дней! Ты толком его не знаешь, а уже целоваться вздумал, похотливый извращенец... Я мысленно надавал себе пощёчин и поклялся больше не давать волю совей гомосексуальной природе. Однако, когда мы вышли из сумрака кинотеатра на свежий, ещё немного влажный воздух, наваждение не исчезло. Наоборот, оно с каждой секундой становилось всё сильнее и сильнее...
Было ещё рано - всего семь вечера - и потому мы отправились бродить по улочкам Питера, по мостам и набережным, по площадям и проспектам. Видимо, я отпугивал друзей Ники своей мрачностью, но они вполне дружелюбно со мной разговаривали, расспрашивали, и вскоре оказалось, что не только с Димкой меня связывают общие интересы. Сашка, как и я, любил баскетбол, а Тимур - надо же! - обожал фантастическую литературу. Даже Рита - и та, как оказалось, любит одних со мной писателей.
Мы бесцельно шатались по городу, и вскоре я перестал чувствовать себя лишним в этой компании. Друзья Ники совершенно свободно со мной разговаривали, хотя и держались слегка настороженно - всё-таки знакомы мы только день. Если честно, мне хотелось одного - развернуться и убежать прочь, напоследок высказав этим субъектам правду жизни. Но безмолвная мантра поддерживала меня - "Они друзья Ники". И потому я вежливо улыбался и отвечал на вопросы, мысленно набрасывая портрет каждого.
Димка - дерзкий, с чувством юмора товарищ, вставляет свои шуточки иногда очень удачно, а иногда совсем, на мой взгляд, ни к месту. Шут.
Сашка. Серьёзный такой фанат физики и математики. Ботаник.
Егор. Тип без правил и законов, молчаливый, с вечно зажатой в зубах сигаретой, после каждого слова сплёвывающий на землю. Чучело.
Вовчик. Совершенно необузданная натура, крикливый, любитель поскандалить, повопить и подраться. Хулиган.
Смуглый Тимур, загадочный субъект не от мира сего, всё время витающий где-то в облаках иных измерений, зачитывающийся фантастикой. Мечтатель.
Лёха. Простой парень с добродушной улыбкой и плоскими шуточками. Неудачник.
Костик. Мелкий, вертлявый пацанёнок, который лишь кажется тихим - на самом деле всегда ищет шанс подмазаться к старшим. Пройда.
Рита. Тихая, скромная, никогда не поднимающая от пола глаз - оно и понятно, единственная девочка в компании, вечный объект для Димкиных шуток. Тихоня.
Я не переставал удивляться, как столь разные по характеру, да и по возрасту люди умудряются много лет дружить. Но они, казалось, идеально дополняли друг друга, и мне стало... чуточку завидно. У меня-то никогда не было столько друзей. И ещё невольно в голове мелькнул вопрос: "А скольких из них Ники, как и меня тогда, выручил из беды?.."
Однако, несмотря ни на что, со всеми я держался холодно и осторожно. Эта компания доверия мне не внушала. Хотя на самом деле... на самом деле я просто ревновал, как глупая сопливая шестиклассница. Позор.
Но если этот Димка посмеет ещё хоть раз прикоснуться к Ники, я...
Мой взгляд, блуждая по сторонам, наткнулся на Риту. Она шагала рядом с Костиком, который был ближе её по возрасту, возле нас нами, но чуть поодаль, не вступая в наш разговор. Девчонка не заметила моего взгляда, и потому открыто смотрела на Ники. Смотрела... влюблёнными глазами. С отчаянной надеждой. На щеках девчонки выступил лёгкий румянец, руки судорожно сжимали молнию на куртке и - я видел даже отсюда - дрожали.
Что за...
Выходит, не только Димка строит глазки моему Ники, но и Рита?!"
Дожили.
Отныне эта компания – враги народа. Ненавижу.
А Ники, оказывается, мой.
Позор...
***
Гуляли мы часов до десяти точно – в девять Костика и Риту отправили по домам, а сами продолжали слоняться по улицам Питера. Слегка перекусили в кафешке у дороги, затем пошли в парк и расположились там на скамейках вокруг пруда, болтая. Но вскоре Ники позвонила мама, и он, извинившись, засобирался домой. Я тут же вызвался его проводить - слава всем богам, дружки не возражали. Они, как я понял, собрались в ночной клуб, а пятнадцатилетнего мальчишку туда ну никак не пустят. Поэтому уход Ники был им только на руку. Что ж, скатертью дорога, флаг в руки.
Только отойдя от комашки метров на пятьдесят, я впервые за сегодняшний день смог вдохнуть свободно.
-Как тебе мои друзья, Стас? - спросил Ники, подпрыгивая рядом со мной.
-Они классные.
Лгать нехорошо, но что ещё я мог ответить? Сказать: "Ники, дорогой, меня достали твои друзья, потому что я хочу побыть с тобой наедине!"? Тьфу, глупость сопливая.
Ники засиял улыбкой, услышав мои слова, и мне снова нестерпимо захотелось его поцеловать. Ласкать губы... тёплые, мягкие губы... забраться руками под рубашку... обвести языком ключицы...
- Мы встретимся завтра? - вдруг тихо спросил Ники, отводя взгляд в сторону, и моё сердце заколыхалось в груди, восторженно выкрикивая: "Да, да, да, да!"
-Да,- так же тихо ответил я.
***
Так и пошло день за днём. Всё больше времени я проводил с Ники, с Ники и его друзьями, дома у Ники... Этот уютный дворик с детской площадкой, эта улыбчивая женщина в цветастом фартуке, эта шумная компания... всё стало для меня родным. Хотелось просто... остаться здесь навсегда. Хотя я и так большую часть суток проводил тут, да и в колледж часто ездил прямо отсюда, оставаясь у Ники ночевать. Я уже и забыл почти холодные стены моей квартиры, которая так и не стала родной, свинцовую тишину, которую не удавалось разбить даже телевизору. Я ощущал теперь странную лёгкость, словно... открылось второе дыхание, словно лучи солнца наконец смогли растопить корочку льда, сковавшую моё сердце.
Нет. Солнечная улыбка Ники растопила.
Желание с каждым днём окутывало мой разум всё сильнее и сильнее. Иногда становилось совсем невозможно сдерживать себя, но я подавлял в себе эти чувства. Ники считает меня другом - надеюсь, хорошим другом, - и рушить наши отношения глупыми фантазиями гея... Нет, увольте. Зато я отыскал способ больше времени проводить наедине с Ники. Просто, ссылаясь на то, что помогаю ему с учёбой, тащил его прочь от развесёлой компании. Ники смеялся беспечно над моими выходками, думая, что это просто шутка, говоря всякий раз: "Стас, зачем помогать в учёбе отличнику? Сам-то ты как учишься, а?" Он не подозревал даже, что мне до тошноты больно и противно видеть взгляды, обращённые к нему – робкие, нерешительные Риты и жадные, похотливые Димки.
И мы шли гулять, куда угодно - в парк аттракционов, в зоопарк, даже по музеям пару раз прошлись. Но, разумеется, ни по скучным вроде Русского с его полчищем картин, а по интересным местам - музей воды, Кунтскамера...
Ники был счастлив. Он улыбался. И я тонул в его солнечной улыбке.
Моя жизнь началась заново, с новой, чистой, ещё не тронутой болью и ненавистью страницы. И казалось, нельзя желать большего счастья, чем есть сейчас. Всё было хорошо.
И будет.
Всегда.

Глава 5. Бабочка

Глава 5
Бабочка

В безлунную глухую ночь твой взор
Развеет мрак, разрушит тьмы узор,
Я спрятал душу от любви,
Но как смогу остановить
Себя?..
Эпидемия "Романс о слезе"

- Стас, ты что, втюрился в Ники?
Ровным голосом, как бы между делом, этот вопрос задал мне Димка.
В последние недели я стал встречать Ники после школы, чтобы тут же утащить его куда-нибудь гулять. Просто каждая минута, проведённая без него, отзывалась где-то в сердце мучительной болью, требуя незамедлительно дозы. Ломка. Наверное, так лучше всего описать моё состояние. Меня ломало, жестоко и не по-детски ломало, когда я не мог видеть солнечной улыбки, смотреть в небесные глаза, ловить малейшее движение губ, ресниц, подрагивающих на мягком дыхании ветра золотистых прядей. Я невольно впал в сладкую, с привкусом счастья зависимость от Ники. И потому встречал его каждый день после уроков, стремясь увести от шумной компании, туда, где мы могли бы побыть вместе. Просто – вместе.
Иногда это удавалось – всё-таки Ники и его друзья учились в разных классах, и занятия у них заканчивались в разное время. А иногда не удавалось – как сегодня. Я по обыкновению терпеливо дожидался Ники у ворот - а дождался Димку. Размашистой походкой он вышел из здания школы, приблизился ко мне и, лукаво глядя на меня, сообщил, что Ники задержится на десять минут в библиотеке. Взгляд Димки мне не понравился. Абсолютно. Какой-то странный огонёк мелькнул в тёмной глубине, какая-то издёвка и насмешка… а теперь вот, после нескольких минут молчания, вопрос. У меня даже дыхание от возмущения перехватило. Да как он смеет, урод…
-Ты рехнулся? – почти спокойно спросил я, мигом скрываясь за привычной уже холодной маской безразличия. Равнодушие, пара грубых фраз – и Димка отстанет от меня. Проверено.
- Да ладно тебе, я же вижу, - Димка ухмыльнулся – теперь уже открыто – и скрестил руки на груди. – Из тебя никудышный конспиратор, Стас. Ты ведь пялишься на него всё время. Небось трахнуть хочешь, а?
От наглости этого придурка у меня в груди с оглушительным рёвом заворочалось чудовище. Терпение трещало по швам, а все барьеры грозили рухнуть в любое мгновенье. Я крепко стиснул кулаки. Спокойно, Стас, вдох-выдох.
Медленно шагнув к Димке, я сгрёб его за воротник куртки и впечатал в кирпичную стену школы.
- Послушай меня, мистер Наблюдательный. Свои выводы засунь себе подальше, понял?
- А, так, значит, ты не против, если я заберу малыша Ники себе? Отлично, вот и договорились, - не унимался Димка. Его тёмные глаза уже откровенно смеялись. Смеялись надо мной. А последние слова, будто ножом, полоснули по сердцу. «Заберу себе», значит?
- Ах ты тварь… Не смей Ники трогать, понял? Даже пальцем к нему не прикасайся, урод! – я занёс уже кулак над Димкой и точно украсил бы его личико не одним синяком… но тут краем глаза заметил Ники, который спускался со школьного крыльца, и резко выпустил из рук воротник Димкиной куртки. На самого Димку я даже не взглянул.
***
- Стас, что с тобой? – взволнованно спросил Ники, присев на диван рядом со мной. Я перевёл на него хмурый взгляд.
Вот уже два часа, как мы избавились от Димки и пришли к Ники домой, в чудесный приют света и тепла. Но впервые, кажется, за столь долгое время этот уютный дом с пряным запахом выпечки из кухни, весёлыми голосами и улыбками, не радовал меня, а только раздражал. Настроение было ужасным, вернулись из далёкой, затерявшейся в прошлом жизни злоба и ярость. Хотелось хорошенько всадить кому-нибудь кулак промеж глаз.
-Твой Димка – тварь, - коротко высказался я.
- Почему? – Ники непонимающе вытаращил свои ясно-голубые глаза.
- Потому что. Он тварь. И все твои друзья… Нахрена ты с ними общаешься? Они используют тебя, разве не видишь?
Барьеры всё-таки сорвало. Я не понимал, что несу. Просто бывают моменты, когда гнев доходит до самой верхней планки, а мысли, запрятанные в дальние уголки души, вырываются наружу потоком грубых слов. Вот и я сейчас говорил то, что копилось во мне днями, неделями…
Действительно, друзья использовали Ники. Куда бы мы всей компанией не пошли, его постоянно гоняли – принеси/отнеси/сделай и далее по списку. Да и в те редкие дни, когда нам с Ники удавалось побыть вдвоём, вечные звонки дружков заставляли его всё бросать и спешить к ним на помощь. Мне было жалко Ники, жалко потому, что люди, которых он считал самыми лучшими друзьями, его откровенно использовали.
Но, хоть я и не признавался себе в этом, поверх прочих чувств языками жаркого огня горела ревность – да, чёртова, проклятая ревность. Именно она сейчас развязала мне язык.
А, так, значит, ты не против, если я заберу малыша Ники себе?
Ну нет уж. Ники будет моим. К чёрту всех друзей, он только мой!
На глазах Ники выступили слёзы. Он молча слушал меня, вжавшись в спинку дивана, будто каждое слово – резкий удар кнута. Он молчал, но отчаянно дрожащие пальцы и солёные капли в глазах выдавали его с головой.
- Зачем… зачем ты говоришь так, Стас?.. – тихо прошептал он, когда бурный поток гневных слов иссяк, и я тяжело задышал, переводя дыхание. – Зачем? Я думал, мы с тобой… друзья…
- Ты ничего не понимаешь! Эта компания – не для тебя, придурок! А твой Димка, он…
- Не трогай Димку! – теперь уже в голосе Ники звенело возмущение. – Он хороший! Он мой друг!
Да ты знаешь вообще, Ники, как этот «друг» говорил про тебя? Будто о вещи, бездушном предмете, который можно делить и использовать, как вздумается. А ты ещё его защищаешь!
Но этого я сказать не мог. Потому что иначе пришлось бы поведать и о самом начале разговора, когда Димка задал вопрос: «Стас, ты что, втюрился в Ники?». Да и всё равно Ники не поверил бы мне. Я резко вздохнул, задушив в горле невысказанные слова, и несколько долгих, томительных минут мы с Ники молча смотрели в глаза друг друга. Он, наверное, видел лишь искажённую яростью физиономию юного скандалиста. А я видел слёзы. Слёзы, виною которым – я сам. Заставил плакать самого дорогого человека на всей земле, во всей вселенной…
И я не выдержал. Сорвался с дивана и выскочил из квартиры на лестничную площадку, со всей силы хлопнув напоследок дверью. Острое, жгучее чувство стыда обдавало румянцем щёки и медленно, тягуче разливалось внутри. Это была наша первая за всё время знакомства ссора.
***
Меня разбудили лучи солнца, пробивающиеся сквозь занавеску в оконное стекло и бьющие прямо в глаза. Странно – но эти лучи показались мне сейчас блёклыми и бесцветными. Мир, ещё недавно сиявший тысячами разных оттенков и красок, снова померк. Стал чёрно-белым, как старое кино. И найти причину этому не составило труда – чувство вины. Тяжёлым монолитом оно давило на сердце…
Я много раз с кем-то ссорился. С матерью, с одногруппниками, когда они ещё замечали меня, с друзьями из школы… но никогда прежде не чувствовал такой горечи. Никогда прежде слёзы не подкатывали к самому горлу, обжигая глаза. Никогда прежде сердце не рвалось к самому дорогому на свете человеку, чтобы помириться, наплевав на дурацкую гордость.
Но именно эта гордость останавливала мои руки, когда я тянулся к телефону. «Плевать, - твердил я себе. – Пускай дуется, мне всё равно. Он просто глупый малолетка, который ничего не понимает в жизни. Пусть дуется. Мне плевать»
И далее по кругу. Установить в самом себе режим безразличия и раздражения было просто – как просто и случайную каплю горечи смахнуть с лица. Не буду себя винить, не буду плакать. И я бодро встал с постели, смутно представляя, что делать дальше. Ведь по выходным я с самого утра ехал к Ники. И проводил у него целый день. Это стало настолько… естественным, обычным, настолько неотделимой частью меня, что я теперь совершенно не знал, чем себя занять. Внутри зияла огромная чёрная дыра. Пустота. Больно.
Я неспеша позавтракал, взял деньги, милостиво предоставленные матерью, и отправился в магазин. На улице моросил дождик, мелкий, противный, тянущийся холодными каплями под одежду. Солнце исчезло за мохнатыми клочьями тумана, и весь мир окутала серая мгла.
Купив продуктов на неделю вперёд, я занёс пакеты домой и бездумно стал шататься туда-сюда, из угла в угол комнаты. Засел было за реферат по психологии, который нужно было сдать ещё две недели назад. Но через десять минут, наигравшись в переглядки с пустой страницей, вышел на улицу и медленно направился в сторону парка. Бросил хлеба уткам в пруду, посидел у фонтана и вернулся домой.
Стрелки часов остановились на цифре 12.
Прошло всего три часа. А я совершенно не знаю, чем себя занять. Друзей, с которыми можно пойти в клуб, у меня не было, позвонить я тоже никому не мог, книги не читал принципиально, стрелялками/бродилками не увлекался… Раньше мой день состоял из трёх вещей - колледж, Глеб, дом. С появлением Ники только его имя заполняло все мои дни, а мысли крутились пёстрым вихрем вокруг него одного. На занятиях я думал о Ники, встречался с ним после колледжа, и даже вечером разговаривал с ним по телефону. Это можно было, наверное, назвать одним лишь словом – счастье. Но сейчас…
Сейчас телефон молчит, а отчаяние тянется ледяными пальцами к горлу. Больно. Но извиняться я не пойду. Проклятая гордость.
Я валялся на незастеленной кровати, бездумно изучая потолок и вслушиваясь в густую тишину, когда звонок в дверь заставил меня вздрогнуть.«Мать» - безразлично подумал я и, скатившись на пол, распахнул дверь, даже не глянув в глазок.
На пороге, опустив в пол глаза, стоял Ники.
Что-то дёрнулось в сердце – от неожиданности? – и я отступил на шаг вглубь коридора, стараясь унять бешено колотящееся сердце. «Заткнись, слышишь? Заткнись…» Тут же на щеки вылез глупый румянец, чувства стыда и вины сдавили горло, и я стоял молча, не зная, что сказать. Ники тоже молчал, так и застыв в дверном проёме.
Внезапно плечи его дрогнули, и я заметил капельку, скользнувшую вниз по щеке.
Вся гордость была мигом забыта. Я тут же оказался рядом с Ники, схватил за руку и потянул в комнату, на ходу неумело утешая, говоря что-то. Усадил его на кровать, сам осторожно присел рядом, неловко коснулся плеча Ники... Он мгновенно прильнул ко мне, уже не скрывая слёз, которые бежали по щекам без конца, и отчаянных всхлипов, рвущихся из груди.
Я никогда не видел Ники плачущим так горько. Мало того - даже искорки грусти никогда не видел на его лице. И сейчас, когда плакал тот, кто обычно всех успокаивал... мне стало по-настоящему страшно.
- Ники... ну... не плачь... тише... - нелепо бормотал я, растерянно обнимая его за плечи. От тепла тела Ники, рядом, совсем близко, от его рук, обвивших меня за шею, кружилась голова. В глазах темнело. Безумное желание, о котором я так старался забыть, захлестывало с головой. Чёрт, Стас, сейчас не время и не место! Коротко встряхнув головой, я взял себя в руки и спросил:
- Ники, что случилось? Кто тебя обидел?
Ники всхлипнул, сжав рубашку у меня на груди, но глаз не поднял - наверное, стыдился своих слёз. Но я молчал, не торопил его, и в конце концов он тихо заговорил, изредка вздрагивая от рыданий.
- Понимаешь, Стас... Сегодня после уроков ко мне подошли Димка с Сашкой и Егором. Они... просили помочь им в каком-то деле. А у меня как раз... как раз маме плохо стало, она звонила, просила поскорее придти. Я сказал им, что не могу, что мама... но они... Стас, они нагрубили мне. Сказали, что я предатель, эгоист... И... они ведь правы, Стас! Я должен им помогать, понимаешь, должен! Иначе… иначе они забудут обо мне…
У меня даже дыхание от гнева перехватило. Чтобы не сорваться, я впился пальцами в мягкий ворс покрывала, резко выдохнув. То есть вот это нормально, да? Эти... твари, эти ублюдки довели Ники до слёз, а он ещё и чувствует себя виноватым?! Нет, я убью этих гадов!
Внезапно в глазах защипало. Я должен им помогать, понимаешь, должен! Иначе… иначе они забудут обо мне… Вот, значит, в чём дело. Ники всегда помогал своим друзьям, бескорыстно, ничего не требуя взамен, казался беспечным и весёлым, но на самом деле… он одинок. И изо всех сил цепляется за тонкие ниточки, связывающие его с этими людьми. Он готов на всё, даже продать им себя в добровольное рабство, только бы они его не бросили.
- Ники, посмотри на меня.
Он послушно, хотя и краснея, поднял заплаканные глаза.
-Послушай... - совершенно автоматически, не отдавая себе отчёта, я накрыл его руку своей. - Послушай. Твои... друзья не имели никакого права так с тобой поступать. У тебя ведь серьёзная проблема, и они должны были бросить все свои дела и бежать тебе на помощь. Именно так поступили бы настоящие друзья. А что сделали они? Ники, ты не должен плакать из-за них! Они просто глупые эгоисты, которые ничего не видят дальше своего носа! И помогать им ты не обязан. Ты ведь человек, а не робот-прислуга. Ты всегда помогал им решать проблемы, пускай хоть раз сами себе помогут. Они не дети. Ну... не плачь. Не плачь, пожалуйста. Успокойся...
Не ожидал от себя такой сентиментальности. Да и Ники не ожидал - он удивлённо распахнул глаза и смотрел на меня, будто не узнавая. Но тут же спохватился и снова уставился в пол. И вдруг крепко-крепко сжал мою руку.
- Ники?..
- Стас, ты знаешь... - голос Ники опустился почти до шёпота - хриплого, дрожащего шёпота сквозь слёзы. - Я... я давно хотел сказать тебе... Понимаю, тебе будет противно, ведь всё-таки я парень, но я... я...
Сердце пропустило удар.
- Стас, я...
И замерло, не смея даже дрогнуть.
- Я... люблю тебя...
На последнем слове из груди Ники вырвался слабый всхлип, он отнял руку и быстро поднялся с кровати, не смея взглянуть на меня.
Острая мысль полоснула сознание: "Он же сейчас уйдёт!"
- Стой! - я схватил его за руку, вскочив на ноги. Крепко сжал ладонь обеими руками - Ники...
- Стас... - плечи Ники мелко задрожали - он снова плакал. - Стасик... я понимаю, ты... никогда не полюбишь меня, но... я просто не мог больше скрывать! Давай забудем всё, что я сказал, только... не бросай меня... пожалуйста, не бросай! – крик отчаянной мольбы сорвался с его губ.
-Глупый, - резко, на выдохе. - Конечно, не брошу, - "Скажи!" - Не брошу... Ведь я... тоже люблю тебя.
Слова вырвались на свободу легко, словно только и ждали этой возможности. Я признался. Но не только Ники - себе. Наконец принял мысль, которая навязчиво преследовала меня вот уже долгое время, мысль, которая объясняла и сумасшедшее желание, и жгучую ревность, и потребность видеть Ники каждую секунду...
"Я люблю его". Так просто.
Ники замер. А я коснулся рукой его плеча, медленно развернул к себе и поймал нерешительный взгляд небесных глаз.
- Ники...
Приподнял подбородок и, чуть наклонившись, прижался к губам.
Это был самый невероятный поцелуй в моей жизни. Поцелуй, от которого напрочь смело все запреты и барьеры. Какие, к чёрту, запреты, если я целую губы Ники - тёплые, дрожащие губы, которые робко потянулись ко мне… Совсем, совсем не так целовал я Глеба. И никогда не думал, что от одного лишь поцелуя мир потеряет ясные очертания и замаячит где-то на заднем плане белёсой дымкой. Мир... а что мир? Он не имел значения сейчас. Были только мы.
Я легко провёл языком по губам Ники, срывая тихий стон наслаждения. Чуть прикусил - и губы покорно раскрылись мне навстречу. Ники жался ко мне, отчаянно обхватив шею руками, и мычал что-то мне в губы - а я, не помня себя от исступлённого восторга, целовал и целовал его, стремясь стать ещё ближе... ещё... будто мечтая слиться с ним в одно целое…
И в какой-то момент я понял, что просто поцелуя - пускай и самого лучшего в моей жизни – для меня недостаточно.
Для Ники, кажется, тоже. Потому что, когда я потянул его к кровати, он лишь вздрогнул, но вырваться не пытался.
Только прижав его своим телом к покрывалу и перехватив запястья, я отстранился от тёплых губ.
- Ники, я...
- Пожалуйста, Стас... не останавливайся...
И я жадно впился в его губы, как усталый путник в пустыне - к чистой родниковой воде. Разом все мечты, все желания и сны мелькнули у меня в голове, и я с потрясающей ясностью осознал - вот Ники, тихо стонет сквозь поцелуй, он рядом, я могу прикасаться к нему, целовать... сколько захочу...
Расстегнуть пуговицы на рубашке, распахнуть её, припасть поцелуем к груди и целовать, прикусывать, гладить каждую клеточку его прекрасного тела... Желание сводит с ума, хочется разом охватить всё, полностью, без остатка…
Первое же моё прикосновение вырвало у Ники резкий выдох; тело его выгнулось струной. Боится? Да, это ведь его первый раз... Наклонившись к самому его уху, ласково шепчу:
- Не бойся, Ники... всё хорошо...
Он кивает, зажмурив глаза. Всё-таки боится. Скольжу языком по груди, вычерчивая причудливые узоры, стараясь изо всех сил запомнить каждое ощущение: вкус бархатистой кожи, светлые прядки волос, в которые я зарываюсь пальцами, сладкий, с нотками ванили аромат его тела...
Несмело, робко, пожалуй, даже с опаской Ники протянул руку и коснулся моей щеки. И я отчётливо ощутил разницу. Прикасаясь к Глебу, я не чувствовал ничего - лишь отвращение к нему и себе, смешанное с брезгливостью. А его прикосновения обжигали, вызывая желание вырваться и убежать. Но когда до меня дотронулся Ники... когда его пальцы легко скользнули по моей щеке к шее, осторожно, невесомо... Сотни мурашек разбежались по всему телу, заставляя каждый нерв, каждую клеточку замереть в сладком восторге, срывая с губ первый тихий стон.
Дальше всё было, словно во сне. Я переворачиваю Ники на живот, касаюсь губами горячей шеи, стараясь успокоить... Сдавленный крик срывается с губ Ники - боль, восторг, наслаждение, всё смешалось в нём... Я сам едва сдерживаю стоны, рвущиеся из груди... Не бойся, маленький, я никогда не причиню тебе боли. Я никогда не сделаю из тебя мазохиста, подобного себе. У нас всё будет по-другому... Ники... обещаю…
Первый толчок. Ники отчаянно цепляется за простынь, что-то мычит. Быстрее, глубже... Ники выгибается подо мной, и только сейчас я понимаю, на кого он похож. Лёгкий, невесомый, красивый до потери сознания, мягкий и тёплый... как бабочка. Трепещет в моих руках, и каждый взмах крыльев дарует неземное наслаждение.
- Я люблю тебя, Стасик... - тихо шепчет моё чудо. И я, крепко прижавшись к нему, шепчу в ответ:
- И я тебя люблю, маленький... очень люблю...
Мне сразу стало плевать на всё. Ну и пускай я до тошноты сентиментален. Пускай я слаб, не сумел сдержать своё желание, пускай пошёл на поводу у глупого чувства, в существование которого вообще не верю… не верил… Плевать, я ведь люблю его.
Последний толчок, резкий выдох, переплетённые пальцы - и я без сил рухнул рядом с Ники, не отпуская его руки. Перед глазами заплясали сотни разноцветных огоньков, волной захлестнуло ощущение острого счастья, в котором, казалось, можно захлебнуться… И нечто до боли прекрасное, непонятное мне самому, подобно цветку раскрыло свои лепестки где-то там, в сердце. И я, чувствуя, как закрываются глаза, краешком сознания понял, что это. Любовь.
Я должен им помогать, понимаешь, должен! Иначе… иначе они забудут обо мне…
А, так, значит, ты не против, если я заберу малыша Ники себе?
Стас, я… я… люблю тебя…
…только... не бросай меня... пожалуйста, не бросай!
Ты ничего не понимаешь! Эта компания – не для тебя, придурок!
Голоса, слова, фразы, взгляды, движения… рваные обрывки сегодняшнего дня замелькали перед мысленным взором, точно кадры из фильма. Но я встряхнул головой, прогоняя их. Прочь, прочь… я обо всём успею подумать завтра. И извинюсь перед Ники, и раскрашу физиономию Димки, и со всей их чёртовой компанией разберусь… но это завтра, а сейчас…
Сейчас я мягко скользнул в объятия сна. И последним ощущением было что-то тёплое, мягкое, прижавшееся к моей груди.
***
Мы проспали до самого вечера. Ники проснулся первым – спохватившись, что мама дома одна, он как ужаленный подскочил с кровати и, наскоро одевшись, бросился в прихожую. Я с беспечной полуулыбкой наблюдал за его суматошными действиями. Ники бегал из угла в угол комнаты, краснел, бормотал что-то и, видимо, ужасно смущался из-за того, что между нами было. Но я неспешно поднялся, поймал его за руку, порывисто прижал к груди и прошептал на ухо:
- Я люблю тебя, маленький. Люблю, слышишь?
Ники поднял глаза и улыбнулся.
Около девяти часов вечера мы были у него дома. По дороге я купил таблетки для его мамы, и везде - в вагоне метро, в аптеке, на сумеречной улице - мы держались за руки. Молчали, но слова были и не нужны – пустые сотрясения воздуха; короткие взгляды, которыми мы изредка обменивались, говорили громче всяких слов. Я знал, что этот день буду хранить в своём сердце всегда - и Ники, уверен, тоже никогда его не забудет.
Мама Ники лежала на диване без движения и, едва мы переступили порог квартиры, Ники тут же кинулся к ней. Он ужасно волновался, суетился, небесные глаза сияли отчаянным беспокойством. Но я, тронув ладонью лоб его мамы, успокоил их обоих - просто жар. Пока Ники ходил на кухню за мокрым полотенцем, я присел рядом с диваном и протянул женщине таблетку.
- Вот, выпейте... должно полегчать.
Мама Ники с благодарностью взглянула на меня.
- Спасибо тебе, Стасик. За всё спасибо. Я очень рада, что у Ники появился такой друг.
"Друг... ну это с какой стороны посмотреть" - усмехнулся я про себя, чувствуя, как приятное тепло будто мёд разливается в груди, обволакивая сердце и вызывая на лице глупую улыбку. Давно я не чувствовал себя таким... счастливым.
Спустя час мама Ники заснула, а мы устроились на кухне, просто держась за руки и глядя в глаза друг друга.
- Останешься ночевать?.. - тихо спросил Ники.
- Конечно. - ответил я.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. А я подумал: "Хочу, чтобы так было всегда". Ночевать в этой тёплой, уютной квартире, ухаживать за мамой Ники как за своей собственной, вдыхать сладкий аромат хлеба и комнатных растений, сжимать в руке тёплую ладошку, терять себя в любимых губах… Я хочу, чтобы так было всегда. Чтобы Ники каждый день, каждый час, каждую минуту дарил мне свою солнечную улыбку.

Глава 6. Без конца и края

Глава 6
Без конца и края

Пройдёт боль , и счастье утопит меня,
Счастье быть с тобой, только тебя любя.
И будут лететь годы, осушая воды,
Храня бережно нашей любви оду.
T9 "Ода нашей любви"

Весна подходила к концу, но природа каждой своей клеточкой тянулась к лету, к ясному солнцу, горячему воздуху, весёлым переливам птиц. Стояла жара; но не изматывающая, как порой бывает - а мягкая, словно тёплые ладони; солнце ласково касалось щёк, ветер беспечно играл изумрудной листвой в ветвях деревьев. Изредка моросил дождик, но не раздражающий - приятный, а небо расчистилось от угрюмой серости, разливаясь ясно-голубым шёлком с островками белых облаков. Хотелось тянуться туда, всё выше и выше, где свобода, воля, бесконечный простор...
Я стоял у ворот школы, прислонившись спиной к прохладной кирпичной стене. Со стадиона, который был сразу за воротами, доносились восторженные крики первоклашек - с визгом они носились по беговым дорожкам и футбольному полю, гоняя мяч. Я вспомнил вдруг, как когда-то и сам так же беззаботно играл с приятелями после уроков, и улыбнулся. Хотелось улыбаться. Просто улыбаться и обнимать весь мир.
Со школьного крыльца сбежал Ники - и я ощутил в груди толчок. Сердце дёрнулось раз - и забилось с невероятной силой, каждым движением устремляясь к этому растрёпанному мальчишке в ветровке, что бежал мне навстречу. Вчерашний день - каждое ощущение, каждое чувство - мелькнул с поразительной ясностью в голове. Ники плачет... тёплые губы... поцелуй, сводящий с ума... бархатистая кожа...прикосновение... Но тут же эти мысли, вспыхнув, погасли, как огонёк свечи - чуть позади Ники шагали его друзья в полном составе; при взгляде на Димку внутри меня заворочался гнев.
- Стас! - Ники радостно подскочил ко мне, весёлый, беспечный, и - могу поклясться - хотел уже обнять; но тут подошли его друзья и будто невидимую стену возвели между нами. Надо было притворяться.
Все быстро поздоровались со мной, я вежливо кивнул в ответ, пожал руки всем желающим. Видимо, намечалась очередная совместная прогулка, от которых мне хотелось выть и кидаться на стену.
Решили идти в боулинг - Рита и Костик пришли в исступлённый восторг от этой идеи. Боулинг-клуб был совсем неподалёку, и мы отправились туда пешком - лучистое солнце и тёплый воздух манили к себе непреодолимо. Впереди шли Димка, Сашка, Егор и иже, чуть поодаль, как и обычно - Рита с Костиком, ну а я плёлся позади всех - от физиономии Димки меня воротило. Ники, который поначалу шагал возле Тимура, замедлил шаг и пошёл рядом со мной.
Это была игра. Игра в ложь. Притворство с маской безразличия на лице - мы должны были делать вид, что между нами нет иных отношений, кроме дружбы. И это оказалось... труднее, чем я мог себе представить. Идти рядом с Ники, не имея возможности обнять его, тронуть за руку, прижаться губами к тёплым губам... Пытка. Новая, особо изощрённой формы. Всё внутри закручивалось в тугой узел, изнывая от желания прикоснуться.
Но рядом с этим желанием, будто призрак, маячило другое - подойти к Димке и хорошенько врезать ему. Придушить. Растерзать на месте их всех. Я должен им помогать, понимаешь, должен! Слова Ники не выходили у меня из головы... Я не прощу им. Не прощу им его слёз. Они ответят мне... за всё...
Ники молчал. Я не смел нарушить эту, пускай и тягостную, тишину, но искоса посмотрел на него. И увидел, что голова Ники опущена, глаза устремлены в землю, а в небесной глубине - тоска. Грусть. Какая-то затравленная безысходность, от которой у меня болью защемило сердце. Чёртовы друзья. Ники вчера плакал из-за них, а им... им наплевать. Он для них лишь бездушная вещь, кукла, запрограммированная на исполнение приказов. А чувства, мысли, переживания игрушки... Им нет до них никакого дела.
- Стас... - вдруг прошептал Ники. Даже не прошептал - произнёс одними губами, но я - понял. И, убедившись, что компания занята, очевидно, увлекательным разговором, взял его за руку. Ники вздрогнул. Поднял глаза. И печаль в них за секунду, мгновенно сменилась безоблачным счастьем. Он улыбнулся, крепче сжимая мою ладонь.
Никто не заметил этого мимолётного прикосновения. Но мы были - счастливы. И ярость в моей душе утихла, скользнув куда-то на задний план, туда, где были друзья Ники, моя мама, одногруппники, ненавистный колледж, вся суета и грязь этого мира. Мой собственный мир - раньше я и представить себе не мог такого - сузился до одного единственного человека. До его солнечной улыбки. И я знал, что всю жизнь, до самого последнего вздоха, буду хранить в сердце этот крохотный островок... наверное, любви.
Злость прошла. Ведь правда, что толку злиться? Да, я ненавижу эту компанию всеми фибрами души и схожу с ума, когда вижу на Ники взгляды Димки или Риты... Но какая, к чёрту, разница, если Ники всё равно выбрал меня? Меня он любит, я ему дороже всех на свете!
***
Кто придумал математику и окрестил её царицей всех наук? Я размышлял над этим вопросом, подперев щёку кулаком и уставившись бездумно в окно. Моросил дождик. Но не холодный и мерзкий, а лёгкий, тёплый весенний дождь, который дарит пронзительно-крисстальную свежесть. Капли мягко колотили в оконное стекло, а стрелки уныло отбивали секунды.
Но мне было всё равно. Ведь эта пара - последняя, а значит, потом... потом я увижу Ники. И мы пойдём куда-нибудь вместе - при условии, что удастся отделаться от его дружков. Но мы отделаемся и поёдём в кино, где в сумрачной темноте зала можно спокойно взять его за руку, не боясь, что он узнает о моих отнюдь не дружеских чувствах. А потом мы пойдём ко мне - потому что у Ники дома мама, - и я снова забуду обо всём; будут только тёплые губы, невесомые прикосновения и поцелуи, которые длятся вечно...
С трудом дождавшись звонка, я выскочил на улицу, не обращая внимания на серую массу равнодушных субъектов вокруг; они не замечают меня - ну и пусть. Едва переступив порог колледжа, я тут же оказался в холодных объятиях дождя; зонта у меня, разумеется, не было, и мелкие капли тут же пробрались за воротник куртки, обжигая кожу. По телу разбежались мурашки; кутаясь и дрожа, я зашагал по мокрому асфальту к метро.
В кармане слабо пискнул телефон.
Сообщение от Ники.
"Виделись только утром, а я уже скучаю "
Я застыл на месте и просто смотрел на телефон, глупо улыбаясь. Со всех сторон меня обтекали прохожие, то толкая, то вовсе не обращая внимания на меня. Дождевые капли колотили по экрану, размывая очертания букв, но мне было всё равно. Я просто улыбался; затем сорвался с места и бегом бросился сквозь пелену дождя. Сердце билось исступлённо в груди, не знаю - от быстрого бег или от счастья.
Город жил своей суматошной жизнью - в окнах потрёпанных пятиэтажек мерцали огни; школьники и студенты неспешно возвращались с занятий; тихо шурша колёсами, катили мимо автобусы; звенели на разные лады голоса и смех. Это был мой город - большой, шумный Питер, который я ненавидел всем сердцем - раньше. Теперь, мельком глядя на простые, столь привычные и... дорогие сердцу пейзажи города, я понял, как сильно всё это люблю. Спешку, суету, шум и выхлопные газы - люблю. Потому что в этом мире есть такой светлый солнечный человечек, как Ники. Потому что, не читая нотаций и не перекрывая мне кислород вечными замечаниями - боевая стратегия моей матери - Ники научил меня любить мир. Ведь на самом деле... вокруг столько всего прекрасного...
Я бежал так быстро, как только мог; в груди металось и билось сердце. всё моё существо, каждая клеточка - всё стремилось к Ники, и даже дыхание, казалось, замерло в ожидании; только оказавшись около знакомой школы, рядом с Ники, и заключив его в объятия, я резко выпустил из лёгких воздух.
- Стас...
- Ники...
Короткий взгляд по сторонам выявил факт - друзей Ники поблизости нет. Ни одного. Ни следа даже Димки и компании. Это стало настолько редким явлением в последнее время, что я удивлённо спросил:
- А где... все?
Мне показалось, что на секунду Ники отвёл глаза. И голос его прозвучал как-то глухо, сдавленно:
- Знаешь, Стас, ты был прав.... эта компания не для меня. Я не буду больше общаться с ними.
И все мысли сразу вылетели из головы. Сначала сердце радостно дёрнулось, а затем уже всё внутри захлестнула волна слепого восторга. Месяц прошёл с того дня, когда Ники плакал из-за выкрутасов его друзей - а я до сих пор не мог забыть, не мог простить им его слез. Я тайно вынашивал планы мести, тайно злился и ревновал, стараясь свести к минимуму контакты этой компанией, и вот теперь... теперь этого тёмного пятна в моей жизни не будет. И Ники мой. Только мой!
Стрельнув вокруг глазами и убедившись, что школьный двор пуст, я прильнул к губам Ники, сжав его руку в своей. Я целовал и целовал его, теряя ощущение времени и пространства, просто забывая себя в мальчике с солнечной улыбкой. Казалось, прошла вечность. Но куда спешить? Теперь всё время мира принадлежит только нам двоим, и никакие друзья не встанут на пути нашего счастья.
***
Утром следующего дня я смотрел новости.
Интересно, зачем?
А просто для фона. На самом же деле я метался туда-сюда по квартире, пытаясь собраться как можно скорей. Ведь сегодня мы с Ники идём в парк аттракционов - я знаю, что он давно хотел туда, ну а школа и колледж... обойдётся как-нибудь без нас. В конце концов, накарябать записку проще простого.
"... сегодня в Кировском районе найден труп молодого человека. Его личность пока не установлена. Убийца так же пока не найден. Просьба жителям Кировского района соблюдать осторожность"
Меня словно прошил электрический заряд. Я со всех ног бросился на кухню, однако выпуск новостей уже закончился, и по экрану бежали пёстрые заставки рекламы. Сердце скрутило ледяным узлом страха - Кировский район; ведь там же живёт Ники! Я кинулся в прихожую, схватил со столика ключи и, перекинув сумку через плечо, опрометью бросился вниз по лестнице. Смутно я понимал, что эта паника на редкость глупа - подумаешь, не в первый раз слышу такие сообщения в новостях. Но ужас липким комком подступал к горлу, и этот ужас был каким-то животным, диким - я не мог его контролировать.
Только увидев Ники, который дожидался меня на скамейке во дворе своего дома, я облегчённо выдохнул.
- Ты в порядке? - я тут же кинулся к нему с вопросом, хватая за руку.
- Да, - удивлённо ответил Ники, таращась на меня. - Стас, в чём дело? Ты бледный, как смерть.
- Да просто... - я не закончил фразу, мысленно ругая себя за глупость. Совсем с катушек слетаешь, Стас. Развёл панику, как девчонка сопливая...
В парк аттракционов, именуемый Диво островом, пришлось довольно долго добираться на метро - но игра стоила свеч. Это место было моим самым любимым ещё в детстве, и сейчас, хотя я не бывал здесь несколько лет, сердце забилось в совершенно детском восторге. Тут и там - разноцветные горки, карусели, уютные кафешки, а вроссыпь по всему парку - фигуры сказочных персонажей. Выше всех прочих аттракционов возвышался, устремляясь в небо, колесо обозрения, и именно туда меня первым делом потянул Ники.
Вокруг струилась толпа, среди этих школьников, а то и вовсе маленьких детей, я чувствовал себя на редкость глупо.
- Ну же, Стас, идём скорей! - Ники нетерпеливо дёргал меня за рукав и тащил по зелёной аллее вглубь парка, и я, наконец, перестал сопротивляться. Отдался течению событий. в конце концов, любой может позволить себе хоть раз почувствовать себя ребёнком.
Перед колесом обозрения клубился народ, но я решительно двинулся вперёд, прокладывая путь. Наконец мы оказались рядом с кабинками, которые почти неслышно скользили с огромной высоты вниз, а затем так же тихо плыли наверх.
Секунда, две... медленно, неспешно кабинка двигалась ввысь, и вскоре весь парк расстилался под нами, словно на ладони - крошечные карусели, будто пятна краски на листе, и ещё более крошечные, совсем неразличимые фигурки люде, снующих туда-сюда. Вроде простой аттракцион - а у меня дыхание перехватило от восторга. Ветер бьёт в лицо, играя волосами Ники, где-то над головой мелькают птицы, а вот там, справа, серебрится гладь озера... Поднимешь голову - и бескрайний небесный простор будто хочет обнять тебя, зовёт к себе, туда, где свобода и воля...
Едва ступив на землю, я обернулся к Ники и порывисто заключил его в объятия.
- Стас, то с тобой? - смеясь, спросил он.
- Просто... просто я люблю тебя. И всё люблю.
Улыбка. Дорогая сердцу, такая нужная, такая тёплая солнечная улыбка. Я взял Ники за руку и позволил ему тащить меня - куда угодно, лишь б с ним. Всегда с ним.
Мы стояли возле киоска с мороженым, когда коротко тренькнул у меня в кармане телефон.
- Да? - сказал я, даже не глянув на дисплей - не всё ли равно, кто звонит? Отделаться бы от него поскорей.
- Детка, ты что, совсем забыл обо мне? - насмешливый голос неприятно полоснул сердце, заставив вздрогнуть.
- Глеб, что тебе нужно? - устало спросил я.
Сколько дней, недель, месяцев прошло с тех пор, как мы виделись последний раз? Не помню. Да и зачем оно мне. Ни разу за всё время моего знакомства с Ники я не вспоминал про Глеб. Он остался далеко - в прошлой жизни, вместе с одногруппниками, матерью, ненавистью и гневом. Давно - действительно, словно сотни лет назад, - я бежал к нему от одиночества, в боли пытаясь найти замену любви. Когда-то давно я считал, что любви не существует, что каждый человек играет роль, повсюду ищет выгоду для себя. Но Ники поставил жирный крест на моей глупой философии. Каждый ищет выгоду для себя? Отнюдь. Ники бескорыстно помогает своим друзьям, да людям, совершенно ему незнакомым, полностью отдавая силы своей души другим. Он любит мир. Он любит меня. И может быть... когда-нибудь... я сумею стать хоть вполовину таким же добрым, как мальчик с солнечной улыбкой. А знает ли Глеб о любви? Хоть кому-то в своей недолгой жизни он сказал три волшебных, с привкусом счастья слова: " Я тебя люблю"?..
- Неужто ты не соскучился, детка? - игриво осведомился Глеб. - А может, мальчика себе нашёл? Неужели ты думаешь, Стасик, что кто-то сможет так оттрахать тебя, как я? Да ты ведь мазохист по природе.
- Заткнись, слышишь?..
- А, я понял. Твой любовничек такой же извращенец, как ты. Небось научил его приёмчикам, а, Стасик?
Издевается, гад... Но, к моему удивлению, злости не было. Только... жалость. Вот к этому уроду с пустым сердцем я ходил каждый день, надо же…
- Знаешь, что, Глеб... - не дожидаясь, пока он окончит свою пламенную речь, прервал я. Даже паузу выдержал, ясно чувствуя, что слова, которые я сейчас произнесу, нужно было сказать уже давно. - Иди-ка ты к чёрту.
Захлопнув крышку телефона, я улыбнулся солнцу и взял Ники за руку.
- Идём?
- Кто это был, Стас? - спросил Ники, когда мы уже шагали по ровной дорожке под сенью раскидистых деревьев.
- Да так, - ответил я. - Никто.
"Никто"
Что ж, одним словом я порвал последнюю ниточку, тянущую меня назад, к прошлому. Ловкость рук и никакого мошенничества.
Что нужно, в конце концов, человеку, чтобы изменить свою жизнь? Несколько месяцев назад я не думал, не хотел даже из мрачного буки, обиженного на весь мир, становится другим. Я твёрдо считал свою позицию единственно правильной. Так что же, господа, изменило мои мысли, чувства, да что там - перевернуло всего меня?
Глупо, Стас. Ты ведь и сам прекрасно знаешь ответ на этот вопрос. Любовь. Да, она. Она есть. Она существует. И я держу сжимаю в руке е тёплые пальцы.
Счастье казалось вечным, без конца и края, словно океанский простор; оно затопило собою весь мир. И оно было не моё - НАШЕ. Преграды разрушены, нити разорваны - что теперь может встать на его пути?

@темы: творчество

---

Решила выложить, потому что он мне нравится. Неплох, неплох даже при моей аццкой самокритике

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst
Рейтинг: R
Пейринг: Стас/Никита
Размер: миди
Статус: закончен
Саммари: Стас ведёт совершенно бессмысленное существование. Учится в колледже, который ненавидит, вечно спорит с матерью и ищет спасения от одиночества в сексе. Но всё изменится, когда он случайно встретит Никиту - мальчика с солнечной улыбкой...
Размещение: с моей шапкой
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 1. Дождь

Глава 1
Дождь

Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.
М.Ю. Лермонтов "Герой нашего времени"

Холодный ветер протяжно воет, бьёт по глазам, забирается под одежду, не даёт свободно вдохнуть. Кажется, ещё совсем недавно сияло солнце - и уже под нещадными порывами гнутся верхушки деревьев. Щёк легко касается ледяная влага - дождь. Сначала мелкий, нерешительный, но затем всё больше набирающий силу, сплошной стеной колотящий в землю.
Так и знал. Едва встав с кровати, я успел поссориться с матерью – в очередной раз она проехалась по моим оценкам. Кричала в телефонную трубку долго, упорно, называя меня самыми лестными эпитетами. "Лентяй", "дормоед", "тупица"... много всякого было. Да, именно такое обращение с сыном моя мать считает нормальным. В конце концов я просто не выдержал и, швырнув трубку на рычаг, вылетел из дома. Но настроение всё равно было безнадёжно испорчено, а раз уж с самого утра день не заладился, то и дальше быть неприятностям. Закон мировой подлости - кажется, это зовётся так.
Наугад я шёл через густую серую пелену, не разбирая дороги, с раздражением глядя, как люди тут и там раскрывают пёстрые зонтики. Везёт же некоторым... а у меня - лишь тонкая ветровка с капюшоном, которая уже промокла до самой последней нитки.
В холл колледжа я ввалился за три минуты до начала занятий, мокрый, злой и продрогший насквозь. В сознание тут же острой иголочкой вонзились чужие голоса, смех, улыбки, суета, обрывки неразборчивых фраз и шуток. Чужие. Здесь всё мне - чужое. Быстро стянув бесполезную куртку, я сунул её гардеробщице - довольно грубо, надо сказать. Затем поднялся на четвёртый этаж, с силой вбивая каждый шаг в ступеньки лестницы, расталкивая всех на своём пути. Ненавижу.
Первая пара сегодня - математика. У кабинета столпились все мои одногруппники - в основном девчонки, ведь какой парень в здравом уме и твёрдой памяти станет поступать в педагогический? Таких психов лично я в коридорах колледжа встречал единицы, в нашей же группе их было всего четверо. Включая меня. Остальные двадцать пять - девчонки; сейчас они разбились на кучки и о чём-то весело трещали - не иначе как обсуждали, разбирая на составные детали и приукрашивая, очередную сплетню. Парни стояли чуть поодаль, болтая о чём-то своём. Когда я появился, реакция была весьма разнообразной - кто-то из девчонок хмыкнул, парни кинули мрачный взгляд, но в большинстве своём на меня просто не обратили внимания.
Не-на-ви-жу.
Звонкой трелью по колледжу разнёсся звонок, гулким эхом отдаваясь от стен коридоров. Наша группа дружной толпой ввалилась в кабинет, мигом рассевшись за парты - я зашёл самым последним и парту занял тоже последнюю. Разумеется, место рядом со мной осталось пустым.
Учительница математики Татьяна Андреевна вошла через минуту, прикрыв за собой дверь, и завела нудную лекцию о чём-то, мне совершенно непонятном. Воспользовавшись тем, что за последней партой меня не видно, я опустил голову на скрещённые руки и закрыл глаза.
Чёрт, ну разве я хотел когда-нибудь здесь оказаться? Среди людей, которым плевать на меня и на которых плевать мне? Это всё мама. И её дурацкие представления об идеальном сыне. Интересно, ей настолько приятно - рушить мою мечту?
А ведь во мне и до сих пор теплится желание стать писателем. Со школьных сочинений, с ручки, свободно летящей по бумаге. Создавать образы, придумывать истории, характеры и чувства, вести героев сквозь трудности пути, подбирать такие слова, которые нашли бы отклик в сердце каждого... Этим я жил. Этим дышал. Только с этим связывал своё будущее. Помню, одноклассники восхищались моими сочинениями и в один голос советовали отправить что-нибудь в школьную газету. Отправил.
Это была моя маленькая победа. Восторг. Счастье. Тогда я и решил твёрдо, что стану писателем. Но моя цель разбилась вдребезги о стальной барьер, имя которому - мама. Она лишь снисходительно улыбнулась, когда я прибежал домой счастливый и рассказал о моём успехе. Конечно, она не отнеслась серьёзно к словам четырнадцатилетнего мальчишки - ведь вся моя дальнейшая жизнь была прописана ею до мельчайшей детали. Куда и на какой факультет я пойду учиться после школы, где буду жить и работать, сколько денег зарабатывать. Какое ей дело до моей мечты? Ведь она же - лучший преподаватель в своём институте! Защитила диссертацию! Да вся наша семья - потомственные учителя в третьем колене! "Преподаватель - вот высшая профессия!" - ни раз говорила она мне. Поэтому, мол, ступай, сыночек, в педагогический колледж.
Мать даже до одиннадцатого класса мне доучиться не дала. Сказала, что достаточно я позорил её девять лет - пора наконец сделать хоть что-нибудь полезное. Иначе - тут уже в дело пошли угрозы - я лишу тебя содержания. Моя матушка сама доброта, неправда ли?
Конечно, на моём месте любой обратился бы за помощью к отцу. Но как просить у него помощи, если под словом "отец" он значится чисто формально? Редкие звонки по праздникам, ещё более редкие подарки и денежные переводы каждый месяц - вот и вся отеческая забота. Я не удивлюсь, если окажется, что папочка даже забыл, сколько мне лет.
Отца у меня, считай, нет, а мать я никогда не устраивал. Я не так учился, не с теми общался, носил не такую одежду и слушал не такую музыку. Непостижимым совершенно образом мать узнала о том, что меня не интересуют девушки – и на один повод промыть мне мозги у неё стало больше. И так изо дня в день, из года в год – упрёки, скандалы, вопли, слёзы… В конце концов я не выдержал. И сдался. Потому что сил бороться с этим просто не осталось. Я запихнул в тёмный угол свою мечту и бодро зашагал по дорожке, проложенной моей матерью. Она была счастлива. На радостях - а может, чтобы не маячил перед глазами - купила мне двухкомнатную квартиру в часе езды от колледжа, и вот уже год, как я живу здесь. Один.
Педагогический колледж имени Некрасова стал моей тюрьмой - я ненавидел каждый этаж, каждый кабинет, каждый кирпичик этого проклятого здания. И людей. Может, поэтому учителя считают меня странным, а одноклассники попросту игнорируют? И чёрт бы с ними, но... невыносимо изо дня в день находиться там, где со всех сторон тебя преследуют косые взгляды и мрачное молчание, и даже стены - давят.
Ненавижу.
***
Когда закончились пары, уже вовсю разгорелся день - по-весеннему румяное солнце лучилось в небесах, в воздухе веяло терпким запахом молодой листвы; однако дождь заканчиваться и не думал. Всё так же рядил бесконечной стеной, отскакивая от зонтов немногочисленных прохожих. Дождь и солнце. Удивительное сочетание, если подумать. Золотистые лучи пробиваются сквозь дымчатую пелену и рваные пятна облаков, отчаянно пытаясь согреть чуть теплящимся огнём. А дождь мешает, не желая уступать свету своё место, и хлещет ещё сильнее, обжигает холодными каплями, застилает глаза. Но на самом деле солнце – иллюзия. Сладкая ложь, в которую верят люди. Улыбаются, глядя на небо, хотя и улыбки их – подделка. Оглянешься по сторонам – сотни фигурок снуют туда-сюда, смеются, клянутся в любви и верности, играют в доброту. Но на самом деле под каждой улыбкой скрывается эгоизм, под каждым обещанием – обман, под каждым тёплым словом – жажда собственной выгоды. Людям нет никакого дела друг до друга. Мир жесток, и мне давно уже стало ясно, что здесь каждый – сам за себя. Люди затянуты в собственные проблемы и страхи, словно в топкое болото, и в трудную минуту никто не протянет тебе руку помощи. Любовь? Нет никакой любви. Её придумали слабые люди, чтобы не сойти с ума от одиночества.
Лучи солнца обманчивы, на самом деле есть только дождь. Мокрый. Холодный. Без конца и края. Без надежды на просвет.
Тут же я встряхнул головой, прогоняя глупые мысли. Так, Стас, не превращайся окончательно в сопливую бабу. И вот только заплакать сейчас не смей. Сделай так, как обычно поступаешь в подобных случаях. А точнее - как поступаешь каждый день вот уже год с небольшим. Иди. Туда, в ту квартиру. К Глебу.
Я быстро накинул куртку и выскользнул из здания колледжа - стены давят, не хочу больше здесь оставаться. Даже на секунду. Ноги сами понесли меня к метро - я спустился в подземку, забрался в относительно пустой вагон и стал ждать. Когда диктор объявит ставшую настолько привычной станцию. Ту, где живёт Глеб.
С Глебом мы познакомились год назад в клубе. Тогда я ещё вовсю воевал с матерью, посылая дальними дорогами и её, и проклятый педагогический колледж. В знак протеста я начал шататься по клубам. Кафе. Забегаловкам. По местам, где ошиваются наркоманы, заядлые игроки и прочая нечисть. Я до боли в висках и сорванного голоса толкался среди пьяных подростков, прыгал под оглушающую музыку, литрами заливал в себя алкоголь, лез в драки с местными авторитетами... Доказывал. Что? Кому? Не знаю. Но я изо всех сил пытался выбраться на поверхность. Не захлебнуться в собственном отчаянии. Уйти от реальности. Глотнуть свободы.
У меня не выходило. И, возвращаясь домой под утро, с дико гудящей головой и россыпью синяков по всему телу, я валился на кровать без сил. И понимал, что всё это - без толку. Но глоток свободы нашёлся - им стал Глеб. Мы познакомились в гей-клубе - да-да, и в такие места я временами заглядывал. Распитый на двоих коктейль, пошлые шуточки, будто бы случайные прикосновения. Затем - заднее сиденье такси. Поцелуи. Руки на моём теле. Грубо, порывисто. Его квартира. Кровать. Секс до изнеможения на узкой кровати. Так и началось наше знакомство.
"Площадь мужества" - заученно пробубнил диктор. Я поднялся и вышел из вагона, меряя шагами каменные плитки платформы. Одна. Две. Три. Эскалатор. Холодное дыхание улицы, где по-прежнему колотит дождь. До дома Глеба - всего пять минут пешком, и вот я уже стою у знакомого дома, знакомой парадной, знакомой квартиры. Жму на звонок.
Глеб открыл дверь почти сразу - может, ждал меня? Наверняка уже привык за год, что после дня в колледже я всегда прихожу к нему.
-Привет.
-Привет.
Больше ни слова. Зачем, если и так ясно, для чего я пришёл? Я всегда прихожу сюда - за этим. Глеб закрыл дверь, щёлкнув замком, я быстро скинул куртку и обернулся к нему.
-Иди сюда, детка. - сказал Глеб с едва заметной усмешкой и, сделав ко мне шаг, впился в губы поцелуем.
И всё, как день за днём уже год: руки под моей рубашкой, грубые прикосновения, яростные поцелуи и укусы - до крови, до приглушённого стона. Не отрываясь от моих губ, Глеб тянет меня в спальню - я слепо подчиняюсь, даже не думая о сопротивлении. Толкает меня на кровать, наваливается сверху. Вминает, вжимает меня в одеяло, терзая губы. Я чувствую, как по телу разливается привычное уже чувство... наслаждения? Возможно. Но мрачного, горького наслаждения от боли. Раствориться в боли. Забыть. О том, кто я, где я, с кем я, похоронить заживо все мои глупые мечты. Забыть.
Глеб одним движением стягивает с меня джинсы, швыряет куда-то в сторону. Рывком переворачивает на живот и без подготовки, без смазки входит в меня. Вдалбливается рваными толчками, будто желая разодрать меня изнутри. Впрочем, как раз это мне и нравится. Боль, крики, хриплые стоны - это помогает забыться лучше всякого наркотика.
Да, Глеб, ты - мой наркотик. Я завишу от тебя, но вовсе не потому, что без памяти люблю. Любовь? Смешно. Нет у нас никакой любви. И не было никогда. Вместо любви - грубый секс, вместо понимания - вечные ссоры, вместо нежности - желание причинить как можно больше боли друг другу. Наркотик. Он позволяет забыться, убежать от реальности, выкинуть из головы мрачные мысли - и плыть по течению похоти и желания. Каждый день я хожу в колледж, и у меня начинается ломка - нет сил больше выносить это место и этих людей. Я иду сюда, в эту до дрожи знакомую квартиру, и хотя бы ненадолго забываю обо всём. Тешу себя надеждой, что кому-то нужен - пусть даже для того, чтобы переспать. Наркотик. Идеальный способ поверить в иллюзию. Снять раздражение.
Не знаю, сколько времени прошло. Кровь горячими ручейками струится по бёдрам. Глеб, всласть помучив моё тело, скатывается с кровати и идёт в душ.
-Топай отсюда. - бросает он напоследок.
Как будто был смысл мне это говорить. Я ведь и так надолго здесь не задерживаюсь. Больше от Глеба мне ничего не нужно, да и он всё равно ничего мне не даст. Только секс. Наскоро одевшись, я вышел в коридор, накинул куртку и спустился на улицу. Глубоко вдохнул свежий, острый от влаги воздух. Уже семь вечера, однако на улице ещё светло - весной всегда темнеет поздно. Всё ещё идёт дождь - капли сияющими бликами дрожат на листьях деревьев, скамейках и крышах, лукаво блестят лужи на асфальте. Я медленно зашагал к метро, сунув руки в карманы - ветер всё так же нещадно хлестал по щекам, продувая насквозь.
В это время вагоны метро были забиты под завязку - весь служивый люд возвращался с работы. Но я никогда не отличался особой деликатностью, а потому, протолкавшись сквозь плотную толпу народа, плюхнулся на кожаное сиденье. Прикрыл глаза - и тут же заверещала бабулька, которая стояла рядом со мной.
-Ишь какой наглец нашёлся. Не видишь, пожилой человек стоит? Уступи место!
Я устало открыл глаза и воззрился на старушку, выражая крайнее презрение.
-Если вы стоять не можете, то нефиг вообще из дома выпираться. Там бы и сидели, бабушка.
Старушка вспыхнула и что-то гневно забормотала, её поддержали ещё несколько человек, стоявших поблизости. Но мне, честно, было наплевать. Я ни слова не слышал из их неразборчивого гомона. Предоставив старушке обсуждать меня и мою наглость, я от скуки начал изучать лица пассажиров. Женщина с маленьким ребёнком на руках. Мужчина в пиджаке и с кейсом - не иначе как серьёзный начальник. Разукрашенные в цвета радуги девчонки-подростки. Светловолосый мальчишка лет пятнадцати, облокотившийся на дверь.
Почему-то именно на этом мальчишке задержался мой взгляд. Он был... словно не из этого мира. Светлые волосы обрамляли по-детски милое лицо, джинсы и куртка делали хрупкую фигурку ещё тоньше, ясно-голубые глаза с интересом смотрели вокруг. Под вечер народ обычно злой и уставший после трудного дня, но этот мальчишка... выглядел удивительно спокойным. Умиротворённым. И на всех смотрел с лёгкой дружелюбной улыбкой. А суетливая толпа казалась лишь серым неразборчивым фоном где-то позади, в другом мире. "Тоже мне!" - хмыкнул я и снова закрыл глаза, вслушиваясь в мерное перестукивание колёс по рельсам.
-Граждане пассажиры, подайте, кто сколько сможет...- раздался из дальнего конца вагона монотонный детский голосок. Я недовольно открыл глаза и яростно уставился на ребёнка лет шести, в лохмотьях вместо одежды, маленького и грязного.
Всегда ненавидел попрошаек. И смеялся над теми, кто по наивности даёт им деньги. Ведь любому дураку ясно, что такие вот нищие и убогие на самом деле вполне отлично живут, а на жалости других зарабатывают неплохие деньги. Честное слово, мне захотелось встать и хорошенько врезать этому мелкому. Не-на-ви-жу!
Мальчонка двинулся по проходу между сиденьями. Кто-то не обращал на него внимания, кто-то - но очень редко - совал мелкие монетки. Я уже приподнялся было, чтобы высказать все свои мысли относительно этого мальца, но...
Внезапно в проход выступил тот самый белобрысый мальчишка. Он подошёл к ребёнку, присел перед ним на корточки, ласково потрепал по голове и вложил в грязную ладошку деньги - насколько мне было видно, много. Несколько сотенных бумажек.
Я аж поперхнулся от удивления. Он что, совсем ума лишился? Между тем с лязганьем и шумом поезд остановился на очередной станции, и я услышал, как незнакомец сказал малышу:
-Бедняжка... Вот, держи. Отнеси их своей маме. И купи что-нибудь покушать, маленький...
Глаза оборванца засияли восторгом, он порывисто обнял мальчишку и, шепча "спасибо, спасибо!", выскочил из вагона.
Пассажиры, которые видели эту сцену, все как один улыбнулись, восхищаясь, видимо, добротой паренька. А я усмехнулся. Надо же, чего только не делают люди от скуки. Этот мальчишка просто дурак.
Родная квартира встретила меня холодными объятиями тишины – ни звука, ни шороха, только дождь исступлённо бьётся в оконное стекло. Я зашвырнул сумку с учебниками в дальний угол, тут же выдернул из сети телефонный провод - знаю же, что мать наверняка позвонит, чтобы закончить начатое с утра. Мельком глянул на циферблат часов – девять вечера. И мгновенно ощутил дикую усталость - она выжимала из меня последние силы, скручивала жгутом тело и выметала из головы мысли обо всём, кроме кровати. От души шваркнув дверью о косяк, я пополз на кухню.
И началась обычная вечерняя процедура, изо дня в день повторяющаяся уже год. Чашка крепкого кофе в компании журчащего телевизора. Душ, смывающий раздражение, усталость, кровь и сперму с бёдер. Будильник на пол-седьмого утра - чтобы вновь начать бессмысленный круг. И наконец - мягкая постель, дающая отдых и тепло измученному телу.
Иногда мне кажется, что целый день я живу только ради этого мига - когда щека коснётся мягкой прохлады. Откинуться на подушки, устало закрыть глаза, отключиться от реальности - и спать, спать... Но в голове - настойчивые мысли о том мальчишке из поезда. Как странно... ведь он - просто случайный попутчик в забитом вагоне метро. Таких были десятки. Но почему... почему я помню только его?

Глава 2. Мальчик с солнечной улыбкой

Глава 2
Мальчик с солнечной улыбкой

Этот парень был из тех, кто просто любит жизнь.
Ария «Беспечный ангел»

Питер - большой город. Он затягивает. Как просто затеряться в лабиринтах его улиц, парков и дворов, смешавшись с толпой, и забыть обо всём. Город никогда не стоит на месте. Люди всё время суетятся, с головой погрузившись в собственные хлопоты, и куда-то спешат, не замечая друг друга. Толпе нет до тебя никакого дела. И поэтому в ней так просто раствориться, просто отдаться её шумному течению и забыть...
Я прижался щекой к холодному стеклу автобуса и смотрел, как мимо неспешно скользят прохожие, дома, деревья, дороги... День в колледже позади. Но возвращаться в объятия тишины и одиночества родной квартиры вовсе не хотелось. Что ж... Единственный способ спрятаться от моей грёбаной жизни – наркотик. Глеб.
Я почувствовал, как к горлу горьким комом подкатывает привычное уже раздражение. Резко выдохнув, я поднялся и соскочил со ступенек автобуса на тротуар. Сунув руки в карманы, медленно зашагал к метро. Смешно, ей богу - добровольно иду к месту казни. А ведь давно пора разорвать эти глупые отношения и послать Глеба к чёртовой матери. Но наркотики - опасная вещь: попробовав раз, уже не остановишься. Хотя лучше так, чем одному.
В вестибюле метро почти не было звуков – только поезда, с шумом проносившиеся мимо, разбивали тишину на осколки. Забравшись в подъехавший поезд, я опустился на сиденье и позволил мерному перестукиванию колёс охватить моё сознание. Успокоиться. Мне. Надо. Успокоиться.
Диктор пробубнил нужную мне станцию, я поднялся с сиденья… и тут же, чувствуя, как подкосились ноги, упал обратно.
Прислонившись к двери и обхватив рукой поручень, в нескольких шагах от меня стоял мальчишка. Тот самый, вчерашний. Белобрысое чудо, вновь поразившее меня тёплой улыбкой и небесными глазами в обрамлении густых ресниц, с выражением наивного любопытства глядящими на мир.
Двери захлопнулись, поезд с шумом уносил меня в глубь тёмных тоннелей, а я продолжал бесцеремонно разглядывать мальчишку. Честно говоря, на мальчика он был похож мало: слишком нежное личико, слишком пухлые губы, слишком тоненькая и хрупкая фигурка – только дунь, тут же развалится, словно карточный домик.
Я встряхнул головой и сердито одёрнул себя. Вот она, твоя истинная природа гомосексуалиста, Стас. Незнакомых парней разглядываешь. Вы верите в судьбу? Я – никогда. Но позвольте тогда спросить – что этот паренёк здесь делает? И почему некие силы свыше снова столкнули нас? Может, случайное совпадение?
Поезд остановился на очередной станции, и незнакомец ловко спрыгнул на платформу - слабо понимая, что делаю, я пошёл за ним. Мальчишка бодро зашагал к эскалатору, а я старался не отставать, держась, впрочем, чуть позади. И мысленно задавал себе вопрос – нафига? С какой радости я иду за абсолютно незнакомым мне пареньком, который, вдобавок, сильно смахивает на девчонку? Глеба мне мало, что ли? Неужто этот незнакомец мне… понравился?
Нет. Это слишком глупо даже для такого извращенца, как я.
Незнакомец вышел на улицу, в объятия серого холодного дождя – я за ним. Вокруг люди раскрывали пёстрые зонтики, но мальчишку противная морось, похоже, и вовсе не касалась. Он спокойно шёл, улыбаясь каждому прохожему, словно со всеми был много лет знаком. И люди улыбались в ответ, будто частичка его радости передавалась и им. Я с удивлением смотрел на этот обмен любезностями и не понимал. С чего мальчишка такой добрый? Почему улыбается каждому направо и налево? Внутри заворочалось странное, совершенно непонятное мне чувство… на лицо полезла глупая улыбка. Просто хотелось улыбаться, глядя на этот маленький сгусток счастья с волосами цвета солнца и небесными глазами.
Я в который раз уже отвесил себе мысленного пинка. Не будь таким тошнотворно сентиментальным, Стас. Ведь даже добрые поступки люди совершают ради собственной выгоды. Наверняка и у этого мальчишки она есть.
Пока мы шли вдоль шумной дороги, я ещё более-менее узнавал эти места, но, когда паренёк свернул с тротуара во дворы, я окончательно потерял ориентацию в пространстве. По-хорошему стоило развернуться и пойти назад, пока я ещё окончательно не заблудился, но неведомая сила тянула меня вслед за мальчишкой. Будто невидимая ниточка прочно связала нас. «Мне просто скучно – старательно убеждал я себя. - Надо же как-то убить время. Мне просто скучно»
До моих ушей донеслось тихое поскуливание, протяжное, жалобное. Паренёк тоже его услышал, потому что остановился и оглянулся по сторонам, отыскивая источник звука. Я замер на месте и принялся старательно изучать щит с рекламным плакатом. А мальчишка между тем подошёл к собаке, забившейся в щель между мусорными баками, и опустился рядом с ней на корточки. Я скосил взгляд, не упуская из виду ни единого движения незнакомца. Он протянул руку, зарывшись ею в свалявшуюся грязную шерсть, приласкал пса, что-то ласково прошептал ему на ухо, затем достал из сумки кулёк костей и аккуратно положил на землю перед ним. Пёс радостно взвизгнул, завилял хвостом и принялся поглощать лакомство, а мальчишка, улыбнувшись, зашагал дальше.
Я поспешил за ним, изредка оглядываясь на пса: тот уже умял косточки и потрусил себе прочь. Удивительный мальчишка. Видно, что он каждый день подкармливает этого пса – иначе откуда у него взялись кости? Чёрт. Я ощутил странное чувство, волной поднимавшееся в груди, какое-то сладкое тепло от того, что в этом мире люди ещё не утратили человечность.
Поспешив прогнать глупые мысли, я взглянул на незнакомца – и увидел, что он снова остановился. На этот раз – под раскидистым клёном, у которого столпились ребятишки лет семи. Они запрокинули головы и всматривались куда-то в гущу зелёной кроны, а один мальчонка что-то быстро говорил пареньку. «Не иначе как котёнка с дерева доставать будет» - усмехнулся я и, как ни странно, не ошибся. Паренёк с ловкостью кошки взобрался на дерево и так же ловко спустился, держа на руках крошечного полосатого котёнка, не больше ладони размером. Он опустил его на руки мальчику – видимо, хозяину – и лишь смущённо улыбался, когда детишки наперебой стали его благодарить.
Интересно, этот мальчишка помогать всем несчастным и обездоленным не устаёт? Хоть бы перерыв себе устроил, что ли. Невидимая ниточка натянулась, настойчиво выстукивая в голове мысль: «Стас, не стой на месте, просто подойди и познакомься с ним. Ты ведь хочешь этого. Давай». «И что это я, в самом деле?» - подумал я и даже шаг сделал на встречу мальчишке, но…
- Эй, Ники! – звонкий голос окликнул незнакомца. Тот оглянулся – и тут же угодил в объятия долговязого паренька одних со мной лет. За его спиной скорчились от смеха ещё четверо, глядя, как верзила тискает бедного Ники. Ники… Видимо, сокращённо от Никиты. Даже имя у него – наивно-детское, как и он сам…
- Димка, отпусти меня! – смеялся Ники, стараясь вырваться из хватки друга.
- Правда, Дим, отпусти его, а то он у нас хрупкий, не дай бог, сломается.- веселился паренёк помладше, с растрёпанной рыжей шевелюрой и веснушками на половину лица.
- Ладно, моя светлость сегодня милостива. – торжественно проговорил Димка и отпустил Ники, взъерошив ему волосы. Друзья потащили его куда-то, то и дело подшучивая, а он смеялся, и я увидел на его губах улыбку – настоящую, искреннюю... никто и никогда мне так не улыбался…
Я развернулся и медленно зашагал к метро.
Почему? Мне впервые встретился такой удивительный человек, готовый бескорыстно помочь любому – и помогающий, на каждом шагу, будто это само собой, в порядке вещей. Человек, который так отличается от этой серой массы вокруг… но и у него есть уже люди, которые ему дороги. И, конечно, для меня в его жизни места не найдётся.
***
- Ну здравствуй. – насмешливо поздоровался Глеб, впуская меня в свою квартиру и захлопывая дверь.
-И тебе не хворать. – мрачно отозвался я, стараясь унять раздражение. Вот бы стереть эту гадкую ухмылочку с его лица, вот бы врезать хоть раз хорошенько промеж глаз… Ненавижу этого ублюдка!
- У меня сегодня мало времени, так что по-быстрому, детка. – сказал Глеб и толкнул меня к стене.
Раствориться и забыть.
***
Всё и правда закончилось быстро – видимо, Глебушка действительно очень торопился. На пороге комнаты он обернулся и дежурно бросил:
- Проваливай. – Затем добавил: - Ко мне сейчас Саня придёт, так что топай.
Саня, значит, придёт. И зачем же он говорит мне это? Хочет обидеть, задеть побольнее? Но к изменам дорогого любовника привыкаешь быстро. Каждый старается обставить дело с максимальной выгодой для любимого себя - я ни раз это говорил.
***
Медленно, размеренно я впечатываю кулак в стену. Ещё раз. И ещё. Сорвать гнев и отчаяние. Они уже выплёскиваются за край, одного Глеба мне недостаточно. Я устал. Господи, как я устал… Снова удар – боль волной разносится по телу. Постепенно она начинает угасать, оставив после себя жжение в сбитых костяшках. Улыбаюсь. Что ж, я всегда любил боль.
Уже в кровати, глядя на серые тени, скользящие по потолку, я задался вопросом – как долго это будет продолжаться? Жалкое, бессмысленное существование по кругу, где из светлых пятен – только боль, да и вряд ли она такая уж светлая. Глеб. Завтра я снова пойду к нему. И послезавтра, и через два дня, и через месяц, и через год… Меня затягивает в этот омут, и, похоже, мне уже не отыскать силы выбраться. Порой я понимаю, что – надо. Надо разорвать эти глупые отношения. Надо отпустить себя и прекратить, наконец, заниматься мазохизмом. Но – нет. Я продолжаю цепляться за Глеба, как утопающий за соломинку. Ни слова об этой чёртовой любви. Только желание. Отчаянное желание быть нужным, быть с кем-то… Лучше так, чем одному.
Ники. Мальчик с небесными глазами и солнечной улыбкой. Как бы я хотел, чтобы и у меня был такой друг, как он… Но этого никогда не случится. Достаточно двух случайных совпадений – больше мы с ним никогда не встретимся. У него – своя жизнь, свой мир, свои друзья, которым он дорог и которые дороги ему. А у меня – только Глеб, с которым можно переспать и забыть о боли. Наркотик как замена любви? Ах да, любви ведь не существует.

Глава 3. Другой мир

Глава 3
Другой мир

Дом — это там, где твое сердце.
Плиний Старший

-Стасик, милый, у меня к тебе срочная просьба! - верещала мать в телефонную трубку.
Я скривился. Мать считает целью жизни пилить меня и наставлять на путь истинный. А когда ей что-нибудь от меня нужно - называет Стасиком и становится, как сейчас: приторно-сладкой, обманчивым образцом заботы и понимания. Противно.
-В чём дело?- сухо осведомился я.
Из торопливого рассказа матери я понял, что ей срочно, позарез необходима вещь. Какая - я понять не сумел, узнал только, что хранится она на нашей даче, в богом забытой глуши, где мы не были уже года четыре. Перспективу тащиться в несусветную даль в трясущемся поезде я оценил мгновенно. И потому огрызнулся довольно грубо:
-А своих дел у меня, значит, нет?
-Меня не волнуют твои дела. Отложишь, - вмиг исчез сладкий налёт, и голос матери обдал привычным холодом. Всегда было так. Добрая, ласковая - когда я покорно иду по проложенной ею дорожке и исполняю приказы; твёрдая, как сталь - когда я вякаю о собственном мнении и пытаюсь возразить. И я снова сделал то, что было проще, легче - сдался.
-Хорошо, мама, - коротко ответил я и отключил телефон.
На вокзал за билетом мне пришлось ехать самому, при чём в наилучшее для этого время - семь утра. Денег в результате осталось совсем немного, а я опоздал на первую пару. Настроение к чертям собачьим испортилось, однако и тут не настал предел неприятностям. Может, из-за того, что я пропустил большую часть её предмета, а может, и по другой причине - но именно сегодня учительнице математики нестерпимо захотелось проехаться мне по мозгам насчёт учёбы.
Прозвенел звонок с последней пары, возвещая о конце учебного дня. Но конец настал для других, мне же пришлось уныло плестись в кабинет математики - пересдавать. Что, зачем? Смысл вообще, если я всё равно ничего не знаю? Убедившись в моей бездарности, Татьяна Андреевна не успокоилась. Нет же, она начала гонять меня по зданию колледжа и заставила выслушать упрёки других учителей. У каждого ко мне были претензии и замечания, все наперебой пытались меня пристыдить, всучить какие-то задания, контрольные, которые нужно срочно переписать.
Да, учёбу я забросил ещё в начале первого курса - зачем оно мне, если этот дурацкий колледж я ненавижу? Удивительно вообще, что до второго курса мне удалось дотянуть. Честно - я надеялся, что меня выгонят, и мать наконец оставит меня в покое. Но нет. Она прилетела в колледж, и, уж не знаю как, но уговорила преподавателей вытянуть мне тройки. А я продолжал прогуливать пары, заваливать контрольные и ошиваться в клубах. В знак слабого, чуть теплящегося ещё протеста. Ещё пытаясь доказать.
"Пропащий" - так в один голос называли меня мать и учителя.
Когда я вышел на улицу, было ещё светло - только сумерки едва заметным мазком тронули небо. Привычно колотил в землю дождь. Глубоко вдохнув колкий от влаги воздух и не заботясь даже о зонте, я зашагал к метро; холодные капли падали за воротник куртки и кусочками льда обжигали кожу, доставляя мне странное наслаждение. Настроение было препаршивейшим.
До поезда оставалось не больше минут десяти, когда я ворвался на вокзал. Народу было совсем мало, я без труда протолкался к турникетам, бросив взгляд на огромное табло в половину стены, сунул руку в карман... и застыл. Билета не было. Видимо, спеша утром на занятия, я где-то его обронил.
Чёрт. Ну чёрт же!
В голове мелькнула мысль, что деньги, оставшиеся от покупки билета, уже истрачены на поездку до вокзала. Всё. В кармане ни копейки. До дома не добраться.
Судорожно откидывая крышку телефона, я уже заранее знал, что увижу - чёрный экран слепым окошечком таращился на меня. Так и есть - разрядился.
Шикарно. Видимо, сегодня официальный День мировой подлости. Чёрт…
Зал ожидания, как и вокзал, был практически пуст – все нормальные люди в это время сидят в тёплых уютных домах и смотрят телевизор. Плюхнувшись на металлическое сиденье, я почувствовал, как отчаяние липкими пальцами тянется к горлу. Острой иголочкой впивается в сердце вся безвыходность положения. И в довершение о себе напоминает пустой желудок, голова начинает адски раскалываться. А я опять – один.
Впервые в жизни мне захотелось расплакаться. Плюнуть на кучу принципов и запретов, которые я сам себе расставил, клятвенно обещая никогда не показывать слабости. Да, последние два года я вполне успешно убеждал себя в том, что мне не нужен никто - ни мама-тиран, ни одногруппники-задаваки. Никто. А секс с Глебом с лихвой заменит мне любовь. Любви нет - так я всегда утверждаю? Каждый старается отовсюду извлечь собственную выгоду - в этом убеждён? Но ведь вот люди, снуют туда-сюда, улыбаются, смеются; они - счастливы. Счастливы потому, что рядом с ними есть особенный, дорогой сердцу человек. И не важно, проблемы ли с учёбой, ссоры ли с матерью. В трудную минуту отчаянно протянешь руку - и почувствуешь тёплую, родную ладонь. Тепло. Мне нужно тепло. В груди, где-то слева - кажется, там находится сердце, - зияет огромная чёрная дыра. И скоро я просто двинусь от одиночества, потому что я... чёрт возьми, я хочу быть нужным... кому-то... хоть кому-то...
По щекам скатились на губы холодные капельки. Я ощутил давно уже забытый солёный привкус - слёзы. Воровато оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто на меня не смотрит, я закрыл лицо руками и заплакал. Как девчонка, заревел над своей жизнью - замкнутым кругом, в котором мне до дрожи надоело крутиться.
- Эй...Что-то случилось? - знакомые нотки тихого голоса ворвались в бессвязные мысли.
Я резко вскинул голову.
Вот и попробуй понять, что сейчас делать - списать всё на судьбу или поверить в случайное совпадение. Я смотрел в ясно-голубые глаза мальчика с солнечной улыбкой и совершенно по-дурацки таращил глаза, не в силах подобрать слов. Но Ники терпеливо ждал, и я всё-таки бросил довольно грубо:
-Ничего. Всё шикарно.
Сердце в груди дёрнулось. Часто-часто забилось, устремляясь к этому белобрысому мальчишке. Но я заставил глупый орган замолчать, без труда раздувая в себе искру привычного раздражения. С какой радости Ники снова оказался рядом? Он что, преследует меня? И вообще, что ему нужно? Стоит, смотрит ласково и с сочувствием, будто знает, что у меня неприятности... Да какое ему дело?! И без него разберусь! Мать Тереза в мужском варианте, блин!
-А мне кажется, случилось, - Ники склонил голову к плечу и улыбнулся, опустившись на сиденье рядом со мной, - Расскажи.
Расскажи, ещё чего! Да он... да я ему... Но здесь была какая-то магия. Колдовство. Потому что солнечная улыбка этого мальчишки в осколки разбивала всякую злость. И я начал рассказывать.
От взгляда Ники явно не укрылись мои заплаканные глаза и дрожащие руки, но в эту минуту мне стало всё равно. А глупое сердце металось, как сумасшедшее, от странного чувства... Вот Ники сидит и слушает меня, внимательно, не перебивая, хотя наверняка у него здесь свои дела. Он слушает, ему интересно, ему важно, и пусть мы незнакомы даже... пусть...
Конечно, ситуацию я описал лишь в общих чертах, коротко и сухо. Но мне показалось, что Ники услышал нотки отчаяния в моём голосе. Он поднялся, и мелькнула мысль, что всё, сейчас уйдёт... но Ники не ушёл. Он улыбнулся ласково и сказал:
- А поехали ко мне? Переночуешь, а завтра утром уже домой.
Сказал так просто, словно мы знакомы уже тысячу лет, словно я его лучший друг, а не случайный встречный.
-Да больно надо. Отстань, сам справлюсь.
Грубость - привычная защита. Отлично срабатывает с теми, кто суёт нос не в свои дела., при чём срабатывает безотказно - объект прекращает всякие попытки наладить со мной контакт. Неправильно, конечно, вот так вести себя с человеком, который готов помочь в беде... Но довериться Ники - ещё неправильнее. Ведь люди всё же эгоисты, и признать, что это не так... Нет, я никогда этого не признаю! Мой мир летел к чертям собачьим, и это было... страшно.
- Иди отсюда, малолетка, и оставь меня в покое.
Контрольный выстрел. Всё. Сейчас Ники уйдёт, и круг снова замкнётся. Так привычнее, так легче, да и по-другому то не бывает…
Но оказалось - бывает. Ники не ушёл. Он всё так же улыбался, склонив голову к плечу и глядя на меня. И я почувствовал, что краснею под внимательным взглядом его небесных глаз. Да что же со мной такое?.. Баба ты сопливая, Стас, точно баба.
-А не боишься незнакомых парней к себе в дом водить? - насмешливо спросил я.
А Ники беспечно ответил:
-Не боюсь. Мы ведь познакомиться можем.
***
Познакомились. "Сафронов Никита" - представился он, не зная, что его имя мне уже известно. "Стас" - коротко буркнул я и не решился больше ничего ему сказать. Даже в глаза посмотреть сил не хватило. Потому что мне было до ужаса стыдно перед мальчишкой, который видел мои слёзы. Именно мальчишкой, ведь на вид ему было не больше пятнадцати лет.
И к тому же… только сейчас меня, словно ударом молнии, поразила мысль - я ведь иду рядом с Ники. Тем самым мальчишкой с солнечной улыбкой, который на каждом шагу бескорыстно помогает людям, который так отличается от других… Я вижу его глаза, каждую черточку лица, тонкие руки, хрупкую девчачью фигуру... Я чувствую его рядом, хотя ещё недели назад лишь видел издалека, жалея, что в его жизни нет для меня места.
Однако Ники, видя мою растерянность, начал разговор сам. Я узнал, что ему действительно пятнадцать, живёт он с матерью и отцом, учится в девятом классе на "отлично". Затем он начал расспрашивать обо мне. Невольно в моём сознании замелькали яркие картинки, будто кадры из фильма: ссоры с матерью, колледж, двойки, коими пестрел журнал, каменные лица одногруппников... Словно в противовес этим воспоминаниям звучали слова Ники о его жизни. Отличник, душа компании, любимчик родителей… Мы с ним такие... разные. Как чёрное и белое. Как дождь и солнце. Наверное, Ники лучше ничего обо мне не знать.
Потому на вопросы я не ответил и отвёл взгляд от удивлённых глаз Ники. Он, видимо, понял, что меня лучше не трогать, и замолчал.
Вскоре мы оказались в том самом дворе, где я видел Ники с друзьями две недели назад. Вот и пёс, которого подкармливал мальчик - бросился к нему навстречу из своего угла, радостно виляя хвостом. Ники засмеялся, и, опустившись на корточки, потрепал пса по мохнатой холке, а я ощутил странное чувство... то ли зависти, то ли горького сожаления.
Дом Ники оказался в этом же дворе - обыкновенная блочная пятиэтажка с бледно-голубыми стенами. Ничего особенного - в точно такой же жил и я: подъезд изнутри размалёван надписями сомнительного содержания, лифт ползёт наверх со скоростью улитки, с дверей квартир оторваны цифры номеров. Но, едва переступив порог дома Ники, я что-то почувствовал. Будто некая сила, дёргая за ниточку, потянула меня внутрь квартиры - обыкновенной, очень похожей на мою собственную. Узкий коридор, три комнаты, небольшая прихожая, старенькая люстра под потолком... всё, как у меня. Но сердце дёрнулось, а затем бешено заколотилось в груди. Это был дом - родной, тёплый, уютный, куда хочется возвращаться снова и снова. Такой, о каком я всегда мечтал. С улыбающейся мамой в фартуке, выпорхнувшей нам навстречу, с тихим шелестом телевизора, с терпким ароматом свежей выпечки из кухни. И меня нестерпимо потянуло в эту квартиру, хотя я был здесь впервые, Ники едва знаю, а с его родителями вообще не знаком.
-Ники, дорогой, почему так поздно? Я волновалась, - с чуть слышным, но добрым упрёком казала мама Ники - женщина лет тридцати, с лучиками морщинок на весёлом лице и тонкими губами, с которых не слетала ласковая улыбка.
- Прости, пожалуйста, - ответил Ники, опустив голову, и тут же подтолкнул меня вперёд, -Мам, это Стас, мой друг. Можно, он у нас переночует?
Я ожидал от матери Ники многого: вопросов, недовольства, возражений - именно так повела бы себя моя собственная мать. Но, видимо, и здесь была какая-то магия. Потому что женщина поспешила на кухню, бросив напоследок:
-Постели ему в гостиной, сынок! А я ужин приготовлю. Стасик, что ты любишь?
Но меня вновь сковало странное оцепенение. Снова я не понимал. Мама Ники знакома со мной всего несколько минут, ей даже не известно, откуда я взялся, где живу и почему не могу пойти ночевать домой. Но она не задаёт этих вопросов, а спрашивает, какая еда мне нравится. Где логика?
Я молчал. И Ники пришёл мне на помощь, ответив:
- Стас любит то же, что и я, мама.
Женщина улыбнулась и скрылась на кухне, а Ники повёл меня в свою комнату. И тут я уже отчётливо понял, что это - другой мир. Дома у себя я бывал редко - сначала колледж, потом Глеб - да и особой любви к своему обиталищу не испытывал, поэтому обстановка моей комнаты была похожа на склеп: голые стены, окна без занавесок, шкаф да низкая кровать. Темно, пусто, одиноко. У Ники было по-другому. Через лёгкую ткань занавесок пробивался слепящий солнечный свет, косыми бликами ложась на чисто прибранный письменный стол; кровать украшало пёстрое покрывало; на стенах тут и там висели картины, а по подоконнику ровным рядком выстроились горшки с комнатными растениями. Комната была такой... живой, приветливой, что меня снова охватило чувство жгучей зависти. Такой комнаты, такого дома у меня не было никогда, да и не будет.
- Ложись здесь,- Ники махнул рукой в сторону кровати, - А я в гостиной лягу.
- Не надо... я уйду лучше... - что-то беспорядочно бормотал я, но Ники в ответ лишь широко улыбнулся:
- Не вредничай, Стас, ты же мой гость. Чувствуй себя, как дома.
Эти слова больно полоснули по сердцу, но в то же время я не сумел сдержать улыбки.
-Спасибо...
***
После всех волнений, пережитых за день, я мгновенно провалился в сон. И с трудом смог разлепить глаза, когда утром Ники тряс меня за плечо, силясь разбудить. Удивительно - но раздражения, с которым я обычно просыпался по утрам, не было совсем. Только щемящее чувство радости, какого-то тепла... И сразу же на лицо полезла глупая, совершенно бабская улыбка.
Мы с Ники неторопливо позавтракали необычайно вкусными блинчиками, которые приготовила его мама, затем Ники вызвал мне такси и с улыбкой сказал:
- До дома доедешь быстро, не волнуйся.
Я начал было отказываться, что-то возражать, но Ники и слушать не хотел. Он лишь написал на тетрадном листочке какие-то цифры и протянул мне.
- Вот. Это мой номер телефона. Звони, если что.
Машина приехала через пять минут, и Ники спустился на улицу вместе со мной - ему нужно было в школу. А мне ох как не хотелось покидать этот уютный дом, который - возможно ли это? - за один только вечер смог стать для меня родным. Это было пристанище. Словно хижина посреди тёмного, пугающего леса, в чьё тепло и уют можно в любую минуту вернуться. Квартира Ники позволила мне хоть на один вечер, но забыть – обо всём.
Я забрался в салон автомобиля, Ники весело крикнул: «Пока!» и кинулся в сторону школы, размахивая сумкой с учебниками. Машина мягко тронулась с места, а я прижался щекой к холодному стеклу и продолжал смотреть, как фигурка мальчика скрывается вдали. "Наверняка я больше не вернусь в этот дом... И Ники не увижу…" - мелькнула мысль, и горький комок подкатил к горлу, а пальцы отчаянно сжали бумажку с телефонным номером.
***
На дачу я, конечно, съездил. И некий срочно необходимый предмет матери привёз. Выслушал длинную нотацию на тему: "А почему так долго?" и отправился в колледж, пропустив первую пару. Учителя продолжили дело матери, осыпав меня упрёками, но мне, честно говоря, было всё равно. Я не слышал, о чём они говорят. И, кажется, впервые за два последних года не поехал после колледжа к Глебу. Нет, остаток дня я провёл по-другому - сидел в свинцовой тишине квартиры и думал о Ники. О вчерашнем вечере. О десятках незнакомых, странных чувств, которые мне пришлось испытать. Ники... его дом... его мама... всё это казалось несбыточной мечтой, к которой я продолжал отчаянно тянуться. Ясное дело, что Ники помог мне лишь по доброте душевной, а вовсе не потому, что я чем-то его привлёк. У Ники полно друзей и, разумеется, в его жизни для меня места нет. Вчерашний вечер был первым и последним – Ники совсем скоро о нём забудет. Несомненно. Точно. По-другому и быть не может.
Я вытянул из кармана бережно сложенный вдвое лист бумаги, откинул крышку мобильника и медленно начал набирать номер.

@темы: творчество

---

Только что вернулась с улицы.
А там - красота!
Снег везде. На деревьях, на земле, на машинах и людях. Воздух - чист, как хрусталь. А пахнет... пахнет чем-то сладковато-свежим, колючим, морозным. Зимой, наверное.
И именно там, на улице, в моей голове зашевелились-зашкрябались идейки. Пока смутные, размытые. Но они есть. И я буду черпать вдохновение всюду-всюду, где сумею, дабы творить **

---

я хочу

Я хочу, чтобы эти каникулы были особенными.
Не стандартными у монитора, как всегда... особенными.
Чтоб свершений много, добрых дел, пользы себе и обществу, зарисовок, законченных творительств и проектов, прогулок с друзьями, культпоходов...
Я хочу их прочувствовать.
Запомнить.

@темы: мысли вслух

---

Жажда жизни и деятельности горит во мне вечным огнём.
Вперёд, господа, на встречу свершениям :3

---

и снова loveless

Решила, пользуясь каникулами, пересмотреть Loveless.
Думала, что прошло, отпустило.
Однако это аниме... по-прежнему цепляет. Цепляет и затягивает в свой мир, не отпуская.
Герои, сюжет, подтексты, линии...
Старая трава вернулась, агаааа.)
Вспомнились сразу все недочитанные/недописанные фанфики, и возникло желание их закончить. Начать новые.
Потому что, чёрт, Loveless прекрасен *__*

@темы: аниме, ностальгия