[.rainbow.]

Название: «Полёт бабочки»
Автор: Dreamless
Бета: Bruno-o
Жанр: слэш, angst, drama
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Размещение: с моей шапкой, с моего согласия
Предупреждение: местами жестокость и постельные сцены – чуть. Я предупредила.

Глава 11. Прятки

Глава 11
Прятки

Это ведь только в сказках, если человек добрый, то он ничего плохого не делает. А в жизни, если Свет хочет бороться с Тьмой, он должен быть жестоким.
Сергей Лукьяненко «Мальчик и Тьма»

Мне пришлось отвезти Никиту домой – дабы не вызвать у его родителей лишних подозрений. Туда-сюда-обратно – и в результате дома я оказался под двенадцать ночи. Тут же рухнул, не раздеваясь, на кровать и заснул крепким, но, впрочем, беспокойным сном.
Часов в восемь утра меня разбудил звонок.
Я кое-как разлепил глаза, поморщился недовольно и скатился с постели - именно скатился, ничего не соображая ещё; и сонный, помятый, прошлёпал к двери. Распахнул её, готовый выпалить в лицо посетителю гневную речь… Но слова замерли в горле, не сорвавшись с губ.
На пороге квартиры стоял Ники. Ссутулившись, опустив к полу глаза. И сразу я понял – что-то случилось. Что-то ужасное, что-то…
- Стас, ко мне домой приходила милиция, - не дожидаясь от меня вопроса, сказал Ники глухо. – Они спрашивали что-то… про Лёху с Егором. Хотели, кажется, арестовать меня, но я…сбежал.
У меня мгновенно закружилась голова. Я не понимал даже, сон это - или всё же она, невозможная, кошмарная реальность. Да может ли быть, что Ники, этого доброго ангела, хотели забрать в тюрьму? Нет! Но как бы я не практиковал самоубеждение – правда неумолимо, ясно вставала передо мной. А сердце колотилось в ужасе, понимая, осознавая, что теперь мы в опасности. Оба. И нужно что-то придумать, что-то сделать, что-то… Убежать, быть может. Да, убежать и спрятаться!
Другого выхода нет.
Я устало опустился на табурет и поднял глаза на Ники. Он ступил в коридор и тут же привалился без сил к стене; лицо его, кажется, было бледнее мела.
- Мама, наверное, всё узнает, - сказал вдруг он. – Они дождутся её и всё расскажут. Она не смирится с тем, что её сын – убийца. Она меня возненавидит.
Я не смог придумать ничего лучше, чем подойти к Никите и прижать его к груди. Просто стоять, уткнувшись в светлые пряди волос, и молчать. Ведь я не знал, что сказать, не знал, поверит ли мама Ники словам милиционеров, усомнится ли в вине сына? Картина дальнейших событий услужливо развернулась в мыслях. Эта история – наверняка – вскоре дойдёт до школы Никиты. Попадёт в газеты, на экраны телевизоров. Шутка ли – подросток-убийца, на руках которого кровь вот уже двух жертв…
Что же получается – один я знаю правду? Один только я могу помочь теперь Никите, распутать этот страшный клубок? Только я?..
И вдруг в голове – быстро, спонтанно – возник план. Хлипенький и слабый, но всё же план; времени мало, надо действовать. Потому я мгновенно разжал объятия и метнулся в комнату за курткой, бросив Никите:
- Идём.
- Куда?.. – спросил он тихо.
Но я не ответил. И молчал – всю дорогу по пустым в этот час улочкам города, в шумных переходах метрополитена. Я и сам, кажется, не верил в то, что собираюсь сделать. Но как там говорилось в поговорке… С волками жить – по-волчьи выть, верно? И если нет другого выхода, то…
- Стас, где мы? – нарушил мрачное молчание Ники, когда я резко остановился перед блочной пятиэтажкой грязно-жёлтого цвета и бросился к одному из подъездов; замер возле него, силясь вспомнить код замка.
- Это дом моей матери, Ники, - ответил я, не поворачиваясь. Какие же там были цифры… Ага! Пальцы быстро пробежали по нужным кнопкам, дверь, коротко щёлкнув, распахнулась.
Знакомый подъезд, знакомые истёртые ступени, знакомый этаж и квартира. Прости, мамочка, что приходится будить тебя в такую рань, но знаешь, дело то серьёзное…
Мне пришлось давить бусинку звонка минут десять – мать моя, видимо, сегодня не работает; и потому решила употребить выходной на здоровый, крепкий сон. Но я упрямый, я не сдавался; и вот, наконец, внутри квартиры зашуршало, зазвенело – и дверь распахнулась, являя свету мутное ещё со сна лицо моей матери.
- Стас?.. Что ты здесь делаешь? На часы смотрел?
Я не слушал её. Обернулся к Ники, непонимающему ничего, сказал:
- Подожди меня здесь.
И, подвинув с дороги мать, прошёл в знакомые пенаты.
Именно в этой квартире пятнадцать лет своей жизни я обитал. Да и бывал изредка, если матери требовалось оказать некую услугу. Когда-то здесь, со мной и матерью, жил отец – но когда это, о боги, было? Пять, может, десять лет назад? Не помню. Стараюсь забыть время, когда мы ещё были семьёй.
Зато я чётко помнил одно – где находится та вещь, за которой, собственно, сюда и явился. Большая комната, тумбочка у шкафа, вторая полка сверху.
Руки привычно потянулись и нащупали холодный металл пистолета.
Я не упоминал разве, что мой папочка прежде, ещё живя с нами, служил в милиции? И эту игрушку всегда хранил в одном и том же месте; мальчишкой, лет десяти от роду, я частенько с ней играл – в тайне от родителей, разумеется. Думаю, они вообще не в курсе, что я о сием предмете знаю. А я, со своей стороны, без понятия, почему отец оружие с собой не увёз, съезжая. Может, был в таком гневе на мать, что стремился скорее убраться прочь, не заботясь о предметах?
Я крепко сжал рукоятку пистолета и прямо на глазах поражённой матери, которая застыла в дверном проёме, вернулся в коридор.
- Стас, зачем тебе пистолет? Положи на место сейчас же! – дрожащий, удивлённый голос матери разбил тишину на осколки. Ники стоял позади меня, таращась изумлёнными глазами.
- Извини, мам, но твоим приказам я следовать не намерен. До свиданья, - как мне показалось, вполне вежливо ответил я и, ухватив Никиту за рукав футболки, потянул прочь.
Только оказавшись на улице, Ники резко обернулся ко мне. В его глазах рассыпался искрами ужас.
- Стас, зачем тебе пистолет? Зачем?
Я не смел встретиться с ним глазами.
- Ники, ты ведь знаешь, зачем, не спрашивай…
- Снова убивать, да? – его голос сорвался – почти на крик, отчаянный, звонкий. – Я не хочу!
Мои последние слова Ники вряд ли услышал, потому что, вырвав руку, зашагал размашисто вперёд.
- Я тоже не хочу, любимый… я тоже.
***
Почему-то я подумал – в мою квартиру нам возвращаться опасно. Наверняка ведь мама Ники расскажет служителям закона, что её сын общался с парнем по имени Стас; ну а адрес мой ей прекрасно известен. Ники тоже понимал это. И вот уже час, наверное, как мы сидели на скамейке в парке, что неподалёку от моего обиталища, и молчали. А что говорить? Слова, пустые слова, и ничего кроме…
- Ники, мы должны спрятаться, - решил я всё же высказать ему свой план; единственный план, который крутился в моей голове.
Никита поднял на меня мутный, ничего не выражающий взгляд.
- Где?
А ведь и правда – где? У меня никогда не было друзей, которых можно попросить о помощи. А у Ники… теперь – их нет.
Так что же – в руки милиции, торжество Димки, загубленная жизнь, навек погасшая солнечная улыбка?..
- Ребята… - тихий голос сзади заставил меня вздрогнуть. – Я могу вам помочь.
Мы с Ники обернулись разом.
Позади скамейки, нерешительно прижав ладони к груди, стояла Рита.
Её появление здесь было невероятным. Её предложение помочь – невозможным. Что, ну что Ритка способна сделать для нас? Она же просто…
Знаешь, Стас, если бы сейчас Димка сказал – оставит его в покое взамен на мою жизнь, я бы прыгнула. Сама прыгнула вниз, только бы Ники… жил…
…маленькая девочка…
- Я могу помочь вам, - пвоторила Рита, опустив глаза. – Вот.
И она протянула руку. На её ладони лежала, поблёскивая, связка ключей. А рядом – смятый клочок бумаги из школьной тетрадки.
- Что это?.. – не понимая, выдохнул я.
- Это адрес загородного дома моих родителей. И ключи от него. Он уже года три как заброшен, так что не бойтесь, никто туда не явится.
- Но зачем?..
- Вам же надо спрятаться, верно? Берите.
- А где ты взяла ключи, Рит? – глухо спросил Никита.
- Украла, - просто ответила девчонка.
Украла…
- Но зачем, Рита, зачем? – Ники бросился к ней, схватил за руку. – У тебя же будут неприятности из-за нас!
- Какая ерунда, - ответила девочка, втиснув ключи с бумагой в Никитину ладонь. И улыбнулась. Искренней, доброй улыбкой.
- Но…
- Я ведь люблю тебя, глупый, - сказала вдруг Рита и, вырвав руку, исчезла – неожиданно, быстро, как и появилась здесь.
Мы, кажется, ещё долго стояли вот так, просто глядя туда, где растворилась в зелени листвы фигурка девочки. Я чувствовал тоскливую горечь – как и там, на крыше; а Ники… Одна единственная капля скользнула, блеснув, вниз по его щеке. Затем он отвернулся, пряча от меня лицо, обхватив плечи руками.
- Она любит меня, - тихо, хрипло выдохнул он. – Любит, а я даже не замечал этого… не видел… Рита ведь страдала из-за меня, а теперь – помогает, рискуя собой! Как же так?..
***
Уже сумерки опустились на город, когда мы с Никитой, держась за руки, шли к вокзалу. Поезд, следующий к дому, где нам отныне предстояло жить, отходил в десять часов; мы не спешили; шли по улочкам в пятнах фонарей и ловили каждой чёрточкой осколки лета. Лета… Незаметно, неуловимо в Питер пришло лето – тёплое, светлое, счастливое до невозможности лето. Уже второе июня… второе… Стоп. Сегодня же у Ники первый экзамен, русский язык! Был бы… в нормальной, человеческой обстановке. Сейчас Никита сидел бы в школе, над бланком с ответами, а я – дома, волнуясь, переживая за него. Ники, конечно же, сдал бы экзамен на «отлично», и мы, в качестве праздника по этому поводу, завалились бы в кино; как всегда – на последний ряд… А потом гуляли бы до позднего вечера, вдыхая свежие запахи лета и держась за руки.
Я тряхнул головой, прогоняя безнадёжные мысли. Воспоминания. Глупые мечты о нормальной, счастливой жизни, которой, быть может, у нас уже никогда не будет. Экзамены – вот какие проблемы должны быть у подростка; выучить билеты, всё сдать, получить аттестат, закончить школу… А вовсе не наркоман-преступник, в прошлом лучший друг, и игра в прятки с доблестной милицией.
Куда катится наш мир?..

Глава 12. Мост

Глава 12
Мост

Ненавижу, когда бабочек насаживают на булавки... Бабочки должны летать - это одна из немногих истин, за которые я готов драться до последнего.
Макс Фрай

Димка возник перед нами неожиданно, внезапно, так, что в сумерках я едва не налетел на него. И уж конечно, он не был бы собой прекрасным, дабы не выдал очередную язвительную фразу.
- А куда это вы собрались? Извиняйте, дальше прохода нет.
Я резко остановился, крепче сжимая ладонь Никиты – чувствовал, как она дрожит, - и метнул в Димку обжигающий ненавистью взгляд. Как же я его ненавидел, как ненавидел сейчас, да и по жизни, в принципе. Но в эту минуту моя ненависть достигла пика, высшей точки и, казалось, способна на месте растерзать этого ублюдка. Ну почему? Почему он должен был появиться именно сейчас, когда до спасения оставались жалкие крохи? Неужели нам не суждено уже спастись от Димки, неужели?..
Я быстро, беспомощно даже оглянулся по сторонам – мост; тот самый, где Ники хотел… Длинный, широкий мост, а Димка один и, быть может, удастся сбежать? Но Димка заметил мой взгляд. Усмехнулся и коротко кивнул головой; тут же из мрака по ту сторону моста появился Костик и закрыл нам последний путь к отступлению.
Чёрт.
- Даже не пытайся бежать, Стасик. Я вызвал милицию. Через десять, максимум пятнадцать, минут здесь будут копы. О, тогда для вас и начнётся настоящее веселье!
Я выступил на шаг вперёд, заслоняя собой Никиту; моля всех богов, чтобы Димке не пришла в голову мысль его хоть пальцем тронуть. Только не Ники, только не его. Собрал остатки мужества в кулак и взглянул на Димку.
- Зачем? Зачем ты всё это делаешь? Ведь Ники же всегда помогал тебе! Зачем?
О боги, что я творю? Опять веду светские беседы, опять пытаюсь воззвать к совести Димки, которая, ясное ж дело, давно заснула вечным сном…
Димка изогнул губы в излюбленной усмешке.
- Да, помогал. А год назад, представляешь, разрешил мне пожить у себя, когда добрый отчим выпер меня из дома. Я пару ночей провёл на улице, на скамеечке в парке. А Ники шёл мимо однажды, увидел меня и позвал к себе. Грязного, помятого оборванца, которого даже не знал. Забавно, не находишь?
У меня случился капитальный сбой системы. Я завис; просто завис, кажется в первый раз за свою недолгую жизнь не представляя даже, что ответить. Потому что поступок Димки не сочетался теперь и с тем образом отпетого негодяя, который я нарисовал в своих мыслях.
- Тогда почему?..
- Почему? – Димка смотрел на меня заносчиво, с явным осознанием победы. – Да потому что я понял – Никитой твоим удобно поиграть. Уже тогда понял, в тот день нашей первой встречи. Ведь Никита же – находка! О чём угодно его попроси – всё исполнит, всё сделает, ещё и тебе же спасибо скажет. Да Ники просто создан, чтобы его использовать! – И добавил, с каким-то особым, пугающим удовольствием. – Он не имеет права любить.
Я услышал всхлип. Обернулся. И увидел, что Ники стоит, опустив голову вниз, обхватив себя руками, и плачет. Тихо, почти незаметно; почти… Но я то видел! Меня будто прошиб электрический заряд – ненависть. Да Ники просто создан, чтобы его использовать! Так, значит, у нас расценивается доброта? Мне плевать теперь на всё - на все принципы, устои и морали; я убью этого гада; и не фиолетово ли, что мне за это после будет?
Я нащупал в кармане холодный, обжигающе-холодный металл пистолета. И уже потянул его на свет божий… но голос Димки, насмешливый, едкий, заставил меня вздрогнуть.
- Разберись с этим, он мне надоел.
Я не видел с этого расстояния, но, по-моему – Костик струсил. Он нерешительно начал подступать ко мне по скрипучим доскам, сжимая в бледных пальцах нож – господи, как нелепо это оружие смотрелось в руках мальчишки!.. Он подходил ко мне медленными шагами; а я стоял, спокойно и ровно, наблюдал за ним. Мальчишка, просто мальчишка. Зря ты ввязался в эти игры, не место тебе здесь, глупый, глупый…
Когда между нами оставался какой-то метр, я ударил. Резко ударил его коленом в живот. Костик согнулся пополам, в отчаянной попытке взмахнул рукой – но я ребром ладони вышиб из его пальцев нож. С тихим стальным звоном клинок скользнул по деревянному настилу, остановившись у самой ноги Димки.
Плохо.
- Сволочь… - прошипел Димка. – Ублюдок. Прикончу тебя, раз этот мелкий не смог!
И он схватил нож, ринулся на меня. А я просто стоял, не зная, что делать и как защититься, но готовый драться до последнего. На свою то жизнь мне плевать, разумеется. Но если я умру – кто же спасёт Никиту, кто положит конец этой ерунде? Правильный ответ – Стас. Поэтому я должен, пока ещё должен жить.
Что-то возникло прямо передо мной, останавливая нож. Я знал, что это… кто это… но не смел поверить, не мог, не мог! Никита рухнул на деревянные доски настила, и красное, пугающе красное пятно расползалось по его белой рубашке… шире… шире… шире… Кажется, я закричал. Упал на колени рядом с Никитой и до боли сжал его холодные пальцы. Димка казался удивлённым. Изумлённым даже. Но тут же, за мгновения, на его лице вспыхнула, кривя губы, привычная усмешка.
- А я говорил, Стас, что Ники удобно использовать. Видишь – даже щитом стать может при желании. Красота.
Я ударил его. По сути, даже раньше, чем он успел закончить фразу; мой кулак с мрачным наслаждением впечатался в его наглую рожу, повалив Димку навзничь. Такой адской, сокрушительной силы я не чувствовал в себе еще ни-ког-да. Уверен – при желании я мог бы здесь же, на месте, пользуясь только руками, убить этого негодяя. А желание было, о, ещё как было… «Ненавижу» - стучало у меня в голове. «Ненавижу». Такие мысли позволяли отвлечься, не думать, не смотреть на тело Никиты на досках моста…
- Ах ты тварь! – зарычал Димка в гневе. Он морщился, корчился от моего удара – ощутимого, очень даже, - но встал; и не успел я опомниться – как схватил Никиту за воротник, наклоняя над проёмом в ограждении моста.
- Я скину его, слышишь? Скину, и ты уже не спасешь его, Стасик, никогда не спасёшь!
И он засмеялся, явно получая дозу кайфа с затравленного испуга в моих глазах; именно тем смехом, что так пугал всегда Никиту. Никиту… «Ты ни один раз уже вступался за меня, Ники… - подумал я грустно, но с нотками странной, до сих пор незнакомой мне нежности. – Теперь пришла моя очередь»
Я вытянул из кармана пистолет и без колебаний нажал на курок.
Пуля попала Димке в плечо. Он вскрикнул – едва слышно, хрипло, – зашатался на дрожащих ногах; секунда, две, вечность – и вот он, нелепо взмахнув руками, рухнул через проём в свинцовые воды. Никиту он не отпускал и потому утянул за собой.
Я не смог уловить тот миг, когда сорвался с места и очутился у самого ограждения. Когда отчаянно протянул руку и смог – чудом, чудом! – ухватить пальцы Никиты. Откуда-то снизу раздался плеск – тихий, чуть слышный; это Димка завершил свой последний путь в никуда. А я держал. Я держал и тянул – сантиметр за сантиметром – наверх, на мост, к спасению…
-- Отпусти… - так тихо, что я едва сумел услышать, раздался голос. Голос Никиты. – Отпусти, Стас…
Он жив, жив!
-- Никогда!
Последний рывок, последний резкий выдох – и вот мы оба лежим на гладких досках моста, рядом, вместе. Я смотрю в небо – тёмное, усыпанное пятнами первых звёзд небо; такое далёкое, свободное. Свобода. Мы – свободны.
Свободны…
Я услышал сдавленный хрип – Никита? Повернул голову, скосил глаза. Костик. Не шевелится, сидит, прислонившись к каменному ограждению, и только смотрит на меня большими, испуганными глазами.
- Не играй с огнём, Костик, - улыбнувшись почти ласково, сказал я ему. - Ты видел, чем подобные игры кончаются.
Сил встать не было. И чувств не осталось. Все ощущения притупились, исчезли куда-то... Лишь усталость сжимала сердце; такая дикая, невозможная усталость, что хотелось одного – лежать; лежать так, глядя на звёзды, и не вставать уже никогда… Я ошибся – мы не свободны. Пускай Димка умер, пускай всё закончилось; но Никита… ведь он… он наверняка…
Мой взгляд сам, невольно, скользнул в сторону. На лицо Никиты – бледное, с плотно сжатыми губами и закрытыми глазами лицо, вроде и мёртвое, но… живое. Я коснулся рукой щеки Никиты, губ и почувствовал -- о боги всех миров, я почувствовал – слабое, тяжёлое, рваное – но дыхание, дыхание, дыхание!..
Где-то сбоку раздался звук – знакомый, отлично знакомый мне шум милицейских сирен. А Димка не соврал, вызвал таки копов, ай молодчина…
И пяти минут не прошло – как вокруг нас собрались дяденьки в милицейской форме; много, слишком много, чтобы я мог убежать, да ещё с Никитой; слишком вооружённых и сильных, чтобы я мог оказать сопротивление.
- Где Дмитрий Шолохов? - сурово спросил один из служителей закона. Я хмыкнул горько. Что ж, с них станется свалить на Никиту ещё и Димкину смерть, станется.
Неужели и теперь нам не суждено спастись от Димки, хоть и после смерти оного, неужели?..
- Я всё расскажу вам, - раздался вдруг голос. Голос Костика.
Такого развития событий, признаться, я не ожидал.
Все присутствующие, как видно, тоже. Они разом обратили взгляды к мальчишке, маленькому, жалкому мальчишке у ограждения моста, который, шатаясь, поднимался на ноги.
- Я всё расскажу, - повторил Костик. – Никита не виноват. Это всё… Дима.
Я ощутил что-то… быть может, благодарность? Смутную, неясную и явно не стоящую того, чтобы изъявлять вслух. Что ж, я был прав – этот паренёк ещё не безнадёжен; посему оставим его наедине с милиционерами, пусть объясняется, ну а я…
Мой взгляд опять скользнул к Никите – по-прежнему без движения он лежал на гладких досках. И дышал – тяжело, со слабым стоном, но дышал, каждым вздохом отвоёвывая у жестокой судьбы бесценную, дорогую, до боли нужную мне жизнь.
Мы не свободны. Не свободны, пока я – не спасу его. А я спасу. Я должен. Я не дам прекрасной бабочке погибнуть от рук бездушных людей. Её полёт будет продолжаться… будет.
Оставив где-то позади – в другом мире – Костика и доблестных милиционеров, я опустился на корточки рядом с Никитой. Поднял его на руки. И зашагал, чуть пошатываясь – колени подгибались, от усталости, страха, неизвестности – прочь от кошмарного моста; в ту сторону, где, как я помнил, находилась больница. Огни фонарей, пробиваясь сквозь густые чернила тьмы, освещали мой путь, звёзды тревожно глядели с небосклона. Изредка попадались люди – припозднившиеся прохожие, которых я, бывало, задевал плечом и толкал. Они бурчали мне недовольно вслед, но я не слышал, не улавливал смысла слов. Одна задача, одна цель – дойти. Я должен. Я обязан.
Всё не может закончиться… так.

Эпилог

Эпилог

Пройдёт боль, и счастье утопит меня,
Счастье быть с тобой, только тебя любя.
И будут лететь годы, осушая воды,
Храня бережно нашей любви оду.
T9 "Ода нашей любви"

Мутные, расплывчатые пятна фонарей.
Дождь. Бьётся, колотится о землю.
Лица. Много, десятки, сотни лиц.
Пустые. Равнодушные лица.
Мокрый асфальт.
Шум машин по городским магистралям.
Шаг. Второй. Третий.
Медленно, слишком медленно.
Кровь. Много крови.
Почему так много крови?
Ники.
Замер, застыл на моих руках.
Не дышит.
Почему? За что?
За что?..
***

- Нет!
Звонкий крик молнией прорезал ночную тьму. Я резко сел в кровати, рванувшись куда-то, за чем-то, почему-то… секунд десять понадобилось мне, чтобы сообразить – крик то мой. А эти видения, страшные, пугающие образы, эта боль, это отчаянное горе… просто сон.
Просто.
Сон.
- Стас, что случилось?.. – Никита приподнялся на постели, щурясь сонно; такой смешной, маленький… родной, драгоценный, любимый Никита…
Я резко заключил его в объятия, чувствуя, как мерно бьётся рядом с моим его сердце.
- Я люблю тебя, Ники!
- Эй, ты чего?.. – чуть смутившись, спросил он; и улыбнулся. Той самой, солнечной улыбкой, которая, казалось, с лёгкостью могла разогнать ночную тьму.
Я не ответил. Просто откинулся на подушки, сжимая в руке его тёплые пальцы. Прошёл, наверное, час. Никита уже сладко сопел, доверчиво уткнувшись мне в плечо, а я лежал; наблюдал за ходом теней по потолку; держал Ники за руку. Почему-то именно сейчас, в эти мгновенья, мне до сладкой, щемящей боли в груди не хотелось его отпускать.
***
Прошёл уже год. Нелёгкий год, сказать по правде. И часто бывает, что ночью мне снится сон – тот сон; я иду по ночным улицам города, с Никитой на руках, и до больницы, кажется, ещё сотни и сотни километров. События той ночи я помню смутно. Вроде бы какой-то человек – мужчина, женщина? – всё же помог мне и сидел рядом, пока врачи суетились вокруг Никиты. Успокаивал, спрашивал что-то. А я не слышал. Я сидел, глядя в пустое пространство бесконечности, и одна мысль билась в моей голове: «Живи. Ты должен жить. Пожалуйста. Живи» И так без конца, по кругу, по спирали, до тех пор, когда, наконец, из кабинета появился врач; это под утро уже было, по-моему. Усталый, взволнованный, но с радостной улыбкой на губах. Ни слова он не сказал ещё мне, а я понял, всё понял – и смех вырвался вдруг из моей груди; счастливый, лёгкий, воздушный смех. По щекам бежали слёзы. Я смеялся и плакал, каждой клеточкой ощущая свободу.
Мы свободны. Теперь – свободны.
Всю неделю, которую врач приказал Ники провести в больнице, я от него не отходил. Дни и ночи просиживал у постели, и в этой палате – этом мире – были только мы, мы двое…Как-то смутно я понимал, что проворонил сессию, что ох какие проблемы у меня будут, когда я изволю спуститься на землю с небес. Катастрофу подтвердил звонок матери, который я счёл за нужное сбросить; ибо на землю в ближайшее время возвращаться не желал.
Ну а через неделю нас забрала из больницы Никитина мама.
Для меня то сделали вопиющее исключение, её же всю неделю в палату не пускали. И вот – мы едем к Никите домой, счастливые, держась за руки и улыбаясь.
Позже, уже дома (дома…), когда Никита, слабый ещё, отправился спать, мы с его мамой сидели на кухне; лучи догорающего заката ласково касались щеки, играли языками огня на оконных стёклах.
- Что на самом деле случилось, Стас? – спросила мама Никиты, нарушив молчание. – Ко мне приходили из милиции. Сказали, что Никита убил двух подростков, Лёшу и Егора. Это правда?
И я рассказал – разве был у меня выбор? Разве мог я утаить что-то от этой доброй, широкой души женщины? Я рассказал всё; она слушала меня, не перебивая; то и дело в зелёной радужке её глаз вспыхивал ужас. А у меня в груди от тревоги сжималось сердце. Вдруг не поймёт? Вдруг осудит? Вдруг…
- Ники не убийца, - сказала женщина, развеяв все мои бесплотные страхи и сомнения. – И не был убийцей – никогда.
Всё же на этом свете есть ещё добрые люди, способные увидеть истинную правду. Слава!
- Мы хотим уехать, Анна Дмитриевна, - с улыбкой сказал я. – В Москву. Просто… нам надо уехать.
- Понимаю, - кивнула она. И, склонив голову к плечу – совсем как Никита – добавила:
- Береги его, Стас. Я знаю – он будет счастлив с тобой. Береги.
Она поняла. Она всё поняла про нас – и, быть может, ещё раньше сегодняшнего дня. Она знала, видела, что мы любим друг друга – и никакого упрёка; никакого осуждения, в презрении изогнутых бровей. Только поддержка. И желание, чтобы мы были счастливы – оба.
***
Москва встретила нас знойным воздухом лета, шумными толпами людей, потоками машин по магистралям; всё почти так же, как в Питере, почти… только это новый город. Новая жизнь. Новый путь, по которому всегда и во все времена мы будем шагать плечом к плечу. Рядом. Вместе.
С покупкой квартиры нам, опять же, помогла Никитина мама. Не знаю, не представляю даже, откуда у неё такие деньги. Но эти две комнаты, светлые, тёплые, эти ванная и кухня… они наши, и как же, чёрт возьми, приятно возвращаться сюда по вечерам!
Наверное, стоит объяснить причины нашего переезда. Вовсе не проблемы с законом, нет – их лёгкой рукой разрешил Костик. Позже нам рассказывали, что он поведал милиционерам истинную историю произошедшего. Ничего не утаив. О настоящих причинах, толкнувших Никиту на убийство. О наркотиках. О Рите. Разборка фактов и деталей длилась долго. Почти два месяца. Допросы, вопросы, визиты, свидетели, родители, слова, фразы, звуки… Всё мелькало перед моими глазами, будто страшный, чересчур затянувшийся сон. Хочешь свободы, да нет сил проснуться.
Но наконец всё закончилось. Поступок Никиты посчитали самообороной; сняли с него всяческие обвинения. Со мной – ровно то же самое. Нас отпустили, оправдали; и мы решили уехать. От прошлого, от воспоминаний. От боли и совести.
Идея найти новый дом принадлежала мне. Потому что я видел – как страдает Никита. Мы оба убили, защищая один жизнь другого; но если для меня Димка был всего лишь бездушным негодяем, то для Никиты… для Никиты и он, и Лёха с Егором оставались прежде всего друзьями. Потом уже – преступниками.
Но мои надежды оправдались – новый мир, новая жизнь настолько захватили Никиту, что призрак грусти почти растаял в его небесных глазах. Едва ли ни каждый день таскал он меня на экскурсии по Москве, ну и, разумеется, с головой окунулся в учёбу. Да, кстати, Никита всё же сдал экзамены; путём бесчисленных просьб, доводов и уговоров удалось убедить высшее начальство позволить Никите сдать их позже – намного позже – остальных. Он сдал. Как и ожидалось – блестяще.
Закончил школу Ники уже здесь, в Москве; а теперь он учится в университете. Одном со мной университете. МГУ, на редкость круто для меня. Думал, экзамены не сдам. Но любовь Никиты, поддержка и тепло Никиты, как ни странно, вдохнули в меня новые силы; силы взяться за учебники и хорошенько повторить то, что забыл или не знал вовсе.
Прощай, педагогический колледж, не рад был нашему знакомству. Теперь я учусь на факультете журналистики – шаг; маленький, но ощутимый шаг к заветной мечте. И это, признаться, потрясающее чувство – идти по пути, который ты сам себе выбрал. Не мама, не кто-либо другой со стороны. Ты сам.
А Ники учится со мной; правда, двумя курсами ниже и на другом факультете – психологии. Теперь мы вместе; вместе идём на занятия, возвращаемся домой, а вечером… вечером я часто сижу с кружкой крепкого кофе на диване и смотрю на Никиту. Тонкая, стройная фигура, светлые пряди спадают на клетчатые листки тетради, губа сосредоточенно закушена. Я сижу, смотрю; и тёплое, обжигающе-горячее чувство счастья струится по венам, разносится в каждый уголок моего тела. Я сижу и думаю, что вот теперь, только теперь у меня есть настоящая семья. Не мать, ни отец не сумели стать для меня родными; это удалось лишь мальчику с солнечной улыбкой.
Мы не вспоминаем о прошлом. Это единственная, пожалуй, тема из разряда запретных в наших разговорах. Но я вижу порой слёзы в глазах Никиты; он думает, вспоминает… И вроде почти забыл, но… это «почти» преследует нас, будто ночное видение; неотступно преследует шаг за шагом… И я стараюсь; всеми силами души стараюсь помочь Никите забыть – по-настоящему.
Всё осталось в прошлом. Частенько Ники говорит по телефону с Ритой и даже собирается пригласить её к нам на летние каникулы. Может быть, она всё ещё любит его; эта девочка, которая столько сделала для нас… Я с усмешкой вспоминаю те дни, когда ревновал, ревновал до дрожи в пальцах и злости. Теперь же Рита – самый желанный гость в нашем доме.
Ну а Костик…
Я ничего не слышал о нём с того лета. Знаю только от Ритки, что он ушёл в другую школу и, кажется, при первом шансе собирается уехать из Питера. Понимаю. Не осуждаю. Да и не думаю о нём особо, если честно. Просто пытаюсь понять – почему? Почему этот простой и добрый по сути мальчишка стал пособником убийц? Ответ на сей вопрос дала мне Рита. Сказала однажды:
- Знаешь, Стас, а я слышала, как Димка угрожал Костику – расскажу всем о твоём баловстве с наркотиками, если помогать нам не будешь.
Вот так. Костик трус – обычный трус, в страхе за свою шкуру ставший негодяем. Но он вовремя спохватился и стал на путь истинный; флажок ему в руки, скатертью дорога, аминь. Может, когда-нибудь он и сумеет забыть о прошлом, сумеет без стыда смотреть людям в глаза. Правда, мы об этом никогда не узнаем.
А вот о Димке я, пожалуй, думаю слишком часто. Всё пытаюсь понять, сообразить, постигнуть – почему он так настойчиво, с таким удовольствием рушил Никите жизнь? Разве не помогал ему Ники, не выручил когда-то из большой беды? Вспоминаются слова, произнесённые Димкой на мосту: «Он не имеет права любить». И другие, ещё Никите сказанные в тёмном подвале: «Я люблю тебя! Я люблю тебя, слышишь, Никита?!» И приходит мысль – а может, Димка действительно любил? Каким-то странным, изощрённым видом чувства; которое не дало ему смириться с тем, что Ники и я - вместе. Наверное, он хотел таким образом отомстить Никите, отнять всё, разбить, уничтожить. Но скажите мне, господа – разве это любовь? Разве любовь не есть желание счастья человеку, которого любишь?
Мне остаётся только гадать. Ведь Димка погиб, и никогда, никогда уже я не узнаю верного ответа.
Так и живём – год, три месяца и одиннадцать дней. Да, я дурачок, я считаю дни. Потому что каждый день рядом с Никитой – сокровище. Каждый поцелуй. Каждый взгляд осколков неба. Каждая улыбка с искорками солнца.
Я счастлив. Только сейчас, пожалуй, я в полной мере ощутил значение этого слова. Счастье, господа, - быть рядом с любимым человеком. Делить с ним череду серых – ярких, радужных – будней; повседневные дела; заботы и проблемы. Просто жить с ним вместе, храня общий, уютный и ласковый, мирок.
Мы не расстанемся. Я уверен теперь – мы не расстанемся. Ибо могут ли люди, пережившие вместе смерть, предательство и боль, когда-нибудь расстаться?
Однажды я обязательно запишу эту историю. Не талантливый я писатель, вовсе нет; но в груди моей щемит, пылает жаркий огонь – счастья. Вечный огонь. И просто хочется рассказать людям, что любовь, в конце концов, как бы трудно не было, побеждает всё.

@темы: творчество