You're my obsession
My fetish, my religion
My confusion, my obsession
The one I want tonight
You're my obsession
The question and conclusion
You are, you are, you are
My fetish you are

@темы: музыка

---

Хочу летних ночей дома, когда в открытое окно рядом со мной пахнет чем-то свежим и сладким. Запах ночи. Там уйма всего может быть - и деревья, и дым, и пыль, но все вместе - запах ночи. Летней. Как в прошлом году... Сидеть возле окна, смотреть Сказку - взахлеб, до пяти утра, когда уже рассвет, когда птицы поют, смотреть и писать в твиттер "а я слушаю, как поют птицы, и встречаю рассвет". Смотреть Сказку, а потом всякие нарезки по ней, и гореть, и болтать про нее всем-всем-всем, кто готов выслушать.
Хочу летних ночей на даче, в комнате под крышей, когда всё уже спит, только собаки лают где-то там и ветер стучит в окно. Сидеть в слабом свете ноутбука и писать фанфики по питерофеликсу, писать не останавливаясь, а потом видеть этих чудных мальчишек во сне. Гореть. Отчаянно желать за одну ночь написать все-все-все, что приходит в голову, а это тьмы и тьмы. Спускаться по лестнице в сумрак дома, тихо ступать по полу и бояться вздохнуть лишний раз - никто, может, и не проснется, но ведь так здорово.
Эй, лето, приходи поскорее.

@темы: мысли вслух

---

There's a place out there for us,
More than just a prayer
Or anything we ever dreamed of.
So if you feel like giving up
Cause you don't fit in down here,
Fear is crashing in,
Close your eyes and take my hand.

We can be the kings and queens
Of anything if we believe.
It’s written in the stars that shine above,

A world where you and I belong,
Where faith and love will keep us strong,
Exactly who we are is just enough
There's a place for us,
There's a place for us.

Where the water meets the sky,
Where your heart is free
And hope comes back to life,
Where these broken hands
Are whole again,
We will find what we've been waiting for,
We were made for so much more

We can be the kings and queens
Of anything if we believe.
It's written in the stars that shine above,

A world where you and I belong,
Where faith and love will keep us strong,
Exactly who we are is just enough,
There's a place for us,
There's a place for us

So hold on, hold on,
There's a place for us

We can be the kings and queens
Of anything if we believe.
It's written in the stars that shine above,

A world where you and I belong,
Where faith and love will keep us strong,
Exactly who we are is just enough,
Exactly who we are is just enough,
There's a place for us.

@темы: нарния, музыка

---

Такое чувство, что, чем больше важных вещей происходит во мне и со мной, тем меньше я про них пишу. А писать-то хочется, вот что самое грустное. Хочется, но не можется. Ищу слова, фразы, оттенки, но... без особого успеха. Отвыкла говорить с собой и про себя? Пожалуй. Помоги мне, блокнот с Фрейдом на обложке *спасибо, тиран!* - Фрейд так и требует, чтобы я в этом блокноте проводила тщательный психоанализ себя. Как раз самое время.
Было, было... много всего было. Фильмы, книги, безумный Naruto, новые проекты (как будто старых мне мало, они ведь и близко не закончены), корейская музыка, поющие детки, и обо всем этом надо бы написать, надо пищать, кричать, но я не могу. Силы пропадают. Открываю запись в дневнике, она смотрит на меня, я на нее, закрываю запись. Страшная нехватка слов. То все слишком ужасно, то слишком хорошо, и ни на один случай слов нет. Ну что ж такое...
Была Москва. Такая внезапная поездка. Я просто вдруг решила, что хочу поехать в Москву. На школьных каникулах. В итоге они оказались не совсем каникулами - говорят, что в первый раз за все время лицей работает на каникулах, ну конечно, когда еще это могло случиться, если не сейчас .____. Но мы с Реньей верили, что мироздание снизойдет, и оно снизошло. Нервы. Сплошные нервы неделю-две до срока, попытка отпроситься у завуча (бесполезная), сдача одних билетов, покупка других, ругань с мамой, которая вдруг решила, что Москва мне и вовсе-то не нужна... Просто без сил уже садилась на поезд. Но, хехей, мироздание все-таки на моей стороне!
Девять часов в поезде - это сказка. Кто-то не любит долгий путь, а я обожаю, тем более ехать в одиночку было интересно, необычно и совсем не страшно. Почти всю дорогу место напротив меня оставалось пустым. Но под конец пришел какой-то мальчик, даже три мальчика, и они злостно упарывались до самой Москвы. Ладно, они не мешали мне читать взахлеб две книги - Пратчетта и наконец "Минуты будничного счастья". Со мной еще был творческий блокнот, но вот творчеству как раз очень не по душе упоротые мальчики.
Мой Теле 2 в Москве отсутствует. Я еще в прошлый раз на это ругалась, но благополучно об этом забыла. Теперь у меня есть местная сим-ка - чем не повод поехать еще раз? На вокзале меня встретили и повезли в какое-то Выхино - да уж, точно область между Чистилищем и Адом, о которой просто забыл написать Данте. О, эти прекрасные Люберецкие поля! Никогда не забуду. Двадцатый этаж, упоротый дом, где живут корейцы, книги на подоконнике и вместе с Наной очень милый хен :3 Дом чуть-чуть слишком упоротый для меня, но я так не смеялась, наверное, вообще ни разу в жизни.
Первый день - поездка в прославленный Библио-Глобус. Он был бы неподражаемо прекрасен, если бы не цены. Я на них посмотрела и решила, что книги буду покупать в Питере. Зато там такое необычное оформление, и куча книг, и "Источник" одним томом (т.т), и выбор громадный, и минус первый этаж со всякими чудесами для рукотворчества *-* Потом был аниме-магазин. А я тысячу лет не была в аниме-магазинах. Это рай. Манга, манга, легионы манг, а еще фигурки, кружки, плакаты, все, что душе отаку угодно, намного больше, чем во всех питерских магазинах. Мой личный улов, правда, не густ, всего лишь значок с Конохой, но это ведь значок с Конохой! Гордо ношу его на сумке :3
Потом был торговый центр с Халком в фартучке и неудачной попыткой его сфоткать - помешал суровый охранник. Макдональдс с кучей вредной еды. И разговоры. Самое волшебное, что только может быть. Наконец говорить, выговаривать все важное и главное вслух, искать слова, облекать в них чувства и мысли - и пусть очень плохо, пусть с запинками, но это и в самом деле здорово. Я хочу еще. Я хочу научиться говорить обо всем этом. И не здесь, а лично. Человеку, который слушает и понимает.
Вечером был дикий упорос с фотографиями и корейцами, а второй день мы тихо-мирно провели дома с "Властелином колец". Это лучшая экранизация в мире. Я не найду слов, чтобы сказать, как я ее люблю. Сразу и бесповоротно люблю. Надо было прочитать книги, войти в этот дивный мир Средиземья, чтобы оценить, как точно и хорошо он передан в фильмах. А уж тем более в режиссерских версиях. Сколько нужных сцен вырезали, эх, вы.
Третий день - встреча с моим тираническим другом. И он няшен до невозможности :3 Встреча, конечно, началась с того, что мы стояли по разные стороны храма, куда ж без этого, но потом нашлись и начали наш долгий путь по ярким местам Москвы. Часть из них я помню по нашим с тетей прогулкам - парк Горького, например, очень грустно выглядит весной. Но было и новое, а именно - наконец открытая часть парка современного искусства, где было много Лениных-Сталиных и Тайвин Ланнистер в анимагической форме, огромный памятник Петру I (кто там говорит, что он ужасен и не патриотичен? вы ничего не понимаете в этой жизни), дом с трубами, похожий на фабрику алхимика, а на деле оказавшийся кинотеатром - трубы стояли отдельно и вообще у другого здания. И был мой тиранический друг с его аурой извращения и безумия ;D Как-то мимоходом мы состряпали кроссовер Сталина со Станнисом (заговоры, революция, любовь на фоне второй мировой) и Сказки с Голодными играми (Питер-Пит и испытания для Феликса в виде Игр). Было много-много разговоров обо всем на свете, и так здорово говорить с тиранчиком, просто не прекращала бы никогда *-* И блокнот, блокнот с чистыми страницами и как-будто-старой бумагой, я не ожидала его получить, спасибо еще раз *о*
Обратный путь был лучше, потому что поезд с сидячими местами, которого я очень боялась, был просто дивным поездом. Новый, красивый вагон, как салон самолета, удобные кресла и, опять же, отсутствие соседей. Потом, правда, ночью в каких-то Тверях подсел ко мне мальчик и чуть не упал на мое кресло во сне. Я хотела читать Перумова, но со светом творились очень странные вещи. Раз пять его включили-выключили, при том ночью, при том без повода и предупреждения. Да я и не спала толком - принимала музыкальные ванны с поэтами, а это всегда самая лучшая музыка для поезда. Метро открывается в 5:30, мы приехали чуть раньше и стояли дружной толпой у входа.
Это были три дня упоротого дома, плакатов с корейцами (изучала по утрам, лежа в кровати), безумия, еще раз безумия, душевных разговоров, Москвы, московского метро (любовь), Люберецких полей, странной системы оплаты проезда... Конечно, с непривычки кое-что дается мне тяжело, но я хочу еще раз. Правда. Живое общение, осознание себя вместе с другим человеком... это странное для меня, немного пугающее, но очень хорошее чувство.
А сейчас вот грядут экзамены. Страшные. Четыре штуки, из которых я уверена, пожалуй, в одном, и то лишь потому, что к нему надо сделать три презентации и спать спокойно. Дальше - хуже. Стиховедение, мой бесконечно любимый предмет, я сдам, уже хоть сейчас, только вот учебник все-таки нужно прочесть, закрепить то, что помню и понимаю с занятий. Литература - страшней, там много книг, а у меня только две есть в бумажном виде. Ну, ничего, записи обо всех есть в тетрадках с колледжа, так что прорвемся. А вот русский - это кошмар. Кроме того, что надо охватить и понять всю эту адскую фонетику (не люблю, не хочу), меня ждет методичка с кучей заданий, опять же учебник и 70 карточек не пойми о чем. Учиться, учиться, учиться... буду носить с собой учебники в школу и там перед работой читать. С ума бы не сойти только.
Опять на работе ерунда какая-то началась. Я не хочу об этом ни писать, ни думать. Но, кажется, и правда пора бы искать другую работу. Другую школу, скорее, все-таки детки - мое. Не могу, не могу ходить туда с чувством не-комфорта и боязнью, что вот опять мне скажут, что я не сделала, сделала недостаточно... Да что вы еще от меня хотите, люди? Угомонитесь уже.
Загорелась новым рассказом. Загорелась ни на шутку. И моя семейка мне уже такая родная, что как будто мы тысячу лет вместе. Хотя... так, по сути, и есть. Сколько там месяцев-лет назад я задумала написать об этом? Года два, точно. И это меня убеждает опять, что каждой истории - свое время. И все они будут написаны рано или поздно. Они приходят, уходят, а потом приходят снова, потому что, по сути, никуда и не уходили. Я горю ей. Я так ей горю, что готова отложить все экзамены ради того, чтобы работать над ней. Но так, конечно, нельзя, и я страдаю. Зато блокнот заполняется. Семейным древом, набросками, идеями по сюжету, портретами героев, и все то ручкой, то карандашом на полях, то подчеркнуто, то выделено жирно, то приписано мелкими буковками снизу, и все ползет в разные стороны от первой страницы, вперед и назад по блокноту. Я горю, и я счастлива. Даже СГФ не вызывает у меня сейчас таких ярких чувств, как семейка. Значит, ей быть, точно быть, и как можно скорее. Ночами бессонными писать буду, но напишу.
Порой иду по улице и вдруг где-то на моменте, когда щурюсь на солнце, ловлю себя на мысли - да ты и правда наконец идешь своим путем, Рэйн. Ты и правда изменилась. Это ярко чувствуется хотя бы в том, что я не могу делать многие вещи - неправильные, не мои, - которые делала раньше. Не могу, и все. Отвращает от них то самое "изменилась". Фильтр такой, отсеивает все не нужное, лишнее, мешающее. Хочу дышать свободно. Хочу жить.
Надо говорить себе правду и только правду и расширять свое личное пространство. Поищу что-то философское и творческое в моем городе. Найду и пойду. Где еще, в конце концов, искать моих философов-волшебников-творцов? А искать надо. Мне так их не хватает, этих еще незримых людей. Собеседников. Какая-то страшная, тяжелая стока по духовному общению. Как никогда хочу говорить, выговаривать, облекать в слова все-все-все, что происходит, просто говорить - но не в дневник.
Много чего хочу. А поездка в Москву как-то изменила направление от пассивного хотения до некоего изумленного осознания "о боги, да я ведь могу!". И правда. Могу ведь. Пошла и сделала. Ничего трудного. Ничего невозможного. Встала и поехала в Ковров к Ире. Встала и записалась на какие-нибудь творческие курсы. Пошла и прыгнула с парашютом, в конце концов. Пошла и написала книгу. Так было всегда, но теперь я чувствую не только хотение и предчувствие больших возможностей, а силы. Я-могу. Не в идеале, не в перспективе, даже не Рэйн-будущая, а вот та, которая сейчас. Все могу. Я не слабая. И незачем обвинять себя в слабости - это неправда. Я не слабая. Но хочу стать еще более сильной, вот что.

@темы: мысли вслух, люди и я

---

"Прощай, печаль", Франсуаза Саган

Не могу пройти мимо книг о том, как человек, узнавший, что жить ему осталось совсем чуть-чуть, что-то осознает и меняет в себе и живет это самое "чуть-чуть" как-то иначе, чем до сих пор. Интерес к содержанию книги совпал с интересом к автору. Я пока не оставляю надежд, что Франсуаза Саган чем-то зацепит меня - во всяком случае, здесь напрашивалась история о чем-то поважней, чем просто любовь, печаль и глупые люди.
Ну что ж, я разочарована и, скорей всего, не стану читать этого автора еще. Меня вообще во всех ее книгах преследует некое смутное разочарование. Я всегда жду чего-то. Чего-то, что в итоге не получаю. Может, большей глубины, большего охвата тем, может, каких-то новых, более обширных смыслов, по-настоящему близких мне. Ни в одной из трех книг, что я прочитала у Саган, этого нет. Есть многое другое, что-то хорошее и привлекательное есть, а вот именно этого - нет. К сожалению. И, допустим, с двумя другими книгами я более-менее нашла общий язык, а в этой я не вижу раскрытия очень важной и сильной темы, одной из самых важных и сильных в принципе, и это меня, пожалуй, совсем отводит от Франсуазы Саган.
А ведь так много хотелось получить. И так много можно было получить. Живет себе Матье, эгоист и циник, с женой и любовницей, любимый всеми вокруг, живет и никаких печалей не знает. И вдруг - диагноз. Который с ног на голову переворачивает его узкий, на своей персоне замкнутый мирок. И как-то вдруг оказывается, что в трудную минуту никто не подаст Матье руки. Никто не готов разделить с ним это тяжкое горе. Никому, по сути, не станет слишком уж печально и тоскливо, если Матье умрет. Одинокий Матье осознает, что все его друзья, в сущности, ни разу ему не родственная душа. И он сам ни в чьей жизни не занимает такого важного места, чтоб его отсутствие могло как-то омрачить эту самую жизнь. Крах прежнего мира, необходимость строить на обломках новый, полностью менять себя, и все это - за один день. Хорошая завязка. Очень хорошая. Тут бы и начаться изменениям, осознаниям, озарениям, тут бы Матье и взяться за ум, сломать все привычные схемы своего поведения...
Нет. Всю книгу, весь свой страшный и горький день Матье только и делает, что ищет жалость к себе во всех окружающих. Он не измениться хочет, не прожить с достоинством тот краткий отрезок, что ему еще остался. Он хочет сочувствия и жалости. Чтобы чья-то добрая, нежная рука прижала его к себе и позаботилась о нем. Чтобы ласкала, утешала, голубила, сняв с него самого все тревоги и всю ответственность за эти шесть месяцев. Я не помню, чтоб хоть раз в потоке жалоб и сожалений о бедном, несчастном себе у него проскочила ясная и четкая мысль - я буду другим, я иначе проживу остаток своей жизни, я изменюсь. Нет. Матье, конечно, много думает, но это очень странные, туда-сюда скачущие мысли, из крайности в крайность, без четких очертаний, он просто думает обо всем подряд, а в основе этих мыслей - жалость к себе и потребность в жалости к себе от других. Вот и все. Он ноет, плачет, сетует, ищет сочувствия у жены и любовницы, а потом вдруг вспоминает свою прежнюю любовь, одну настоящую любовь за все время, и идет к ней. Зачем? Чтобы она его пожалела. Чтобы ласкала, утешала, голубила. Все.
Конец, конечно, замечательный. Я как раз думала о вероятности внезапного излечения Матье - и последствиях этого страшного дня. Но, чем дальше читала, тем меньше была уверена, что какие-то последствия будут. Такое чувство, что все герои Саган, пережив психологическое потрясение, живут с ним какое-то время, а потом тихо и мирно о нем забывают. Вот и Матье, пожалуй, будет помнить о всех полетах мысли, что он пережил за этот день, но вот окажут ли они влияние на него - всерьез, крепко, по-настоящему? Ох, не уверена. Я просто не вижу в нем чистой и правильной любви к Матильде. Какую можно было бы ожидать, раз он заново осознал себя, раз он хочет (якобы) стать другим человеком. Он думает о Матильде - но в ключе себя самого. Матильда такая хорошая, добрая, прекрасная, но именно потому, что заботится о нем и понимает его. Я, я, я, сплошное местоимение "я" во всем, что делает и думает Матье. Эгоист. Безнадежный. Сомневаюсь, что даже такое потрясение, как близкая смерть и спасение от нее, излечат Матье от этого эгоизма.
Я ожидала увидеть другую историю. Более глубокую, более сильную. О чем-то кроме бесконечных жалоб замкнутого на себе человека. Да, язык у Саган по-прежнему легкий, приятный, сдержанный, но все-таки не хватает, не хватает чего-то в ее книгах, и я, наверное, больше не буду ее читать. Знакомство состоялось - и хорошо.

@темы: книги

---

"Немного солнца в холодной воде", Франсуаза Саган

И опять Франсуаза Саган. Честно говоря, я не знаю, зачем мне читать её. Она не пишет таких вещей, которые заставляли бы меня всей душой болеть за героев, она не трогает что-то сокровенное во мне, она не говорит о том, о чем я хотела бы говорить, думать, она не помогает мне извлечь ничего стоящего для себя. Она - не мой автор. Не в том смысле, что бежать без оглядки от ужасных книг. Книги совсем не ужасные. Не зря ведь я, прочитав вполне себе с интересом "Здравствуй, грусть", иду читать что-то дальше. При том захотелось мне именно Франсуазу Саган. Я помню, как меня подкупила в первой книге невероятная краткость и емкость описаний, за которыми, между прочим, скрывается большой, не высказанный прямо объем чувств. Я хотела эту краткость. Хотела жизнь обычных, в целом, людей, их надежды, переживания, сомнения, их любовь и ненависть. Потянуло как-то отдохнуть от серьезных книг с более простыми и будничными, может.
И пускай Саган пишет о вещах довольно-таки серьезных. Я читаю ее быстро и не сказать чтобы очень глубоко. А с этой вещью было так, что главная драма, главный, по сути, итог всего, о чем я читала пару сотен страниц, оставил меня равнодушной. Не так, пожалуй... в недоумении. Я плохо отношусь к самоубийству. В этом вся проблема и заключается. Я очень плохо отношусь к самоубийству. "Немного солнца в холодной воде" - какое дивное, теплое, звучное название! - напоминает в целом "Здравствуй, грусть", и не могу сказать, что меня это сходство радует. Здесь тоже есть мужчина-эгоист. И тоже есть женщина, которая на порядок - да что там, на много порядков - выше и глубже его. И, конечно, эта женщина влюбляется в мужчину. Я не очень-то понимаю, почему, ведь она же прекрасно видела, до чего разный образ жизни они ведут, до чего разные у них мысли и желания. Она - вверху, он - внизу. Я вижу это так, и никак иначе. Несмотря на все свои путаные сомнения и чувства, так понятные мне, человеку, который тоже проходил депрессию, и ни раз, Жиль не достоин быть с такой женщиной, как Натали. Да и вообещ человек не интересный. Я не могу понять, за что она его полюбила - и не надо "любовь зла" и "у любви нет причин", в моем понимании Натали должна была искать в любимом образ своих ценностей, своих взглядов на жизнь, что-то родное себе, а Жиль разве хоть где-то, хоть в чем-то близок ей? Нет. Они просто любят друг друга. И больше ничего общего у них нет. Я не могу понять этого. Не могу понять, как такая связь, не имеющая оснований, держится, как она может заставить сильную, цельную женщину покончить с жизнью.
И вот он и есть, тот вид самоубийства, который я не понимаю, не принимаю, который возмущает меня до глубины души. Пожалуй, другая женщина-самоубийца, Анна, покончившая с собой при таких же примерно обстоятельствах, иначе поступить не могла. Но здесь я не вижу оснований, почему другого выхода не было у Натали. Получается, Жиль - ее свет и смысл. И без него она не знает, зачем жить. Но ведь все, что мы знаем о Натали, о ее духовных, интеллектуальных качествах, противоречит этому. Много раз и брат, и она сама, и прочие близкие ей люди говорят, что Натали - цельная личность. Так почему же эта цельная, действительно цельная и глубокая натура не смогла найти что-то, ради чего ей надо жить? Почему свела все свое существование к мужчине, который и любит-то ее мало, и не понимает ее, и душевно ей совсем не близок? И что, в конце концов, значит - у нее не было никого, кроме Жиля? А как же брат? Как же умные, духовные люди, с которыми ей хоть было о чем поговорить? Я бы поняла самоубийство в случае, если б Жиль для одинокой, непонятой миром Натали отражал ее ценности, был ее единственным духовным собеседником, а после вдруг оставил ее. Я бы поняла и даже пожалела бы Натали. Но так ее поступок вызывает лишь странное недоумение. Как будто меня обманули, создав хороший и глубокий образ, а потом одним махом уничтожив его. Как будто всю книгу была одна Натали, а в конце - другая.
Ну а в целом суть этой книги - что Жиль, второе воплощение Сесиль и ее отца, очень нехороший человек. Он вроде бы тоже, как и те, не хотел ничего дурного. Он эгоист, но такой... безобидный, кажется. Живет своей привычной жизнью, живет в своем устоявшемся мирке, и то, что этот мир колышет и меняет, сразу вызывает в нем инстинктивное отторжение. И он хочет вернуть все назад. Когда было проще и свободней. Он не готов принять такие перемены - да и не хочет, по правде говоря. Он и не любил Натали так, как она заслуживает, чтобы ее любили. Это был не союз души с душой - конечно, нет, если души не созвучны, если они не будут родными по своему складу никогда. Жиль, конечно, любил Натали, как-то по-своему, половинчато, поверхностно, и как жаль, что, воскресив его, эти отношения погубили ее, хотя нет и вопроса о том, кто больше заслуживал счастья. И, опять же, как в первой книге Саган, неизвестно, что там, за границей сюжета, будет с Жилем. Изменится ли он? Осознает ли заново себя и свое отношение к людям? Сомневаюсь. Скорей всего, он, как Сесиль и ее отец, будет тихо грустить и чувствовать свою вину, но очень быстро вернется в свой привычный и легкий круг. А образ прекрасной Натали отступит в прошлое. Как жаль. Как все-таки жаль.
Ну, что ж, я получила от книги Саган, что хотела, - краткость изложения, в целом приятный язык, людей с их обычной жизнью и чувствами. Но я не буду любить этого автора и уж тем более превозносить его. Автор хороший. Но вообще-то обычный. Я не совсем понимаю, почему Франсуазу Саган зовут самой яркой личностью ее поколения. Ее романы хороши, она глубоко и верно передает чувства людей, в частности - мужчин, что не может не удивлять, но, в сущности, это и все. Я не могу сказать, что не люблю Саган, не могу сказать, что люблю. Пожалуй, отношусь к ней спокойно и ровно. И уже не так уверена, что мне надо дальше ее читать.

@темы: книги

---

Это просто внезапная зарисовка по моим волшебным ребятам. Боги... как я люблю их, как я хочу их писать!

***

Мои волшебники

Закатное солнце пряталось за верхушками дальних лесов, оставляя за собой горящую полоску по кромке неба, а рыжий свет, уже готовясь совсем угаснуть, праздно бродил по суровым горам. Алишер смотрел на него, щурясь и прикрывая глаза ладонью, потому что не мог не смотреть, потому что любил этот рыжий свет солнца на закате больше всего. Сквозь последние лучи, такие яркие, мягко и спокойно сияющие, как не бывает ни в один другой момент дня, Алишер смотрел на леса и цепочку гор, тихо наблюдая за своими волшебниками.
Они сидели у трескучего костра, чуть поодаль, и, почти не разбирая слов, Алишер ясно слышал веселое и беспечное чередование их голосов. Кто-то шутил — наверное, Леон, у которого за маской равнодушия ко всему на свете нашлось дивное чувство юмора, - а другие радостно смеялись шутке, может быть, даже не потому, что шутка была смешная, а потому, что они просто были рады смеяться. Как долго в их жизни не было смеха? Очень, очень долго. Порой отчаиваясь, порой пребывая на грани того, чтоб потерять веру и в себя, и в них, и в мир, Алишер научил этих детей находить удовольствие в смехе. Без повода. Без разумной причины. Он научил их делать что-то просто так — потому, что от этого на душе тепло и хорошо.
Они сидели у трескучего огня, протянув к нему руки, чтоб согреться, и хоровод неверных теней плясал у них на лицах вместе с рыжим светом солнца, почти угасшего за далекими лесами. Тишина и спокойствие, как стражи-невидимки, стояли вокруг них, оберегая хрупкий мир в душе детей — мир, вроде бы утраченный навсегда, но обретенный вновь благодаря музыке и друг другу. И благодаря ему. Алишер смотрел на волшебников и не чувствовал своей заслуги в том, как они изменились, хотя, конечно, нельзя было узнать тех угрюмых одиночек в этом звонком смехе, в этом живом, не иссякающем разговоре. Алишер смотрел на них с тихой улыбкой, подмечая жизнь на лицах, прежде мертвых и безразличных ко всему, подмечая жизнь в голосах и движениях, во всем — и вспоминая весь их долгий и тернистый путь.
Они многое пережили, чтоб сидеть сейчас у трескучего огня и смеяться своеобразным шуткам Леона. Они многое сломали в себе, чтоб стать иными, - а прежде многое сломали в них, сломал этот разумный, насквозь рациональный мир, где никто и ничего не делал без ощутимой выгоды. Ради того, что считалось разумным, у этих детей отобрали семью, любовь и тепло. Алишер очень ясно помнил их первую встречу, помнил свой беспечный и дружеский голос, свои попытки нащупать ниточку доверия к их сердцам, свое желание показать им, что условности и рамки совсем не нужны, что он хочет не стать на место их прежних жестоких наставников, а быть им другом, отцом, но... Он увидел тогда в ответ одинаковое безразличие на лицах детей. Безразличие с ноткой недоумения — они просто не понимали, что он хочет от них, они просто не умели жить иначе, чем жили, потому что никто и никогда не показывал им, что бывает другая жизнь, а даже если показывал — они, не без помощи этого разумного мира, уже давно позабыли о том.
Позабыли, да не полностью. Алишер знал, что где-то в душе каждого из них живут воспоминания о прошлом. О семье. У них была семья. Теплые руки матерей обнимали их, добрый голос читал сказки ночью — и отзвук тепла, отзвук настоящего, неразумного, не несущего ни выгоды, ни пользы чувства притаился внутри, почти готовый погибнуть. Алишер помнил этот долгий и тернистый путь. Как он медленно, с болью, с отчаянием, с потерей веры в себя и в них искал заветные ключики к сердцам своих волшебников. Как он медленно, вопреки твердому их убеждению, что не бывает иначе, не бывает и не будет, не может быть, уверял их в своей любви. Дарил им то, что было у них отнято много лет назад разумным миром — родительскую любовь. Одинокие дети... они стали его родными детьми, и он любил их, как отец, а они, в конце концов, меняя себя и друг друга, полюбили его в ответ. Они изменились. До неузнаваемости. Ничего общего не было у тех одиноких детей с детьми, сидящими сейчас в свете гаснущего солнца и смеющимися так беспечно и весело, будто в мире нет ни боли, ни бед.
Алишер смотрел на их лица, с которых совсем исчезла боль, и чаще, чем на других, его взгляд останавливался на Люке. Люк. Одинокий мальчик, у которого никогда не было семьи. Он был упрямо, твердо, непоколебимо недоверчив, он кричал на Алишера и подозревал его в тайных умыслах даже тогда, когда Джейн, Леон и Эва открыли ему свои сердца. Он кричал, вызывающе вздергивал подбородок, смотрел с дерзким, больным недоверием, с яростью, с чистой ненавистью, он не хотел, боялся любить Алишера, снова подпускать к себе и снова терять, страдать. Люк мрачно и презрительно хмыкал, видя, как другие ребята смеются с Алишером, отворачивался и уходил, как бы говоря, что никогда и ни за что не подойдет к нему близко — а теперь смеется сам. Радостным, беспечным смехом. Он сидит у костра, чуть подавшись вперед, к Джейн, к девушке, которую полюбил — Алишер, видя все, что было связано с Люком, не мог этого не заметить, - и внимательно слушает ее рассказ, внимательно глядит в ее некрасивое лицо, а для него, конечно, самое прекрасное лицо на свете. Он тихо улыбается, на мгновение подняв глаза к небу над головой — к небу, которое наконец научился видеть и любить. Он смеется. И Алишер подумал, без печали вспоминая все, что был вынужден пережить сам, вспоминая все канавы, в которых лежал, ища веру и надежду в небе, вспоминая всю боль, все отчаяние, а их с лихвой набралось за годы странствий... Алишер подумал — стоило пережить всю боль и все отчаяние и даже больше, чтобы увидеть улыбку на лице этого мальчика.
Алишер называл своих ребят волшебниками, хоть они только-только открыли для себя магию музыки, хоть они только-только начинали понимать, что их музыка греет сердца людей и дарит им счастье. Он называл их волшебниками тихо, про себя, в мыслях или на страницах в дневнике — чувствуя, что когда-нибудь, пройдя до конца эту трудную, тернистую, часто ведущую к тупикам и обрывам дорогу, они будут творить настоящее волшебство. Они пробудят магию, спящую в недрах этого несчастного мира. Они пойдут по нему, расцвечивая все вокруг себя искрами магии, даруя надежду и веру тем, кто почти потерял их, воскрешая в тех, кто потерял давным-давно, кто даже не знал, что можно надеяться и верить. Они будут играть и согревать людей своей музыкой, они станут настоящими волшебниками — именно поэтому они уже волшебники. Волшебники в начале пути. А дальше по дороге, когда не будет Алишера, их поведет Люк.
В этот тихий и мирный вечер, в мягко-сиреневых сумерках, пришедших на смену заката, боль не тревожила Алишера. Она редко оставляла его в покое, вдруг скручивая в тяжкий узел все внутри, так, что и вздохнуть спокойно было нельзя — в такие моменты, уйдя в сторону от своих волшебников, Алишер стоял, низко склонив голову, и беспомощно хватал ртом воздух, пока наконец, помучив его как следует, боль не уходила, чтобы так же внезапно вернуться в неподходящий момент. В этот тихий вечер он чувствовал себя совсем здоровым — хоть и знал, что это, к сожалению, не так. Впрочем, и прежде, и сейчас Алишер не испытывал никаких сожалений. Он сидел чуть поодаль от трескучего костра, который в сумерках разгорался все ярче и жарче, и смотрел на своих волшебников, которые теперь лежали, заложив руки за голову, и чертили узоры в ночном небе. Они лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу, Люк как-то неловко, но крепко прижимал к себе Джейн, Джейн, в свою очередь, держала в руке хрупкую ладошку Эвы, а Эва и Леон соприкасались тело к телу так, будто были одним неделимым существом.
Покой и тишина окутывали волшебников. Не только покой и тишина природы, а их собственный душевный покой, собственная душевная тишина. Они были вместе. Они были счастливы. Они знали, что рядом — их наставник, их друг, их отец, они ждали, когда он опустится на землю возле них и будет показывать новые незнакомые созвездия над головой, рассказывать волшебную историю про каждое из них. И Алишер чувствовал тот же покой в сердце — тихий, ровный покой с невероятной нежностью к своим детям, и, даже приди сейчас беспощадная боль, он не ощутил бы себя несчастным, не ощутил бы ни страха, ни тревоги. Чего ему бояться, в самом деле? Он сделал то, что должен был сделать в этом мире. Он согрел этих одиноких детей. Он помог им найти магию. А болезнь... она не заберет его. До тех пор, пока он не завершит свое дело.
И сейчас он думал, глядя на тесный кружок силуэтов возле ярко горящего костра: «Вы были не правы, создатели. Этот мир не погиб. Он никогда не погибнет. Они не позволят этому случиться. Я научу их... научу дарить счастье людям своей музыкой. Они хотят уйти. Хотят спрятаться там, где не будет ни боли, ни страданий, подальше от этого мира, который они, как вы, считают умершим безвозвратно. Но вы не правы... и они не правы... Магия есть. Надежда есть. И небо всегда с нами. Я научу их. И они никогда не оставят этот мир на произвол судьбы. Они будут освещать его своей музыкой... и когда-нибудь Люк передаст мою арфу своим детям, как мне ее передал старый музыкант давным-давно. И эта цепочка не прервется. Магия есть — и никогда больше не исчезнет из нашего мира. Он прекрасен, создатели, разве вы не видите? Он прекрасен, этот мир. Я люблю его. И я люблю вас, мои волшебники. Живите. Играйте. Творите свое волшебство»
Со счастливой улыбкой на губах Алишер поднялся с земли и пошел к своим детям.

@темы: творчество, волшебники

---

"Пехотная баллада", Терри Пратчетт

Хватит молиться и просить, хватит воздевать руки, которые могли бы дать вам все, о чем вы просите, будь у вас решимость и сила!

А вот здесь совсем не смешно. Ну, по крайней мере, не так, как всегда бывает смешно у Пратчетта. Это редкий Пратчетт, особо серьезный Пратчетт с суровой и горькой правдой жизни. Я могу сравнить эту книгу разве что с "Ночной Стражей", но и там, по-моему, было куда больше юмора. А здесь все плохо, все очень-очень плохо, и Пратчетт снова рассказывает с черным юморцом о войне. Война - страшное дело. И юморец ее делает еще более страшным делом. Ведь шутит наш сэр Терри не потому, что как-то пренебрежительно относится к войне, о нет. Наоборот. Он предельно серьезен. Он подчеркивает этой самой чернотой, что война - не просто страшное дело, а еще и редкая форма идиотизма. Она и ведется не против мужчин/женщин/etc, а против идиотов. И это жутко. Как убедить идиота, что он не прав? Как убедить опасного, злобного идиота с оружием в руках, что мир во всем мире - это хорошо, а война - плохо?
По сути, у войны между Борогравией и Злобенией смысла нет. Вообще никакого. Славные борогравцы, которых мне было жалко в начале - ну как же, маленькая угнетенная страна, храбрые девушки идут в бой за родину-мать и бога, коль уж юношей не осталось, а те, кто остался, не совсем целые, - так вот, оказывается, борогравцы - те самые идиоты. Они идут в бой. А зачем? За что? Они полны гордости за свою державу. А за что? Почему? Ничего нет хорошего в этой маленькой и угнетенной стране. Не война бесконечная рушит ее, а они, славные патриоты, тянут любимую Борогравию на дно. При том не замечая очевидных вещей. Хотя бы той, что бог у них - чокнутая истеричка (простите), которой не по сердцу все на свете. Головоломки и синий цвет, к примеру. Не идиотизм ли? Терять сотни жизней в битвах, которые были всегда, есть и будут, которые, конечно, битвы, но ничего не меняют - не идиотизм ли? Отдавать последний урожай в армию, для солдат, чтоб они могли снова вести бестолковые битвы, а народ между тем погибал бы от голода - не идиотизм ли? В итоге славное сражение маленьких людей против злых тиранов-соседей превратилось в некий театр абсурда, а целью стало не выиграть войну, а прекратить, при том раз и навечно. Ох, если бы. Но они смогут. Эти храбрые девушки с носками в штанах.
В общем, несмотря на серьезность всего, эта книга - безумие. Всюду девушки. Даже в высших армейских чинах. Даже Маладикт, в которого я верила до конца, - девушка. Даже суровый командир "Тудой-сюдой". Мужчин в армии больше нет, судя по всему. И кто сказал, что война - не женское дело? Кто вообще придумал эти глупые стереотипы о "твое место на кухне", а? Отряд хрупких и милых девушек с арбалетами и мечами, а то и без всего, зато с коленом, которым можно врезать в пах насильнику, покажет, кто в армии хозяин. Я восхищаюсь ими бесконечно. Ведь они всего добиваются сами. Идут от самых низов вверх, вверх, вверх, упрямо поднимаясь вопреки всему на свете, особенно вопреки тому, что они - девушки. Якобы слабый и нежный пол. Но посмотрите на лихого сержанта Джекрама - и говорите потом, кто здесь слабый и нежный.
Они всего добиваются сами, и они изменят свою страну. До неузнаваемости. В конце концов, мудрость Пратчетта проста и незатейлива, но очень важна, как всегда, - страну должен менять не чокнутый бог, не мистическая герцогиня, даже не всякие там высшие сословия, а обычный люд из трактиров и деревень. Просто надо в один прекрасный момент принять на себя ответственность. За родину-мать. И выражается она отнюдь не в войнах, где кровь, боль и оторванные конечности.
Ну, и вот эта важнейшая мысль: "Их врагами были не мужчины, не женщины, не старики и старухи и даже не мертвецы. А просто идиоты во всех разновидностях. Никто не вправе быть идиотом".
Вот уж точно. Никто не вправе.

@темы: книги, любимые авторы, плоский мир

---

"Дело табак", Терри Пратчетт

Занятная штука - Ваймс. Он не просто Ваймс везде и всюду, куда его черт занесет (а в роли черта у нас, конечно, выступает патриций Ветинари). Он еще и тянет за собой все, что прилагается к Ваймсу, а именно - преступления. Какой стражник без преступлений? Даже в сельской глуши. Даже на фоне пасторальных пейзажей - травка, небо, птички поют... На ловца и зверь бежит. На Ваймса и убийца бежит.
Правда, убивают на этот раз не людей, не гномов, не какой-то из видовых меньшинств (а имя им в Анк-Морпорке - легион). Убивают гоблинов. Убивают, унижают, мучают. Но никому дела нет. Ибо здесь гоблины - как големы из другой части цикла, только хуже, ведь големы, при всей их беззащитности и человечности, о пощаде не молят. И не играют такую музыку, от которой рвется сердце даже у суровых мужчин.
Не помню, чтоб какая-то книга Пратчетта, кроме разве что "Ночной Стражи", так глубоко задевала меня за душу. И все же там было иное, были люди, способные за себя постоять. А гоблины не могут. И здесь не война, не революция, а бойня в самом низком смысле этого слова. Но страшней всех людских зверств, пожалуй, леденит покорность гоблинов. Рабская. Они даже не чувствуют себя угнетенными - за века привыкнув думать, что это, в общем, в порядке вещей, что они грязные, жалкие, не достойные существа, ничуть не лучше крыс. И не будь Ваймса, они и словечка бы не сказали поперек людям, что их хватают и против воли тащат не пойми куда.
И вот опять - "не будь Ваймса"... Кроме преступлений, Ваймс всюду порождает справедливость. Она за ним тоже идет, как хвост. Она уже плоть и кровь его... а были времена, когда он плевать хотел на все, кроме бутылок с алкоголем. Как меняются люди. Не устаю изумляться.
Очень пронзительная книга. Ее читать больно и жутко, потому что одно из самых ярких воплощений нетерпимости людей к тем, кто гоблин. В переводе с пратчеттовского - тем, кто другой. Просто другой, не важно, в каком смысле. Всякие там политики требуют доказательств - с чего бы это нам равнять гоблинов с людьми, раз уж века до того мы их унижали и мучали? Ваймсу хватает того, что они умеют играть музыку. Пробирающую до самой души. И все. А так поглядишь - и эти грязные, вонючие, ни на что не похожие создания куда лучше многих людей.
К слову, о музыке - ребята, ура, ура, патриция Ветинари задела музыка! Кем-то исполненная музыка, а не строчки нот на листе. Ну и каких еще вам надо причин, чтобы считать гоблинов вполне себе настоящими и живыми существами?
Я грешным делом заподозрила, что начинаю уставать от цикла про Стражу. Вроде как давно читаю, часть за частью, хочется перейти на что-то иное, на другой мир внутри Плоского мира, а вот эта книга (о которой я даже не знала, пока мне ее не вручили в подарок!) резко и бесповоротно всколыхнула мой интерес к Страже. То есть он не угасал, само собой, просто немного терял свои пестрые краски, а теперь я вдруг с грустью поняла, что хочу еще книг о сэре Сэмюэле Ваймсе. С грустью - потому что их уже не будет никогда... А ведь славная карьера Ваймса простирается вдаль, за пределы цикла, Анк-Морпорка... не удивилась бы я, если б в один прекрасный момент наш командор полетел бы по заданию патриция покорять космос. А то и другие миры, кроме Плоского. Кто его знает, где там лежат границы устремлений Ветинари. Да и есть ли они в принципе.
Я правда хочу еще. Много. Редкий цикл, где всегда есть о чем сказать. Вот сейчас, например, меня крайне интересует судьба Юного Сэма. Мальчик - алмаз. Его ждут великие высоты. От изучения, кхм, помета разной живности он, смею верить, перейдет к чему-то более серьезному. И как жаль, как жаль, что нам больше не удастся следить за его судьбой... Но, в конце концов, Стража - такой мир Плоского мира, который остается навсегда. В тебе. И Сэм Ваймс, со своей простой стражничьей мудростью, - тоже.
Как я их всех люблю. До слез и нервного смеха. Я в каждом отзыве признаюсь им в бесконечной любви. И вроде бы не совсем те герои, на которых я привыкла равняться, но... как же не равняться на них? Как же не брать у них хоть немного простоты, честности, своеобразной доброты ко всему живому - и горячей жажды справедливости. Ведь должен кто-то встать на защиту тех, кто сам себя защитить не способен, правда? Ведь это должен быть ты, раз другие трусливо отходят в сторону.

@темы: книги, любимые авторы, плоский мир

---

"Минуты будничного счастья", Франческо Пикколо

О чем эта книга? Да всего лишь о том, как радоваться жизни. Как искать счастье - не какое-то подобие счастья, замечу, не тень чувства, а самое что ни на есть яркое, чистое, без примесей и притворства счастье - на каждом шагу жизни. Обычно люди ждут некий большой и важный повод, чтоб быть счастливыми. И на пустом месте радость у них не возникает. Это ведь просто нескончаемые поиски - чего-то светлого и хорошего в бешеном потоке проблем и бед. А Франческо Пикколо не ищет. Ни поводов, ни причин, ни выдающихся событий. Ему не нужно ничего, чтобы ощущать то самое счастье, - ничего, кроме жизни.
Я жив. Я хожу по земле. Я дышу. Я стою в адской пробке. Я жду в очереди в магазин. Я делаю тысячи мелких и привычных вещей в день. И поэтому я счастлив. Не эти мелкие вещи делают мою жизнь особенной. Это я сам их такими делаю. Без всякой магии. Ни капли волшебства. Просто радость. Умение радоваться каждой минуте в пробке, в очереди, в раскаленном от жары городе, в компании друзей, в одиночестве... да везде и всюду, во всем и всегда. Так просто. Простой рецепт. Простые минуты будничного счастья.
Ведь наша жизнь все равно на добрую половину состоит из будней, ничего с этим не поделаешь. Так почему бы, не ожидая ярких событий, которые разбавят скуку жизни и дадут нам чуточку счастья, просто не быть счастливым каждый миг? Да, это просто. Когда научишься. А до тех пор - безумно трудно. Непредставимо. Так что легкость и простота, с которыми живет Франческо Пикколо, восхищают, и хочется вот прямо сейчас в себе создать островок счастья тому, что я сижу и пишу отзыв на книгу.
Ведь такая она все же хорошая, наша жизнь. В ней есть книги. А у всех книг - своя история. Когда читал, почему, с кем. Есть скамейки в парках. Кружки с чаем. Жаркий город в августе. Кафе и разговоры. Мягкое одеяло по утрам. Есть бесконечность простых вещей, из которых, как мозаика из кусочков, состоит наша жизнь. И в каждой такой вещи - счастье. Будничное счастье. Его можно взять с собой в рюкзак и с ним идти на поиски чего-то небывалого и волшебного. С ним вообще можно делать все на свете. Легко и свободно. Не боясь ни бед, ни преград, ни плохого настроения. Ведь можно в любой момент сказать, как делает Франческо Пикколо, - я люблю эту беду, эту преграду, это плохое настроение. И не просто сказать - любить.
Любовь к жизни, не названное прямо начало всех фраз, эпизодов, глав "я люблю" или "я радуюсь" или "я счастлив" - вот и все, что сшивает разные моменты, а то и не моменты, всего лишь обрывки мыслей-ощущений, в одну книгу. Это и не книга в обычном понимании. Сюжета нет, развития нет, структуры нет. А есть покрывало из лоскутков, где каждый лоскуток - радость. Вот и выходит все покрывало пестрое, красивое и радостное. Читаешь ее, эту книгу, и получаешь заряд свежести небывалой, желания жить невероятного. А еще - желания взять да и сшить свое покрывало "я люблю" или "я радуюсь" или "я счастлив". Найти в каждом миге своей будничной жизни что-то, за что его, этот миг, можно любить. И любить. Просто начать любить все подряд вокруг себя.

@темы: книги

---

Та вещь, которая возникла у меня ночью под звуки природы. Творчество спасает. Теперь я знаю это точно.

Музыка леса

Когда ему было тяжко на душе, он бросал свои дела и шел в лес слушать музыку природы. Одним легким касанием она снимала с него все тревоги и заботы — ступив под шепот деревьев, он забывал, что какая-то вещь в мире вообще может тревожить и заботить. Здесь не было места ничему, кроме спокойного, неспешного молчания. Здесь нельзя было думать — только стоять, почти не дыша, боясь спугнуть звонкую тишину лишним вздохом, и вслушиваться в те звуки, которые люди привыкли не замечать. Лес совсем не молчал. Лес вел собственную жизнь. Тихую, беспечную, не омраченную ничем, кроме редких дождей и гроз. Он приходил сюда, когда не мог больше выносить непорядка в своей душе, приходил в мир покоя, где все ясно и чисто. Он шел к ручью, бегущему между деревьев, и стоял там, на берегу, подняв голову к шелестящим кронам, жмуря глаза на мягкий свет... и слушая. В лесу он учился слушать.
Дивные звуки проступали из тишины, когда он, наконец забыв о городе, о суете, о хаосе внутри себя, забыв о том, что вечно надо бежать куда-то, делать что-то, обгонять время, биться со временем, замирал на месте. Останавливал на секунду этот бешеный, суетливый бег к какой-то неведомой цели — или, может, бег не к чему-то, а от чего-то? Он замирал, дыша ровней и спокойней, начинал прежде всего слышать стук своего сердца, ждал, пока тот станет не таким безумным, пока сердце поймет, что здесь никуда и ни от кого бежать не нужно. Он закрывал глаза, чтобы не отвлекаться ни на что, кроме звуков, и слышал наконец, как лес говорит с ним. Лес мог говорить со всяким, кто готов был слушать и слышать его.
Дивные звуки проступали из тишины. Шелест ветерка в гуще ветвей под небом — тихо, весело звеня, он мешался с голосами птиц-невидимок. Их нельзя было заметить — только услышать. Они где-то в тайных своих укрытиях говорили незнакомцу, что пришел в их лесное царство, говорили что-то, чего он не мог понять, - но что-то веселое, задорное, без тревог и забот. Над головой — ветер и птицы, вокруг — тихое жужжание шустрых насекомых, что пролетали над ним, почти сквозь него, не замечая, не потому, что куда-то спешили, нет, здесь никто и никуда не спешил, а просто потому, что он был для них частью лесного царства. Комары, жуки, пчелы, бабочки, эти маленькие и быстрые существа крутили чудную спираль вокруг него, скользили мимо, чуть задевая крылом.
А возле ног его шуршал в узкой канавке ручей — самый бодрый, самый неумолчный обитатель леса. Птицы и насекомые порой на минутку обрывали свои песни, даже ветер, устав танцевать среди ветвей, затихал, и только ручью ни ночь, ни погода, ни что угодно на свете помешать не могло. Он никогда не спал. Он никогда не прекращал играть и звенеть. Когда тише, когда громче, когда медленней, когда быстрей, но всегда и всюду он плясал по камням и канавкам, огибая деревья, пробираясь между корней, ища путь через все лесное царство. Сейчас, говоря с незнакомцем, пришедшим сюда в поисках покоя и тишины, ручей шел легко и беспечно, всем своим звоном говоря — как ты прекрасен, день, как ты прекрасна, жизнь!
И человек, стоя в лесу и слушая, как говорит с ним природа, чувствовал, что тяжкая ноша падает с его плеч. Он всегда хотел писать музыку. Но в сердце его был хаос каких-то мелодий и звуков, путаница, и он не знал, как превратить ее во что-то ясное и чистое. В царстве лесной музыки он вдруг поймал собственную музыку за нить — и, осторожно потянув, начал разматывать весь клубок. В его ушах уже звучала эта музыка — не громкая, не бурная, бьющая по нервам, не та музыка, что заставляет все вокруг взлетать на воздух и взрываться. Он вдруг понял, что хочет делать, - не только сейчас, но и всегда. Ловить музыку леса. Оплетать ее в ноты и созвучия нот, пытаясь запечатлеть в мелодии тишину и покой, чистоту и ясность, которые были только здесь, которые он испытывал, стоя с закрытыми глазами посреди леса. Он хотел создавать такую музыку, музыку со звоном ручья в ней, с гомоном птиц и насекомых, с песней ветра в деревьях, с тихим шевелением паутинки на ветру.
Он шел домой из леса, весь в музыке. Ему больше не было тяжко на душе. Он знал, что теперь будет его целью и спасением от тревог. Он хотел создавать музыку для людей — таких же, как он, для тех, кого мучают печали и заботы, кто не может снять тяжесть со своей души. Он хотел, чтобы его музыка помогла кому-то обрести покой.

@темы: творчество

---

Да уж, работать на каникулах - странно. Хотя бы потому, что работы никакой нет. Нам просто нечего делать в школе. Но мы сидим. Мы сидим, а я из-за этого сидения не попала два дня назад в Москву. Ай, ведь я могла быть уже там!
Ладно. В целом, все даже немного весело. Вчера к девяти утра кое-как встала и пришла - якобы к нам в школу приведут детишек из сада, показывать их будущее учебное заведение. Дети были, но до нашего четвертого этажа не добрались. Так что мы тихо и спокойно посидели у себя, провели экспромт-ремонт в игровой комнате, попили чай с печеньем, поболтались туда-сюда и пошли на МО. "Ну часов до двух" - говорит завуч. В итоге мы сидели до четырех, ну да и ладно, это в порядке вещей. МО тоже забавное получилось. Стулья штук по десять стоят полукругами, какие-то картинки, листочки, маркеры... Это было что-то вроде деловой игры с периодическими вкраплениями докладов. Доклады интересные. Подготовка к конференции в среду. А там будет выступать... па-бам... мой любимый И.О.! Директор колледжа и научный руководитель до печального инцидента, я так давно не общалась с ним даже и по почте, хочу увидеть, сказать два слова хоть, а-а-а т.т
Сегодня ходили на некий мастер-класс, где, вспоминая юность нашу, плели из бисера и драпировали пасхальное яйцо. Яйцо у меня, честно, получилось очень страшное. Зато начало корзиночки бисерной - ми-ми-ми, я бы хотела ее закончить, но, учитывая обилие других проектов и задумок... в следующей жизни
Завтра пережить конференцию и сдачу кабинетов - и ура.

@музыка: Alyosha – Sweet People

@темы: школьные будни

---

Внезапное понимание того, что, раз я не хочу что-то делать, то можно и не делать. И не то чтобы я раньше не знала об этом. Знала, но делала. Делала какие-то вещи только потому, что от меня этого ждали. Или потому, что боялась обидеть других людей. Или потому, что сама привыкла их делать через "не хочу". Но на самом деле я не испорчу отношения тем, что перестану делать что-то - то есть, скорее всего, такие отношения не очень похожи на настоящее. И ничего со мной не будет, если я вдруг сломаю пару своих привычных схем. Ничего плохого - точно. Что-то хорошее - точно. Да, как верно, я должна делать только то, что есть я, а то, что мешает мне быть собой, надо гнать, безжалостно гнать из жизни. Оно не нужно там. Только место и время занимает.
Все так просто, так просто, - а я усложняю, накручиваю, надумываю... Не надо, Рэйн, не надо, дай себе свободно вздохнуть.

@темы: мысли вслух

---

Выживаю. Как-то выживаю. Я сама себя вытащила на свет из лютой тьмы, и сейчас даже не очень понятно, как у меня это получилось. И уже второй раз. Боюсь вспомнить это мерзкое состояние. Именно что мерзкое. Не-хотение ничего на свете, почти не-существование... О боги Плоского мира, ни за что не хочу пережить что-то такое еще раз. А значит, надо просто не переживать. Вот и все. Закрепиться в том, что есть сейчас, и не падать, не падать, не падать. Ты еще помнишь, Рэйн? I believe I can fly...
А было так. Лежу ночью в темноте, рядом телефон со звуками природы, что скачала для медитации, скачала и забыла. И вот включаю их. Лежу и слушаю, как звенит рядом ручей, как шумят море и ветер в деревьях, как идет дождь... Думаю о себе, о лютом кошмаре, о том, что дальше-то в нем нельзя, никак нельзя. Думаю ровно до того момента, пока музыка не входит в меня и не звучит там мягко и убаюкивающе. Почти сплю, мыслей о тьме уже нет, а есть яркая картинка к будущей зарисовке. Засыпаю с мыслями о ней. И вроде как без связи с этим, а тьма уходит. И на следующее утро я ловлю свой долгожданный покой. Не сразу, не до конца, со скрипом, со стоном, но ловлю. Ведь в этом лютом состоянии никак и ничто я больше не могу. Не могу и не хочу. Это самое ужасное, что только может быть.
И так пришло осознание своей силы. Ведь могу. Ведь могу и делаю, о боги, наконец-то не говорю, что сделаю, а просто делаю без лишних слов. И как только я убрала лишние слова, всю эту шелуху в виде успокоений, обещаний, откладываний на потом, в голове стало так... чисто. Так спокойно. Хаос уже не вертит бешено ворох мыслей. И сердце не болит. И дышать проще. Как-то все сразу стало легче и лучше, и потому лишь, что я просто исключила из своего внутреннего языка всякую шелуху. Наконец-то не меня вытащили из лютого кошмара, а я сама себя вытащила. Вот она, сила. Я могу. Я все могу.
Так что, вопреки всем тьмам и проблемам, хожу с работы домой и останавливаюсь, чтобы сфотографировать небо. Оно такое красивое. Всегда разное. И весна уже совсем, весна, солнце, ходить без шапки, в расстегнутой куртке, жмурить глаза на свет, искать деток по площадке сквозь этот свет, бьющий прямо в глаза. Ну как ты прекрасен, мир, и какая я глупая, что не беру его себе весь, без остатка, что не делаю то, что могла бы делать в этом мире с миллиардами возможностей. Какая я глупая, что так не верю в себя. Наконец-то я доказала себе, что могу, хочу и могу это хотение воплощать в жизнь.

@темы: мысли вслух

---

"Шмяк!", Терри Пратчетт

Седьмая книга в цикле про Стражу. Патриция Ветинари наконец-то начали писать через "е".
Седьмая книга в цикле про Стражу. В ряды славных стражников наконец-то принят вампир.
Седьмая книга в цикле про Стражу. В Анк-Морпорке цветет пышным цветом очередной конфликт гномо-троллей.
Седьмая книга в цикле про Стражу. Мы снова падаем и падаем в потемки души человекоподобных существ, на этот раз троллей.
Это я вообще к чему. Стражничий цикл идет себе в лучших традициях себя, то есть у нас, конечно, тихая жизнь (до какой там степени она может быть тихой на Плоском мире) нарушена зверским преступлением. Которое грозит обратиться в нечто куда более жуткое, не много не мало в повтор войны между троллями и гномами. Командор Ваймс, конечно, спешит в самую гущу событий. А патриций Ветинари, конечно, знает, кого посылать на такого рода дела. И будет здесь тернистый путь от улики до преступника, будут факты, которые надо толковать совсем иначе, чем кажется на первый взгляд, будут гонки по улочкам Анк-Морпорка, будут дружелюбные и не очень гномо-тролли, будет тайна, покрытая мраком, и внезапный итог этой самой тайны. В лучших традициях цикла. И, надо сказать, я не устаю от этого как бы однообразия. Да, пускай все книги про Стражу построены в целом по одной схеме - тот самый тернистый путь от улики до преступника. Но путь-то всегда разный, вот в чем изюминка. В этот путь тонко и ненавязчиво втекает тропка политики, о, этой страшной, страшной политики. И по пути, что самое главное, происходит эволюция Сэма Ваймса. Вечные изменения внутри него. Он растет. Он возвышается и над городом, и над людьми, и над собой. Жулики бегут от него, как от огня, от бывшего пьяницы и неудачника со Стражей в два человека. Патриций Ветинари говорит с ним без слов, со скрытым подтекстом во взглядах. Взять первую книгу и сравнить того Ваймса с этим - не поверишь, до чего может измениться человек. Даже не так. Возвыситься. Своими усилиями. Своей работой. Что тут сказать, Ваймс меня восхищает с каждой частью все больше, и еще Ваймс - это навсегда. Я буду любить его и после цикла про Стражу.
Здесь у Сэма Ваймса, кроме стражничьих забот, есть другая забота - сын. Юный Сэмми, за которого Ваймс чисто в своем духе готов убить весь мир. И вот что мне нравится в Ваймсе - он никогда не рассуждает на много страниц, как же он любит сына, как обожает, как убьет ради него, как... Он просто идет к нему в шесть часов и читает идиотскую книжку о коровах и прочей живности. Каждый день. Ровно в шесть. И Плоский мир подождет. Преступники подождут. Да пусть хоть Пятый слон из прошлой книги упадет на землю - Сэм Ваймс должен в шесть ноль-ноль читать сынишке книгу. Все. Он будет это делать. Даже сквозь толщу скал. Даже в кольце врагов. Даже вместо собрания царей. Какие там цари, если Юный Сэм ждет папу? Потрясающе. Вот что такое любовь. Без лишних слов. Поступки. Любовь в действии.
Глубокий и беспощадный идиотизм войны у нас уже был. Только война велась между людьми и людьми. А здесь - между троллями и гномами. При том война-то уже давным-давно была и кончилась. Но гномо-тролли - ничуть не уступают людям в глупости, ты подумай! - решили эту старую войну повторить. Ведь конфликт-то не исчерпан, хотя никто и не знает, что было на той войне, кто начал первым и так далее. Они просто хотят воевать. Убивать друг друга. Потому что... без потому что. Гномы и тролли. Им априори полагается воевать. Ненавидеть.
А между тем под горой в Кумской долине король гномов и король троллей играют дружескую партию в Шмяк. И умирают за этой партией, рядом, вместе. И не будь Сэм Ваймс таким упрямым и до мозга костей стражником, эти две враждующие испокон веку расы изничтожили бы одна другую, никогда не узнав, что еще сотни лет назад их предки осознали идиотизм войны и заключили мирный договор. Не будь Ваймс Ваймсом... не только это, но и вообще многое в мире могло бы сложиться иначе. А именно - хуже, куда хуже. Так что спасибо, боги, что Сэм Ваймс все-таки есть.
А у троллей, между прочим, алмазный король. Да, у каменюк разного цвета от бурого до серого король - чистый алмаз, да еще и умный в придачу. И вот это было самым главным удивлением в книге.

@темы: книги, любимые авторы, плоский мир

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Я не могу писать отзыв на "Атлант расправил плечи". Просто не могу. Я умею писать разные отзывы, о разных вещах, но здесь у меня не хватит слов, это слишком великолепно, слишком мощно, слишком много... слишком мое. Так что пускай будут цитаты - по-честному, весь "Атлант", и особенно речь Джона Голта, - сплошная цитата, и я сегодня потратила час, листая и читая все подчеркнутые карандашом места. Но не копировать же сюда всю книгу. Пусть будет хоть немного самого-самого.

Он считал бесспорным, что делать надлежит то, что считаешь правильным; он так и не сумел понять, почему люди могут поступать иначе, хотя знал, что именно так они и делают.

Это была симфония победы. Звуки взмывали ввысь, они повествовали о восхождении и были его воплощением, сутью и формой движения вверх. Эта музыка олицетворяла собой те поступки и мысли человека, смыслом которых было восхождение. Это был взрыв звука, вырвавшегося из укрытия и хлынувшего во все стороны. Восторг обретения свободы соединялся с напряженным стремлением к цели. Звук преодолевал пространство, не оставляя в нем ничего, кроме счастья несдерживаемого порыва. Лишь слабое эхо шептало о былом заточении звуков, но эта музыка жила радостным удивлением перед открытием: нет ни уродства, ни боли, нет и никогда не было. Звучала песнь Великого Высвобождения.

Это были ночи, проведенные возле пышущих жаром печей исследовательской лаборатории завода… ночи, проведенные в его домашнем кабинете над заполненными формулами листами бумаги, разлетавшимися в клочья после очередной неудачи… дни, когда молодые ученые, составлявшие тот небольшой штаб, который он избрал себе в помощь, истощив собственную изобретательность, ожидали от него инструкций — как солдаты, готовые к безнадежной битве, — еще готовые сопротивляться, но уже притихшие, а в воздухе уже висел непроизнесенный приговор: мистер Риарден, этого сделать нельзя… трапезы, прерванные и забытые после очередного озарения, после мысли, которую следовало немедленно проверить, испробовать, положить в основание растянувшихся на месяцы и месяцы работ, а потом отвергнуть после очередной неудачи… мгновений, оторванных от конференций, от контрактов, от обязанностей директора лучшего сталелитейного завода страны, оторванных едва ли не с виноватой улыбкой, как от тайной любви… и единственная мысль, растянувшаяся на десять лет, пронизывавшая все, что он делал, все, что он видел, мысль, возникавшая в его уме всякий раз, когда он смотрел на городские дома, на колею железной дороги, на свет в окнах далекого сельского дома, на нож в руках красавицы, разрезавшей какой-нибудь плод на банкете, мысль о металлическом сплаве, который будет способен на то, что выходит за пределы возможностей стали, металле, который станет для стали тем, чем стала она сама для железа… мгновения самобичевания, когда он отвергал надежду или образец, не позволяя себе ощутить усталость, не давая себе времени на это, заставляя себя испытывать мучительную неудовлетворенность… продвижение вперед, не имея другого мотора, кроме уверенности в том, что это можно сделать.

Я наблюдаю за ними уже двадцать лет. И заметил перемену. Здесь люди всегда мчатся, и мне было приятно видеть спешку людей, понимающих, куда они спешат, и старающихся добраться туда побыстрее. Теперь они торопятся, потому что боятся. Теперь их гонит вперед не цель, а страх. Они не находятся на пути куда-то, они спасаются. И я не уверен в том, что они понимают, от чего спасаются. Они не смотрят друг на друга. Они вздрагивают, ощутив прикосновение. Они слишком много улыбаются, но это уродливые улыбки: в них нет радости, только мольба. Я не понимаю, что происходит с миром.

Такова на самом деле реальность, думала она, это ощущение четких очертаний, цели, легкости, надежды. Так она рассчитывала провести свою жизнь - чтобы в ней не было ни одного часа или поступка, наполненных меньшим содержанием.

Ничто не могло заставить его даже пальцем шевельнуть, пока он не находил разумной причины. В тот месяц своего летнего отдыха Франсиско носился как ракета, однако, когда удавалось остановить его на середине полета, всякий раз оказывалось, что он способен назвать цель любого отдельно взятого мгновения. Две вещи были равно невозможны для него: замереть на месте и двигаться без цели.

Мисс Таггерт, вам известен критерий посредственности? Это злоба по отношению к чужому успеху. Эти трепетные бездарности, трясущиеся при мысли о том, что чужая работа окажется лучше, чем их собственная… Им не знакомо одиночество, которое приходит, когда достигаешь вершины. Одиночество из-за отсутствия равного ума, который ты мог бы уважать, и открытия, которым ты мог бы восхищаться! Они ощеривают на тебя зубы из своих крысиных нор, уверенные в том, что ты получаешь удовольствие, затмевая их, в то время, как ты отдал бы год жизни, лишь бы уловить в них искру таланта. Они завидуют успеху, и в своих мечтах о величии рисуют мир, где все люди становятся их благодарными подчинёнными. Им невдомёк, что эта мечта — безошибочное доказательство их заурядности, потому что в таком мире, талантливый человек не выживет. Им не дано узнать, что он чувствует, окруженный посредственностями. Ненависть? Нет, не ненависть, но скуку, ужасную безнадёжную, опустошающую, парализующую скуку. Чего стоят лесть и низкопоклонство тех, кого не уважаешь? Вы когда-нибудь ощущали желание узнать человека, которым вы можете восхищаться? На кого вы не будете смотреть сверху вниз, а только снизу вверх?

... кажется, что весь мир внезапно погиб, но не от взрыва - взрыв это нечто жесткое, конкретное - а от... какого-то жуткого размягчения... кажется, что ничего конкретного больше нет, ничего не сохраняет никакой формы.

... источник всех зол есть тот отвратительный акт, который вы практикуете, но стараетесь не признаваться в этом: акт замутнения, добровольная приостановка работы сознания, отказ думать — не слепота, а отказ видеть, не неведение, а отказ знать. Это акт рассеивания разума и на-пускания внутреннего тумана, чтобы избежать ответственности суждения на основании неназванной предпосылки, что какое-то явление не будет существовать, если вы откажетесь его отождествлять, что А не будет А, пока вы не произнесете вердикт «есть». Недумание — это акт уничтожения, желание отрицать существование, попытка уничтожить реальность. Но реальность существует; реальность невозможно уничтожить, она лишь уничтожит уничтожителя. Отказываясь сказать «Есть», вы отказываетесь сказать «Я есмь». Отказываясь от собственного суждения, вы отказываетесь от собственной личности. Когда человек заявляет: «Кто я такой, чтобы знать?», он заявляет: «Кто я такой, чтобы жить?»

Независимость — признание того, что ответственность за суждение лежит на тебе. Ничто не может помочь тебе избежать ее, никто не может думать за тебя, как никто не может жить за тебя. И самая низкая форма самоунижения и саморазрушения — это подчинение своего разума разуму другого, принятие авторитета над своим мозгом, его утверждений как фактов, его высказываний как истины, его распоряжений как посредника между своим сознанием и существованием.

... не может существовать ни беспричинной любви, ни каких бы то ни было беспричинных чувств. Чувство - это ответ на факт реальности, оценка, продиктованная вашими мерками.

Любовь есть выражение ценностей человека, величайшее вознаграждение за те моральные качества, которых вы достигли как личность.

... люблю тебя, как люблю видеть и понимать, как все, что я сделал, и все, что чувствовал, как свой выбор, как облик своего мира, как свое лучшее зеркало, как то, что делает возможным все остальное: свою способность жить.

Вы представляете собой единство, а не разбросанные по Вселенной части, где ничто не связано ни с чем, Вселенной детских кошмаров, где тождественности меняются, где негодяй и герой взаимозаменяемые, произвольно принимаемые роли, вы — человек, вы — единство, вы есть.

@темы: книги, цитаты, любимые авторы

---

Друзей не благодарят,
друзей - не дарят благами.
Им говорят, говорят -
налогами облагают
всю ночь - налогами тайн
предчувствий, смятений -
хоть вовсе не рассветай,
пока две затекших тени
не сдвинутся на стене,
сизой от разговоров!
А чтоб не окостенел
насказанный нами ворох,
откроем окно: парят
ласточки под облаками...
Друзей не благодарят,
друзей - не дарят благами!

@темы: поэзия

---

В целом все, что сейчас происходит во мне и вокруг меня, - это лютый кошмар. Но вот я иду по улице, смотрю на небо, щурю глаза на холодное пока еще солнце и рисую в голове картинки шалостей мародеров. И как-то сразу лютый кошмар перестает быть таким уж лютым. Хотя бы потому, что в этом мире есть солнце и мародеры.

А самый хороший за эту неделю момент: идти вдоль трамвайных путей, слушать какой-то опенинг Naruto, смотреть в небо, думать, до чего оно разное всегда в одном и том же месте, вот над этими рельсами... и вдруг словить себя на мысли - как прекрасно жить под таким небом. Оно у меня есть. Бесконечное и разное. И есть моя жизнь - тоже бесконечная, с ворохом всего, что я могу узнать, ощутить и сделать. Есть миры, о которых я напишу, есть люди, которых я сделаю живыми и настоящими. Они вместе со мной ходят на работу и обратно. Они во мне рождаются, развиваются и меняются каждую секунду. Их не было в этом мире. И вот они возникли, из ничего родились в моей голове.

И лютый кошмар как-то отступает. Не просто уходит в тень, чтобы потом подстеречь меня и схватить еще крепче. Нет, он уходит, потому что в солнце, небе и будущих мирах теряет свои мрачные цвета. Просто меняет его такая простая и светлая мысль: как все может быть плохо, если у меня есть солнце, небо и мои миры? И в самый разгар кошмара я понимаю, какая хорошая у меня все-таки жизнь и как я люблю ее.

Надо закрепиться в этом чувстве. Сделать его состоянием сознания. И я смогу свернуть горы в независимости от того, что происходит со мной и вокруг меня. Я просто возьму кошмар в руки и слеплю из него что мне захочется. Все, что угодно.

@темы: мысли вслух