carpe diem
Как весело живут в Доме
... Лорд уставился на Шакала с кровожадным ожиданием. Ясно было, что еще одно "эгей", и Табаки придется худо. Он и сам это понял и сказал примирительно:
- Ну что ты, Лорд, так нервничаешь? Песня уже кончилась.
- Слава богу! - фыркнул Лорд. - А то мог бы кончиться ты!
Табаки изобразил испуг:
- Какие страшные слова, по такому ничтожному поводу! Опомнись, дорогуша!
- Он уже не в себе. На людей бросается. Правда, теперь еще не скоро бросится, но все равно. Плохо парню. Надо с этим что-то делать.
- Почему он теперь не скоро бросится? - спросил я.
Лорд послал мне еще одну лучезарную улыбку.
- Вчера мы убедили Лэри, что он тебя убил.
Следующим вопросом я подавился.
- Он долго рыдал где-то в недрах Дома, - продолжил Лорд, - навек прощаясь с верными Логами. Этого потрясения ему надолго хватит.
- А тебе, конечно, приятно, что человек помучился! - возмутился Табаки
- Что он, может, чуть не повесился? С каким удовольствием ты об этом рассказываешь!
- Я думаю, Сфинкс успел бы вынуть его из петли, - безмятежно сказал Лорд. - Он такой заботливый... иногда.
— Зачем ему это? — самая мелкая и волосатая ведьмочка окуталась сигаретным дымом и впала в транс. — Зачем…
— В одном предложении! — вскинулась вторая. — Это приказ.
— Как-так? — возмутился Шакал, выходя из образа. — Опомнись, Слепой! Курильщик останется непросвещен!
На Слепого эта угроза не подействовала.
— Ладно, — угрожающе протянул Табаки. — Раз вы так, то мы эдак… — Он расчистил вокруг себя место, как будто собираясь взлететь, сел прямо, откашлялся…
— Слушай, Курильщик, и мотай на ус правду о Помпее, которого, ты, конечно, немного знаешь, и который в последнее время ведет себя не лучшим образом, позволяя себе многое, чего не позволял раньше, хотя раньше — понятие растяжимое, для многих из нас раньше его вообще здесь не было, и мы знать не знаем, как он вел себя там, где он был, когда его не было здесь, так что не совсем понятно, как можно быть уверенным, что он вел себя прилично, он — человек настолько далекий от Дао, насквозь пропитанный миазмами наружности, всерьез полагающий, что способен заменить Слепого на его ответственном посту, хотя, возможно, его просто достала перенаселенность подведомственного участка, и он жаждет покоя и тишины, но в таком случае проще было бы решить эту проблему перемещением своего тела в пределы Клетки сроком от трех до пяти дней, что, несомненно, способствовало бы самопознанию и очищению духа, а также погружению в более высокие материи, да и просто развитию философского склада ума, но нет, ему нужно совершить нечто громогласное и сокрушительное, разбить наголову, потешить множество застарелых комплексов, а в том, что он личность глубоко закомплексованная, не возникает сомнений, достаточно взглянуть на его шейные платки или бакенбарды, на манеру передвигаться и жестикуляцию, а в особенности на морды летучих мышей, которыми он себя увешивает — обреченные морды существ, страдающих всеми мыслимыми и немыслимыми среди рукокрылых заболеваниями, тоже мне Оззи Осборн, тот по крайней мере сразу откусывал им головы, а на Помпеевом загривке они дохнут месяцами, вот, несчастная Поппи отдала концы только в прошлую среду, а сегодня ее место уже заняла Сюзи, но чего можно требовать от полного профана в биологии, который даже не в курсе, что Сюзи — самец, хотя яйца у него с грецкий орех, хотя, конечно, это не имеет значения, ведь долго ему не протянуть — этому Сюзи — Помпей похоронил уже полдюжины его собратьев, так что это вопрос времени, к тому же летучему мышу наверняка все равно под чьим именем его отправляют на тот свет, хотя общество защиты животных могло бы и заинтересоваться тем, кто скупает этих бедолаг пачками, чтобы выглядеть круче, хотя видит бог, полудохлая тушка летучей мыши еще никому не придавала крутизны, вот был бы это коралловый аспид, имело бы смысл о чем-то говорить, но тот, кто не живет с мыслью о собственной смерти, вряд ли повесит на себя аспида, ведь это потребовало бы уймы усилий по завоеванию его доверия, но ведь можно выстлать свой путь костями безвредных рукокрылых, не давая себе труда даже определить их пол, и вполне вероятно, что не что иное, как полная безнаказанность в данном вопросе, позволяет Помпею думать, что он не поперхнувшись пройдет по значительно более крупным костям значительно менее безвредной личности, я, конечно, имею в виду Слепого, но вы меня поняли, состайники, последнее я мог бы и не разъяснять.
Табаки умолк и с достоинством кивнул Слепому:
— Я почти уложился, хотя это было гнусно с твоей стороны так меня ограничивать.
В комнате стояла мертвая тишина. Даже магнитофон молчал. Даже Нанетта не подавала признаков жизни. Могло показаться, что все это время Шакал читал мощнейшее заклинание по усыплению окружающих. Лорд сидел в обнимку с банкой без крышки и раскачивался, прикрыв глаза. Слепой привалился к манежику Толстого. Горбач уставился на свой перекрученный корень, явно забыв, что собирался из него вырезать. Лица у всех были сонные и какие-то переевшие. На грани отравления. Только Толстый не поддался чарам. Дергал Слепого за волосы и тихо гудел.
Когда я окончательно уверился, что всех вокруг заколдовали, Горбач очнулся и, сонно моргая, перевел:
— Табаки имел в виду, что Помпей метит на место Слепого. Не знаю, разобрал ли ты это за летучими мышами и прочей дребеденью.
— Протестую! — возмутился Табаки. — Я выражался доступно, а главное — очень образно. Резюмировать такую речь, по-моему, преступление.
— Да, — согласился Горбач. — Но, может, Курильщика с непривычки слегка оглушило, и он не смог ее оценить.
Лорд открыл глаза и удивленно заглянул в банку, которую все это время обнимал.
— А нельзя ли, — спросил он, — в следующий раз ограничить это чудовище количеством слов, а не предложений?
— Нельзя! — Слепой выпрямился, выдрав свои волосы из клешней Толстого. — Сам подумай, сколько раз и в скольких вариантах можно повторить одно и то же слово.
Мы все об этом подумали и дружно застонали. Табаки посмотрел на нас с видом великого актера, принимающего аплодисменты.
Проснувшись, я обнаружил на кровати голого Горбача, вооруженного шваброй. Он держал ее как штык, направленный на невидимого противника и выглядел законченным психом. Я бы, наверное, до смерти перепугался, будь мы с ним в комнате одни. Но рядом был Шакал, а в проходе между кроватями Лэри с Македонским, шепотом переругиваясь, зачем-то отодвигали от стены тумбочку. Выглядели они не лучше Горбача. Оба в трусах и в сапогах на голые ноги. Особенно хороши были сапоги Лэри с загнутыми носками.
Раскрытые настежь окна чернели ночью, дверь в прихожую тоже была распахнута и даже подперта стопкой книг. По комнате гулял сквозняк.
— Вот она! — прошептал Лэри. — Теперь не уйдет! Горбач, готовь швабру!
Горбач перестал метаться, встал по стойке смирно и ответил — тоже очень громким шепотом — что, по его мнению, ей этим можно навредить.
— Чистоплюй! — прокряхтел Лэри.
Тумбочку своротили. Лэри акробатически прыгнул куда-то между нею и стеной и, должно быть, больно ударился. Горбач выронил швабру. Македонский вскочил на кровать.
Я окончательно убедился, что все они не в себе. Табаки снял с меня швабру и, передавая ее Горбачу, любезно поделился:
— Крысу ловим. Тебя не очень зашибло?
Меня не зашибло, но смотреть, как истребляют крысу, не хотелось. С детства не переношу таких вещей. Будь это хоть крысы, хоть пауки. Окружающих такое отношение почему-то очень веселит.
— Трусы хреновы, — сказал Лэри, вылезая из-за тумбочки. — Помощи от вас…
Горбач с Македонским заморгали. Горбач опять пробубнил что-то о том, что боялся навредить.
Я начал потихоньку одеваться.
— Куда? — изумился Табаки.
— Съезжу прогуляюсь.
— Куда ты прогуляешься? В коридорах темно!
Я про это совсем забыл, но сказал, что возьму фонарик.
— Нельзя. Там сейчас активизировались маньяки и лица, страдающие раздвоением личности. Фонарик привлечет к тебе их внимание.
Я огляделся.
— А где Лорд?
— Он-то как раз где-то там, — кивнул Табаки. — Но он среди своих, а тебе там делать нечего.
Я не стал уточнять, что он имеет в виду под «своими».
— А Сфинкс?
— Сфинкс пасет Толстого. В туалете. Чтобы ребенок не нервничал.
Горбач и Лэри, посовещавшись, начали швырять под кровать пустые бутылки. Потный, нездорового вида Черный, спросил со своей кровати, дадут ли ему умереть спокойно.
— Со двора припераются, — чирикал Табаки. — Как дело к зиме — так и лезут в Дом. А кошки — те позже приходят. Гуляют до последнего. Вот и получается несостыковка.
Несчастная крыса, не вынеся бутылочной атаки, выбежала на середину комнаты и присела столбиком перед распахнутой дверью. Она явно потеряла всякое соображение, потому что даже не попыталась выскочить.
Лэри набросил на нее половую тряпку. Горбач с ревом ринулся на образовавшийся холмик, схватил его и вышвырнул в коридор. Потом пинком захлопнул дверь, рассыпав подпиравшие ее книги.
— Класс! — заорал Лэри и бросился его обнимать.
— Ну вот, — сказал Табаки удовлетворенно. — Видишь, как все быстро закончилось?
Про себя я порадовался, что не мне собирать с пола пустые бутылки. И что крыса осталась в живых.
— Как вы думаете, она не пострадала из-за того, что я ее вот так швырнул? — спросил Горбач.
— Да ладно, в тряпке летела, что ей сделается? — отозвался Лэри, которого самочувствие крысы мало беспокоило.
Табаки заверил Горбача, что крыса была абсолютно счастлива и в полете, и по приземлении. Черный опять поинтересовался, дадут ли ему упокоиться с миром.
И тут вошел Слепой с тряпкой из-под крысы в руках.
— Совсем спятили? — спросил он.
— В тебя попало? — замирая от восторга, уточнил Табаки.
— Попало.
— И ты удивился?
— Мы оба удивились.
— Давайте спать, — предлагает Слепой. — А то еще окажется, что Черный все детство был от меня без ума, оттого и лупил с утра до ночи. Чтобы посмотреть, как я прекрасен в слезах.
— А что? — фыркает Сфинкс. — Интересная версия. По ней, правда, выходит, что в меня он вообще влюбился с первого взгляда. Мои слезинки его радовали больше твоих. Я на них не скупился.
... Лорд уставился на Шакала с кровожадным ожиданием. Ясно было, что еще одно "эгей", и Табаки придется худо. Он и сам это понял и сказал примирительно:
- Ну что ты, Лорд, так нервничаешь? Песня уже кончилась.
- Слава богу! - фыркнул Лорд. - А то мог бы кончиться ты!
Табаки изобразил испуг:
- Какие страшные слова, по такому ничтожному поводу! Опомнись, дорогуша!
- Он уже не в себе. На людей бросается. Правда, теперь еще не скоро бросится, но все равно. Плохо парню. Надо с этим что-то делать.
- Почему он теперь не скоро бросится? - спросил я.
Лорд послал мне еще одну лучезарную улыбку.
- Вчера мы убедили Лэри, что он тебя убил.
Следующим вопросом я подавился.
- Он долго рыдал где-то в недрах Дома, - продолжил Лорд, - навек прощаясь с верными Логами. Этого потрясения ему надолго хватит.
- А тебе, конечно, приятно, что человек помучился! - возмутился Табаки
- Что он, может, чуть не повесился? С каким удовольствием ты об этом рассказываешь!
- Я думаю, Сфинкс успел бы вынуть его из петли, - безмятежно сказал Лорд. - Он такой заботливый... иногда.
— Зачем ему это? — самая мелкая и волосатая ведьмочка окуталась сигаретным дымом и впала в транс. — Зачем…
— В одном предложении! — вскинулась вторая. — Это приказ.
— Как-так? — возмутился Шакал, выходя из образа. — Опомнись, Слепой! Курильщик останется непросвещен!
На Слепого эта угроза не подействовала.
— Ладно, — угрожающе протянул Табаки. — Раз вы так, то мы эдак… — Он расчистил вокруг себя место, как будто собираясь взлететь, сел прямо, откашлялся…
— Слушай, Курильщик, и мотай на ус правду о Помпее, которого, ты, конечно, немного знаешь, и который в последнее время ведет себя не лучшим образом, позволяя себе многое, чего не позволял раньше, хотя раньше — понятие растяжимое, для многих из нас раньше его вообще здесь не было, и мы знать не знаем, как он вел себя там, где он был, когда его не было здесь, так что не совсем понятно, как можно быть уверенным, что он вел себя прилично, он — человек настолько далекий от Дао, насквозь пропитанный миазмами наружности, всерьез полагающий, что способен заменить Слепого на его ответственном посту, хотя, возможно, его просто достала перенаселенность подведомственного участка, и он жаждет покоя и тишины, но в таком случае проще было бы решить эту проблему перемещением своего тела в пределы Клетки сроком от трех до пяти дней, что, несомненно, способствовало бы самопознанию и очищению духа, а также погружению в более высокие материи, да и просто развитию философского склада ума, но нет, ему нужно совершить нечто громогласное и сокрушительное, разбить наголову, потешить множество застарелых комплексов, а в том, что он личность глубоко закомплексованная, не возникает сомнений, достаточно взглянуть на его шейные платки или бакенбарды, на манеру передвигаться и жестикуляцию, а в особенности на морды летучих мышей, которыми он себя увешивает — обреченные морды существ, страдающих всеми мыслимыми и немыслимыми среди рукокрылых заболеваниями, тоже мне Оззи Осборн, тот по крайней мере сразу откусывал им головы, а на Помпеевом загривке они дохнут месяцами, вот, несчастная Поппи отдала концы только в прошлую среду, а сегодня ее место уже заняла Сюзи, но чего можно требовать от полного профана в биологии, который даже не в курсе, что Сюзи — самец, хотя яйца у него с грецкий орех, хотя, конечно, это не имеет значения, ведь долго ему не протянуть — этому Сюзи — Помпей похоронил уже полдюжины его собратьев, так что это вопрос времени, к тому же летучему мышу наверняка все равно под чьим именем его отправляют на тот свет, хотя общество защиты животных могло бы и заинтересоваться тем, кто скупает этих бедолаг пачками, чтобы выглядеть круче, хотя видит бог, полудохлая тушка летучей мыши еще никому не придавала крутизны, вот был бы это коралловый аспид, имело бы смысл о чем-то говорить, но тот, кто не живет с мыслью о собственной смерти, вряд ли повесит на себя аспида, ведь это потребовало бы уймы усилий по завоеванию его доверия, но ведь можно выстлать свой путь костями безвредных рукокрылых, не давая себе труда даже определить их пол, и вполне вероятно, что не что иное, как полная безнаказанность в данном вопросе, позволяет Помпею думать, что он не поперхнувшись пройдет по значительно более крупным костям значительно менее безвредной личности, я, конечно, имею в виду Слепого, но вы меня поняли, состайники, последнее я мог бы и не разъяснять.
Табаки умолк и с достоинством кивнул Слепому:
— Я почти уложился, хотя это было гнусно с твоей стороны так меня ограничивать.
В комнате стояла мертвая тишина. Даже магнитофон молчал. Даже Нанетта не подавала признаков жизни. Могло показаться, что все это время Шакал читал мощнейшее заклинание по усыплению окружающих. Лорд сидел в обнимку с банкой без крышки и раскачивался, прикрыв глаза. Слепой привалился к манежику Толстого. Горбач уставился на свой перекрученный корень, явно забыв, что собирался из него вырезать. Лица у всех были сонные и какие-то переевшие. На грани отравления. Только Толстый не поддался чарам. Дергал Слепого за волосы и тихо гудел.
Когда я окончательно уверился, что всех вокруг заколдовали, Горбач очнулся и, сонно моргая, перевел:
— Табаки имел в виду, что Помпей метит на место Слепого. Не знаю, разобрал ли ты это за летучими мышами и прочей дребеденью.
— Протестую! — возмутился Табаки. — Я выражался доступно, а главное — очень образно. Резюмировать такую речь, по-моему, преступление.
— Да, — согласился Горбач. — Но, может, Курильщика с непривычки слегка оглушило, и он не смог ее оценить.
Лорд открыл глаза и удивленно заглянул в банку, которую все это время обнимал.
— А нельзя ли, — спросил он, — в следующий раз ограничить это чудовище количеством слов, а не предложений?
— Нельзя! — Слепой выпрямился, выдрав свои волосы из клешней Толстого. — Сам подумай, сколько раз и в скольких вариантах можно повторить одно и то же слово.
Мы все об этом подумали и дружно застонали. Табаки посмотрел на нас с видом великого актера, принимающего аплодисменты.
Проснувшись, я обнаружил на кровати голого Горбача, вооруженного шваброй. Он держал ее как штык, направленный на невидимого противника и выглядел законченным психом. Я бы, наверное, до смерти перепугался, будь мы с ним в комнате одни. Но рядом был Шакал, а в проходе между кроватями Лэри с Македонским, шепотом переругиваясь, зачем-то отодвигали от стены тумбочку. Выглядели они не лучше Горбача. Оба в трусах и в сапогах на голые ноги. Особенно хороши были сапоги Лэри с загнутыми носками.
Раскрытые настежь окна чернели ночью, дверь в прихожую тоже была распахнута и даже подперта стопкой книг. По комнате гулял сквозняк.
— Вот она! — прошептал Лэри. — Теперь не уйдет! Горбач, готовь швабру!
Горбач перестал метаться, встал по стойке смирно и ответил — тоже очень громким шепотом — что, по его мнению, ей этим можно навредить.
— Чистоплюй! — прокряхтел Лэри.
Тумбочку своротили. Лэри акробатически прыгнул куда-то между нею и стеной и, должно быть, больно ударился. Горбач выронил швабру. Македонский вскочил на кровать.
Я окончательно убедился, что все они не в себе. Табаки снял с меня швабру и, передавая ее Горбачу, любезно поделился:
— Крысу ловим. Тебя не очень зашибло?
Меня не зашибло, но смотреть, как истребляют крысу, не хотелось. С детства не переношу таких вещей. Будь это хоть крысы, хоть пауки. Окружающих такое отношение почему-то очень веселит.
— Трусы хреновы, — сказал Лэри, вылезая из-за тумбочки. — Помощи от вас…
Горбач с Македонским заморгали. Горбач опять пробубнил что-то о том, что боялся навредить.
Я начал потихоньку одеваться.
— Куда? — изумился Табаки.
— Съезжу прогуляюсь.
— Куда ты прогуляешься? В коридорах темно!
Я про это совсем забыл, но сказал, что возьму фонарик.
— Нельзя. Там сейчас активизировались маньяки и лица, страдающие раздвоением личности. Фонарик привлечет к тебе их внимание.
Я огляделся.
— А где Лорд?
— Он-то как раз где-то там, — кивнул Табаки. — Но он среди своих, а тебе там делать нечего.
Я не стал уточнять, что он имеет в виду под «своими».
— А Сфинкс?
— Сфинкс пасет Толстого. В туалете. Чтобы ребенок не нервничал.
Горбач и Лэри, посовещавшись, начали швырять под кровать пустые бутылки. Потный, нездорового вида Черный, спросил со своей кровати, дадут ли ему умереть спокойно.
— Со двора припераются, — чирикал Табаки. — Как дело к зиме — так и лезут в Дом. А кошки — те позже приходят. Гуляют до последнего. Вот и получается несостыковка.
Несчастная крыса, не вынеся бутылочной атаки, выбежала на середину комнаты и присела столбиком перед распахнутой дверью. Она явно потеряла всякое соображение, потому что даже не попыталась выскочить.
Лэри набросил на нее половую тряпку. Горбач с ревом ринулся на образовавшийся холмик, схватил его и вышвырнул в коридор. Потом пинком захлопнул дверь, рассыпав подпиравшие ее книги.
— Класс! — заорал Лэри и бросился его обнимать.
— Ну вот, — сказал Табаки удовлетворенно. — Видишь, как все быстро закончилось?
Про себя я порадовался, что не мне собирать с пола пустые бутылки. И что крыса осталась в живых.
— Как вы думаете, она не пострадала из-за того, что я ее вот так швырнул? — спросил Горбач.
— Да ладно, в тряпке летела, что ей сделается? — отозвался Лэри, которого самочувствие крысы мало беспокоило.
Табаки заверил Горбача, что крыса была абсолютно счастлива и в полете, и по приземлении. Черный опять поинтересовался, дадут ли ему упокоиться с миром.
И тут вошел Слепой с тряпкой из-под крысы в руках.
— Совсем спятили? — спросил он.
— В тебя попало? — замирая от восторга, уточнил Табаки.
— Попало.
— И ты удивился?
— Мы оба удивились.
— Давайте спать, — предлагает Слепой. — А то еще окажется, что Черный все детство был от меня без ума, оттого и лупил с утра до ночи. Чтобы посмотреть, как я прекрасен в слезах.
— А что? — фыркает Сфинкс. — Интересная версия. По ней, правда, выходит, что в меня он вообще влюбился с первого взгляда. Мои слезинки его радовали больше твоих. Я на них не скупился.