carpe diem
Название: "Дом безнадёжных мечтателей"
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Глава 19. Сломанный механизмГлава 19. Сломанный механизм
Лина постепенно привыкла к размеренной, повседневной, но удивительно разнообразной жизни подпольного театра; привыкла к ребятам, к их особенным непредсказуемым характерам, к тому, что делает каждый из них. Обычно, когда девочка появлялась в зрительном зале, сумасшедшая компания была в полном составе, рассыпавшись по сцене, общаясь друг с другом и занимаясь своими излюбленными делами. Лёна чаще всего читает книжку, или помогает кому-нибудь, или разговаривает, или пишет какой-то рассказ в своей творческой тетрадке. Ян успевает и здесь, и там, он командует театральным процессом, особенно репетициями, улаживает возникающие конфликты, распоряжается, кому что делать и куда бежать. Лерка, неизменно сосредоточенный и мечтательный, с улыбкой разрисовывает фанерные задники, или набрасывает разрозненные эскизы на альбомных листочках. Седрик, таинственно полуприкрыв глаза и скрестив на груди руки, пугает загадочной потусторонней улыбкой, нечеловеческой неподвижностью. Маленький, до комичности серьёзный Лёка двигается без остановки по помещениям театра, выполняет поручения, спешит кому-нибудь в чём-нибудь помочь. Кира с возбуждённым неиссякающим любопытством изучает заброшенные уголки подпольного театра, диковинки в общей комнате, забирается во все доступные и малодоступные места, выдумывает всё новые и новые приключения, старается расшевелить ребят и вытащить на прогулку. Ник, чудовищный и огромный, действительно напоминающий Халка, невозмутимо следует за любимой девушкой всюду, куда ей вздумается отправиться, с беспокойством готовится защитить, спасти и ответить обидчикам, если потребуется. Андрей приводит в первозданный вид что-нибудь расколоченное/сломанное/порванное, мастерит, проверяет, укрепляет - и неустанно демонстрирует свой изысканный юморок, свои непревзойдённые манеры потомственного аристократа. Ренат и Феликс занимаются серьёзными философствованиями, первый периодически попадает в какую-нибудь переделку (хотя, кажется, в театре с ним случилось уже всё, что могло бы случиться), второй опаздывает, забывает реплики, теряет вещи и отбивается от голоса личной настойчивой совести. Наташа с глубокомысленным видом помогает Андрею решать задачки, или въедливо комментирует, кто и что сделал неправильно, не забывая, впрочем, придираться к каждому действию Фила и твердить ему о прпоущенных занятиях и очередных близящихся экзаменах (предыдущий учебный год он, с помощью старосты, умудрился закончить). Вика разговаривает с лучшей подругой, препирается с язвительно-насмешливым Ренатом. Раф практикуется в стрельбе из любимого лука и спокойно-снисходительно наблюдает за младшим братишкой, который опять оказывается захвачен новым невообразимым увлечением. Мики исполняет шаманские танцы вокруг музыкального проигрывателя, или старательно повторяет по тетрадочке французские слова, или собирает из маленьких деталек модель самолёта, или... Сумасшедшая компания всегда находилась в полном составе (за редкими случайными исключениями), и невозможно было представить, что в привычном повседневном ритме их театрального коллектива что-нибудь когда-нибудь может измениться.
Один из зимних дней ознаменовался для Лины - и для всех остальных ребят - неожиданным ошеломляющим событием. Да, он стартовал, как все предыдущие, и критических ситуаций ничто не предвещало, - но, когда в зрительном зале появился непохожий сам на себя Ренат, сумасшедшая компания мгновенно заподозрила неладное.
Тридцать три несчастья не улыбался. Он не сопровождал, против обыкновенного, свой приход оглушительными внезапными звуками; не окликал возбуждённым голосом Феликса, желая поделиться с ним новой шуточкой или безумной, нарушающей общественное спокойствие задумкой; не поднимался на сценические подмостки со смеющимся лицом, чтобы рассказать, какое очередное несчастье случилось с ним по дороге в подпольный театрик; не говорил что-нибудь язвительное, насмешливое, оскорбительное Снежной королеве, не пытался привязаться к ней, спровоцировать на скандал; не оказывался в нелепой несчастливой ситуации. Ренат сейчас не был Ренатом. Его глаза, всегда смешливые, а теперь потухшие, смотрели куда-то в пространство, мимо друзей, движения казались скованными и замедленными, и в общем Тридцать три несчастья имел очень неправильный, расстроенный и полностью потерянный вид.
Ребята с испуганным удивлением переглянулись. Феликс бросился к лучшему другу, беспокойно всматриваясь в него и пытаясь, видимо, по выражению лица догадаться о причинах происходящего.
- Эй, что случилось?
- Мне нужно уйти, - безэмоциональным, совершенно убитым голосом отозвался Ренат. - Уйти из театра.
Очередная немая сцена в жизни театрального коллектива; правда, на этот раз - гораздо больше приближенная по драматичности к Николаю Васильевичу Гоголю. Почему-то никто ни на мгновенье не засомневался, что Ренат говорит серьёзно; никому не пришло в голову посчитать, будто он шутит, разыгрывает очередным непредсказуемым способом окружающих. И всё-таки, с неловкой неуверенной улыбкой, Феликс спросил:
- Это что, шутка такая, да?
Ренат покачал головой. Отвернулся. Наверное, ему не хотелось, чтобы сумасшедшая компания расшифровала какой-то болезненный секрет, неприятную ситуацию за побледневшим, ничего не выражающим лицом; Лина, правда успела заметить странноватую, незнакомую и не вяжущуюся с образом Тридцать трёх несчастий горечь, тоскливую обречённость в глубине его глаз - Рената, центрального юмориста их сумасшедшей компании, Рената, безбашенного, жизнерадостного и абсолютно оптимистичного обладателя несчастливой уморительной кармы.
- Но... почему? - недоумевающим голосом спрашивал Феликс. - Почему?
- Так нужно. Я не могу сказать. Просто нужно, по-другому... никак.
Не давая театральному коллективу никаких объяснения и дополнительной информации, Ренат скрылся за дверями зрительного зала. Ребята, как будто лишившиеся способности разговаривать на время коротенького эпизода, продолжали стоять в прежних положениях, переглядываясь и пытаясь догадаться о причинах произошедшего - хотя нужно было действовать, возвращать Рената на сценические подмостки, вытягивать правду... Феликс, избавившись от дурацкой неподвижности и безмолвности, через несколько секунд бросился вслед за лучшим другом, окликая его по имени, - и однако, довольно быстро вернувшись, непонимающе и расстроено сообщил, что Ренат не захотел разговаривать с ним, попросил, чтобы его больше ни о чём не расспрашивали, вырвался и ушёл.
Побросав все повседневные занятия, сумасшедшая компания собралась во взволнованный кружочек в общей комнате; для всех не хватало места, кому-то пришлось устроиться на подлокотнике кресла, на притащенных со сцены стульях и просто на полу, но экстренное совещание в подобной ситуации требовалось обязательно.
- Что с ним? Почему он ушёл, ничего не объяснив?
- Может, у него что-нибудь случилось?
- Конечно, случилось, совсем потерянный и расстроенный был...
- Фил, может быть, Ренат что-то тебе говорил?
- Нет, не говорил, и всё в порядке было... о серьёзных проблемах я знал бы...
- У кого-нибудь есть номер телефона Рената?
- У меня.
- У меня тоже.
- Давайте попробуем попозже позвонить - он успокоится и всё нам расскажет...
- Да. Давайте попробуем.
Но Ренат не отвечал на бесчисленные настойчивые звонки - длинные гудки сменились безэмоциональным сообщением: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети"; до самого вечера ребята продолжали рассчитывать, что Тридцать три несчастья объявится, вернётся к театральному коллективу, успокоившись, и обязательно всё объяснит... впрочем, напрасно. Задумка отправиться к Ренату домой и попробовать встретиться с ним тоже не закончилась особенным успехом - точный адрес, оказывается, не был известен даже Феликсу. Тридцать три несчастья, конечно, рассказывал, что живёт в Красносельском районе, - не уточняя, однако, конкретного номера дома и квартиры, ненавязчиво и ловко отговаривался от вопросов Фила о родственниках, вообще обо всём, что связано с семейными отношениями. Может быть, в этом дело? У Рената не всё благополучно с родителями? Кто-то заболел, с кем-то случились неприятности? Ребятами выстраивалось множество самых разнообразных предположений, а коллективное беспокойство увеличивалось в геометрической прогрессии.
Сумасшедшая компания больше не могла в этот день заниматься повседневными делами. Все перемещались по подпольному театрику немного притихшие, подавленные, взволнованные, а Феликс, который, конечно, беспокоился сильней всех остальных, и вовсе не мог угомониться, пристроившись где-нибудь - он ходил, и ходил, и ходил между сценическими подмостками и общей комнатой, растерянный, погружённый в себя. Только Виктория, кажется, не придавала ни малейшего значения произошедшему; она решительно посчитала ситуацию очередной шуточкой театрального клоуна, извращенным представлением о чувстве юмора, и, видимо, очень обрадовалась, что раздражающий элемент больше не вторгается в её неприкосновенное личное пространство со своими дурацкими комментариями.
Ребята постарались убедиться сами и уверить в этом других - Ренат завтра вернётся. Конечно, вернётся. И обязательно объяснит, что случилось, а они коллективными усилиями помогут ему разрешить критическую ситуацию, справиться с трудностями или неприятностями; друзья и нужны, чтобы поддерживать в тяжёлый жизненный период, правда? Всё будет хорошо.
Однако на следующий день ничего не изменилось. И на следующий, и на следующий. Ренат не появлялся, его мобильный телефон оставался по-прежнему отключённым, и никому из сумасшедшей компании не удавалось придумать подходящих причин, которые помогли бы прояснить таинственную ситуацию; почему Ренат говорил, что не может остаться в подпольном театрике, что ему обязательно НУЖНО уйти? почему Тридцать три несчастья казался затравленным, напуганным и донельзя расстроенным, почему создавалось впечатление, что какая-то серьёзная проблема действительно мешает ему вернуться сюда? На второй день отсутствия Рената театральный коллектив, по обыкновенному, собрался на сценических подмостках с раннего утра, предпринимал героические попытки заниматься повседневными делами, и репетировать разнообразные сценки, и общаться на отвлечённые темы... ничего не получалось. Чувствовалось напряжение. Да, юмористический спектаклик взял на себя Феликс, который, пожалуй, умел шутковать ни чуточки не хуже Рената, - но без друга, измученный волнениями и пугающими предположениями, он играл отвратительно, без конца ошибался, спотыкался и отчаянней, чем прежде, забывал положенные реплики; в конце концов, обречённым движением руки останавливая репетицию, Ян опустился на продавленный диван и выразил коллективное мнение:
- Нет. Не то.
Именно. Не то. И, в сущности, проблема заключалась не только в таинственных трудностях в жизни Рената, не только во взволнованной неизвестности и беспокойстве ребят за товарища. Просто Тридцать трёх несчастий не хватало здесь. Его отсутствие резко переворачивало с ног на голову мирок театрального коллектива; Лина предавалась размышлениям об этом, когда сидела у гигантского стола рядом с расстроенной Лёной и наблюдала за перемещениями ребят. Помнится, несколько месяцев назад в сумасшедшей компании вовсе не было Рената - и все спокойно разговаривали, репетировали, даже не догадываясь, когда парень с несчастливой кармой появился среди них, что он будет настолько существенным и неотъемлемым винтиком в механизме подпольного театра. Теперь без Рената не было сумасшедшей компании. За считанные дни, практически сразу, не прилагая особенных усилий, Тридцать три несчастья превратился в своего человека в театральном коллективе; кто ещё сумел бы так восхитительно, живо, с удивительным юмором сыграть персонажа в сценке? кто угодил бы в уморительную своей абсурдностью и непредсказуемостью ситуацию на спокойном и, казалось бы, совершенно безопасном пространстве, а потом рассказывал бы об этом сумасшедшей компании, подсмеиваясь над собственной кармой? кто в совокупности с Феликсом развлекал бы театральный коллектив, привносил оттенки счастливой беззаботности и лёгкого безумства в любые обстоятельства? Ребятам в какой-то неопределённый момент не под силу оказалось вообразить, как их маленький подпольный театр существовал прежде без Рената, имеется ли вообще сейчас возможность нормальной повседневной жизни, если Тридцать три несчастья куда-то пропал, не отвечает на звонки и совсем не появляется в театре.
И Лина вдруг разглядела очевидный, даже не нуждающийся, собственно, в доказательствах факт. Театральный коллектив - одно целое. Цельный, отлаженный и сплавленный воедино из множества составляющих деталек механизм. Не будь в сумасшедшей компании Рената, или Феликса, или Вики, или Наташи, или любого другого из ребят... ничего не получится; театральный коллектив не сумеет, по-прежнему наслаждаясь жизнью, заниматься стандартными полюбившимися делами, репетировать, разговаривать друг с другом; их подпольный театрик попросту прекратит своё существование, если один-единственный винтик окажется потерян.
На третий день после необъяснимого исчезновения Рената двери в зрительный зал внезапно распахнулись, и сам виновник всеобщего беспокойства показался на пороге.
Сумасшедшая компания за мгновенье отвлеклась от немногочисленных рассеянных попыток заниматься повседневными делами, привлечённая скрипом дверных петель; ребята замерли, в тех положениях, в каких находились, удивлённо вытаращились на пропавшего без вести и отыскавшегося Рената, будто не веря, что это действительно происходит, он вернулся, он снова здесь. Все молчали. Молчал и Ренат, неловко переминался с одной ноги на другую, - и улыбался пристыженной, но в то же время счастливой, абсолютно счастливой улыбкой и старательно пытался подобрать какие-то вразумительные объяснения.
В конце концов, отмахнувшись от этого бессмысленного дела, он проговорил:
- Я не смог без вас, ребята, понимаете? Просто не смог.
И в этот момент началось чудовищное столпотворение и неразборчивая суета. Первым со сценических подмостков соскочил Феликс - он бросился к лучшему другу, поскальзываясь по дороге на ступеньках, наталкиваясь на зрительские кресла, и порывистым движением заключил Рената в удушающие, практически смертельные объятия; ребята, не дожидаясь, пока Ренат поднимется на сценические подмостки, синхронно бросились к нему, окружили тесным расшумевшимся кольцом, и хлопали по плечу, и возмущались, и расспрашивали, и поздравляли с долгожданным возвращением, и задавали бесчисленное количество разнообразных вопросов.
В общей комнате, на продавленном монстроподобном диванчике, задумчиво рассматривая кружку с весёлыми тараканчиками у себя в ладонях, Ренат рассказал театральному коллективу удивительную историю.
Она начиналась весьма распространённым и, к сожалению, довольно стандартным образом. Должно быть, когда-то в незапамятные времена у Рената Микаэляна присутствовали родители - и мать, и отец, они умудрились произвести его на свет, некоторое непродолжительное время понянчиться и, наигравшись, отправить к дальним-дальним родственникам на воспитание, без какого-нибудь удовлетворительного капитала, скрыться в неизвестном направлении. Родственники - четвероюродные дядька с тёткой, что-то подобное - на первых порах действительно заботились о неожиданно появившемся племянничке, отправили его учиться в районную школу, кормили, обеспечивали одеждой и предметами первой необходимости, даже игрушками и книжками, а потом... потом Ренат своим присутствием начал обременять их, как, в своё время, и собственных родителей; если поначалу родственники полагали, что необходимо создавать видимость внимательности к близкому единокровному человеку, то подобные взгляды у них стремительно выветрились, дядька с тёткой немножечко развлеклись, соскучились и в совершенно недвусмысленных выражениях порекомендовали племяннику покинуть их скромную маленькую квартирку.
Шестнадцатилетний Ренат оказался на улице в абсолютнейшем одиночестве. Отец и мать давным-давно переместились в другой городок или, может быть, вовсе куда-нибудь заграницу. Крыша над головой отсутствует. Близких, заботливых, сочувствующих людей нет. Денег - несколько скомканных десятирублёвых бумажек в кармане. Никаких возможностей выбраться из создавшегося положения, разыскать себе местечко под солнцем, заработать на жизнь и вообще как-нибудь пристроиться в нашем суетливом безжалостном мире. Ему шестнадцать лет - он ничего не умеет, никаким профессиям не обучен и совершенно не разбирается в том, как нужно устраиваться по жизни. В тот отвратительный денёк Ренат бессмысленными траекториями болтался по улицам Петербурга - по всем подряд, неразборчиво перемещаясь между ветками метрополитена, полностью отчаявшись и стараясь в бурном, стремительном потоке городского шума, и толп, и неоновых реклам, и уличного движения позабыть о собственных неразрешимых трудностях. Он не представлял, что будет делать дальше. Он даже близко не мог вообразить, как поступить в сложившейся ситуации. Пожалуй, это бессмысленное путешествие продолжалось бы до окончательного закрытия всех видов транспорта, если бы Ренат, бесцельно слоняющийся по улочкам города, не встретился с шайкой Ильдара. Правда, о том, что компания симпатичных юношей и девушек, приветливо улыбавшихся Ренату и предлагавших помощь и поддержку, - шайка, он узнал намного, намного позже. Первое впечатление было самым положительным - незнакомые люди, с которыми Ренат слово за слово разговорился, мгновенно определили, что он столкнулся с неприятностями, расспросили и, узнав, что ему негде даже переночевать, предложили на некоторое время поселиться у них. Навсегда - если Ренату захочется. Ильдар, предводитель шайки - впрочем, тогда казавшийся просто главенствующим в компании - рассказывал о великолепной четырёхкомнатной квартире, которая находилась совсем неподалёку; "Давай, - уговаривал он. - У тебя нет другого выхода, и ты вовсе не будешь нам мешать". Разумеется, Ренат согласился.
Квартира действительно оказалась замечательной, с довольно неплохо подобранной обстановкой, недешёвой, судя по всему, с четырьмя просторными комнатами, одну из которых полностью определили для неожиданного посетителя. Весёлые разговоры, нескончаемые шуточки, дружественная манера обращения, искренняя теплота и коллективная поддержка - за один только день, завершившийся торжественным ужином, Ренат начал испытывать крепкую привязанность к новым знакомым и считать их своими настоящими друзьями. Конечно, он спросил, откуда у них эта восхитительная квартира, почему они - ровесники Ренату, не старше шестнадцати-семнадцати лет - живут без родительского контроля; Ильдар и компания, с неподдельной искренностью улыбаясь, наплели ему каких-то сказочек про богатых родственников, которые предоставили отпрыскам полную самостоятельность и купили квартиру... много, много позже Ренат узнал, что всё это - сказочки, а тогда беспрекословно поверил и о подробностях не расспрашивал.
К сожалению, судьба не смилостивилась над Ренатом - просто перебросила его из одного отвратительного окружения в другое. Через некоторое время, убедившись, что Ренат, оказавшийся в безвыходной ситуации, накрепко связан с компанией и деваться ему, в сущности, некуда, Ильдар открыл наивному мальчишке неприглядную правду. Они - шайка. Шайка воришек. Квартира, вкуснейшая еда, роскошная одежда - всё, что принадлежало Ильдару и остальным, оказалось частично наворованным, частично - купленным на украденные деньги. Шайка не разменивалась по мелочам, утаскивая кошельки у зазевавшихся старушек в общественном транспорте - нет, положительные с виду юноши и девушки занимались крупными бизнесменами, богатыми наследницами, ювелирными магазинами, банковскими ячейками. Они были талантливы, несмотря на противозаконные делишки, обладали самыми разнообразными способностями. отточенными и отшлифованными с опытом - могли взломать любой замок, подобрать комбинацию к любому сейфу, запросто устроить похищение любимого ребёночка владельца сети итальянских ресторанов, без усилий очаровать и опустить на значительную сумму денег симпатичную дочку богатого папы, без труда прокрасться ночью в небольшой, но обладавший множеством ценностей ювелирный магазинчик... Разумеется, многим не удалось уберечься от вездесущих милиционеров; кто-то очутился за решёткой, далеко не все авантюры заканчивались благополучно... но большинство талантливых воришек благоденствовало, купаясь в деньгах, которые им не принадлежали, считая, что такой способ зарабатывать на жизнь намного более увлекательный и прибыльный, чем стандартная заслуженная зарплата.
Ренат был шокирован открывшейся правдой. Несмотря на безответственных родителей и отсутствие должного воспитания, он крепко усвоил правильные нравственные понятия; воровство - преступление, нельзя наживаться на окружающих людях, это отвратительно, отвратительно, отвратительно! Конечно, деятельность шайки Ильдара казалась ему антисоциальной и совершенно неприемлемой; с трудом дослушав залихватский рассказ предводителя, он порывисто поднялся с места, собираясь убраться подальше отсюда, и убрался, разумеется, если бы не... Если бы Ильдар, с приветливой понимающей улыбкой, не остановил Рената возле входных дверей и не полюбопытствовал самым дружественным тоном, куда он собирается идти и с помощью чего отыскивать себе средства к существованию. Вопрос поставил в тупик. Вынудил задуматься. Действительно, Ильдар прав... прав, прав, прав, чёрт его побери - деваться Ренату некуда, устроиться где-нибудь и зарабатывать на жизнь честными способами у него не получится - он никто, ничто, звать никак, а город никогда не отличался справедливостью относительно бездомных уличных мальчишек. Они знали. Они прекрасно знали, что, в конце концов, Ренат останется с ними и будет участвовать в их изобретательных воровских махинациях.
Есть фильм, который называется "Плачущий убийца"; главный персонаж плачет, если убивает какого-нибудь человека. Ренат был готов разреветься - от беспомощности, безысходности и отвращения - каждый раз, когда его вынуждали отправляться на ночную вылазку к банковским ячейкам, или взламывать сейф, или очаровывать молоденькую глупенькую девушку... Не хочется даже вспоминать подробности всех преступлений, в которых Ильдар и компания заставляли его принимать участие; не хочется вспоминать, как он питался продуктами, купленными с украденные деньги - ненавидел себя, презирал себя, и всё-таки питался, пользовался душем и туалетом, спал на удобной кровати, понимая, что этот отвратительный замкнутый круг никогда не будет прерван. Воровать, воровать, воровать... любые решительные порывы убраться подальше от Ильдара с компанией заканчивались, не начавшись; Ильдар был прав - там, в беспощадном окружающем мире, он останется без крыши над головой и куска хлеба, потому что ничего не умеет, никому не нужен, а здесь... здесь - уютная постель, вкусная еда, обеспеченная жизнь и какая-то опора под ногами, возможность нормально существовать.
Шайка поработила Рената. Постепенно он превратился в преданного, безотказного сторонника и помощника - понимал, что деваться некуда. Ренат больше не пробовал пойти против Ильдара и компании, не возмущался, не устраивал масштабных истерик... он смирился со своим положением, и всяческие попытки следовать нравственным представлениям были позабыты. Ильдар с уверенностью мог утверждать, что Ренат безраздельно принадлежит компании; ни он, ни остальные ничего особенно подозрительного не увидели в том, что он общается с каким-то непрофессиональным театральным коллективом. Ну, поиграется и бросит - может быть, удастся стащить у глупеньких актёров что-нибудь полезное, однако...
- Я не хочу! Не хочу обкрадывать вас, потому что вы... вы - настоящие, с вами не нужно заниматься воровством, подчиняться, выполнять ужасные поручения ради кусочка хлеба, между нами - действительно дружба, а не глупая фальшивка, которую предлагает Ильдар. Когда они узнали, что я хожу в какой-то театрик - только посмеялись, но я начал проводить с вами больше и больше времени, и они запретили мне - я их собственность, имеют право мне запрещать. "Не вздумай снова идти туда, - сказал Ильдар. - Иначе... желающих оказаться в большой тёплой квартире много, учти, и нам ничего не стоит выбросить тебя на улицу. Куда ты пойдёшь? Чем будешь жить?". Он постоянно... постоянно шантажировал меня, когда я пытался уйти из этой отвратительной шайки - шантажировал едой и жильём. Но я не смог... понимаете, я не смог вернуться обратно к ним, потому что... потому что вы, ребята, настоящие друзья, а наш театр - настоящий дом. И наплевать, наплевать, что больше мне будет негде жить, нечего есть - это неважно, я останусь с вами. Я не выдержу без вас.
Многое разъяснилось после того, как Ренат рассказал им удивительную историю - никто никогда и не заподозрил бы, что юморист с несчастливой кармой, Тридцать три несчастья, имеет за плечами такую печальную биографию. Да, многое разъяснилось - и поведение Рената в тот день, когда он исчез из подпольного театрика, и подавленность, затравленность, беспредельное отчаяние, промелькнувшие тогда его глазах... и даже незначительный вроде бы эпизод из прошлого, когда Ренат решил ночевать в театре. Наверное, участникам театрального коллектива хотелось прокомментировать услышанное, поблагодарить Рената, посочувствовать, поддержать, и всё-таки... всё-таки встречаются ситуации, когда молчание может быть гораздо более многозначительным, чем десятки бессмысленных слов, когда молчание скажет больше. Сумасшедшая компания молчала. Улыбалась и молчала. Только Феликс стремительным движением заключил лучшего друга в удушливые объятия (очередные объятия, редкостный всплеск эмоций флегматичного Фила) и коротко сформулировал мысль, с которой согласились все участники театрального коллектива.
- Без тебя наш театр - не наш театр.
И Лина почувствовала, что, действительно, когда Ренат вернулся обратно в подпольный театрик, некоторая незначительная - на первый взгляд - и катастрофическая неправильность сгладилась, винтик, из-за которого не мог функционировать театральный механизм, занял местечко, положенное ему, шестерёнки закрутились со слаженностью и бесперебойностью, как и нужно. Участники театрального коллектива - не просто участники, случайным образом соединившиеся в маленькой непрофессиональной труппе; и в принципе подпольный театрик - не обыкновенная любительская студия, кружок по интересам, где горсточка подростков занимается пустяковыми представлениями. Нет, театр - огромный организм, ребята - клетки, которые необходимы, чтобы он действовал правильно, и если убрать одну клеточку... одну-единственную клеточку... никакого театрального коллектива больше не будет. Театр держится на каждом из участников. И никогда, никогда больше сумасшедшая компания не допустит, чтобы кто-нибудь из ребят отделился от него.
Глава 20. ЗвонокГлава 20. Звонок
- Дорогая, - мама, появившись на пороге Лининой комнаты, перекладывала из ладони в ладонь пластиковую телефонную трубку. - Тебе Регина звонит.
- Да? - Лина занималась увлечённым чтением рассказа Лёны, который подруга доверила ей, и, надо сказать, не сразу сориентировалась, кто такая Регина, почему она позволяет себе звонить посторонним людям в ночное время.
А после пришло осознание - ну, конечно, Регина; красивая, избалованная, эгоистичная девушка, лучшая подружка Лины, которая устанавливает законы самостоятельно и никогда не соотносит свои поступки с чьими-то желаниями, просьбами, потребностями. А поздние звонки, как, впрочем, и множество других вещей, выдуманы самой Региной; правила игры; им следует подчиняться неукоснительно, если хочешь удержать неустойчивое положение в классе талантливых детишек.
Сначала Лина немножко устыдилась собственных ощущений. Сколько же, в конце концов, времени она нарушала положенные предписания, кормила подружек отговорками и оправданиями, практически не общалась с ними, открещивалась от всех приглашений на домашние вечеринки, прогулок, глупеньких разговоров о мальчиках и тряпочках... А потом Лине подумалось, что никаких угрызений совести она на самом деле вовсе не чувствует. И возобновлять отношения с Маргаритой, Элеонорой, Региной ей тоже совсем не хочется.
- Мам, скажи ей, пожалуйста, что я занята, - попросила Лина, возвращаясь к чтению рассказа своей настоящей, единственной настоящей подруги; мама, почему-то улыбнувшись понимающей и даже поддерживающей улыбкой, унесла ненужную телефонную трубку обратно в коридор.
С подпольным театриком у Лины категорически не оставалось свободного времени; впрочем, оно и не было необходимо ей. Девочка, расправившись со школьными занятиями, отговаривалась от Эли, Марго и Регины, отказывалась, если они куда-нибудь приглашали её, - и спешила на центральные улицы города, в полузаброшенное обветшавшее здание, к сумасшедшей компании, чтобы провести ещё один восхитительный день с любимыми ребятами. Не хотелось - да и не было, разумеется, никакой возможности, - думать о брошенных подружках, о классе талантливых, о предполагаемых последствиях своего "неразумного" поведения; в Лининой жизни что-то стремительно, кардинально и, кажется, необратимо переменилось, а устранять досадные перемены, возвращаться к прежнему существованию по правилам не возникало ни малейшего желания.
На завтрашний день в театре планировалось особенное мероприятие. Нет, ребята вовсе не собирались куда-нибудь выбираться, хотя, надо сказать, Авантюристка Кира до последнего на этом настаивала. Несколько дней назад Михаэль внезапным образом, по случайности в разговоре со старшим братом, припомнил, что приближается первая внушительная годовщина подпольного театра - очередное озарение, из тех, что частенко посещали младшего Сальваторе; год, ровно год назад Ян Севастьянов впервые решился положить начало театральному коллективу. Кира услышала, Кира немедленно подхватила эту задумку и загорелась возбуждённой решимостью организовать для ребят соответствующий праздник. Наконец-то предложение было принято единогласно, без всяческих возражений; правда, хоть Кира и вознамерилась утащить всех куда-нибудь на культурное мероприятие, Ян заметил, что лучше бы праздновать в уютной домашней обстановке родного театрика.
Когда Лина появилась в зрительном зале, большая часть приготовлений была практически закончена. Андрей и Ян развешивали последние воздушные шарики, Лерка старательно трудился над завершающими штришками торжественной вывески, Мики и Раф обустраивали удобное местечко посреди захламлённых подмостков, Наташа перемещалась туда-сюда и всеми настойчиво командовала, где-то в уголке ссорились Вика с Ренатом, успевая, впрочем, заниматься уборкой помещения, Феликс флегматично отодвигал мебель к стеночкам, отбиваясь в процессе от замечаний Натальи Андреевны. Лёна разбиралась с праздничным завтраком. Лёка то здесь, то там выполнял различные взрослые поручения. Динка украшала блестящими дождиками и радужной мишурой каждый стул, стол, диван и, в принципе, все подходящие для этого поверхности на сцене. Кира руководила подготовительным процессом, за ней неотступно следовал Николай. Даже Седрику отыскалось своё занятие - помогать Лёне с многочисленными кулинарными шедеврами.
- Готово! - наконец, оглядывая плоды коллективных трудов, решила Авантюристка.
И все, со счастливыми вздохами облегчения, отправились к банкетному столу.
Функции стола для сумасшедшей компании выполнял пол. И мягкий, пушистый, вычищенный ковёр чудовищных размеров, который Кира обнаружила среди антикварного сумасшествия в общей комнате. Завтраком занималась Лёна (с помощью Графа Дракулы); прямо на ковре девушка расставила нормальные фарфоровые тарелки, разномастные кружки (у каждого члена коллектива со временем заводилась собственная) - и праздничное угощение. Казалось удивительным и необъяснимым, когда, при каких обстоятельствах и, главное, как Лёна в гордом одиночестве умудрилась наготовить столько разнообразных вкусностей. Здесь были: салат Цезарь, Оливье (который Мики определил непременным символом любого торжества), бутерброды, кусочки аккуратно нарезанного торта, пирожки, мороженое в стеклянных вазочках, соки, лимонады... кажется, предусмотрительной Лёне удалось учесть предпочтения абсолютно всех присутствующих на празднике. Не раздумывая лишних секунд, ребята разместились по подушкам и ковриках вокруг импровизированного стола и принялись за угощение.
- Попрошу минуточку внимания, дамы и господа, - окликнул Лерка, закончивший, наконец, свою длительную. работу и торжественно продемонстрировавший её всем. Праздничная вывеска - два скреплённых листочка ватмана со словами "Да здравствует наша сумасшедшая компания!" в окружении улыбающихся рожиц, карикатурных, но безошибочно передающих сущность каждого участника театрального коллектива, была размещена на ближайшей свободной стенке сценических подмостков. Фуршет на некоторое время позабыли; окружив творение признанного художника, сумасшедшая компания синхронно зааплодировала и принялась нахваливать Лерку.
- Здорово!
- Бесподобно!
- И полностью отражает наш коллективный дух, правда?
- Почёт и слава Валерию!
Даже Седрик положительно отозвался о проделанной работе - правда, очередным испанским словом, о значении которого всем оставалось только догадываться.
- Exelente. (1)
Наконец, все вернулись к поглощению разнообразных лакомств и сполна воздали должное кулинарным способностям Лёны. И, стоило только Лине оказаться среди сумасшедшего театрального коллектива, как Маргарита, Элеонора и Регина мгновенно позабылись, будто и не было их, тягостные размышления, маленькие проблемы - всё за считанные секунды исчезло, удалилось на самые дальние недостижимые слои Сумрака. Лина просто сидела и с удовольствием ощущала себя частью чего-то большого, настоящего, дружного; с удовольствием слушала перескакивающие от одного предмета к другому разговоры, с новым любопытством присматривалась к ребятам (ей никогда это не наскучивало), участвовала в общих застольных беседах и даже развлечениях. Кира затеяла игру в слова, при чём английские; неутомимо, возбуждённо все бросались в гущу сражения, стремясь переплюнуть соперников по количеству слов, пока, наконец, заслуженное первенство не досталось Седрику - он, видимо, действительно был из английской семьи, потому что словарным запасом никто ни при каких условиях не мог бы посоревноваться с ним. Ренат и Феликс перебрасывались зелёным горошком, шариками, скатанным и из хлеба, и маленькими, но увесистыми мандаринками. Наташа возводила глаза к небесам, будто интересовалась, за что божественные силы отправили к ней такое жестокое наказание. Андрей и Ян углубились в обсуждение волнительных злободневных вопросов. Лёна и Лина тихонько обсуждали последний просмотренный фильм, как обычно любимый обеими. Всех, всех, даже невозмутимого Рафаэля, холодную Викторию, сосредоточенного на рисовании Лерку (он опять рисовал) и мечтательную Динку удавалось втянуть в общие разговоры. А разговаривали... разговаривали обо всём на свете, от погоды за пределами театра до смысла бренного человеческого существования - и, разумеется, вспоминали обо всём, что пережила вместе их неугомонная сумасшедшая компания.
- Помните, несколько дней назад...
- Надо же, я ведь и не догадывался, что наш театр будет...
- Слушайте, мне тут вспомнилось, как ещё в самом начале...
- А как Ренат убегал от бешеной собаки, невероятно...
- А Лина не хотела оставаться, но мы уговорили её...
Ренат в процессе торжественного банкета рассказывал много уморительных историй из своей богатейшей биографии - связанных, конечно, с восхитительной несчастливой кармой, - и как раз начинал очередное повествование, когда в кармане у Михаэля зазвонил телефон.
- Минутку, я скоро вернусь, - сказал Мики, поднимаясь с подушечки. - Поклянитесь, что не начнёте "Дюшес" без меня.
- Братишка продаст душу дьяволу за "Дюшес", - усмехнулся Рафаэль, в который раз с трудом сдерживаясь, чтобы никому не продемонстрировать своего веселья.
- Побью, - пообещал Мики, прихватывая стеклянный стакан с остатками апельсинового сока, ощутимо подталкивая старшего брата в плечо и, на ходу, не успев как следует отсмеяться после повествования Рената, сказал в телефонную трубку:
- Да?
Дальнейший разговор было невозможно расслышать, потому что Михаэль удалился за дверцу, которая отделяла общую комнату от зрительного зала.
- В принципе, этот лифт никогда не отличался качеством работы, но... знаете, так лениво бывает после тяжёлого трудового дня подниматься по лестнице... Захожу, нажимаю кнопку своего этажа, двери закрываются, и вдруг...
Тоненько скрипнула дверная створка. Мики, закончив разговаривать, возвращался к сумасшедшей компании. Ренат был полностью захвачен увлекательными событиями, о которых рассказывал, он, казалось, и вовсе не должен был заметить появления Михаэля, отвлечься от собственного повествования, но... Ренат единственный из всех сидел лицом прямо к общей комнате. Ему первому удалось заметить что-то в лице, в выражении глаз Мики, неправильное, непривычное и совершенно неуместное в атмосфере коллективного празднования; он подавился последним словом - резко, будто по щелчку выключателя, замолк и вытаращился на Михаэля.
Все заметили неожиданную паузу в истории. Один за другим принялись оборачиваться. А первым через плечо оглянулся Раф, мгновенно вскочил и бросился к брату.
- Что случилось?!
Мики представлялось совершено невозможным узнать. Когда он удалялся в соседнее помещение, отвечал на внезапный звонок, - был смеющимся, весёлым и, как всегда, исключительно довольным всем своим существованием. Сейчас Мики не хохотал, не улыбался непосредственной детской улыбкой, не спешил обратно к сплочённому кружку театрального коллектива, чтобы наброситься на любимый "Дюшес" и дослушать историю. Его лицо было бледное - бледное, растерянное и, кажется, вообще застывшее неподвижной гипсовой маской. Его рука, безвольно опущенная вдоль тела, отчаянно, до побелевших костяшек, стискивала телефонную трубку. В глазах застыло затравленное, абсолютно обречённое выражение.
Ребята за мгновение поняли, что случилась неприятность. Серьёзная, видимо. Именно про него сейчас сообщили Михаэлю в телефонном разговоре.
Раф побледнел ничуть не меньше, чем младший брат. Он резким, наполненным паникой движением вцепился в плечи Мики, всмотрелся в потерянное, перекошенное лицо братишки - и повторил ещё более испуганным голосом:
- Да что случилось?!
- Мама, - сдавленным, срывающимся на свистящий шепот, совсем не своим голосом сказал Михаэль. - Мама... Мне позвонили, сказали, что она... что мама... умерла.
Мики, кажется, больше не мог удерживаться на ногах, - ещё несколько секунд, пожалуй, и он бессильно рухнул бы прямо здесь, посреди сценических подмостков, на пол. Мики добрался до ближайшего свободного стула. Механическими, вряд ли осмысленными, вовсе не живыми шагами. Как подкошенный, срезанный кошмарным сообщением о смерти любимой матери, он опустился на сиденье и, закрыв глаза, откинулся на деревянную спинку.
Ян сделал резкое быстрое полудвижение - почти сорвался с места, стремясь, видимо, броситься к братьям, утешить их, успокоить, как-то помочь... Хотя, собственно, какая, какая может быть помощь в подобной ситуации? Андрей успел перехватить Яна за рукав, отрицательно, почти незаметно покачал головой; он прав - не стоит. Не стоит сейчас пытаться что-нибудь предпринять, потому что... потому что и Рафаэль, и Михаэль казались поломанными, безнадёжным образом разбитыми на кусочки. Да, и Лине хотелось сделать что-то, куда-нибудь бежать, развивать бурную сумасшедшую деятельность - что угодно, только бы не сидеть, бездействовать и наблюдать, как товарищи по подпольному театру, друзья, вынуждены в одиночестве справляться с самым страшным из всех возможных несчастьем.
У ребят одновременно заворочалось внутри горькое болезненное чувство - без исключений у каждого, даже холодная неприступная Вика, таинственный молчаливый Седрик переживали трагедию братьев Рафаэля и Михаэля как свою собственную.
Глаза Рафа остекленели. Он сделал отчаянную попытку что-нибудь сказать, улыбнуться, быть может, убедить себя самого, что младший братишка просто пошутил, выбрал неудачный способ посмеяться над старшим, однако... Однако - какие, к чёртовой матери, шуточки вообще возможны в данной ситуации? Разумеется, Раф прекрасно понимал, что это - правда. Страшная правда. Он не двигался с места, не стал подходить к брату, чтобы утешить... он просто стоял, мгновенно обмякший, замороженный, потерянный, в неразрушимой неподвижности - ни движения, ни лицо, ни взгляд не выдавали внутри мраморной статуи признаков жизни. Самыми пугающими были глаза. Пустые. Никогда, несмотря на всегдашнее невозмутимое спокойствие Рафаэля, Лина не видела у него настолько нечеловеческих глаз. Кажется, что Раф умер; умер здесь, не двигаясь с места, и никакой надежды на воскрешение не имеется.
С губ Рафаэля срывается звук - придушенный и задавленный, - будто он хочет сказать что-нибудь, хочет, но не может вытащить из пересохшего горла хотя бы словечка. Раф поворачивается к младшему брату, делает несколько неуверенных, ненадёжных шагов - механических и совсем не живых, как и у Мики только что, - может быть, тоже планирует опуститься на стул... Седрик даже привстаёт, чтобы уступить ему место. Ноги Рафаэля внезапно начинают дрожать, подкашиваются; он, как поломанная деревянная марионетка с подрезанными ниточками, падает прямо на пушистый, подготовленный к празднику ковёр, утыкается лицом в колени младшего братишки и плачет.
Рафаэль Сальваторе никогда не плакал. Попросту не позволял себе настолько девчачьего, бессмысленного проявления эмоций, позорной слабости, окончательного признания собственной беспомощности. Раф был сильным человеком. Неразговорчивым, рассудительным, прочно утвердившимся на ногах; может быть, он ощущал, как и все нормальные люди, всплеск сумасшедших чувств - потрясение, возмущение, ненависть, влюблённость, но... Эмоциональная составляющая Рафаэля была секретом - для всех, пожалуй, даже для младшего братишки; он всё переживал глубоко внутри своего сознания, тщательно замаскировывал под равнодушие - не считал нужным сообщать о каких-то ощущениях окружающим людям. Мики мог бы заплакать. Горе выражалось бы в нём так же ярко, сильно, всеобъемлюще, как непосредственные счастливые впечатления. Но сейчас Раф, не Мики, плакал, словно ребёнок, сдавленно всхлипывая, позабыв про обязательный самоконтроль, безупречную выдержку, абсолютную невозмутимость. Раф, не Мики, - а младший брат, которому, разумеется, было и больно, и горько, и отвратительно сейчас, обнимал старшего брата одной рукой за вздрагивающие плечи, рассеянно и неловко гладил по волосам, склонив голову низко, к макушке Рафаэля.
Именно в этот момент, со всей ошеломительностью, болезненностью, на ребят обрушилось понимание катастрофы. Мама Рафа и Мики умерла... не заболела, не уехала в длительную командировку, не попала в больницу - умерла; это конец; никакой надежды на возвращение. Они праздновали, разговаривали о весёлых беззаботных событиях, - а мамы братьев в тот самый момент больше не стало. Никто из подпольного театра лично не знакомился с этой женщиной, но, конечно, всем понаслышке было известно про неё - она актриса, не представляет, как можно жить без сценических подмостков, благодаря ей Рафаэль и Михаэль нашли себя в театральном искусстве... Лина вспоминала, с каким восхищением, с какой глубокой привязанностью и сдержанный Раф, и эмоциональный Мики рассказывали про свою любимую маму; и этого замечательного, светлого человека больше нет, больше не будет... Почему?
Ребята так и остались сидеть на своих местах, потрясённые, беспомощные; они и хотели бы сейчас броситься к Мики с Рафом, успокоить, ободрить, поддержать... однако понимали - нет, не стоит даже пробовать этого сделать. Братья всегда держались рядом друг с другом, всё делили на двоих, переживали пополам; и сейчас никто не решался помешать их общей уединённой попытке справиться с самой страшной из всех возможных потерь.
1. Прекрасно
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Глава 19. Сломанный механизмГлава 19. Сломанный механизм
Лина постепенно привыкла к размеренной, повседневной, но удивительно разнообразной жизни подпольного театра; привыкла к ребятам, к их особенным непредсказуемым характерам, к тому, что делает каждый из них. Обычно, когда девочка появлялась в зрительном зале, сумасшедшая компания была в полном составе, рассыпавшись по сцене, общаясь друг с другом и занимаясь своими излюбленными делами. Лёна чаще всего читает книжку, или помогает кому-нибудь, или разговаривает, или пишет какой-то рассказ в своей творческой тетрадке. Ян успевает и здесь, и там, он командует театральным процессом, особенно репетициями, улаживает возникающие конфликты, распоряжается, кому что делать и куда бежать. Лерка, неизменно сосредоточенный и мечтательный, с улыбкой разрисовывает фанерные задники, или набрасывает разрозненные эскизы на альбомных листочках. Седрик, таинственно полуприкрыв глаза и скрестив на груди руки, пугает загадочной потусторонней улыбкой, нечеловеческой неподвижностью. Маленький, до комичности серьёзный Лёка двигается без остановки по помещениям театра, выполняет поручения, спешит кому-нибудь в чём-нибудь помочь. Кира с возбуждённым неиссякающим любопытством изучает заброшенные уголки подпольного театра, диковинки в общей комнате, забирается во все доступные и малодоступные места, выдумывает всё новые и новые приключения, старается расшевелить ребят и вытащить на прогулку. Ник, чудовищный и огромный, действительно напоминающий Халка, невозмутимо следует за любимой девушкой всюду, куда ей вздумается отправиться, с беспокойством готовится защитить, спасти и ответить обидчикам, если потребуется. Андрей приводит в первозданный вид что-нибудь расколоченное/сломанное/порванное, мастерит, проверяет, укрепляет - и неустанно демонстрирует свой изысканный юморок, свои непревзойдённые манеры потомственного аристократа. Ренат и Феликс занимаются серьёзными философствованиями, первый периодически попадает в какую-нибудь переделку (хотя, кажется, в театре с ним случилось уже всё, что могло бы случиться), второй опаздывает, забывает реплики, теряет вещи и отбивается от голоса личной настойчивой совести. Наташа с глубокомысленным видом помогает Андрею решать задачки, или въедливо комментирует, кто и что сделал неправильно, не забывая, впрочем, придираться к каждому действию Фила и твердить ему о прпоущенных занятиях и очередных близящихся экзаменах (предыдущий учебный год он, с помощью старосты, умудрился закончить). Вика разговаривает с лучшей подругой, препирается с язвительно-насмешливым Ренатом. Раф практикуется в стрельбе из любимого лука и спокойно-снисходительно наблюдает за младшим братишкой, который опять оказывается захвачен новым невообразимым увлечением. Мики исполняет шаманские танцы вокруг музыкального проигрывателя, или старательно повторяет по тетрадочке французские слова, или собирает из маленьких деталек модель самолёта, или... Сумасшедшая компания всегда находилась в полном составе (за редкими случайными исключениями), и невозможно было представить, что в привычном повседневном ритме их театрального коллектива что-нибудь когда-нибудь может измениться.
Один из зимних дней ознаменовался для Лины - и для всех остальных ребят - неожиданным ошеломляющим событием. Да, он стартовал, как все предыдущие, и критических ситуаций ничто не предвещало, - но, когда в зрительном зале появился непохожий сам на себя Ренат, сумасшедшая компания мгновенно заподозрила неладное.
Тридцать три несчастья не улыбался. Он не сопровождал, против обыкновенного, свой приход оглушительными внезапными звуками; не окликал возбуждённым голосом Феликса, желая поделиться с ним новой шуточкой или безумной, нарушающей общественное спокойствие задумкой; не поднимался на сценические подмостки со смеющимся лицом, чтобы рассказать, какое очередное несчастье случилось с ним по дороге в подпольный театрик; не говорил что-нибудь язвительное, насмешливое, оскорбительное Снежной королеве, не пытался привязаться к ней, спровоцировать на скандал; не оказывался в нелепой несчастливой ситуации. Ренат сейчас не был Ренатом. Его глаза, всегда смешливые, а теперь потухшие, смотрели куда-то в пространство, мимо друзей, движения казались скованными и замедленными, и в общем Тридцать три несчастья имел очень неправильный, расстроенный и полностью потерянный вид.
Ребята с испуганным удивлением переглянулись. Феликс бросился к лучшему другу, беспокойно всматриваясь в него и пытаясь, видимо, по выражению лица догадаться о причинах происходящего.
- Эй, что случилось?
- Мне нужно уйти, - безэмоциональным, совершенно убитым голосом отозвался Ренат. - Уйти из театра.
Очередная немая сцена в жизни театрального коллектива; правда, на этот раз - гораздо больше приближенная по драматичности к Николаю Васильевичу Гоголю. Почему-то никто ни на мгновенье не засомневался, что Ренат говорит серьёзно; никому не пришло в голову посчитать, будто он шутит, разыгрывает очередным непредсказуемым способом окружающих. И всё-таки, с неловкой неуверенной улыбкой, Феликс спросил:
- Это что, шутка такая, да?
Ренат покачал головой. Отвернулся. Наверное, ему не хотелось, чтобы сумасшедшая компания расшифровала какой-то болезненный секрет, неприятную ситуацию за побледневшим, ничего не выражающим лицом; Лина, правда успела заметить странноватую, незнакомую и не вяжущуюся с образом Тридцать трёх несчастий горечь, тоскливую обречённость в глубине его глаз - Рената, центрального юмориста их сумасшедшей компании, Рената, безбашенного, жизнерадостного и абсолютно оптимистичного обладателя несчастливой уморительной кармы.
- Но... почему? - недоумевающим голосом спрашивал Феликс. - Почему?
- Так нужно. Я не могу сказать. Просто нужно, по-другому... никак.
Не давая театральному коллективу никаких объяснения и дополнительной информации, Ренат скрылся за дверями зрительного зала. Ребята, как будто лишившиеся способности разговаривать на время коротенького эпизода, продолжали стоять в прежних положениях, переглядываясь и пытаясь догадаться о причинах произошедшего - хотя нужно было действовать, возвращать Рената на сценические подмостки, вытягивать правду... Феликс, избавившись от дурацкой неподвижности и безмолвности, через несколько секунд бросился вслед за лучшим другом, окликая его по имени, - и однако, довольно быстро вернувшись, непонимающе и расстроено сообщил, что Ренат не захотел разговаривать с ним, попросил, чтобы его больше ни о чём не расспрашивали, вырвался и ушёл.
Побросав все повседневные занятия, сумасшедшая компания собралась во взволнованный кружочек в общей комнате; для всех не хватало места, кому-то пришлось устроиться на подлокотнике кресла, на притащенных со сцены стульях и просто на полу, но экстренное совещание в подобной ситуации требовалось обязательно.
- Что с ним? Почему он ушёл, ничего не объяснив?
- Может, у него что-нибудь случилось?
- Конечно, случилось, совсем потерянный и расстроенный был...
- Фил, может быть, Ренат что-то тебе говорил?
- Нет, не говорил, и всё в порядке было... о серьёзных проблемах я знал бы...
- У кого-нибудь есть номер телефона Рената?
- У меня.
- У меня тоже.
- Давайте попробуем попозже позвонить - он успокоится и всё нам расскажет...
- Да. Давайте попробуем.
Но Ренат не отвечал на бесчисленные настойчивые звонки - длинные гудки сменились безэмоциональным сообщением: "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети"; до самого вечера ребята продолжали рассчитывать, что Тридцать три несчастья объявится, вернётся к театральному коллективу, успокоившись, и обязательно всё объяснит... впрочем, напрасно. Задумка отправиться к Ренату домой и попробовать встретиться с ним тоже не закончилась особенным успехом - точный адрес, оказывается, не был известен даже Феликсу. Тридцать три несчастья, конечно, рассказывал, что живёт в Красносельском районе, - не уточняя, однако, конкретного номера дома и квартиры, ненавязчиво и ловко отговаривался от вопросов Фила о родственниках, вообще обо всём, что связано с семейными отношениями. Может быть, в этом дело? У Рената не всё благополучно с родителями? Кто-то заболел, с кем-то случились неприятности? Ребятами выстраивалось множество самых разнообразных предположений, а коллективное беспокойство увеличивалось в геометрической прогрессии.
Сумасшедшая компания больше не могла в этот день заниматься повседневными делами. Все перемещались по подпольному театрику немного притихшие, подавленные, взволнованные, а Феликс, который, конечно, беспокоился сильней всех остальных, и вовсе не мог угомониться, пристроившись где-нибудь - он ходил, и ходил, и ходил между сценическими подмостками и общей комнатой, растерянный, погружённый в себя. Только Виктория, кажется, не придавала ни малейшего значения произошедшему; она решительно посчитала ситуацию очередной шуточкой театрального клоуна, извращенным представлением о чувстве юмора, и, видимо, очень обрадовалась, что раздражающий элемент больше не вторгается в её неприкосновенное личное пространство со своими дурацкими комментариями.
Ребята постарались убедиться сами и уверить в этом других - Ренат завтра вернётся. Конечно, вернётся. И обязательно объяснит, что случилось, а они коллективными усилиями помогут ему разрешить критическую ситуацию, справиться с трудностями или неприятностями; друзья и нужны, чтобы поддерживать в тяжёлый жизненный период, правда? Всё будет хорошо.
Однако на следующий день ничего не изменилось. И на следующий, и на следующий. Ренат не появлялся, его мобильный телефон оставался по-прежнему отключённым, и никому из сумасшедшей компании не удавалось придумать подходящих причин, которые помогли бы прояснить таинственную ситуацию; почему Ренат говорил, что не может остаться в подпольном театрике, что ему обязательно НУЖНО уйти? почему Тридцать три несчастья казался затравленным, напуганным и донельзя расстроенным, почему создавалось впечатление, что какая-то серьёзная проблема действительно мешает ему вернуться сюда? На второй день отсутствия Рената театральный коллектив, по обыкновенному, собрался на сценических подмостках с раннего утра, предпринимал героические попытки заниматься повседневными делами, и репетировать разнообразные сценки, и общаться на отвлечённые темы... ничего не получалось. Чувствовалось напряжение. Да, юмористический спектаклик взял на себя Феликс, который, пожалуй, умел шутковать ни чуточки не хуже Рената, - но без друга, измученный волнениями и пугающими предположениями, он играл отвратительно, без конца ошибался, спотыкался и отчаянней, чем прежде, забывал положенные реплики; в конце концов, обречённым движением руки останавливая репетицию, Ян опустился на продавленный диван и выразил коллективное мнение:
- Нет. Не то.
Именно. Не то. И, в сущности, проблема заключалась не только в таинственных трудностях в жизни Рената, не только во взволнованной неизвестности и беспокойстве ребят за товарища. Просто Тридцать трёх несчастий не хватало здесь. Его отсутствие резко переворачивало с ног на голову мирок театрального коллектива; Лина предавалась размышлениям об этом, когда сидела у гигантского стола рядом с расстроенной Лёной и наблюдала за перемещениями ребят. Помнится, несколько месяцев назад в сумасшедшей компании вовсе не было Рената - и все спокойно разговаривали, репетировали, даже не догадываясь, когда парень с несчастливой кармой появился среди них, что он будет настолько существенным и неотъемлемым винтиком в механизме подпольного театра. Теперь без Рената не было сумасшедшей компании. За считанные дни, практически сразу, не прилагая особенных усилий, Тридцать три несчастья превратился в своего человека в театральном коллективе; кто ещё сумел бы так восхитительно, живо, с удивительным юмором сыграть персонажа в сценке? кто угодил бы в уморительную своей абсурдностью и непредсказуемостью ситуацию на спокойном и, казалось бы, совершенно безопасном пространстве, а потом рассказывал бы об этом сумасшедшей компании, подсмеиваясь над собственной кармой? кто в совокупности с Феликсом развлекал бы театральный коллектив, привносил оттенки счастливой беззаботности и лёгкого безумства в любые обстоятельства? Ребятам в какой-то неопределённый момент не под силу оказалось вообразить, как их маленький подпольный театр существовал прежде без Рената, имеется ли вообще сейчас возможность нормальной повседневной жизни, если Тридцать три несчастья куда-то пропал, не отвечает на звонки и совсем не появляется в театре.
И Лина вдруг разглядела очевидный, даже не нуждающийся, собственно, в доказательствах факт. Театральный коллектив - одно целое. Цельный, отлаженный и сплавленный воедино из множества составляющих деталек механизм. Не будь в сумасшедшей компании Рената, или Феликса, или Вики, или Наташи, или любого другого из ребят... ничего не получится; театральный коллектив не сумеет, по-прежнему наслаждаясь жизнью, заниматься стандартными полюбившимися делами, репетировать, разговаривать друг с другом; их подпольный театрик попросту прекратит своё существование, если один-единственный винтик окажется потерян.
На третий день после необъяснимого исчезновения Рената двери в зрительный зал внезапно распахнулись, и сам виновник всеобщего беспокойства показался на пороге.
Сумасшедшая компания за мгновенье отвлеклась от немногочисленных рассеянных попыток заниматься повседневными делами, привлечённая скрипом дверных петель; ребята замерли, в тех положениях, в каких находились, удивлённо вытаращились на пропавшего без вести и отыскавшегося Рената, будто не веря, что это действительно происходит, он вернулся, он снова здесь. Все молчали. Молчал и Ренат, неловко переминался с одной ноги на другую, - и улыбался пристыженной, но в то же время счастливой, абсолютно счастливой улыбкой и старательно пытался подобрать какие-то вразумительные объяснения.
В конце концов, отмахнувшись от этого бессмысленного дела, он проговорил:
- Я не смог без вас, ребята, понимаете? Просто не смог.
И в этот момент началось чудовищное столпотворение и неразборчивая суета. Первым со сценических подмостков соскочил Феликс - он бросился к лучшему другу, поскальзываясь по дороге на ступеньках, наталкиваясь на зрительские кресла, и порывистым движением заключил Рената в удушающие, практически смертельные объятия; ребята, не дожидаясь, пока Ренат поднимется на сценические подмостки, синхронно бросились к нему, окружили тесным расшумевшимся кольцом, и хлопали по плечу, и возмущались, и расспрашивали, и поздравляли с долгожданным возвращением, и задавали бесчисленное количество разнообразных вопросов.
В общей комнате, на продавленном монстроподобном диванчике, задумчиво рассматривая кружку с весёлыми тараканчиками у себя в ладонях, Ренат рассказал театральному коллективу удивительную историю.
Она начиналась весьма распространённым и, к сожалению, довольно стандартным образом. Должно быть, когда-то в незапамятные времена у Рената Микаэляна присутствовали родители - и мать, и отец, они умудрились произвести его на свет, некоторое непродолжительное время понянчиться и, наигравшись, отправить к дальним-дальним родственникам на воспитание, без какого-нибудь удовлетворительного капитала, скрыться в неизвестном направлении. Родственники - четвероюродные дядька с тёткой, что-то подобное - на первых порах действительно заботились о неожиданно появившемся племянничке, отправили его учиться в районную школу, кормили, обеспечивали одеждой и предметами первой необходимости, даже игрушками и книжками, а потом... потом Ренат своим присутствием начал обременять их, как, в своё время, и собственных родителей; если поначалу родственники полагали, что необходимо создавать видимость внимательности к близкому единокровному человеку, то подобные взгляды у них стремительно выветрились, дядька с тёткой немножечко развлеклись, соскучились и в совершенно недвусмысленных выражениях порекомендовали племяннику покинуть их скромную маленькую квартирку.
Шестнадцатилетний Ренат оказался на улице в абсолютнейшем одиночестве. Отец и мать давным-давно переместились в другой городок или, может быть, вовсе куда-нибудь заграницу. Крыша над головой отсутствует. Близких, заботливых, сочувствующих людей нет. Денег - несколько скомканных десятирублёвых бумажек в кармане. Никаких возможностей выбраться из создавшегося положения, разыскать себе местечко под солнцем, заработать на жизнь и вообще как-нибудь пристроиться в нашем суетливом безжалостном мире. Ему шестнадцать лет - он ничего не умеет, никаким профессиям не обучен и совершенно не разбирается в том, как нужно устраиваться по жизни. В тот отвратительный денёк Ренат бессмысленными траекториями болтался по улицам Петербурга - по всем подряд, неразборчиво перемещаясь между ветками метрополитена, полностью отчаявшись и стараясь в бурном, стремительном потоке городского шума, и толп, и неоновых реклам, и уличного движения позабыть о собственных неразрешимых трудностях. Он не представлял, что будет делать дальше. Он даже близко не мог вообразить, как поступить в сложившейся ситуации. Пожалуй, это бессмысленное путешествие продолжалось бы до окончательного закрытия всех видов транспорта, если бы Ренат, бесцельно слоняющийся по улочкам города, не встретился с шайкой Ильдара. Правда, о том, что компания симпатичных юношей и девушек, приветливо улыбавшихся Ренату и предлагавших помощь и поддержку, - шайка, он узнал намного, намного позже. Первое впечатление было самым положительным - незнакомые люди, с которыми Ренат слово за слово разговорился, мгновенно определили, что он столкнулся с неприятностями, расспросили и, узнав, что ему негде даже переночевать, предложили на некоторое время поселиться у них. Навсегда - если Ренату захочется. Ильдар, предводитель шайки - впрочем, тогда казавшийся просто главенствующим в компании - рассказывал о великолепной четырёхкомнатной квартире, которая находилась совсем неподалёку; "Давай, - уговаривал он. - У тебя нет другого выхода, и ты вовсе не будешь нам мешать". Разумеется, Ренат согласился.
Квартира действительно оказалась замечательной, с довольно неплохо подобранной обстановкой, недешёвой, судя по всему, с четырьмя просторными комнатами, одну из которых полностью определили для неожиданного посетителя. Весёлые разговоры, нескончаемые шуточки, дружественная манера обращения, искренняя теплота и коллективная поддержка - за один только день, завершившийся торжественным ужином, Ренат начал испытывать крепкую привязанность к новым знакомым и считать их своими настоящими друзьями. Конечно, он спросил, откуда у них эта восхитительная квартира, почему они - ровесники Ренату, не старше шестнадцати-семнадцати лет - живут без родительского контроля; Ильдар и компания, с неподдельной искренностью улыбаясь, наплели ему каких-то сказочек про богатых родственников, которые предоставили отпрыскам полную самостоятельность и купили квартиру... много, много позже Ренат узнал, что всё это - сказочки, а тогда беспрекословно поверил и о подробностях не расспрашивал.
К сожалению, судьба не смилостивилась над Ренатом - просто перебросила его из одного отвратительного окружения в другое. Через некоторое время, убедившись, что Ренат, оказавшийся в безвыходной ситуации, накрепко связан с компанией и деваться ему, в сущности, некуда, Ильдар открыл наивному мальчишке неприглядную правду. Они - шайка. Шайка воришек. Квартира, вкуснейшая еда, роскошная одежда - всё, что принадлежало Ильдару и остальным, оказалось частично наворованным, частично - купленным на украденные деньги. Шайка не разменивалась по мелочам, утаскивая кошельки у зазевавшихся старушек в общественном транспорте - нет, положительные с виду юноши и девушки занимались крупными бизнесменами, богатыми наследницами, ювелирными магазинами, банковскими ячейками. Они были талантливы, несмотря на противозаконные делишки, обладали самыми разнообразными способностями. отточенными и отшлифованными с опытом - могли взломать любой замок, подобрать комбинацию к любому сейфу, запросто устроить похищение любимого ребёночка владельца сети итальянских ресторанов, без усилий очаровать и опустить на значительную сумму денег симпатичную дочку богатого папы, без труда прокрасться ночью в небольшой, но обладавший множеством ценностей ювелирный магазинчик... Разумеется, многим не удалось уберечься от вездесущих милиционеров; кто-то очутился за решёткой, далеко не все авантюры заканчивались благополучно... но большинство талантливых воришек благоденствовало, купаясь в деньгах, которые им не принадлежали, считая, что такой способ зарабатывать на жизнь намного более увлекательный и прибыльный, чем стандартная заслуженная зарплата.
Ренат был шокирован открывшейся правдой. Несмотря на безответственных родителей и отсутствие должного воспитания, он крепко усвоил правильные нравственные понятия; воровство - преступление, нельзя наживаться на окружающих людях, это отвратительно, отвратительно, отвратительно! Конечно, деятельность шайки Ильдара казалась ему антисоциальной и совершенно неприемлемой; с трудом дослушав залихватский рассказ предводителя, он порывисто поднялся с места, собираясь убраться подальше отсюда, и убрался, разумеется, если бы не... Если бы Ильдар, с приветливой понимающей улыбкой, не остановил Рената возле входных дверей и не полюбопытствовал самым дружественным тоном, куда он собирается идти и с помощью чего отыскивать себе средства к существованию. Вопрос поставил в тупик. Вынудил задуматься. Действительно, Ильдар прав... прав, прав, прав, чёрт его побери - деваться Ренату некуда, устроиться где-нибудь и зарабатывать на жизнь честными способами у него не получится - он никто, ничто, звать никак, а город никогда не отличался справедливостью относительно бездомных уличных мальчишек. Они знали. Они прекрасно знали, что, в конце концов, Ренат останется с ними и будет участвовать в их изобретательных воровских махинациях.
Есть фильм, который называется "Плачущий убийца"; главный персонаж плачет, если убивает какого-нибудь человека. Ренат был готов разреветься - от беспомощности, безысходности и отвращения - каждый раз, когда его вынуждали отправляться на ночную вылазку к банковским ячейкам, или взламывать сейф, или очаровывать молоденькую глупенькую девушку... Не хочется даже вспоминать подробности всех преступлений, в которых Ильдар и компания заставляли его принимать участие; не хочется вспоминать, как он питался продуктами, купленными с украденные деньги - ненавидел себя, презирал себя, и всё-таки питался, пользовался душем и туалетом, спал на удобной кровати, понимая, что этот отвратительный замкнутый круг никогда не будет прерван. Воровать, воровать, воровать... любые решительные порывы убраться подальше от Ильдара с компанией заканчивались, не начавшись; Ильдар был прав - там, в беспощадном окружающем мире, он останется без крыши над головой и куска хлеба, потому что ничего не умеет, никому не нужен, а здесь... здесь - уютная постель, вкусная еда, обеспеченная жизнь и какая-то опора под ногами, возможность нормально существовать.
Шайка поработила Рената. Постепенно он превратился в преданного, безотказного сторонника и помощника - понимал, что деваться некуда. Ренат больше не пробовал пойти против Ильдара и компании, не возмущался, не устраивал масштабных истерик... он смирился со своим положением, и всяческие попытки следовать нравственным представлениям были позабыты. Ильдар с уверенностью мог утверждать, что Ренат безраздельно принадлежит компании; ни он, ни остальные ничего особенно подозрительного не увидели в том, что он общается с каким-то непрофессиональным театральным коллективом. Ну, поиграется и бросит - может быть, удастся стащить у глупеньких актёров что-нибудь полезное, однако...
- Я не хочу! Не хочу обкрадывать вас, потому что вы... вы - настоящие, с вами не нужно заниматься воровством, подчиняться, выполнять ужасные поручения ради кусочка хлеба, между нами - действительно дружба, а не глупая фальшивка, которую предлагает Ильдар. Когда они узнали, что я хожу в какой-то театрик - только посмеялись, но я начал проводить с вами больше и больше времени, и они запретили мне - я их собственность, имеют право мне запрещать. "Не вздумай снова идти туда, - сказал Ильдар. - Иначе... желающих оказаться в большой тёплой квартире много, учти, и нам ничего не стоит выбросить тебя на улицу. Куда ты пойдёшь? Чем будешь жить?". Он постоянно... постоянно шантажировал меня, когда я пытался уйти из этой отвратительной шайки - шантажировал едой и жильём. Но я не смог... понимаете, я не смог вернуться обратно к ним, потому что... потому что вы, ребята, настоящие друзья, а наш театр - настоящий дом. И наплевать, наплевать, что больше мне будет негде жить, нечего есть - это неважно, я останусь с вами. Я не выдержу без вас.
Многое разъяснилось после того, как Ренат рассказал им удивительную историю - никто никогда и не заподозрил бы, что юморист с несчастливой кармой, Тридцать три несчастья, имеет за плечами такую печальную биографию. Да, многое разъяснилось - и поведение Рената в тот день, когда он исчез из подпольного театрика, и подавленность, затравленность, беспредельное отчаяние, промелькнувшие тогда его глазах... и даже незначительный вроде бы эпизод из прошлого, когда Ренат решил ночевать в театре. Наверное, участникам театрального коллектива хотелось прокомментировать услышанное, поблагодарить Рената, посочувствовать, поддержать, и всё-таки... всё-таки встречаются ситуации, когда молчание может быть гораздо более многозначительным, чем десятки бессмысленных слов, когда молчание скажет больше. Сумасшедшая компания молчала. Улыбалась и молчала. Только Феликс стремительным движением заключил лучшего друга в удушливые объятия (очередные объятия, редкостный всплеск эмоций флегматичного Фила) и коротко сформулировал мысль, с которой согласились все участники театрального коллектива.
- Без тебя наш театр - не наш театр.
И Лина почувствовала, что, действительно, когда Ренат вернулся обратно в подпольный театрик, некоторая незначительная - на первый взгляд - и катастрофическая неправильность сгладилась, винтик, из-за которого не мог функционировать театральный механизм, занял местечко, положенное ему, шестерёнки закрутились со слаженностью и бесперебойностью, как и нужно. Участники театрального коллектива - не просто участники, случайным образом соединившиеся в маленькой непрофессиональной труппе; и в принципе подпольный театрик - не обыкновенная любительская студия, кружок по интересам, где горсточка подростков занимается пустяковыми представлениями. Нет, театр - огромный организм, ребята - клетки, которые необходимы, чтобы он действовал правильно, и если убрать одну клеточку... одну-единственную клеточку... никакого театрального коллектива больше не будет. Театр держится на каждом из участников. И никогда, никогда больше сумасшедшая компания не допустит, чтобы кто-нибудь из ребят отделился от него.
Глава 20. ЗвонокГлава 20. Звонок
- Дорогая, - мама, появившись на пороге Лининой комнаты, перекладывала из ладони в ладонь пластиковую телефонную трубку. - Тебе Регина звонит.
- Да? - Лина занималась увлечённым чтением рассказа Лёны, который подруга доверила ей, и, надо сказать, не сразу сориентировалась, кто такая Регина, почему она позволяет себе звонить посторонним людям в ночное время.
А после пришло осознание - ну, конечно, Регина; красивая, избалованная, эгоистичная девушка, лучшая подружка Лины, которая устанавливает законы самостоятельно и никогда не соотносит свои поступки с чьими-то желаниями, просьбами, потребностями. А поздние звонки, как, впрочем, и множество других вещей, выдуманы самой Региной; правила игры; им следует подчиняться неукоснительно, если хочешь удержать неустойчивое положение в классе талантливых детишек.
Сначала Лина немножко устыдилась собственных ощущений. Сколько же, в конце концов, времени она нарушала положенные предписания, кормила подружек отговорками и оправданиями, практически не общалась с ними, открещивалась от всех приглашений на домашние вечеринки, прогулок, глупеньких разговоров о мальчиках и тряпочках... А потом Лине подумалось, что никаких угрызений совести она на самом деле вовсе не чувствует. И возобновлять отношения с Маргаритой, Элеонорой, Региной ей тоже совсем не хочется.
- Мам, скажи ей, пожалуйста, что я занята, - попросила Лина, возвращаясь к чтению рассказа своей настоящей, единственной настоящей подруги; мама, почему-то улыбнувшись понимающей и даже поддерживающей улыбкой, унесла ненужную телефонную трубку обратно в коридор.
С подпольным театриком у Лины категорически не оставалось свободного времени; впрочем, оно и не было необходимо ей. Девочка, расправившись со школьными занятиями, отговаривалась от Эли, Марго и Регины, отказывалась, если они куда-нибудь приглашали её, - и спешила на центральные улицы города, в полузаброшенное обветшавшее здание, к сумасшедшей компании, чтобы провести ещё один восхитительный день с любимыми ребятами. Не хотелось - да и не было, разумеется, никакой возможности, - думать о брошенных подружках, о классе талантливых, о предполагаемых последствиях своего "неразумного" поведения; в Лининой жизни что-то стремительно, кардинально и, кажется, необратимо переменилось, а устранять досадные перемены, возвращаться к прежнему существованию по правилам не возникало ни малейшего желания.
На завтрашний день в театре планировалось особенное мероприятие. Нет, ребята вовсе не собирались куда-нибудь выбираться, хотя, надо сказать, Авантюристка Кира до последнего на этом настаивала. Несколько дней назад Михаэль внезапным образом, по случайности в разговоре со старшим братом, припомнил, что приближается первая внушительная годовщина подпольного театра - очередное озарение, из тех, что частенко посещали младшего Сальваторе; год, ровно год назад Ян Севастьянов впервые решился положить начало театральному коллективу. Кира услышала, Кира немедленно подхватила эту задумку и загорелась возбуждённой решимостью организовать для ребят соответствующий праздник. Наконец-то предложение было принято единогласно, без всяческих возражений; правда, хоть Кира и вознамерилась утащить всех куда-нибудь на культурное мероприятие, Ян заметил, что лучше бы праздновать в уютной домашней обстановке родного театрика.
Когда Лина появилась в зрительном зале, большая часть приготовлений была практически закончена. Андрей и Ян развешивали последние воздушные шарики, Лерка старательно трудился над завершающими штришками торжественной вывески, Мики и Раф обустраивали удобное местечко посреди захламлённых подмостков, Наташа перемещалась туда-сюда и всеми настойчиво командовала, где-то в уголке ссорились Вика с Ренатом, успевая, впрочем, заниматься уборкой помещения, Феликс флегматично отодвигал мебель к стеночкам, отбиваясь в процессе от замечаний Натальи Андреевны. Лёна разбиралась с праздничным завтраком. Лёка то здесь, то там выполнял различные взрослые поручения. Динка украшала блестящими дождиками и радужной мишурой каждый стул, стол, диван и, в принципе, все подходящие для этого поверхности на сцене. Кира руководила подготовительным процессом, за ней неотступно следовал Николай. Даже Седрику отыскалось своё занятие - помогать Лёне с многочисленными кулинарными шедеврами.
- Готово! - наконец, оглядывая плоды коллективных трудов, решила Авантюристка.
И все, со счастливыми вздохами облегчения, отправились к банкетному столу.
Функции стола для сумасшедшей компании выполнял пол. И мягкий, пушистый, вычищенный ковёр чудовищных размеров, который Кира обнаружила среди антикварного сумасшествия в общей комнате. Завтраком занималась Лёна (с помощью Графа Дракулы); прямо на ковре девушка расставила нормальные фарфоровые тарелки, разномастные кружки (у каждого члена коллектива со временем заводилась собственная) - и праздничное угощение. Казалось удивительным и необъяснимым, когда, при каких обстоятельствах и, главное, как Лёна в гордом одиночестве умудрилась наготовить столько разнообразных вкусностей. Здесь были: салат Цезарь, Оливье (который Мики определил непременным символом любого торжества), бутерброды, кусочки аккуратно нарезанного торта, пирожки, мороженое в стеклянных вазочках, соки, лимонады... кажется, предусмотрительной Лёне удалось учесть предпочтения абсолютно всех присутствующих на празднике. Не раздумывая лишних секунд, ребята разместились по подушкам и ковриках вокруг импровизированного стола и принялись за угощение.
- Попрошу минуточку внимания, дамы и господа, - окликнул Лерка, закончивший, наконец, свою длительную. работу и торжественно продемонстрировавший её всем. Праздничная вывеска - два скреплённых листочка ватмана со словами "Да здравствует наша сумасшедшая компания!" в окружении улыбающихся рожиц, карикатурных, но безошибочно передающих сущность каждого участника театрального коллектива, была размещена на ближайшей свободной стенке сценических подмостков. Фуршет на некоторое время позабыли; окружив творение признанного художника, сумасшедшая компания синхронно зааплодировала и принялась нахваливать Лерку.
- Здорово!
- Бесподобно!
- И полностью отражает наш коллективный дух, правда?
- Почёт и слава Валерию!
Даже Седрик положительно отозвался о проделанной работе - правда, очередным испанским словом, о значении которого всем оставалось только догадываться.
- Exelente. (1)
Наконец, все вернулись к поглощению разнообразных лакомств и сполна воздали должное кулинарным способностям Лёны. И, стоило только Лине оказаться среди сумасшедшего театрального коллектива, как Маргарита, Элеонора и Регина мгновенно позабылись, будто и не было их, тягостные размышления, маленькие проблемы - всё за считанные секунды исчезло, удалилось на самые дальние недостижимые слои Сумрака. Лина просто сидела и с удовольствием ощущала себя частью чего-то большого, настоящего, дружного; с удовольствием слушала перескакивающие от одного предмета к другому разговоры, с новым любопытством присматривалась к ребятам (ей никогда это не наскучивало), участвовала в общих застольных беседах и даже развлечениях. Кира затеяла игру в слова, при чём английские; неутомимо, возбуждённо все бросались в гущу сражения, стремясь переплюнуть соперников по количеству слов, пока, наконец, заслуженное первенство не досталось Седрику - он, видимо, действительно был из английской семьи, потому что словарным запасом никто ни при каких условиях не мог бы посоревноваться с ним. Ренат и Феликс перебрасывались зелёным горошком, шариками, скатанным и из хлеба, и маленькими, но увесистыми мандаринками. Наташа возводила глаза к небесам, будто интересовалась, за что божественные силы отправили к ней такое жестокое наказание. Андрей и Ян углубились в обсуждение волнительных злободневных вопросов. Лёна и Лина тихонько обсуждали последний просмотренный фильм, как обычно любимый обеими. Всех, всех, даже невозмутимого Рафаэля, холодную Викторию, сосредоточенного на рисовании Лерку (он опять рисовал) и мечтательную Динку удавалось втянуть в общие разговоры. А разговаривали... разговаривали обо всём на свете, от погоды за пределами театра до смысла бренного человеческого существования - и, разумеется, вспоминали обо всём, что пережила вместе их неугомонная сумасшедшая компания.
- Помните, несколько дней назад...
- Надо же, я ведь и не догадывался, что наш театр будет...
- Слушайте, мне тут вспомнилось, как ещё в самом начале...
- А как Ренат убегал от бешеной собаки, невероятно...
- А Лина не хотела оставаться, но мы уговорили её...
Ренат в процессе торжественного банкета рассказывал много уморительных историй из своей богатейшей биографии - связанных, конечно, с восхитительной несчастливой кармой, - и как раз начинал очередное повествование, когда в кармане у Михаэля зазвонил телефон.
- Минутку, я скоро вернусь, - сказал Мики, поднимаясь с подушечки. - Поклянитесь, что не начнёте "Дюшес" без меня.
- Братишка продаст душу дьяволу за "Дюшес", - усмехнулся Рафаэль, в который раз с трудом сдерживаясь, чтобы никому не продемонстрировать своего веселья.
- Побью, - пообещал Мики, прихватывая стеклянный стакан с остатками апельсинового сока, ощутимо подталкивая старшего брата в плечо и, на ходу, не успев как следует отсмеяться после повествования Рената, сказал в телефонную трубку:
- Да?
Дальнейший разговор было невозможно расслышать, потому что Михаэль удалился за дверцу, которая отделяла общую комнату от зрительного зала.
- В принципе, этот лифт никогда не отличался качеством работы, но... знаете, так лениво бывает после тяжёлого трудового дня подниматься по лестнице... Захожу, нажимаю кнопку своего этажа, двери закрываются, и вдруг...
Тоненько скрипнула дверная створка. Мики, закончив разговаривать, возвращался к сумасшедшей компании. Ренат был полностью захвачен увлекательными событиями, о которых рассказывал, он, казалось, и вовсе не должен был заметить появления Михаэля, отвлечься от собственного повествования, но... Ренат единственный из всех сидел лицом прямо к общей комнате. Ему первому удалось заметить что-то в лице, в выражении глаз Мики, неправильное, непривычное и совершенно неуместное в атмосфере коллективного празднования; он подавился последним словом - резко, будто по щелчку выключателя, замолк и вытаращился на Михаэля.
Все заметили неожиданную паузу в истории. Один за другим принялись оборачиваться. А первым через плечо оглянулся Раф, мгновенно вскочил и бросился к брату.
- Что случилось?!
Мики представлялось совершено невозможным узнать. Когда он удалялся в соседнее помещение, отвечал на внезапный звонок, - был смеющимся, весёлым и, как всегда, исключительно довольным всем своим существованием. Сейчас Мики не хохотал, не улыбался непосредственной детской улыбкой, не спешил обратно к сплочённому кружку театрального коллектива, чтобы наброситься на любимый "Дюшес" и дослушать историю. Его лицо было бледное - бледное, растерянное и, кажется, вообще застывшее неподвижной гипсовой маской. Его рука, безвольно опущенная вдоль тела, отчаянно, до побелевших костяшек, стискивала телефонную трубку. В глазах застыло затравленное, абсолютно обречённое выражение.
Ребята за мгновение поняли, что случилась неприятность. Серьёзная, видимо. Именно про него сейчас сообщили Михаэлю в телефонном разговоре.
Раф побледнел ничуть не меньше, чем младший брат. Он резким, наполненным паникой движением вцепился в плечи Мики, всмотрелся в потерянное, перекошенное лицо братишки - и повторил ещё более испуганным голосом:
- Да что случилось?!
- Мама, - сдавленным, срывающимся на свистящий шепот, совсем не своим голосом сказал Михаэль. - Мама... Мне позвонили, сказали, что она... что мама... умерла.
Мики, кажется, больше не мог удерживаться на ногах, - ещё несколько секунд, пожалуй, и он бессильно рухнул бы прямо здесь, посреди сценических подмостков, на пол. Мики добрался до ближайшего свободного стула. Механическими, вряд ли осмысленными, вовсе не живыми шагами. Как подкошенный, срезанный кошмарным сообщением о смерти любимой матери, он опустился на сиденье и, закрыв глаза, откинулся на деревянную спинку.
Ян сделал резкое быстрое полудвижение - почти сорвался с места, стремясь, видимо, броситься к братьям, утешить их, успокоить, как-то помочь... Хотя, собственно, какая, какая может быть помощь в подобной ситуации? Андрей успел перехватить Яна за рукав, отрицательно, почти незаметно покачал головой; он прав - не стоит. Не стоит сейчас пытаться что-нибудь предпринять, потому что... потому что и Рафаэль, и Михаэль казались поломанными, безнадёжным образом разбитыми на кусочки. Да, и Лине хотелось сделать что-то, куда-нибудь бежать, развивать бурную сумасшедшую деятельность - что угодно, только бы не сидеть, бездействовать и наблюдать, как товарищи по подпольному театру, друзья, вынуждены в одиночестве справляться с самым страшным из всех возможных несчастьем.
У ребят одновременно заворочалось внутри горькое болезненное чувство - без исключений у каждого, даже холодная неприступная Вика, таинственный молчаливый Седрик переживали трагедию братьев Рафаэля и Михаэля как свою собственную.
Глаза Рафа остекленели. Он сделал отчаянную попытку что-нибудь сказать, улыбнуться, быть может, убедить себя самого, что младший братишка просто пошутил, выбрал неудачный способ посмеяться над старшим, однако... Однако - какие, к чёртовой матери, шуточки вообще возможны в данной ситуации? Разумеется, Раф прекрасно понимал, что это - правда. Страшная правда. Он не двигался с места, не стал подходить к брату, чтобы утешить... он просто стоял, мгновенно обмякший, замороженный, потерянный, в неразрушимой неподвижности - ни движения, ни лицо, ни взгляд не выдавали внутри мраморной статуи признаков жизни. Самыми пугающими были глаза. Пустые. Никогда, несмотря на всегдашнее невозмутимое спокойствие Рафаэля, Лина не видела у него настолько нечеловеческих глаз. Кажется, что Раф умер; умер здесь, не двигаясь с места, и никакой надежды на воскрешение не имеется.
С губ Рафаэля срывается звук - придушенный и задавленный, - будто он хочет сказать что-нибудь, хочет, но не может вытащить из пересохшего горла хотя бы словечка. Раф поворачивается к младшему брату, делает несколько неуверенных, ненадёжных шагов - механических и совсем не живых, как и у Мики только что, - может быть, тоже планирует опуститься на стул... Седрик даже привстаёт, чтобы уступить ему место. Ноги Рафаэля внезапно начинают дрожать, подкашиваются; он, как поломанная деревянная марионетка с подрезанными ниточками, падает прямо на пушистый, подготовленный к празднику ковёр, утыкается лицом в колени младшего братишки и плачет.
Рафаэль Сальваторе никогда не плакал. Попросту не позволял себе настолько девчачьего, бессмысленного проявления эмоций, позорной слабости, окончательного признания собственной беспомощности. Раф был сильным человеком. Неразговорчивым, рассудительным, прочно утвердившимся на ногах; может быть, он ощущал, как и все нормальные люди, всплеск сумасшедших чувств - потрясение, возмущение, ненависть, влюблённость, но... Эмоциональная составляющая Рафаэля была секретом - для всех, пожалуй, даже для младшего братишки; он всё переживал глубоко внутри своего сознания, тщательно замаскировывал под равнодушие - не считал нужным сообщать о каких-то ощущениях окружающим людям. Мики мог бы заплакать. Горе выражалось бы в нём так же ярко, сильно, всеобъемлюще, как непосредственные счастливые впечатления. Но сейчас Раф, не Мики, плакал, словно ребёнок, сдавленно всхлипывая, позабыв про обязательный самоконтроль, безупречную выдержку, абсолютную невозмутимость. Раф, не Мики, - а младший брат, которому, разумеется, было и больно, и горько, и отвратительно сейчас, обнимал старшего брата одной рукой за вздрагивающие плечи, рассеянно и неловко гладил по волосам, склонив голову низко, к макушке Рафаэля.
Именно в этот момент, со всей ошеломительностью, болезненностью, на ребят обрушилось понимание катастрофы. Мама Рафа и Мики умерла... не заболела, не уехала в длительную командировку, не попала в больницу - умерла; это конец; никакой надежды на возвращение. Они праздновали, разговаривали о весёлых беззаботных событиях, - а мамы братьев в тот самый момент больше не стало. Никто из подпольного театра лично не знакомился с этой женщиной, но, конечно, всем понаслышке было известно про неё - она актриса, не представляет, как можно жить без сценических подмостков, благодаря ей Рафаэль и Михаэль нашли себя в театральном искусстве... Лина вспоминала, с каким восхищением, с какой глубокой привязанностью и сдержанный Раф, и эмоциональный Мики рассказывали про свою любимую маму; и этого замечательного, светлого человека больше нет, больше не будет... Почему?
Ребята так и остались сидеть на своих местах, потрясённые, беспомощные; они и хотели бы сейчас броситься к Мики с Рафом, успокоить, ободрить, поддержать... однако понимали - нет, не стоит даже пробовать этого сделать. Братья всегда держались рядом друг с другом, всё делили на двоих, переживали пополам; и сейчас никто не решался помешать их общей уединённой попытке справиться с самой страшной из всех возможных потерь.
1. Прекрасно
@темы: творчество, театр, мечтатели