Ох и нравится мне тяга брата к киношным приключениям. Вечно меня в кино вытаскивает. Спрашиваю: "А что за фильм-то?", он: "Да без понятия!"
Так и смотрели фильм, о котором не имели ни малейшего понятия. То есть я не имела, а брат успел нахватать спойлеров и нагло ухмылялся, мол, я знаю, а ты не знаешь! Ковар-р-рный. Что ж, приключение оправдало себя. Более чем! "Кловерфилд, 10" - ещё одна вариация на тему инопланетных вторжений, но такая... необычная. Там две истории сразу. Первая - собственно о вторжении, о монстрах с неба, но это уже потом, в конце; почти весь фильм мы теряемся и не знаем, а было ли вторжение, не выдумал ли всё это чувак с бункером? Он же маньяк, сразу было ясно. Маньяк, строивший бункер задолго до прилёта НЛО, неуравновешенный, с какими-то комплексами в голове, с вечными разговорами о дочери, со скелетами в шкафу... Когда он убил Эммета, я уверилась в том, что вторжение - просто выдумка безумного извращенца, а женщина за стеклом... ну, как-то так совпало.
Фильм мастерски держит напряжение, учитывая, что почти все события происходят в замкнутом мирке бункера, а персонажей только три. Мелкие детали, диалоги, намёки на маньячную сущность Говарда, попытки Мишель и Эммета провернуть свой "заговор" под бдительным оком маньяка... Очень здорово. Очень ярко и сильно. А уж потом, когда вторжение всё-таки оказалось вторжением, стало ещё сильнее и увлекательнее. Корабль пришельцев в небе. Ползучие твари. Сообщение о выживших. Фильм же очевидно требует продолжения! И, если оно будет, я на него схожу, я буду его ждать, это же как "5-я волна", только лучше!
...
Посреди рабочих будней увиделись с волшебником. Приятный момент отдыха для души :3 Несколько часов бродили по Большому Буквоеду, хотя всего-то хотели у кассира о карточках спросить! Конечно, нельзя пойти в книжный и не купить книгу, вот я и ушла с автобиографией Станиславского - беседа о Мечтателях и близкий поход на "Дон Кихота" всколыхнули мою любовь к театру *-* Бродили, смотрели, листали, трогали, а потом сидели на скамеечке и разговаривали. Так никуда больше и не выбрались - слишком уютно было в Буквоеде :3
...
Оплатила наш номер в пансионате. Хожу и думаю о море - ну скорей бы, так хочется к морю, солнцу, песку, просто уехать далеко-далеко и погрузиться в иной мир хотя бы на десять дней!
А весна почти весна. Солнце и тёплый воздух. Ура!

@темы: кино, люди и я, моменты

---

"Огонь и лёд", Эрин Хантер

Сколько событий на одну книгу! Так просто нельзя! Не успеваешь пережить одно потрясение - а тебя уже снова трясёт, да ещё как!
Не помню, что я в точности думала об этих оранжевых книжках в моём глубоком детстве. Мне было, наверное, очень интересно и увлекательно наблюдать за похождениями котов, битвами, враждой и миром, дружбой и ненавистью... но вряд ли я понимала, как это всё на самом деле грустно и серьёзно. Ну разве поймёт ребёнок одиночество Огнегрива? Воителя, давно живущего в племени, а всё-таки в глазах многих котов - чужака. Всякие мерзкие люди... то есть коты не устают напоминать ему, что он на веки вечные домашняя киска, не в лесу родился, а значит, частью своей души принадлежит Двуногим. Оказывается, так и есть. Не потому, что верность Огнегрива поколеблена, а потому, что он чертовски одинок даже и среди своих соплеменников. Они - семья. Их с племенем связывают крепкие семейные узы. А Огнегрив - одиночка, хоть и с лучшим другом, с оруженосцем, с приятелями... ему нужна семья, настоящая, по крови.
И такая семья у него появилась. Домашняя кошка Принцесса - сестра, а потом и полукровка Облачко - племянник. Огнегрив мечется между кровной семьёй и любовью к племени, и это очень тяжёлое состояние, на мой взгляд, как там дети его понимают? Показано легко, описано простым языком, но если вдуматься... Недетская линия с одиночеством Огнегрива. С Крутобоком и Серебрянкой - тоже. Вечный, безнадёжный конфликт; с одной стороны - верность своим, с другой стороны - любовь к чужаку. Огнегрив, конечно, знает о чувствах Крутобока. но именно в шкуре несчастного влюблённого нам побывать не удалось - как он-то переживал всё это? Уж явно не с лёгким сердцем уходил из лагеря на встречи с Речной кошкой.
А линия с коварством Когтя продолжается. Я уже забыла за столько лет, как у них это дело решилось, как разоблачили Когтя... а разоблачили вообще? Зато я помню печальную историю Пепелюшки - ничего, она потом станет Пепелицей, хорошей целительницей, и всё у неё будет хорошо! Просто ревела над моментами с ней - бедная кошечка, такая дерзкая, весёлая, подвижная, она могла бы стать славным воином, но... Больно за Пепелюшку. Больно за всю эту ситуацию с племенами, которые начали открыто враждовать. Опять же, я не помню, что там с ними дальше было, встали у котов мозги на место или нет... но, надеюсь, они поймут ненужность своих глупых раздоров и выгоду взаимопомощи.
Не знаю, кому как, а на мой взгляд, в этих книжках про котиков всё бурлит совсе-е-ем не по-детски!

@темы: книги, котовоины

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Мои детки - просто юмор на ножках. Каждый день с них укатываюсь. Диктанты проверяю и плачу от смеха. Цитаты и слова, изобретённые ими в диктантах и всяких письменных работах, только успевая записывать!
Вечно что-то учудят. Мальчик Ванечка сегодня играл, летая по классу с руками-крыльями и странными звуками. Спрашиваю:
- Куда ты полетел?
Ванечка серьёзно отвечает:
- В своё гнездо. Я соловей.
А девочки Алиса и Алина, неразлучная парочка, ходят хвостиком за Никитой из девятого класса. Никита от них устал и сказал, что они ему надоели, и девочки тут же прибежали ко мне просить совета, как им быть. Но девочки-то хитрые - сказали, мол, их подруга из первого "а" влюбилась в старшеклассника, что же ей посоветовать? Вот я и советую, девочки совещаются, пробуют и прибегают снова. А каждую переменку:
- Можно нам выйти?
- Куда, к Никите?
- Не-е-е-ет, просто так...
Вот не соскучишься же с ними!

@темы: школьные будни

---

Пахнет весной. Наконец-то! Солнышко, первые попытки ходить без шапок и шарфов, предвкушение чего-то... очень хорошего и светлого. До лета совсем чуть-чуть. Каких-то три месяца - и я уже буду на море, в пансионате у самого берега... ну и пускай не Крым, в Анапе тоже должно быть здорово, я была там много-много лет назад, и воспоминания сохранились приятные. Ну и 35 часов на поезде - тоже целое приключение!
Успешно налаживаю режим. Ложусь пораньше - и на работу хожу не вялым овощем, а бодрой и весёлой... ну, почти всегда Налаживаю контакт с собой. Уже с меньшим, правда, успехом. Опять ненужные мысли заполонили голову - хаос и разброд, без которых сейчас было бы куда лучше. Ничего, прогоняю, проговариваю острые моменты сама с собой, выбрасываю лишнее и стараюсь думать только о нужных, важных, значимых вещах. Поглядываю в сторону СГФ - пора, пора вернуться, изменить кое-что, назвать немного иначе персонажей и продолжить наконец-то план. На Фера тоже смотрю. Возвращаю себя в творческий ритм.
А вообще всё хорошо. Смотрим с Реньей Корабль и Сказку - первый прекрасен, а вторая слегка упорота, может, даже и не слегка Зачитываюсь "Котами-воителями" и дивной детской книжкой Перумова (она и не детская, конечно) - с его богами и магами не вышло как-то, не заладилось, а с этой хорошо и увлекательно с первых же строк. Вернулась к испанскому, почти вернулась к семейке. С волшебником обсуждаем Мечтателей... и я наконец чувствую, что мой огромный труд оценили по достоинству, спустя три-то или четыре года с момента написания. Уже второй человек оценил, как это здор-р-рово!
Всё хорошо. Живу. Ещё немного усилий - и я выкарабкаюсь к той самой точке, с которой всё уже будет совсем хорошо... и правильно.
П.С. А про день рождения вспомнила, только когда Ренья спросил, что мне подарить

@темы: мысли вслух, люди и я, моменты

---

Смотрели с братом, как убивают Супермена. Ну правда, как они могли?! Намёк в конце фильма, конечно, усомниться заставляет, и всё-таки...
Не знаю я ничего о Супермене. Почти ничего. Кларк Кент, зелёные камушки, от которых ему плохо, а ещё там сериал "Тайны Смолвилля" был, и Лекс Лютер - лысый и коварный. Скудные познания. Первого фильма тоже не видела, зато уж с Бэтменом мы хорошо знакомы. Хотя о Бэтмене здесь - самая малость, гораздо лучше и глубже раскрыт образ Супермена, и даже с некоторыми повторами прежних событий. По ним и по спойлерам брата немножко разобралась, что к чему.
Мне жаль Кларка. Очень жаль. Брат активно выступал за казнь и против того, чтобы называть Супермена героем - по его, мол, вине тысячи людей погибли в первом фильме, да и вообще. Погибли, да. Но, по-моему, уже много раз после того бедняга Кларк искупил свою вину - спас жизней вполне достаточно. Я не слишком-то поняла, почему все так ненавидят Супермена. И ладно, с обычными людьми всё понятно - это же вечная проблема героев; они любимы и почитаемы, пока не совершат какую-нибудь одну ошибку, а потом - всё, их клеймят как убийц и врагов всего человечества, мол, их суперсила угрожает людям, её нужно взять под контроль и решать, может герой пользоваться ею или нет. Глупые люди. И такие циники, мама дорогая. Когда Супермен совершил свою ошибку - они его гнали и оскорбляли, называли убийцей, а как только он им понадобился - чтобы защитить от настоящего врага - они сразу за ним побежали с криками "наш герой!". Глупо и грустно.
Просто люди ладно, но с Бэтменом что? Что такого ужасного лично ему сделал Супермен? Брюс зациклился на своих претензиях, мол, невинные жертвы, злодей, мерзавец, наглый бог... а между тем, пока он стенал и кипел жаждой мести, Супермен спасал жизни. Странный конфликт. Особенно учитывая то, что эти двое, Супермен и Бэтмен, ОЧЕНЬ похожи. Оба чужаки в этой жизни (Брюс - без родителей, Кларк - одиночка в людском мире), оба своим долгом считают помощь людям, обоих полоскает пресса и все кому не лень. Брюс в конце концов понял это, но сколько идиотских поступков он совершил до момента истины? Слушал бы лучше умного Альфреда.
Ну и ладно с ним, с Бэтменом, не он здесь главный, хотя мы опять переживаем его потерю, его одиночество. На первом плане Супермен. Бедный инопланетянин, который мечется в поисках ответа на вопрос: а какое место он, чужак, занимает в этом мире, а нужен ли он людям, а что он может сделать для людей? Он же делал. Спасал их, помогал им. Любил их. И маму свою, и девушку, и человечество в целом. Люди ему, конечно, спасибо сказали слишком поздно. Они просто видели в нём чужака - а раз чужой, значит, опасный. Они не задумались ни разу - Супермен же не обязан был спасать их. "Ты никому ничего не должен" - абсолютно верная фраза матери Кларка. Ничего он нам, людям, не должен. Это был его личный выбор - стать героем, и это люди как раз должны быть благодарны ему.... а они как данность принимали, что Супермен их спасает, ещё и претензии предъявляли, мол, а где он, когда так нам нужен, как он посмел бросить нас в трудную минуту? Да вы заслужили, чтобы он вас бросил насовсем, глупые людишки.
Грустный, мрачный, тяжёлый фильм. И зрелищный, конечно. Правда, уж очень много всего непонятного и незнакомого - какие-то дикие видения у Брюса, спятивший Лекс (за что он-то так возненавидел Супермена?), некие мета-люди (вроде людей-икс, но мета-люди), загадочная новая угроза и совершенно открытая концовка. Ну и намёк на то, что Супермен таки жив. В целом очень понравилось, но... мне нужно читать комиксы

@темы: кино, DC

---

"Стань диким!", Эрин Хантер

Их переиздали. Оранжевые книги снова на полках в книжных, и... я просто не смогла, оно сильнее, оно пахнет детством!
Лет десять назад мир котов-воителей открылся мне впервые. И я упала в него с головой. Местная библиотека снабжала меня этими оранжевыми томиками, но там вечно не хватало каких-то частей, и я на стенку лезла - ну как же, безумно хочется узнать, что дальше с ними, моими родными и любимыми котами! Мир захватил и затянул безнадёжно. Я рисовала котов, играла в котов, воображала себя котом Грозового племени... и так далее, и тому подобное. А потом - взрослела, читала уже другие книжки и как-то потихоньку отходила от котиков.
И вот мне двадцать лет, а я снова читаю "Котов-воителей". Мне совсем не стыдно. Я хочу собрать все книги себе на полку - и мне совсем не стыдно. Эти книги... из той самой категории вечных. Не только ностальгия во мне сильна- они правда очень хорошие, увлекательные, добрые и славные. Ну и сам мир, не знаю, кого как, а меня до сих пор восхищает!
Однажды маленький домашний котёнок начал видеть сны про лес. Страшный, незнакомый, полный странных шорохов и звуков... там живут дикие коты, там свобода, воля, приключение! Котёнок смотрел на лес и отчаянно хотел испробовать эту новую жизнь - а какая она на вкус? Он не решился бы, конечно, так и смотрел бы со своего забора и мечтал... если бы не случайная встреча с котами Грозового племени. Эта встреча всё изменила. Только огонь спасёт племя... но и племя спасло огонь, котёнка Огонька - подарило ему жизнь, о которой он всегда смутно грезил. Подарило ему свободу.
Лес пахнет свободой. Мышка копошится под кустом, ручей звенит, ветер шевелит ветки деревьев, коты пробираются через папоротниковый тоннель в свой лагерь, племена сходятся на Совет под серебряным диском луны, Лунный камень сияет и говорит с предводителем племени, мчится чудовище по Гремучей тропе... И ещё десятки самых разных моментов - родом из детства, я их все помню и люблю. Мне нравится лесная жизнь котов. Нравится их мир - с племенами, Воинским законом, охотой, именами, наставниками, традициями... Родной мир. Просто возвращаться в него - приятно и здорово.
"Коты-воители" - серия недетская. Слишком много в ней серьёзных и глубоких тем, пускай и показанных в простой форме с котиками, а не людьми. Предательство, алчность, жажда власти, преданность своему племени (семье), дружба, благородство и честь, отвага и храбрость, правда и ложь, сильные и слабые... Очень много всего. А ещё - сами коты. Связи, родственные и духовные, между ними, их истории, тайны, жизни. Это всё так интересно, и, я помню, чем дальше, - тем интереснее и запутаннее.
Что ж, деваться некуда. Не успокоюсь теперь, пока не прочитаю всё, написанное о котах.

@темы: книги, котовоины, ностальгия

---

Почти самая любимая сцена из "Атланта".
Никогда не понимала чепухи про "беспричинную любовь".

- Я любила тебя. Любила за мужество, честолюбие, способности. Но все эти качества оказались мыльным пузырем. А пузырь лопнул.
- Что за убогое представление о любви!
- Джим, за что ты хочешь быть любимым?
- Какой дешевый, торгашеский подход! За что быть любимым?! Я не хочу быть любимым за что-то. Я хочу быть любимым таким, какой я есть, а не за то, что делаю, говорю или думаю. Таким, какой есть, - не за тело, разум, слова, труды или поступки.

@темы: цитаты, айн рэнд

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

22.03.2016 в 21:23

Пишет  Соджар:

Спать...

12.03.2016 в 13:13

Пишет  marykapa:

Пишет  helena-eva:

"Кто спит?" by Татьяна Задорожняя

---

Я очень люблю детские книги. Сказки, фэнтези, волшебные истории. До сих пор люблю и с нежностью вспоминаю - всё моё детство с ними прошло. И, кажется, я поняла теперь, откуда во мне такая сильная любовь к книгам, желание и умение творить миры... я же выросла на таких мирах. А началось всё с библиотеки. Детской библиотеки неподалёку от школы - маленький зальчик с детскими книгами, две-три полки с Теми Самыми Книгами, фэнтези и не только, но в основном фэнтези. Мои заветные полочки. Долго-долго стояла возле них, листала книжки, манящие названием и обложкой, набирала себе целую охапку, тащила домой... пропускала все сроки и жутко боялась пару месяцев спустя звонить в библиотеку, чтобы продлить.
Замечательные истории были там. Много Дианы Уинн Джонс, хотя я и не знала ещё, что это Диана Уинн Джонс. "Сказания Земноморья" Урсулы Ле Гуин - большой том в красивой обложке, который сейчас не найти ни в одном магазине. "Коты-воители" - каких-то частей вечно не хватало, и я томилась от дикого желания узнать, что там дальше с Огнегривом и Крутобоком... Сникет, последних книг которого тоже не хватало, и тогда, в детстве, я так и не узнала, чем всё кончилось. "Артемис Фаул" и "Трилогия Бартемеуса", прочитанные взапой. "Эрагон" с его драконами и магами. Много, много разных волшебных книг. Они запомнились - не сюжетами, слишком уж давно было, но яркими, сияющими картинками в голове. Я помню какие-то предметы и лица, леса, замки, моря, корабли, помню даже свои чувства при чтении этих книг, своё восхищение героями.
Сегодня была в книжном. Хотела мангу "Атака титанов" - ушла с тремя детскими книжками. Одна из них - "Стань диким!" Снова коты, а ещё - лихорадочные поиски самых родных детских книг в интернет-Буквоеде. Я очень люблю эти волшебные истории до сих пор - потому, что в детских книгах всегда яркий, объёмный, искрящийся, как звезда, мир, чего так часто не хватает книгам более взрослым, и герои с их отношениями порой такие, что тысячу фанфиков можно написать. А ещё - детские книги добрые. Даже если там всё плохо, битвы, войны, страдания и лишения, всё равно лучик света освещает и согревает эти тёмные вещи. Детские книги заряжают такой магией, такой верой, таким чистым и волшебным светом - я погружаюсь в него каждый раз как в первый.
Кто говорит, что детские книги пишут только для детей, - тот не прав.

@темы: книги, мысли вслух, волшебство

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Страна радости", Стивен Кинг

Мне казалось даже - я читаю не Кинга. И не то чтобы я думала о нём как о мастере ужасов и ТОЛЬКО ужасов. Нет, я знаю, что Кинг может быть разным, но Кинг, знакомый мне (а может, я ещё мало у него прочитала?) - это тёмный, мрачный Кинг. Конечно, идеи и установки у Кинга светлые, без надежды и лучика света не помню ни одной истории, без каких-то самых важных и вечных вещей в жизни человека: любовь, дружба, вера, сила воли, характер, храбрость... И всё же мрачного - немало. Мистического, страшного, жуткого, нагнетающего и вылезающего из-за угла. Мастер Ужаса, в конце концов!
"Страна радости" напомнила "Зелёную милю" - не сюжетом, не героями, а ноткой горечи во всём. Смертельно больной мальчик. Мама, которая потеряет его, как бы сильно не желала сохранить. Именно эта линия для меня была самой главной - не убийство, не призрак в "Доме Ужасов", не безумный маньяк. Энни и Майк. Девин и его любовь к ним обоим. Серьёзные, новые для мальчика чувства - и вот он уже не мальчик, а взрослый мужчина. История человека, обычного человека, а всё-таки - необычного. Девин учится в универе, любит свою подружку, подрабатывает там и тут... и однажды его жизнь совершает резкий кульбит через голову и меняется. До неузнаваемости. В эту жизнь вторгается парк "Страна радости", и он - ещё одно главное в этой книге.
Аннотация, да и в общем слава Кинга Мастера Ужасов, заранее убедили меня, что парк будет ужасен и загадочен. Может, там работают клоуны-убийцы, как Пеннивайз, или фокусники-маньяки, или в подвале хранятся трупы, или... ой, да мало ли что Кинг сумел бы сотворить с парком развлечений! Такая благодатная тема. Но "Страна радости" была хоть и с одним жутким маньяком, а всё равно - страной радости, местом, где продают веселье. Она, эта страна, сделала очень счастливым одного мальчика-калеку, да и множество детишек до него и после него. Ярко раскрашенные павильоны, быстрые карусели, Пёс Хоуи, радужные цвета, улыбки, смех... Кингу удалось создать не по-кинговски солнечное, светлое местечко - и пусть даже там есть призрак и маньяк.
Очень добрая книга. Горькая, но добрая. О поисках себя. О взрослении. О любви. О дружбе. О людях. О том, как мальчик, прикованный к земле, хотел летать - и как ему это в конце концов удалось. Книга о жизни. Мастер Кинг удивил, как всегда, - читала книгу на одном дыхании и не могла остановиться!

@темы: книги, любимые авторы

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

тексты c ФБ #7 - и снова СПН

Монстр, которого я дописывала уже в слезах от страха не успеть, в дедлайн, в тревоге, а не лажа ли с каноном, и вообще... вся моя душа в этом фанфике. Хотя бы просто потому, что история Джона - самый большой из всех моих законченных фанфиков. Двенадцать тысяч слов, почти макси! Я безмерно горжусь собой, своим титаническим трудом, и безмерно люблю эту работу, наверное, больше любой другой с фандомной битвы.
Я зацепилась глазом за эту заявку ещё в самом начале - и с первого месяца ФБ до последнего писала, и писала, и писала... и дописала. В процессе пересмотрела пару самых печальных моментов с Джоном, обревелась и лишний раз поняла, за что я так люблю СПН.

Название: Неизбежность
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте. и  Никки смотрит на гусар
Размер: миди, 12194 слова
Пейринг/Персонажи: Джон, Дин, Сэм, Бобби
Категория: джен
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Путь жизни человека, посвятившего себя мести, превратившего своих детей в солдат. Путь с неизбежным концом.
Примечание: по заявке "А можно историю Джона?"
Размещение: с моей шапкой

Джон метался как безумный по горящему дому. Он не хотел даже думать о том, что видел, — Мэри, объятая страшным пламенем, Мэри, которая наверняка уже мертва... Он не хотел думать об этом. Такого же просто не может быть! Он должен ее спасти, он успеет, если поторопится, обязательно успеет!
Жаркий огонь полыхал и пожирал занавески на окнах. Стекла трещали. Весь дом гудел и грозил обрушиться в любую секунду. Джон знал, что ему надо бежать, на улицу, к детям, но ведь Мэри, Мэри, он не мог оставить ее, он не мог потерять ее! Пламя обступило Джона со всех сторон. Разве можно выжить в таком пламени? Еще мгновение помедлив и глядя в потолок — в сплошной огонь на потолке, — Джон сорвался с места, кажется, даже закричал больным и отчаянным криком.
Дин стоял во дворе с маленьким Сэмом на руках. Тоже маленький, испуганный, в одной пижаме, дрожа от холода, но крепко прижимая к себе брата. Без слов он кинулся к отцу, Джон схватил его за руку и потащил прочь от горящего дома. Громкий взрыв сотряс все вокруг, пламя вырвалось из окон, облизнуло стену, обдало жаром...
Их дом еще стоял, а где-то вдали завывали пожарные сирены, но Джон уже знал — они не вернутся. Не смогут жить там, где погибла Мэри.
Мэри... она погибла, но у Джона остались дети.

Мальчики спали на узких кроватях в углу пыльной комнаты. Точнее, одна кровать пустовала, а Дин лежал вместе с Сэмом, прижимая его к себе. Казалось, он так его держит с той самой ночи — и отпускать не хочет... Мельком Джон подумал, что теперь у Дина навсегда останется крепко засевший страх потерять младшего.
Сам Джон при тусклом свете лампы перебирал вещи. Те немногие, что все же забрал из сгоревшего дома. Несчастливое место... он едва заставил себя ступить за порог, когда пожарные уехали, наскоро бросить в сумку пару вещей и вернуться скорее к детям. Холодный, тихий дом. Запах гари бродил по нему, а треск огня, кажется, так и звучал в ушах.
Среди спешно захваченных вещей были фотографии. Альбом семейных фотографий. Джон, ничуть не жалея, оставил мебель, одежду, книги, все прочее, но альбом не взять не мог, — а теперь сидел и уговаривал себя его открыть. Просто перевернуть обложку оказалось безумно тяжелым делом. Ведь там, под обложкой, фотографии... а на них Мэри еще жива.
Страницы тихо зашелестели под рукой. Мэри. Веселая, счастливая, с теплой улыбкой на губах. Стоит на пороге их нового дома и смотрит прямо в камеру. А здесь они вместе — просили, кажется, кого-то из соседей щелкнуть, — как будто обнимают дом с двух сторон. «Наша берлога» — смеясь, звала его Мэри. Они обживали берлогу с нуля, заполняя вещами и моментами... сколько было их, этих прекрасных моментов!
А вот уже появился Дин. Мэри держит его на руках и целует в щеку. Вот сам Джон, кружит сына на руках, а Мэри с камерой наверняка смеялась и подшучивала — не урони, мол, малыша на пол, держи крепче... Джон держал. Так крепко, как только мог. Дин был их с Мэри сокровищем, они берегли его, а потом и Сэма. Вот и братья вместе — Сэм обеими ручонками хватается за Дина, а Дин неловко, но радостно улыбается в камеру.
Такой живой была Мэри на фотографиях. Только там она теперь и живая. Джон не сможет увидеть эту добрую улыбку по-настоящему — Мэри мертва, убита каким-то... странным, явно не естественным пожаром, распятая на потолке. Как это объяснить? Кто убил Мэри? Человек или... Джон ничего не понимал. И не знал, у кого спросить. Полицейские просто ему не поверили.
С тихим звоном лампа упала на пол и погасла. Это Джон сшиб ее рукой, захлопывая альбом и вскакивая с места. Он горел как в огне, в том самом огне, где погибла Мэри, — бродил кругами по комнате, сжимал кулаки бессильно, кусал губы до крови, натыкался на предметы. Одна и та же мысль стучала в голове. И как это она не пришла ему раньше?
Отомстить. Он должен отомстить. Найти и уничтожить убийцу Мэри, кем бы он... оно... ни было! Только сначала нужно узнать, что же по-настоящему случилось в их доме несколько дней назад.

Джон гнал свою «Импалу» на бешеной скорости — не потому даже, что опаздывал; пальцы крепко, до побелевших костяшек, сжимали руль. Если бы не мальчики на заднем сиденье — Сэм посапывает во сне на коленях у Дина, — Джон бы точно сорвался; напряжение было слишком сильным, почти невыносимым. Он едва смотрел на дорогу, едва видел указатели, мелькавшие мимо, и, оказавшись на месте, чуть было не сшиб Бобби. «Импала» замерла лишь в нескольких дюймах от него.
— Да что с тобой, Джон Винчестер? — Бобби с тревогой заглянул ему в лицо, когда Джон открыл дверцу и вышел на свежий воздух. Прохлада слегка остудила его пыл. — Мчался как сумасшедший. И сорвал меня ночью, черт знает куда, черт знает зачем. А я, между прочим, с самого Мичигана добирался, заранее надо преду...
— Мэри умерла.
— Что?..
— Мэри умерла.
Бобби был давним знакомым Джона. Его и Мэри. Добрый малый и самый обычный человек — так казалось Джону до некоторых пор. Миссури Моусли кое-что ему рассказала. Она первая и единственная, кто объяснил хоть что-то о случившемся, но еще и о Бобби. Демоны существуют, узнал Джон, демоны и всякие прочие твари из... подземного мира? Как в жутких сказках, фильмах ужасов и христианских легендах. Рай и Ад. Бог и Дьявол. Демоны существуют — и один такой демон что-то сделал с женой Бобби, Миссури не уточняла, что именно, а может, и не знала сама.
Джон был в курсе, что Бобби с каких-то пор не живет вместе с женой, но никогда не спрашивал о причине.
— Как это — умерла? — Бобби не мог поверить своим ушам. Его обветренное, морщинистое лицо побледнело, а глаза в ужасе расширились.
— Демон. Ты же знаешь о них, Бобби, да? Но ты не рассказывал мне о них. Что они сделали с твоей женой?
Пауза.
— Откуда ты знаешь?
— Миссури Моусли. Ясновидящая. Жила с нами рядом в Лоуренсе. Я всегда считал ее слегка сумасшедшей, а оказалось — она просто знала правду. Миссури сказала мне, что Мэри убило нечто сверхъестественное. И про тебя... без подробностей, только намекнула, что ты как-то связан с демонами.
— Демон вселился в нее, Джон. В мою жену. Овладел телом Карен, и я убил ее, чтобы избавиться от мерзкой твари.
— Бобби, я... — Джон такого не ожидал, не представлял себе, как это возможно, и не мог ничего ответить.
— Не важно. Дело давнее.
— И теперь ты...
— Охотник. Наверное, Миссури и об этом тебе сказала.
— Нет, не говорила. Она не знала. Значит, ты охотишься на... нечисть?
— Верно. Демоны, оборотни, вампиры, призраки... и прочие твари. Я убиваю их.
— Месть?
— Возможно. Впрочем, я уже и сам не знаю. Просто кто-то же должен делать это. Защищать наш мир от тварей из Ада.
— Эти твари... демоны... Мэри убил демон. Появился в нашем доме, напал, а Мэри погибла в огне, заживо сгорела. Я ничего не мог сделать.
Несколько минут они постояли в тишине. Дин и Сэм, обняв друг друга, спали в машине, — но на всякий случай Джон отвел Бобби подальше в сторону. Детям не нужно это слышать. Дети не должны об этом знать. Ни сейчас, ни когда-либо они не узнают.
— И что теперь, Джон? — Бобби нарушил тяжелое молчание. Задавая вопрос, он, судя по всему, уже знал на него ответ, и все равно пристально вглядывался в Джона. — Ты позвал меня, чтобы...
— Я должен найти его, Бобби. Найти и убить. Чертов демон ответит за Мэри.
— Да брось, Джон, ты же ничего не знаешь о демонах! Ты узнал о том, что они существуют, пару дней назад!
— Недель. Да и плевать. Они убили Мэри. Я видел, как моя жена заживо сгорает, распятая на потолке, и ничего не мог сделать, ничего! Полицейские не поверили мне. Я несколько месяцев, как псих какой-то, читал книги о сверхъестественном, искал повсюду людей, которые могли бы сказать хоть что-то, уйму чепухи выслушал и прослыл в Лоуренсе за сумасшедшего, пока не нашел Миссури. И теперь я должен найти того, кто убил Мэри. Найти и убить. Мне плевать, что...
— Ты и краем глаза не видел демонов, — Бобби смотрел на него то ли с ужасом, то ли с мрачной насмешкой. — Они опасны. Они смертельно опасны, а ты...
— Вот я и хочу узнать. Научи меня. Расскажи о демонах и научи убивать их.
Бобби испустил тяжелый вздох и скрестил руки на груди.
— Так и знал. Ты хочешь мстить.
— Так же, как ты. Уж тебе ли не понимать, что я не могу... не могу спокойно жить, зная, что тварь, убившая Мэри, разгуливает на свободе. Я любил ее, Бобби!
— Что ж, и я любил Карен.
— Значит, ты поймешь меня. Я не могу иначе. Ты же охотник, научи и меня им быть.
— Я убиваю демонов, Джон, потому что мне терять нечего. У меня больше никого нет. А у тебя есть Дин и Сэм.
Бобби и Джон одновременно повернулись и посмотрели на «Импалу»; мальчики уже проснулись, и Дин, не совсем, кажется, понимая, где они и почему, ходил вокруг машины, укачивая спящего Сэма на руках.
— У тебя есть Дин и Сэм, — повторил Бобби твердо. — Ты хочешь, чтобы они остались не только без матери, но и без отца тоже? Подумай о них, Джон, подумай, черт возьми, о них. Они важнее, чем месть.
Джон наблюдал за своими сыновьями. Такими разными, но бесконечно любящими друг друга. Как только Сэм родился, Дин взял на себя ответственность за него. В редких случаях подпускал к нему Джона или Мэри, — сам кормил, сам укладывал в кроватку, сам заботился о братишке. А теперь, после страшного пожара, унесшего жизнь их матери, Дин и вовсе не отлучался от Сэма ни на минутку, — ему спокойнее было держать брата на руках, просто быть рядом с ним, видеть его и знать, что с братишкой все в порядке. У них больше никого нет. Только они сами — и Джон. Может, прав Бобби, и нужно оставить мысли о мести, взять мальчиков и увезти на другой конец Америки, в какой-нибудь дальний штат, чтоб они забыли и жили счастливо?
Мэри, объятая пламенем. Ее приоткрытый в ужасе рот. Языки адского огня на потолке, на стенах, на полу, везде. Истошный крик. Звон лопнувшего стекла. Альбом старых фотографий. Улыбка Мэри на снимке.
— Я не могу иначе, Бобби, — сказал Джон, и это было правдой. Иначе он просто не мог. Гнев, закипевший в нем с новыми силами, оказалось невозможно унять, злобу, стучавшую набатом в голове, — тоже. Ненависть бежала по венам вместе с кровью. Ненависть. Желание мстить.
— Я не могу иначе.
Бобби еще раз вздохнул и приподнял руки, словно сдаваясь и отказываясь от дальнейшей борьбы.
— Хорошо. Ладно. Я не буду учить тебя сам — но расскажу, кто сможет это сделать. Его зовут Дэниел Элкинс, и он...
— А что, есть и другие охотники, кроме тебя?
— Разумеется. Нас много. Я позвоню Дэниэлу и спрошу насчет тебя... Но, видит Бог, Джон Винчестер, хоть я и не верю в Бога, — ты еще об этом пожалеешь.
— Спасибо.

Южная Дакота была приветливым местечком. Не самый большой штат, без шумных толп и слишком активного движения на дорогах. Дом Бобби стоял на более-менее спокойной улице, с приятными зелеными насаждениями вокруг. Сэму и Дину здесь будет хорошо.
Веселые мальчики — они любили дядю Бобби, а в последние годы Джон стал общаться с ним куда чаще, — умчались на задний двор; точнее, это Дин умчался, а Сэм, еще не умевший ходить как следует, проковылял за ним. Джон сказал, что они останутся с дядей Бобби, а ему нужно уйти ненадолго по важным делам; скоро он вернется и заберет их.
Но куда заберет? Дома у них больше не было. Жилище, снятое в Иллинойсе, только жилищем и можно было назвать; временным пристанищем, но никак не домом. Их дом сгорел. Вместе с Мэри.
— И куда ты собрался, Джон, а? Детей бросаешь и уезжаешь на демонов охотиться?
Они стояли на крыльце и смотрели на дорогу, пустую в это сонное время дня. Бобби казался скорее усталым, чем раздраженным, и вроде не думал переубеждать Джона; что ж, за месяцы с тех пор, как Джон стал учиться у него охоте на адских тварей, ему это не удалось, а теперь и подавно не удастся.
— Да. Эти демоны, Бобби... Они убили Мэри. Не знаю, зачем, не знаю, почему именно ее и что им было нужно... но я узнаю. Клянусь.
— И ты едешь...
— В Луизиану. Я слышал от Элкинса о странных случаях там. Кажется, то, что нужно.
— Ну и кто тебе сказал, что этот демон, если там и правда демон, — тот самый?
— Никто. И даже если не тот самый — он может знать того. Я вытрясу из него правду.
Из дверного проема за их спинами раздался веселый смех. Это смеялся Сэм, что-то бормоча своим неразборчивым детским лепетом Дину. Джон почему-то поежился, услышав, как смеются и веселятся его дети; они не знают ничего... им не нужно знать.
— Видимо, убеждать тебя без толку. Ты такой же упрямый, как... да я не знаю, кто, нет на свете таких же упрямых людей, как ты, Джон Винчестер!
— Я должен, Бобби, понимаешь?
— Да все я понимаю. Езжай. Только не выстрели сам себе в живот, ладно?
— Элкинс учил меня, Бобби, да я и без того помню, как держать пистолет.
— Просто помнить недостаточно.
— Знаю. Все будет хорошо. Я запасся кое-чем... на всякий случай.
— Дай Бог, чтоб не было никаких «всяких случаев».
— Ты же не веришь в Бога.
— С тобой во что угодно поверишь, Джон.
— Ладно, мне пора, а ты... присмотри за мальчиками, хорошо? И скажи им, что я скоро вернусь. Завтра. Послезавтра. Скоро. Скажи им, что я их люблю.
— Сам скажешь, когда вернешься. Отправляйся уже.
Джон оглянулся на дом и Бобби, стоявшего на крыльце, только раз, а потом забрался в «Импалу» и захлопнул за собой дверь. Багажник был полон оружия. Самого разного — на всякий случай. Джон спустил на него все семейные сбережения, но цель оправдывает средства, верно? А цель его была в Луизиане — демон, возможно, знающий что-то об убийце Мэри; Джон все что угодно сделает, но вытрясет из дьявольской твари правду. Он будет убивать каждого встречного демона, пока не доберется до того, который ему нужен. Пока не отомстит. Всю Америку исколесит, если необходимо, все силы бросит на это...
А Сэма и Дина можно оставить с Бобби. Они не пропадут.

— Папочка! Почему тебя так долго не было? Мы скучали!
— Дин, ты мне ребра сломаешь, откуда в тебе такая сила?
— Ты не уедешь больше, правда? Не оставишь нас? Не уезжай!
«Завтра. Послезавтра». Джон не вернулся в срок. И Бобби наверняка был вынужден что-то врать детям — судя по его сердитому, недовольному взгляду. Он не вернулся в срок и ничего не добился от демона в Колорадо; демон скалил зубы и молчал, даже умирая. Джон потратил слишком много времени на слежку за ним, на попытки его поймать, на попытки его медленно, мучительно убить, на попытки получить нужные сведения. Без толку. Демон — первый демон, которого убил Джон, своими руками, без капли жалости, — либо ничего не знал, либо не хотел говорить. Так и умер, ничего не сказав.
А Джон вернулся к Дину и Сэму позже обещанного срока.
Сэм был еще слишком мал, чтобы осознать — несколько дней отца с ними не было. У Сэма был Дин, и больше ему пока ничего не надо. А Дин все осознал, может, и вовсе считал дни до возвращения Джона. У него было полное право обижаться и злиться — Бобби точно злился, — но Дин, стоило Джону ступить за порог, кинулся ему на шею и обнял. Крепко-крепко. Повис на нем, осыпая вопросами, на которые у Джона ответов не было.
— Ты не уедешь больше, правда?
Дин смотрел на него как на бога, а говорил с бесконечным обожанием в голосе . А еще с испугом. С доверием. Он боялся, что папа оставит их, и в то же время верил: этого не случится. Дин и Сэм любили дядю Бобби, но никогда прежде не оставались так надолго без мамы и папы. Мамы больше не было. Только папа был.
Дин заглядывал в лицо Джона большими и умоляющими глазами, и Джон обещал ему, твердо веря, что обещание свое не нарушит:
— Не уеду. Я буду с вами. Честное слово, Дин.
Бобби покачал головой, а Дин еще крепче обнял Джона за шею — до комнаты его пришлось нести на руках. Сердце у Джона сдавило незнакомой прежде нежностью — до боли сильным желанием выполнить обещание. Демон ничего не сказал... может, и другие не скажут; может, он так и не доберется до того, который убил Мэри. А убийство непричастных демонов не принесет спокойствия Джону, не вернет Мэри, просто не изменит ничего. Дети... у него есть дети.
Будь прокляты исчадия ада, будь проклят весь их демонский род. Дин и Сэм никогда не узнают правды. Никогда не соприкоснутся с этим ужасным миром. Мэри и Джон хотели убежать от него, жить обычной жизнью, и до сих пор им это удавалось, — так пусть же мальчики не знают не-обычной жизни вообще, пусть изнанка простого и нормального мира не тронет их. Надо их увезти... как можно дальше отсюда. В самый дальний штат. В другую страну. Куда угодно. Они не узнают правды и будут жить нормальной, обычной жизнью.
Ведь у Джона остались только дети. Только Сэм и Дин.
— Я не уеду, — еще раз повторил Джон, так тихо, что Дин вряд ли услышал его.

Большая пентаграмма была начертана на полу, занимая почти всю комнату; Джон трудился над ней несколько часов, сверяя по книге, взятой из дома Бобби. Демон, пойманный в ловушку, вертелся и крутился на стуле в центре круга, руки и ноги его были привязаны к ножкам и подлокотникам. Демон рычал сквозь сжатые зубы, сверкал безумными черными глазами и в то же время скалился в ухмылке.
— Что ты хочешь, а? — прошипел он, встряхивая спутанными волосами. — Я ничего не скажу тебе. Да я вообще без понятия, о чем ты твердишь! Какая Мэри? Не знаю никакой Мэри! Убей меня уже — и покончим с этим!
— Нет, — холодно ответил Джон, стоя спиной к демону. Под руками мелькали вещи, купленные на тот самый «всякий случай». Просто убить демона было недостаточно. Убитый демон правды не скажет. Святая вода, соль, железо... даже демону бывает больно. Очень больно.
— Да не знаю я ничего!
— Знаешь. И скажешь мне. Еще раз спрашиваю — кто убил Мэри? Кто убил мою жену?!
Как легко было спутать демона с человеком. Обычная, казалось бы, женщина сидела перед Джоном, даже красивой и невинной она была бы — если б не черные, пустые глаза без капли жизни. Адская бездна смотрела на Джона из демонских глаз — и он, даже со святой водой, солью и железом, чувствовал себя беспомощным. Не так ли чувствовала и Мэри, погибая от рук демона, ни за что, просто потому, что адской твари так захотелось?
Он найдет ее. Эту проклятую нечисть. Найдет, хоть бы тысячи демонов пришлось убить до того.
— Не знаю, — усмехнулся демон, вскидывая голову и глядя на Джона. Страх и боль исказили его черты. — А даже если бы знал — не сказал бы. Да мне плевать, кто убил твою жену, Джон Винчестер. Люди и должны умирать от наших рук. Смирись. Это естественный порядок вещей. Ты сам сдохнешь...
— Правда? Уж не ты ли убьешь меня?
— Не я. Другие. Рано или поздно кто-нибудь отомстит тебе. За меня. За всех, кого ты мучил и еще собираешься мучить. Мы, демоны, тоже умеем мстить... о, как мы умеем мстить! И ты узнаешь, что...
Джон так и не услышал, о чем он должен был узнать. Заученно, нараспев произнес слова, наблюдая, как корчится тело, из которого исчезает демон. Сколько раз он видел такую сцену? Сколько раз еще ему придется ее увидеть? Недели, месяцы, годы шли, а Джон так и не добился ничего. Ни малейших следов.
— Желтоглазый, — прошептал демон в свои последние секунды. — Желтоглазый еще придет, Джон Винчестер...
Желтоглазый?
Но было уже поздно задавать вопросы.

— Две недели, — рявкнул Бобби, рывком распахивая дверь своего дома и загораживая проход. За его спиной слышались детские голоса и бормотание телевизора.
— Бобби, я...
— Две недели, Джон Винчестер. Ты исчез на две недели, бросил своих детей и ни разу не позвонил, а я должен был врать им, что их отец просто не может приехать раньше, что работа его задержала!
— Я знаю, Бобби, — Джон виновато опустил голову. — Прости. Но это было нужно, сам знаешь, и я узнал кое-что, кажется, впервые напал на след! Послушай...
Бобби не хотел ничего слушать. Он вообще не хотел, чтобы Джон был охотником; именно поэтому, может, отказался учить его сам пару лет назад и понадеялся, что Элкинс, с его крутым нравом и замкнутым образом жизни, пошлет Джона куда подальше... Бобби потерял жену в свое время и должен бы понимать Джона лучше всех, только он совсем не понимал.
Они наверняка повздорили бы, если бы из-за спины Бобби не показалось вдруг лицо Дина. Джон замолчал. Глотая все упреки и злые фразы. С недоеденным пирожным в руке, Дин не говорил ничего, только стоял и смотрел, держа за руку маленького Сэма; на секунду создалось впечатление, что он развернется и уйдет, обиженный, — а ведь на обиду у него было полное право... у них обоих.
— Папочка, — Дин улыбнулся счастливой улыбкой, отпустил брата и бросился к Джону. Словно не было двух недель (взамен обещанного дня), словно ничего между ними не изменилось — и Джон сам не знал, что тревога об этом мучает его, пока не увидел: все в порядке. Бобби покачал головой — кажется, это стал теперь его любимый жест — и отошел в сторону, а Джон, крепко прижимая к себе Дина, обернулся к Сэму, чтобы обнять и его.
Сэм стоял на том же месте. И глядел на отца исподлобья.
— Сэмми, — тихо сказал Джон. — Иди сюда. Я скучал по тебе.
— Не зови меня так, — ответил Сэм неожиданно сердитым и дрожащим голосом. — Только Дин может так меня называть!
Бобби не пытался остановить Сэма, когда он, сдерживая слезы, кинулся по лестнице на второй этаж и там громко хлопнул дверью.
— Ты это заслужил, Джон Винчестер, — Бобби говорил не то раздраженно, не то просто устало. — Сэм спрашивал о тебе каждый день. Он думал, ты больше не вернешься.
— Но я же обещал...
— Обещал вернуться через день. И не в первый раз не сдержал своего обещания.
— Но Бобби, ты же понимаешь...
— Я-то понимаю, Джон. А Сэм и Дин — нет.
Дин к тому моменту умчался успокаивать брата и не услышал последних слов. И хорошо, что не услышал. Хорошо, что дети ничего не знают. «Не зови меня так!». Сэм обижается на него, имея на то все основания. Но пускай лучше обижается и дуется, чем знает, почему на самом деле отец оставляет их, почему не вернулся вовремя, почему разъезжает уже не первый год по стране, оставляя их с Бобби.
Перед глазами Джона замелькали картинки: окровавленный демон на стуле в пентаграмме, а он, Джон, посыпает солью его раны, прижигает железом и задает без конца один и тот же вопрос. Он ведь ни разу не вспомнил о детях, пока мучил того демона. Он вообще не думает о них, когда отправляется на очередную охоту.
Нет. Сэм и Дин никогда не узнают этого мира. Страшного, жестокого мира сверхъестественных созданий и смертей. У них будет нормальная жизнь. Джон позаботится об этом.

Очередной демон выложил Джону все, что знал. Захлебываясь кровью, шипя от страшной боли, тварь рассказала все о Желтоглазом. Информации было не так уж много. Демон этот явно не относился к числу приближенных Желтоглазого. Он что-то слышал от других демонов, что-то сам предполагал, о чем-то догадывался... мутные фразы и расплывчатые намеки — все, чего смог добиться Джон, но и это уже немало. Это было больше, чем он получил за все пять лет, прошедших со дня гибели Мэри. Информация, с которой что-то можно сделать. Позже.
Демон выложил Джону все, что узнал, и забился в конвульсиях, пока Джон вышвыривал его мерзкую, подлую душу обратно в Ад. Джону не было страшно теперь. Теперь он не чувствовал себя беспомощным и слабым. А боль демона, прежде дававшая некое удовольствие, стала обычной работой.
За пять лет Джон убил десятки демонов. А также вампиров, оборотней, вендиго и прочих кошмарных созданий. Каждого из них он спрашивал о Желтоглазом, каждого из них убивал, чтобы отомстить за Мэри. Все они были виновны — адский род, враги человечества; все они должны умереть.
— Все вы должны умереть, — Джон сам не заметил, что оборвал заклятье на полуслове и произнес это вслух.
Демон, обессиленный, скуливший от боли секунду назад, улыбнулся.
— А ты так уверен в своей неуязвимости, Джон Винчестер?
— Да, — ответил Джон. — Я уверен. Omnis immundus spiritus...
— А в безопасности своих детей — тоже?
Джон запнулся. Выученные за годы слова заклятья замерли на губах.
— Что?..
— О, а ты думал, мы не знаем? — слишком бодрый для умирающего, демон изогнул бровь и хрипло засмеялся. — Маленькие Винчестеры. Сэм и Дин, кажется? Ты часто берешь их с собой, когда приходишь по наши души. Оставляешь неподалеку в мотеле. И так легко одному из нас отвлекать тебя, пока другой...
Издевательский смех демона летел в спину Джону, пока он, не разбирая дороги, бежал прочь. К «Импале», к мотелю, скорей! Дин и Сэм... Бобби был занят, уезжал по каким-то делам и не смог приглядеть за мальчиками. Никто из приятелей Джона не смог — и пришлось, не в первый раз, впрочем, брать их с собой. Он их оставил в мотеле совсем недалеко отсюда — и наказал Дину ни за что на свете не выходить на улицу, не открывать никому дверь, сидеть и ждать его. С ними ничего не должно было случиться. Дин уже взрослый и приглядит за Сэмом, они не пропадут. С ними все было в порядке, когда Джон заканчивал работу и возвращался, все было в порядке, он все предусматривал, обо всем думал заранее, он защищал своих мальчиков, а сегодня...
«Импала» еще никогда не ездила по дорогам так быстро. Джон еще никогда не бегал так быстро — по шатким ступеням лестницы на второй этаж, заряжая на ходу пистолет, хотя какая польза от него против демона...
Он был там. Черноглазая тварь. Он склонился над кроватью, где спали Дин и Сэм; кроватей в номере было две, но Сэм, боявшийся темноты, залез к брату, он с самого детства так делал... Мальчики спали, обняв друг друга, и тихо сопели во сне, не зная, какая угроза нависла над ними.
— Не трогай! — крикнул Джон — он не успел бы выстрелить. Демон поднял голову и с наигранным удивлением всплеснул руками.
— А вот и Джон Винчестер! Еще минута, папочка, и ты мог бы опоздать. И твои милые детки...
— Отойди. От. Моих. Детей.
— А если нет?
— Отойди. Пожалеешь.
— Будешь стрелять в меня? Святой водой плеснешь? Проведешь ритуал экзорцизма? А успеешь ли ты, Джон Винчестер, сделать что-нибудь раньше, чем я сломаю хрупкую шейку твоего сына, а то и двух сразу?
И в этот момент проснулся Дин. Промычав что-то сонное, сел на кровати, протер глаза кулаками... увидел демона и замер. С ужасом Дин вжался в спинку кровати, толком не понимая, что происходит, но прижимая одной рукой к себе спящего Сэма.
— Папа? Кто это? Мне страшно, папочка!
— Дин, — сорванным голосом сказал Джон. — Не бойся. И не двигайся. Все будет хорошо, слышишь?
— Ай-ай-ай. Нехорошо обманывать, папочка. Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить.
— Я убью тебя, — Джон сделал шаг в комнату, до боли стискивая рукоятку пистолета. — Ты сдохнешь, как все твои собратья-демоны. Ты и пальцем Дина тронуть не успеешь.
— О, какие мы храбрые, — оскалил зубы демон; его черные глаза хищно блестели во мраке комнаты. — Ну, изгонишь ты меня. Я вернусь. Или кто-то другой отыщет тебя. Пошевели мозгами, Джон Винчестер, все в Аду давно уже знают о твоей маленькой слабости. Даже двух слабостях. Сможешь ли ты всегда быть рядом с ними? Сможешь уберечь их? Или они умрут, как умерла твоя дорогая женушка?
— Мама, — выдохнул Дин, вжимаясь в спинку кровати еще сильнее. Краска совсем сошла с его щек.
— Желтоглазый найдет твоих детей, Джон. И ты ответишь... за все ответишь...
Джон сделал первое и единственное, что пришло ему в голову, — плеснул в демона остатками святой воды, бросаясь к детям. Ужасный запах наполнил комнату — и ужасный вопль. Демон кинулся прочь, а Джон не стал его останавливать, куда важнее было позаботиться о мальчиках. Сэм проснулся; сонными, недовольными глазами он оглядывался вокруг и спрашивал, почему его так рано разбудили, а Дин... Дин дрожал, мертвой хваткой вцепился в плечо Сэма и почти плакал от ужаса.

Той же ночью в маленькой гостиной, когда Сэм снова благополучно уснул, Джон рассказывал своему восьмилетнему сыну о демонах. Рассказывал, тщательно выбирая слова. Но не было таких слов, чтобы объяснить ребенку, — людской мир существует вместе с другим, темным миром, и демоны рвутся из него наружу, убивают людей, как убили его маму несколько лет назад. Демоны, вампиры, оборотни, призраки и прочие жуткие создания бродят по земле. А люди даже не знают, что не одни в этом мире, и узнают об этом слишком поздно.
Как говорить о таких вещах? Как говорить, не пугая, как донести до маленького мальчика невозможную правду? Дин слушал с отрешенным видом, то кивал, то мотал головой, а в глазах у него так и не высохли слезы ужаса. Он не понимал половины слов Джона, да и не хотел понимать. Правда не укладывалась у него в голове.
— Так ты не коммивояжер? — хриплым шепотом спросил он, стоило Джону на миг замолчать.
— Нет. Я охотник. Я сражаюсь с ними, Дин. С порождениями Ада.
— И поэтому мы вечно переезжаем? Не живем долго в одном штате?
— Да.
— Поэтому ты оставлял нас с дядей Бобби и надолго исчезал?
— Да.
— Папа, ты же мог умереть.
Джону стало так больно, что, не в силах выносить эту боль, он подался к Дину и заключил его в объятия.
— Нет, Дин, — говорил он, гладя сына по голове. — Я умею за себя постоять. Со мной все будет в порядке, правда.
Да, с ним все будет в порядке — а с Дином? Теперь, когда он знает правду?
— Не говори Сэму, — вот и все, что сумел придумать Джон. — Не говори. Пусть он... не знает. Не нужно ему знать.
А до сегодняшнего дня Джон хотел, чтобы ни один из его сыновей не узнал правду. Он должен был сберечь их от правды — и не справился.
Сможешь ли ты всегда быть рядом с ними? Сможешь уберечь их? Или они умрут, как умерла твоя дорогая женушка?

— Какого черта. Бобби?!
— Говори тише, а? Дети услышат.
— Какого черта, Бобби? — приглушая голос до злого шепота, повторил Джон. — Я же просил тебя научить Дина стрелять, а ты вместо этого... играл с ними!
— Какое великое преступление — играть с детьми!
— Но...
— Они дети, Джон. Твои дети, между прочим. А детям нужно играть и веселиться. Не стрелять из пистолета.
Джон злился и ничего не мог с собой поделать. Даже испуганные и удивленные лица Дина и Сэма не остудили его пыл. Он отправился в погоню за очередным демоном, а Бобби поручил выучить Дина стрелять; после той истории в безопасности своих сыновей он больше не был уверен. В одном только та адская тварь была права. Он не сможет всегда быть с ними рядом — а значит, им нужно учиться самим защищать себя. На всякий случай... если нечто подобное повторится. Дин уже достаточно взрослый, чтобы знать правду, и достаточно взрослый, чтобы держать в руках пистолет.
И что же увидел Джон, когда вернулся из своей отлучки? Бобби играл с его детьми в мяч, а вовсе не делал то, что должен был делать. Как будто мяч поможет им против демонов. Как будто мяч и прочие веселые игры спасут их, если какой-нибудь вампир захочет вцепиться им в горло. Как будто Бобби, черт возьми, не понимает серьезность положения!
— Игры не спасут их, — процедил сквозь зубы Джон. — Дин уже не маленький и должен...
Бобби прервал его сердитым взмахом руки.
— Ты идиот, Джон Винчестер. Дину девять лет. ДЕВЯТЬ. Конечно, он маленький. Он ребенок, а дети и оружие — несовместимые вещи, когда же ты наконец это поймешь?
— Нет, когда ТЫ поймешь, Бобби?! Какой-то желтоглазый демон убил мою жену. Он знает, что у меня есть сыновья, и все остальные демоны тоже знают. Они будут охотиться на Дина и Сэма. Как думаешь, если демон явится к ним, что им поможет больше — мяч или пистолет?!
— Так будь с ними! Защищай их! Увези подальше, спрячь где-нибудь. Они в опасности, потому что ты провоцируешь демонов, Джон, ты даешь им повод убить и тебя, и твоих детей.
— А, черт, да сколько можно? Я говорил тебе сотню раз — я не могу иначе! Я должен...
— Ты должен защищать своих детей, Джон Винчестер. Вот что я знаю точно.
Джон понял — спорить с ним совершенно без толку. Казалось бы, кто другой, как не Бобби, потерявший любимую жену, поймет желание Джона найти убийцу и расквитаться с ним? Но, видимо, Бобби не так сильно любил Карен, как Джон любил Мэри. Бобби отказался от мести. Джон не откажется. Он сделает все, чтобы отыскать и стереть с лица земли Желтоглазого. Он сам научит Дина стрелять. Он все сделает сам.
— Ладно, черт с тобой, не хочешь — не надо. Я сам его научу.
— Ты сердишься на меня за то, что я пытаюсь сохранить Дину и Сэму детство? — устало спросил Бобби.
Но Джон даже не стал отвечать на этот вопрос. Он развернулся и пошел вглубь дома, чтобы забрать детей.

— Держи крепче, Дин. Обеими руками. Целься как следует.
Джон показывал Дину, как держать пистолет, положив руки поверх его дрожащих рук. Дина безнадежно трясло, и, как ни старался он стоять с расправленными плечами и уверенным видом, — ничего не получалось; Джон видел, что сын отдал бы все, лишь бы оказаться где угодно, только не здесь. Только не с пистолетом в руке.
— Ну же, Дин! — слегка повысил голос Джон. — Сосредоточься. И не бойся. Ты научишься, как и я научился в свое время.
— Но ты же взрослый, — едва слышно ответил сын.
Как ножом полоснули эти тихие слова. Джон сразу же перестал сердиться — мягко забрал из рук Дина оружие, присел перед ним на корточки и заглянул ему в глаза.
— Дин, послушай меня. Я делаю это не потому, что мне так хочется. Ты должен уметь защищать себя — и Сэма, ведь Сэм еще слишком маленький. Ты знаешь, что наша жизнь... не совсем нормальна. Так уж получилось. Мы должны уметь за себя постоять, понимаешь? И только это, — кивок на пистолет, — поможет нам.
В гулкой тишине пустыря — где-то за несколько миль от ближайшего городка — было слышно, как Дин судорожно сглотнул. Еще совсем ребенок, маленький, напуганный, он оглянулся на «Импалу», где спал, ничего не подозревая, Сэм, перевел взгляд на оружие и кивнул.
— Ладно, я... попробую.
И снова Джон вложил ему в руки пистолет, и снова встал у него за спиной, показывая, как надо, управляя его движениями. И в какой-то момент он поймал себя на желании вырвать из рук Дина эту опасную вещь — оружие в руках ребенка смотрелось чудовищно. Неправильно. Так не должно быть, в конце концов! Какой нормальный отец даст своему девятилетнему сыну оружие?
Но Джона Винчестера нельзя была назвать нормальным отцом. А с тех пор, как в их жизнь ворвались демоны, она перестала быть нормальной тоже.
— Держи крепко, Дин, и ногами твердо упрись в землю... да, так...

— Держи крепче, Сэм. Обеими руками. Целься как следует.
Джон показывал Сэму, как держать пистолет, положив руки поверх его дрожащих рук. Они у Сэма дрожали так сильно, что, казалось, в любую минуту готовы вообще выронить оружие; Сэм и не пытался стоять ровно, с расправленными плечами, как Дин в свое время, — он смотрел на пистолет как на монстра и крепко зажмуривал глаза.
— Сэм! — Джон не выдержал наконец и прикрикнул на сына. — Как ты собираешься стрелять, если даже не смотришь? Открой глаза! И стой прямо, в конце концов!
Сэм еще больше сгорбился, низко опустил голову и тихо всхлипнул.
— Я не хочу, — донеслось едва разборчивое.
— Надо. Ты должен уметь защищать себя. Дин не всегда будет рядом, и я тоже.
— Но я...
— Встань ровно, я сказал, и хватить хныкать, не маленький уже!
Но Сэм был маленьким — не ребенок, а съежившийся комок с большими глазами и дрожащими руками. Он трясся, словно деревце под ветром, бросал на Дина, стоявшего неподалеку, умоляющие взгляды, а на Джона и вовсе избегал смотреть. Ему было страшно. Джон понимал, почему Сэму страшно, но заставил себя, как и несколько лет назад, прогнать желание вырвать пистолет из рук ребенка и отшвырнуть подальше.
Ведь Сэм и Дин — не дети. Они солдаты. Охотники. Они должны уметь защищать себя.
— Прекрати трястись, как девчонка!
И Сэм не просто сжался весь от крика Джона — он заплакал, роняя пистолет на землю и вытирая распухшие глаза кулачками. Сэм плакал, не в силах остановиться, и хрипло бормотал сквозь слезы:
— Я не хочу, я не хочу, я не хочу...
Джон позволил Дину увести Сэма в «Импалу» и успокоить — но только на этот раз. Завтра они продолжат обучение. Потому что так надо. Потому что в нормальной жизни ребенок с пистолетом в руках — самая безумная вещь на свете, но их жизнь никогда уже нормальной не будет.

Дин и Сэм тихо переговаривались в комнате, и Джон невольно замер, держась рукой за ручку двери. Что-то остановило его, хотя он, конечно, совсем и не хотел подслушивать чужие разговоры.
— А какие у неё... формы, ну, ты понимаешь, о чем я, — веселый голос Дина с заговорщицкими нотками.
— Ага, как и у всех твоих девчонок, — вялый голос Сэма в ответ.
— Нет, Сэмми, она не такая, как все остальные, она...
— Да у тебя каждая «не такая». Брось, Дин, не говори, что ты всерьез влюбился.
— Не знаю, Сэмми... кажется, так и есть, — ни следа веселости, Дин стал вдруг непривычно серьезен и задумчив.
— Ты?! — Сэм не верил своим ушам. — Влюбился?! Апокалипсис не за горами. Это первый признак. И самый верный, точно тебе говорю.
— Ну хватит издеваться, эй, я делюсь с тобой важными вещами, между прочим!
— Ладно, ладно, перестал.
Долгая пауза.
— А зовут ее...
— Люси.
— Люси. Милое имя.
— И она милая. Добрая, спокойная, хотя, если ее разозлить, — мамочки, врагу такого не пожелаю!
— Хм, мне казалось, ты предпочитаешь других девушек.
— Я тоже так думал. Но любовь зла, братишка, любовь зла.
— Еще бы. Она так зла и жестока, что мне в братья достался именно ты.
— Что ты хочешь этим сказать? Что любишь меня — или что я заноза в заднице?
— Пожалуй, и то, и другое.
Братья еще немного помолчали.
— Она тебе очень нравится, да? — тихо спросил Сэм.
— Ну, мне кажется... да, очень. Думаю о ней постоянно. На других девчонок даже смотреть не могу.
— Дин, ты бы хотел... остаться здесь, правда?
Дин немного замялся с ответом, словно подбирая нужные слова.
— Хотел бы. А ты?
— И я! Мне нравится школа. Черт, да это первая школа, которая мне правда нравится! У них такая большая библиотека, и учителя не зануды, и... наш историк, мистер Андерсон... он обещал помочь мне поступить в Стэнфорд.
Еще одна пауза, теперь уже долгая и, как Джону показалось, какая-то тяжелая.
— Может, мы не уедем, Сэмми, — сказал наконец Дин. — Может, мы останемся здесь.
— Ну да, как же.
— Смотри, мы живем в Мичигане уже несколько месяцев. Это гораздо дольше, чем в других штатах. Наверное, отец решил... что на демонов можно охотиться и тут, ведь...
— Не надо, — резко оборвал Сэм. — Не говори о демонах. Не хочу о них слышать.
— Сэмми, — Дин устало вздохнул, словно повторял одну и ту же фразу бесконечное множество раз. — Мы не можем о них не говорить. Это наша работа. Это наша жизнь.
— А может, я хочу другой жизни?
Последние слова Сэма острой болью кольнули Джона, но, по старой привычке, он махнул на это рукой и без стука вошел в комнату.
— Собирайтесь. Мы уезжаем.
— Что? — Дин с удивление посмотрел на Джона. — Далеко? Надолго?
— Далеко. Насовсем.
Братья переглянулись, и Джон не сумел понять значение этих взглядов. Впрочем, это было неважно. Не важно, что они чувствуют в связи с отъездом, не важно, что им хотелось бы остаться в Мичигане. Джону тоже хотелось бы. Но работа — важнее всего.
— Собирайтесь, ну же!
Дин, как вспугнутый воробей, тут же вскочил с дивана, где они с братом сидели, и начал рыться в шкафу. Большая спортивная сумка не в первый раз заполнялась вещами.
Сэм не спешил. Он медленно, может, даже нарочито медленно поднялся — и поглядел на Джона не то обиженно, не то осуждающе, своим самым невыносимым взглядом.
— Собирайся, Сэм, — чуть строже сказал Джон.
— Это приказ? — Сэм скрестил руки на груди, продолжая смотреть. А Джон терпеть не мог, когда младший сын так смотрел на него. Сама собой перед глазами всплывала картинка из давнего прошлого — маленький Сэм глядит на него, как сейчас, и бросает сквозь слезы: «Не называй меня так!».
Годы прошли, Сэм вырос, но больше никогда Джон не называл его «Сэмми».
— Да, — ответил он и вышел из комнаты.
С годами младший сын становился все более замкнутым и недоверчивым. Пятнадцать лет ему — а ведет себя то ли как упрямый ребенок, то ли как уже взрослый, независимый человек. Да, Сэм боролся за свою независимость чуть ли не с первого класса, а когда узнал о демонах — уперся еще больше. Именно он, не Дин, продолжал задавать Джону вопросы. Почему мы так часто меняем школы? Почему нельзя остаться в одном штате? Дин, с тех пор, как в свои восемь лет узнал правду, не задал ни одного вопроса. Дин все понимал и ни о чем не спрашивал, а Сэм... Сэм отказывался понимать. Работа не имела для него такого большого значения, как для Джона и Дина. Наверное, потому, что он совсем не помнил Мэри?
С Сэмом было трудно. Очень трудно. Он изменился — и в нем больше не было того маленького, доверчивого, открытого мальчика, который слушал отца, как бога, и верил каждому слову. У Сэма появились какие-то свои мысли, какие-то свои желания и стремления... Стэнфорд? Джон впервые слышал о том, что Сэм хочет поступать в Стэнфорд.
Сэм изменился. И Джон тоже. С каких пор его слова стали приказами?
Он встряхнул головой, изгоняя прочь ненужные мысли — ненужные и глупые; они сбивали с пути, мешали думать о том, что важно по-настоящему. А важна работа. Цель. Разыскать Желтоглазого, убийцу Мэри, добраться до него и уничтожить — а заодно стереть с лица земли как можно больше адских тварей. Каждый демон, каждый вампир, каждый оборотень, каждое чертово создание... Все они виновны в смерти Мэри и в тысяче других смертей. Их вообще не должно быть. Они чужды человеческому миру. Нужно истребить их всех до единого. И нужно думать именно об этом — о поисках очередного демона, о способах избавиться от него, а не о подростковом упрямстве Сэма.
С правильными мыслями в голове Джон отправился собирать вещи.

@темы: творчество, фанфики, supernatural, фандомные баталии

---

тексты c ФБ #6 - и снова СПН

ПЕРВЫЙ ЧЁРТ ВОЗЬМИ СОАВТОРСКИЙ ФИК! Вообще самый-самый первый. Мы курили его ещё до битвы, битва нас сподвигла наконец-то взяться за него всерьёз Упоролись знатно, как шипперы получили огромное удовольствие, а это самое главное же!

Название: Самый странный день в жизни Дина Винчестера
Автор:  .rainbow.  я тиран, не забывайте.
Бета:  volhinskamorda
Размер: миди, 5728 слов
Пейринг/Персонажи: Дин Винчестер/Кастиэль, Сэм Винчестер
Категория: слэш
Жанр: флафф, романс, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Дину стало скучно, и он решил немного развлечься. Но Кас относится к его игре неожиданно серьёзно.
Размещение: с этой шапкой

Дину было скучно, а Сэм редко впадал в такое настроение, чтобы шутить и веселиться. Веселье и Сэм — это вещи разные, несовместимые, иногда (почти всегда) братец был так зануден и скучен, что его хотелось пристрелить.
Другое дело — Кас. Ангел божий особым чувством юмора не отличался... даже не знал, наверное, что можно шутить, а не ходить вечно с лицом святого на страже добра. И как раз поэтому Кас был незаменим для Дина.
Дин получал ни с чем не сравнимое удовольствие, просто наблюдая за нелепыми, смешными попытками ангела освоиться в мире людей. Жетон ФБР вверх ногами — это ещё не самое глупое, что устраивал Кас, сам о том не ведая. Вот именно — он и знать не знал, что делает нечто смешное, не обижался, правда, а удивлялся, видя, как Дин покатывается со смеху от его выходок. «Что такого?» — будто спрашивал невинный взгляд ангела.
Кас был чист как младенец. Даже зануда Сэм никогда не был таким. О, братец пил и ходил по бабам порой ничуть не меньше его самого, а уж сам Дин... и говорить нечего. Да все знакомые ему мужчины были такими. А Кас... Кас даже не знал, что такое женщины! Точнее, что с ними можно делать.
— Последняя ночь на земле. И какие у тебя планы?
— Я хотел тихо посидеть здесь.
— Бро-о-ось. Что-нибудь. Выпивка, женщины...
— ...
— Ты уже бывал с женщиной? Или с ангелом?
— ...
— Хочешь сказать, никогда не пробовал засевать облака?
— Не было случая, понятно?
Святая простота! Дин не поверил даже, что Кас ни разу... вот совсем ни разу... Из чего он сделан вообще — из чистого эфира? Оболочка-то телесная. Значит, и желания в нём должны быть человеческими. А какие желания правят людьми? Плотские.
Дину было скучно, да и хотелось разгрузить мозг от вечных неразрешимых бед с Сэмом и Адом... почему бы не поиграть немного с невинным ангелочком, раз он свалился к ним с неба? Что может быть лучшим средством от скуки?
— Ладно. Я точно знаю одну вещь. Ты не умрешь девственником. Я об этом позабочусь. Пошли.
Что делать с женщинами, Кас не понял, даже когда женщина оказалась перед ним. Дин разрывался между двумя желаниями — закрыть лицо ладонью и мерзко захихикать. Да уж, самое время научить Каса, что такое быть человеком.

— Дин, что ты делаешь?
Голос ровный и, как обычно, без всякого выражения. Хотя нотка удивления была... впрочем, у Каса всегда сложно определялись эмоции, если они у него вообще были. Нет, сейчас он точно удивился — ведь Дин с самого начала, как пёс, охранял своё личное пространство и не давал подходить к себе, а тут сел рядом, близко-близко, и чуть в лицо не заглядывает.
— Ничего. Сижу.
Наивный взгляд в ответ.
Дин подсел ещё ближе, хотя ближе было некуда. Кас едва ощутимо напрягся.
— Рассла-а-бься. Кас. Так все люди делают. Мы, понимаешь, любим... близкий контакт.
Во взгляде Каса точно появилось удивление и даже растерянность, когда Дин хлопнул его по колену и широко ухмыльнулся.
— Э-э-э... Дин... с тобой всё хорошо?
— Более чем! — ответил тот, не собираясь отсаживаться.
От дальнейшей муки Кастиэля избавил Сэм, который не вовремя вошел в комнату, поглядел на них, изогнул бровь:
— Чем вы заняты?
— Ничем. Сидим.
И Дин с наглой улыбочкой ушёл, оставив растерянного и удивленного Каса, чувствуя, что ему наконец-то... весело. В первый раз за долгое время.
Да, новая игра пришлась Дину по вкусу. Определенно.

Кастиэль не умел разбираться в человеческих отношениях. Не то чтобы все остальные ангелы были знатоками психологии. И не то чтобы подобные знания были необходимы ангелу. Честно говоря, он сталкивался с такой проблемой впервые и даже не сразу придал ей значение. Дин был... не таким. Не таким, как ангельское окружение, к которому привык Кастиэль. Не таким, как другие люди, за которыми он наблюдал не один год, не одну сотню лет. А может, дело было именно в этом: почти всю жизнь Кастиэль лишь наблюдал за людьми, если и направляя, то ни разу не вступая с ними в контакт.
Дин ошеломлял. Дин умел поразить — и не только ангелов.
Ошеломлял во время первых встреч. Ангелу негоже быть подвластным эмоциям, но каким-то краем сознания Кастиэль уже тогда понял, что попался. И ничего не мог сделать, чтобы этому противостоять.
Ошеломлял потом. Стоило только Кастиэлю решить, что всё, Дин — открытая книга, изучен целиком и полностью и не сможет застать его врасплох... Как он тогда ошибался, как же ошибался! В Дине не было абсолютно ничего предсказуемого.
И когда Дин сел рядом, Кастиэль почувствовал опасность. Когда Дин дотронулся до его колена, он испугался. Стоило прожить не одну тысячу лет, чтобы ощутить, как в животе закручиваются тугим узлом страх и напряжение. Обычное «расслабься» прозвучало слишком лично.
А затем Дин встал и ушёл как ни в чем не бывало, усмехаясь так, будто только что воплотил в жизнь некую донельзя хитрую затею.
С третьего раза Кастиэлю удалось вспомнить, как правильно дышать.
Через неделю Дин повторил маневр. Точь-в-точь так, как и в прошлый раз, не заходя ни на секунду дальше, не придвигаясь ни на дюйм ближе. И теперь Кастиэль вспомнил, как дышать, лишь с шестого раза.
С этим необходимо было что-то делать.

Дин с головой ушёл в новое развлечение. В каком-то смысле оно оказалось лучше, чем женщины и выпивка. Это все уже наскучило, стало привычным и каким-то бесцветным, а Кас удивлял каждую минуту. С ним почти легко было не думать (хотя бы какое-то время) о тёмных тварях из Ада, Сэме с его демоническими проблемами, спасении мира вообще. Почти легко было расслабиться, наконец, имея под рукой такого забавного ангела.
После первых пробных попыток дразнить Каса Дин обнаружил, что ему чертовски нравится, как реагирует божий ангелочек на сущие пустяки. К нему подойдёшь — он уже весь напряжен и насторожен, сядешь с ним рядом — он уставится так, словно Дин самого Господа Бога из Кольта застрелил. А уж если дотронешься невзначай... Кас глядел на Дина с таким детским удивлением, как не смотрела ни одна женщина. Женщины-то знали скрытый смысл прикосновений, а Кас, божий ангел Кастиэль, не знал просто ни-че-го.
Дин обнаружил — ему чертовски нравится играть на этом и дразнить Каса без конца.
Новая игра была определённо хороша, интереснее всех прочих, что Дин выдумывал раньше. И он ещё несколько дней после того, как начал её, развлекался в том же духе — не более, но и не менее. Подсаживался близко-близко, почти заглядывал в лицо, трогал рукой за плечо или колено — и, чувствуя, как напрягается и теряется Кас, тут же отходил с довольным видом. Ничего не объяснял. Ничего не говорил. Пусть Кастиэль, раз уж он решил познавать мир людей, сам догадывается, что хотел сказать Дин своими поступками.
А в глазах Каса, этих чистых-чистых, как у ребёнка, глазах ясно был написан вопрос: «Что ты делаешь, Дин?»
Дин просто развлекался. Чтобы не так скучно было с демонами бороться и против Ада выступать. Должна быть и у охотника маленькая радость для души, верно? А другое изрядно наскучило.
— Угомонись уже, Дин, — говорил Сэм, изредка замечая, что ангел ходит со странным выражением лица и посматривает на Дина как-то настороженно. — Хватит бедного Каса смущать.
Но Кас не смущался. Он не знал, в каких случаях люди делают то, что делал Дин, и потому не испытывал смущения — только сверлил своим ничего не понимающим взглядом. А смутить его так и тянуло... о, как тянуло, — ведь со всеми женщинами Дину это удавалось, в конце концов!
Значит, нужно пойти в своих, хм, приставаниях немного дальше.
Дин не мог угомониться, что бы там ни говорил Сэмми.

— Зачем мы здесь?
Кас стоял посреди зала уютного ресторанчика, тщательно подобранного Дином, и оглядывался по сторонам. С тем же самым изумлением, что и всегда — а может, вообще безо всяких эмоций, у Каса сложно было определить, удивляется он или нет, и чувствует ли вообще хоть что-нибудь. Так и хотелось взять его за шиворот и хорошенько встряхнуть — есть там, внутри этой человеческой оболочки, хотя бы что-то человеческое? Что ж... вот и узнаем.
Дин кое-как сумел спрятать довольную улыбку, расползавшуюся на лице, и самым беспечным голосом ответил:
— Расслабься, Кас! Посидим, поговорим... люди так часто делают, им особого повода не нужно.
Кас опять странно посмотрел (попробуй пойми, что он там себе думает!), но позволил утащить себя за самый дальний столик в самом укромном уголке. Столик находился за изгибом стены — с расчётом на влюбленные парочки, которые точно захотят уединиться в стороне от всеобщего шума. Кастиэль с Дином, конечно, влюбленной парочкой не были, но... шум и посторонние взгляды не вписывались в план.
А план, кажется, оправдывал себя, потому что с самых первых минут Кас избегал пристального взгляда Дина. Разглядывал что угодно — тарелку, потолок, светильники на стенах, фотографии там же, белую скатерть на столе, свои руки... Всё, кроме Дина. Тогда как раньше за ним такого явно не наблюдалось. Напротив, он смотрел всегда прямо и так, будто душу из человека хотел вытянуть. Чистыми, вечно непонимающими глазами. Глупый ангел, который не знает ничего...
— Кас, — позвал Дин, добавив хрипотцы в голос. — Сними плащ. Здесь так жарко...
Он со странным и неожиданным даже удовольствием увидел, как вздрогнул и поднял опущенную голову Кас, поймал его испуганный — да, испуганный и уже не безразличный! — взгляд. Успех надо закрепить.
Дин перегнулся через стол — как раз подходящий для такой цели, — проникновенно заглянул Касу в глаза и, протянув руку, небрежно расстегнул верхние пуговицы светло-коричневого плаща, задержал руку на несколько секунд дольше, чем было необходимо.
И наконец-то на бледных щеках Каса появилась краска смущения! Да, он смутился и покраснел, как юная и неопытная девушка, едва заметно дёрнулся в сторону от Дина и отвернулся, чтобы не показывать своих эмоций, но Дин уже увидел всё, что надо, и не смог удержать торжествующей ухмылки.
Какое-то странное и непонятное чувство, кроме торжества, обожгло всё внутри, но Дин махнул на него рукой — какая, чёрт возьми, разница, главное, что, наконец, непробиваеиая невозмутимость Кастиэля была нарушена!
Всё так же гадко улыбаясь, Дин убрал руку и вышел из ресторанчика, оставив Каса в одиночестве за столом.

Касу показалось, что он просидел там — за столь тщательно выбранным столиком, в ресторане, совершенно не похожем на придорожные забегаловки, бары и пабы, где предпочитал бывать Дин — целую вечность. Может, так оно и было. Чувство времени сбивается, когда сначала проживаешь далеко не одну тысячу лет в том месте, что обычные люди назвали бы Раем, а потом оказываешься здесь, на земле, среди смертных, где время течет по-другому, где его по-другому ценят, причём гораздо сильнее, чем это делают ангелы. Хотя Кас этого и не понимал, но уважал людей за это.
Время здесь было странным. Люди были странными. Дин вел себя странно. Пожалуй, даже непонятнее всех остальных.
Без каких-либо объяснений взял и притащил в этот ресторан, расстегнул пуговицы на его плаще... нет, Кас совершенно отказывался понимать происходящее.
И после ухода Дина он не сразу очнулся от размышлений, лишь когда официантка, судя по всему, уже долго стоявшая у столика, повысила голос в попытках докричаться до гостя.
— Мне ничего не нужно... — рассеянно отозвался Кас и задумчиво огладил кончиками пальцев пуговицы, которых касался Дин.
Им надо было поговорить. По крайней мере, Касу надо было...
Именно тогда, когда он начал надеяться, что уже неплохо ориентируется в мире людей (одно дело — наблюдать со стороны, причем со стороны ангела, совсем другое — самому принимать активное участие в... скажем так, процессе, если можно так называть жизнь), появился Дин. С его намеками. Странными взглядами. Загадочными фразами, которые он ронял невзначай и будто случайно, но каждая из них была полна смысловых оттенков. Проблема заключалась в том, что Кас был не в состоянии постичь этот самый смысл, и каждая его попытка, как показала практика, оборачивалась провалом.
И все же было нечто знакомое даже в этих намеках и взглядах.
Как будто Кас это уже переживал.
Как будто он в глубине души знал, что они означают.
Как будто ответ был на поверхности...
Кинематограф. Конечно же. В фильмах, что Кас видел по телевизору — случайно или нет, от скуки или желая развеяться после будней с Винчестерами, которые, честно говоря, нельзя было назвать особенно лёгкими и веселыми, — герои так делали. Герой гладил героиню по колену под столом во время официального мероприятия. Герои обменивались многозначительными взглядами в толпе, которая в сравнении с ними казалась зрителям такой безликой и серой. Герой клал свою ладонь поверх ладони героини в ресторане, чертовски похожем на тот, куда завел Каса Дин, их пальцы сплетались, и тогда героиня поднимала на героя робкий взгляд и заливалась румянцем.
Кас искренне надеялся, что его взгляд не был робок.
Также он уповал на то, что его щеки остались нормального цвета. Более того, припоминая все больше и больше фильмов или отрывков из них, которые он когда-либо смотрел, Кас видел и больше сходств. Причем в ситуации с Дином он был на месте героини.
Его это напрягало.
И, возвращаясь к братьям Винчестерам, Кас откладывал разговор с Дином, от всей своей ангельской души надеясь, что ошибся.

Дин запомнил чувство, испытанное в ресторанчике, когда ему, наконец, удалось вывести из себя ангела, и решил повторить и испытать его еще раз. Это было так... чертовски необычно и здорово. Доводя девушек, даже самых упрямых, до смущения и растерянности, Дин не был так доволен собой, как в случае с Касом. Девушки — ладно, они же люди, в конце концов, а Кас — ангел. Ангельское терпение, смирение и безразличие ещё попробуй разбить, а ему это удалось, и он был очень и очень собой доволен.
Ему понравилось смотреть на всегда спокойного и непонятного Каса, испытывавшего обычные человеческие чувства. Так же теряется и смущается, как простой человек.
Дин еще долго, вернувшись с той веселой, хм, прогулки, смаковал свои новые ощущения, вспоминая покрасневшего и растерянного Каса. И вдобавок он был испуган, словно целая свора адских тварей сейчас накинется на него и в клочья растерзает. Подумаешь — прикосновение... пусть даже не совсем обычное. Но Кас-то знать не знает, что мужчины не прикасаются друг к другу так, он вообще не знает ничего. И все прикосновения Дина как будто огнём его обжигали.
Что ж... надо бы закрепить успех.
Дин сам не знал уже, во что именно играет, но, кажется, об этом догадывался Сэм, потому что смотрел на брата во все глаза и многозначительно приподнимал бровь. А Дин и Сэма не стеснялся — ну какая разница, увидит братишка или нет, как он... пристаёт, наверное, так это можно назвать, к бедному ангелу. Это же просто такая игра. Изобразить некое притяжение Дина Винчестера к ангелу Кастиэлю, чтобы Кастиэль ожил наконец и перестал быть таким чертовски наивным и чистым, таким непонятным!
И как только Кас явился перед братьями Винчестерами в следующий раз, Дин не упустил своего шанса. Он подошел к нему близко-близко — не давая даже ничего сказать или сделать, хотя что-то сказать Кас, кажется, хотел, — и обнял со спины, скрещивая руки у него на поясе, а голову опуская ему плечо.
— Я соскучился по тебе, Кас, — с лёгкой хрипотцой в голосе (тщательно просчитанной, разумеется) сказал Дин ему на ухо.
С тихим шорохом упала на пол газета, которую читал Сэм. На лице его было написано аршинными буквами, что старший брат либо сошёл с ума, либо упился до зелёных человечков. А Дину было весело — ещё как, ведь Кас в его руках напрягся, в струнку вытянулся и вообще принял вид зверька, загнанного в ловушку коварным охотником. Его лица Дин не видел, но готов был поклясться, что Кастиэль краснеет, как робкая школьница; мысль об этом снова разбудила в нём те пьянящие чувства, что и в прошлый раз.
Впрочем, он опять списал их на удовольствие и торжество и отпустил несчастного Каса на волю, одарив на прощание самой дерзкой и обольстительной из всех своих улыбочек.
— Э-э-э, Дин, — тем же вечером протянул Сэм, глядя на брата как на сумасшедшего. — Не объяснишь ли мне, что такое сегодня было? С каких пор ты так... дружелюбен к Касу?
— А что такого? — пожал плечами Дин. Он сидел в кресле с видом сытого и довольного котяры и вкушал очередную победу. — Он теперь как бы наш союзник. Вот я и налаживаю контакты.
— Контакты налаживаешь. Ясно.
— Ага.
— Кас испугается и больше не придет.
— Спорим, что придёт?
Это был самый прекрасный день в жизни Дина Винчестера. Давно ему не было так хорошо.

Кас и вправду приходил. С большими, как у оленя какого, глазами, весь напряжённый, испуганный (ни следа прежнего безразличия!), явно ждущий от Дина всяких непотребств. И Дин оправдывал ожидания. Каждый раз, стоило Касу оказаться рядом, он делал всё, что в голову приходило, и то, что проделывал с девушками в разные периоды своей бурной жизни: приобнимал, шептал сладкие фразочки хриплым голосом, задавал всякие неудобные вопросы... а ещё пресекал любую попытку Каса спрятаться от него. Он пытался это делать на первых порах - говорил только с Сэмом, отодвигался подальше, а то и просто исчезал без объяснения. Дину чертовски нравилось его ловить и удерживать рядом с собой.
Но однажды Кас перестал убегать и пропадать днями и неделями, лишь бы на глаза Дину не попадаться. Он теперь приходил неожиданно часто, порой, даже слишком часто, и терпел все приставания Дина — но уже не с перепуганным видом, не с краской смущения на щеках. Кас смотрел на Дина. Не избегал его взгляда, а как будто нарочно рассматривал, да ещё и такими внимательными, пронзающими насквозь глазами, что Дин сразу понял: это ему не нравится. Это как раз совсем не нравится.
Кас смотрел серьезно и пристально, с каким-то вопросом, а ещё с явным желанием что-то сказать, завести некий разговор... Упрямая решимость была написана у него на лице. Он, правда, так ничего и не говорил и не делал, но напрягаться и сжиматься (ну девочка же неопытная, точно!) прекратил и даже как-то... реагировал на прикосновения Дина. Если можно было назвать реакцией отсутствие сопротивления.
Это Дину тоже не нравилось. Как-то странно всё. Не по правилам игры. Что там себе думает Кас? Что творится в его ангельской голове? Почему он снова ведёт себя так непредсказуемо? Дин в чёрт знает какой раз не понимал Каса, и это ему не просто не нравилось, это его бесило!
— Эй, Дин, — сердито окликал его Сэм. — Спустись уже с небес на землю. У нас тут демон вообще-то, или ты об этом забыл?
Дин и вправду забыл обо всём. О брате, работе, демонах и ангелах. Обо всём, кроме одного конкретного ангела. Он и сам не заметил, что вот уже который день его мысли забиты одним лишь Касом и попытками его разгадать. Дину вообще не свойственно было погружаться в себя и думать о чём-то дольше пары минут — да что там, он о своих женщинах так много не думал, как о Касе сейчас, даже о самых горячих и привлекательных из них! Молчание Каса напрягало и будоражило ум. Хотелось схватить этого невозможного ангела и хорошенько встряхнуть, чтоб заговорил уже, наконец!

Кас удивил Дина, как делал это с самых первых дней их знакомства. Однажды, стоило Дину разжать очередные крепкие объятия («Я скучал по тебе, Кас, а ты по мне?!») и отстраниться, как Кас перехватил его руку, задержал в своей, не дал уйти. Глядя всё так же пристально, он потянул Дина в сторону дивана, аккуратно усадил и сам сел рядом. Никакого смущения на лице ангела не было — только эта новая упрямая решимость и просто нечеловеческая серьёзность.
— Дин, — начал Кас, сложив руки на коленях и гипнотизируя Дина глазами, в которых никогда и ничего не удавалось прочесть. — Мне нужно сказать тебе важную вещь. Я долго думал, зачем ты всё это делаешь — зачем вы, люди, такое делаете, — и теперь я наконец понял. Дин, я тоже люблю тебя.
Это был самый странный день в жизни Дина Винчестера. Он чего угодно ожидал, но не такого.

Если бы не ангельская сущность, Кас рисковал бы испытать удивление. Что ещё прикажете испытывать, когда молодой привлекательный мужчина сначала делает вам двусмысленные намеки (это словосочетание он тоже почерпнул из просмотра телевизионных программ, особенно тех, у которых в углу экрана стояла пометка «18+»), а потом теряет дар речи, услышав долгожданное, казалось бы, признание в любви? А именно долгожданным оно, по мнению Каса, и было.
По мнению Каса, Дин должен был находиться как минимум на седьмом небе от счастья, ведь его старания увенчались успехом.
По мнению Каса, именно это счастье и выражала реакция Дина.
Когда вы признаётесь человеку в чувствах (на осознание которых, на минуточку, ушло много времени, видеокассет сомнительного содержания и кофе, пусть даже ангелам не полагается спать), вы не ожидаете услышать в ответ «Ч-ч-что?». Особенно, если выразились чётко и внятно.
Когда вы признаётесь человеку в своих чувствах, считавшихся с точки зрения религии совершенно аморальными, но проблема заключалась в том, что на каноны этой религии плевать было давным-давно даже ангелам, вы не ожидаете услышать в ответ «Ты же шутишь?». Особенно, если в ваши привычки не входит шутить.
— Ты, наверное, не ожидал такого ответа, — выждав паузу для приличия, (для приличия же?.. Следует уточнить у телевизора...) вновь заговорил Кас. — Я всё понимаю. — В действительности он ничего не понимал. Кроме того, что безраздельно, безрассудно, безоговорочно любил Дина Винчестера. — Давай начнём издалека. В мире существует огромное количество людей, и я даже могу перечислить их всех поимённо, которые, несомненно, заслуживают любви больше, чем ты...
— Не самое лучшее начало, Кас! — оборвал Дин. Ангелу даже послышались в его голосе истерические нотки.
— А, что? — рассеянно переспросил Кас. — Ах да. М-м-м, хорошо... так вот, не относясь к этим людям, заслуживающим любви...
— Ближе к делу!
— Я люблю тебя!
Дин снова смотрел на Каса, напоминая не то несчастного потерянного щенка, не то недоумевающего охотника на нечисть.
— Дин, не думай, что я говорю это только для того, чтобы отвязаться от тебя. Я провел много часов — да что там, много дней! — в попытках понять, отчего ты так странно себя ведешь, провёл некоторые эксперименты... — Дин вопросительно поднял брови. — И пришёл к выводу, что та самая новость, которую ты так старательно пытался донести до меня в последнее время, — это твои чувства! Разумеется, будучи ангелом, я сначала смутился, да и не принято это, чтобы ангел... с мужчиной...
— У вас там, на небесах, и не такое принято, — недовольно буркнул Дин.
— ...но не ты ли столько раз доказывал, что можешь быть лучше ради людей, которым предан, которых любишь — ради отца, Сэма, меня!
— Так-так-так, стоп! — снова оборвал его Дин. — Давай-ка проясним: я тебя не...
— Я понимаю.
В мгновение ока Кас оказался совсем близко и, глядя на Дина со смесью нежности и сочувствия во взгляде, огладил его по щеке:
— Я понимаю, как тебе тяжело открыться другому человеку после стольких лет. И оттого это признание ещё более ценно для меня. Дин, я должен попросить прощения: моя медлительность связана лишь с отсутствием опыта. Мы, ангелы, не привыкли испытывать подобных... чувств. Но благодаря упомянутым ранее экспериментам я сумел разобраться в своих чувствах и теперь могу ответить со всей искренностью, что люблю тебя. Я тоже, тоже люблю тебя, наглый, выпивающий, грубый Дин Винчестер!
— Это не самое романтичное признание в моей жизни.
— Ты снова закрываешься от меня, Дин, но можешь так не стараться! Конец недомолвкам, конец сомнениям — я знаю, что за показной холодностью кроется любящее сердце! — произнеся последние вдохновенные слова, Кас потянулся к Дину, намереваясь поцеловаться, и ему это даже удалось бы, если бы Дин вовремя не увернулся.
— Черт возьми, да послушай же меня! — раздраженно воскликнул он. — Я не люблю тебя!
— Да, я не тороплю тебя с признаниями, — промурлыкал Кас.
Видимо, у ангелов были особые способности, связанные с физическими контактами, потому что каким-то непонятным для Дина образом он вновь оказался в объятиях Каса.
— Ты мне не веришь? — уныло спросил Дин.
— Я верю твоему сердцу.
— Почему это похоже на фанфик по книжке Чака?.. Надо будет спросить у Сэма, популярна ли пара Дина и Кастиэля на интернет-просторах... Эй, никаких поцелуев!
Кас смиренно ослабил хватку.
— Ну, хорошо. Если не хочешь слушать меня сейчас, дай время, чтобы обдумать все то, что мы... ты... я...
— Нашу полную противоречий, но упрямо следующую зову сердца в этом холодном океане окружающего мира любовь!
— Снова выписывал понравившиеся цитаты из фильмов?..
— Да.
В конце концов, Дину удалось высвободиться, и он даже смог вздохнуть с облегчением:
— Одна неделя, ладно?
— Если я понадоблюсь, просто позови...
— Я в курсе.
Кас проводил Дина взглядом. Самый странный день в жизни Дина Винчестера грозил стать самым счастливым днём в земной жизни ангела Кастиэля.

Дин метался по комнате, как демон внутри пентаграммы, и места себе не находил. Выпивка не помогала. Вообще ничего не помогало, чёрт возьми! Он ходил из одного угла в другой, пинал вещи, с размаху падал на кровать, а потом ходил снова и снова, кругами, прямыми, зигзагами, пока, в конце концов, Сэму это не надоело.
— Да хватит уже, Дин, хва-тит! — Сэмми бросил в него диванной подушкой. — Я уже часа два сижу и наблюдаю за тобой, а ты бродишь, как зомби, хотя зомби, надо сказать, не такие агрессивные. Ты испинал всю мебель, а она, между прочим, мотельная. Ты выпил... чёрт знает, сколько банок пива, и всё равно глаза у тебя бешеные. Что вообще происходит? Я пропустил Апокалипсис? Нашествие демонов? Твою интрижку с плохим концом?
Дин остановился и рухнул на удачно подвернувшееся кресло. Не подвернулось бы оно — свалился бы прямо на пол. Ему было плевать. Плевать на все, кроме...
Слова Каса прыгали в голове, как бешеные зайцы, и обрывками всплывали перед мысленным взором. «...Не относясь к людям, заслуживающим любви», «я сумел разобраться в своих чувствах», «я верю твоему сердцу», «я люблю тебя»... Дьявол, да где Кас нахватался таких вычурных и громких слов?!
Дин не сразу заметил, что Сэм выжидающе смотрит на него.
— Что?
— Сам знаешь что. Ещё раз спрашиваю — в чем дело? Тебя бросила девушка? Ты узрел видение конца света? Ты погрузился в тяжёлые мысли о прошлом? Да что с тобой, Дин, я тебя таким нервным в последний раз видел... не помню даже, когда!
Можно было отшутиться или бросить какую-нибудь глупую фразу, а то и просто махнуть рукой и замять тему. С Сэмом прокатывали разные варианты. Только вот Сэм умел смотреть огромными сочувствующими глазами, словно говоря одним взглядом: «Поговори со мной. Расскажи мне, поделись своими чувствами. Я пойму и выслушаю тебя». Чертовски убедительный был взгляд — и Дин, как всегда, не устоял; плюхнулся на диван рядом с братом и набрал побольше воздуха, не зная, с чего начать.
— Ну, э-э-э, понимаешь, вчера Кас приходил и сказал мне... ну, сказал мне какую-то дикую вещь.
— Еще более дикую, чем обычно? Хотя он вообще редко разговаривает.
— Кас сказал мне, что он, ну, любит меня. Как мужчину.
Дин выдохнул последнее слово чуть ли не как страшное ругательство и замер, ожидая ответа. Сэм немного помолчал, подумал, а после пожал плечами и ответил:
— Меня это не удивляет.
— Что?! А меня, знаешь ли, очень удивляет! Он же ангел, а я — человек, да и мы оба мужчины, это... странно, тебе не кажется?
— А чего ты ожидал, Дин? Это же Кас, ничего не знающий о людях. А ты недвусмысленно приставал к нему последние... сколько там, две недели, три? Руки распускал, ерунду какую-то шептал.
— Да я просто...
— Знаю. Ты просто решил по-дурацки над ним подшутить и расшевелить его. Чёрт знает, зачем тебе это было нужно, но ведь Кас всё истолковывает в прямом смысле. Наверняка он разведал, что означают такие, хм, приставания у людей и сделал свои выводы. Ты сам виноват.
Дин поборол желание испустить тяжёлый вздох и побиться головой о стену. Сэм прав. Конечно, прав; Кас вечно всё не так понимает, все слова и поступки толкует однозначно — а ещё верит в честность всех в мире людей. И самого Дина тоже. Особенно Дина.
— Так что делать теперь?
Сэм пожал плечами.
— Понятия не имею. Ты же его не любишь? «Как мужчину». Вот и скажи ему об этом. Он переживёт. Он же Кас. Извинись перед ним, что ли, скажи, что ты ещё не готов к серьёзным отношениям...
Диванная подушка полетела уже в лицо хохочущего Сэма.

Сэм ушёл поговорить с жителями городка о демоне (Дин уже забыл, что у них есть работа и демоны), а сам он остался в одиночестве. Снова расхаживал по тесному мотельному номеру и думал — а думать вредно для здоровья, душевного и физического, он ли об этом не знает! Но ни выпивка, самое верное прежде средство, не помогала, ни громкая музыка, ни книги, брошенные Сэмом, (Дин в отчаянии и в них заглянул) и от навязчивых мыслей некуда было деваться. Они так и лезли в голову и грозили разорвать мозг на мелкие кусочки.
«Я тебя люблю». Как легко бросался Кас такими сильными, напыщенными даже словами. А ведь опыта так называемой любви и отношений у Каса совершенно не было; Дин же, со своими многочисленными девушками и женщинами, никогда не говорил такого слова. Он говорил: «Я хочу тебя, детка». Или: «Ты мне нравишься, сладкая». Или: «Мне с тобой так хорошо, котёнок». Любые вариации, кроме «Я люблю тебя». Как-то слишком... глупо, сентиментально.
И, кажется, не испытывал Дин к своим девушкам ничего, хотя бы близко похожего на слово «люблю». Ну... они ему нравились. Ему было хорошо с ними. Он хотел с ними флиртовать, шептать им всякие глупости, тащить их в постель — и делал это. У него никогда, в общем-то, не было необходимости как-то называть свои чувства. Взрослые люди, Дин и его избранница понимали друг друга без слов.
Девушки тоже не навязывались ему с признаниями — может, потому, что он выбирал правильных девушек.
Но Кас с его громкими словами, невинными глазами, с его манерой всё понимать однобоко и прямо, с его искренней верой в то, что он говорил... Да, он верил, признаваясь Дину в любви, что любит его. Но разве так может быть? Откуда он вообще взял какие-то понятия о любви? Ангел, чуждый всему людскому, вообще замороженный, как вся их ангельская братия, с лицом святого и этим чёртовым взглядом, словно лезущим под кожу...
Разве не этого Дин хотел, когда затеял свою игру? Разбить невозмутимость Каса, расшевелить его, сделать хотя бы немного более человечным. Вывести из себя, удивить, смутить, наконец! И ему это удалось. Но ведь это была игра, только игра, больше ничего! Дину было скучно, он решил слегка развлечься не испытанным прежде способом. Любой понял бы, что так и есть. Сэм понял. Но Кас...
И теперь его слова засели у Дина в голове и мешали жить.
«Я люблю тебя». Какая странная фраза. Никто прежде ему такого не говорил. И он никому — тоже.
Дин сам не знал, зачем назначил срок в неделю. Он уже сказал Касу всё, что хотел сказать. Он не любит его. Не любит, что уж поделать.
Хотя, конечно, нельзя сказать, что Кас ему совсем уж безразличен. Дин определенно радовался, когда Кастиэль нисходил к ним с небес — или где у него там постоянное место обитания — и порой даже жалел, что эти приходы так редки. Дин бы не возражал проводить вместе с Касом время... и порой даже хотел, чтобы этого времени было немного больше. Дину нравилось говорить с Касом, подкалывать его... и порой он даже испытывал желание ещё и обнять его, как обнимал изредка Сэма. Дин смеялся, как мало над чем в этой жизни, над попытками Каса быть своим среди людей... и порой ему хотелось, чтобы Кас смеялся тоже вместе с ним. Дин говорил с Сэмом о нём, высмеивал его неумение жить как человек и порой невольно ловил себя на мыслях о нём, вовсе не насмешливых. Дин был совсем не против появления Каса в их жизни.
Порой Дин жалел, что Каса в их жизни так мало. В его жизни. С ним.
Упрямое сознание на сей раз не уступило потугам сунуть пугающие мысли как можно дальше и продолжало разворачивать перед Дином серию вопросов и ответов. А не слишком ли часто он думает о Касе, даже когда самого его рядом нет? Думает, но не так уж и часто... «Часто», — шепнуло сознание, и с ним нельзя было не согласиться. Ну, это неудивительно, что думает, — Кас же такой непредсказуемый, такой наивный и нелепый, как ребенок, он просто занимал Дина своими ангельскими повадками.
Не хотел ли он видеть Каса больше? Да, хотел. И это ведь тоже нормально — они не чужие друг другу люди — ладно, ангел и человек, — в конце концов, Сэма Дин тоже хотел видеть, и Бобби, и прочих близких людей. Да, конечно, Кас ему близок, что уж тут скрывать, но просто близок, не более того.
Не смотрел ли он на Каса, когда ни Сэм, ни Кас этого не замечали? Не изучал ли его лицо, не наблюдал ли за ним — просто так, без всякой причины? Ну, это объясняется тем же любопытством; Кас был забавным, чудным и не похожим на людей, только и всего.
Не испытывал ли он рядом с Касом такое чувство, словно внутри всё переворачивается и ухает в какую-то бездонную пропасть? Ну, это, наверное, ангелы так на всех людей действуют...
Не казалось ли ему во время игры, что он хочет сделать нечто из этих шутливых и несерьёзных глупостей по-настоящему?
Подойдя к последнему вопросу, Дин Винчестер сдался. Он был вынужден на все вопросы, в том числе, и на этот последний, ответить «да». И смутно уловить, что у всех «да» есть некая общая причина.

— Дин.
Дин резко дёрнулся, едва не опрокинув настольную лампу, и обернулся через плечо.
Кас. Неожиданные явления всегда были его особым признаком. Самый неожиданный ангел из всех. Самый непредсказуемый ангел из всех. Он стоял на пороге комнаты — а Сэм, как нарочно, опять куда-то исчез, — и смотрел на Дина своими невозможными, до ужаса внимательными глазами. Этот взгляд был просто невыносим. И Дин вдруг заметил, что по спине у него бегут какие-то ненормальные мурашки.
— Неделя минула. Я пришёл. Я слушаю тебя, Дин.
И никуда ведь не денешься, не отшутишься — этот ужасный, назойливый ангел просто стоял и смотрел, ожидая ответа, молча требуя у Дина каких-то объяснений, признаний, требуя облекать свои чувства в слова. А это было именно тем, что Дин Винчестер, безжалостный охотник за нечистью, не умел делать вообще.
Дин поднялся со стула и сделал к Касу шаг. Он собирался с силами, чтобы сказать ему: «Я не люблю тебя». Повторить то же самое, что в прошлый раз, но уже более... убедительно, чтобы Кас не затрагивал впредь эту дурацкую тему. Дин хотел так сказать. Он даже слова как следует отрепетировал. Он сам себя почти убедил, что эти слова — истинная правда.
Только вот, делая к Касу шаг, Дин не ждал, что Кас шагнёт тоже, и они окажутся так близко друг от друга, так опасно близко, почти соприкасаясь лицами.
— Я слушаю тебя, Дин, — серьёзно повторил Кас.
И то же самое странное чувство горячим загорелось у Дина внутри, то, что он уже испытал в ресторанчике, куда он затащил Каса, чтобы просто развлечься и посмеяться. Тогда он не уловил своего смутного желания, а сейчас оно вернулось, ещё сильнее и неугомоннее, и Дин с ужасом ощутил, как краска смущения приливает к его щекам. Дина Винчестера невозможно было смутить! Никогда и никому это не удавалось! Кроме Каса, хотя он ничего и не делал.
— Ну... — выдавил из себя Дин. Большого труда ему стоило не отводить взгляда, а смотреть прямо в серьёзные глаза Каса. — Ну, в общем, я... я тебя... как это называется...
В словах Дин, конечно, запутался и даже сам не понял, что хотел сказать. Но Кас внезапно кивнул и не менее внезапно улыбнулся.
— Да, Дин. Я понимаю. Я тоже.
И безумное облегчение снизошло на Дина. А вместе с облегчением — невыносимо сильный порыв, который он сейчас же осуществил, просто не смог противиться ему. Бережно коснулся кончиками пальцев отворотов плаща Каса, легонько притянул его к себе и почти прижался губами к его губам, чтобы поцеловать. Да, черт возьми, именно этого ему хотелось!
— Кхм.
И Кас, и Дин вздрогнули, отшатнулись друг от друга и повернулись к двери. На пороге комнаты стоял Сэм. Судя по скептически изогнутым бровям и скрещённым на груди рукам, он всё видел, а может, и слышал.
— Дин, — после минутного молчания протянул Сэм. — Я и не знал, что тебе нравятся, хм, ангелы.
До сегодняшнего ненормального дня Дин и сам не знал. Все прочие дни не были такими. Ни один из них. А сегодня Дин впервые за чёрт знает сколько лет говорил с собой и копался в себе, предпринял неудачную, но всё же попытку объяснить свои чувства словами и полез целовать ангела.
Да, именно это был самый странный день в жизни Дина Винчестера.

@темы: творчество, фанфики, supernatural, фандомные баталии

---

тексты c ФБ #5 - СПН

Самая богатая на тексты команда. Самая любимая команда. Святая. Меня накрыло вдохновением с первых же дней битвы, и я не могла остановиться, пока не сотворила свои задумки, задумки по заявкам, соавторское чудо и вообще ВСЁ ЭТО. Оно не давало мне спокойно жить, крутилось и вертелось в голове, грызло и требовало: "ПИШИ, РЭЙН, ПИШИ".
Я весьма и весьма довольна собой. Количеством текстов. Качеством. Ну и, в конце концов, я наконец по-настоящему сослэшила Винчестеров и так же наконец-то перевела динокас за границы джена и даже преслэша

Название: Доброй ночи, Сэмми
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: мини, 1668 слов
Пейринг/Персонажи: Дин, Сэм
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: Дождливая ночь в мотеле очередного городка, где Джон Винчестер оставил своих маленьких сыновей.
Размещение: с моей шапкой

Гроза бушевала за окнами. Ветер ревел и дрожал в грязных стеклах какого-то захолустного мотеля, где Джон Винчестер оставил Дина и Сэма. Безлюдное, богом забытое местечко — и похожее на сотни других таких же. Незнакомый город. Стылые комнаты. Чужие вещи по углам. Крепко запертый замок на двери.
Пистолет в ящике стола.
Ты уж пригляди за ним, Дин, хорошо?
Дин не хотел ни за кем приглядывать. Он сидел и мрачно листал журналы, обнаруженные под кроватью, — в пятнах и разводах, такие же неприятные и надоевшие до смерти, как эта холодная комната. Отец уходил на охоту в спешке... и, видимо, не успел подыскать для сыновей места получше.
Это не утешало Дина. Он был так же мрачен, как небо за окном.
Пригляди за ним...
Дин поднял голову от журнала и нашёл глазами младшего брата. Сэмми сидел на подоконнике, почти свернувшись калачиком, и пялился на улицу. Даже нос прижал к пыльному стеклу. Что он там хочет увидеть? Сплошные потоки воды по мостовым, ряды мокрых низких домиков, слабо горящие вывески, силуэты людей под зонтами? Мрачное место. Маленький и никому не нужный город. А на въезде в него, как насмешка, висел яркий и бодрый плакат. «Будьте как дома!»... или нечто вроде того.
Как будто они могут здесь быть как дома.
Как будто они вообще помнят, что такое дом.
Но Дин помнил. Смутные картинки всплывали в голове — уютный дом с садиком, кухня, вкусные запахи, тёплая постель, ночник у кровати, добрый голос... Мама.
Много лет назад дом был там, где мама. Мама и ее ласковая улыбка. Мама и ее нежные колыбельные, красивые сказки. Мама и ее звонкий смех. Мама и ее крепкие объятия, в которых Дин бурчал, но нежился, как в пушистом одеяле.
Дом — это место, где живёшь постоянно, твоё место, а не десятки чужих отелей в десятке чужих городов.
Дин еще помнил маму, а Сэм — вряд ли. Братишка и не знает, что такое дом, не знает, что такое — другая жизнь... не эта, странная, тревожная, когда ты почти каждую ночь проводишь на новом месте, а отец пропадает днями и неделями. Уходит, не объясняя, куда, зачем и надолго ли, а просто говоря:
«Пригляди за ним, Дин, хорошо?»
Сэмми сидел и смотрел в окно. Весь поглощённый своим занятием. На Дина даже не взглянул ни разу. Он вообще был непривычно тихим с самого утра, едва за отцом захлопнулась дверь...
Дин бросил скучный журнал в сторону и резко поднялся с кровати. Делать было решительно нечего. Может, хотя бы телевизор разбавит мрачную тишину с далёкими звуками грозы... С размаху опустившись на диван перед экраном и схватив пульт, Дин бросил взгляд на Сэма — тёмный комок на фоне тёмного окна — и вдруг замер.
По щекам младшего бежали слёзы.
— Эй... — Дин тут же оставил пульт и подошёл к брату. — Ты что, реветь вздумал, Сэмми?
Сэм едва заметно дернулся и отвернулся, со злостью вытирая глаза кулаками.
— И вовсе нет!
— А я, должно быть, ослеп. Не обманывай брата, дурак.
— Сам такой.
В голосе Сэма дрожали те самые слёзы, которые он безуспешно размазывал по лицу. И только сейчас, подойдя близко, Дин заметил — братишка трясётся весь, как деревце под ветром, обнимает себя руками и глядит на улицу с какой-то отчаянной тоской.
А не отца ли он там высматривает?..
Дина как из холодного душа окатило, когда он подумал об этом. Подумал — и понял, что так и есть. Да, так и есть — Сэмми сидит и смотрит в темноту в дурацкой надежде, что вот сейчас из дождя появится отец.
Так и сам Дин делал несколько лет назад, до тех самых пор, пока не узнал правду. Точно так же сидел на подоконниках и поджидал возвращения отца, который никогда, никогда не возвращался вовремя. Никогда не исполнял своих обещаний. «Я скоро вернусь, Дин. До вечера потерпи». Или «Всего день, сынок, не так уж много, правда?». Или «Неделю, не больше, обещаю».
Он никогда не исполнял своих обещаний. День превращался в неделю, а неделя — в две, три...
Так будет и сейчас. Сэм ждёт напрасно.
— Не реви, — тихо сказал Дин, садясь возле брата. — Хочешь, посижу с тобой?
Сэм, все так же не глядя на Дина, помотал головой.
— Не надо. Ты же уйдёшь, как всегда.
И это тоже было правдой. Дин часто уходил — утыкался то в журналы, то в телевизор, то в потолок, потому что «пригляди за братом» вовсе не значило «развлеки брата», верно же? Он и сейчас хотел устроиться перед экраном — и сделал бы это, и так и не заметил бы, что Сэм сидит на подоконнике зарёванный.
Не заметил бы, что Сэму... страшно?
— Эй, Сэмми, ты что, грозы боишься?
Да, это было ясно, как день. Слишком уж испуганно, с настоящим ужасом в глазах Сэм смотрел на молнии — далёкие вспышки где-то в тёмных облаках. А каждый раскат грома заставлял младшего вздрагивать и вжимать голову в плечи.
И, казалось бы, это самое лучшее время, чтобы встряхнуть братишку, посмеяться над ним — надо же, грозы боится, как маленький! Но Дин, смотря на съёжившуюся фигурку в квадрате окна, вдруг подумал — а Сэмми и есть маленький. Он младше Дина. Не так уж сильно, а всё-таки... Дину пришлось повзрослеть раньше. Дин помнил больше. Дин знал больше.
Дин знал, что в ящике стола лежит пистолет («На всякий случай») — и ещё знал, какие могут быть «всякие случаи».
А Сэм не знал почти ничего.
— Давай-ка сюда, — вместо насмешки сказал Дин и, ухватив Сэма за рубашку, стащил с подоконника. Они сели рядом на диване — кутаясь в один большой плед, единственное теплое в этой сырой и стылой комнате.

Несколько минут — а может, часов, — братья сидели и слушали, как в тишине завывает ветер, как бьётся в оконные стекла и дребезжит ими, как отвечает ему гроза громовыми ударами. И в этой абсолютной тишине Дин почти услышал стук сердца Сэмми — бешеный, как у вспугнутого воробушка. Сэм боялся грозы и скучал по отцу. А ещё боялся за отца... он боится за него с тех пор, как узнал правду о его настоящей «работе».
— Дин, — тихо позвал Сэмми, когда за окнами совсем стемнело, а комнату заволок сумрак — они так и не включили свет. — Как думаешь, где сейчас папа? Он... в порядке?
В голосе братишки звучал даже не вопрос — уверенность, что отца давно нет в живых. Дину стало страшно от этих жутких нот... он и не думал, что у Сэмми такое богатое воображение. Как у... ребёнка.
Дин поглубже вздохнул и начал бодро и убеждённо врать.
— Само собой! Это же наш отец, а его никакая тв... никакое чудовище не одолеет!
— Почему же он так долго? Почему не возвращается? Он обещал...
— А ты посмотри, какая погода. Наверняка он где-то пережидает грозу. Как дождь пройдёт — так и вернется... нам просто нужно немного подождать. Совсем немного, Сэм.
Всего день, сынок, не так уж много, правда?
В наступившей тишине было слышно, как Сэм сопит и ворочается под пледом — наверное, не верит, хочет поверить, да не может... И Дин так же хотел верить отцу, даже верил когда-то.
Он должен врать брату убедительнее, чем врал ему самому отец.
— Совсем немного. Мало ли что могло его задержать. А с монстрами он наверняка разделался уже... это же наш папа.
Сэм открыл рот и хотел было ответить что-то — может, усомниться или задать очередной вопрос, на который не найдешь ответа. Всю жизнь он задавал Дину такие вопросы. «Почему папа уходит? Когда он вернётся? Почему папа оставляет нас одних? Он нас не любит? Он нас бросил?». Дин привык уворачиваться от неудобных ответов на неудобные вопросы и оставлять Сэма одного.
Он был паршивым братом.
Слепящая вспышка молнии внезапно озарила горизонт. Громыхнул гром. Стекла затряслись еще громче — как будто грозя напрочь вылететь из рам.
Слабый звук потонул в раскатах грома... это вскрикнул Сэм и, закрыв глаза, уткнулся лицом куда-то в бок Дина.
И Дин почувствовал незнакомую прежде, странную, тёплую нежность к своему младшему братишке, этому испуганному ребенку, который прячется от грозы, веря — так беда не настигнет его. Маленький Сэм... он ещё верит, что можно укрыться от страха и ужаса, можно обнять брата дрожащими руками и ждать, пока тот прогонит беду.
Раз отец ушёл, это должен делать Дин. Прогонять беду.
— Не бойся, — тихо сказал он, обнимая Сэмми в ответ. Через тонкую рубашку прощупывались все косточки его худенького тела и был ясно ощутим лихорадочный стук сердца.
Дин был паршивым братом, но больше не будет.
— Давай я расскажу тебе о папе, — весело начал Дин, укутывая Сэма крепче в плед и обнимая одной рукой за плечи. — Наш папа — очень храбрый, и ещё сильный, никакие монстры не смогут победить его. А знаешь, почему? Потому что он...
И ещё долго Дин среди всполохов молний и раскатов грома выдумывал сказки о том, как их отец боролся со всякими чудовищами и каждый раз одерживал победу. О том, в каких местах он бывал, что там видел, как упорно и долго разыскивал свою цель — и поражал без всякой жалости. Как монстры разбегались от Джона Винчестера. Как Джон Винчестер не переставал думать о своих сыновьях ни на минуту. Дин врал так умело и убеждённо, как только мог, каждую сказку завершая обещанием — конечно, Сэмми, отец скоро вернётся, и он в порядке, честное слово, с ним всё хорошо, мы скоро его увидим...
Сэм перестал дрожать. И какая, к черту, разница, что все эти сказки — просто сказки? Дин говорил и говорил, зная, что правды Сэму он никогда не скажет. Не скажет, что отец наверняка забывал о них на эти долгие дни, что обещаний своих никогда не держал.
Что отец может однажды не вернуться за ними. Что отец может погибнуть.

Гроза уже не бушевала за окнами. Сэм уснул, свернувшись в тугой комок под пледом и вжавшись теплым боком в Дина.
Дин встал как можно тише и осторожнее, чтобы не потревожить сон брата. Встал, укрыл Сэма получше и прокрался через всю комнату к столу — туда, где отец оставил пистолет «на всякий случай». Холодное, тускло блестящее в темноте, оружие неприятной тяжестью легло в руку...С этим грузом Дин вернулся назад, сел на краешек дивана и крепко сжал его в руке.
Если надо будет — он убьёт ради Сэмми кого угодно.
Он сидел всю ночь и охранял сон младшего брата, глядя, как спокойно и безмятежно Сэм спит. Сказки успокоили его. Лживые сказки... жизнь, конечно, не так радужна, а в будущем все не сложится так хорошо, как расписывал Дин, но Сэму не нужно об этом знать. Пускай он не знает... пускай улыбается во сне... как можно дольше.
«Доброй ночи, Сэмми. Спи спокойно. И не бойся ничего. Отца нет, но я буду рядом... всегда»

Название: Заблуждения ангела Кастиэля
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: мини, 1570 слов
Пейринг/Персонажи: Кастиэль, Бог
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: по заявке "встреча Каса с его папочкой Богом"
Размещение: с моей шапкой

Кас нашёл Бога не в Нью-Мексико (вопреки неудачной шутке Дина), а в каком-то другом штате Америки. Маленьком и самом обычном. Кас даже не помнил его названия. Тихий, невзрачный городок с пыльными улицами и низкими домами, с одним кафе и заправкой у дороги.
Возле неё ангел Кастиэль и нашёл того, кого искал так долго и безуспешно. Смутные знаки — а может, просто отчаянные попытки и безмерное желание — привели его в сей едва заметный на карте Америки городок. Похожий на сотни других людских городов. Кас уже отчаялся обнаружить хоть что-то, хоть где-то. Кас не хотел и даже немного стыдился вернуться к Дину и сказать, что Бога нет ни в одном городе, ни в одном штате. А раз так... может, Бога и вовсе нет? Именно об этом твердил Дин Винчестер каждый день. Бога нет, Бога выдумали ангелы и глупые люди.
Занятый такими мыслями, Кас едва не прошёл мимо Отца Всевышнего. Он задел Его плечом, сказал «извините», не подняв головы, и пошёл бы дальше... если бы странный порыв не заставил его всё же взглянуть вверх. Порыв, как будто ему, Касу, не принадлежавший. Как будто иная сила вынудила его взглянуть вверх и увидеть Бога.
Простой человек не узнал бы его. Дин не узнал бы. Отец в людском теле был так же незаметен и обычен, как другие люди вокруг... Кас наблюдал за людьми с интересом, но такого едва ли выделил бы из толпы. Мужчина с простым лицом. Тонкие морщины в углах губ, глаза голубые, нос крупный, лёгкая щетина. Джинсы и рубашка в клетку с закатанными рукавами. Обычный человек с непримечательной внешностью. Из его голубых глаз смотрел Бог.
Дин не узнал бы его, а Кас узнал. Безошибочно. Так мудро, так печально, таким древним взглядом обычный человек не смотрит. Золотистое сияние, дрожа в воздухе, не окружает обычного человека. Дин не узнал бы — но как ангелу божьему не узнать своего Отца?
Кас рухнул бы на колени прямо там, у придорожной заправки. И даже не подумал бы о людях, снующих вокруг, — один взгляд Бога повергал Каса на землю — не просто на колени, а лицом в сухой асфальт, и замереть так, не поднимая глаз, не смея даже посмотреть на Всевышнего. Он искал... он верил... и наконец — нашёл.
Позже Кас стал думать, что, наверное, не он нашёл Бога, а Бог сам показался ему, чтобы наставить на путь истинный.
Отец улыбнулся своему блудному сыну. И, легко коснувшись руки Каса, остановил его попытку пасть ниц перед Ним. Улыбка была отеческая и ласковая... конечно, Он знал обо всех греховных мыслях ангела, но ничего не сказал ему, не осудил его. Он только улыбался и смотрел по-доброму, как мудрый отец смотрит на заплутавшего на дорогах жизни сына.
Пару минут спустя Кас сидел за столом маленького кафе и не мог оторвать взгляд от столешницы. Не мог смотреть в глаза Богу. Просто не верилось... Отец Всевышний, к которому они, ангелы, взывали так отчаянно, на которого они, ангелы, надеялись так беззаветно, сидит сейчас напротив него в простом людском образе. Сидит, опустив голову на сплетённые пальцы рук, и ослепляет Каса своей доброй улыбкой. Свет... он окружал Всевышнего сияющим ореолом и вызывал безумное, безмерное желание упасть на колени и целовать края Его одежд.
Но Бог заговорил с Касом как с равным себе, а не как с покорным Ему слугой. Он не требовал поклонения и подобострастия, он ласково глядел на Каса и говорил с ним, — а Кас слушал, затаив дыхание. Даже дышать было невозможно. И что-то отвечать — тем более. Нельзя говорить с Отцом, его можно только слушать, внимать Его словам, таким справедливым и мудрым.
— Я знаю, что ты чувствуешь, сын мой. Мне ведомы все твои страхи... и сомнения. Тебе кажется, что наши деяния — не благо, что они несут людям боль и смерть, людям невинным и добрым, верно? Ты думаешь, что так поступать нельзя, раз мы выбрали своим главным делом служение Свету. Тебе кажется, дорога добра должна быть выложена только добром, и ничем больше. Ты в сомнениях, сын мой, твоя вера пошатнулась... Я знаю, что ты чувствуешь.
Кас слушал, и щёки его горели от стыда. Он чувствовал именно это. Он сомневался, он боялся. Он терял свою веру в высшую справедливость Бога. Он терял веру даже в то, что Бог вообще существует. Да, да, гибельны оказались слова Дина, они пошатнули всё, чем жил ангел Кастиэль, — как, впрочем, и любой другой ангел на Небе. Но вот же Бог, пришёл к своему блудному сыну, когда сын нуждался в нём больше всего. Значит, правда, Он всё видит и слышит, Он наблюдает за ними, Он знает всё!
— Ты заблуждаешься, сын мой Кастиэль. И я не буду тебя судить за твои заблуждения. Вера, истинная вера, всегда терпит удары, прежде чем окрепнуть окончательно. Твоя вера была крепка, Кастиэль, и ты не можешь позволить ей пошатнуться.
Конечно, он не может. Он не имеет права сомневаться в божьей воле. Бог знает... Бог знает все. Что нужно ангелам. Что нужно людям. Разве простому ангелу об этом судить? Кас не должен был даже пытаться думать над тем, во что нужно просто верить. Всей душой, глубоко и беззаветно, как он делал это много сотен лет.
— Я знаю, тебе нелегко смириться с этим, Кастиэль, но наше святое дело порой требует жестоких мер. Мы сражаемся за человеческие жизни, за мир для всех людей. И одна жизнь, сын мой... одна-единственная жизнь ничего не значит по сравнению с общим благом. Напротив, это высшая честь — пожертвовать собой ради счастья всех остальных. Мы вынуждены идти на самые суровые меры, чтобы защитить мир людей от происков Ада. Ты ведь знаешь об этом, Кастиэль? Ты об этом не забыл? Добро порой вынуждено пользоваться орудиями зла... но это не делает его злом.
Есть только добро и зло, Кас.
— Тебе не нужно задумываться над такими сложными вопросами, Кастиэль. Они только смущают тебя, сбивают с пути. Не думай... Ты должен просто верить в то, чему я учил тебя, чему я учил всех моих детей. Наша общая вера непоколебима.
Важно, во что веришь ТЫ.
Да, да, он забыл, он совсем забыл то, чему его всегда учили. И сейчас, слушая слова своего мудрого и справедливого Отца, чувствуя, как горячая кровь приливает к щекам, Кас понимал, как же глубоки были его заблуждения. А всё на самом деле так просто... Не нужно сомнений, не нужно страхов. У него есть Вера. Он должен верить в своего Бога, даже когда верить становится почти невозможно.
— Ты боишься, Кастиэль, ты сомневаешься... Гони прочь свои сомнения. Слова какого-то человека не должны сбивать тебя с истинной дороги, дороги веры. Людям не понять... Дин Винчестер мыслит слишком узко, чтобы осознать смысл нашей святой борьбы против зла. Все люди такие, Кастиэль.
Дин.
Это имя как током ударило Каса и вдруг заставило поднять голову. Он в первый раз по-настоящему взглянул в глаза своего Отца, — голубые глаза, излучающие теплое, ровное, мудрое сияние. И на какую-то секунду перестал слышать голос, который произносил такие знакомые, такие правильные слова. Другой голос перебил их — голос яростный, почти злой, громкий и горящий непоколебимой убежденностью. Голос, обвиняющий Бога в том, что он творит зло, голос, твердящий, что Бога вовсе нет, — такого Бога, в которого верят ангелы, а именно светлого, доброго, следящего за людскими судьбами, знающего все на свете, несущего высшее Благо в этот мрачный мир.
«Если твой Бог и есть — ему плевать на нас». Так бросил однажды в лицо Касу Дин. И ещё: «Твой Бог — зло, разве ты не видишь, Кас?». И ещё: «Есть только добро и зло, Кас. И ты об этом знаешь».
Отец Всевышний продолжал говорить — все те же мудрые, истинные слова, но Кас больше не слышал его. Он слышал Дина. Дина, который называл его, верного и непреклонного слугу Господнего, бесхребетным и, более того, бездушным. Как будто он, Кас, послушно исполняя волю божью, делал не добро, а зло. Как будто он так вредил людям. Как будто он... ошибался.
Может быть, ошибался всю свою жизнь.
Кажется, Отец заметил, что Кас уже не слушает Его, и в божественном голосе, прежде мягком и добром, появились жёсткие нотки.
— Ты перенял людские заблуждения, Кастиэль, ты наслушался глупых слов Дина Винчестера и поставил под сомнение нашу истину... мою истину! А Дин Винчестер всего лишь человек, один из многих. Он мыслит как все люди — узко, мелко. Он ничего не знает. Он заблуждается. Жалкий смертный человек не может по-настоящему знать.
Нет, Дин не жалкий... Дин не мыслит узко и мелко. Дин спасает людей, стоит на страже между миром людским и миром кромешного Ада. Дин всю свою жизнь отдал борьбе с силами зла — и он не просто побеждает зло, он делает добро. Спасает жизни невинным людям, возвращает надежду и веру в Свет. Именно он делает это. Не они, ангелы, без раздумий отдающие в жертву десятки, сотни, тысячи жизней ради общего блага. Дину важно не общее благо. Дину важны люди, каждый человек, каждая жизнь.
Дин сражается за жизнь. Дин сражается за добро.
— Это не... — начал Кас и тут же умолк, опуская глаза.
— Что, сын мой?
— Это не... не правда. Дин не заблуждается.
Отец посмотрел на него тяжёлым и грустным взглядом.
— Я вижу, твои заблуждения так же глубоки, как и его, Кастиэль. Слишком глубоки.
Мгновение спустя Кас сидел один за пустым столом — когда он решился поднять голову, Бога уже не было. Кажется, его и вовсе не было здесь... но в воздухе остался горький след неправильных, нет, неправильных и несправедливых слов, сказанных Им. И слабый отзвук слов самого Каса. Он что же, возражал Богу? Пытался спорить с самим Создателем?
Кас и сам не знал, как это вышло, как богохульные речи сорвались с его языка. Просто не возразить было невозможно. Просто слова Бога о Дине — неверные, несправедливые, — кольнули Каса в сердце и вызвали мгновенную, горячую волну протеста. Ведь Бог был... не прав.
Есть только добро и зло, Кас. И ты это знаешь.
«Надо вернуться к Дину» — подумал Кас.

Название: Ненормальные вещи
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: мини, 1169 слов
Пейринг/Персонажи: Дин/Сэм, Джон
Категория: слэш
Жанр: общий
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Однажды Джон заметил, что Дин испытывает к Сэму не совсем братские чувства...
Размещение: с моей шапкой

Джон заметил, что Дин испытывает к Сэму не совсем братские чувства, случайно. И даже не сразу понял, в чём изменилось отношение старшего сына к младшему — они всегда были близки, всегда были друг для друга больше, чем просто братьями. Это нормально, — думал Джон. Их жизнь (охота, демоны, вечные разъезды по стране) не больно-то располагала к сторонним связям. Хотя у Дина связи имелись, о, ещё как, но ни одна девица не была ему дороже брата.
Как-то раз (Дину было лет двадцать) Джон заметил, что он избегает близкого контакта с Сэмом. Даже самых мимолетных прикосновений. Хотя уж сколько они вместе дурачились, валялись в снегу, колотили в шутку один другого... Раньше с близким контактом никаких проблем не было. А теперь Дин не просто избегал — он шарахался от каждой попытки Сэма к нему прикоснуться. Даже просто похлопать по спине. Шарахался Дин неявно, в своём развязном духе, и Сэм, наверное, не замечал ничего, но Джон, наблюдавший за сыновьями со стороны, увидел эту странную перемену.
Она не была единственной. Время шло. Дин стал задумчив и серьёзен, это Дин-то, веселый, беспутный даже, которому демоны и люди — пустяк! Джон не мог вспомнить ни одной вещи на свете, к которой Дин относился бы серьёзно. Кроме семьи, само собой, но даже здесь важные слова и проявления чувств были грубоваты, как будто шуточны и незначительны. Либо наглая, либо хитрая, либо довольная улыбка всегда царила у Дина на лице, а теперь он стал задумчив и чертовски серьёзен. Даже грустен, наверное. Джон замечал странные, непонятные взгляды, что Дин бросал на Сэма — бросал и тут же отводил глаза, стоило Сэму повернуться.
Джон заметил так же, что Дин внимательно наблюдает за Сэмом. Ещё более внимательно, чем прежде. Он стал меньше уходить в бары (его любимое времяпрепровождение) и больше времени проводить с братом. Даже не с ним, а просто возле него — сидел где-то в сторонке и наблюдал, как Сэм корпит над толстыми книгами или что-то разыскивает в сети. Взгляд его был странный. Задумчивый, пристальный и даже испытующий — Дин будто всматривался в Сэма и что-то в нём хотел найти.
Однажды Сэм едва не попался в лапы вампира. Общими усилиями Дина и Джона избежал смерти. Обычная ситуация для их опасной работы, так уже ни раз бывало, и всегда Дин, хотя и с явным волнением в голосе, шутил: «Эй, братишка, смотри не умри девственником!» или «Не позорь имя Винчестеров, Сэмми, от какого-то вендиго умереть — идиотизм!». Когда голодный вампир набросился на Сэма, Дин отшвырнул Джона с дороги, рванул адскую тварь прочь от брата и пристрелил её  с почти животным криком. А после кинулся к растерянному Сэму и обнял его. Это Дин-то, которому чужды всякие нежности! В первый раз за чёрт знает сколько времени (с детства, должно быть) обнял — прижал к себе, уткнулся лицом в его макушку и так застыл, будто вообще не собираясь брата выпускать. «Эй, Дин, ты все кости мне переломаешь» — пробурчал Сэм, а Дин, словно поняв только сейчас, что делает, разжал руки и ушел в сторону. Странно смущённый. Это Дин-то, которому смущение не знакомо вовсе!
Время шло. Джон сам не заметил, что наблюдает за сыновьями ещё более внимательно. Как-то раз ему надо было обсудить с Дином работу (очередной монстр, очередной захолустный штат), но Дин куда-то исчез, и Джон решил — наверняка они с Сэмом вместе. Он тихо открыл дверь комнаты, смежной с его собственной, где ночевали братья, и увидел... да, Сэма и Дина. Только Сэм спал, раскинувшись на узкой мотельной койке, в окружении книг и бумаг, а Дин стоял возле. Он склонился над младшим братом — слишком низко и слишком близко, почти касаясь его губ своими. Джону показалось — и наверняка не просто показалось, — что Дин хочет поцеловать Сэма.
А потом Сэм шевельнулся во сне, и Дин резко отпрянул.
После Джон еще долго обдумывал этот странный случай сам с собой. И понял наконец, спустя месяцы странных случаев, что его старший сын любит его младшего сына... ну, не совсем как брата.
Первой мыслью Джона было: «Ну, ты даёшь, Дин!»
Он сам себе поразился. Ни возмущения, ни отвращения, ни даже простого удивления — а уж этого стоило ожидать, не каждый день узнаёшь, что один твой сын хочет другого сына! Джон не был удивлен. То, что произошло, казалось... естественным, что ли. Да, конечно, ничего естественного в этом не было, как раз наоборот, но ведь Сэм и Дин с самого начала были связаны очень крепко. Пожалуй, даже слишком крепко. Их связь не имела ничего общего с тем, что Дин чувствовал к своим бесконечным пассиям — на каждый штат Америки по девушке.
«Ну, ты даёшь, Дин!» — вместо удивления подумал Джон. Ему стало смешно — хотя безумие же, смеяться в такой ситуации. Просто они прошли огромное множество проблем с девицами Дина — а то и с их обиженными, оскорблёнными в лучших чувствах матерями. Джон лично говорил ни с одной злобной мамашей, лично утешал ни одну плачущую девушку, а потом ругал Дина. Старший сын уже с ранних лет отличался, хм, весьма развязным характером. Ожидать можно было чего угодно — внезапной свадьбы, внезапно залетевшей подружки, но точно не такого. О таком Джон даже не думал. О таких... ненормальных вещах. А теперь ему казалось — странно, что не думал, ведь это было так... естественно, чёрт возьми. В каком-то смысле.
Отвращения Джон не испытывал, но делать что-то было нужно. И он, недолго думая, пошёл к Дину с откровенными разговорами.
— Дин, — начал Джон, слабо себе представляя, как вообще ведутся такие разговоры. — Я всё знаю.
Прозвучало глупо и в стиле какого-то плохого детектива.
— Я знаю, что ты... Сэма... к Сэму...
Джон запутался в словах — сам не знал, как назвать увиденное, — но Дин его понял и страшно перепугался. Даже за своей обычной бравадой страх не прятал. Он как-то весь сник, опустил глаза и стал совершенно на себя не похож; исподлобья вглядывался в лицо Джона, отыскивая признаки отвращения и осуждения. Не нашел их — и ободрился немного.
— Так что... ну, что мне делать, отец?
Джона застала врасплох эта неожиданная фраза. Один сын спрашивает у него, что ему делать с ненормальными чувствами к другому сыну. Много ли в мире отцов, отвечавших на подобный вопрос? И как ответить? Что сказать? Что посоветовать — да какие тут, к черту, советы, когда речь идет о таких... ненормальных вещах!
— Ну, э-э-э, — выдал Джон, — поговори с ним.
Дин подумал, серьёзно кивнул и направился в комнату брата.

Подозрительная тишина царила в номере мотеля. Долгая и пугающая. Джон сидел на стареньком диване и чутко прислушивался — не донесутся ли из соседней комнаты крики, звон, грохот, звуки драки? Ничего не доносилось. Было слишком тихо. А кто знает, может, изумленный и возмущённый Сэм решил набить морду брату за такие, хм, непристойности?
Джон хотел ворваться в комнату братьев, но, проявив необычное благоразумие, сначала заглянул в приоткрытую дверь. Смертоубийства не было. Драки тоже. Прямо напротив двери Дин прижимал к стене Сэма, крепко, всем телом, и уже шарил руками под его клетчатой рубашкой, а Сэм, кажется, ничуть не возражал — обмяк к руках брата, запрокинув голову назад и кусая губы, чтоб не выдать себя случайным стоном оставшемуся за стеной отцу.
О да, Сэм и Дин «поговорили». И весьма успешно.
Джон тихо закрыл за собой дверь и вышел из мотеля на улицу подышать и подумать.
Да, судя по всему, сейчас он помог своим сыновьям сделать странную и не очень нормальную вещь... А впрочем, разве их семья когда-то была нормальна?

Название: Без слов
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 690 слов
Пейринг/Персонажи: Дин/Кас
Категория: преслэш
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: О чем Дин никогда не сказал бы Касу.
Размещение: с моей шапкой

Дин никогда не сказал бы Касу, что нуждается в нём. Нужно ему, чтобы этот странный, ничего не знающий о людях ангел всегда был где-то рядом, не важно, где, неважно, как, просто был. Если Каса долго не было — Дин начинал волноваться. И сам даже не замечал, каким нервным и злым становится, пока Сэм не говорил ему. «Что с тобой, Дин?». Он не мог ответить на такой вопрос. Просто не знал, что отвечать. «Я скучаю по Касу, Сэмми». Звучало глупо и до ужаса сентиментально. Сентиментальность была чужда Дину Винчестеру.
Дин никогда не сказал бы Касу, что скучает по нему. Что чертовски рад видеть его каждый раз, как он к ним приходит. Что чертовски раздражён тем, что эти «приходы» бывают так редко. Сэму казалось, что Кас к ним зачастил, а Дин хотел бы видеть его чаще, а лучше — всегда, но не сказал бы об этом. И, встречая Каса, своих чувств ничем не обнаруживал. Наоборот, шутил и равнодушие играл, словно ему без разницы. Он всегда делал так — Дин Винчестер чужд объятиям и прочим проявлениям эмоций. Именно это было его главной проблемой в отношениях. И с братом, и с приятелями, и с девушками.
Дин не сказал бы Касу, что думает о нём слишком много. Когда его нет рядом, а когда есть — тем более. Это были в общем расплывчатые мысли, мутные желания — но такие странные, что говорить о них вслух было невозможно, даже если бы Дин захотел. Да и не умел он говорить о таких вещах. С девушками было проще — Дин говорил, что хочет переспать, и девушки, желавшие того же, падали в его объятия. Кас вызывал у Дина совсем иные желания. Слишком много в них было странной нежности и мягкости — а Дин Винчестер чужд нежности и мягкости!
Дин не сказал бы Касу, как важна ему его поддержка. Его вера. Безумием казалось — неужели правда кто-то может верить в него, Дина, так сильно, так несомненно, если даже родной брат порой сомневается в нём? Кас верил. Кас верил теперь в Дина не меньше, чем в своего Бога, и Дина это даже пугало. Вера такой силы налагает ответственность, что ли, и желание оправдать чужие надежды.
Дин не сказал бы Касу, что старается эти надежды оправдать. Поступать хорошо и правильно, если уж Кас на него смотрит. Правильные поступки, правильные слова. Чертовски важно с каких-то пор стало показать Касу — мир не такой, каким его выставлял ангелам Бог, и люди не такие, и сам отец небесный не так добродетелен и справедлив. Важно стало, чтобы Кас отказался от своей ложной веры и так же крепко, сильно, несомненно верил в Дина, как сейчас, чтобы вера его ни на мгновение не поколебалась.
Дин не сказал бы Касу, что рядом с ним ему спокойно. Неземное какое-то спокойствие накатывало, снимая с души любую тяжесть, все эти надоевшие мысли о демонах, богах, дьяволах, все эти тревоги о брате и мире. Он просто забывал всё и ни о чем не думал. Наслаждался редкой, блаженной полосой затишья. Злоба, ярость, желание поубивать всех адских тварей на свете — утихали, уходили куда-то в дальний угол сознания. Оставались тишина и покой, даже если Кас не говорил и не делал ничего, а просто был.
Дин не сказал бы Касу, что на месте каждой женщины теперь он видит его. И картинки эти сразу отбивают желание целовать даже самую красивую женщину. Вместо их весёлых, накрашенных лиц ему представлялся Кас — всегда только Кас. Его задумчивое, будто отрешённое от всего сущего лицо. Его внимательные глаза. Пристальный взгляд, словно видящий насквозь, прожигавший до самой души. Дин выпадал из жизни, рассматривая картинки, и женщины обижались, уходили; а он после нисколько об этом не сожалел.
Дин не сказал бы Касу, что мучительно подбирает слово, чтобы назвать их отношения. Дружба? Едва ли. А что ещё может быть? Дин чувствовал к Касу странное — почти такое же крепкое и теплое, как к Сэму, но с другими оттенками, да и просто другое. Таких слов в обыденном лексиконе Дина Винчестера не было, да и будь они — он всегда избегал любых разговоров о чувствах, эмоциях, переживаниях, любил отшутиться и забыть, а не описывать, что чувствует, вытаскивать из себя чувства и обращать их в слова. Демонов убивать ему куда лучше удавалось.
Дин не сказал бы всё это Касу. Но Кас и так об этом знал. Касу не нужны были слова.

Название: "Да ты влюбился, Кастиэль!"
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 626 слов
Пейринг/Персонажи: Дин/Кас
Категория: преслэш
Жанр: общий
Рейтинг: G
Размещение: с моей шапкой

— Да ты влюбился, Кастиэль!
Уриэль вечно дразнил Каса. И другие ангелы тоже. Кто скорее насмешливо, чем серьёзно, кто сурово и почти угрожающе. Всех почему-то забавляло, что ангел так сильно привязался к человеку. Давно такого не бывало. А бывало ли вообще? Святое дело ангелов, которое возложил на них Отец небесный, — наставлять людей и возвращать на верную дорогу. Люди — глупые создания, они бесполезно проживают свою драгоценную жизнь, богохульничают, обманывают, предают, не видят дальше своего носа и уж точно не знают, как для них лучше. Бог знает. И ангелы, посланники божьи. Кастиэль, вытащив Дина Винчестера из Ада, должен был показать ему, как жить правильно. Как исполнить великую божью волю.
А вместо этого Кастиэль... привязался к человеку. Или влюбился, как называл это Уриэль, то ли смеясь, то ли всерьёз.
Кас не знал, что такое «влюбиться». Да, конечно, Дин интересен и важен ему, но что такое «влюбиться»? Человеческое слово, ангелам неведомое, — Кас только слышал его от разных людей. «Я тебя люблю» — говорил мужчина женщине. «Кажется, я в него влюблена» — говорила женщина о мужчине. Люблю, влюблена... что значат эти странные слова? Что люди имеют в виду, говоря, что влюбились друг в друга? Касу была знакома лишь одна любовь — светлая и высокая Любовь к Господу. Чуть меньше, но тоже крепкая и сильная любовь к своим собратьям-ангелам. Безусловная любовь к добру. Эти вещи он знал и понимал, но любовь между людьми была для него загадкой.
Кас решил разобраться. И начал наблюдать за «влюблёнными» — людьми, которые обнимали друг друга, держали за руку, целовали в губы, шептали какие-то глупые слова. Людьми, которые заботились друг о друге, спрашивали, как дела, ходили куда-то вместе, жили вместе, проводили вместе время, много времени. Людьми, которые жить не могли друг без друга, грустили, если «любимого» не было рядом. Людьми, которые менялись, будучи «влюблены», — больше улыбались, больше радовались жизни и сияли каким-то внутренним светом. Странным и непонятным для ангела.
Кас наблюдал и думал. Любовь — нередкое чувство между людьми. Она бывает разная. Любовь родителей к своим детям. Любовь братьев и сестер. Любовь друзей. И ещё одна любовь — у мужчины и женщины, самая странная, самая непонятная и, кажется, самая желанная для людей. Люди, которых видел Кас, — а видел он много за свою долгую жизнь — почти все искали такую любовь и даже слово это произносили с трепетом. Что же она такое, эта желанная и прекрасная любовь? Именно о ней говорили «влюбиться». Именно она занимала Каса больше всего. Кас смотрел, слушал и собирал сведения. А потом наедине с собой думал и делал выводы.
Мужчина поправил женщине шарф и сказал: «Простудишься же» — это любовь? Женщина улыбнулась и засияла, только лишь увидев мужчину, — это любовь? Мужчина мёрзнет на холодном ветру, поглядывает на часы, но не уходит, а ждёт, — это любовь? Мужчина и женщина вместе сидят в кафе и держат друг друга за руку через стол, — это любовь?
— Ты и правда влюбился в Дина Винчестера — ни на шаг от него не отходишь.
Уриэль дразнил Каса. А ещё выражал такими словами скрытую, едва уловимую угрозу. Предупреждение. Ему казалось и забавным, и странным, и опасным, что Кас так привязан к человеку, — а Кас серьёзно обдумывал его слова.
Если влюбиться — это желание быть рядом, смотреть, как живёт твой «любимый» человек, наблюдать за ним, слушать его...
Если влюбиться — это думать о нём, когда его рядом нет, гадать, чем он занимается, не думает ли о тебе тоже...
Если влюбиться — это жажда понять его, распутать клубок его мыслей, проникнуть за улыбки-обманки и шутки и узнать, о чём он думает на самом деле, что чувствует на самом деле...
Если влюбиться — это внимание к его словам и вера в то, что он говорит правду, что ошибаешься ты, а не он...
Если влюбиться — это уважение и стремление стоять рядом, смотреть в одну сторону...
Если влюбиться — это уже не представлять, как жил без него и как будешь жить, если его не станет...
Тогда Кас и правда влюбился в Дина.

Название: Правильный выбор
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 781 слово
Пейринг/Персонажи: Сэм, Дин
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Примечание: по заявке: "Про Сэма в Стэнфорде напишите, пожалуйста! Бонус, если будет скучать по Дину"
Размещение: с моей шапкой

— Сэмми, а ты бы ушёл со мной, если бы Джессика не умерла?
Это был странный вопрос. Это был очень странный вопрос — Дин никогда прежде ему таких не задавал. Сэму даже показалось, что звучит он как «Ты любишь меня, Сэм?» — настолько серьёзным голосом говорил Дин и настолько серьёзным взглядом смотрел.
Сэм ответил не сразу — задумался, а правда, что было бы, если бы...

На каникулы ребята в Стэнфорде разъезжались по домам. Только Сэм никуда не уезжал и ловко уходил от всех вопросов на эту тему. Друзья и приятели вообще не знали, есть ли него семья, считали, наверное, Сэма Винчестера бедным сиротой; лишь Джессике он коротко сказал, что с отцом и братом больше не общается. Джессика не задавала ненужных вопросов — Сэм любил свою девушку в том числе за редкую чуткость и такт. Каким-то образом она поняла, что разговоры о семье ему неприятны.
С Джессикой Сэм познакомился на вечеринке — и сразу решил, что такая девушка ему не по зубам. Он и не влюблялся никогда прежде всерьёз. Это у Дина были бесконечные пассии, а Сэм только смотрел и даже в тайне завидовал брату. Отношения с Джессикой стали ещё одним невероятным событием в Стэнфорде. Сначала Сэм просто не мог поверить — он правда здесь, его мечта сбылась.
Стэнфорд был огромен, в нём преподавали самые лучшие профессора со всей страны. Сэм слушал их, почти не дыша, и смотрел на них, как на мудрых богов. Они знали столько, сколько он и не мечтал узнать. И они относились к нему серьёзно. Слушали его вопросы и отвечали, говорили с ним, как с равным, даже зачитывали его эссе на занятиях и хвалили. Наконец-то Сэм мог свободно показывать свои знания — и не слышать в ответ, что надо думать не о науках, а о демонах. К счастью, никаких демонов в Стэнфорде не было. Можно даже сделать вид, что их нет совсем.
Сокурсники на первых порах считали Сэма странным. Замкнутый, неловкий, вечно пропадает в библиотеке... Но время шло, Сэм привык, стал вести себя свободнее и более похоже на нормальных людей. В Стэнфорде были нормальные люди, а не охотники, и не сразу Сэму удалось понять, как с ними говорить. Много лет он общался только с отцом, братом, Бобби да случайными людьми в случайных городах. В Стэнфорде у него появились друзья и любимая девушка. Он учился, общался, любил Джессику и жил самой обычной жизнью. Ему это нравилось. Он мог наконец окунуться в эту жизнь и забыть обо всём.
Забыть демонов и прочих тварей было легко. Просто не думать о них — а так же об охоте, пистолетах, святой воде, соли и пентаграммах. Заниматься науками, а не мистической чепухой. Это было не так трудно — у Сэма просто не оставалось свободного времени, да и желания. Он почти забыл за два года, как разъезжал по всей стране, целился из пистолета, плескал святую воду демону в лицо и чертил на полу пентаграммы. Он почти забыл о «семейном бизнесе».
Но отца и брата оказалось забыть не так легко.
Сэм о них вроде бы не думал. А если думал — то лишь злился на отца и радовался, что живёт наконец нормальной жизнью. Сэму вроде бы никакого дела не было до них.
Просто однажды Сэм вздрогнул и расплескал пиво в баре, когда услышал песню Металлики, любимую песню Дина. Просто однажды Сэм увидел в толпе студентов парня в куртке, очень похожей на куртку отца, и чуть было не бросился за ним следом. Просто однажды Сэм увидел на стоянке в городе машину, так похожую на их «Импалу», что, казалось, это она и есть. Просто однажды Сэм, листая список контактов в телефоне, наткнулся на имя Дина, и на несколько секунд у него сбилось дыхание.
И в такие моменты уже нельзя было делать вид, что он забыл отца и брата. Особенно брата. Нельзя было обманывать себя. Сэм врал и себе, и Джессике, что семья для него больше не существует, а на самом деле скучал по Дину. Да, скучал, и порой так сильно, что немыслимых трудов стоило не сорваться и не позвонить ему. Просто услышать снова голос старшего брата. Невыносимого, грубого, наглого брата, без которого даже в Стэнфорде, даже с учебой, Джессикой и друзьями, было как-то неправильно. Не плохо, не ужасно, не странно, просто... неправильно.
Когда Дин ворвался в его новую, нормальную жизнь, Сэм злился и хотел даже, чтобы этого не было. А все равно радовался и ничего не мог поделать с этим. Дин оказался рядом — и словно какая-то недостающая деталь встала на место.

— Да, — ответил Сэм на вопрос Дина.
Он уже знал, что Желтоглазый приказал убить Джессику, чтобы сделать его, Сэма, снова охотником и вызвать желание мести. Но, отвечая Дину «да», Сэм не соврал — он и правда пошёл бы за ним, даже если бы Джессика осталась жива. Рано или поздно он бросил бы свою нормальную жизнь и вернулся к брату. Просто потому, что это был бы единственно правильный выбор.

Название: Семья
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 573 слова
Пейринг/Персонажи: Кас, Дин, Сэм
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Примечание: по заявке: "Дорога, рок, перешучивающиеся в машине братья и прежний серьёзный Кас"
Размещение: с моей шапкой

Музыка грохотала на всю машину, но Дин и Сэм перекрикивали её:

It’s the Eye of the Tiger,
It’s the thrill of the fight,
Risin’up to the challenge of our rival.

Кас слушал их и не совсем понимал, что хорошего в шуме и крике, — а на его ангельский взгляд, именно из таких звуков состояла песня. Не только эта, но и каждая из любимых песен Винчестеров. Но Дину и Сэму нравилось. Они крутили её уже пятый раз.
— Зачем вы это делаете? — не выдержал и спросил Кас. В конце концов, самый лучший способ узнать, зачем люди делают что-либо, — прямо у них спросить. Хотя братья Винчестеры вечно смеялись над такими вопросами, а еще смотрели на Каса как на безнадежного идиота. «Идиот» — тоже людское словечко, которое Кас выучил в числе первых.
— Что «это»?
— Ну... музыку слушаете.
— Зачем? — Дин со страдальческой улыбкой возвёл глаза к небу. — Это весело, Кас. Ве-се-ло.
Слово было новым и не очень понятным. Но Кас догадывался, что, если спросит, Винчестеры его просто засмеют. Он замолчал и продолжил делать то единственное, что у него с людьми получалось, — наблюдать.
«Это моя работа». Так он объяснял Уриэлю и прочим ангелам, почему должен провести ещё один день с Винчестерами. Ангелы верили, а вот Уриэль неодобрительно качал головой. «Не в этом твоя работа, Кастиэль» — говорил он суровым голосом, и Кас понимал, что он прав. Да, его работой было наблюдать за людьми, учить и наставлять людей, но никак не ездить с ними в машине и слушать музыку. Кас это понимал, знал, что совершает какой-то грех, неявный, но точно непростительный, и всё же не мог отказаться от своей «слабости».
Ему нравилось бывать с Дином и Сэмом. Нравилось сидеть на заднем сиденье их машины — Дин любил её, как девушку, и называл всякими смешными словами вроде «малышка» и «детка». Нравилось слушать их странную музыку — крики, шум и звон. Нравилось слушать их разговоры — тоже странные и не совсем понятные Касу. Нравилось наблюдать, как Дин подшучивает над Сэмом, а Сэм вовсе не обижается, только пихает брата в бок и со смехом бросает «Заткнись!».
Ему нравилось просто быть с ними.
Сегодня Кас упросил Дина взять его на охоту. Они гнались за каким-то оборотнем, особо хитрым и опасным. Но опасность, кажется, ничуть не волновала Винчестеров, они были спокойны и... веселы. Так назвал это Дин.

And the last known survivor,
Stalks his prey in the night
And he’s watching us all
with the Eye of the Tiger.

— Дин, ты безбожно фальшивишь!
— Сам ты плохой певец! И вообще музыка моя, пою, как хочу.
— Пощади слух Каса, его ангельские уши привыкли к небесному пению, а не к твоему подвыванию.
— Подвыванию? То же мне Элвис Пресли нашелся! А Касу нравится, правда, Кас? Ну вот скажи, я лучше пою, чем Сэм?
— Осторожно, Дин. Кас — ангел, ему нельзя врать, ты рискуешь услышать неприятную правду.
— Да заткнись лучше, Сэм, и не мешай мне получать удовольствие! And he’s watching us a-a-a-all with the eye of the tige-e-e-e-r...
Касу нравилось, как Дин и Сэм говорят о нём. Словно его здесь не было — а в то же время обращаясь прямо к нему. Как к другу. Интересно, они считают его другом? Кас и об этом не спрашивал — не знал, как вообще говорят люди о таких вещах, — но сам он, сидя в машине с Винчестерами, чувствовал себя так, словно у него была семья. Семья, конечно, и так у Каса была — Бог-отец и собратья-ангелы, но Дин и Сэм были ему... как семья в человеческом смысле слова.
Кас надеялся, что и они чувствуют так же. Ведь ему с ними правда было... весело?

@темы: творчество, фанфики, supernatural, фандомные баталии

---

тексты c ФБ #4 - все ещё Нарния

Что называется: ДОДАЛИ ВСЁ ОДНИМ ФИКОМ Внезапно и почти даже случайно накуренная ау-шка/кроссовер по Нарнии и Сказке, которую мы с тираном обсуждали в Москве и дописали в самый дедлайн. И что бы там ни говорили на Комбате, по мне шалость весьма и весьма удалась

Название: Однажды в двух мирах
Автор:  .rainbow.  я тиран, не забывайте.
Бета:  commander romanoff
Размер: миди, 9743 слова
Пейринг/Персонажи: Питер Пэн/Питер, Люси/Генри, Сьюзен/Мерида, Эдмунд, Румпельштильцхен
Категория: слэш, фемслэш, гет, джен
Жанр: романс, ангст, флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Устраивайтесь поудобнее, дети, и слушайте сказку. Давным-давно юный король попал в Неверлэнд - страну потерянных мальчиков, страну вечной юности; две лучницы из разных миров случайно столкнулись во время охоты; в учениках у Темного колдуна оказался загадочный юноша; а маленькая королева, верящая в сказки, встретилась с мальчиком-мечтателем в другом мире.
Магическая дверь открывалась из Нарнии не только в Англию XX века. Слушайте внимательно...
Примечание: кроссовер с сериалом "Однажды в сказке"
Размещение: с этой шапкой

1.

Король Питер Великолепный любил охоты и сражения. В равной степени. Если не было врагов, с которыми можно сразиться за Нарнию, он прыгал в седло и отправлялся в самые дальние уголки нарнийских лесов. Порой в такие дальние забредал в поисках дичи, что Сьюзен и Люси, тревожась, ехали его разыскивать. На охоте Питер забывал обо всем. О времени, об усталости, о делах государственных. Он мог часами и днями пропадать в лесу, выслеживая самую крупную и редкую дичь, а домой возвращался с триумфом. Все видели, что их король не зря зовется Великолепным.

... Деревья кругом становились все гуще и гуще, тропки под ногами — все незаметнее. Кажется, в этих местах он прежде не был. Питер огляделся по сторонам и не увидел ни одной знакомой приметы. Наверное, он просто не заметил, куда несет его конь, и сбился с дороги. А впрочем, почему бы и нет? Если места нехоженые — значит и дичь здесь непуганая. Вернется он домой с огромным оленем и покажет своему народу (и Эдмунду, который вечно хмыкал и говорил, что Питер чересчур заносчив и горд собой) по заслугам ли зовется Питером Великолепным.

Питер едва дышал, замер без движения, чутко слушал лес вокруг. Любые шорохи и шепоты, любые признаки присутствия рядом зверя. Звери были тихи и незаметны, но Питер мог обойти их в этом умении. Веточка хрустнула под ногой, и ветки дальнего куста зашумели. Судя по всему — медведь, а то и олень; во всяком случае, зверь крупный и осторожный. Нужно подобраться к нему, так, чтобы он ничего не заметил. Застать его врасплох. Одного меткого удара будет достаточно.

Питер, ничуть не беспокоясь, что конь его выдаст (коня натаскивали специально для охот и битв), сделал шаг в сторону едва различимых звуков. Второй шаг, третий. Надо было слушать, чтобы не потерять верную дорогу. Питер двигался медленно и осторожно, а лес будто шел ему навстречу, помогал — деревья как-то незаметно расступились, стали чуть менее густыми, да и земля под копытами лошади поредела...

Не сразу Питер заметил — здесь что-то не так.

Деревья были не такие. И земля. И даже сам воздух словно бы изменился. Питер слишком хорошо знал нарнийские леса, как и всю Нарнию. И сейчас вокруг него было что-то не так, неправильно, непонятно... А с другой стороны — те же леса, та же земля, тот же воздух, то же голубое небо над головой. Наверное, он устал. Вот и мерещится всякое, странное.

Тень привлекла внимание Питера. Едва заметная тень за ближайшим деревом.

— Эй! — Питер тут же остановил коня и положил руку на меч. — Кто там прячется? Я вижу тебя!

Ответа не было.

— Я вижу тебя, покажись! — теряя терпение, приказал он властным голосом.

Из-за дерева появился не враг опасный, выжидавший удобного момента, чтобы убить короля, а мальчишка. Простая одежда, простое лицо, даже не ровесник Питера. Ничего особенного. Питер выдохнул; тело, в тревоге натянутое, как струна, расслабилось и успокоилось.

Мальчишка стоял и глядел на Питера. То ли с любопытством, то ли вообще без всякого интереса. Стоял и глядел, сунув руки в карманы, не пытаясь держать себя ровно и достойно перед королем, — а так делали все, всегда и всюду в Нарнии. Какое неуважение! Не может же мальчишка не знать, кто такой Питер Великолепный.

— Я не видел тебя раньше, — сказал Питер, бросая на мальчишку взгляд снизу вверх. Но незнакомец, кажется, не замечал ни богатой одежды Питера, ни царской осанки, ни породистого коня... вообще ничего. Когда он заговорил, ни следа уважения, ни следа хотя бы восхищения не было в его голосе.

Странно глубоком и взрослом голосе для ребенка.

— А я не видел тебя. На моем острове не бывает гостей.

— Острове?

С каких пор Нарния — остров?

Мальчишка изящным движением руки указал куда-то за деревья. Питер невольно присмотрелся, сощурив глаза, и увидел... да, если ему не почудилось, увидел он блеск воды и бледное золото песка. Впрочем, ничего удивительно в этом не было, — неподалеку от Кэр-Параваля тоже были и песок, и море.

— Проверь, — хмыкнул тот, заметив изумление Питера. - Убедишься, что ты на острове.

Да, он проверит. А после вернется и покажет этому дерзкому мальчишке, что такое — обманывать короля. Никто не смел обращаться с Питером так. Никто не смел врать ему, дерзить ему, не проявлять ни капли уважения, вести себя с ним как с обычным человеком. Да, конечно, он человек, и все же — король!
___

Это был пляж. Песок и зелено-синие волны с гребешками шипящей пены. Море простиралось до самого горизонта, над головой кричали чайки. Спокойная вода омывала землю со всех четырех сторон. Такого не было в Нарнии, такого просто не могло быть в Нарнии, Кэр-Параваль стоял на полуострове, и, к тому же, леса, где охотился Питер, находились в глубине полуострова, далековато от берега.
И вообще песок был другой. Море было другое. Деревья у Питера за спиной — другие. Всё было не нарнийское, несмотря на внешнее сходство. Питер не мог бы объяснить, почему так думает, он даже не думал, он просто чувствовал. Нечто чужое и странное в теплом воздухе.

И уж точно нечто чужое и странное в улыбке мальчишки; он подкрался незаметно, тихо, словно ступая на кошачьих лапах, и выжидающе смотрел на Питера.

— Убедился?

— Я не понимаю, — только и сумел выдавить Питер. Но тут же взял себя в руки, он, в конце концов, король, бояться ему негоже, страх — неведомое Питеру Великолепному чувство. И все же... было страшно. Лихорадочная мысль металась в голове.

«Я больше не в Нарнии»

Это напомнило Питеру что-то, а он, как ни старался, не мог понять, что же именно. Как будто такое уже было. Не Нарния... другой мир... Он тряхнул головой, прогоняя странные мысли, и спрыгнул с коня на землю.

— Как тебя зовут?

Мальчишка словно еще секунду подумал, прежде чем отвечать.

— Питер. Питер Пэн.

— И я тоже Питер.

Не то чтобы совпадение имён удивило Питера. И не то чтобы встреча с человеком казалась невероятной — да, в Нарнии людей не было, но были они в соседних странах. Мальчишка с таким же именем, как у него, Питеру не нравился. Даже не столько потому, что он проявлял неуважение к особе королевских кровей. Он просто... не нравился. Не нравилась его странная, в углах губ спрятанная улыбка, не нравился хитрый блеск глаз, не нравились манеры какие-то кошачьи, изящные, мягкие, словно Пэн был старше, чем казался, или принадлежал к богатому роду. Во всем облике Пэна жило нечто опасное. Хищное. Он не был похож на ребенка.

Питер еще раз поспешил задавить ростки глупого страха. Бояться нечего. Как бы там ни было, а Питер Пэн — просто мальчик. Младше Питера. Безоружный. Безобидный. Бояться нечего.

Что ж, Нарния — волшебная страна. Мало ли что в ней может быть. Проходы в другие миры — наверняка не редкость, а они, Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси, не успели еще исследовать все нарнийские тайны и чудеса; да и возможно ли это? Другой мир — вот уж радовалась бы Люси! Питер не был рад. Он угодил куда-то, где ему совсем не нравилось. Местечко было странным. Просто странным, без всяких причин.

— Здесь так тихо... Где же остальные жители острова?

— Остров только мой.

— Как это? Ты живешь совсем один? А где твои родные?

Пэн снова задумался, прежде чем ответить.

— У меня был сын. Но теперь его нет.

Сын? Чепуха какая-то! Мальчишка выглядит лет на шестнадцать, какие у него вообще могут быть дети? Глупости говорит, обманывает Питера, дурит. И смотрит странно, с той же непонятной улыбкой. Смотрит как бы сверху вниз, скрестив на груди руки и чуть сощурив кошачьи глаза. Что с ним такое?

Кто он такой?

Питер поежился. Ему вдруг стало холодно — несмотря на душный, залитый солнечным светом полдень. Жар разлился по позвоночнику.

— Хм, а как называется твой остров?

— Неверлэнд.

— Неверлэнд? Странное название. И что оно значит?

— Место, из которого нельзя уйти, — с жуткой улыбкой ответил мальчишка. — Место, которое никогда не покинешь.

И только сейчас Питер осознал со всей ясностью — надо убираться с этого острова как можно скорее.

— Что ж, — пробормотал он, отступая к своему коню. — Я забрел на твой остров случайно. И мне пора домой.

— Ты не сможешь вернуться.

— В смысле? Я помню дорогу, если ты об этом. Проход в мой мир должен быть где-то там. Я найду его.

— Не найдешь. Ты не сможешь вернуться.

— Да почему?!

Но Питер Пэн исчез. Бесшумно, незаметно, словно в самом воздухе растворился. Его просто больше не было рядом. А может, его вообще не было?
___

Питер бродил по странному, ненарнийскому лесу, пока сумерки не сгустились над островом, пока сумерки не стали ночью — темной, жуткой.

Он с раннего детства не боялся темноты, но здесь к нему словно вернулись все прежние страхи, все тайные опасения, все, чего он когда-либо боялся в своей жизни, все, что когда-либо видел в страшных снах. Ночь в Нарнии была теплой, мягкой и доброй. Ночь на острове Неверлэнд была темна, как густые чернила, мрачна и наполнена кошмарами.

И пусть даже лес стоял тихий и неподвижный. Пусть никакие ужасы не выпрыгивали из-за деревьев. Питеру казалось — вот-вот выпрыгнут. Призраки, демоны, твари — явятся неожиданно и ухватят его за горло.

Нарнийские леса были знакомы Питеру вдоль и поперек. Он мог бы по ним проехать с закрытыми глазами. Да и вообще нашел бы путь в любом лесу. Он точно помнил, где в первый раз ощутил разницу между Нарнией и этим странным миром. Он вернулся в это место и ничего там не увидел; кажется, это было теперь другое место — и деревья стояли не так, и пеньки появились там, где их не было, и заросли стали гуще...

Питер подумал, что ошибся, и начал искать вокруг. А потом рыскал по всему огромному лесу Неверлэнда, ходил сотни раз по тем же самым тропинкам. Наверное, тем же самым. Они казались другими. И вообще все казалось другим.

Лес будто морочил ему голову. Конечно, быть такого не могло, и все же Питер чувствовал, как тропки убегают из-под ног, ведут совсем не в ту сторону, петляют, виляют и обрываются. Как деревья лезут ветками в лицо и хотят сбить его с лошади. Как пляж возникает то с одной, то с другой стороны. Лес морочил ему голову. Остров морочил ему голову. И диким образом казалось — без мальчишки, без Питера Пэна, тут не обошлось. Хотя его не было поблизости.

Он исчез.

Питер бродил по острову до ночи, но хода в свой мир так и не нашел. Его конь валился с ног. Тело занемело от постоянного движения, голова гудела, щеки были исцарапаны сучьями и ветками. Он не мог сделать больше ни шага. И даже обрадовался, когда вышел снова к пляжу.

Чернильную тьму разбавляло пламя. Веселый, ровно горящий костер прямо у полосы прибоя. Пэн сидел на корточках возле него и наигрывал что-то на деревянной флейте.

Питер продрог до самых костей — холод ночью был таким же сильным, как жара — днем. И ему даже расхотелось задавать мальчишке вопросы, требовать объяснений; все позже, позже, а сейчас — отогреться бы, дать отдых измученному телу.

Кое-как привязав коня к ближайшему дереву, он доплелся до костра и рухнул на теплый песок рядом с ним.

— Кажется, я не звал тебя.

Голос у мальчишки был ленивый и хрипловатый. Он даже не смотрел на Питера, когда говорил, словно Питер его внимания не заслуживал, а флейта была намного важнее короля.

И Питера это взбесило. Никто еще так не относился к нему. Пренебрежительно, заносчиво, как к простолюдину какому, как к пустому месту! Он же король, в конце концов, он принимал у себя самых высоких лордов Нарнии и окружных земель, он сражался, он уважаем и любим в своем народе, а этот мальчишка — кто он вообще такой?

Никто. Не чета Питеру. Он не имеет никакого права так с ним разговаривать.

— Да как ты смеешь так говорить с королем? — прошипел Питер, вскидываясь, сжимая пальцы на рукояти меча. — Такие, как ты, никогда не будут мне ровней!

Он бы кинулся на мальчишку, если бы тот продолжил дерзить и грубить. Он бы просто кинулся на него с мечом, и не подумал бы, сделал бы все, чтобы стереть эту мерзкую ухмылку с его лица. Пусть скажет хоть слово, хоть одно слово...

Но Пэн как-то странно присмирел. Отложил свою флейту и опустил голову, глядя на сложенные на коленях руки. Известие о том, что Питер — король, как будто поразило и смутило его; когда он наконец заговорил, в его голосе уже не было дерзких нот.

— Простите, Ваше Высочество. Я же не знал. Может, позволите сыграть Вам в качестве извинения?

Питер хмыкнул, кивнул — сдержанно, как и полагается королю. Да, так лучше. Пускай он сыграет, а потом расскажет, как выбраться с этого проклятого острова. Пока можно расслабиться, отдохнуть и послушать музыку.
___

Питер не знал, что с ним случилось — а случилось нечто, с первых же звуков странной, тягучей, почти колдовской музыки. Он видел, как Пэн берет в руки флейту, мягко касается ее губами, извлекает первую, тонкую и резкую ноту, а дальше... дальше Питер ничего не помнил.

Он просто вдруг обнаружил себя — безумного, скачущего вокруг костра. Костер горел все ярче, музыка играла все громче, она несла Питера, и нельзя было сопротивляться ей. Музыка лезла под кожу. Музыка бежала по венам с кровью и стучала в сердце. Она подняла Питера на ноги и швырнула вперед, в дикий, лихой, сумасшедший танец.

Кажется, Питер кричал странные слова в небо, махал руками, дергал ногами, изгибался, извивался и не мог замереть даже на секунду. Он и хотел бы. Но музыка не пускала его, не разжимала своих крепких, цепких рук, она держала Питера и вынуждала его плясать и кричать, его, уже почти мужчину, короля Нарнии.

Где-то за музыкой хрипло смеялся Пэн.

Так же внезапно, как началась, издав такую же резкую и жуткую ноту, музыка оборвалась. И словно кукла, у которой обрезали ниточки, Питер рухнул у ног Пэна. Опустошенный. Обессиленный. В нем как будто не было уже ни капли жизни. Музыка забрала всё.

Одним быстрым, кошачьим движением Пэн оказался на Питере, прижимая его запястья к земле и царапая кожу, и близко-близко наклонил к нему лицо.

— Как тебе музыка, мой король?

В руках Пэна была сила не мальчика, а взрослого мужчины, в голосе шептали демоны, а со дна темных глаз смотрел дьявол.

***

Много дней провел Питер в Неверлэнде. Он больше не искал, как выбраться со странного острова. Проход в Нарнию был надежно спрятан — не потому, что мироздание не желало возвращения короля, это Пэн не желал.

Остров жил по законам Пэна. Остров подчинялся каждому движению странной, непонятной, жуткой души Питера Пэна. Бродить по Неверлэнду — как по лабиринту, плутать бесконечно в поисках выхода; а выход исчез, словно и не было его. Порой Питеру казалось — а не вообразил ли он, что Неверлэнд вообще можно покинуть? Не приснилась ли ему Нарния?

Время шло, и Питер забывал Нарнию. Забывал своих сестер и брата. Забывал нарнийские леса, звон меча, приемы в роскошном зале, тяжесть короны на голове, светские беседы с послами из других стран. Сама Нарния, со всем, что было в ней, выцветала, как древние чернила, терялась в туманной дымке — не подлинное место, а далекий и полузабытый сон. Питер прожил в Неверлэнде целую вечность. Он помнил только Неверлэнд. Только Неверлэнд и Пэна.

Пэн поджидал Питера за каждым деревом. Нигде нельзя было укрыться от него — даже самые укромные и тайные уголки острова не были тайной для Пэна. Он их знал, как свои пять пальцев. Может, он их вообще создал. Пэн играл со своим островом, как дети играют с кубиками — менял, путал и переставлял все в нем бесконечное множество раз.

Питеру казалось — остров меняется прямо у него на глазах. Странное место. Страшное место. Место, из которого нельзя уйти, место, которое нельзя покинуть.

Он останется здесь навсегда. Так говорил Пэн, шептал каждую ночь, терзая Питера жадными прикосновениями, жесткими поцелуями, кусая и царапая его, мучая, пока ему самому это не надоедало. Надоесть могло сразу, а могло спустя несколько долгих и жутких часов.

— Ты останешься здесь, — шептал Пэн, прижимая Питера к стволу дерева и шаря холодными руками по его телу. — Останешься навсегда. Со мной. Забудь место, что ты называл домом. У тебя только один дом. Неверлэнд.

Это в самые первые дни Питер сопротивлялся. Выкручивался из чужих объятий, крепко сжимал зубы, отворачивал голову, твердил: «Я не останусь!», искал проход в Нарнию, прятался от Пэна в пещерах и зарослях. Только в самые первые дни.

Пэн быстро доказал ему, что сопротивляться — бесполезно. Искать и прятаться — тоже. Пэн находил его в любом укромном месте, Пэн без малейшего усилия швырял его на землю и делал с ним, что ему хотелось. А хотелось Пэну...

Он мог быть нежен и ласков. А мгновение спустя — жесток и беспощаден. Он мог прижимать к себе Питера и гладить его напряженные плечи, а мог оставлять длинные красные полосы на спине. Он мог быть разным — добрым и жестким, заботливым и равнодушным, понятным и далеким, как звезды, веселым и сердитым, ребенком и взрослым.

И никогда нельзя было угадать — какой Пэн сегодня? Какую маску он нацепит на себя в этот раз? Что ему вздумается делать с Питером?

В Нарнии Питер держал жизнь в руках — не только свою, но и жизнь страны. Питер управлял событиями, Питер устанавливал над всем контроль, Питер знал — его свободе ничто не угрожает. Король Питер Великолепный в Неверлэнде превратился в испуганного, нервного мальчишку, и даже менее того — в игрушку Пэна. Хотя Питеру было уже двадцать четыре года, а Пэну, наверное, лет шестнадцать. Хотя ему могло быть и сто лет. Питер не понимал его. Не знал, о чем Пэн думает, чего Пэн хочет. Казалось, это какой-то бес, старый и злобный, ненасытный и насмешливый, живет в юном теле. И играет с Питером.

Пэн приходил, делал с игрушкой, что ему хотелось, и оставлял ее до следующих игр. И так день за днем, день за днем. Без конца.

— Ты никогда не вернешься, Питер...

В самые первые дни он упрямо мотал головой и не хотел этому верить. Теперь он не просто верил — знал, что не вернется. Неверлэнд поймал его. Пэн поймал его и никогда уже не отпустит.

У короля Питера Великолепного были девушки. Принцессы из соседних земель, с которыми он знакомился на званых ужинах и которых украдкой целовал в коридорах Кэр-Параваля. Дальше поцелуев, конечно, не заходило, но Питеру всегда было интересно — а как это? А что он почувствует, если коснется девушки немного иначе? Если так «иначе» коснутся его самого? Пэн показал ему, как это бывает.

Ни следа нежности, мягкости, теплоты, которые Питер помнил, и уж тем более ни следа любви. Не то чтобы сам Питер любил тех девушек, но они ему хотя бы нравились. И это он был главным, он властно обнимал девушку, прижимал к себе, а девушка подавалась навстречу, была мягкой и покорной в его руках.

Пэн не спрашивал, нравится ли Питеру. Пэн если и был мягок и нежен, то притворно, жутко. Пэн приходил к Питеру не для того, чтобы доставить удовольствие, он хотел только мучить и наслаждаться мучениями. Он приходил и делал с Питером что угодно, делал жестко и жадно, целовал, кусал и царапал, оставляя свои горящие следы — клейма-печати. Словно помечал свою собственность.

— Мой король, — шептал хозяин Неверлэнда на ухо Питеру. И целовал его. Но вряд ли это можно было назвать поцелуем. Пэн терзал губы Питера, больно кусал, слизывал кровь кончиком языка и довольно ухмылялся. Ему нравилось, когда Питер тихо шипел или стонал от боли. Пэн любил чужую боль, кажется, больше всего на свете.

— Ты мне нравишься, Питер, — шептал хозяин Неверлэнда Питеру на ухо. — И я тебя не отпущу. Никогда.

Ему не нужно было напоминать об этом. Питер и так потерял всякую надежду вернуться домой.

***

Словно выныривая из глубокого и тяжелого сна, Питер дернулся и хотел встать, но ноги тут же подломились — они его не держали.

— Эй, братец, да что с тобой такое? Обопрись на меня. Не делай резких движений. Ты что, упал с коня и ударился головой?

Это был Эдмунд. Его невыносимый младший братишка. Он обнимал Питера за плечи, не давая рухнуть на землю. Сьюзен и Люси, встревоженные, с ужасом на лицах стояли тут же и смотрели на Питера, как на какое-то привидение. А вокруг шумел зелеными кронами лес. Нарнийский лес. Точно нарнийский, никаких сомнений в этом не было, за дни — недели, годы? — в Неверлэнде Питер физически чувствовал свинцовую тяжесть острова, душный воздух, мрачные тени в углах, глаза Пэна, следящие за всем, от которых не спрячешься, не скроешься. Пэн...

Холодной дрожью это имя пробрало Питера. И он, повинуясь под кожу въевшейся привычке, оглянулся, ожидая, что мальчик с глазами дьявола вот-вот выступит из-за ближайшего куста.

Но Пэна не было здесь. Его и не могло быть в Нарнии. Только Эдмунд, Сьюзен и Люси — самые близкие на свете люди, которых Питер не ждал больше увидеть, в реальности которых Питер вообще начал сомневаться. Существовали ли они? Существовала ли Нарния? И что происходит сейчас — сон во сне? Зыбкое видение? Еще одно жестокое наваждение Пэна?

— Что с тобой, Питер? — повторил Эдмунд, трогая рукой его горячий лоб. — Может, у тебя лихорадка? Ты такой бледный... словно призрака увидел.

— Как... — хрипло выдавил Питер и тут же закашлялся, не сразу найдя в себе силы продолжить. — Как долго меня не было?

— Почти весь день, — ответила испуганная Люси. — Мы подумали, ты просто уехал далеко, и лишь на закате отправились тебя искать. Что случилось, Питер? Ты заблудился? Упал с лошади? Тебе больно?

— Нет, — слабым шепотом отозвался Питер. — Мне не больно. Мне уже совсем не больно.

Его тело не болело, но холодная боль пробиралась в сердце — и никакие мази, никакие настойки, даже целебное зелье Люси, подарок Аслана, не могли бы ничего сделать с ней. Питер тихо радовался возвращению домой — но совершенно не помнил, как и почему покинул Неверлэнд. Пэн не отпустил бы его так просто. Пэн не расстался бы со своей игрушкой. Только если...

Только если игрушка ему надоела.

***
Чем старше становился король Питер Великолепный — красивее, стройнее, мужественнее, — тем больше всех нарнийцев, и особенно его родных, удивляло, почему он не женится. Не только не женится, но даже близко не подпускает к себе девушку. Девушек было много. Они улыбались Питеру, подносили ему кубок вина за ужином, смотрели на него влюбленными глазами, но ко всем без исключения он был холоден и равнодушен.

— Чем тебя не устроила принцесса Роза? — спрашивала Сьюзен. — Она красивая, добрая, даже умная, и ты, помнится, в первый ее приезд выказывал ей особое расположение, а, Питер?

Питер молчал и уходил от любых разговоров о своей личной жизни. Он не отвечал ни на какие вопросы и так же не мог смотреть на девушек. Он вообще не мог смотреть на них. Красивые, добрые, умные — с любой из них у Питера могла бы сложиться хорошая жизнь, любая из них могла бы подарить ему счастье. Да только вот, глядя на девушек, Питер видел не их, а Пэна, слышал не их веселые, музыкальные голоса, а его хриплый и обволакивающий голос.

Я тебя не отпущу. Никогда. Слышишь? Ты навсегда останешься со мной.

Питер так и не вспомнил, как вернулся в Нарнию. Так и не понял, почему Пэн после стольких дней (недель, месяцев, лет, целой вечности?) вышвырнул его обратно в родной мир. Но только в одном он был уверен точно. Даже не в Неверлэнде, даже без Пэна — Питер остался личной игрушкой Пэна. Он так и не сбежал от него. Он всегда будет слышать недетский голос странного мальчика, видеть его сощуренные, как у кошки перед прыжком, глаза, и чувствовать его жадные прикосновения на своем теле.

Избавится ли он от Питера Пэна хоть когда-нибудь?

2.

— Не шевелись.

Голос был резок и по-мальчишески звонок. Таким тоном не обращались к королевам, так юные королевы, едва познавшие вкус истинной власти, обращались к слугам.

Поначалу Сьюзен решила, что шаги ей послышались. С самой первой охоты, на которую их с Люси взяли братья, ей пришлось привыкать к тому, что лес был живым. Живым, движущимся, меняющимся. Шумным. То, что она приняла за шаги, могло в действительности оказаться шорохом белки в листве или пробежавшей лисицы, а потому разумнее всего было не придавать тому значение.

Лишь когда раздался голос, Сьюзен поняла, что ошиблась. Помимо того, что он раздался внезапно, преследователь еще и спугнул оленя, которого короли и королевы выслеживали все утро. Если бестактность Сьюзен еще могла простить (после жизни-то с двумя братьями!), то испорченную охоту — никогда. И однозначно не собиралась это терпеть. Кем бы ни был нахал, у королевы Нарнии был лук, и метко стрелять она научилась еще много лет тому назад.

Позади снова послышался шорох: к Сьюзен подбирались со спины, опасливо, подобно пугливому хищному зверю.

Сьюзен сжала пальцы на опущенном вниз луке.

Раз...

Два...


...три дня назад.

Именно три дня назад Питер впервые заговорил о ее замужестве. Он появился в покоях королевы рано утром и начал издалека, чтобы сестра ни о чем не догадалась, с красивых нарядов, постепенно подводя к значению семьи в жизни каждого человека. Он расхаживал взад и вперед, старательно делая вид, что абсолютно спокоен, а на самом деле лишь пытался успокоиться. Да унять нервную дрожь в костяшках. Привыкшая вставать рано, Сьюзен наблюдала за ним в отражении зеркала, молча примеряя различные ожерелья в поисках того, которое подойдет к платью.

Красивые наряды интересовали ее не более, чем любую другую молодую девушку ее возраста.

Истинную ценность семьи она познала гораздо раньше братьев и сестры, заменив им мать в этом чужом поначалу и таком родном после мире.

И настоящую тему беседы разгадала быстро.

— Питер, нет, — мягко, но непреклонно прервала брата Сьюзен.

— Но почему? — опешил тот. — Ты умна, привлекательна, у тебя столько поклонников! Все они более чем достойные молодые люди, кроме того, знатного происхождения. Ты могла бы обрести счастье с одним из них.

— Нет, — повторила Сьюзен. — Я не выйду замуж в надежде на то, что брак окажется не столь ужасен, ради государства. Я люблю Нарнию. Но должна любить и своего будущего супруга тоже.

— И ты полюбишь, обещаю! Например, принц по имени...

— Нет.

— И тот играющий на флейте?

— Нет.

— И даже тот, что вечно привозит тебе букеты пионов?

— Нет.

Питер остановился поодаль от сестры, впервые за утро взглянув на нее. Сьюзен мельком отметила это и отвела взгляд. Она наконец выбрала ожерелье — серебряное, в форме витиевато переплетенных между собой листьев. Когда Сьюзен надевала его в прошлый раз, принцы, что приезжали в Кэр-Параваль просить ее руки, наперебой принялись рассказывать, как изумруды на ожерелье подчеркивают зеленые глаза королевы. Наверное, она даже была бы польщена, не будь ее глаза голубыми.

И пускай Питер удалился из покоев Сьюзен разочарованным, она знала — брат был достаточно уперт, чтобы продолжать свои попытки найти ей мужа.


— ...три, — едва слышно произнесла Сьюзен и обернулась.

Во дворце ее обучали не люди. В том были свои недостатки: как бы ни старался, человек не будет столь же зорок, что и орел, столь быстр, что гепард или кентавр, столь ловок, что фавн. Достоинство заключалось в том, что он никогда не переставал стремиться к этому идеалу.

И в сравнении с другими людьми Сьюзен действительно была более зоркой, более быстрой, более ловкой. Преследователь этого явно не ожидал.

Первым, что отметила в ней Сьюзен, были волосы.

— Ты девушка! — пораженно ахнула Сьюзен.

— Надо же, какая проницательность, — съязвила незнакомка, в свою очередь с любопытством оглядывая королеву.

В пробивающихся сквозь листву солнечных лучах волосы незнакомой девушки полыхали подобно настоящему пламени — густые, кудрявые, длинные, настойчиво лезущие в глаза. Девушка держала перед собой лук, и Сьюзен невольно подумала, что сделан он был превосходно — отличался в деталях от нарнийских, но ничуть им не уступал.

— Что ты здесь делаешь? — отогнав от себя эти мысли, спросила она.

— У меня тот же вопрос к тебе. Потому я тебя и преследую.

Она была или слишком наглой, или чрезвычайно глупой, но Сьюзен отчего-то поняла, что больше всего на свете хотела бы опустить лук.

— Я охочусь здесь... в свите короля, — замявшись, ответила Сьюзен. — Короля Питера.

— Я тоже... в свите короля. Короля Фергюссона.

Луки они опустили одновременно.

Молчание длилось долго. Сьюзен показалось, будто целую вечность она простояла, не решаясь заговорить вновь, с интересом рассматривая немного по-мальчишески сложенную, не очень складную, но определенно красивую в будущем девушку.

Она первой подала голос:

— По всей видимости, я случайно пересекла границу.

— Или я, — поспешно добавила Сьюзен, радуясь, что напряженное, начавшее тяготить ее молчание завершилось.

— Меня зовут Мерид... Мэри! — преследовательница широко улыбнулась и вовсе убрала лук, чтобы протянуть Сьюзен руку.

— А меня — Сью... Сюзи. Приятно познакомиться.

— Прости, что напугала, в последний раз меня брали на охоту, когда я была еще совсем маленькой девочкой, а теперь я боюсь что-то испортить или сделать не так, впрочем, я уже спугнула оленя, которого ты преследовала, — мгновенно позабыв недавние обиды, защебетала Мэри. Говорила она так беззаботно-весело, что Сьюзен поневоле заулыбалась тоже, напрочь позабыв и об олене, и о самой охоте.

В чаще послышался голос Питера.

— Давай встретимся на этом же месте завтра? — предложила Сьюзен, сама не зная, для чего.

А Мэри согласилась, сама не зная, зачем, но уверены они обе были в одном: им нужна эта встреча. Всего одна встреча... или две... или три...


...три дня спустя Питер предложил устроить прием. И пускай он утверждал, что прием необходим для того, чтобы закрыть охотничий сезон, Сьюзен знала, что является истинной причиной. Она и все знатные кавалеры, сватавшиеся к ней. Тем не менее, она не стала возражать и даже вызвалась помочь с подготовкой, не смирившись, но зная, что после приема брат более-менее успокоится. И смирится сам. Сьюзен не хотела замуж.

Сьюзен хотела взять свой лук и колчан со стрелами и отправиться в лес.

С Мэри они виделись несколько раз. Сьюзен не представляла, как найдет дорогу к месту их знакомства, и все же отыскала удивительно быстро, будто туда привело ее некое шестое чувство. Будто шелестящие листвой на ветру деревья нашептывали ей верную дорогу.

В тот раз Мэри опоздала: прибежала, запыхавшись, тяжело дыша и откидывая с лица взъерошенные рыжие волосы. Сьюзен ловила себя на мысли, что хотела бы откинуть их сама.

Мэри назвалась дочерью королевского лесничего; Сьюзен не придумала ничего лучше, чем положение дочери управляющего конюшней. Они пожали друг другу руки, и кожа Мэри, пусть и испещренная царапинами, была столь же нежна, сколь кожа королевы Нарнии.

Они всегда назначали друг другу разное время, встречаясь то на рассвете, когда подол платья мгновенно становился влажным от росы, то на закате, когда появлялись первые звезды — Сьюзен показывала их новой подруге, по памяти перечисляя созвездия. Тогда Мэри клала голову ей на плечо, и ее теплое дыхание согревало шею. И Сьюзен думала, что из всех подруг (немногочисленных, впрочем, ведь обычно их заменяла Люси), что были у нее в Нарнии, самой чудесной была дочь лесничего.

Сьюзен показывала Мэри ночное небо, а Мэри знакомила ее с самыми поразительными тропами и уголками леса, самыми неизведанными и прекрасными. Памятуя об ее отце, Сьюзен уговаривала себя, что удивляться здесь нечему, и все равно удивлялась каждый раз все больше и больше. Не похожая ни на кого из королевской свиты, Мэри была естественна и прямодушна, и эта естественность подкупала. Она рассказывала об отце, о строгом нраве матери (которую, разумеется, любила и подчеркивала эту любовь всякий раз, упоминая ее; но между ними точно существовала какая-то преграда, которую сломать могли только время и опыт). О том, что ее должны выдать замуж по расчету. Слушая об этом, Сьюзен брала ее ладонь в свои и понимающе сжимала.

А потом Сьюзен проболталась ей про бал. Вскользь, мельком, тотчас же забыв, но проболталась — и Мэри взяла на заметку, запомнила, прижимаясь ближе к своей подруге с густыми каштановыми волосами, мягкими на ощупь, которые так хорошо наматывать на ладонь.

А потом Сьюзен познакомилась с Меридой.

Короли и королевы Нарнии не нуждались в представлении: их знал каждый житель Нарнии от мала до велика, их помнили еще те, кто воевал с ними против Белой Колдуньи, о них уже слышали множество легенд маленькие дети. Кроме принцессы Мериды, что пробралась в замок без приглашения в надежде найти одну-единственную дочь управляющего конюшнями. Ту самую, которая снилась в последнее время по ночам, ту самую, которая подарила ей все звезды на небосклоне. Ту самую, которая была похожа на королеву Сьюзен Великодушную. Слишком похожа.

Когда королева заметила в толпе девушку, идущую к ней, ей не стоило труда узнать Мэри. Такие огненные волосы были только у одного человека в целом мире. Сейчас на них, растрепанных, как обычно, красовалась королевская диадема.

— Сюзи, дочь управляющего конюшней, — с едва заметной улыбкой прошептала Мерида, делая вид, что склоняется в реверансе перед королевой.

— Мэри, дочь лесничего, — откликнулась Сьюзен, поклонившись.

— Я прискакала сюда издалека, лишь бы увидеть вас, Ваше Величество.

— Знаю, знаю, знаю. — Впервые в жизни голос предал королеву и задрожал. — Мэри... как тебя зовут на самом деле?

— Мерида. Но вы можете продолжать называть Мэри, конечно же, если вам так удоб...

— Мерида, — прервала ее Сьюзен, глядя на принцессу с неведомой ранее нежностью. — Не хочешь потанцевать?

В ту ночь ни один из предполагаемых женихов не был удостоен танцем.


Мерида больше не надевала свою диадему, равно как и Сьюзен — свою. Обе продолжали являться на встречи в платьях, чересчур скромных для королевы и принцессы, но называли друг друга настоящими именами — так они чувствовали себя роднее. В дождь они скрывались под раскидистыми ветвями деревьев, и Сьюзен накрывала Мериду своим плащом. В ясную погоду — стелила его посреди цветочной поляны и с улыбкой тянула Мериду на себя, и та ложилась рядом с королевой, чувствуя, как растет где-то внизу живота чувство безопасности и защищенности. И нежности. И огромное чувство нежности.

— У тебя красивые глаза, — говорила Мерида, запрокидывая голову и провожая взглядом облака. И, чуть замявшись, добавляла: — Как небо.

И этого было достаточно.


3.

Мальчик был молод — пятнадцать-шестнадцать лет на вид. Нескладный, как жеребенок, долговязый, темноволосый. Румпельштильцхен знал таких — видел не раз. Таким был сам в свое время. Когда-то очень, очень давно, еще до того, как Мила... Впрочем, какая разница. Важнее всего было то, что в таком возрасте пробуждается магия. Румпельштильцхен почувствовал эту магию еще до того, как мальчишка пересек порог замка.

Мальчишка был силен — настолько же, насколько юн, безрассуден и уверен в себе.

Мальчишка назвался королем и взглянул на Румпельштильцхена не так, как смотрят обыкновенно короли — со страхом и презрительным высокомерием. В его глазах читались уважение и почтение. Что-то новое. Румпельштильцхену это нравилось.

— Я хочу научиться колдовству, — сказал он.

— Мне обещали, что Темный, живущий здесь, сумеет помочь, — сказал он.

И посмотрел по-королевски бесстрашно.

Румпельштильцхен не знал, откуда пришел мальчишка. Не в его привычках было навязываться с расспросами — Темный выше этого, Темный сам узнает все, что его интересует. Мальчик высыпал перед чародеем горсть монет с незнакомым гербом, но золото имело вес в любом виде, на них можно было безбедно жить еще много лет. Румпельштильцхен ответил снисходительным смешком:

— Мне не нужны деньги, дорогуша. Я пряду золото из обыкновенной соломы, а все необходимое получаю путем сделки, не покупки.

— Я заключу с вами сделку! — порывисто воскликнул мальчик. Румпельштильцхен внезапно подумал, что у него есть старший брат — так он жаждал доказать, что чего-то стоит. Что может взять на себя последствия любой сделки.

— Пока что мне ничего от тебя не нужно, дорогуша. Но потом... ты останешься у меня в долгу, пока я не решу, что пришло время платить.

И мальчик согласился и подписал контракт, и Румпельштильцхен отвел ему небольшую каморку в дальней части замка. Увидев, как невольно поморщился мальчик, он усмехнулся:

— В твоем распоряжении будут все комнаты — моя библиотека, мои лаборатории... какая разница, где ты будешь спать?

Румпельштильцхен не знал, зачем пришел мальчишка. Его имя — Эдмунд, — его королевский титул, сила, заключенная в нем, — вот и все, что Румпельштильцхен знал о своем новоявленном ученике. И холод. Еще был холод, пронизывающий до костей, будто зима наступила раньше срока. Магия Эдмунда не была ледяной и только-только разгоралась в нем: обладая огромным потенциалом, он еще не успел научиться подчинять ее себе. Но странный ореол холода всегда окутывал мальчика, плотно, точно вторая кожа.

В последний раз нечто подобное Румпельштильцхену встречалось давно. Слишком давно.

Кажется, ее звали Джадис.


Эдмунд не помнил, когда это началось. Впрочем, он не был уверен и в том, что магия не появилась у него с рождения, — слишком естественным стало ощущать ту силу, что, казалось, разливалась теплой волной по всему его телу, не имея ни конца, ни начала, просто временами нарастая настолько, что тяжело было ее сдерживать. Порой — совсем невозможно.

Эдмунд не понимал этого. Только знал, что, если постараться направить эту волну и все свои мысли на определенный предмет, он может воспарить над полом в королевских покоях Кэр-Параваля. Или разлететься вдребезги, как это случилось с фарфоровым сервизом ручной работы, которым так гордилась Сьюзен. Пришлось спешно убирать с пола мелкие осколки, которые, как ни странно, не ранили и не царапали острыми краями. Знал, что порой ветер слушался его приказов, вопреки предсказаниям ученых меняя направление, что некоторые лошади в королевской конюшне стали сторониться его, испуганно уходя в дальний угол денника и не показываясь, пока Эдмунд не уходил в сопровождении своего верного Филиппа.

Эдмунд боялся этого. Из всех королей и королев ему единственному продолжали сниться кошмары. Ужасы войны. Каменные статуи. Ледяная темница. Лицо Джадис. Она обернула могущественную магию против Нарнии и нарнийцев, чтобы захватить власть, но что, если это именно магия превратила Джадис в злую колдунью?

Обладая магией, которую не умел укротить, Эдмунд больше всего боялся самого себя.

Глубоко внутри короля Эдмунда Справедливого еще жив был маленький мальчик, который утирал замерзшие слезы с щек в тюрьме Белой Колдуньи.


Он уехал, предупредив лишь брата и сестер: Питер и Сьюзен удивились внезапному решению отдалиться от двора, Люси — повисла на шее, едва не задушив в объятиях, и потребовала, чтобы Эдмунд возвращался целым и невредимым, иначе ей придется позвать Аслана, чтобы тот лично вернул брата. Эдмунд рассмеялся, но смех вышел печальным. Он покинул Кэр-Параваль на рассвете, намереваясь разыскать кого-то, кто смог бы ему помочь. И ему было все равно, в какие далекие земли заведет его тропа.

В Зачарованном Лесу о Темном колдуне говорили с опаской, оглядываясь через плечо и понижая голос, будто он постоянно присутствовал рядом и мог слышать все, что о нем рассказывали. Будто мог становиться невидимым, будто знал все и про всех. Кого-то он спас, заключив удачную сделку, кого-то — свел в могилу, но все сходились в одном — дело с ним иметь не стоит, если только оно не касается жизни и смерти (а некоторые особенно осторожные добавляли, что и в этом случае тоже следует воздержаться). Эдмунд знал, что все намного серьезнее.

В деревнях ему поведали, как вызвать Темного для заключения сделки, но Эдмунду нужно было не это. На сей раз Эдмунд шел в замок колдуна не как мальчик с подношением, надеющийся на милость, он шел как равный, и остро заточенный клинок, с которым он обращался так же умело, как Питер, служил ему главным помощником и главной защитой.

И колдун согласился, хотя Эдмунд ждал, что придется пойти на уговоры, и составил договор, который Эдмунд прочитал бегло и подписал, недолго раздумывая.

Замок Румпельштильцхена оказался едва ли не больше Кэр-Параваля, на вопросы же, зачем одному человеку столько места, колдун отвечал уклончиво да с присущей ему язвительностью. Решившись исследовать покои самостоятельно, Эдмунд наткнулся лишь на множество комнат, приведенных в полное запустение, с паутиной, погрызенной мышами мебелью, зашторенными наглухо окнами. Там не жили уже давным-давно — или вовсе не должны были жить. Больше Эдмунд не возвращался в ту часть замка.

Румпельштильцхен не советовал ему книг, но и не запрещал читать любые, какие только встречались Эдмунду в библиотеке, — по его мнению, теории мог научиться каждый, а овладеть практической магией — нет. Всегда язвительный и молчаливый, во время занятий колдун становился воодушевленным и эмоциональным. Чем больше он скупился на похвалы, тем сильнее Эдмунд ими дорожил, тем более что со временем Румпельштильцхен все реже указывал на его ошибки и чаще одобрительно кивал, когда мальчик делал что-то правильно.

Бытовая магия давалась Эдмунду легче, чем зелья и эликсиры, которые, как он полагал, мог приготовить каждый.

— Приготовить-то каждый приготовит, но лишь созданные искусным колдуном зелья возымеют наибольший эффект, дорогуша, — поучал Румпельштильцхен. И отправлял ученика на рассвете собирать редкие травы для эликсиров, будь за окном солнце или дождь или снег.

Когда Эдмунд срезал перочинным ножом нужные лепестки и бутоны, он почти не думал о брате и сестрах.

Когда по воле Эдмунда вся комната покрывалась льдом, он вовсе забывал о них.

Когда вторая осень в замке сменилась зимой, а вторая зима — весной, одежда, в которой Эдмунд прибыл в замок Темного, полностью истрепалась, и тот отдал ученику черный колдовской костюм. Наблюдая, как сгорают в камине старые брюки и камзол, Эдмунд пытался вспомнить, откуда они у него, но так и не сумел воскресить в памяти ничего, кроме условных образов — фавны, фонарь, оскалившийся лев, белый цвет. И воспоминания о холоде. Холод всегда был с ним. Он решил, что так действуют чары замка, ведь не зря столько лет в его стенах творится волшебство, и пообещал себе вспомнить на следующее утро.

Следующим утром, застегивая все заклепки на черном дублете, Эдмунд решил, что это и не так важно.

Тогда Румпельштильцхен начал брать его с собой на заключение сделок.

Всем нужна была помощь Темного. Разорившемуся крестьянину, чтобы вовремя выплатить деньги землевладельцу. Юной принцессе, которая хотела сохранить свою красоту навеки вечные. Бездарному магу-шарлатану, жаждущему признания. Королевскому пекарю, замыслившему отравить гостей на балу. Эдмунд не принимал участия в сделках — лишь наблюдал со стороны, как Румпельштильцхен мысленно прощупывает каждого, безошибочно определяя его слабое место и ударяя именно туда. Темный всегда выходил победителем из любой сделки, даже, казалось бы, равноценной, и потому был самым могущественным колдуном во многих королевствах. Главным его оружием был ум, а не магия.

Когда-то не магией — сладкими речами и рассуждениями — Эдмунда заманили в ледяную темницу. И, возможно, на самом деле он до сих пор ее не покинул. Эдмунд не был уверен, что это произошло с ним не в какой-то другой, прошлой жизни.


Принцесса спала вечным сном.

— Она когда-нибудь проснется? — безразлично спросил Эдмунд, отдергивая в сторону балдахин, который укрывал ее от посторонних взоров.

— Если найдется идиот, который проникнется чистой искренней любовью к спящей красивой куколке, — пожал плечами Темный. — При жизни таких не нашлось. Вряд ли найдутся и... теперь. Она сама хотела сохранить свою красоту. Я всего лишь выполнил свою часть сделки.

Эдмунд ничего не ответил, лишь провел, едва касаясь, пальцами по ее губам.

Ее волосы были белыми, как снег, ее кожа была холодной, как лед. Она еще дышала — спокойно и размеренно, но ей было суждено спать во веки веков. Она была прекрасна, но Эдмунд помнил лицо, которое было еще прекраснее.

— А теперь последний урок, — прошелестел Темный, внезапно оказываясь позади Эдмунда. — Вырви ей сердце. Давай же, смелее.

Ученик не обернулся, но замер в нерешительности. Ему смутно казалось, что, если вырвать у принцессы сердце, он пересечет некий рубеж и никогда не сможет вернуться обратно.

— Смелее, — уже жестче повторил Темный.

Эдмунд обещал себе не сомневаться.

Сердце поддалось не сразу, точно и оно хотело защитить ученика от чего-то непоправимого, но стоило сжать пальцы крепче — и оно повиновалось, и засияло алеющим светом в ладони Эдмунда. Все это заняло не больше минуты, и Эдмунд сам удивился, отчего сомневался. Еще быстрее свет погас, когда он раздавил сердце.

Холода не было.

Ничего больше не было.

4.

Сьюзен уже несколько лет мечтала выйти замуж. И не просто, а по любви. Она кружила вальсы на балах с заезжими принцами, вела непринужденные разговоры. Сьюзен была старше и красивее. Принцы смотрели только на нее.

Впрочем, Люси всякие там мальчишки не интересовали. Они только мешали — гулять, играть и бегать там, где ей хочется, надевать такую одежду, как ей хочется. Люси была королевой, как и Сьюзен, но старшая сестра, а так же оба брата, завели привычку указывать ей. «Нет, Люси, на бал нельзя являться в таком виде!». «Нет, Люси, мы не возьмем тебя с собой, ты же девочка». «Люси, завтра бал, наденешь то красивое розовее платье?».

Ей вообще не нравился розовый цвет. И платья не всегда нравились. Они мешали, в них было тесно и неудобно.

Балы и приемы, кажется, занимали все время королев. Охота и сражения — все время королей. Но охотиться и сражаться в тысячу раз интереснее! А братья почти никогда не брали Люси с собой. То она «девочка», то «еще маленькая», а то и вовсе «не твое это дело, Люси».

Люси полагала — ей решать, что ее дело, а что не ее. И, улучив минутку, отправлялась в маленькие путешествия сама.

Конечно, мистер Тумнус помогал. Пожалуй, только он один и понимал, чего ей хочется на самом деле. Не танцевать и улыбаться «женихам», а бродить по лесам, отыскивать тайные тропки, заглядывать в пещеры, кружиться босиком на лесной поляне, собирать цветы на холмах, лететь на быстрой лошади. Мистер Тумнус понимал и помогал. Говорил Сьюзен, что Люси «вышла, но вот-вот вернется» или что она «заглянула к нему на чашечку травяного чая». Люси весело целовала мистера Тумнуса в щеку и убегала. Больше всего маленькая королева Нарнии любила приключения и сказки, а лучше, если все сразу.

Не только леса и холмы привлекали ее. Не только в них спрятаны были волшебные тайны. Кэр-Параваль казался Сьюзен, Питеру и Эдмунду обычным замком — таким же, как любой другой, они думали, что, раз живут в нем так долго, значит, уже знают его как свои пять пальцев. Но Люси-то знала — в Кэр-Паравале много таких комнат, коридоров и лестниц, которые не сразу обнаружишь, таких тайных проходов, которые не сразу найдешь. Ей нравилось, наверное, даже больше, чем бродить по лесам и холмам, — гулять по замку. Сдвигать в сторону картины, раздвигать шторы, шевелить камни в стенах и смотреть — а что из этого получится? Получалось невероятное.


За несколько лет Люси нашла там десятки странных комнат, десятки тайников за картинами, двери, которые открывались, только если постучать в них определенным образом, вещи, неизвестно кому принадлежавшие, и многое, многое другое. Кэр-Параваль был полон сокровищ и тайн. И любой, кто проявил бы каплю любопытства, нашел бы их. Но проявляла одна лишь Люси. Сьюзен хотела любви, а Питер и Эдмунд — мальчишки, что с них взять.

Все они привыкли к замку, считая его чем-то обычным и точно не волшебным. Люси знала — в Кэр-Паравале живет волшебство. Любая старинная вещь в нем, а их было много, таких вещей, могла оказаться носителем чуда.


Люси увидела эту дверь только сейчас. Не похожую на прочие двери в замке — с витиеватыми узорами, потертыми досками, резной блестящей ручкой. Люси полагалось быть со Сьюзен, примерять платья к вечернему балу, но пускай сначала ее найдут и заставят! А пока не нашли — Люси разглядывала дверь и гадала, что может быть за ней; кажется, раньше ее здесь вообще не было. Сколько раз они все проходили по этому коридору и никогда не замечали.

А впрочем, Кэр-Параваль не переставал удивлять. Каждый день обнаруживал в себе новую тайну. Может, он и приберег странную дверь, чтобы именно сегодня Люси ее нашла и заглянула внутрь — наверняка там что-нибудь интересное, и в любом случае куда интересней, чем бал, наряды и принцы.

Недолго думая, Люси толкнула тяжелые створки и вошла.

Странным воздухом повеяло на нее. Как будто... незнакомым. И комната была явно больше, чем полагалось быть комнате. Стены и пол совсем исчезли за полками, коробками и сундуками, а солнечный свет озарял помещение куда лучше, чем могли бы свечи и факелы. Странно, с этой стороны замка окон не должно быть. Но Люси забыла о странностях, присмотревшись. Она видела в Кэр-Паравеле много чудных вещиц, но столько в одном месте — еще ни разу.

Их были десятки, сотни, они занимали каждый дюйм и громоздились друг на друга. Большие, маленькие, новые, старые, чистые и покрытые слоем пыли. Чего только здесь не было! Люси разглядела изящный подсвечник с резными узорами; книгу с пожелтевшими страницами и золотым тиснением на обложке; стеклянный шар на бархатной подушке; баночки с серебристым песком; чернила и тонкое перо на подставке; и много разных других вещей, порой совершенно непонятных и странных.

Здесь можно бродить без конца и выдумывать красивые истории о каждой вещи. Люси любила сказки не только слушать, но и сочинять сама.

Как завороженная, она оглядывалась по сторонам, уже хотела взять в руки вазу из цветного стекла — и вдруг услышала странный звук. Голос. Несколько голосов из-за стены, но не той, где была дверь. Они звучали совсем рядом, мужской и женский. Незнакомые. А Люси знала всех обитателей своего замка. Может, Сьюзен пригласила гостей, и они оказались... но как они могли оказаться там, где вовсе не должно быть других комнат?!

Происходило нечто странное и не вполне объяснимое, но Люси не испугалась. Наоборот, ей стало еще более любопытно.

Впрочем, она дождалась, пока голоса стихнут, и пошла между рядами странных вещиц туда, откуда их слышала. Там была комната, хотя по законам логики быть ее там просто не могло. Комната, заставленная полками и шкафами ничуть не меньше первой, да еще с прилавком. С дверью и с большими окнами на улицу.

А за окнами была не Нарния.

Люси толкнула дверь — над ней тихо звякнул колокольчик — и ступила за порог раньше, чем успела задать себе вопрос: а что это, если не Нарния?

Резкий шум ударил ей в уши, какой-то большой силуэт мелькнул мимо, а ее саму схватили за руку и потащили прочь. Люси не успела понять, что происходит. Она даже зажмурила глаза. Не потому, что испугалась, а просто от неожиданности.

Открыв их снова, Люси увидела странную повозку, скрывшуюся за поворотом; она показалась смутно знакомой, хотя в Нарнии таких точно не было. И дорога под ногами была странная — слишком твердая, и здания вокруг были странные — из непонятного материала, и вообще все было... странное. Непонятное. Незнакомое. Это не могла быть какая-то провинция Нарнии, это вообще не могла быть Нарния.

И тот, кто держал сейчас Люси за руку, не мог быть нарнийцем.

Это был человек, как она сама.

Мальчик, если точнее. С нее ростом, с темными волосами и серыми глазами, в очень странной одежде. Мальчик, судя по сему, спас ее из-под колес повозки — он все еще держал Люси за руку, но, заметив это, тут же отпустил и даже сделал шаг назад.

Несколько мгновений они разглядывали друг друга. Незнакомец был удивлен так же, как Люси, и тоже не понимал, откуда она здесь взялась. А Люси не испугалась его, хотя могла бы, нет, она не чувствовала ни капли страха. Ей было любопытно. Куда она попала? Может ли быть, что за дверью одной из комнат нарнийского замка скрывался другой мир?

Как давным-давно, хотя прошло лишь четыре года, в платяном шкафу дома в Лондоне скрывалась Нарния.

— Ты в порядке? — нарушил неловкое молчание незнакомец.

— А что сейчас произошло?

— Тебя чуть не сбила машина.

— Машина?

— Ну да. Машина.

Мальчик смотрел на Люси с удивлением, как будто слово «машина» не может быть кому-то не известно. Наверное, он имел в виду ту странную повозку (странную и странно знакомую), что едва не сбила Люси с ног. И он спас ее; кто знает, что было бы, если бы он не успел вовремя.

— Спасибо! — горячо поблагодарила она его. — А как тебя зовут?

— Генри, а тебя?

— Люси.

Они немного помолчали, уже не глядя друг на друга. Люси ощутила непривычное смущение, хотя Генри был почти таким же, как ее брат Эдмунд, и вообще она, королева, знала очень много разных людей — и не-людей тоже. У нее не было причин смущаться. Кроме разве что одной — здесь было не ее королевство, а странный, незнакомый мир.

Все в нем казалось странным и непонятным. Не Нарния. Не Лондон, которого Люси уже почти не помнила. Дома, дороги, деревья. Табличка со словами «Мистер Голд» над дверью, из которой Люси вышла минуту назад. Люси оглядывалась по сторонам, гадая, что же это за мир и что за существа в нем живут. Или в нем только люди, такие, как она и Генри? На что он похож — на Лондон или на Нарнию? А может, это и есть Лондон, но много-много лет спустя?

Не так уж часто Люси доводилось общаться с людьми. Только с родными да с заезжими принцами, а те, надо сказать, было очень скучны. Говорили только о своих землях и богатствах, да еще о сражениях. Интересно, а Генри такой же?

— Ты не знаешь, что такое машина, — наконец нарушил тишину он. — И я не видел тебя раньше в Сторибруке.

— Сторибруке?

— Да. Это мой город. Откуда же ты взялась?

Люси не знала, как ему ответить. Наверное, если она скажет, что пришла из другого мира, — он не поверит ей и посмеется, а еще наверняка уйдет и не захочет больше говорить со странной девочкой. А Люси очень хотелось, чтобы их разговор не прерывался. Она заглянула в лицо Генри и почему-то испытала непреодолимое желание рассказать ему правду. У него были добрые глаза и светлая улыбка, странным образом казалось, что Генри не посмеется, а все поймет.

— Я не совсем отсюда. Я... из другого мира.

Генри посмотрел на нее не с удивлением даже, а с искренним восхищением и восторгом.

— Здорово! — выдохнул он.

@темы: творчество, нарния, фанфики, фандомные баталии

---

тексты c ФБ #3 - Нарния

Нарния стала моей второй командой. Нельзя просто взять и не пойти за Нарнию на ФБ!
Перед началом фандомных баталий я пересмотрела "Принца Каспиана", и во мне возродилась мой неугасающая, на самом деле, любовь к Нарнии, к этому волшебному, прекрасному миру. Я писала о нём до ФБ очень немного: три зарисовки всего лишь, а писать хотелось... я решила, что команда меня вдохновит, и не ошиблась!
Это был джен, это был гет в трёх вариациях, это был слэш, это было ВСЁ в нашем соавторском с тираном фике Я ходила в Нарнию писать волшебное и сказочное - и сделала это более чем, на мой взгляд :3 А многие мои работы, честное слово, для меня же самой стали неожиданностью.
Команда Нарнии - прилив бесконечного вдохновения и света, люблю команду Нарнии

Название: No need to say goodbye
Автор: .rainbow.
Бета: commander romanoff
Размер: мини, 2834 слова
Пейринг/Персонажи: Питер, Сьюзен, Эдмунд, Люси
Категория: джен
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: по заявкам о жизни ребят после первого возвращения из Нарнии
Размещение: с моей шапкой

Кто хоть день правил Нарнией, тот навсегда — король или королева.
Мы вернулись из Нарнии несколько месяцев назад, а кажется — целую вечность. Время здесь идёт совсем не так — дни долгие, скучные, уже до смерти надоевшие. А там, в нашей прекрасной стране, они бежали, как лесные олени, не заметишь — за охотами, пирами, битвами, приключениями. Что может быть необычного в Лондоне? Ничего. Скука. Серый, блёклый цвет. Трудно вставать с постели, зная, что впереди нудный и скучный день, но ещё хуже — знать, что проживешь этот день, с утра до вечера задавая вопрос тому, кто тебя не услышит. Его здесь нет. Великого Льва с золотой гривой и мудрыми глазами. Он в Нарнии, а мы безнадежно застряли тут.
Но мы ведь нужны там, Аслан! Когда ты вернешь нас обратно? Ты должен...
Дни тянутся и тянутся, и нет им конца. И только месяцы спустя я понял — Аслан ничего не должен. И возвращать нас обратно в Нарнию он не станет. Наша Нарния, наша прекрасная страна живет где-то там, далеко-далеко, уже без нас. А наш дом — здесь. Может, права Сьюзен? И надо прислушаться к ней, к нашей сестренке, которая легче всех отпустила Нарнию, и сделать, как она — жить здесь. Не рваться на части, не быть одной ногой там, другой тут, не жить в одном мире, а мечтать о другом. Может, надо смириться, что Нарнии... Конечно, не так, как Сью, которая готова поверить, что Нарнии не существует вовсе. Она существует. Только не с нами. Не для нас.
Но всё же, Аслан, почему? Мы ведь нужны там! Мы нужны, и мы навсегда короли и королевы, как ты сам сказал, помнишь?
Именем ясного северного неба да славится король Питер — Великолепный.
Люси понимает, почему я дерусь с мальчишками из школы. Эдмунд и Сьюзен не понимают, но говорят все одно и то же. «Это ничего не изменит, Питер». Так они говорят, и я знаю, но не могу иначе, не могу — и всё. Безумный гнев плещется во мне, жгучая волна гнева, когда они, эти мелкие недоумки, тычут в меня пальцами, толкают, оскорбляют прямо в лицо. Я король, чёрт возьми! Король Питер Великолепный, как они смеют! Но мальчишки не знают, поэтому — смеют. И никто не знает. Может, мне самому надо скорее об этом забыть?
Я гляжу на Сьюзен и поражаюсь. Как же быстро наша сестра сбросила с себя всё нарнийское. Быстрее нас всех. Она ходит и улыбается, как... не хотелось бы, конечно, так говорить о сестре, но всё же — как дурочка-школьница, а вовсе не как королева. И движения у неё такие же, и жесты, и словечки — она ещё в первое время в Лондоне переняла это у сверстниц, у обычных людей. И по Сью не скажешь, что когда-то она вообще была в Нарнии вместе с нами. Только в ней Нарнии совсем не видно. А на каждом из нас я вижу неизгладимый след нашей волшебной страны. У Эдмунда — много таких следов, а Люси сама и есть Нарния.
Но, может, мне надо взять пример со Сью? В конце концов, она всегда была самой умной из нас. «Думай логически, Питер» — советовала она, улыбаясь своей новой улыбкой. Слегка насмешливой и нарочито взрослой. Это Сьюзен Пэвэнси. Не королева Сьюзен Великодушная.
Я кидаюсь на тех глупых мальчишек, как целую вечность назад кидался в битву с пособниками Белой Колдуньи. Я рычу сквозь сжатые зубы, рука моя тянется к мечу, я готов пронзить их сердца, перерезать глотки, расправиться с ними без жалости, но... Никакого «там» больше нет. Никакого другого мира. Есть только мир этот, а в этом мире у меня на поясе не висят ножны с королевским мечом, а мои враги — всего лишь дети, а не жестокие бандиты и пособники зла.
Больше всего, наверное, не хватает мне его. Меча. Его привычной и удобной тяжести в ножнах. Рука тянется к нему не только в драках, часто, почти всегда и всюду, а ноги несут в бой. Так и тянет сорваться с места и метнуться в полчище врагов или вскочить в седло верного скакуна и мчаться, мчаться в густую чащу, в погоню за белым оленем...
Там, в Нарнии, у меня не было недостатка ни во врагах, ни в охоте, ни в скачках, ни в дружеских сражениях. Когда я хотел охотиться — я прыгал на коня и охотился. Когда я хотел дать волю заскучавшему мечу — я затевал полусерьезный бой с Эдмундом. Эти желания перебрались в Лондон вместе со мной. И сидят во мне, жгут, как кипящее масло. Наружу их не выпустишь. Ни жестом, ни словом не покажешь, чего хочешь на самом деле. Ведь я не король здесь, даже не взрослый... Здесь я школьник Питер Пэвэнси, а «дети так себя не ведут». Об этом не устает напоминать моя умная сестренка Сьюзен.
За Нарнию! За Аслана!
Моя жизнь в Нарнии проходила в битвах. Всегда находился кто-нибудь, желавший нарушить мир нашего королевства — и мы мчались, я и ветер, я и меч, я и конь, навстречу новым и новым сражениям. И даже в тихие времена я не мог долго усидеть на месте, меня подкидывало и швыряло то в дружескую схватку, то на охоту, то на бесцельное брожение по лесам и горам. Теперь я снова в Лондоне — и чем же, о Аслан, я занимал свои дни, пока не угодил в Нарнию? Скучные, серые дни. Скучный, серый город. Бродишь по этому городу, и даже чудится, что Нарнии просто нет.
Не приснилась ли она мне?

«Тебе приснилось». Так я говорил Люси в давние, давние времена её первого путешествия сквозь шкаф. Люси отыскала за шубами нашу прекрасную страну, а мы не верили ей. Но, если Питер и Сьюзен не верили миролюбиво, то я смеялся над сестрой и твердил: «Тебе приснилось, глупышка». Теперь я готов поверить в это. Нарния — сон. Наш общий на всех сон. Как же не поверить, когда всё вокруг: и мир, и люди, и даже твоё собственное тело — убеждают тебя, что всё это сказки. Детские сказки и красивые сны. Пора просыпаться, Эдмунд Пэвэнси. Настоящий мир ждет.
Никому из нас (кроме Сьюзен) не хорошо в этом настоящем мире. Я не узнавал Люси в первые дни — она пряталась по углам и была сама на себя не похожа, глядела тоскливыми глазами и как будто хотела плакать, но не могла. Я читал в её глазах свои же чувства, понимал, что, как она, не могу здесь, не хочу быть здесь. Хотелось бы мне пойти по стопам Сьюзен — она легко отпустила Нарнию. Более чем легко. Как будто из Лондона не уходила — тут же обросла привычками и словечками, которые и положены этому возрасту, этому миру.
А я смотрю на неё и безуспешно гадаю, как удалось ей забыть, что нам всем давно не по тринадцать, двенадцать, десять и восемь лет, что мы давно уже не дети. Как удалось ей забыть и жить, словно вообще ничего не было? Не было нашей битвы с Белой Колдуньей. Не было лет, прожитых в Нарнии. Фавнов, древесных духов, замка Кэр-Параваль, Аслана... ничего.
Нам всем приходится жить так, будто ничего и не было. Жить как обычные дети. Но что такое — обычные дети? Как они себя ведут? Что делают, что любят, о чём говорят друг с другом? Я забыл за пятнадцать лет не здесь, и никак не получается вспомнить — старые привычки так и лезут наружу, старые слова и жесты, всё старое, нарнийское. Может, поэтому мальчишки из школы не хотят общаться со мной. Я тоже не хочу. Я бы с ними дрался, как Питер. Ничего другого не тянет делать с этими... детьми. Глупыми, скучными, бесконечно далёкими от нас.
Но теперь они — моя жизнь. А ещё мокрый серый Лондон, метро, толпа на улицах, дождь, школьные обеды и уйма всего такого же обычного и нормального. Добро пожаловать в твой мир, Эдмунд Пэвэнси.
Но только Сьюзен умеет считать этот мир своим. А мы живём в Нарнии. Мы редко говорим о ней — говорить слишком больно и тяжело, но я вижу, я читаю по лицам и взглядам. Люси светится Нарнией — верит, как всегда, сильнее нас всех. Питер ждёт возвращения и скорее не верит, а носит в себе отчаянную надежду, что мы вернёмся, ведь профессор обещал нам, и Аслан говорил, что мы будем править, пока не погаснут звёзды на небе. Сьюзен живёт нормальной жизнью и довольна этим. А я...
Я ищу её повсюду. Нашу Нарнию. Конечно, не в платяном шкафу — мы с Люси смотрели в него десятки раз и убедились, что Нарнии там уже нет. Трудно верить, что она вообще есть, когда весь мир и собственное тело — маленькое, худое, неуклюжее, ни следа королевской стати и силы — твердят тебе, что всё это сны и сказки. Правда, не приснилось ли?..
Мне нужна бесконечная, твердая, как камень, и яркая, как звезда, вера Люси — она просто знает, что Нарния есть, и больше ей ничего не надо. Я не умею так. Я ищу её повсюду, нашу Нарнию, хотя вижу себя глазами прохожих. Как, должно быть, глупо и странно смотрится мальчик, который щупает холодную статую льва в городском парке. Мальчик, который стоит и неотрывно глядит в небеса. Мальчик, который трогает деревья, прижимается к ним щекой и как будто слушает их. Мальчик, который, едва услышав музыку, останавливается в любом месте и даже дышать перестаёт. Да, глупо и странно, да, совершенно без толку, но иначе никак, иначе я совсем сойду с ума. Если не буду искать, ловить жалкие искры Нарнии в нашем — не нашем вовсе — мире.
Это небо не похоже на нарнийское. Эти деревья не живые, как в Нарнии. В этой музыке ничего нет от нарнийских песен. Но я ищу, потому что верить, как Люси, просто так и даже вопреки всему, я не умею, и мне нужно что-то, что скажет — да, Нарния есть; и мы вернёмся, вернёмся, вернёмся...
Именем великого западного леса король Эдмунд — Справедливый.
Со Сьюзен говорить о Нарнии нельзя, а с Питером и Люси — слишком больно, но я вижу в их глазах ту же самую тоску, которая рвет на части меня. Плещет внутри, как кипящее масло, и никуда не денешься от неё, не спрячешь, не сделаешь вид, что её вовсе нет. «Скучаешь?» — без слов, одними взрослыми и грустными глазами, спрашивает меня Люси.
Конечно, скучаю. Невыносимо скучаю.
Когда же мы вернёмся, Аслан? И вернёмся ли?..

«Скучаешь?» — без слов спрашивает меня Люси, а я, небрежно передернув плечами, всегда ухожу — мой ответ ясен так же без слов.
Давно мы вернулись из Нарнии, а Питер, Эдмунд и Люси не переставая думают о ней. Бредят сказочной страной, отказываясь замечать мир настоящий, реальный, мир вокруг нас. Мир, которому мы принадлежим. Мир, в котором мы обязаны жить. Не просто так нас вышвырнуло сюда: значит, так нужно, значит, время детских сказок и красивых снов подошло к концу, а наша задача — жить здесь, твердо стоять на ногах и мыслить логически. Глупо возвращать какой-то смутный, давний сон, пусть даже волшебный, пусть даже родной до боли... Сны всегда остаются снами, и всегда нужно просыпаться и жить.
Они не могут. Не просто не могут — не хотят. Особенно младшие — Эдмунд и Люси, но с ними хотя бы ясно, они же попали в Нарнию, когда им было так мало лет, сказка слишком сильно взбудоражила их ум. Но и Питер, взрослый, умный, старше меня... Питер тоже не отпускает свою сказку. И никак не научится жить в настоящем мире.
А чем он плох? За что они все так ругают Лондон? Пускай здесь нет говорящих животных и лесных чащ, фавнов и песен у костра, замков и скачек на лошади. Зато есть, к примеру, быстрые поезда в метро, горячая вода, удобная одежда, косметика и много чего ещё. Того, что они не в силах оценить. Того, что Питер, Эдмунд и Люси не хотят даже замечать — королевская кровь всё еще бурлит в них, они охотнее сражались бы на мечах, чем ездили на поездах. Но поезда — вот они, рядом, шумные и настоящие, их можно коснуться рукой. А Нарния... где-то далеко-далеко от нас. Значит, её как будто и вовсе нет. Зачем думать о том, что больше не вернется? Зачем изводить себя тоской по сказочному месту, которое исчезло навсегда?
Не так уж просто оказалось сбросить с себя прожитые годы, всё обретенное там, в Нарнии. Манеры, слова, тон голоса. Мои сверстницы не говорили так, как привыкла говорить я. Они не обсуждали охоту на медведя или прогулки в лесу. Их пустячные беседы утомляли меня, казались скучными и глупыми. Скучные, глупые — как и мальчики нашего возраста. Нашего... я была старше их всех. Знала больше, видела больше, умела больше. Только вот моё умение стрелять из лука никому здесь не было нужно. В сущности, эти глупые мальчики и девочки знали, видели и умели больше меня.
И я начала наблюдать за ними, учиться у них. Пока однажды не стала такой же, как они. И мне это нравится! Я не чувствую себя, как Питер, Эдмунд и Люси, оторванной от какого-то далекого-далекого дома. Мой дом — здесь.
Я хорошо провожу время — не сижу дома, погруженная в мрачные мысли, как Питер, не общаюсь с деревьями в парке, как Эдмунд. Я гуляю с подругами, изредка встречаюсь с симпатичными мальчиками, копаюсь в старых книгах из библиотеки, учусь, смеюсь, радуюсь жизни. Мне всё нравится. Мне хорошо и удобно здесь. Но...
Я выхожу в коридор и случайно сталкиваюсь с Люси. Она смотрит на меня светлыми глазами, видя насквозь, и спрашивает без слов: «Скучаешь?»
Именем лучезарного южного солнца королева Сьюзен — Великодушная.
Скучаю. Но лучше — не скучать. Лучше забыть, что Нарния была, лучше дразнить младших и Питера — сказки, сны... так самой легче верится, что мне хорошо и спокойно в этом мире, что я не чувствую порой на лице мягкие касания нездешнего ветра, не слышу нездешнюю музыку, не вижу себя в длинном платье и с луком в руках. Так легче. Так лучше. Несколько месяцев прошло, мы не вернёмся в Нарнию, как бы сильно ни верила Люси, как бы отчаянно ни надеялся Питер, как бы крепко ни желал Эдмунд. Мы останемся здесь навсегда. Теперь Англия — наш мир. Надо жить в нём и гнать от себя прочь смутные голоса, которые тихо приходят и нашёптывают на ухо: «Нарния, Нарния, Нарния...»
Ведь Нарнии нет. Нарния — сон. Пора проснуться, Сьюзен Пэвэнси.

Нарния, Нарния, Нарния... Голоса, как колокольчики, звенят у меня в голове без конца, и я знаю, это — древесные духи, фавны, звери, ветра, звёзды — всё, что есть Нарния, наша волшебная страна. И Аслан. Конечно, Аслан. Его голос я слышу лучше прочих — он не сливается в общий хор, он говорит со мной один в те самые моменты, когда, кажется, я начала терять веру. Он приходит и говорит. «Ты будешь верить, милая?». И я снова верю, я снова горю, я снова окутана теплым, ласковым светом нашей прекрасной страны. Ведь она всё ещё с нами, Питер. Она никуда от нас не уходила, Эдмунд. Она существует на самом деле, Сьюзен. Наша Нарния. Всегда.
За несколько месяцев мне удалось — и я сама не знаю, как, — стать снова маленькой девочкой. Хотя бы притвориться такой. Я уже не говорю, как королева, не хожу, как королева, не пою те песни, что пела в Нарнии, не смотрю на людей вокруг меня как на чужаков. Несколько месяцев — и Лондон всё-таки захватил нас, мы, сами того не желая, живём по его законам и привычкам, делаем всё то же, что и другие. Стараемся делать.
В школе мне скучно — я давно умею читать и писать, я умею куда больше, чем может предложить нам учительница, но мои умения сражаться, ездить верхом и править королевством не годятся здесь. Лондон... Дом? Нет. Просто временное пристанище. Место, где мы ненадолго, ждём. Ведь мы вернёмся. Скоро, совсем скоро мы вернёмся в Нарнию.
«Откуда ты знаешь?» — дрожащим голосом спрашивает Эдмунд. Но я не знаю. Я верю. А это почти то же самое, что знать.
Я вижу тоску по Нарнии в глазах всех. Ту же глубокую тоску, которая одолела меня в первые наши дни в Лондоне — я пряталась по углам, сворачивалась в клубок и не могла себя заставить жить здесь. Жить там, где нет Нарнии... зачем мне такая жизнь? Это было в самом начале, а теперь — я только вижу эту тоску, но задавленную, загнанную внутрь, в глазах всех остальных. И даже Сьюзен. Она думает, что, говоря с пренебрежением: «Сказки!» — и правда делает Нарнию сказкой, а заодно обманывает нас и себя. Но я вижу. Я знаю — Сьюзен скучает так же, как мы.
Мне хочется дать им, каждому из них, свою веру, всю, до последней капли, перелить в них, чтоб они верили, ЗНАЛИ — мы вернёмся. Мне хочется сказать Эдмунду — тебе не нужно слушать деревья и смотреть в небо, братик, Нарния не где-то там за облаками, не за тысячу миров от нас, она здесь, вокруг, везде, во всём! Просто надо видеть. Надо верить. Надо помнить... Аслана, Льва с теплой пушистой гривой, его мягкий голос и добрые глаза, танец лепестков в воздухе, зов рога, звон мечей, шелест деревьев, голоса наших друзей-животных, Кэр-Параваль, замок четырехтронный. Надо помнить всё это, а если помнишь — веришь, что мы вернёмся. Как же иначе? Мы не можем не вернуться.
Именем блистающего восточного моря да славится королева Люси — Отважная.
Я долго не могу уснуть ночами — нарнийские колыбельные звучат в голове и не дают покоя. Я рисую в школьных тетрадках нарнийские звёзды — вместо цифр и букв. Я щурюсь на прохладное солнце в мутном небе Лондона и улыбаюсь, ведь оно, хоть совсем другое, похоже на солнце в Нарнии. Я глажу морду каменного льва в парке — это не Аслан, но ещё одна искорка Аслана в нашем мире. Всё вокруг напоминает мне Нарнию. Каждый лист, каждое облачко, каждая капля дождя. Мне хочется стереть отчаянную тоску-надежду с лица Питера, грустные сомнения из глаз Эдмунда, презрительную улыбку с губ Сьюзен, и сказать им, так, чтоб они поверили, как верю я.
Мы вернёмся. Через день, неделю, месяц, год... Мы вернёмся непременно, потому что...
Кто хоть день правил Нарнией, тот навсегда — король или королева.
Так Аслан говорил. Аслан всегда говорит правду.

Название: Нарнийские колыбельные
Автор:  .rainbow.
Бета:  commander romanoff
Размер: драббл, 552 слова
Пейринг/Персонажи: Тумнус, Люси
Категория: джен
Жанр: флафф
Рейтинг: G
Размещение: с моей шапкой

Люси уже взрослая — и до сих пор с детским восторгом слушает нарнийские колыбельные. Из всех волшебных песен Нарнии она выбирает именно эти. Песни, сказки, легенды о древних временах… Люси любит все необычное и чудесное, но больше всего — колыбельные; она слушает их, не дыша, боясь неосторожным словом спугнуть магию. «Ребенок» — шутя звали ее подданные, братья-короли и сестра-королева, но все, конечно, очень любили свою Люси Отважную.
И больше всех — Тумнус.
«Ты будешь меня навещать?» — тихо и робко спрашивал он ее, когда Люси только стала королевой. Она даже не отвечала, лишь крепко-крепко обнимала его. И такое объятие говорило лучше всяких слов. Тумнус не верил — не потому, что Люси когда-нибудь обманывала его, нет, не было в Нарнии никого искреннее и честнее. Он просто боялся — а вдруг она забудет? Дела государственные требуют сил и времени… Вдруг за новыми заботами Люси просто забудет о нем? Она же теперь королева… не только человек, но еще и королева, великая, далекая, слишком недосягаемая для него, простого фавна.
А Люси среди государственных дел всегда находила время, чтобы увидеться со старым другом. Тумнус и не ждал ее, — а она, веселая, запыхавшаяся, вся в каплях дождя или цветочных лепестках, вбегала в его скромную норку. И все было, как прежде, — жаркий огонь в камине, теплые покрывала, кружка настоя из трав… и нарнийские колыбельные.
Люси уже давно знала все эти мелодии, но прибегала к Тумнусу и просила играть снова и снова — и слушала, как в первый раз. Фавн помнил ее маленькой девочкой с короткими волосами и румяными щеками, — много лет назад она, жадно ловя каждое его слово, сидела тут же и слушала, как он играет. Завороженная. Околдованная. Тумнус больше не пытался усыпить ее колыбельными — упаси Аслан! — но для Люси в них по-прежнему была магия.
Она почти такая же, как прежде. Стала выше, взрослее… и все равно — ничуть не изменилась.
Тумнус играл, извлекая из своей флейты такие волшебные звуки, какие, кажется, не умел вовсе. Для нее. Он готов был играть для нее бесконечно — для этой доброй, светлой девочки, которая была… как сама Нарния. До сих пор Тумнусу не верилось, что Люси — из другого мира, из странной, незнакомой страны Той-Комната, города Шкафище… Он играл, смотрел в ее сияющие глаза и думал — нет, она родилась здесь, она всегда была здесь, какая же Люси без Нарнии…
Какая же Нарния без Люси?
«Пожалуй, придворные музыканты сыграют лучше, Ваше Величество...» — сказал ей однажды Тумнус. Она поглядела на него своими светлыми глазами и ответила: «Может, и лучше — а я их послушаю и приду к тебе, мой милый Тумнус». Среди государственных дел она всегда находила время для старого друга, всегда вбегала в его маленький домик и просила сыграть нарнийские колыбельные. А он боялся — вдруг она больше не придет? Вдруг все же забудет? А вдруг однажды, по какой-нибудь немыслимой причине (хотя Тумнус и не мог выдумать таких причин) Люси решит вернуться в свою родную страну Той Комнату?
Но годы шли. Долгие, прекрасные годы мира и покоя в Нарнии — ведь ей правили Питер Великолепный, Сьюзен Великодушная, Эдмунд Справедливый. И Люси Отважная. Шли годы, Тумнус старел, но Люси продолжать ходить к нему, слушать нарнийские колыбельные, держать его морщинистые руки в своих теплых, нежных ладонях и озарять его тихое жилище своим веселым смехом.
Все было хорошо. И Тумнус гнал от себя мрачные мысли. Ему больно было даже представить, как он будет жить, если Люси вдруг… не приведи Аслан, но вдруг… покинет Нарнию.
Ведь какая же Нарния без Люси?

Название: Я тебя никогда не забуду
Автор:  .rainbow.
Бета:  commander romanoff
Размер: мини, 2441 слово
Пейринг/Персонажи: Каспиан/Сьюзен
Категория: гет
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: Недели и месяцы идут - а Сьюзен и Каспиан не могут забыть друг друга.
Примечание: Название - строчка романса из рок-оперы "Юнона и Авось"
Размещение: с моей шапкой

— Ваше Высочество?..
Каспиан вздрогнул и поднял голову. Перед ним стоял верный советник и помощник; тревога светилась в его добрых глазах. Кажется, он звал своего короля не в первый раз.
— Что, Теодор? Прости, я... задумался.
Задумался. Не самое верное слово. Но как объяснишь Теодору, как объяснишь вообще кому-либо. Не задумался Каспиан, а потерялся всеми мыслями в прошлом, ушел в другой мир, тот мир, что ему навеки недоступен. Он ничего не знал об этом мире, не знал даже, как он называется, — древние легенды о королях и королевах Нарнии оставили их имена, но стерли название мира, из которого те были родом. Каспиан не знал, как называется этот мир, знал только — он очень, очень далеко. Это не иная страна, даже не иные берега за бесконечным морем. Море можно переплыть. А границу между мирами не пересечь, как бы сильно ему не хотелось. Только они умели так — Питер, Эдмунд, Люси... и Сьюзен.
Может, они вернутся. Младшие из королей и королев. Но Сьюзен не вернется. Так Аслан сказал, а ведь Аслан всегда говорит одну лишь правду, слово Аслана — закон.
— С Вами все хорошо, мой король? — Теодор смотрел на Каспиана с беспокойством. Так и остальные смотрели. Каспиан пробовал скрыть свою тревогу, но, кажется, не преуспел в этом — друзья и соратники глядели на него, как если бы он был серьезно и даже безнадежно болен. Бледность, худоба, полное отсутствие аппетита, взгляд, словно бродящий по другим мирам. Король Каспиан, отчаянно желая быть хорошим королем, выпадал из жизни своего королевства. Да, он был болен. Но лекарства, предлагаемые Теодором и другими, не помогут здесь.
— Да, конечно, я задумался, вот и все. Извини. Может, мы поговорим позже? Мне, кажется, надо бы отдохнуть.
— Да, мой король, — верный советник кивнул и, слегка поклонившись, оставил Каспиана в одиночестве.
Одиночество стало его вечным спутником с тех пор, как Сьюзен ушла.
Еще несколько минут Каспиан сидел, глядя перед собой, а после усилием воли заставил себя встать. Походить по комнате. Прогнать гнетущие мысли. Они не желали покидать его. Они всегда были с ним. С тех самых пор. Целая вечность прошла, но, возвращаясь в свой мир из другого мира, Каспиан понимал, что не вечность вовсе, а какие-то недели. Боль не утихала. Утихнет ли она когда-нибудь? Время тянулось бесконечно. Начнет ли оно когда-нибудь идти своим ходом?
Она не вернется. Она больше не вернется в Нарнию, и глупо, так глупо и наивно этого ждать. Каспиан и сам не знал, что ждет, пока не ловил себя на мысли: он же призвал их всех в Нарнию, может, если сделать это еще раз, если выдумать какой-то новый способ... Нет. Без толку. Придет Эдмунд, придет Люси, но Сьюзен в Нарнию не вернется.
Не глупо ли думать о том, кого никогда больше не увидишь?
Каспиан бродил по комнате, пока не замер наконец у стола. Весь стол был завален свитками. Прошения, указы, законы, письма — сколько их уже скопилось здесь? Бумажными делами занимается, конечно, Теодор, и многие другие, кроме него, но есть вещи, для которых нужен король. А король непозволительно запустил насущные дела. На миг Каспиану стало стыдно — и он даже решил прямо сейчас сесть и разобраться с бумагами. В конце концов, чувства — это чувства, а еще есть долг. То, что важнее чувств. Долг перед страной и народом. Он должен. Он обязан.
Рука бессильно рухнула на стол. Перо выпало и покатилось куда-то в сторону скопившихся бумаг. Беспомощность овладела Каспианом. Он не мог. Просто не мог заставить себя делать что-то. Дела государственные, все эти прошения, указы, законы, письма... они теряли всякий смысл, стоило Каспиану подумать о том, что Сьюзен не вернется. Что бы он ни делал — она никогда больше не будет с ним.
Тяжелый вздох вырвался у Каспиана из груди. Он опустил голову на скрещенные на столе руки и устало закрыл глаза.

— Сью?..
Сьюзен вздрогнула и подняла голову. Перед ней стояла Люси — кажется, звавшая её не в первый раз. Тревога светилась в добрых глазах младшей сестры.
— Что?.. Прости, я задумалась немного.
Люси не сказала ничего, не стала спорить со Сьюзен — и, конечно, не потому, что поверила ей. Люси все понимала. Она всегда понимала все без слов, ей не надо было объяснять, ей не надо было даже врать, но Сьюзен врала — по привычке больше, чем по необходимости. Люси не знала, что такое любовь, рано ей было знать, но младшая сестренка понимала точно — там, в Нарнии, Сьюзен оставила очень дорогого и важного для себя человека.
Оставила без единого шанса увидеть еще раз.
Она была спокойна, когда Аслан сказал ей и Питеру: «Вы больше не вернетесь. Ваше время в Нарнии подошло к концу». Она казалась спокойной всем — и нарнийцам, и Эдмунду, Питеру и Люси, и Каспиану. Она вроде бы совсем не огорчилась, ей легко было сказать: «У нас все равно ничего не получилось бы». Она бы и ушла, ничего больше не сказав, ничего больше не сделав, но ненадежная маска равнодушия дала трещину, и первый поцелуй у них с Каспианом все-таки произошел. Первый — и последний.
Больше поцелуев не будет. Не будет его глубокого, мягкого голоса, его доброй и светлой улыбки. Не будет тех особых взглядов, которые он бросал на нее — украдкой, чтоб другие не заметили. А другие, конечно, замечали, и в первую очередь — Люси, может, еще ребенок, но ребенок внимательный и чуткий. «Каспиан глаз с тебя не сводит, Сью» — так сказала она однажды, и Сьюзен пропала. Хотя, казалось бы, какое дело ей до чьих-то взглядов. Она начала посматривать на Каспиана в ответ. Ловить те самые взгляды. И то, что она увидела в глазах юного короля, поразило ее. Еще никто так не смотрел на Сьюзен. Были, конечно, мальчики в школе, милые и забавные мальчики, Сьюзен думала даже, что влюбилась в Тома, Дика, Генри... Никто из них не смотрел на нее так. Как на богиню. Как на самое светлое и важное в мире.
Никто больше не будет так на нее смотреть. Никогда.
— Знаешь, Сью, Люси подошла к сестре и присела рядом с ней на краешек кресла. — Мне кажется, он думает сейчас о тебе так же, как ты думаешь о нем.
Как это Люси умеет быть такой проницательной?
— Может быть, — со слабой улыбкой ответила Сьюзен. — Только вот меня это ничуть не утешает.
Бесконечная грусть сияла в глазах Люси.
— Да, Сьюзен, я знаю.
Чуткая, добрая сестренка — она без лишних слов поняла, что никакие разговоры не утешат Сьюзен, наоборот, потревожат её, и ушла, оставив старшую в одиночестве.
Одиночество стало ее вечным спутником с тех пор, как они покинули Нарнию.
Тишина комнаты казалась непроницаемой. Ни шороха. Только слабые звуки из коридора, кухни, двора, соседних комнат. Там живут люди, там они смеются и разговаривают, а Сьюзен уже несколько недель ни с кем не могла говорить. «Доброе утро» и пара вымученных слов — не в счет. Слова казались бессмысленными. Все, что прежде занимало Сьюзен, потеряло свой смысл. Подруги, мальчики, книги, школа — ничто больше не вызывало в ней чувств. Настоящих, ярких, сильных. Последние сильные чувства остались в Нарнии — с Каспианом.
Не глупо ли думать о том, кого никогда больше не увидишь?
Сьюзен снова забралась с ногами в кресло у окна и выглянула наружу. Там не Нарния. За окном она больше не увидит Нарнию, родные сады и неспокойное море. Как бы ей ни хотелось, как бы она ни желала вернуться, дорога в сказочную страну для них с Питером закрыта. И Сьюзен даже овладевала смутная, странная зависть — Люси увидит Каспиана, если однажды снова будет в Нарнии, Люси сможет говорить с ним, смеяться с ним, делать все то, что Сьюзен не делала, когда была такая возможность.
Самым ужасным были возможности. Упущенные. Несбывшиеся. Те, которых уже не будет. Сколько всего она могла бы делать — вести с Каспианом долгие беседы, смотреть вместе в звездное нарнийское небо, обнимать его, держать за руку, смотреть, как он правит Нарнией честно и справедливо. Быть с ним. Просто быть с ним. Она уже никогда не сможет этого. Не почувствует то, что чувствовала, когда Каспиан смотрел на нее — своими ласковыми и любящими глазами. Сердце замирало в груди — на миг, а потом билось и трепыхалось безумной птицей, и теплая нежность окутывала его. Том, Дик, Генри... как Сьюзен могла думать, что испытывает к ним что-либо серьезное? Она любила Каспиана, а к ним не испытывала вообще ничего. Она уже забыла их лица. Лицо же Каспиана стояло перед глазами как живое. Хоть целая вечность пройди, хоть еще тысяча вечностей.
Только это и остается ей теперь — вспоминать. И мечтать о том, что могло бы быть, но уже никогда не будет.
Сьюзен тяжело вздохнула, обняла себя руками и закрыла глаза.

Девушка была красива. В ее голубых, как лесное озеро, глазах отражался теплый, добрый свет души, и такой же доброй улыбкой она улыбалась Каспиану, так же ласково смотрела на него. Принцесса... Амелия? Из какого-то небольшого королевства к югу от владений Каспиана. Она проделала долгий и наверняка нелегкий путь, чтобы увидеться с прославленным королем, а может, и завоевать его сердце.
Многие особы из знатных семей — далеких, близких, — прибывали сюда в надежде стать суженой самого Каспиана Десятого. А советники и друзья, ничуть не послушные приказам Его Высочества, пускали девушек во дворец. Красивые, сверкающие блеском своих украшений, улыбчивые, ласковые, очаровательные. Среди них были и те, кому нужен был не Каспиан, а только его престол. Были и те, кто, как принцесса Амелия, испытывал искреннее желание стать Каспиану хорошей супругой.
Он припомнил то, что говорил об Амелии Теодор. А говорил он много — видимо, возлагал на эту девушку особые надежды. «Умна не по годам и даже не по-женски, мой король, но скромна и застенчива, а красоты какой! И глаза у нее чудесные, судя по портретам. И нрав подходящий Вашему Высочеству»
Теодор, кажется, думал, что читает душу Каспиана как открытую книгу. И знает, что будет для короля «подходяще», а что нет. Глаза у Амелии блестели, как звезды, поза и тон голоса говорили о мягком и добром характере, и Теодор уже посматривал на Каспиана с горящим взором, уже шептал что-то прочим желающим устроить счастье своего несчастного короля. Они верили — должно же это когда-нибудь случиться! Забудет же он когда-нибудь свою пропавшую навеки королеву из странного и далекого мира?
Каспиан подавил тяжкий вздох и улыбнулся девушке.
— Прошу прощения, принцесса Амелия, я вынужден покинуть вас. Мы продолжим нашу беседу за ужином.
Он вышел из зала приемов, даже не обернувшись на своих верных друзей. Он и так знал, что увидит на их лицах разочарование.
Теодор догнал его в коридоре и со всей возможной учтивостью остановил.
— Мой король, подождите! Куда Вы уходите? А как же принцесса? Я думал, Вы...
Советник оборвал себя на половине фразы. Что он думал? Что наконец-то Каспиану понравилась девушка? Наконец-то бедный, потерянный Каспиан открыл глаза и увидел перед собой кого-то еще, кроме той, что ушла несколько месяцев назад и не вернется больше?
А Каспиан думал, что каждой улыбкой, обращенной на других девушек, он предает Сьюзен. Он им улыбался, но ведь их, в сущности, не было для него.
— Мой милый друг, — Каспиан положил руки на плечи Теодора и заглянул ему в глаза. — Я знаю, что ты хочешь сказать. Что ты хочешь сделать. Но я просто не могу, пойми же. И не смогу. Никогда. Не заставляй больше бедных девушек напрасно покидать свои страны и напрасно надеяться.
Каспиан не дал Теодору ответить что-то, просто ушел, как можно быстрее удаляясь прочь по коридору. Не хотелось ему слушать в сотый раз одно и то же — наверняка мудрые, верные слова, и уж точно искренние, но... Теодор просто не понимает. И никто из них.
Кажется, принцесса Амелия будет сегодня ужинать в одиночестве.

— И как его зовут на этот раз?
Сьюзен не обернулась на вошедшего Питера. С тем же спокойным видом поправляла прическу у зеркала, а старший брат, наверное, застыл там, в дверях, скрестил руки на груди и прожигает Сьюзен взглядом. Он часто делал так в последнее время; Эдмунд и Люси тоже.
— Томас? Реджи? А может, Саймон? Таких у тебя еще не было, или я ошибаюсь? Так сложно за ними уследить.
Питер не успокаивался, а Сьюзен не испытывала ни малейшего желания вступать с братом в глупые, пустые разговоры. Сколько у них было таких разговоров? И каждый раз они ссорились, каждый раз Люси прибегала их мирить, впрочем, явно занимая сторону Питера и не опускаясь до крика лишь потому, что она слишком добрая и мягкая, ее младшая сестренка. Эдмунд угрюмо молчал. Просто смотрел и молчал. Его мысли тоже сомнений не вызывали.
— Не твое дело, — бросила Сьюзен, аккуратно закладывая пряди волос за уши и любуясь собой. Прекрасна. Джонатану должно понравиться.
— Не мое дело? — хмыкнул Питер. — А Каспиану ты сказала бы так же?
Каспиан.
Имя теперь не обжигало огнем, как прежде. Сьюзен не вздрагивала, стоило кому-то его упомянуть. Слава Богу, эти времена остались в прошлом, а прошлое нужно закрыть на замок и двигаться дальше. Кто же виноват, что Питер и младшие никак не могут проститься со своими детскими сказками? Вины Сьюзен в этом точно нет. И чувствовать себя виноватой — чего они все так упрямо добиваются — она не станет.
И вообще она опаздывает на свидание.
— Если сказать ничего больше не хочешь — не мешай мне, — спокойно ответила Сьюзен и начала искать в шкафу подходящую шляпку.
— О, я хотел бы сказать, сестренка. О том, например, что всего полгода прошло с тех пор, как мы вернулись, а ты уже забыла, предала, неужели ты совсем не?..
— Хватит! — красивая шляпка с искусственными цветами выпала из рук Сьюзен. Девушка обернулась к брату, чуть не сжимая кулаки от гнева, и поспешила тут же погасить глупую вспышку. Незачем сердиться. Это только испортит ей настроение.
— Питер, — уже спокойнее сказала она. — Если вы с Эдмундом и Люси хотите играть в Нарнию — пожалуйста. Я не мешаю вам, я не трогаю вас, так и вы оставьте меня в покое, ладно? Живите прошлым на здоровье, а я — не хочу.
Сьюзен не дала Питеру ответить что-то, быстро вышла из комнаты и для надежности захлопнула за собой дверь. Она уже опаздывала. Джонатан обещал ждать ее в семь вечера у фонтана.
Каспиан. Почти забытое, почти канувшее под слоем пыли имя. Оно тревожило ее по ночам неделями и месяцами, бросало то в слезы, то в нервный смех. Сьюзен думала только о нем, изводила себя чередой глупых картинок — а что было бы, останься она там, а что было бы, будь Каспиан здесь, что было бы, имей она хотя бы одну возможность вернуться в Нарнию.
Таких возможностей не было. Аслан сказал — они больше не вернутся. И, значит, Нарнии больше нет. Может, ее и вовсе не было? Так, красивая сказка, мимолетный сон. Может, она до сих пор существует для Эдмунда и Люси, и для Питера, который никак не хочет и не умеет смириться и жить здесь, сейчас, в своем единственном мире. Питера рвет между двумя мирами, а Сьюзен решила однажды — просто глупо думать о том, кого больше никогда не увидишь. Томас, Саймон, Крис, Джонатан... Все они были здесь, Сьюзен обнимала их, держала их за теплые руки и улыбалась им, живым и настоящим. Каспиан был картинкой. Красивой, приятной, светлой картинкой из прошлого. Сьюзен решила его забыть.
Ведь прошлое должно оставаться в прошлом.

Когда Люси и Эдмунд выбирались на палубу «Покорителя зари» из бурных морских волн, а Каспиан спешил им навстречу, слабая и глупая надежда мелькнула в его душе — может, Сьюзен тоже с ними?..
Конечно, Сьюзен с ними не было. Она не вернется в Нарнию никогда. А он так и не сумел за три года ее забыть.

Название: Морок
Автор:  .rainbow.
Бета: commander romanoff
Размер: драббл, 645 слов
Пейринг/Персонажи: Джадис/Эдмунд
Категория: гет
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Размещение: с моей шапкой

«Эдмунд…»
Нежный голос звал его. Такой же ласковый, как тогда, такой же холодный и пронзающий до самых костей.
«Эдмунд, идём со мной…»
Он хотел бы убежать подальше от этого голоса — но бежать некуда, под ногами только палуба корабля. Трусливая мысль мелькнула у него — спрятаться в трюме, закрыть уши руками и просто ждать, пока голос исчезнет. Пока исчезнет она.
Эдмунд Пэвэнси, как был ты трусом, так и остался… Как угодил в её холодные руки — так и попадаешь снова и снова, каждый чёртов раз.
«Эдмунд… Эдмунд…»
Он даже не удивился, когда услышал голос Белой колдуньи на корабле. Она была с ним и до «Покорителя зари» — может, не так зримо, может, без лица, но с таким же вкрадчивым голосом. Она ласкала его своими словами, окутывала собой — мёртвая, давно уже канувшая во тьму… Эдмунд слышал её почти каждую ночь в своих снах. И голос на корабле — лишь продолжение такого сна.
«Мой король…»
Голос сладок, словно рахат-лукум, любимое лакомство Эдмунда, и холоден, словно тысячи айсбергов. Белая колдунья… для всех — так, а для него — Джадис, первая и единственная женщина, которая назвала Эдмунда своим королём. Она знала, что есть Питер, старше, лучше, сильнее, храбрее, чем Эдмунд, и всё равно звала королём его. Только Эдмунд знал, какой может быть Джадис, только Эдмунду она принадлежала… Так он думал прежде, а теперь знает — не она принадлежала ему, а он принадлежал ей. Весь. До последней своей мысли. У Эдмунда не было ничего своего — всё забрала она.
«Эдмунд… Ты будешь моим королём…»
В ней был только холод. Глубокий, жуткий — его нельзя было прогнать никаким теплом. Холод Джадис пробирал до костей, проникал под кожу, пронзал сердце, и Эдмунд замерзал у неё во дворце, но не ушёл бы, даже если бы она его отпустила. Джадис сказала однажды: «Хочешь уйти, сын Адама? Может, открыть тебе двери моего дворца? Ты хочешь этого?». Она улыбалась, сжимая крепкой хваткой его плечо, потому что знала — он не уйдет. Не сможет уйти.
Да и не хочет.
Эдмунд не ушёл и замерзал в ледяном замке, не в силах унять дрожь. Он искал тепла у неё, у ледяной королевы, и она, смеясь, дарила ему тепло. Своё холодное, колючее тепло холода и снега, пустоты и как будто не-жизни… Джадис касалась его щеки холодными пальцами, прижимала к себе, обжигала ухо морозным дыханием. «Мой король» – шептала она. И Эдмунд хватал её за край белых одежд, крепко, до боли вжавшись в неё, протягивая руки к ней, только бы она не отпускала его никогда.
Он был готов остаться в ледяной крепости Джадис навечно.
Но Белой колдунье он быстро наскучил. Она выбросила его, забыла о нём.
«Идём со мной, Эдмунд… ты же хочешь этого, мой король…»
Аслан уничтожил Белую колдунью, в Нарнии наступил мир. Пришло лето, растопившее весь холод без остатка. Нарния растопила холод и в сердце Эдмунда — он стряхнул с себя, как снег, осколки странных дней в замке Джадис. Белой колдуньи. И правил Нарнией с братом и сёстрами, и жил прекрасной жизнью, и выбросил её из головы, как выбросила она его. В Англии, кажется, он вовсе о ней не думал.
Кажется… Но в самые хорошие дни в Нарнии, в самые хорошие мысли о Нарнии в Лондоне вдруг врывалась она. Снежный вихрь, колкая буря. Она вонзалась в него, как тысячи морозных игл — её лицо, её ледяные руки, её улыбка, в которой не было ни капли любви, только холод… И сам Эдмунд вдруг превращался в того же жалкого, одинокого мальчика, который хотел отчаянно и бесполезно вызвать у неё настоящую улыбку. Добрую. Человеческую.
Который хотел найти в её холодном сердце любовь к себе.
И теперь она пришла к нему. Снова.
— Прочь! — упрямо крикнул он ей — мороку в клочьях зелёного тумана. — Ты мертва!
«Я всегда буду жить в твоих мыслях… глупыш»
Морок коснулся его ледяным дыханием и шепнул на ухо до боли знакомым голосом. И растворился во тьме ночи.
Но Эдмунд знал — она права. Она будет жить в его мыслях. В его снах и глупых, безумных фантазиях.
Джадис не покинет его. Джадис всегда будет с ним.

Название: Сказки в зеркале
Автор:  .rainbow.
Бета: commander romanoff
Задание: мифологемы - Зеркало
Размер: драббл, 904 слова
Пейринг/Персонажи: Сьюзен
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Размещение: с моей шапкой

Сьюзен нравилось смотреть на себя в зеркало. Она была красива. Кто бы сказал иначе? Те юноши, с которыми она гуляла, признавались ей в любви и обязательно добавляли, что их покорили её прекрасные глаза, дивные волосы, милый румянец, стройная фигура, очаровательная улыбка. Они говорили, что ещё не встречали девушки красивее, чем Сьюзен Певенси.
Каспиан когда-то тоже называл её красивой. Но это было очень давно.
Сьюзен нравилось смотреть на себя в зеркало. Она любила стоять перед ним и укладывать в изящную причёску роскошные волосы. Примерять новые наряды и решать, какой из них ей больше к лицу. Красить губы маминой помадой. Пробовать разные улыбки и гримаски, наблюдая за тем, как они меняют её, делают ещё красивее и привлекательнее. И пускай Люси думала, что «кривляния» перед зеркалом — пустая трата времени, а Питер и Эдмунд с ней соглашались, Сьюзен ничего плохого в этом не видела.
Она красива, так почему бы ей не любоваться собой?
В доме семьи Певенси было несколько зеркал. В ванной, в родительской спальне, в комнате девочек. Люси пробегала мимо них, не задерживая взгляд, разве что волосы спешно пригладит и старое платье на себе одёрнет. Питер и Эдмунд, как мальчишки, не уделяли своей внешности почти никакого внимания. А Сьюзен уделяла. С удовольствием разглядывала себя — отражение красивой, интересной девушки по ту сторону стекла.
Она была красива и признавала это. И любила зеркала за то, что они показывают правду; любила до тех пор, пока они не начали играть с ней странные шутки.
Сьюзен помнила, как это случилось в первый раз. Она примеряла перед зеркалом своё новое платье. Изящное, красивое, из мягкой голубой ткани, оно превращало Сьюзен в какую-то неземную фею, и точно должно было понравиться Майклу. Майкл был её новым знакомым — милый юноша из дома по соседству.
Сьюзен кружилась и наблюдала за собой в зеркале, и не сразу заметила нечто странное в отражении. Потом она решила, что ей почудилось. Тень мелькнула на мгновение и пропала, словно её вовсе не было. Так её и не было, не могло быть... Сьюзен лишь почудилось на секунду, что за спиной у неё мелькнул лес. Пушистые кроны зелёных деревьев.
Но этот лес, если он вообще был, исчез очень давно. Сьюзен предпочитала думать, что он просто приснился ей однажды в каком-то красивом, но зыбком сне.

С того дня зеркала сошли с ума и показывали то, чего не было на самом деле. А может, сошла с ума Сьюзен. Она красила губы помадой и роняла тюбик, резко оборачиваясь назад: ей казалось, что позади стоит большой лев с гривой цвета солнца. Она примеряла новое платье и вздрагивала, выпуская его из рук: комната за спиной менялась и словно бы превращалась в бальный зал какого-то замка. Она расчёсывала густые волосы и замирала с гребнем в руках: на её голове как будто сияла изящная золотая корона.
Конечно, этого не было. Не могло быть. Ни замка, ни льва, ни короны. Сьюзен поворачивала голову и видела всю ту же обычную комнату. Да, ничего этого не было, но странные видения нельзя было не замечать. Сьюзен искала им разумное объяснение. Она не была любительницей сказок. Она давно уже не видела сказочных снов. Она не слушала болтовню братьев и сестры про волшебную страну Нарнию, не хотела слушать и просто уходила, едва те начинали свой глупый разговор. Откуда же видения? Почему такие странные картинки мерещатся ей, разумной и взрослой девушке? Их могла бы видеть Люси, но не Сьюзен.
Сьюзен давно уже не верила в сказки.
Но сказки эти мелькали в зеркалах, день за днём, и Сьюзен из упрямства не избегала зеркал, пусть ей очень этого хотелось. Глупости! Ничего такого не может быть. Наверное, Люси со своими историями о Нарнии и чудесах плохо влияет на неё; наверное, детская выдумка, которая развлекала их всех какой-то год назад, не выветрилась до конца и даёт знать о себе. Только вот Сьюзен о ней знать больше не хотела. В её жизни теперь были вещи более важные — и более реальные, в конце концов.

Время шло, и зеркала стали мучить Сьюзен. Миражи, являвшиеся из них, пробуждали в ней те самые детские фантазии, с которыми она, казалось бы, покончила уже давно. Замки, мечи, балы, леса, дриады, говорящие животные... Бессвязные картинки теснились у Сьюзен в голове, не давая спокойно спать по ночам и наслаждаться жизнью. А встречи с Майклом (и всеми, кто был после него) не приносили радости — именно из-за этих картинок. Сьюзен гнала их от себя, как назойливых мух, но они не желали уходить. Они, отзвуки уже прожитого, забытого, ненужного детства, мешали взрослеть и жить здесь, вечно унося Сьюзен... куда-то. Она даже сама не знала, куда. Она не хотела верить в эти глупые сказки за своей спиной, но почти верила.

Однажды, прихорашиваясь перед зеркалом и тихо напевая себе под нос, Сьюзен увидела позади себя юношу с тёмными волосами. Как будто живого и настоящего, с грустной улыбкой на губах, с печальным взглядом. Юноша опустил руку на плечо Сьюзен и без слов что-то прошептал; она прочла по его губам своё имя.
Тюбик с помадой выпал из ослабевших рук Сьюзен и покатился по полу. А она обернулась — резко и быстро, понимая, что это глупо, что там, у неё за спиной, никого нет... И всё же сердце её билось как безумное. Дышать на миг стало трудно.
Комната была, конечно, пуста, а в голове крутилось странное имя, вроде знакомое, а вроде и чужое совершенно. Каспиан?..
Сьюзен помотала головой, сердясь на саму себя. В конце концов, она взрослая и разумная девушка, неужели она не властна над своими мыслями? Хватит. Эти видения, эти сказки — плод её фантазии, и, значит, она легко может покончить с ними.
Просто нужно больше не смотреть в зеркало.

@темы: творчество, нарния, фанфики, фандомные баталии

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра