Богатый на поездки и выходы в свет ноябрь. Уже в активном режиме. На каникулах с детишками ездили в "Театр на Неве", смотрели "Кота в сапогах" - милое, яркое, но слишком уж громкое и... истеричное, что ли, представление, особенно для детей. Зачем эти крики, вопли, безумные движения? Детям надо нормальную и спокойную вещь, без всяких там сумасшествий.
А сегодня празднуем мамин юбилей. Повторно. Один раз уже был праздник - в июле, как и положено, сейчас для тех, кто тогда разъехался и не смог придти. Выехали большой компанией (одни взрослые и мы с братом) в Пушкин, и погода испортила прогулку по красивому парку - хоть и не очень-то он красивый в осень, зато культурно посетили дворец. Замечательный дворец! Я люблю красивые вещи, красивые комнаты, необычную архитектуру, а здесь ещё экскурсовод такая приятная и спокойная попалась, всё нам хорошо рассказывала. Впервые, к слову, встретила такой феномен, как экскурсия через радио-штучку, которая висела на шее у всех экскурсантов
Парк мокрый и голый. До позднего вечера-ночи сидели в кафе. Кафе уютное, в народном стиле, с печкой и приклеенными к ней горшками - очевидно, чтоб вороватая публика не увела х) Компания взрослых, конечно, скучновата, но я даже приняла участие в некоторых разговорах и поела вкусной еды, а заодно послушала приятную старую музыку. И набросала совсем черновиковый черновик почти всех фанфиков на ФБ!
14 ноября - первый снег.

@темы: моменты

---

Зимняя сказка

У меня есть моё личное волшебное место, куда я хожу как домой, и надо ходить чаще, вообще жить там можно, каждый спектакль смотреть! И вроде в другие театры тоже походить стоит, но я не могу и всё равно покупаю билет именно в самый любимый.
"Зимняя сказка" была в духе Шекспира весь первый акт. И хочется много о нём, первом акте, говорить. Об этом безумном человеке, который пошёл на поводу своих глупых страхов и желаний - и убил самого светлого человека на свете, убил счастье всей своей жизни и остался несчастным навсегда. Поразительно же, как меняется он - добрый, любящий, верящий в злобного, колючего, подозрительного безумца. И как САМ, своими же руками, рушит всю свою прекрасную жизнь. А заодно жизни многих других людей. Прозрение наступает... но слишком поздно.
Я не хотела видеть именно такого Шекспира. Он должен был здесь показать сказку, красивую и светлую историю. Что ж, она была, во втором акте, добрая и смешная до невероятного, я вообще не знала, что Шекспир умеет так шутить! Но не зря я люблю Шекспира трагического. В нём всегда узнаёшь что-то наше, современное - как сказала женщина с соседнего кресла, такие люди и сейчас есть.
А уж актёры! В моём театре (он уже мой, мой!) играют каждый раз бесподобно... но здесь они, кажется, превзошли себя. Какой Леонт! Какой Камилло! Какая Гермиона! Какие слова, какие интонации голосов.
И ещё он, мой любимый мальчик, на него смотрю - и сердце останавливается. До чего талантливый человек! А сколько в нём обаяния и яркости, искренних, плещущих чувств. Я видела его в разных образах, в серьёзных и не очень, и здесь он тоже прекрасен, как всегда, я пойду на него смотреть ещё раз!
Магия. Всегда магия в театре, а в этом - больше всех. Сразу, с первой секунды, сажусь в кресло, оглядываюсь по сторонам - и замираю. Он мой, этот театр с маленькой сценой и отсутствием преграды между актёрами и зрителями, с режиссёром, который выходит после спектаклей, с тесными рядами и знакомыми, любимыми актёрами. Я бы там жила, смотрела бы каждый спектакль, я там и живу больше, чем в любом другом месте города.
И ещё я в первый раз говорила о спектакле с другим зрителем.

@темы: театр, моменты

---

14.11.2015 в 23:37

Пишет  Zlobnyy Geniy:

черт

14.11.2015 в 21:37

Пишет  Саша Молох:

Астория, вызывай мракоборцев, - заикаясь, вдруг взмолился он.
- Что случилось? – Астория была раздражена еще больше.
- В кастрюле демон. Что-то зеленое, склизкое и хлюпающее.
Астория перегнулась через дверцу холодильника и взглянула на содержимое кастрюли.
- Это рассольник, Драко.
Драко перекрестил рассольник.

Драко перекрестил рассольник.
хоть в подпись вставляй, хоть тегом бери.

@темы: смехотерапия

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дорога к настоящему

Глава 4. Цветок из бумаги

- Доброе утро, сестренка!
Так началось утро следующего дня Анжелы – бодрым, сияющим позитивом двух Крисов; они поймали девочку на лестнице, когда она тихо и аккуратно, надеясь не встретить никого, спускалась на завтрак. Должно быть, Крисы её караулили… выжидали момент, когда она появится в коридоре, чтобы сцапать и с широкими, веселыми улыбками от уха до уха потащить за собой вниз. Анжела не противилась. Просто… не могла. Крисы – как танк, а что можно ответить танку, если он едет прямо на тебя?
Она изо всех сил пыталась стереть то, что было вчера, - как будто вообще не было. Как будто она не бродила с Крисом и Крисом по заброшенному дому, не говорила с ними (кое-как, а все же), не слушала их безумные рассказы о вещах в доме… не получала удовольствие от того, что происходит. И не держала потом в руках книгу, которую они поднесли ей, не смотрела на неё, вспоминая весь тот безумный день. Анжела старалась не думать об этом дне, и у неё это почти вышло… если бы рыжие близнецы не напомнили ей. До вчерашнего дня они не налетели бы на неё так, не схватили бы под руки, не потащили бы в столовую, болтая о чем-то своём, крисовском… не вели бы себя с ней свободно и фамильярно, как с сестрой. «Сестренка». Теперь они зовут её так, и вчера звали тоже – и Анжела не запретила им делать это… поэтому, наверное, они решили, что ей это приятно. А ей… и не приятно вовсе. Нет. Конечно, нет.
Завтрак прошел так же, как всегда. Правда, Крис и Крис обращались к Анжеле с какими-то фразами – а раньше за ними это не наблюдалось, - рассказывали тем, кто еще не слышал, о вчерашних похождениях в древнем доме. Анжела не отвечала, не могла ответить, и смотрела в свою тарелку, избегая даже одним глазом глянуть на Джареда… была уверена – стоит ей на него посмотреть, и поток ядовитого красноречия польется без пощады. Лучше вести себя, как обычно, делать вид, что между ней и Джонсами ничего не изменилось, и то, что было вчера, не имеет никакого значения.
Так и есть, правда?..
Из-за общего стола Анжела по своему обыкновению ускользнула раньше прочих… хотела бы ускользнуть так, но Салливан, на бешеной скорости засунув в себя яичницу, подскочил, бросил слова благодарности «за лучший завтрак в мире» и убежал. Куда-то. С горящими глазами и совершенно безумным видом. Такое с ним бывало ни раз… куда же он убегает, интересно?
… коварная половица скрипнула у Анжелы под ногой. Опять. Зная, что заглядывать в комнату Салливана – значит, рисковать разоблачением себя, Анжела больше не делала этого, точнее, делала, но очень и очень аккуратно, не подходила слишком близко, смотрела под ноги и ступала так тихо, что все мыши позавидовали бы. А в этот раз любопытство толкнуло её к дверям запретной комнаты… просто захотелось узнать, куда так спешно улетел с завтрака Салливан… и все прошло бы хорошо, но Анжела испугалась. Потому что увидела вдруг, как по лестнице поднимается Джаред, и в страхе совершила резкое движение. Будь проклят этот мерзкий, вредный, противный Джаред, он всегда не вовремя, всегда там, где нужен меньше всего!
Девочка замерла, не зная, куда бежать, Джаред был уже на самом верху лестницы, а за дверью вдруг раздался веселый голос:
- Входи же, Ани, не стой там.
Анжела похолодела с ног до головы и едва не кинулась прочь – но ведь Джаред точно заметит, попытайся она проделать такой маневр… этот парень с жуткими глазами замечает всё. Да и Салливан уже знает, что она здесь, бежать – глупо и опасно, как ни крути… Безвыходная ситуация. Безнадежная. С недобрым предчувствием в груди Анжела приоткрыла дверь и юркнула в комнату прежде, чем Джаред успел увидеть её – впрочем, ей показалось, что в щелке на мгновение мелькнуло довольное лицо и кривая улыбочка.
Салливан, повернувшись на стуле у стола и устроив локти на спинке, глядел на девочку с лучистым видом. Нечто подобное улавливалось в хитрых мордашках Крисов, когда они задумали и воплотили в жизнь коварный и непредсказуемый план, а жертвы плана смотрят на них и ничего не понимают. Салливан глядел так же – будто со злым умыслом расшатал половицу у двери и все ждал, когда неуклюжая Анжела угодит в ловушку.
- Это в коридоре ловушка такая? – спросила девочка, не успев даже понять, что первая (ПЕРВАЯ!) заговорила с кем-то из сумасшедшей семейки. Хотя, надо сказать, не в первый раз… неужели вчерашнее безумие так и не выветрилось?
- Можно и так сказать, - с улыбкой заправского мальчишки-хулигана ответил Салливан.
- А откуда… откуда Вы знали, что это я?
- А все другие про эту ловушку знают и обходят её стороной.
Анжела бросила вокруг себя быстрый взгляд – скорее из отчаяния и желания оказаться подальше отсюда, чем из любопытства, но для неё самой неожиданно любопытство взяло верх над любыми страхами, и девочка поняла – да вот же она, комната мужчины-ребенка Салливана, автора безумных поделок в столовой и по всему дому, комната, где вечно что-нибудь жужжит, скрепит и звенит, где вечно пахнет жженным деревом, клеем, красками и бог знает чем еще. Она так хотела заглянуть сюда. Не через щелку в двери, а заглянуть по-настоящему. Войти и осмотреться как следует. Понять, какая жизнь творится здесь… какой жизнью живет самый странный и непонятный из всех странных и непонятных обитателей дома. И вот она здесь. Благодаря коварным проискам дощечки в полу и злым взглядам Джареда. Благодаря хитрости Салливана… неужто он нарочно сделал эту «ловушку» для непрошеных гостей? Да быть того не может! Анжела быть здесь не хотела, а в то же время – очень хотела, и противиться жгучему интересу оказалось невозможно. Чувствуя себя неловко и нелепо, сминая в руках подол туники и краснея, девочка стояла у дверей и жадно оглядывала все вокруг.
Комната впитала в себя дух владельца так, как только может комната. Она была Салливаном – со всеми его странностями и детскими манерами. Это была одна из самых необычных комнат, что Анжеле довелось видеть в жизни… и не то чтобы странная – красивая. О художниках и прочих людях творческого склада ума Анжела имела самое смутное представление, но, если бы решила вообразить мастерскую такого человека, увидела бы именно это – комнату, каждый кусочек которой дышит творчеством, комнату, где нет места ничему, кроме творчества и самого творца. Стол, стул, кровать, шкаф – больше там не было мебели, а немаленькие размеры комнаты отданы были во власть самых разных… вещей. Казалось, они вообще не имеют ни порядка, ни системы, ни связи. И натасканы сюда людьми разных профессий. Кисти в стакане оттеняли собой ворох цветных обрезков и кусочков. Рисунки в рамках лежали на горе каких-то поленьев и досок. Бумажные фигурки покоились на искривленных конструкциях из чего-то железного, ветки, ягоды, травы и еще бог знает что в пучках и связках болталось на потолке, бусины и пуговицы усеивали собой все пространство пола, а еще сухие листья в вазе, шаткие стопки блокнотов и альбомов, нитки, иголки, тряпки, лоскутки радужной материи, молотки, гвозди, паяльник, отвертка… В этой комнате будто жил безумный художник, решивший охватить своим гением весь мир искусства – и даже больше.
На столе за спиной Салливана проглядывала дощечка с узорами, тонко нанесенными простым карандашом. Коробочка с раскаленной докрасна иглой на шнуре стояла рядом.
- Хочешь посмотреть? – конечно, все попытки Анжелы скрыть свой интерес рухнули, и Салливан заметил.
Девочке не оставалось ничего – лишь кивнуть и на ватных ногах подойти к заваленному всякой всячиной столу. Салливан тут же смахнул с табуретки, стоявшей возле себя, ворох каких-то предметов неясного назначения и торжественно хлопнул по ней ладонью.
- Садись!
Анжела села, уже и не помышляя о бегстве – бежать было, во-первых, поздно, да и Джаред наверняка ошивается где-нибудь поблизости, а во-вторых… Во-вторых, от самой себя скрываемый интерес разгорелся неудержимо, и пришлось ответить себе на вопрос – интересно ли ей? Да, интересно. Да, этот мужчина-ребенок с улыбкой во весь рот завораживает её, и хочется узнать – что же он такое, почему он так не похож на обычных и нормальных людей? Сколько ему лет? Кажется, он сам говорил – тридцать… только вот в тридцать лет так себя не ведут. Взрослым сотрудникам приюта тоже было примерно столько лет – но представить невозможно, чтобы кто-то из них менял за миг десять эмоций и устраивал в своей комнате чистое безумие.
Салливан между тем крутанулся на стуле и с головой ушел в свою работу – выжигание коричневых, приятно пахнущих узоров на гладкой дощечке. Анжела не заметила, что наблюдает за ним – за его мягкими, аккуратными движениями, за ровной линией, бегущей от острия иглы, от легких штрихов, то темнее, то светлее, за тем, как рисунок на доске становится живым и почти выпуклым. За выражением лица Салливана… непривычно серьезным и собранным сейчас. Казалось, серьезность в нем вообще не живет, обходит стороной этого странного ребенка, но нет – Салливан работал над своей картинкой так, будто не узор выжигал, а творил самое великое произведение искусства в мире. Его губы были сжаты в линию, брови нахмурены, он будто и вовсе забыл, что рядом кто-то есть – выводил каждый штрих с предельным вниманием, чуть прикусив нижнюю губу.
Анжела наблюдала за ним с неловким, совершенно неуютным чувством – как тогда, с Крисами, она находится возле другого человека и даже словечка не может ему сказать… Салливан, наверное, дурочкой какой-то её считает, асоциальной девчонкой, которая и вовсе не должна быть здесь, но оказалась по странному желанию его сестры… Ну, давай, скажи хоть слово, так глупо сидеть и молчать, так глупо и смешно, и будь здесь Джаред, он бы…
- Ты вовсе не обязана ничего говорить, Ани, - внезапный голос Салливана заставил Анжелу вздрогнуть. – Давай я поговорю. Я вообще, по словам сестренки, очень болтливое создание.
И, не дав Анжеле время опомниться и задумать план побега из чужой комнаты, он оставил свою работу, повернулся к ней на стуле и начал говорить. Рассказывать. Истории, одну за другой, смешное, веселое, необычное из архива семейных легенд. Эти истории нанизывались одна на другую, как бусины, но, казалось, никак не были связаны друг с другом. Между ними не было порядка, мостиков, по которым можно перейти из одной в другую… Салливан просто говорил обо всем, что приходило ему в голову, обо всем, что внезапно вспоминал - и тут же рассказывал, хватая мысль за хвост и боясь её упустить.

- Аманда и Питер вообще не подходят друг другу. Так говорили все. Её родители, его родители, её друзья, его друзья… Мы с Ро тоже так думали. Ты видела Аманду. И видела близнецов. Кажется, они совсем не её дети, правда? Рыжие, как огонь, - это у них в Питера. Ты встретишься с ним… такого рыжего человека на всем свете нет. И он был сущий ребенок десять лет назад, когда они встретились. В худшем смысле. Наш Пьер – ребенок безобидный… а Питер был таким рубахой-парнем, любителем погулять, выпить с друзьями в баре, ухлестнуть за девицами. Ни капли серьезности, в его-то тридцать лет… да, им было по тридцать, когда они увидели друг друга в первый раз. Аманда еще не жила с нами, но мы, конечно, знали обо всем.
Она познакомилась с ним… кажется, на вечеринке. Аманда вечеринки терпеть не могла, но это был корпоратив, она только пришла на новое место, отказать было нельзя. Хотела посидеть немного и уйти домой – и вдруг с ней случилось ЭТО. Так она говорила. Жуткий парень в расстегнутой рубашке, почти без неё, который в одиночку приговорил бутылку шампанского и был весьма навеселе. Он увидел Аманду и пристал к ней так, что отцепить невозможно было. Всю вечеринку доставал её, пытался тащить танцевать, пьяно хохотал и вообще вел себя самым ужасным образом. Она прибежала к нам и кричала на весь дом. Первое впечатление – негативное. В высшей степени.
Аманда всегда была серьезной девушкой… в точности такой, как сейчас, лет с пятнадцати, наверное. А к тридцати у неё уже сложилась твердая система взглядов на жизнь, и в ней места не было таким разгуляй-парням, как Питер. Она надеялась больше никогда не увидеть его, но… Питер оказался близким другом одного из сотрудников компании, где она работала, при том сотрудника высших чинов, так что он почти жил в офисе. На следующий день после злополучной вечеринки он прибежал извиняться – но Аманда видеть его не могла, даже не смотрела в его сторону. И он, казалось бы, тоже не должен был.
Они были совсем разные. Ничего общего… до тех пор, пока друг Питера – из жалости, видимо – не взял того в свою компанию. Аманде пришлось, скрипя зубами, терпеть этого парня на работе постоянно. А работать он не умел. Вообще. Институт в своё время бросил, ничем всерьез не занимался, любил пить да гулять. Бедную Аманду, которая изо всех сил старалась сокращать контакты с ним, очень скоро назначили… его наставником. Ей пришлось иметь с ним дело, учить его, нянчиться с ним… а нянчиться она вовсе не хотела. Как они ругались! Как орали друг на друга! И при каждой встрече мы с Ро слушали, до чего этот Питер Кренстон мерзкий, капризный, глупый, ленивый, скандальный, развязный… и так далее.
Ничего, кроме взаимной ненависти, у них и быть не могло. Но первым опомнился Питер. Как он сам после говорил – я и не заметил, что меняюсь рядом с ней. В какой-то момент ему стало… стыдно вести себя как разгильдяй рядом с этой девушкой. Он таких прежде не встречал. Серьезная, умная, несгибаемая… многих эта черта в Аманде удивляла и отталкивала, а Питер, который твердых взглядов на жизнь никогда не имел, неожиданно для себя восхитился этим. И понял, что вовсе не презирает Аманду – восхищается ей. Ты бы видела его сейчас, Ани… не скажешь, что когда-то он проводил вечера в барах и кабаках, пил, гулял и летел по жизни как ветерок, легкомысленно и не думая о грядущем дне. Несколько лет он молча смотрел на Аманду снизу вверх. А потом решил, что хочет стать достойным её уважения человеком. Гулянки перестали его радовать… потянуло совсем к другим вещам.
О, это была очень долгая, трудная и странная история. Как менялся Питер. Как Аманда не замечала его изменений, считая, что он безнадежен. Как он вынудил её заметить и оценить. Как он достиг успехов в работе, пошел учиться, как он взрослел прямо на наших глазах. И как он наконец добился не просто уважения Аманды – её любви. Никто не верил, что это возможно… мы с Ро тоже, признаться, не верили, и сама Аманда, но Питер доказал всем, что может.
Она тоже менялась рядом с ним. Он научил её путешествовать. Питер – страстный поклонник путешествий. Он не может, как мы, жить в одном доме, в одном городе, в одной стране… он и работу себе потом нашел такую, которая связана с постоянными разъездами. Тянет его в путь, что поделаешь. Он обожает Аманду и детишек, любит наш дом, но… каждому своё, верно? Питер отдыхает у нас, набирается сил, а потом – снова в дорогу. Первое время Аманда ездила с ним и открывала для себя другие страны. До Питера она вообще никуда не выезжала, любила свой тихий город – наш город, хотя, конечно, они с Питером жили в начале в большом городе… ну да это другая история. Питер, меняясь, менял и её тоже, открывал ей большой и прекрасный мир… но Аманда все же – не путешественник по натуре своей. Она любит дом. И для детей, как она решила, так будет лучше. Питер старается бывать дома чаще, но все-таки его работа – сплошные поездки и полеты по всей Земле. Но даже на огромном расстоянии они не теряют связь… да, самая неожиданная пара в нашем семействе. Почти самая.

А наши французы – сплошь безумцы. Правда. И безумие у них особое, французское… одно на всех троих. И пусть Джули… прости, Джулиен кажется серьезным и невозмутимым – не верь. В тихом омуте, как известно… Адель как будто веселая и добрая – просто веселая и добрая, но безумная искорка в ней сидит тоже. Ну, а Пьер – это безумие как таковое, он воплощает его в себе, он, наверное, родился под безумной звездой. Ты считаешь безумцем меня – да знаю, знаю, что считаешь, - но Пьер… это Пьер. Порой он пугает даже меня. Ребенок сущий, совсем не вырос, я не могу представить, как Адель и Джули управляются с ним… если Пьера оставить одного, весь Париж взлетит на воздух.
Да, они живут в Париже. Втроем. Они всегда так жили. Всегда стояли горой друг за друга – и больше ни от кого в мире не могли ждать помощи и поддержки. Они, конечно, общаются с другими людьми, и нас любят, но, в сущности, только друг другу и доверяют. Это не просто семья, Ани, это маленький клан. У них свой мир, и никому, кроме них троих, туда нет хода. Мы не поймем этих дурных французов, как бы сильно ни хотели…
Да, они дурные. Все. Вот расскажут они тебе сами, какой фокус, например, выкинул невозмутимый Джулиен в прошлом году… а уж о выходках Пьера вообще можно говорить без конца. Про Адель у Лео спроси – он знает свою маму лучше меня, и знает, какие черти сидят в ней.
Лео жил с ними в Париже, да, но как-то раз на семейном пикнике… да, каждый год мы собираемся на пикник, кто бы на каком краю света ни был… он увидел наших Айси и Тео. Они тогда только появились у нас. Увидел – и пропал. Не удивляюсь – наши малыши могут покорить кого угодно. Ему тогда, кажется, лет пятнадцать было… Еще пару раз Адель привозила его к нам, и в конце концов он просто остался здесь. Адель тоже хотела – но Лео знает, как его мама любит Париж… и Францию вообще… как эта страна близка ей, так что он уговорил её остаться дома. Но все они часто у нас бывают – так что ты еще получишь шанс увидеть их… и особенно Пьера. Это зрелище запомнится тебе на всю жизнь. Такое забыть нельзя.

А что Пьер выкинул в наш последний совместный выход в свет! Это был, если не ошибаюсь, день рождения Лео. И чтобы порадовать любимого племянника, Пьер потащил нас всех в парк аттракционов. И все бы ничего – дети счастливы, взрослые тоже довольны, - но этот бес на ножках со своей открытой по-французски душой (а может, он просто идиот?) сцапал какого-то одинокого и ни в чем не повинного туриста, начал вещать ему, какая чудесная тут страна и какие чудесные люди, а потом утащил его на самый страшный аттракцион. Турист боялся высоты. И точно боится теперь французов. Всю головокружительную поездку он сидел с закрытыми глазами и чуть не уронил в озеро с огромной высоты свой фотоаппарат. Проблему решила Ро… конечно, кто еще так умеет решать подобные проблемы. Но весь парк запомнил Пьера – а бедный турист, наверное, на всю жизнь.

Дни рождения у нас вообще проходят весело. Однажды близнецы, а фантазия у них бурная, ты знаешь, задумали устроить большой праздник для Ро. «Тридцать четыре года бывает один раз в жизни!» - сказали они и взялись за дело. А если уж ДаблКрис берется за дело – это страшно… и последствия будут серьезными. Операция на сей раз у них называлась «Полет чайки». Не спрашивай, почему… фантазия бурная, говорю же.
Просто моя сестренка всегда хотела прыгнуть с парашютом. С детства у неё была такая мечта - но тогда у неё… у нас… не было возможности что-то такое делать. И вот я, по глупости своей, выболтал рыжим… и они решили исполнить мечту любимой тети. Трудность осуществления этой задумки ничуть их не остановила – они ведь обожают Ро и на все готовы, чтоб её порадовать, хотя своими дикими выходками чаще расстраивают, ну да ладно, они же любя. Крис-в-квадрате всегда были на редкость самостоятельны. С ранних лет. Все делали сами – и никому не раскрывали своих коварных планов до того момента, пока они не будут исполнены. И тогда ничего не рассказали, все устроили сами.
Я честно не знаю, и до сих пор теряюсь в догадках, как они в свои двенадцать лет умудрились без помощи взрослого заказать этот несчастный прыжок, все организовать, раздобыть денег… мне все еще кажется, что они по такому случаю ограбили банк. Но полиция вроде не приезжала, значит, нет – либо они очень хорошо умеют скрывать свою личность. В общем, все было подготовлено. Парочка хитрых Крисов держала нас всех в неведении – мы не знали, куда едем, пока не приехали. Ро была… счастлива. Никогда не видел её такой радостной. А эти наглые моськи стояли рядом и улыбались во все свои наглые рты. Чудо, а не дети. В кого они, интересно, такие? Точно не в Аманду… и не в Питера, каким он стал. Наверное, их подбросил аист, они не могут быть детьми Аманды и Питера, я всегда думал так.

Одним из увлечений Крисов было коллекционирование. Они вообще редко доводят большие дела до конца. Не хватает им терпения, бросают и бегут дальше, за новой дикой идеей. Но это увлечение продержалось дольше других. Они собирали снежные шарики. Знаешь, эти красивые шары из стекла с фигурками внутри, встряхнешь – и как будто падает снег… Они и мне тоже нравятся, но рыжим просто голову снесло от этих шариков. А все Питеру спасибо. Привез им однажды из своей командировки – из Испании, кажется, - с какой-то местной красотой внутри, так Крис-во-второй-степени сошли с ума. Начали умолять его, чтобы из каждой страны, из каждого города он привозил им по шарику. Питер слишком любит своих рыжих деток, чтобы отказать… и вот эти шарики заполнили весь дом. Они были всюду. Лежали, стояли, катались по полу… и особенно много было шариков рождественских. Рыжие обожают Рождество. Мы зовем их духами Рождества… они нам таким праздники устраивают, такую атмосферу создают, так украшают дом … ну, ты все это еще увидишь, Ани.

Наш домик, правда, и не такое видел. Сколько всего он с нами пережил… когда мы с Ро сюда приехали – девять лет назад, - здесь не было вообще ничего. Первые хозяева дома все, даже мебель, забрали с собой, а потом долгое время домик пустовал… почему-то никто не хотел жить в нем, а тут появились мы. И у нас тоже ничего не было – ни работы, ни денег. Я в свои зеленые двадцать один в целом мало что умел и мог, и бедная Ро работала на двух работах, чтобы содержать меня… стыдно вспомнить, как я висел у неё на шее, хотя она ни словом не упрекнула – ну, это же Ро, она всегда так… всегда думает о других, о себе даже не заикнется. Она работала, а я изо всех сил учился – взялся наконец за ум, в Сан-Франциско… там, где мы раньше жили… не сильно хороший был из меня ученик. А тут я сам себя перепрыгнул и поступил в местный институт, закончил даже быстрее, чем можно было ожидать – и все это время следил, чтоб Ро хотя бы есть не забывала, есть и спать. А ведь она может. Потом наконец я снял с неё этот тяжкий груз, выдумал себе работу – и счастливо работаю там по сей день.
Первое время мы жили с двумя стульями и одним диваном. Серьезно. Спали на нем по очереди – а тот, чья очередь не наступила, на полу на матрасе. Хотя и диванчик-то был старый, потрепанный, и стулья не самые лучшие – но с них мы начали заселять наш грустный домик. Потом и нас становилось больше, и мебели, и безделушек разных… не буду скромничать – к украшению дома я приложил немало усилия. Да, первое время у нас были два стула, диван – и красивые картинки в рамках по стенам.

Долго мы уговаривали Аманду перебраться к нам. Она не хотела нас утруждать, представляешь? Мы говорили ей, что места у нас много, и нисколько не затруднит, и вместе веселее… но, не будь Крисов, они так и остались бы жить в Сан-Франциско. Аманда часто привозила к нам рыжих - мы наконец-то стали видеть их постоянно, а не… от случая к случаю, как раньше, - и вот однажды ДаблКрис просто заявили маме, что остаются здесь. Ей пришлось согласиться – а как же иначе? К своим тринадцати годам у рыжих воля железная – мне бы такую. Они умеют добиваться своего – и, честное слово, порой лучше Аманды знают, как надо поступить. Она скучала без Питера и работала слишком много для одной женщины – как только она переехала сюда, мы избавили её от излишка работы и одиночества. И машину купили – чтоб на работу не так долго было ехать. Аманда – трудоголик. Она почему-то считает, что надо себя на работе уморить, а лучше там и вовсе поселиться. Хорошо, что у неё есть мы, рыжие и Питер – совместными усилиями убеждаем её, что надо отдыхать и давать себе время на радости жизни. Как будто с успехом… и все равно она слишком много работает. Такая уж Аманда, не переделать её.

Анжела слушала… вернее, конечно, слушать ей не хотелось, она убеждала себя, что похождения каких-то дурных французов, которых она знать не знает, да и знакомых Джонсов – тоже, её совсем не интересуют. Она ведь не хочет быть здесь. Она совсем не хочет общаться с этими людьми и знать о них что-либо. Они шумные, неугомонные, странные, им что-то нужно от неё, они взяли её к себе по неясным причинам… Это безумные, непонятные люди, и от них лучше держаться в стороне. Иметь к ним как можно меньше отношения. Но сейчас… слушая Салливана против воли… Анжела начинала осознавать, что и правда слушает. С любопытством, со все более растущим интересом. Ей было… интересно. Да, она хотела слушать дальше. Ловить новые кусочки знаний об этих людях. Кто они? Как они живут? Как оказались вместе, в одном доме? Может, это Салливан был так хорош в роли рассказчика – с его живыми эмоциями, бурными жестами, яркими, меткими словечками. Он говорил просто и кратко – но так захватывающе, будто книгу в устной форме сочинял. Да, из легиона историй семейства Джонс могла получиться книга, и даже ни одна. Семейная сага. Повесть о многих и многих поколениях. Анжела так и представляла её себе… не сразу поняв, что представляет, а значит, думает об этой странной семье, думает о том, что услышала, и явно хочет услышать ещё.
- …и все равно Пьер – самый безумный из всех нас! Хорошо, что он в Париже, а не тут – наш дом не выдержал бы. Все меня безумным зовут, но ты не видела Пьера, Ани! Это безумие на ножках! Пугает порой даже меня. Вот уж не знаю, зачем он взял себе ребенка?.. Сам же еще ребенок. Во всех смыслах.
И Анжела вдруг ощутила два ярких желания. Они удивили её саму, и она поскорей решила о них забыть, но, к сожалению, то, что они были, забыть никак не удавалось. Первое желание – задать вопрос, узнать, о каком ребенке говорит Салливан, неужто о приемном, как она сама?.. Второе – пусть Салливан рассказывает и не останавливается никогда.
Наверное, ему было что еще поведать – история странных и нелепых происшествий в семье Джонс, а так же эпизодов о знакомстве, встрече, ссоре, мире, свадьбе и так далее, казалось, конца просто не имеет. Но Салливан замолчал, с улыбкой глянув на Анжелу:
- Прости. Я совсем замучил тебя. Люблю болтать. За это в детстве Ро звала меня несносным… да и сейчас зовет, что уж там. А про нашу семью могу болтать бесконечно… люблю их всех.
И так он сказал эти простые слова… «люблю их всех»… с такой нежностью в голосе, что Анжела растерялась. Неужели этот странный ребенок в теле взрослого способен на такие глубокие чувства? Неужели эта семья – не только сборище безумных людей, не пойми для чего живущих в одном доме, а нечто большее?..
- Держи, - Анжела не успела ни отогнать эти мысли, ни устыдить себя за них – Салливан уже протягивал ей что-то. Фигурку. Красивый, изящный цветок из бумаги, сделанный так искусно, так сложно, что похож был на самый настоящий, живой цветок. Красные, желтые, зеленые цвета, складки, сгибы… Анжела ничего не понимала в этом искусстве, так что не могла разобраться, как сделан цветок. Знала только, что он был красив. Очень красив. Когда Салливан успел смастерить его?
Оказывается, все это время, беседуя с Анжелой, он вертел в руках бумагу, его руки мелькали, создавая из обычных листов красоту. Анжела видела, как он взял листы, но, увлекшись рассказом, не заметила превращения простой бумаги во что-то… особенное.
- Какой красивый… - выдохнула она, не успев себя остановить.
Салливан засиял.
- Нравится? Я очень рад! Знаешь, а ведь он делается так просто. Надо только взять бумагу и…
Анжела с опаской приняла необычную поделку от Салливана и повертела её в руках. С опаской, бережно – потому что боялась испортить, помять, разорвать. Простая бумага. Простое оригами – ему детей в школе учат. Анжела за своё недолгое время в школе тоже успела научиться складывать простейшие фигурки – но ей не хватало ни ловкости, ни осторожности, ни терпения сделать что-нибудь сложнее. Этот цветок был прекрасен… казалось чудом, что его можно смастерить из простой бумаги.
- Просто бумага, - как будто прочел её мысли Салливан. Он с улыбкой глядел на своё творение. – Просто бумага, а какие красивые вещи можно делать из неё. Я люблю творчество, Ани… ну, ты и сама заметила, наверное. Любое творчество. Музыку творить не умею, это Лео у нас талант, но я люблю что-то делать руками. Из простых материалов – бумага, глина, дерево – можно сделать что-то… особенное. В этом и есть смысл творчества. Сделать что-то такое, чего не было до тебя. Нечто красивое и новое принести в этот мир. Чтобы кто-то улыбнулся, глядя на твою поделку, кому-то стало лучше, кому-то она понравилась и вдохновила бы на что-нибудь. Творить – прекрасно. Это лучшее, что мы можем делать.
Анжела больше не говорила с Салливаном. И ускользнула как можно скорее в свою комнату, сжимая в руке бумажный цветок. Ничего не изменилось… кажется. Она все так же трусила, не решаясь смотреть никому из Джонсов в глаза, молча ковыряя вилкой еду в тарелке, пребывая в своем тяжелом молчании, пока веселые люди вокруг неё болтали о каких-то своих неведомых делах. Ничего не изменилось… а что-то все же изменилось. Анжела слушала. Слушала все, что Джонсы говорили за столом. И с каким-то почти радостным удивлением, а может, любопытством, ловила знакомые имена – Пьер, Адель, Питер, имена из тех ярких историй, которые рассказывал ей сегодня Салливан.
Анжела слушала – и находилась все же далеко от этого стола. Во вчерашнем дне. В заброшенном доме на каком-то крайнем краю странного городка, в пыльных комнатах с тысячами вещей, и про каждую голос Криса или Криса рассказывал что-то – сказки, легенды, но, кажется, это всё была правда. Анжела думала о том, как сидела с ними на чердаке – и пускай они больше общались друг с другом, чем с ней, пускай ходили по чердаку без неё, а все-таки она была не одна, она была с ними, они не просто терпели её присутствие рядом, им нравилось, что она здесь. И обратная дорога, этот безумный побег от опасного соседа, что-то странное, непривычное, что-то, объединившее Анжелу с рыжими близнецами… приключение?
С мысли о дне вчерашнем Анжела перешла на день сегодняшний. Комната Салливана, странная, безумная, красивая, - и её хозяин, который девочку всегда завораживал и пугал… он говорил с ней, обращался прямо к ней и рассказывал истории о семействе Джонс. Сделай он это в первую неделю Анжелы здесь, она бы и слушать ни стала, либо все пропускала бы мимо ушей, либо сбежала бы, не думая о Джареде, но вчера ей было… интересно. Она хотела знать больше. Она хотела знать больше сейчас. Потому что эти два дня – странных, необычных, непредсказуемых дня – нельзя было стереть из памяти, нельзя было сделать вид, что они ровным счетом ничего не поменяли. Поменяли. Анжела не знала, что именно, не могла объяснить словами, что стало в неё иначе, но это самое «что-то», странное чувство, побуждавшее девочку слушать беседы за столом, толкнуло её после ужина не сбежать, а задержаться у стола и хрипло выдавить:
- Спасибо… очень вкусно.
Это было на два слова больше, чем Анжела произносила всегда – прежде она просто шептала себе под нос неразборчивое «спасибо» и убегала в свою комнату. А теперь… что-то не давало ей оставить Джонсов и убежать, что-то непонятное, но точно связанное со вчерашним и сегодняшним днями.
Джонсы, все как один, подняли головы и поглядели на Анжелу - с удивлением, интересом и… радостью? Девочка смутилась под этими взглядами, втянула голову в плечи, уже жалея, что открыла рот, ожидая, что вот сейчас Джаред выдаст что-нибудь едкое и противное – он ведь точно не упустит такого шанс высказаться в её адрес… И Джаред сказал. Но совсем не то, что Анжела готовилась услышать.
- А ты, оказывается, умеешь говорить, - медленно, задумчиво произнес Джаред, и на губах его мелькнуло что-то, едва-едва похожее на улыбку. Конечно, нет. Обман зрения. Этот мерзкий парень-грубиян не умеет улыбаться, как нормальные люди.
Уже у себя в комнате Анжела поняла, что в первый раз за все время здесь улыбки этих странных людей не задели её, не показались обидными и фальшивыми.
Она взяла за ужином стакан и поставила на тумбочку у кровати, а в него – бумажный цветок, подарок Салливана. Цветок казался почти живым в этой маленькой вазе. Рядом с ним лежала книга… та самая, что рыжие близнецы поднесли её на чердаке заброшенного дома, и Анжела еще долго не могла уснуть, глядя на них.

@темы: творчество, семейка

---

Дорога к настоящему

Глава 3. Оставь сомнения, всяк сюда входящий

Не самое приятное в жизни Анжелы утро началось с того, что Джаред застукал её за подглядыванием у дверей. Она стояла и слушала сквозь тонкую щелку, как дети болтают о чем-то с Лео, как вдруг громкий кашель за спиной вынудил её подпрыгнуть и обернуться с выражением крайнего ужаса на лице. Конечно, редкое везение девочки и здесь показало себя — из всех, кто мог поймать её, поймал Джаред, а кто угодно лучше, чем он. Может, кому-нибудь другому Анжела и сумела бы сказать хоть пару слов в своё оправдание. Под этим насмешливым и сквозь кожу смотрящим взглядом она могла лишь краснеть и теребить край кофты руками, желая провалиться прямо здесь и сейчас через пол... оказаться в любом другом месте во вселенной, только бы не здесь. Джаред стоял, скрестив руки на груди, и взирал на Анжелу как судья на преступника; неспешно и методично осматривал её с ног до головы, раздумывая над вердиктом, и мерзкая улыбочка дрожала в углах его губ. Анжеле хотелось бежать, сказать нечто меткое и обидное, постоять за себя... просто сделать хоть что-нибудь, а не стоять, как зверек перед охотником, не смея даже глаз поднять на своего возможного убийцу. Холодные мурашки бежали по спине... Джаред не был бы Джаредом, если бы упустил случай сказать что-то жестокое и противное; но ведь он молчит, всего лишь смотрит, - вдруг обойдется на этот раз...
Не обошлось.
- Значит, тебе всё-таки интересно, - изрек Джаред ровным голосом. И даже насмешки, кажется, в нем не было, и слова тоже самые обычные, безобидные... но скрытое желание задеть Анжелу за больную струнку в душе так и сквозило в этих непроницаемых, как черная вода, глазах, и девочка растерялась, не зная, что сказать, а Джаред уже как ни в чём ни бывало ушел вниз по лестнице. Проклятый Джаред... мерзкий, мерзкий, что ему нужно от неё, почему он не оставит её в покое, да чтоб он навернулся с этой лестницы и шею себе сломал... Анжела ясно ощущала, как пылает краска у неё на щеках, как дрожат руки, как холод сдавливает сердце, как горечь подступает в горлу. Проклятый Джаред! И ничего он не знает, просто кажется таким всеведущим и вездесущим, он не прав, ей совсем, совсем не интересно!
В столовую Анжела спустилась через какое-то время — ей нужно было успокоить дыхание и унять дрожь в руках. Настроение, и без того не самое радужное, упало до нижних пределов, на Джареда, невозмутимо сидящего за столом, и смотреть не хотелось... но по злобной насмешке судьбы он сидел напротив Анжелы, да еще имел привычку с въедливым вниманием наблюдать за ней. Так что спокойного завтрака нельзя было ждать.
- Что с тобой, Ани? - тревожный голос Салливана вторгся в её мрачные мысли. - Плохо спала ночью? Болит что-нибудь?
На дурацкое и не уместное сокращение своего имени Анжела никак не отозвалась — была слишком растеряна, сердита и обижена. Пробормотала едва слышно себе под нос «ничего» и села на краешек стула рядом с Салливаном.
- Ани? - Роберта выгнула бровь, глядя на брата. - Ты и над именем девочки поиздеваться решил, братец? Крисов тебе мало?
- Почему тебе можно, а мне — нельзя? - без всякого предупреждения Салливан сменил тревогу на обиду и воззрился на Роберту так, будто его достоинство было жестоким образом задето. - Ты меня сокращаешь, так что же, мне одному с коротким именем ходить? Да и вообще... ей подходит, правда ведь, Анжела?
- Правда, - вместо девочки ответила Роберта и улыбнулась. - Как раз то, что нужно.
Анжела не совсем понимала, о чем они говорят, пусть даже речь шла о ней самой. Лишь почувствовала слабый укол раздражения вдобавок к хаосу чувств из-за Джареда. Проклятый Джаред... мерзкий... хватит таращиться уже... грубый и противный Джаред...
Ждали, как обычно, одного опаздывающего Лео — ждали без нетерпения, привыкнув к тому, что не от мира сего парень вечно развлекает детишек в своей комнате и забывает по их милости о завтраках, обедах и ужинах. Когда Лео с детьми наконец появился и, прося прощения, начал усаживать их рядом с собой на стулья, Анжела уже немного успокоилась — приказала себе не думать о Джареде, просто забыть, как страшный сон, и не давать повода этому грубияну считать, что она переживает. Вовсе не переживает... еще чего не хватало... ведь он говорил глупости, совсем не правду, а значит, и забивать себе голову незачем. Лишь бы только он не сказал ничего при других обитателях дома. Джароед не сказал, решив на этот раз обойтись взглядами и гадкими улыбочками. Опасность миновала.
- А я всегда говорил, что наши французы — дурные на всю голову. И это меня еще называют безумцем! У Пьера, значит, безумие в квадрате. И все такие. Твоя мама тоже, Лео, просто не всегда входит в безумный режим. А Джули так и вовсе прячет свою истинную суть... в тихом омуте, как говорится, такие демоны сидят — вообразить страшно.
- Братец, Джулиен убьет тебя, если узнает, что за спиной ты зовешь его «Джули».
- Как он узнает? Ты ведь не скажешь ему, сестренка?
- Я не скажу, а вот насчет Крисов не была бы так уверена...
- Крисы?..
- Успокойся, дядя Салли, мы своих противнику не сдаем.
Дружный смех семейки Джонс вдруг выбросил Анжелу из странного состояния, в котором она находилась последние пять минут. И не сразу девочка сообразила, что этим состоянием было внимание к разговору... самое настоящее внимание. В первый раз больше чем за неделю пребывания здесь Анжела слушала, о чем говорят эти странные и непонятные люди за столом. Не просто слушала, невольно выхватывая обрывки слов и фраз... ей хотелось услышать весь разговор целиком и полностью.
Открытие так ошарашило Анжелу, а лихорадочные попытки убедить себя, что ей не было интересно, так захватили её разум, что все прочие беседы промелькнули, не оставив ни малейшего следа.
В этом доме Анжела теряла счет времени, потому что один день был совершенно не отличим от другого. Девочка хотела спрятаться в свою комнату, как обычно, и никто не удерживал её, когда она поднялась из-за стола; но вдруг произошло немыслимое — близнецы тоже встали и окликнули Анжелу.
- Сестра, - торжественно начали Крис и Крис в унисон. - Мы хотим позвать тебя на встречу приключениям.
Обращение неприятно резануло ухо Анжелы — и, кроме изумления, вызвало неожиданно для неё самой сильнейшую злость. Да как они могут... зачем так называть её... ведь Анжела им никакая не сестра! Другие слова показались абсолютной бессмыслицей. Какие ещё приключения? Что им нужно от неё? «Оставьте меня в покое!» - сердито бросила Анжела в адрес близнецов, только в мыслях, к сожалению, у неё не хватило смелости озвучить своё пожелание вслух, и она уже собиралась искать короткую и емкую фразу, которая показала бы Крисам, что идти с ними Анжела не хочет и не пойдет... просто вообразить себя наедине с неугомонными Крисами было страшно... как вдруг насмешливый и безошибочно узнаваемый голос вторгся в беседу.
- Никуда она с вами не пойдет, рыжие, - почти лениво протянул Джаред, не отрываясь от поглощения завтрака. - Она боится.
- Я не боюсь! - вырвалось у Анжелы прежде, чем она успела как следует понять и обдумать слова Джареда и свою реакцию на них.
Это была самая длинная фраза, сказанная Анжелой в доме Джонсов — и, может, поэтому все так изумленно вытаращились на неё. Все, кроме Джареда. Парень с безучастным видом накручивал лапшу на вилку и как будто вообще не слышал её слов... хотя, разумеется, он всё слышал, просто ему нравилось раздражать Анжелу, изображать полное к ней презрение и равнодушие, доставать её своими едкими замечаниями, вечно лезть не в своё дело и притворяться, что смотрит ей в душу и всё видит и знает... хотя ничего он не знает, и знать не может, проклятый, мерзкий Джаред! Анжела ни за какие блага на свете не даст ему лишний повод смеяться над ней. Лишний повод растягивать губы в этой противной улыбочке и смотреть на неё как на пустое место, как на дыру в идеальном полотне семьи Джонс... ну и пусть она чужая тут, пусть никогда эта семья не примет её как родную, но Анжела не боится и не даст Джареду даже секунды сомневаться в этом!
- Я не боюсь! - еще более яростно выдохнула Анжела, кивнула близнецам и пошла за ними на улицу. Ничто другое, кроме мерзкой ухмылки Джареда, не заставило бы её согласиться.
Джаред хмыкнул и отвернулся.
Анжела чувствовала себя не странно... очень странно. Странно было изменить привычную схему дня - выйти на улицу, а не сидеть в душной комнате, странно было видеть рядом этих безумных близнецов и следовать за ними... куда-то. Крис и Крис болтали так беспечно и легко, будто не замечая Анжелу возле себя... так же, как болтали другие члены сумасшедшего семейства, и Анжела хотела бы обидеться на них, оскорбиться, сказать себе: «Я знала, что так будет», и все же — хотела, да не могла, ведь безразличие семейки к ней не было безразличием. Анжела, раз и навсегда решив, что семейка не нравится ей, не могла не признавать очевидного факта. Эти странные люди не были безразличны. Безразличие — то, что отражалось в холодных глазах Джессики Хьютон. Глухое и абсолютное равнодушие к тому, что происходит с девочкой, пустой и ничего не выражающий взгляд, отказ говорить и вообще замечать её в этом мире. Джонсы вели себя совсем не так. Они болтали и жили своей жизнью — но не стараясь подчеркнуто игнорировать Анжелу. Они жили своей жизнью, словно бы Анжела всегда была и будет в этой жизни на своем месте.
Девочка не могла описать смутное ощущение этого словами. Не могла назвать — и, будь на то её воля, отказалась бы вообще верить, что так бывает, обвинила бы Джонсов в безразличии и стала бы к ним безразлична в ответ. Но эти странные и непонятные люди даже больше, чем своеобразием своих характеров, занимали Анжелу необъяснимым отношением к ней. Поэтому она не могла игнорировать их. Не могла делать вид, что живет в другой вселенной, никак с ними не связанной, запертой на тысячу замков. Замки без труда устояли бы, если б Джонсы, как сотрудники приюта, как множество родителей, жаждущих удочерить её, лезли к Анжеле в душу, пытали её вопросами и ободрениями, старались завязать разговор и убедить, что она в их семье совсем не чужая, а родная и любимая доченька. Анжела просто не верила таким глупым и смешным речам — и закрывалась от них еще крепче. Странная семейка не совершала никаких движений в сторону одиночества Анжелы. Ни разу не вынуждала её делать то, что она делать не хочет — отвечать, говорить, играть в нормального и готового к общению ребенка. Все дружно оставили Анжелу в покое, но так по-доброму, так странно и, казалось бы, невозможно по-доброму, будто... понимали что-то. Хотя, само собой, ничего они не понимают, не могут понять и никогда, никогда не поймут!
Больше всего на свете Анжела хотела бы вернуться в тихую (относительно) и безопасную (почти) комнату. Но, сделай она попытку сбежать в свое укрытие, Джаред наверняка поймает её где-нибудь на лестнице и начнет долгую, страшную пытку взглядами и улыбочками, насмешкой и полным бесконечного презрения голосом. Она не выдержит. Она просто не выдержит, если этот наглый парень станет бросать ей в лицо обвинения в трусости... а ведь он станет, никаких сомнений у Анжелы по этому поводу не было. Безвыходная ситуация. Безнадежная. И девочка покорно шла за дуэтом безумных Крисов не пойми куда, все дальше и дальше удаляясь от безопасного дома.
Анжела в первый раз за неделю выбралась в город. Городок. В первый раз шагала по узким и безупречно чистым улочкам, между огромными валунами и купами пушистых деревьев, видя перед собой все то, что безучастно созерцала из машины мисс Кроуфорд целую вечность назад. Городок казался маленьким, очень маленьким, почти крошечным по сравнению с громадой Сан-Франциско, - но, вопреки своему жалкому размеру, запутанным донельзя. Анжела быстро потеряла счет аркам, тропинкам, дворам и скверикам, через которые непринужденной походкой двигались Крисы. Она махнула рукой на тщетные попытки проследить путь, запомнить, где и куда они сворачивают, мимо каких домов проходят. Маленький городок был похож на лабиринт. Лабиринт коварный и опасный, трудный и совершенно непроходимый для неё, чужой девочки, привыкшей к большим и понятным городам. Да, Сан-Франциско — высотные здания до неба, шумные проспекты, сотни машин, яркая реклама на каждом шагу, неисчислимые кафе, рестораны, клубы, магазины — делал Анжелу еще меньше, еще незначительней, чем она есть, но заблудиться в нем было гораздо сложнее, чем тут. Высотки, магазины, кафе — лучших ориентиров по громадному пространству города не найдешь. Нужно лишь запомнить самые крупные торговые центры, самые большие здания, самые кричащие вывески — и не заблудишься. В этом крошечном городке, чье название Анжела не знала да и знать не хотела, ей не удалось отыскать ни одного подходящего ориентира за всю дорогу. Здесь просто не было больших магазинов, все маленькие, незаметные, в ларьках и закутках, похожие, как близнецы, один на другой. Здесь не было кафе и ресторанов — они были, но не в привычном Анжеле смысле слова, а такие же маленькие и неприметные. Реклама здесь отсутствовала как явление. Кинотеатром даже и не пахло. Весь городок — лабиринт из вьющихся, как веревка, улочек, уединенных сквериков, засаженных зеленью дворов, а так же, конечно, валунов и деревьев. Он не понравился Анжеле. Она чувствовала себя в нем неуютно и странно... как чужая.
Рыжие близнецы, наверное, знали городок наизусть. Без всяких сомнений они шли по тропкам, дворам и скверам, не глядя, куда идут, болтая о чем-то своем, крисовском. Анжела едва слушала их разговор. Кажется, речь шла о коварных планах «усовершенствования» машины дяди Салли — и сравнении масштаба задумки с риском для жизни, который неминуемо возникнет, когда дядя обнаружит свою машину обновленной и «гораздо более яркой, чем сейчас». Девочке было очень неуютно рядом с ними. Очень странно и неуютно. Она чувствовала, что должна с ними говорить, раз они взяли её с собой... проявлять какую-то инициативу в общении, хотя общаться с Крисами ей вовсе не хотелось. Крисы не настаивали. У них, судя по всему, был свой, недоступный для других людей и не нуждающийся в ком-либо мирок — Анжела ощущала себя еще хуже, ведь она находилась рядом с этим мирком и будто мешала ему, ведь Крису и Крису явно никто во вселенной не был нужен, кроме них самих.
Да, говорить с близнецами не хотелось, но еще меньше хотелось идти в неизвестное никому, кроме них, место, и Анжела, с огромным трудом одолевая себя, спросила:
- Куда мы идем?
Близнец... не понятно, какой, может, Кристофер, может, Кристина... обернулся к Анжеле и так, будто вообще не был удивлен её внезапной репликой, репликой, к тому же, тихой и задушенной, весело изрек:
- На поиск сокровищ в заброшенном доме!
Фраза полностью соответствовала стилю безумных Крисов, но была чудовищной нелепицей для нормального человека. Анжела относила себя к нормальным людям... искренне надеясь, что рыжее и беспощадное безумие не передается по воздуху. Девочка решила, что близнецы её разыгрывают.
Но пунктом назначения и вправду оказался заброшенный дом. В конце еще более узкой, чем все прежде пройденные, дороги, как будто выраставший из густого и непролазного леса, дом абсолютно заброшенный и очень неказистый с виду. Здесь, должно быть, никто не жил уже несколько десятков лет. Он смотрел на непрошеных гостей черными провалами окон — стекол давным-давно в них не было, - щетинился торчащими всюду досками, угрожающе нависал над дорогой, готовясь рухнуть на голову храбрецу, дерзнувшему потревожить его покой, в любое мгновение. Страшный, жуткий дом. За деревьями, прежде аккуратно подстриженными, а теперь растущими без присмотра как дикие лианы, его почти не было видно. Крапива и сорная трава во дворе достигали пояса. Что-то хрустело и трескалось под ногами, когда Анжела шла за дуэтом безумных близнецов. Точно безумных... безнадежно... бесповоротно... какой нормальный человек пойдет сюда, в это обиталище тьмы и ужаса? Она не хотела идти за ними. Пусть сами копошатся в обломках, раз уж им так хочется, она — не пойдет, она еще не лишилась разума, да и Джареда здесь, слава богу, нет, и никто не обвинит её в трусости... Да, Анжела отчаянно трусила и не пошла бы ни за что на свете в оскаленную пасть древнего дома, если бы остаться одной возле него не было еще страшнее, если бы она могла сама отыскать дорогу домой. Ситуация опять была безвыходная. Безнадежная. Как и весь этот сумасшедший день...
Из рыжих Крисов так и хлестала неуемная энергия. Они казались более-менее адекватными, когда болтали по дороге, но сейчас, увидев заброшенный дом и бросив друг на друга очень нехорошие взгляды, они сошли с ума. Анжела еще не видела близнецов за работой — воплощением в жизнь коварного плана. Не видела так близко, как сейчас, и её поразил, даже, наверное, испугал жадный блеск, совершенно одинаковый и алчный, в карих глазах Криса и Криса — они смотрели на дом так, будто перед ними был большой и вкусный торт, который хочется немедля съесть. И чем ближе они подходили к дому, тем возбужденнее становились. Близнецы даже не шли — они прыгали перед Анжелой, готовые, видимо, разобрать эту древнюю развалюху по кирпичикам и поглядеть, что у них прячется внутри.
Крисы не боялись, а вот Анжела боялась — до безумия. Жуткий холодок пробегал у неё по спине каждый раз, как она взглядывала на дом — обветшавший от времени, с зубами уцелевших стекол в окнах, с дырами в черепице, с ошметками краски на стенах. Приближаться к нему не хотелось... а входить в него — тем более. Но, кажется, целью спятивших Крисов было именно это.
Анжелу так и тянуло озвучить свой страх — но, конечно, сказала она совсем другое, не ожидая, что вообще заговорит:
- Вы уверены, что там никто не живет?
Вопрос был глупый — ни один человек в здравом уме жить в этих грязных развалинах не станет. Один из Крисов — не поймешь, который, - обернулся к ней и с серьезным выражением лица ответил:
- Нет.
Что может быть интересного в заброшенном доме? Второй вопрос вертелся у Анжелы на языке. Задавать его девочка не стала... наверное, спрашивать о таком у близнецов — самое бестолковое занятие на свете. Пожалуй, в заброшенном доме было интересно то же, что и в раскрашивании игрушки в безумные цвета, в издевательстве над дверями, в краже паяльника и создании странных табличек для домика на дереве. Причина у всех подобных вещей была одна — Крисы есть Крисы. Безумные. Неадекватные. Странные... как и вся семейка Джонсов, которую Анжеле никогда не понять.
Крепкая дверь, чересчур хорошо сохранившаяся на фоне общей разрухи, была надежно заперта на замок. Изнутри. Как может быть дверь необитаемого дома заперта изнутри?! К холодку по спине добавился комок в горле, и Анжела готова была развернуться и припустить поскорей из этого дьявольского места — если бы какой-то Крис, глубокомысленно оглядев дом, не выдал потрясающую идею:
- А давайте-ка полезем в окно?
И они полезли. В окно. Вырезанное низко над землей, с треснутыми рамами без единого осколка стекла. Анжела не верила, что повторяет за сумасшедшими близнецами — так же хватается за раму, упирается коленом в пыльный подоконник и тянет себя наверх, во тьму... даже дневной свет не мог разогнать этой пугающей темноты. Анжела вообще не понимала, что делает здесь — и зачем дурные близнецы потащили её с собой. Пусть лезут в заброшенные дома и сырые подвалы, раз им так нравится, но к чему в этой бешеной затее она, Анжела, чужая девочка... которую Крисы зачем-то зовут сестрой.
Что-то вцепилось звериными лапами в одежду девочки, и она едва не закричала во весь голос — если бы, резко дернувшись, не поняла, что это не лапы держат её за край кофты, а гвозди, торчащие в раме окна. Держат не страшно, а все-таки очень крепко. Анжела крутилась изо всех сил, дергала одежду так и сяк, но хватка гвоздей не уступала хватке возможного чудища, а Крисы между тем исчезли во мраке, еще немного — и уйдут совсем, забудут её здесь... бросят наедине с темнотой и тишиной, с заросшим двором и битыми стеклами в окнах. Анжела поборола в себе все — нежелание говорить ни с кем из безумной семейки, смущение, страх, растерянность, недоверие к ним, особо настороженное отношение к Крисам... она вообще не думала об этом, просто выдохнула из себя тихую мольбу о помощи:
- Крис...
- Какой из нас? - тут же отозвалась темнота, обретая контуры двух встрепанных фигур.
- Крисы не ушли далеко, не бросили её, хотя за несколько секунд умудрились обрести пыльный покров с ног до головы, царапины на руках и дырки на одежде. Анжела опять поймала себя на странном чувстве, что все повреждения близнецов — одинаковы, безупречно симметричны... но ведь такого, конечно, не может быть. Кристофер — а может быть, Кристина — с помощью Кристины — а может быть, Кристофера — с невиданной ловкостью нашел и отцепил проклятые гвозди, а потом втянул Анжелу в узкий проем окна. Анжела едва не споткнулась о первую же попавшуюся коробку, бросила беглый взгляд по сторонам... и еще раз убедилась, что надо было стоять снаружи и в недра мрачного дома не заходить. Ни шага не делать сюда. Вообще бежать... от греха подальше.
- Оставь сомнения, всяк сюда входящий, - с улыбкой во весь рот изрек Крис. Какой-то из Крисов.
Что это значит?..
- Фраза из умной книжки Лео. Мы немного переделали ей для своих нужд. Так что отринь все сомнения, сестра, и вперед, на поиск сокровищ – они точно спрятаны в недрах этого старого дома, верно, Крис?
- Верно, Крис. Когда мы его найдем, мы разделим…
- На троих. Анжеле как храброму участнику экспедиции, достанется… процентов тридцать, скажем?
- Не забудь про риск. Это опасный и страшный дом.
- Но нам ничего не грозит. Мы встретим любую опасность как положено – плечом к плечу.
- И еще мы…
- Но ведь так не бывает! – сорвалось у Анжелы с языка прежде, чем она успела себя остановить и даже подумать о том, что говорит. Она вообще говорить не хотела. Но если бы хотела – сказала бы именно эту фразу. Так не бывает. Того, о чем болтают сумасшедшие близнецы, - не бывает. Сокровища, опасности, приключения… в книгах – может, но не в этой жизни, не в самой обычной из всех возможных реальностей.
Крис и Крис посмотрели на Анжелу так, будто она нанесла их лучшим чувствам глубочайшее оскорбление.
- Кто сказал?!
- Ну… это… очевидно…
- Очевидно? Кто сказал? Кто так решил? Мы не согласны!
Крисы и всегда были очень эмоциональны… даже чересчур, их чувства всегда пугали Анжелу чудовищной силой и яркостью, но сейчас на их одинаковых лицах была написана так же одинаковая жажда бросаться в бой и защищать нечто дорогое до последнего вздоха. Анжела прежде не могла и придумать повода, по которому человек может так смотреть. Так воинственно, возбужденно, упрямо… словно бы девочка своими случайными словами посягнула ни много ни мало – на их жизнь.
- Мы не согласны, - твердо изрек Кристофер. – Так жить нельзя. Неужели ты считаешь жизнь скучной? Обычной?
- Так нельзя жить, - подхватила Кристина, не дав Анжеле собраться и ответить. – Нельзя, чтобы наша жизнь была скучной и обычной. Она слишком… необычная, чтобы такой быть. Правда, Крис?
- Правда, Крис.
- Дядя Салли говорит, жизнь слишком коротка. Мы не знаем, что он имеет в виду. По-нашему, жизнь огромная и не кончится… не скоро, по крайней мере. И надо любить каждый день и делать все-все, чтобы запомнить его надолго. А это значит – ничего скучного и обычного, как делают взрослые, верно я говорю, Крис?
- Верно ты говоришь, Крис.
И весьма довольные собой близнецы пошли вглубь дома. Растерянная и удивленная Анжела поспешила за ними.
Внутри все оказалось еще более темным, угрюмым, старым и брошенным, чем можно было подумать, стоя на улице. Комната, в которую попали Анжела и Крисы, давила со всех сторон грязными, голыми стенами без всяких украшений... ничто не разбавляло запустение и упадок всего вокруг. Если на стенах дома была когда-нибудь краска, от неё не осталось и следа — лишь голый и покрытый копотью камень в трещинах. Такой же камень — под ногами, и нельзя было сделать шаг, чтобы не запнуться о коробку, чемодан, ящик, наваленные здесь бесформенной кучей, собравшие на себя всю пыль и грязь в комнате. Тьма царила кромешная — если бы не кроха тусклого света с улицы. В несколько сторон из комнаты вели ободранные, со струпьями старой краски двери.
Надо было оставаться в этой комнате — здесь пыль, грязь и древние чемоданы с ящиками, но, во всяком случае, нет призраков, а неизвестность за каждой прочей дверью вызывала у Анжелы неукротимую дрожь. Крисы и думать не думали о каких-то призраках, бродящих, может быть, по лабиринту этого мрачного дома и нападающих на любого, кто тревожит их мертвый покой. Крисы горели безудержным желанием потревожить покой. Чей бы то ни было. Кажется, они пришли сюда с целью изучить и по кирпичику разобрать все комнаты, лестницы, коридоры, которые им удастся найти. А Крисы найдут... Анжела нисколько не сомневалась, что, взяв себе такую цель, Крисы все вверх дном перевернут, а отыщут все, что угодно, и даже больше того. Близнецы, жадно осматриваясь вокруг, пошли к первой попавшейся двери, и не было у Анжелы другого выбора — только спешить за ними с беззвучным проклятием в адрес рыжих, Джареда, себя и древнего дома в придачу.
Призраки бродили по этому дому — Анжела почти слышала их хриплое дыхание у себя за спиной. Их не могло не быть здесь — каждая вещь, каждый угол, каждая ступенька источала дух древности и заброшенности, хотя, наверное, не так много дом прожил на свете, не сотни лет, а всего лишь десятки. Но казалось, что они угодили в другой век... и видят следы пребывания людей, сражавшихся на мечах не на жизнь, а на смерть. Крис и Крис полагали именно так — и весь долгий и страшный путь в недрах дома удивляли Анжелу историями... странными, нелепыми и очень красивыми историями о тех, кто жил здесь раньше, о тех, кто читал эту книгу, сидел у этого камина, смотрел в это окно, улыбается с этой фотографии. Фантазия близнецов была неудержима.
В компании неслышно скользящих за спиной призраков Анжела шла за Крисом и Крисом по дому. Они шли от комнаты к комнате, заглядывая в каждую, что попадалась на пути, а после возвращаясь и заглядывая туда, куда не заглянули в первый раз. Ни одного уголка не осталось в доме, где не ступила бы нога близнецов — и насмерть испуганной Анжелы позади. Комнаты разные, большие и маленькие, гостиные и столовые, спальни и чуланы, но заброшенность царила во всех, пыль серебристым покрывалом лежала всюду, часы молчали, толстый ковер под ногами глушил шаги, и мир снаружи не имел к этому миру никакого отношения. Казалось, они не в пустой дом вошли, а заглянули прямиком в другую вселенную, где все иначе. Вещи — обычные и простые. Стулья, столы, шкафы, кровати, полки с книгами... Только вот брошенное и запустелое всё, оставшееся на произвол судьбы без хозяина... тускнеть, ветшать и покрываться густой пылью.
Анжела испытывала страх перед этими вещами. Страх такой сильный, что никакая на свете сила не вынудила бы её коснуться хоть чего-нибудь. Близнецы ходили по дому и трогали всё, что можно было потрогать. Не просто трогали — брали в руки, оглядывали в луче своих карманных фонариков, изучали, будто научные экспонаты, и выдумывали на ходу тысячи историй о них, о доме, о его пропавших без вести обитателях.
- А здесь, наверное, муж и жена пили вино столетней выдержки, - говорил Кристофер, щелкая пальцем по затянутому пылью бокалу на низком столике. - И вели светский разговор. Старые, старые люди... всю жизнь они провели рядом и погибли прямо здесь, держа в руках бокалы и с улыбкой глядя друг на друга.
- А здесь, наверное, сидела молодая девушка с ясными глазами, - говорила Кристина, присаживаясь в низкое кресло у огромного окна, еще не разбитого. - Она сидела тут день за днем и смотрела, не покажется ли на дороге её возлюбленный — суровый отец не разрешал ей даже говорить с бедным конюхом, а она любила его больше жизни...
- Богатый купец спрятал в доме сундук с сокровищами. Он был одержим мыслью, что все люди на свете хотят украсть у него богатство — и поэтому всегда носил этот ключ от сундука с собой, даже ночью держал его под подушкой и сжимал в руке...
- Спустя десять лет совместной жизни его жена трагически погибла, и только любимая дочка, как две капли воды похожая на неё, осталась с ним. Он души в ней не чаял — и своими руками вырезал для неё эти игрушки.
Десятки самых разных людей жили в этом доме, судя по непрерывному рассказу Крисов. Десятки людей, которые просто не могли бы ужиться вместе под одной крышей, да просто не хватило бы места им в просторах пускай большого, но не бесконечного дома. И все-таки близнецы говорили так, будто множество этих людей, каждый со своими тайнами и горестями, печалями и радостями, жили в одно время, а может, сменяли друг друга, минуя года и столетия, оставаясь незримо в доме в портретах, деревянных игрушках, изящных фигурках на каминной полке, свечном огарке, шкатулке, полной безделушек, ворохе древних платьев в шкафу. Они все еще жили здесь, не умирая, никак не желая покидать свой ветхий дом. Они шуршали листками бумаги на столе, позвякивали стеклом бокалов, отражались в мутной глади зеркал. Они тихо нашептывали свою историю на ухо незваным гостям.
Анжела хотела как можно скорей убраться из этого страшного, мрачного дома, со всей его пылью, грязью, затхлостью, заброшенностью. Она не хотела быть здесь. Она не хотела трогать старые вещи и слушать бездну дурацких историй о них. Она не слушала, только спешила за близнецами и проклинала себя (и, конечно, Джареда) за то, что вообще согласилась на эту безумную авантюру. Анжела сама не заметила, что уже слушает, уже ловит каждое слово Криса и Криса, уже ждет, не смея дышать, новый всплеск их безудержной фантазии. Анжела сама не заметила, что уже верит... нет, разумеется, не верит, но готова поверить их текущим без конца историям, уже ждет, не вздохнет ли кто-нибудь у неё за спиной, не мелькнет ли в зеркале смутная тень, не дрогнет ли пыльная занавеска. Анжела вроде бы и сознавала, что глупость несусветная — верить близнецам, но почти, почти верила против своей воли, ведь Крис и Крис верили, иначе не может быть, слишком яркий, слишком безумный огонь горел у них во взгляде. Несколько часов они бродили по старому дому. А может, несколько вечностей. Время шло, комната за комнатой открывались перед ними, и скоро Анжела, содрогаясь в душе, трогала тусклые, пыльные, поломанные предметы и думала — да, кажется, в этом кресле и правда сидела безнадежно влюбленная девушка, да, кажется, этот ключ и правда открывает сундук с сокровищами. Дом как древняя, грязная, пугающая рухлядь существовать перестал, уступив своё место странному, чудному миру тысяч и тысяч историй.
В одном из комнат этого необъятного мира Анжела подняла голову и заметила крохотную дверцу в потолке.
- Крисы, - неожиданно для себя выдохнула девочка. - Давайте заберемся туда.
Крис и Крис обменялись плотоядными взглядами. Один из них, хитро изогнув бровь (трюк, который вызывал у Анжелы смутное восхищение), воздел к небу палец и возвестил, как на торжественном параде:
- Сестра, да в тебе кроется дух истинного авантюриста!
Оставь сомнения, всяк сюда входящий... Ни с того ни с сего в голове у Анжелы вспыхнула эта странная фразочка. И тут же погасла, когда Кристофер (наверное, это был он) изо всех своих немалых сил хлопнул Анжелу по спине — таким образом, должно быть, выражая своё одобрение. Кристина (наверное, это была она) между тем извлекла из рюкзачка у себя за плечами бесформенный сверток, внутри которого по запаху безошибочно угадывались бутерброды с сыром.
- Почему бы нам не устроить пикник? - улыбаясь от уха до уха, изрекла она.
- Пикник? На чердаке чужого древнего дома?
- Почему бы и нет?
- Мы считаем, это самое лучшее место в мире для пикника.
- Я вас боюсь...
- Так мама всегда говорит. Но бояться нас не надо. Мы безобидны и ласковы. Мы...
- Котики?
- Еще какие!
Анжела сама не заметила, как начала вести с Крисом и Крисом беседы — пусть короткие, пусть глупые, пусть все еще выступая как пассивный наблюдатель, и все же... Она говорила с ними. В первый раз говорила с кем-то из безумного клана Джонсов. И чувствовала что угодно — страх, скованность, растерянность, нежелание общаться, что угодно, только вот неприязни к двум Крисам не было. Просто не было, хотя Анжеле в долгие одинокие вечера в комнате, когда она слушала дикий шквал шума и грома из их комнаты, казалось — она никогда не поймет этих странных близнецов, и уж тем более — не захочет иметь с ними никакого дела. Она и сейчас не хотела... наверное. Конечно, не хотела. Но так вышло, что Крис и Крис втянули её за собой в чудные происшествия, в свою дикую, странную атмосферу, заразили её, должно быть, своим вечным безумием, и никуда от этого не денешься. И мрачный дом с призраками оказал неумолимое действие. Они вернутся назад — и все станет по-прежнему. Ведь станет же, правда? Иначе не может быть... иначе просто не бывает. С Анжелой — не бывает.
Чтобы забраться на чердак, близнецы еще долго рыскали по дому в поисках годной стремянки. Рыскал всегда кто-нибудь один из них, а второй, к безграничному изумлению Анжелы, оставался с ней и охранял её — видимо, Крис и Крис заметили ужас девочки перед домом, который, в общем, не так и трудно было заметить. Они менялись и пускались в долгое странствие по недрам дома, каждый раз приходя ни с чем и давая шанс брату (сестре) испытать удачу. Наконец она пришла — стремянка была найдена и бережно поставлена к запертому люку в потолке. Крисы, как обезьянки, полезли по ней, ловко цепляясь руками и ногами, с такой скоростью, будто делали это не меньше тысячи раз. Анжела лезть не хотела... но её никто не спрашивал, да и угроза остаться внизу в одиночестве была слишком чудовищна. Пришлось лезть.
Анжела изяществом близнецов не отличалась, привычки к таким занятиям не имела — и вскарабкалась наверх, едва не постанывая от напряжения, каждую секунду боясь, что лестница под ней сломается и рухнет в бездну... Девочка лезла, преодолевая себя, и совсем не кстати начала обдумывать странную фразу Криса и Криса о своем скрытом авантюризме. Это абсурдное заявление не только удивляло её — возмущало до глубины души. Скрытый авантюризм... нет в ней, слава богу, никакого авантюризма, ни явного, ни скрытого, а быть здесь ей совсем, совсем не хочется, а слова про чердак вырвались сами — фантазия рыжих, должно быть, заболевание... передается воздушным путем... крайне опасно и заразно...
Всю грязь, пыль, разруху и заброшенность дом собрал на чердаке. По сравнению с чердаком все прежнее казалось новым, чистым и красивым. Призраки не захаживали сюда. Никто из бывших обитателей дома тоже не захаживал. Чердак наверняка покинули в тот день, когда построили, а с тех пор им пользовались для того, чтобы сверху донизу заполнить вещами... старыми, грязными, пыльными, ненужными, забытыми и доживавшими свой грустный век в тишине и пустоте. Ни единый звук спящего дома не проникал в эту тихую, мертвую обитель. Дом, даже спящий, издавал тысячу разных звуков — скрип половиц, рев ветра в каминной трубе, хлопание оторванных ставень, хруст и звон уцелевшего стекла под ногами, скрежет, стук, шепот и как будто слабое, сопящее дыхание. Дом спал — и все-таки жил, а жизнь на чердаке погибла давным-давно. Все, что было здесь, затянули густые и безграничные сети паутин, все, что было здесь, покрыли пушистым слоем пыль и грязь, все, что было здесь, могло лежать еще целую вечность — не потревоженное ни одним из смертных, спокойное, мертвое.
Чердак не знал, что два рыжих Криса доберутся до него — и потревожат, разобьют нерушимый покой. Ворвутся двумя юркими змейками, охватят все с жадным блеском в глазах, свернут, не глядя, шаткую стопку книг, расчистят свободный участок на полу и разложат там цветастые скатерти — Кристина, как фокусник со стажем, извлекла их из рюкзачка за плечами... казалось чудом, что в крошке-рюкзаке помещается все, от скатертей до бутербродов. А так же фонарика, туго свернутой веревки и странного железного предмета, который, судя по всему, и помог Крису и Крису взломать неприступный ход на чердак.
- У Салливана украли? - Анжела сама не заметила, что в который раз вступает с Крисами в беседу. Они вызывали в ней любопытство... слишком сильное любопытство, чтобы молчать.
- Дядя Салли не заметит. А если заметит — не будет долго злиться, когда мы ему расскажем, ради каких благих целей употребили сей предмет.
- Вы всегда рассказываете ему о своих... планах?
- Конечно. Дядя Салли — наш главный ценитель. Он знает толк в таких вещах.
Кристофер с самой хулиганистой улыбкой в мире подмигнул. Анжела покраснела и тут же отвернулась, решив держать язык за зубами и больше ни о чем, ни за что, никогда у этих рыжих не спрашивать. Они могут подумать... то, что думать не надо. Могут ошибочно истолковать и решить, что Анжела одобряет и разделяет их безумные чудачества, хотя это, конечно, совсем не так!
Анжела с Крисами поглощали невероятно вкусные бутерброды («Надо не забыть сказать спасибо тете Берте!») и оглядывали чердак. Анжеле не сразу удалось понять, что кажется ей таким странным, но, получше всмотревшись, она увидела, что вокруг них – не мебель и безделушки, а только книги, и ничего, кроме книг. Книги… старые, очень старые, покрытые пылью, с порванными корешками, а то и вовсе без корешков, книги толстые и тонкие, но все в одинаково ужасном состоянии. Казалось, чердак вобрал в себя все книги мира. Их было так много, что свободного места найти нельзя – исключая тот насильно очищенный от них участок, где сидели и устраивали пикник два Криса и Анжела. Книги повсюду. Во всех углах. Чердак простирался над всем домом, и дальние его стороны тонули в темноте (тусклый свет из узкого окна под потолком не разбавлял темноту), но, судя по всему, книги были и там. Книги были везде. Они уходили во мрак неровными рядами, громоздясь одна на другую, грозя упасть в любой миг, но держась каким-то немыслимым чудом. Шаткие стопки книг. Коробки с книгами. Череда покосившихся полок вдоль стен, а на полках – книги. На всех доступных поверхностях – столах, стульях, тумбах – были воздвигнуты горы книг, и пыль, лежащая повсюду, делала их все бледно-серого цвета.
Конечно, не будь близнецы близнецами, они не стали бы тревожить покой в этом странном книжном царстве. Но Крис и Крис были собой – и просто не могли упустить такую редкую возможность. Спешно засунув в рот последние кусочки бутербродов, они по самые уши закопались в чащу книг – только рыжая макушка каждого торчала из-за хлипких, ненадежных стопок. Анжела, не двигаясь с места, лишь наблюдала, как близнецы неслышно и осторожно – слишком неслышно и слишком осторожно для них – скользят между рядами и рядами томов, берут книги в руки, сдувают облачка пыли, осматривают со всех сторон, открывают… и смотрят, как книга разваливаются, теряет страницы и падает вниз, бесполезная и явно нечитаемая. Да, такая участь постигла все книги, попадавшие к близнецам – они обращались в труху от любого прикосновения. Старые книги. Древние книги. Может, им было по сто лет, и они видели самого первого хозяина дома.
- А первым хозяином был… - шальная улыбка Криса (или Криса) предвещала очередную невероятную историю. – А первым хозяином был безумный ученый. Да! Он без памяти любил науку, но так же отчаянно боялся людей - и ни разу не покидал свой дом. Жизнь узнавал по книгам… собирал все книги, которые мог достать, и по ним наблюдал, как меняется мир, чуждый ему. Он овладел секретом бессмертия и много, много лет жил тут, заперев все двери и окна. Книги хранят память о веках и тысячелетиях… их бросил сюда следующий хозяин дома после смерти старика, бросил и забыл, но книги – помнят.
Книги помнят… книги помнят… Это точно была самая невероятная история из всех рожденных сегодня бурным крисовским воображением. Бессмертный хозяин – и тысячи книг на чердаке… книг, которые помнят… Анжела опять не заметила, когда бросила оглядывать обстановку и стала ловить каждое слово близнецов. Начал говорить Кристофер, а Кристина подхватила, и они друг друга сменяли как рассказчики так, будто всю историю придумали, не сговариваясь, вместе. Видимо, бурная фантазия у Крисов тоже была одна на двоих.
Книги помнят… книги хранят память о веках… Анжела сама не знала, чем так зацепили её досужие выдумки Криса и Криса. Ей страшно хотелось взять в руки хотя бы одну из древних книг. Просто коснуться её, смахнуть вековой слой пыли, прочесть хоть одно слово, наверняка написанное чудным шрифтом с завитушками… Она хотела встать и углубиться в книжный лес вслед за Крисом и Крисом, но, сама не зная, почему, заставляла себя сидеть на месте и смотреть, как Крис выныривает из темноты, как второй Крису уходит в эту темноту, далеко-далеко… Анжела вынуждала себя сидеть на месте и делать вид, что ей все равно, ведь так и должно быть, правда? Ей должно быть все равно. Ей должно быть ни капельки не интересно. Должно быть… ведь это все так глупо и безумно, так странно… что здесь может быть интересного… совсем ничего интересного не должно быть…
- Сестра! – изрек один из Крисов, и Анжела вздрогнула, едва удержала крик – не заметила, как Крис подкрался и очутился совсем рядом с ней. Оба Криса. Они стояли с гордыми улыбками на лицах и держались каждый одной рукой… за книгу. Это была увесистая, не меньше чем в тысячу страниц книга в тускло-сером переплете - со следами прежних букв заглавия и автора. Сейчас уже нельзя было разобрать, что за автор, что за название, книга казалась безликой и похожей на все прочие вокруг, с одним только отличием – она не разваливалась в руках и, кажется, могла еще послужить.
- Сестра! – повторил Крис Первый, подбавив в голос еще больше торжественных нот. – Мы нашли сокровище, за которым и забрались сюда. Наш день прожит не зря. И мы хотим вручить это сокровище тебе.
Близнецы подали книгу на вытянутых руках – и правда как самое бесценное сокровище на свете.
Поступок Крисов, как и пафосные речи, казался совершенно лишенным смысла, и все-таки Анжела взяла эту книгу и всю запутанную дорогу до дома несла её в руке. Хотя скорее бежала вместе с книгой, потому что не удалось горе-взломщикам выйти из дома так же спокойно, как войти. Покончив с бутербродами, они спустились с чердака, и только близнецы знали, какой путь приведет их обратно к разбитому окну, через которое они и забрались сюда. Анжела опять застряла в этом окне. Опять тонким голосом позвала Крисов на помощь. Опять Крисы, чуть не задыхаясь от смеха, вытягивали её и говорили, что надо меньше есть, Анжела краснела и почти придумала, что такого язвительного сказать в ответ. И вдруг, стоило Анжеле ступить на землю, с правой стороны из-за низкого забора высунулась лохматая голова, и мужчина средних лет, весьма с виду потрепанный и сердитый, округлил глаза и завопил на весь квартал:
- Воры! Хватайте воров!
Так быстро Анжела еще никогда в жизни не бегала. И никогда в жизни так не боялась. Неведомые призраки старого дома не пугали её так сильно, как этот вполне реальный и злобный человек, явно горевший желанием натравить на «воров» свою собачью свору – собаки оглушительно тявкали за забором и рвались в бой. Близнецы не боялись. Они, судя по всему, только рады были заполучить очередное приключение – Анжела и опомниться не успела, а один из Крисов уже схватил её за руку, и они побежали, полетели, понеслись быстрее ветра по улочкам городка. Крис и Крис хохотали, как сумасшедшие, и оглядывались назад – не бежит ли за ними собачья упряжка с голодными глазами? Анжеле было страшно обернуться, и она не столько бежала, сколько позволяла какому-то Крису себя тащить. Ни разу за весь долгий путь до дома они не замедлили бег, хотя тот мужчина наверняка отстал и махнул на них рукой.
- Сестра, - выдохнул Кристофер (скорее всего, это был он), резко притормаживая у крыльца Джонсов и прямо там падая на траву. – Это было воистину дивное приключение. Правда, Крис?
- Правда, Крис, - ответила Кристина, рушась возле брата и улыбаясь улыбкой счастливого идиота. Они оба так и выглядели… как на редкость счастливые люди.
На крыльце появилась Роберта. Можно было ждать от неё, что она начнет ругать детей - за долгое отсутствие, за испорченный газон, за бешеную гонку по улицам... взрослые всегда найдут тысячи причин, чтобы ругаться. Но Роберта не сказала ни слова неодобрения. Она просто стояла, глядя на близнецов и Анжелу, с теплой улыбкой на губах, а потом произнесла:
- Как я рада, что ты наконец улыбаешься.
Не сразу Анжела поняла, что эти слова обращены к ней. Не сразу Анжела поняла, что и правда улыбается.
Она тут же покраснела и ощутила себя неловко, глупо, странно. Тут же юркнула в дом мимо Роберты, чуть не сбив с ног Салливана, который выходил поглядеть, что за шум, а драки нет, и кинулась пулей к себе в комнату.
Девочка не выходила из неё до самого ужина – а «приключение», оказывается, заняло почти весь день. Лежала на кровати и слушала, как бешено стучит и не хочет прекращать дурной стук сердце, как шумит кровь в висках… Как странное чувство, названия которому Анжела подобрать не могла, бьется в груди. Она могла судить лишь от противного – и знала только: это не злость на дурных близнецов, не сожаление о потраченном бездарно дне, не обещание никогда больше не связываться с безумным семейством. Анжела обещала себе, конечно, не думать об этом, забыть, как страшный сон, но сразу бросила обещать… слишком уж сильно стучало сердце, слишком навязчиво мелькали в голове фразы...
Книги помнят… книги хранят память о веках… да в тебе кроется дух истинного авантюриста… оставь сомнения, всяк сюда входящий… спрятал в доме сундук с сокровищами… овладел секретом бессмертия… хотим вручить это сокровище тебе… ничего скучного и обычного, как делают взрослые... любить каждый день... делать все-все, чтобы запомнить...
Книга, поднесенная близнецами, так и лежала на тумбочке рядом с кроватью. И взгляд Анжелы против воли обращался к ней… слишком часто.
В этот день вообще все было СЛИШКОМ.

@темы: творчество, семейка

---

Дорога к настоящему

Глава 2. Как живут в безумном доме

Утром Анжела поднялась неохотно — и с мрачным, тревожным предчувствием на сердце. Неохотно — потому что еще совсем не хотела вставать, но громкие и страшные звуки за дверью, вытряхнув её из сна, никак не давали закутаться в одеяло и вновь уснуть. А тревожное предчувствие... это был второй день в обществе безумного семейства (по фамилии Джонс, как стало ясно из обрывков разговора), и Анжеле не просто казалось, что он будет хуже, чем первый; она знала — не только хуже, но и тяжелей, ведь, наверное, молчать и убегать в комнату не выйдет. Вопросы, разговоры... придется не только глядеть со стороны на этих странных людей, еще и дело иметь с ними. Анжела не хотела. Хотела лишь сидеть тут весь день и никого из безумных Джонсов не видеть.
И все-таки она была вынуждена подняться с кровати. Грохот за дверью с каждой минутой все рос и рос, к нему примыкали другие загадочные звуки — дурной хохот, резкий звон, необъяснимое жужжание и скрежетание... Анжела боялась себе представить, что творится в коридоре, и с опаской прошла к двери, возле которой стенку украшало простое зеркало без рамы. Девочка встала к нему и с ног до головы окинула себя сердитым взглядом. Вот уж было на что сердиться... отражение в зеркале радовало сизыми кругами под глазами, явно не здоровым цветом лица, злой морщинкой на лбу от сведенных бровей, бледной полосой сжатых губ. Анжела терпеть не могла свою внешность. Что уж скрывать, она не была красива — глаза мутно-болотного цвета (вовсе не зеленые), волосы оттенка старой ржавчины (совсем не рыжие), бледная кожа, глупая родинка на щеке. Пару месяцев назад один чрезмерно романтичный мальчик в приюте назвал Анжелу «самой красивой девочкой из всех» и сравнил её дурацкие волосы с осенними листьями под солнцем... Анжела, конечно, ему не поверила, даже имя его толком не разобрала, когда новичок решил свести знакомство с ней. Бобби, Робби... не важно. Она ему не поверила - даже не столько потому, что тонкая душевная организация мальчика её смешила. Просто отражение в зеркале твердило другие истины, чем Бобби-Робби. Тот, наверное, вообще дефектом зрения страдал.
Одеждой сирот в приюте не баловали, так что Анжела взяла с собой всего лишь два-три совершенно одинаковых комплекта — джинсы, туники, кофты. Она привыкла одеваться так еще со времен тех людей. И вещи были не самыми новыми, зато чистыми и почти красивыми, но болтались на тощей Анжеле, как на палке, и ничуть не украшали её... может быть, сильней подчеркивали заурядную внешность. Впрочем, какая разница, как она выглядит? Никому здесь не будет до этого дела... разве что мрачному Джареду, который явно всё заметит и не упустит шанс посмеяться над девочкой-сироткой. Пожав плечами и отметая все лишние мысли — про этого грубияна Джареда лучше не думать, — Анжела собрала длинные непослушные волосы в хвост и вышла в коридор. Почти сразу. Почти не стоя перед дверью. Почти не раздумывая, а стоит ли вообще выходить. Роберта звала всех с первого этажа на завтрак — деваться было уже некуда.
Бурная жизнь в этом доме, кажется, не стихала ни на секунду. Слишком много людей на квадратный метр. Слишком неуемный характер у каждого из них. Судя по всему, стоило хорошо подумать, прежде чем совать нос в коридор — ведь Анжела, ступив за порог своей комнаты, едва не угодила под ноги куда-то несущимся безумцам. Они громко кричали и хохотали. Безумец, замыкавший цепь, не заметил девочку и задел её плечом — правда, тут же обернулся назад, и Анжела узнала в нём неугомонного Салливана, а в двух других, спасавшихся от него, рыжую команду Крисов. Это они, совершенно одинаковые наглые моськи, показывали язык Салливану и сотрясали дом жуткими звуками — как будто смех и в то же время боевой индейский клич. А кричал в гневе мужчина, угрожающе махая над головой сжатым кулаком.
- Ну, погодите у меня, Дабл-Крис, вот я вам... Доброе утро, Анжела. Прости, я тебя не заметил. Это всё они виноваты, так и знай!
На миг оглянувшись и подарив широкую улыбку Анжеле, он возобновил охоту на близнецов — а те уже скатывались по лестнице и хохотали как сумасшедшие.
- Стоять, мелочь несчастная, кому сказал! Верните мой паяльник!
Может, выходить из комнаты и правда совсем не стоило?.. Ошарашенная Анжела еще несколько минут стояла у стенки, переводя дыхание, прежде чем наконец спуститься в столовую.
Вчера за ужином она так была занята своей тревогой и так замкнулась в себе, так быстро выскочила из комнаты, что даже не успела разглядеть её как следует. Столовая... не слишком походила на столовую, какой ей полагается быть. Просторная, светлая комната с большим окном, куда сквозь воздушные занавески сочился мягкий свет. Большой и крепкий стол точно по середине — и пушистый ковер под ним, где утопают ноги. Здесь сходство с обычным местом для потребления пищи кончалось, потому что все четыре стены были заняты полками. Разной длины и ширины, из разных сортов дерева, на разной высоте, но каждая полка изображала собой целую коллекцию вещей. Вещи... странные. И как будто все — творение чьих-то рук, не машин, рук не очень знакомых с границами возможного и совершенно безумных. Добрую половину из этих предметов точно создали дети — кривое и чуть нелепое творчество сразу же бросалось в глазах, хоть и не мешало этим смешным изделиям стоять по соседству с другими, более красивыми и менее бесформенными. Но и те, что явно изготовил взрослый человек, казались очень чудными. Они все были разные, но все одинаково... яркие. До боли ярких, сочных цветов, они так резко обращали на себя взгляд смотрящего, что оторваться от них было нельзя. Смотреть и смотреть. Изучать без конца странные фигурки из бумаги... каких-то безумных и красочных зверей-инопланетян, помесь одного вида с другим, пучки перьев, ловцы снов с крупными камушками и сложными сетками, загадочно изогнутые вазы, дикие узоры, выжженные по гладкому дереву, непонятные амулеты, безумные рисунки в рамках... Столовая, кажется, играла здесь роль музея. Скульптура, живопись и бог знает что еще в одной комнате. В свободном пространстве между полками — не очень большом, надо сказать, — висели картины, тоже очень яркие и веселые, как будто пышущие неумной жаждой жизни. От такого радужного безумия начинали болеть глаза. Анжеле показалось, что она угодила в подсобку некоего музея, где лежат самые странные и чудные экспонаты, смешанные в одну кучу без всякой системы. Почему такая взбесившаяся коллекция нашла себе приют в столовой — тоже не очень понятно. Наверное, в этом доме может быть всё, что угодно, и задавать вопросы — себе дороже.
Вся семья уже сидела за общим столом. Лео, как обычно, с тревогой наблюдал за детьми — а дети смотрели на него так, будто в мире никого больше не существует, с обожанием безграничным и глубоким; Дора крепко держала его за руку. На Лео была другая рубашка, хоть и так же в цветную клетку, а вот Джаред со своей потрепанной курткой в любое время дня и ночи не расставался, как и с тяжелым взглядом, прожигающим насквозь. Салливан скрестил руки на груди и обиженно глядел в другую сторону от близнецов. Веселые Крисы, хихикая в кулачок, косились на него — и не слушали речь сердитой женщины, сидящей рядом с ними. Анжела не видела её вчера — зато женщина о ней явно слышала и тут же оборвала гневную тираду, улыбнувшись девочке.
- Доброе утро. Меня зовут Аманда... может, эти двое рыжих чудовищ говорили обо мне.
Как близнецы были похожи друг на друга, так и Аманда совсем не казалась матерью своих детей. Может, это отец у них был воплощением озорства и безумия, а мать — серьезная, даже строгая женщина, сидевшая за столом в брючном костюме светло-серого цвета, с густыми русыми волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Кажется, это первый нормальный человек в семье Джонсов, которого видела Анжела. Без вечных веселых улыбок, без ужасающих поступков и дьявольского смеха, без ребячьих повадок и неуемного чувства юмора... спокойная, невозмутимая женщина, она улыбнулась Анжеле коротко и опять вернулась к своим близнецам.
- Кристофер! - Аманда возобновила сердитую речь.
- Крис! - перебил её один из Крисов.
- Что вы опять устроили? С утра пораньше, как дети малые, а ведь вам уже по тринадцать лет. Кристина!
- Крис! - перебил её второй из Крисов.
- Ты вообще девочка, а не парень-сорванец, ты должна думать о других вещах, а не о том, как красть у дяди... Салливан, что они у тебя взяли?
- Паяльник.
- Да, паяльник. Зачем он вам нужен? И вообще, когда вы умывались в последний раз? Я думаю, что детям нужно...
- Мам, - совсем не возмущенно, как мог бы любой ребенок на его месте, а спокойно и даже весело прервал Кристофер, коснувшись руки своей матери. - Не надо. Ты же знаешь, мы все равно не уймемся, правда, Крис?
- Правда, Крис.
- Ну вот. Не надо нас ругать и воспитывать. Мы уже воспитали себя сами. Так что не сердись на нас… вот, дядя Салли уже не сердится, правда?
Салливан, угрюмо смотрящий в другую сторону, без всякого перехода, как это с ним бывало всегда, забыл о своей обиде и ответил почему-то с восхищением:
- Не сержусь, но, бог ты мой, рыжие, зачем вам понадобился мой паяльник?
Крис и Крис обменялись самыми хитрыми и дерзкими взглядами на свете.
- Ты же знаешь, что не скажем... до тех пор, пока проект не будет воплощен в жизнь.
- Как называется проект?
- Мы еще не решили, но, пожалуй, «Переворот»
- Вы меня интригуете, мелочь хулиганистая...
- Мы знаем, дядя Салли. В том и вся изюминка наших тайных планов. Они тайные. Будет... сюрприз. Правда, Крис?
- Правда, Крис.
- Ох, боже... - Аманда испустила вздох глубокого страдания и откинулась на спинку стула, как-то обреченно оглядывая своих широко ухмыляющихся детей. - Как вы такими выросли? И кто вообще придумал назвать вас одинаково?!
- Ты с папой, мам, - сообщила как некое важное известие Кристина.
- Правда? Кажется, мы не очень хорошо осознавали, что делаем.
- Но теперь поздно менять.
- Так что зови меня Крис.
- А меня — Крис.
- Ох, боже... я вас боюсь, дети.
- А мы любим тебя, мам.
Анжела тихонько сидела на краю своего стула рядом с Салливаном, слушала этот абсурдный разговор и почти физически ощущала тяжесть пребывания здесь на своих плечах. Странный дом... безумные люди... и даже Аманда, вроде бы нормальная на первый взгляд, не чужда общему сумасшедшему духу этой семейки.
Не нравится Анжеле тут. Не нравится её эта странная комната, странный дом, странные люди... Вообще все не нравится. И не понравится. Понять здешних обитателей невозможно.
К столу подошла Роберта, неся в вытянутых руках огромную дымящуюся сковородку с чем-то вкусным, судя по запаху. Все как один потянулись к ней с тарелками, шумно нахваливая Роберту как «прекрасного повара» и «избавителя нашего от голода». Роберта спокойно улыбалась и каждого дарила ароматной порцией. Кушали долго и с наслаждением, ведя общую на всех беседу... Анжела не слушала — чувствовала, как явно все ближе и ближе подступает к ней та же, что вчера, растерянность и то же желание быть где угодно на земле, только не за этим столом. И всё опять началось с беспощадной неумолимостью — румянец на щеках, дрожь спрятанных между коленей рук, плотный комок в горле, не дающий и слова сказать, даже если бы девочка вдруг захотела. И всё опять кончилось, как вчера, глухим раздражением, которое росло и росло в груди, просясь наружу...
Почему эти люди снова говорят без оглядки на Анжелу, без особого тона, без вопросов и дежурных фраз, без всего, что показало бы ей — она чужая, она лишняя, её не должно быть здесь? Почему ведут себя так, будто её присутствие за общим столом — в порядке вещей? Почему, когда смотрят на неё, весело и ласково улыбаются... все, кроме Джареда, конечно. Анжела изо всех сил избегала на него смотреть. А он, кажется, выбрал сегодня другую тактику — не делал вил, что Анжелы здесь вовсе нет, а уделял ей самое пристальное внимание, все глядел и глядел, не отрываясь, на неё, будто хотел дырку прожечь и узнать, что там внутри. Девочка с ужасом ждала — наверняка он что-нибудь скажет... и вздохнула с громадным облегчением, когда завтрак кончился, а Джаред не сказал ничего.
Анжела поспешно вскочила из-за стола, чтобы бежать в свою комнату. И почти у самой лестницы её настиг едкий и леденящий душу голос Джареда:
- Сбегаешь?
Девочка, как от огня спасаясь от этого невозможного парня, укрылась в комнате — и твердо решила до вечера из неё не выходить.
В доме царил бардак и хаос. Наверное, потому, что лето только начиналось, и никто из многочисленных детей не ходил в школу. Аманда, впрочем, после завтрака сразу уехала на своей красивой блестящей машине — не чета убитому механизму, с которым тут же начал возиться Салливан; Анжела наблюдала, как он идет к машине, из окна в своей комнате… то есть, конечно, не наблюдала, ведь ей было совсем не интересно, что они все делают, просто взглянула мельком. И что уж поделать, если из этого узкого окошка открывается хороший вид на всё, что происходит во дворе; конечно, со скуки, без всякого интереса, Анжела увидела, как рыжие близнецы лезут на огромное дерево — и поняла, что странное нагромождение досок и тряпок в густой кроне было чем-то вроде домика, еще одного обиталища Криса и Криса. Обиталище очень ненадежное и хлипкое на вид. Кажется, один случайный шажок не так, как надо, — и вся конструкция, подвешенная среди толстых ветвей, рухнет на землю. Одним усилием воли домик держался. А взойти туда можно было лишь по тонкой, весьма истрепанной веревке — брат и сестра проделали это у Анжелы на глазах и втянули веревку внутрь. Может, они не замечали, что Анжела наблюдает за ними, может, это их вовсе не беспокоило — на свет явился стащенный у Салливана паяльник и большая гладкая доска, и близнецы, передавая инструмент друг другу, начали выжигать на доске крупные, изящно украшенные буквы: «Логово Крисов».
Анжела задернула занавеску на окне, боясь, что Крисы заметят её и подумают... подумают, что она интересуется их странными делами, хотя это, конечно, совсем не так! Нелепая табличка попалась ей на глаза чуть позже, после обеда, когда, убегая в свою комнату, Анжела услышала громкий и сердитый голос Салливана. Мужчина стоял с самым возмущенным лицом на свете и держал в руках бедную доску. Надпись на ней ползла в разные стороны, буквы охотились друг на друга, желая быть то выше, то ниже соседей, а вокруг этих букв жизнерадостно улыбались цветные рожицы.
- «Логово Крисов»? Почему логово, а не дом, не обитель, не жильё хотя бы? Вы же не животные какие-нибудь! Подумать только, на этот позор и ужас я отдал свой лучший паяльник! И этому глупому плану вы дали название «Переворот»?!
- Но ведь «логово» звучит интересней, дядя Салли, - невозмутимо отвечали Крисы. Чужой гнев, судя по всему, нисколько не тронул их чувство собственного достоинства и гордость от проделанной работы. - Переворот… скуки и обычности в другую сторону. Так наш домик будет выглядеть намного лучше. Не скучно. Ты же на днях говорил — ему чего-то не достает. Мы, как всегда, вняли твоему мудрому совету... и вот.
Под глубокомысленным «вот» подразумевалась дощечка. Салливан вдруг растерял весь свой гнев. Задумчиво склонив голову к плечу, он оглядывал творение рыжих и даже пробовал его на ощупь, прежде чем вынести совсем иной вердикт:
- Надо сказать, безумная парочка, вы чертовски правы. Но в следующий раз берите не паяльник, а аппарат для выжигания. Получится легче и ровнее.
- Салливан! - с немного наигранной суровостью воскликнула Роберта, проходя мимо. - Сколько раз тебе говорить, не используй при детях слово «чертовски»!
- Почему, Ро? - искренне изумился тот. - Это же обычное слово. И ничуть не плохое. Верно, Дабл-Крис?
- Чертовски верно, дядя Салли!
- Да, братец... не удивлюсь, если Аманда в один прекрасный день тебя убьет. Ты испортил её детей.
- Не оскорбляй нас, тётя Берта. Мы не испорченные. И не животные. Мы — котики.
- Вот именно, Ро, не вздумай так говорить о рыжих! Они жутко невыносимые и страшно неугомонные, а еще крадут у меня вещи каждый божий день, но это лучшие дети на свете, разве ты не согласна со мной?
- Ты ведь знаешь, что согласна, братик, - Роберту поглядела на близнецов, улыбнулась невероятно теплой улыбкой и ушла в кухню.
Такие странные разговоры случались между обитателями безумного дома часто. Очень часто. Слишком часто. Других разговоров и не было. Анжела решила ни за что не покидать свою тихую комнату — но выглядывать хотя бы на минутку в коридор приходилось, а так же спускаться вниз на завтрак, обед и ужин, то есть — иметь дело, пусть и не личное, с безумным домом и безумной семейкой.
В доме царил хаос и бардак. Всюду можно было увидеть явные следы пребывания детей, а именно — игрушки, рисунки, карандаши, кусочки мозаики и даже обувь с одеждой; они встречались в самых не подходящих для того местах. Дверь, украшенная кривыми солнышками, вела в детскую — и все стены вокруг неё были покрыты росписью из картин, не связанных друг с другом, но плавно соединенных в какой-то дикий и странный мир. Кроме следов пребывания детей, всюду были не менее явные следы пребывания Крисов — Анжела скоро поняла, что дикая раскраска двери в гараж дело их неугомонных рук, а так же другие художества и новшества: вечно меняющийся узор из магнитов на холодильнике, вручную расписанные тарелки с рожицами, домик на дереве, изящное пугало из двух палок и бутылки-головы, одетое в мужскую одежду... и так до бесконечности. Вдобавок к этому и к чудным выставкам творчества в столовой, чьи-то поделки стояли, лежали, висели по всей площади дома. Ни одна комната, да что там — ни один крохотный кусочек пола здесь не выглядел как что-то обычное и нормальное.
В доме царил хаос и бардак. Никогда тут не бывало тихо. Анжела, привыкшая к строгому соблюдению правил в приюте и к его унылой, но все же приятной тишине, никак не могла освоиться с неумолчным шумом. Звуки, живущие здесь, бесконечно изумляли её. Их странное, безумное сочетание не было ни на что похоже. Узнав, кому какая дверь принадлежит, Анжела могла судить, что в комнате близнецов всегда что-нибудь падает, звенит, грохочет и даже вопит дурным голосом; из комнаты Салливана тянет каким-то неясным ароматом краски и жженого дерева; из комнаты Лео раздаётся тихое и мелодичное бренчание гитары; комната малышей — источник звуков бешеных детских игр, а то и драки. Лишь комнаты Роберты и Джареда не издавали шума, но и прочих хватало, чтобы сойти с ума. Анжела не могла спать по ночам, слушая, как близнецы гремят консервными банками, а Салливан не то пилит, не то режет что-то... кого-то... Только раз в доме наступала тишина. Абсолютная. Нерушимая. Даже Крисы, никого, казалось бы, не слушавшие и творящие хаос всегда и везде, затихали на это время. После обеда, целый час, ни звука не раздавалось в безумном доме — и, не желая знать причин этому, Анжела наслаждалась тишиной изо всех сил. Счастье, к сожалению, было не долгим, и час спустя хаос звуков заполнял всё вокруг.
Анжела не хотела иметь с этой семейкой ничего общего. Никаких личных дел. Выходила из комнаты на завтрак, обед и ужин, изредка — в туалет, и прежде, чем кто-нибудь успевал её окликнуть, пряталась в безопасных четырех стенах. Впрочем, кажется, никто и не хотел нарушать её глухого одиночества. Никто не стучал в комнату, не заводил глупых разговоров, не пытался расшевелить упорно молчащую девочку. Джаред порой позволял себе едкие комментарии — и каждое слово этого мрачного и донельзя неприятного парня жгло Анжелу, как адский огонь. Он знал, что она сбегает. Он знал, что она не хочет быть здесь. Он говорил, что она боится, Анжела густо краснела в ответ и убегала скорее, вынуждая себя забыть о Джареде... выбросить из головы этот тяжелый и холодный взгляд.
День шел за днем. Минула неделя пребывания Анжелы в безумном доме. Никто по-прежнему не трогал её — и девочка решила, что, наверное, никому здесь просто нет до неё дела. Вот и хорошо. Не надо было говорить ни с кем, разгадывать значение добрых улыбок, ласковых взглядов и теплых слов, которые удавалось семейке обрушить на Анжелу за краткое время завтрака, обеда и ужина. Анжела запретила себе думать об этих взглядах и улыбках. Вообще думать об этих людях — какая разница, что они говорят и делают? Целыми днями девочка сидела в своей комнате и скучала — заняться было решительно нечем, ведь тонкие книжечки с ужастиками и журналы она прочла за пару дней, а так же разгадала все кроссворды и ребусы в них. Она лежала на кровати, смотрела в потолок, считала узорчики на обоях... и думала, что ей здесь совсем, совсем, совсем не нравится. Скорей бы осень. Её отправят в школу — и станет хотя бы немножко веселее. Анжела помнила школу - с тех времен, когда еще ходила туда, и в школе было лучше, чем дома... гораздо лучше, чем дома.
И все-таки Анжеле приходилось покидать свою комнату, и она видела, как живут люди в безумном доме. Как-то раз, возвращаясь из туалета, она услышала голоса на лестнице и замерла — только бы никто не пошел наверх и не увидел её здесь, точно не удастся избежать вопросов и разговоров, а ей совсем, совсем, совсем не хотелось ни с кем разговаривать! Анжела, застыв на верхней площадке лестницы, бросила взгляд вниз — и увидела, что там Лео собирает на прогулку детей, подробно расспрашивая Роберту о погоде.
- Им не будет холодно? Дождь вроде бы обещали... может, зонты взять? Может, лучше остаться дома?
Роберта, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение на лице, улыбнулась Лео и подтолкнула его к дверям.
- Какой дождь, мамочка, сейчас разгар июля! И какие куртки, ты хочешь, чтоб твои дети сварились в них от жары? Успокойся, наконец, и двигайтесь уже, а то магазин закроется.
Маленький Теодор подошел и цепко ухватил Лео за рукав.
- Мы пойдем смотреть гитары, да? Точно пойдем?
- Конечно, - Лео улыбнулся такой улыбкой, какую Анжела еще не видела ни у одного человека на свете. Нежной. Доброй. Бесконечно теплой. Он опустился перед детьми на колени и помог им завязать шнурки на ботинках, ласково оправил на них одежду, вытер какое-то невидимое пятнышко у Доры с лица. Во всех его движениях сквозила невероятная нежность и осторожность, будто он держал в руках стеклянные фигурки и боялся разбить. Лео протянул одну руку Теодору, другую — Айседоре, брат и сестра крепко ухватились за него с обеих сторон, словно боясь потерять, и все трое покинули дом под веселый детский щебет; на веревочке за детьми бежал тот самый паровозик с диким узором из гитар и нот.
В другой раз Анжела не успела ускользнуть из-за общего стола раньше всех — её внезапно опередил Джаред, потреблявший пищу медленно, размеренно, никуда не торопясь. Он всегда уходил из столовой последним — а теперь вдруг, не говоря никому ни словечка, поднялся и ушел наверх; и тут же за ним сорвалась парочка неугомонных близнецов с горящими глазами. Чуть позже, убегая в свою комнату, Анжела не дошла до неё и замерла на лестнице — услышала, как Крис и Крис, окружив Джареда в закутке перед его комнатой, зловещим шепотом спрашивают:
- Куда ты опять собираешься? Куда ты опять хочешь уйти? Мы ведь знаем, ты что-то прячешь от нас...
- Может, и прячу, но это совсем не ваше дело, - сердито бросил Джаред, подарил близнецам самую неприятную улыбку из всех возможных, а после, раздвинув Криса и Криса крепкими плечами, быстро спустился вниз. Проходя мимо Анжелы, вжавшейся в стену, он, как ни странно, воздержался от всяких комментариев и хлопнул входной дверью — вышел из дома. Крисы, загадочно шепчась, исполнились твердой решимостью прознать все тайны Джареда. Чуть выждали и поскакали вслед за ним, как горные олени, - а Салливан, проходя мимо, подмигнул Анжеле и сказал:
- Без толку. Они не узнают, куда он ходит. Джаред и не таких неумелых шпионов обманывал.
Судя по холодной невозмутимости Джареда в тот же день за ужином и по страшной обиде на лицах близнецов можно было судить, что их коварный план ни к чему хорошему не привел.
Однажды, проходя мимо открытой двери в кухню, Анжела увидела, как Роберта расправляется с горой тарелок — последствия очень сытного обеда. На губах женщины бродила все та же привычная улыбка, а руки с редким проворством мелькали над раковиной. Казалось, что нудная домашняя работа доставляет ей удовольствие. Она большую часть дня пропадала на кухне, варила, тушила, жарила и чистила, а свободное от готовки время уделяла, видимо, попытке навести порядок в этом сумасшедшем доме. Никто и никогда Роберте не помогал. Она все делала в одиночку. Но как раз в тот момент, когда мимо кухни проходила Анжела, оказалось, что не пойми как туда невидимкой скользнул Салливан — и, подкравшись со спины к сестре, выхватил у неё из рук намыленную тарелку.
- Опять пытаешься все сделать одна, Ро?
- Почему бы и нет? Я ведь не безумный творец, как ты, и работа по дому не отрывает меня от важных дел. Не нужно мне помогать. Правда.
- А я все же помогу, - ответил Салливан и с такой потрясающей скоростью начал намывать тарелки и ложки, что нельзя было поймать миг, когда в горе посуды появлялся новый предмет. Роберта с улыбкой смотрела на брата.
- У тебя золотые руки, братишка, знаешь об этом?
Мужчина, не глядя, улыбнулся куда-то в мыльную пену в раковине и нежно ответил:
- Это у нас с тобой семейное, сестренка.
В доме царил бардак и хаос, дом жил какой-то своей, непостижимой обычным людям жизнью, в каком-то своем непредсказуемом ритме. Здесь не было ничего постоянного, зато вечно случались безумные происшествия, здесь никогда не бывало тихо и спокойно, зато жизнь бурлила без остановки, как лава в жерле действующего вулкана. Жить здесь казалось опасным для здоровья психического и физического. Каждый раз, выходя из комнаты, рискуешь попасть между бегущими друг за другом людьми, наступить на детскую игрушку, столкнуться с кем-то задумчивым и никого вокруг себя не замечающим. Анжела изо всех сил хотела держаться подальше от бесконечных событий в жизни семейства Джонс. И старалась не смотреть. Не наблюдать за этими странными, непонятными людьми. Не задавать вопросов. Кроме разве что одного: «Почему нет нормальных людей в этом доме?».
Всё же от первого настоящего вопроса спастись не вышло. Такая, должно быть, неумолимая магия здесь. Анжела возвращалась к себе в комнату. И, как всегда, её взгляд невольно ухватился за табличку на двери комнаты Салливана. «Мастерская». Написано ничуть не менее кривыми и кособокими буквами, чем на дощечке «Логова Крисов». Буквы пестрые, вычурные, с завитушками, а под ними как будто изображен крохотный человечек с кисточкой в руках. В общем безумном тоне этой вывески безошибочно угадывался почерк двух Крисов — и Анжела, проходя мимо неё, всегда смотрела, объясняя это тем, что таких странных надписей еще в жизни не видела. Сейчас она тоже взглянула в сторону комнаты, где Салливан чем-то загадочным занимался, ускользнув раньше Анжелы с обеда... и вдруг, неожиданно для самой себя, отпустила ручку своей двери и вернулась обратно. Ей захотелось заглянуть в комнату Салливана. Просто захотелось. Вдруг. Без всяких причин. Ведь что-то он делает там каждый день, что-то издающее запах жженого дерева, дыма и красок, ведь ускользает туда зачем-то, сорвавшись из-за стола, с горящими как у безумца глазами... Что же? И зачем? Анжела умела противиться своим порывам, тем более странным и не нужным, но в этот раз не успела — раньше, чем здравая мысль уйти пробралась к ней в голову, девочка шагнула вперед и заглянула в щелку... дверь все равно была чуть приоткрыта...
Деревянная половица душераздирающе скрипнула у Анжелы под ногой. Анжела застыла, похолодев, как зверь, загнанный в ловушку, и с ужасом ждала, что вот сейчас Салливан встанет и поймает её на месте преступления... Но Салливан не встал. Он как ни в чем не бывало, будто не слыша ничего, продолжал сидеть за столом и что-то выжигать на гладкой дощечке перед собой. Девочка не могла со своей позиции разглядеть, что именно, - широкая спина Салливана и копна встрепанных кудряшек закрывала обзор. Анжела почти сразу сорвалась с места и сбежала — успев подметить, что комната вся в чудовищном беспорядке, с грудами странных вещей на полу и целой вереницей поделок на стенах. Теперь было ясно, какому творцу принадлежит большая часть экспонатов в музее-столовой.
Анжела сбежала в этот раз, но вынуждена была признать, что ей хотелось бы узнать лучше, чем занимается Салливан... этот странный, смешной мужчина с повадками ребенка, умеющий сердиться, а минуту спустя — улыбаться во весь рот... И еще ей хотелось бы узнать, что делает в своей комнате Лео, когда из-за двери раздаются мягкие звуки гитары... этот странный, витающий где-то в иных сферах парень с отрешенным взглядом, который ходит весь в себе и любит до безумия чужих ему детей... Что творят у себя рыжие близнецы, два безупречно одинаковых моторчика с неуемным запасом энергии и фантазии, готовые всё вокруг изрисовать яркими красками и безумными узорами, дающие каждому плану дурацкое название... Чем там занимается втихомолку Джаред... хотя вот от Джареда с его дьявольскими темными глазами надо бы держаться как можно дальше. Нет, Анжеле было совсем не интересно. Нет, Анжела не хотела иметь ничего общего с этими странными людьми. Но что уж говорить — они начали вызывать в ней жгучее любопытство... ведь таких людей, как эти, она еще не встречала, они вообще не были похожи на все, с чем она прежде сталкивалась. Странные. Непонятные. Жизнерадостные (кроме Джареда) до невероятного. Вечно улыбающиеся. Принявшие её будто... будто родную. Живущие в самом безумном на свете доме. Странные люди, каждый со своим не менее странным занятием, и хотелось узнать, что они делают, понять, зачем они делают это... как могут быть такими безумными.
Анжела начала заглядывать в чужие двери. Смотреть и слушать. И так узнала много новых и неожиданных для себя вещей. Салливан мастерит все подряд. Выжигание, резьба по дереву, оригами, фигурки из глины... всё, для чего нужно использовать руки, он делает с поразительной ловкостью, и вся его комната завалена этими рукотворными вещицами, а так же весь дом. Лео играет на гитаре. Играет тихо и мелодично, а маленькие брат с сестрой сидят с ним и слушают, затаив дыхание. Кроме того, Лео читает — какие-то огромные и толстые книги; именно в моменты его погружения в эти книги вымирает дом, один раз в день, строго в одно и то же время. Близнецы проводят эксперименты над всем, что есть под рукой, у себя в комнате и в домике на дереве, но редко бывают дома — их уносит куда-то в городок, порой с утра до вечера. Джаред... что делает Джаред, Анжеле узнать не удалось, потому что дверь его комнаты всегда была надежно заперта на ключ изнутри, хотя все остальные не следили за сокрытием своих тайн и держали комнаты то слегка прикрытыми, то и вовсе нараспашку. Анжела пришла к выводу, что Джаред самый заурядный парень и просто не хочет общаться ни с кем из семейства... как, в сущности, и она сама.
Анжела по-прежнему не хотела иметь ничего общего с этими людьми, почти не говорила с ними (краткое «спасибо» за едой — не в счет) и проводила целые дни у себя в комнате. Но каждый день приносил ей новую порцию известий об обитателях дома, полученную, конечно, тайным путем, и от этих известий становилось жутко, странно, но еще более любопытно. Хотелось знать больше. Да, хотелось знать больше... об этих людях, не похожих ни на кого.

@темы: творчество, семейка

---

да

Моя мечта- обойти мир пешком. Небольшой рюкзак с аккуратно разложенными вещами. Фотоаппарат. Блокнот. Набор красок. Шляпа. Хорошая обувь. Я не хочу лезть на безумные горы или в земли, где идет война. Просто погулять по холмам и долинам.

@темы: цитаты

---

08.11.2015 в 17:51

Пишет  Пряничная Кукла:

О любви? Наверное...

07.11.2015 в 23:23

Пишет  NeAmina:

Лучший друг

Мы вместе с приятелем столько лет, считать уже недосуг. Я знаю: второго такого нет, как мой закадычный друг. Он - мой путеводный ночной маяк, секьюрити и спецназ. Из всех многочисленных передряг спасал он меня не раз. Он с доброю шуткой входил ко мне, когда я был хмур и зол, а если печали топил в вине – наутро тащил рассол. В дуэлях и драках, врагам назло, моим секундантом был, а в потасовках лишь парой слов всегда охлаждал мой пыл.
Я как-то однажды сказал, шутя, когда были мы одни: «Ты – ангел, и я для тебя – дитя, храни же меня, храни». Мой друг без улыбки ответил мне: «Я этим и занят, брат». Шутил не смешно он наедине, но я и тому был я рад.
И все-таки глупая болтовня оставила тонкий след: есть верный и преданный друг у меня уже очень много лет. Но я почему-то не вхож в его дом, не знаю отца и мать, я их имена вспоминал с трудом, хотя и не мог не знать.
Решение принял я как-то вдруг осенним морозным днём. Вот дом, где живет мой хороший друг, и дверь нараспашку в нём, внутри очень холодно и темно, людей почему-то нет. Ага, на втором этаже окно, за шторкою – теплый свет. По лестнице шел я в кромешной тьме и мучался от стыда.
Вломиться я в комнату не посмел, а лишь заглянул туда: дрожала в углу у икон свеча, плескался по стенам свет. Друг спал на диване, сползал с плеча уютный лохматый плед. Я замер, его не решаясь будить, ведь в дом я без спроса влез. Проснулся он сам. На его груди качнулся тяжелый крест.
И, глядя на тусклое серебро, я свой проглотил вопрос, и вытащил маленькое перо из длинных его волос, к себе потянул белоснежный плед, хранящий его тепло. И понял: не плед это, нет-нет-нет, а ангельское крыло. Вздохнул, не придумав, о чем сказать, и он промолчал в ответ. Плыла тишина, и в его глазах мерцал золотистый свет. Я сел и уткнулся в его плечо под бешеный сердца стук. И обнял рукой... и крылом еще меня мой заветный друг.

@темы: поэзия, до глубины души

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Неделя каникул прошла как-то никак. Мы работали. То методическое объединение, то педсовет, а сдачу журналов вообще страшно вспомнить. Честное слово, на месте нашего завуча я убила бы меня за эти глупые и бесконечные косяки - но у неё нервы железные и терпение неистощимое, так что даже переписывать весь журнал не пришлось, слава всем богам Плоского мира!
Наконец как следует общалась с коллегами. Как-то плохо с этим было, а теперь вот мы с ещё одной Настей - товарищи по несчастью, ибо она такой же, как я, неумелый молодой специалист с кучей косяков в журнале
Простуда мешает. Говорить с людьми, делать что-то. Сплю и читаю, читаю и сплю, ничего больше не получается. С начала осени из болячек не вылезаю. Чувствую себя слабым и никчемным телом. А болеть нельзя, нельзя, меня ещё вторая четверть ждёт.
Но в целом болячки не мешают мне жить. Писать фанфики на метельку (Нарния, пять страниц, я просто горжусь собой!), склонять тирана на всякое безобразие и хулиганство, упарываться с ним и с Реньей, смотреть Голос, читать Диккенса, что-то даже потихоньку готовить к волшебной ночи... А ещё обсуждать моих сказочных с  Ultra Blue Star!
Меня ждёт активный и хороший ноябрь. Первая вещь уже сделана - семейный поход в кино на Бонда. Не ради Бонда, ради семьи. Братишка снова с нами, мы снова ходим в кино, это так замечательно, а ещё и маму вытянуть удалось! Фильм... ну, как все фильмы о Бонде. В лучших традициях. Я даже не фанат, но мне понравилось - круто, весело, захватывающе, с грустными моментами и тайной в прошлом 007. А как прекрасна там Леа! Не зря люблю эту актрису, ещё со времен ужасного фильма "Жизнь Адель", где только она и хороша.
Возвращение. Возвращение дважды в мои любимые миры, миры-дома. Дом и Нарния. Не знаю, удалось ли мне почувствовать всё так же. как в первый раз? Наверное, нет. Но почти_так же - в смысле глубины и остроты чувств, а Дом так и вовсе по-другому читается на второй круг. Не знаю, но такое двойное возвращение просто делает мне хорошо. Хорошо-хорошо. И новый ловец появился над кроватью. И новые чудесные вещицы скоро появятся.
Живём?

@темы: кино, школьные будни, моменты

---

волшебное нарнийское

Командочка моя

@темы: фандомные баталии

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

05.11.2015 в 10:48

Пишет  Diary best:

Пишет  Jean Sugui:

У Яндекса есть автопоэт, который пишет стихи, складывая строчки поисковых запросов. ИМХО, получается лучше, чем у 90% мнящих себя поэтами из вконтактика - со смыслом, рифмой и ритмом.

+ 4

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: смехотерапия

---

Как хорошо пребывать в тихом, мирном состоянии, когда ничего не болит, не тревожит, не мешает. Это случается со мной крайне редко. Может, сейчас потому, что кончилась адская страшная первая четверть? Дети отдыхают, мы работаем, но хотя бы без детей.
Это было страшно. Бумаги. Бумаги заполнили всё вокруг. Один журнал, другой журнал, программы, ещё черт знает что... и все надо было сдать на той неделе. Я не сдала, не успела, буду мучиться с понедельника. А там ещё педсоветы, методические объединения, поход с классов в театр... умерла в муках моя мечта немножко передохнуть. И дети - это гораздо лучше бумаг. Я бы лучше с ними, чем с этими бесконечными документами. Чуть до слез не довели ошибки в датах. Все куда-то ползет на один день, не сходится один журнал с другим... убиться можно. Но мы терпим.
Ждала с лета вторую часть "Монстров на каникулах", и вот они вышли! Ура! Все-таки лучший мультик. Из всех. Он и смешной, и яркий, и мудрый... и бодрый! Я на первом ряду сидела одна, а потом какие-то люди подсели, но даже это не помешало мне плясать и петь тихонечко с героями :3 А пошла я туда в пятницу вечером, после трудной и сложной недели, уставшая, злая на весь мир... "Монстры" до небес взвинтили упавшее настроение!
Братишка из армии вернулся! Не верится, что прошел целый год с тех пор, как мы его туда отдали... В честь такого события (которое совпало, между прочим, с Хеллоуином) пошли в кино на какую-то левую вещь "Последний охотник на ведьм". А я люблю ходить на левые вещи. Ведь каждая в любом случае - история, и никогда не знаешь, что именно увидишь. Я увидела... ничего себе так фильм. Даже трогательный. Даже с глубокой линией бессмертия героя и его больной памяти о погибших любимых. Так же бесконечно обрадовала любовь, которая как бы и не любовь вовсе! Ни одного поцелуя. Ни одной любовной сцены. Вся крепкая связь между героями выразилась в том, что он обнял её и утешил в самый нужный момент, а она сказала "Ты мне нужен", когда он собрался умирать. Ох, везде бы так. Когда любовь видишь, чувствуешь... а не считываешь её по банальным приёмам вроде "поцелуй на фоне взрыва".
О Доме напишу отдельный пост, это слишком. Просто слишком со всех сторон.
Ещё сделала одну важную вещь в своей голове, готова воплощать её в жизнь, но об этом тоже отдельно.
Накурила внезапный фик по левому пейрингу (ох уж эти левые пейринги) на ФБ, приготовилась писать для Нарнии, сманила тиранэ к сверхъестественным... Живем, господа! И неплохо живем.

Новогоднее настроение посетило меня за два месяца до. Предвкушаю чудеса. Не растерять бы!

@темы: кино, школьные будни, моменты

---

01.11.2015 в 13:17

Пишет  Пряничная Кукла:

Красота-то какая...

01.11.2015 в 12:03

Пишет  Нари:

@темы: волшебство

---

Как весело живут в Доме

... Лорд уставился на Шакала с кровожадным ожиданием. Ясно было, что еще одно "эгей", и Табаки придется худо. Он и сам это понял и сказал примирительно:
- Ну что ты, Лорд, так нервничаешь? Песня уже кончилась.
- Слава богу! - фыркнул Лорд. - А то мог бы кончиться ты!
Табаки изобразил испуг:
- Какие страшные слова, по такому ничтожному поводу! Опомнись, дорогуша!

- Он уже не в себе. На людей бросается. Правда, теперь еще не скоро бросится, но все равно. Плохо парню. Надо с этим что-то делать.
- Почему он теперь не скоро бросится? - спросил я.
Лорд послал мне еще одну лучезарную улыбку.
- Вчера мы убедили Лэри, что он тебя убил.
Следующим вопросом я подавился.
- Он долго рыдал где-то в недрах Дома, - продолжил Лорд, - навек прощаясь с верными Логами. Этого потрясения ему надолго хватит.
- А тебе, конечно, приятно, что человек помучился! - возмутился Табаки
- Что он, может, чуть не повесился? С каким удовольствием ты об этом рассказываешь!
- Я думаю, Сфинкс успел бы вынуть его из петли, - безмятежно сказал Лорд. - Он такой заботливый... иногда.


— Зачем ему это? — самая мелкая и волосатая ведьмочка окуталась сигаретным дымом и впала в транс. — Зачем…
— В одном предложении! — вскинулась вторая. — Это приказ.
— Как-так? — возмутился Шакал, выходя из образа. — Опомнись, Слепой! Курильщик останется непросвещен!
На Слепого эта угроза не подействовала.
— Ладно, — угрожающе протянул Табаки. — Раз вы так, то мы эдак… — Он расчистил вокруг себя место, как будто собираясь взлететь, сел прямо, откашлялся…
— Слушай, Курильщик, и мотай на ус правду о Помпее, которого, ты, конечно, немного знаешь, и который в последнее время ведет себя не лучшим образом, позволяя себе многое, чего не позволял раньше, хотя раньше — понятие растяжимое, для многих из нас раньше его вообще здесь не было, и мы знать не знаем, как он вел себя там, где он был, когда его не было здесь, так что не совсем понятно, как можно быть уверенным, что он вел себя прилично, он — человек настолько далекий от Дао, насквозь пропитанный миазмами наружности, всерьез полагающий, что способен заменить Слепого на его ответственном посту, хотя, возможно, его просто достала перенаселенность подведомственного участка, и он жаждет покоя и тишины, но в таком случае проще было бы решить эту проблему перемещением своего тела в пределы Клетки сроком от трех до пяти дней, что, несомненно, способствовало бы самопознанию и очищению духа, а также погружению в более высокие материи, да и просто развитию философского склада ума, но нет, ему нужно совершить нечто громогласное и сокрушительное, разбить наголову, потешить множество застарелых комплексов, а в том, что он личность глубоко закомплексованная, не возникает сомнений, достаточно взглянуть на его шейные платки или бакенбарды, на манеру передвигаться и жестикуляцию, а в особенности на морды летучих мышей, которыми он себя увешивает — обреченные морды существ, страдающих всеми мыслимыми и немыслимыми среди рукокрылых заболеваниями, тоже мне Оззи Осборн, тот по крайней мере сразу откусывал им головы, а на Помпеевом загривке они дохнут месяцами, вот, несчастная Поппи отдала концы только в прошлую среду, а сегодня ее место уже заняла Сюзи, но чего можно требовать от полного профана в биологии, который даже не в курсе, что Сюзи — самец, хотя яйца у него с грецкий орех, хотя, конечно, это не имеет значения, ведь долго ему не протянуть — этому Сюзи — Помпей похоронил уже полдюжины его собратьев, так что это вопрос времени, к тому же летучему мышу наверняка все равно под чьим именем его отправляют на тот свет, хотя общество защиты животных могло бы и заинтересоваться тем, кто скупает этих бедолаг пачками, чтобы выглядеть круче, хотя видит бог, полудохлая тушка летучей мыши еще никому не придавала крутизны, вот был бы это коралловый аспид, имело бы смысл о чем-то говорить, но тот, кто не живет с мыслью о собственной смерти, вряд ли повесит на себя аспида, ведь это потребовало бы уймы усилий по завоеванию его доверия, но ведь можно выстлать свой путь костями безвредных рукокрылых, не давая себе труда даже определить их пол, и вполне вероятно, что не что иное, как полная безнаказанность в данном вопросе, позволяет Помпею думать, что он не поперхнувшись пройдет по значительно более крупным костям значительно менее безвредной личности, я, конечно, имею в виду Слепого, но вы меня поняли, состайники, последнее я мог бы и не разъяснять.
Табаки умолк и с достоинством кивнул Слепому:
— Я почти уложился, хотя это было гнусно с твоей стороны так меня ограничивать.
В комнате стояла мертвая тишина. Даже магнитофон молчал. Даже Нанетта не подавала признаков жизни. Могло показаться, что все это время Шакал читал мощнейшее заклинание по усыплению окружающих. Лорд сидел в обнимку с банкой без крышки и раскачивался, прикрыв глаза. Слепой привалился к манежику Толстого. Горбач уставился на свой перекрученный корень, явно забыв, что собирался из него вырезать. Лица у всех были сонные и какие-то переевшие. На грани отравления. Только Толстый не поддался чарам. Дергал Слепого за волосы и тихо гудел.
Когда я окончательно уверился, что всех вокруг заколдовали, Горбач очнулся и, сонно моргая, перевел:
— Табаки имел в виду, что Помпей метит на место Слепого. Не знаю, разобрал ли ты это за летучими мышами и прочей дребеденью.
— Протестую! — возмутился Табаки. — Я выражался доступно, а главное — очень образно. Резюмировать такую речь, по-моему, преступление.
— Да, — согласился Горбач. — Но, может, Курильщика с непривычки слегка оглушило, и он не смог ее оценить.
Лорд открыл глаза и удивленно заглянул в банку, которую все это время обнимал.
— А нельзя ли, — спросил он, — в следующий раз ограничить это чудовище количеством слов, а не предложений?
— Нельзя! — Слепой выпрямился, выдрав свои волосы из клешней Толстого. — Сам подумай, сколько раз и в скольких вариантах можно повторить одно и то же слово.
Мы все об этом подумали и дружно застонали. Табаки посмотрел на нас с видом великого актера, принимающего аплодисменты.


Проснувшись, я обнаружил на кровати голого Горбача, вооруженного шваброй. Он держал ее как штык, направленный на невидимого противника и выглядел законченным психом. Я бы, наверное, до смерти перепугался, будь мы с ним в комнате одни. Но рядом был Шакал, а в проходе между кроватями Лэри с Македонским, шепотом переругиваясь, зачем-то отодвигали от стены тумбочку. Выглядели они не лучше Горбача. Оба в трусах и в сапогах на голые ноги. Особенно хороши были сапоги Лэри с загнутыми носками.
Раскрытые настежь окна чернели ночью, дверь в прихожую тоже была распахнута и даже подперта стопкой книг. По комнате гулял сквозняк.
— Вот она! — прошептал Лэри. — Теперь не уйдет! Горбач, готовь швабру!
Горбач перестал метаться, встал по стойке смирно и ответил — тоже очень громким шепотом — что, по его мнению, ей этим можно навредить.
— Чистоплюй! — прокряхтел Лэри.
Тумбочку своротили. Лэри акробатически прыгнул куда-то между нею и стеной и, должно быть, больно ударился. Горбач выронил швабру. Македонский вскочил на кровать.
Я окончательно убедился, что все они не в себе. Табаки снял с меня швабру и, передавая ее Горбачу, любезно поделился:
— Крысу ловим. Тебя не очень зашибло?
Меня не зашибло, но смотреть, как истребляют крысу, не хотелось. С детства не переношу таких вещей. Будь это хоть крысы, хоть пауки. Окружающих такое отношение почему-то очень веселит.
— Трусы хреновы, — сказал Лэри, вылезая из-за тумбочки. — Помощи от вас…
Горбач с Македонским заморгали. Горбач опять пробубнил что-то о том, что боялся навредить.
Я начал потихоньку одеваться.
— Куда? — изумился Табаки.
— Съезжу прогуляюсь.
— Куда ты прогуляешься? В коридорах темно!
Я про это совсем забыл, но сказал, что возьму фонарик.
— Нельзя. Там сейчас активизировались маньяки и лица, страдающие раздвоением личности. Фонарик привлечет к тебе их внимание.
Я огляделся.
— А где Лорд?
— Он-то как раз где-то там, — кивнул Табаки. — Но он среди своих, а тебе там делать нечего.
Я не стал уточнять, что он имеет в виду под «своими».
— А Сфинкс?
— Сфинкс пасет Толстого. В туалете. Чтобы ребенок не нервничал.
Горбач и Лэри, посовещавшись, начали швырять под кровать пустые бутылки. Потный, нездорового вида Черный, спросил со своей кровати, дадут ли ему умереть спокойно.
— Со двора припераются, — чирикал Табаки. — Как дело к зиме — так и лезут в Дом. А кошки — те позже приходят. Гуляют до последнего. Вот и получается несостыковка.
Несчастная крыса, не вынеся бутылочной атаки, выбежала на середину комнаты и присела столбиком перед распахнутой дверью. Она явно потеряла всякое соображение, потому что даже не попыталась выскочить.
Лэри набросил на нее половую тряпку. Горбач с ревом ринулся на образовавшийся холмик, схватил его и вышвырнул в коридор. Потом пинком захлопнул дверь, рассыпав подпиравшие ее книги.
— Класс! — заорал Лэри и бросился его обнимать.
— Ну вот, — сказал Табаки удовлетворенно. — Видишь, как все быстро закончилось?
Про себя я порадовался, что не мне собирать с пола пустые бутылки. И что крыса осталась в живых.
— Как вы думаете, она не пострадала из-за того, что я ее вот так швырнул? — спросил Горбач.
— Да ладно, в тряпке летела, что ей сделается? — отозвался Лэри, которого самочувствие крысы мало беспокоило.
Табаки заверил Горбача, что крыса была абсолютно счастлива и в полете, и по приземлении. Черный опять поинтересовался, дадут ли ему упокоиться с миром.
И тут вошел Слепой с тряпкой из-под крысы в руках.
— Совсем спятили? — спросил он.
— В тебя попало? — замирая от восторга, уточнил Табаки.
— Попало.
— И ты удивился?
— Мы оба удивились.

— Давайте спать, — предлагает Слепой. — А то еще окажется, что Черный все детство был от меня без ума, оттого и лупил с утра до ночи. Чтобы посмотреть, как я прекрасен в слезах.
— А что? — фыркает Сфинкс. — Интересная версия. По ней, правда, выходит, что в меня он вообще влюбился с первого взгляда. Мои слезинки его радовали больше твоих. Я на них не скупился.

@темы: дом, цитаты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Дети Разума", Орсон Скотт Кард

... Эндер - хороший человек, и все мои слова о том, что ты лишь его притворство, - полнейшая чушь! Эндер создавал тебя не сознательно, не так, как ханжа создает себе фасад. Ты выросла из него. Добродетель была внутри его, и ты - живой храм его добродетелей. Я и раньше любил Эндера и восхищался им, но, пока не встретил тебя, разве мог я понять, как прекрасна его душа!

Нам известен только один вид, который умышленно, осознанно, понимая последствия, пытался уничтожить другую разумную расу без какой-либо серьезной попытки общения и без предупреждения. Это мы, люди.
<...> тогда мы не рамен. Нам больше никогда нельзя будет верить. Тогда именно мы - тот самый вид, который надо уничтожить ради сохранения всей прочей разумной жизни.

Эндер Виггин, какой же долгий, трудный, страшный путь ты прошел. Ты выдержал подготовку в Боевой школе. Ты сберег Землю от жукеров... и уничтожил целую разумную расу. Ты написал честные и добрые истории - о жукерах, людях и пеквениньос. Три тысячи лет ты бороздил космос, прыгал из мира в мир. Ты даже нашел себе родной мир, любимую женщину, семью... и ты не счастлив. Ты так и не обрел счастья. Бедный, бедный Эндер.
Его история не кончается даже в "Детях разума". И уж точно она не кончилась в "Ксеноциде". История Эндера - история о мальчике, который так и не вырос до конца, несмотря на годы в космосе и годы вполне обычной человеческой жизни, несмотря на мудрость, терпение и понимание. Несмотря на людей, которые любят его, которых любит он сам. Эндер... потерянный. До сих пор. До самого конца таким был. Потерянный, сломанный, не нашедший себя. И в душе у него до сих пор образ Питера - не Питера-Гегемона, а Питера из детских лет, злого, жестокого, беспощадного, с неустанными угрозами убить и насмешками вроде "ты ничтожен, ты жалок, ты не можешь ничего".
Эндер, может, и знает, что всё не так, Эндер понимает это разумом, но душа... душа так и не отпустила детский страх перед Питером. И детское восхищение добрым сердцем Валентины. Два этих образа так и жили в нём, и умерли бы с ним вместе - не будь Вне-мира с его способностью читать в наших душах. И каждый день Эндер вынужден был иметь дело с... самим собой. Разбираться, осознавать, понимать и принимать, почему так вышло, почему он создал Питера и Вэл. Эндер спустя много лет опять встретился со своим одиночеством, своим поиском чего-то... покоя, быть может? Тишины? Что нужно было Эндеру? Он так отчаянно искал это, так хотел и не мог почувствовать себя счастливым. Бедный, бедный Эндер.
"Как прекрасна его душа!" - говорит Миро. Да, она прекрасна. И сколько бы демонов ни сидело у Эндера в голове... Эндер научил нас - их, меня, - что такое любить. Не одного человека, не только своих жену, детей, друзей, а что такое любить людей в общем. Узнавать их... и, узнавая как следует, любить. В душе Эндера так много места, там нашли свой приют и свинксы, и жукеры - чуждые людям существа, - и одинокая, странная, запутавшаяся в себе Новинья, и дети Рибейра, каждый с каким-то своим демоном, и Джейн, вообще не человек, и сестра Валентина, и Ванму с далёкой планеты Путь... и все, все, все. Эндер умеет любить, как никто другой, а ещё он дарит людям правду. Не всегда приятную, не всегда легкую, но жизненно необходимую всем. Эндер не унижает никого ложью и кусочками правды. Он говорит, как есть. Но Эндер не жесток, нет, он тоже как никто другой умеет слушать. Слушать и понимать. Столько людей у Эндера в сердце... столько своей, личной боли, своего непережитого прошлого...
Эндер Виггин, какой же долгий, трудный, страшный путь ты прошел. И сколько всего сделал. Будь теперь спокоен, а Питер и Джейн подхватят твоё святое дело и продолжат его без тебя. Будь спокоен. Ты больше не должен спасать весь мир.
Покой наконец обретают и другие. Новинья с её глубоким одиночеством и безумными демонами в душе. Миро, найдя Вэл-Джейн. Питер, найдя Ванму. Отношения в этих странных парах не менее странные, трудные, весьма и весьма необычные - и настоящие, это уж точно. Джейн обрела себя в теле человека. Миро обрел себя в любви этой девушки... богини... Питер обрел себя, слившись с кусочком Эндера. И даже люди, свинксы и жукеры больше не хотят уничтожить друг друга. Перед ними открыта вся Вселенная. Они могут выбрать себе любую планету... но, как ни ожидалось обратное, они не стремятся жить каждый своим видом. Нет, теперь планеты заселены жукерами, свинксами и людьми. Вместе. Конфликт решен. И, надеюсь, теперь уже навсегда.
Люди, люди. Нам известен только один вид, который умышленно, осознанно, понимая последствия, пытался уничтожить другую разумную расу без какой-либо серьезной попытки общения и без предупреждения. Это мы, люди. Верно. Готовы стереть с лица Вселенной все, что угрожает нашей личной безопасности, даже если это будут наши собратья-люди. И я боялась, что Кард не даст нам надежды на нас же. Не оставит ни капельки веры в Человека с большой буквы, который засовывает подальше свои животные инстинкты "выжить любой ценой" и включает сердце. Кард оставил. Кард дал. И спасибо ему за это большое. За надежду и веру в нас. Люди не безнадежны - хочет он сказать своим большим циклом. Люди не безнадежны, потому что всегда будет Конгресс, отдающий приказ взорвать целую планету с разумными существами - но будут и те, кто вернет эту страшную бомбу обратно.
Я смотрю вокруг себя и думаю обо всех, кого вижу здесь, и о людях, с которыми познакомился за последние несколько месяцев, и понимаю, что человеческая раса все-таки не так плоха. Мы движемся в правильном направлении. Иногда делаем несколько шагов назад. Немного хвастаем. Но в общем и целом мы подходим все ближе к тому, чтобы быть достойными дружбы Королев Ульев и пеквениньос.
Подошла к концу моя эпоха Эндера. Книги не безупречны, там можно отыскать много всяких недостатков/недочетов, но как-то вовсе не хочется о них говорить. А хочется оставить в себе образ Эндера Виггина - как человека, который научил меня многому и точно дал хотя бы немного своей доброты и мудрости. Спасибо, Эндер. Спасибо, Кард.
Пока один из лучших циклов в моей книжной жизни.

@темы: книги, эндер

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра