[.rainbow.]

Несколько месяцев прошло, а я всё так же горю по "Моцарту". Не последнюю роль в этом сыграла  Рин~сан - наши шипперские беседы и накуривание фанонов. Лови целых два фичка, чудесный человек

Название: Затухают пожары
Автор:  .rainbow.
Фандом: Mozart L'Opera Rock
Пейринг: Сальери/Моцарт
Размер: драббл, 911 слов
Категория: слэш
Жанр: стекло драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Бури проходят, пожары затухают, и бешеный вихрь чувств — зависть, ненависть, мучительная тоска, страх и восторг — утихли в душе Сальери. Осталась только любовь — но не та больная, с горечью напополам, а тихая, тёплая, нежная. Только было уже поздно.
Примечание: Можно считать продолжением фанфика "Сгорая как в огне". А можно и не считать.

Бури проходят, пожары затухают, и бешеный вихрь чувств — зависть, ненависть, мучительная тоска, страх и восторг — утихли в душе Сальери. Осталась только любовь — но не та больная, с горечью напополам, а тихая, тёплая, нежная.
Только было уже поздно.
Слухи о Моцарте разлетелись по Вене, и во всех гостиных шептались лишь о нём. Моцарт болен (сильно, почти смертельно), он заперся у себя и никуда не хочет (или не может?) выходить, он, кажется, и вовсе потерял рассудок — болтает о встрече со Смертью, бредит и всё ещё делает безуспешные попытки писать музыку. Над Моцартом смеялись — не зло, добродушно, но это было ещё хуже откровенной неприязни. Сальери почти перестал посещать знакомых и никого не звал к себе. Он не хотел слышать о Моцарте. Каждое слово било, как кинжал под рёбра, напоминая: это он, он во всём виноват. Если бы ему удалось обуздать жгучую зависть и страсть — не менее сильную, — если бы он остановился вовремя... если бы... если бы...
Но было уже слишком поздно.

— Что вы здесь делаете? Кто позволил вам войти? После всей той боли, что вы нам причинили...
Констанция, конечно, знала обо всём — все знали, кто виной несчастьям Вольфганга Моцарта, — и резко поднялась с постели мужа, чтобы прогнать незваного гостя. Моцарт лежал на этой постели, с запавшими глазами и растрёпанными волосами; одна рука его соскользнула вниз, а вторую он прижимал к груди, словно ему было трудно дышать. Больной, потерянный, тень прежнего себя... Холод и ужас впились в сердце Сальери.
Твоя вина. Твоя вина. Во всём виноват ты.
Знал об этом и Моцарт, но, заметив Сальери в дверях комнаты, чуть приподнялся, подался к нему и воскликнул:
— Сальери? Сальери, это вы? Как поживаете?
Может быть, почудилось, но в голосе Моцарта звучала радость. Он будто бы хотел увидеть Сальери не меньше, чем тот хотел увидеть его. Возможно ли... после всего случившегося...
— Вольфганг, возвращайся в постель!
Моцарт отмахнулся от жены, привстал на дрожащих ногах и сделал шаг к Сальери. Но силы изменили ему, он упал... и тут же поднялся снова, подошёл, шатаясь, положил руку Сальери на плечо.
Сальери не мог смотреть на него. Не мог слышать его голос. «Твоя вина... твоя вина, — выстукивало неотвязно в голове. — Взгляни на него, каким он стал? Где тот весёлый мальчишка с огнями в глазах, который отвешивал дамам поклоны до земли и танцевал как ребёнок под свою музыку? Где же он? Ты, Антонио Сальери, ты убил его!»
— Сальери, вы знаете... я... не успею закончить в срок свой реквием.
Рука Моцарта на плече Сальери была влажной и горячей. Огонь плясал в его глазах, но теперь уже другой — не дерзкий и вдохновенный, лихорадочный, почти безумный. Сальери хотелось взять эту руку и прижаться к ней губами, упасть перед Моцартом на колени и молить, молить о прощении... Судорожно сглотнув, он ответил: «Нет, вы поправитесь, Моцарт», хотя сам не верил своим словам.
— Смерть рядом, — едва слышно пробормотал Моцарт, словно эхо на его мысли. И резким движением повернулся к жене.
— Констанция, там... там на столе... мои ноты, мои эскизы... Иди же, иди!
Девушка упиралась, не хотела уходить и оставлять мужа наедине с человеком, который его погубил. Но Моцарт почти прогонял её и, вытолкав наконец за дверь, взглянул на Сальери своими больными глазами; невыносимо тяжело оказалось преодолеть себя и посмотреть на него в ответ. Да, было уже поздно... перед Сальери стоял едва живой, почти истаявший человек — бледная тень, призрак. Казалось невероятным, что он до сих пор ходит по земле, а не возносится к небу, как белокрылый ангел; может, там ему будет лучше, может, там он обретёт покой, нарушенный подлым завистником.
— Антонио, — Моцарт порывисто, но неожиданно твёрдым шагом пересёк комнату, оказался рядом с Сальери и снова положил ладонь ему на плечо. — Антонио, я хотел... теперь, когда осталось так мало... я хотел побыть с вами.
Жаркая волна захлестнула Сальери от этих слов.
— Со мной? Но вы же знаете, Моцарт, вы не можете не знать, что я...
— Знаю, — отозвался Моцарт, и уголки его губ дёрнулись в улыбке. Слабой, едва заметной, но всё-таки улыбке.
Ни обиды, ни гнева, ни осуждения не было у него на лице. Сальери ожидал чего угодно: презрения, холодной ненависти, злых, резких и справедливых слов, но не такой искренней радости, ни такого почти детского восторга... И ещё что-то почудилось Сальери, но уж в это он не смел и не позволял себе поверить.
— Только вы можете понять, Антонио, — шептал Моцарт, путано, то и дело сбиваясь на хриплый шёпот, и рука его сжималась всё сильнее. — Только вы.
И разве не то же самое чувствовал Сальери? Только Моцарт понимал его горячую, бесконечную любовь к музыке, только с Моцартом можно было о ней говорить — по-настоящему говорить, — только Моцарту можно было играть, не боясь показаться смешным и нелепым. Только Моцарт, слушая, как играет Сальери, не хлопал наигранно в ладоши, не сыпал избитыми, ничего не значащими фразами, как публика в свете. Нет, он слушал и понимал.
В конечном итоге, было ли в жизни Сальери что-нибудь, кроме Моцарта?
— Вольфганг, — тихо произнёс Сальери, осторожно коснувшись его щеки кончиками пальцев. Он удивлялся сам себе: да неужели ещё так недавно в нём горели пожары и свирепствовали бури? Всё стихло в душе Сальери. Осталась только любовь — но не та больная, с горечью напополам, с пугающим его самого желанием причинить Моцарту боль, кусать, терзать, мучить... любовь мягкая, тёплая, нежная.
Сальери чуть наклонился и прижался губами к губам Моцарта. Тот вздрогнул, но не отстранился, нет, не отверг эту странную, непрошеную, ненормальную любовь; Моцарт — Вольфганг — прижался к Сальери ближе и ладонями обхватил его лицо.
Спокойным и счастливым был этот миг. Самым счастливым в жизни Сальери. Хотелось ещё долго-долго стоять так, в тихой комнате, и целовать Моцарта, забыв обо всём на свете.
Но было уже слишком поздно.

Название: Глупец
Автор:  .rainbow.
Фандом: Mozart L'Opera Rock
Пейринг: Сальери/Моцарт
Размер: мини, 1557 слов
Категория: пре-слэш
Рейтинг: G
Краткое содержание: Вдохновение посещало Сальери не так уж часто, и любой его проблеск нужно было ловить и крепко держать в руках. Именно этим он и занимался: писал музыку. Но Моцарт всегда умел вторгаться в его жизнь в самые неподходящие моменты.
Примечание: Вдохновлено этим очаровательным артом.

Вдохновение посещало Сальери не так уж часто, и любой его проблеск нужно было ловить и крепко держать в руках. Именно этим он и занимался: писал музыку. Впервые за чёрт знает сколько времени. Не мучительно искал в себе хотя бы пару нот, обрывок мелодии, а действительно писал; перо скользило по бумаге, едва успевая за мыслью, ноты выходили размашистыми, то и дело норовя разлететься в разные стороны. Музыка гремела в голове. Быстро... медленно... снова быстро и стремительно... громче, громче, и опять вниз, по нисходящей, до едва различимых звуков...
— Антонио-о-о!
Когда Сальери писал музыку, он не замечал вокруг себя ничего. Потому и удалась Моцарту дерзкая и в высшей степени бестактная выходка: мальчишка этот, по недоразумению названный великим композитором, забрался на стол Сальери и восседал на нём, закинув ногу на ногу. И улыбался своей самой очаровательной улыбкой.
— Антонио, что же вы не приветствуете гостя? И даже головы не подняли, не заметили меня...
На последних словах тон его стал как будто обиженным и капризным. Как это — Вольфганга Амадея Моцарта посмели не заметить, не бросили тут же свои дела, когда он появился! Моцарт привык, конечно, немедля завладевать вниманием всех.
Но Сальери, теперь очень редко писавший музыку, мрачно смотрел на него и молчал. Он так сильно сжал перо в пальцах, что костяшки побелели. Моцарт, в общем-то, всегда появлялся в жизни Сальери не вовремя, нарушая её тихий и размеренный ход, вторгался в разговоры, в обеды и ужины, в работу... но никогда ещё появление этого наглеца не было таким неуместным.
— Я занят, вы же видите, — обронил наконец Сальери, видя, что слезать с его стола Моцарт не собирается.
— Ах, вот как! Вы работаете — и в такой чудесный день! Да поглядите за окно, Антонио, какая может быть работа? Пойдёмте прогуляемся в парк... а лучше — выпьем по кружечке в каком-нибудь трактире! Никуда не денется ваша работа, закончите потом!
Моцарт болтал без умолку, так стремительно, что уловить смысл его слов было почти нельзя. Ну, разумеется. Он-то может оставить недописанный нотный лист и вернуться к нему в любое время, не потеряв вдохновения и желания писать, поймав нить мелодии на том же месте, где бросил её. Моцарту это легко, но Сальери знал — если он сам сейчас оставит работу, ещё долго не сможет взяться за неё снова. Да и не хотел он оставлять — музыка так и рвалась с кончиков пальцев, будоражила мысли, просилась на бумагу. А Моцарт беспечно трещал и не давал Сальери сосредоточиться.
— Прошу вас, — Сальери, может быть, слишком резко махнул рукой и поморщился. —Прошу вас, Моцарт, подыщите себе на сегодня другую компанию. Я же сказал вам... я занят... и дело это неотложное...
Последние слова он уже едва выговаривал, снова весь окутавшись музыкой. Снова перо летало по строчкам, а ноты наползали друг на друга, торопясь за мыслью своего создателя... Сальери так увлёкся, что сразу же забыл о Моцарте, больше не видел и не слышал его; но то, что сделал Моцарт дальше, чертовски сложно было не заметить.
Чужая рука смахнула нотные листы со стола, и вместо них явился сам Моцарт. Он уже не просто на краешке стола сидел; нет, он устроился там весь, едва не закинув ноги на плечи Сальери, заглядывал прямо Сальери в лицо и бессовестно улыбался. Мальчишка был доволен. Ещё бы — ему наконец удалось отвлечь герра Сальери от музыки!
— А всё-таки, — почти промурлыкал Моцарт, — я настаиваю, чтоб вы прогулялись со мной, Антонио.
Терпение и спокойствие Сальери казались многим неиссякаемыми, его невозмутимость — абсолютной, но, в конце концов, есть предел всякому терпению.
Процедив сквозь зубы проклятье, Сальери вскочил и, ухватив Моцарта за рукав дурацкого пёстрого камзола, стащил со стола. Тот, видимо, столь бесцеремонного обращения не ожидал, потому что сразу начал голосить — возмущённо, обиженно, капризно, как ребёнок. Сальери, впрочем, не слушал его; без лишних слов он встряхнул Моцарта — не так чтобы очень сильно, но всё же ощутимо — и бросил:
— Я же велел вам оставить меня в покое! Потрудитесь покинуть мой дом, пока я своими руками не выставил вас вон! Попросите вашу жену развлечься с вами, а меня не трогайте!
Да, любому терпению рано или поздно приходит конец. Одному лишь Моцарту столь искусно — и постоянно — удавалось выводить Сальери из себя, но этот его поступок не просто возмутил, а разозлил по-настоящему. И Моцарт даже отступил на шаг, потрясённый, скорее растерянный, чем обиженный. Его глаза как-то странно блеснули, губы сжались в тонкую линию; он развернулся на каблуках, взмахнув полами своей блестящей одёжки, и вылетел прочь.
Сальери, почему-то тяжело дыша, опустился обратно на стул. Наконец-то. Теперь можно вернуться к музыке.

Думать о музыке он больше не мог. Ноты ещё гремели в голове, но громче, сильнее них были мысли о Моцарте. Мальчишка обижен. Это было хорошо заметно по его изменившемуся лицу. А может, и больше — оскорблён в своих лучших чувствах, расстроен и рассержен. Моцарт и в беспечном состоянии духа был непредсказуем, а сейчас Сальери и подавно не поручился бы за его здравый смысл. Мало ли, что взбредёт в эту дурную голову... и пускай бы он просто напился или пошёл изливать душу Констанции, а если что-нибудь серьёзнее?..
Что именно «серьёзнее», Сальери не знал. Но одна мысль об этом начисто вымела музыку у него из головы. Как рукой сняло вдохновение и блаженное забытьё, в котором так легко рождались звуки... Нет, какая уж теперь музыка! Сальери с досадой хлопнул ладонью по крышке стола и вышел прочь из комнаты.
Ни у кого в гостях Моцарт не объявлялся, никто не знал, где носит великого композитора, даже его собственная жена. Сведения были обрывочны: кто-то столкнулся с растрёпанным и взволнованным Моцартом на улице, кто-то видел его выходящим из трактира, кому-то он наступил на ногу и унёсся вдаль, не обернувшись и не заметив. Сальери бродил по следу хаотических перемещений Моцарта, проклиная сам себя и задаваясь вопросом: а какого дьявола? Плевать на взбалмошного мальчишку, пусть катится куда хочет, пусть лелеет и пестует свои глупые обиды... по-хорошему, обижаться должен Сальери, ведь именно Моцарт отвлёк его от музыки. И это он должен бегать за Сальери, просить прощения за свою наглую выходку. Правда же?
Чем дольше Сальери бродил по городу, заговаривая чуть не с каждым прохожим и заглядывая чуть не в каждый трактир, тем сильнее он злился. На себя. На Моцарта. На всех вокруг. Но на Моцарта, конечно, в первую очередь. Он в красках рисовал себе, что сделает с этим неугомонным, когда наконец найдёт... какими словами его обругает... за ухо, что ли, его взять и притащить домой, как нашкодившего ребёнка? И пускай там жена с ним разбирается, ему-то, Сальери, что за дело, в конце концов. Правда же?
Конец блужданиям Сальери положили не разумные доводы, а дождь, внезапно зарядивший с неба. По началу — мелкая морось, противная, но не страшная, а потом целая артиллерия капель застучала по мостовым и крышам домов. Шумные ручьи побежали по улицам, небо заволокло серыми облаками, на расстоянии вытянутой руки почти ничего было не разглядеть.
— Проклятье! — Сальери ускорил шаг, благо от дома был не так уж далеко, и мельком подумал о Моцарте: мальчишка хотя бы догадается переждать где-нибудь непогоду или решит остудить свою дурную голову под дождём?
На несколько шагов вперёд видна была только мутная дымка, и Сальери, торопясь укрыться в доме, едва не налетел на кого-то, сидящего прямо у парадных дверей. С губ сорвалось ругательство, куда более резкое, чем Сальери обычно себе позволял; он опустил глаза и проглотил второе крепкое словцо, потому что не бездомный какой-то забрёл к нему на крыльцо, а Вольфганг Амадей Моцарт собственной персоной. Но великого композитора в нём сейчас никто не узнал бы. Дурацкий камзол с блёстками и кружевами промок насквозь, растрёпанные волосы свисали на лицо, с них ручьями стекала вода, и потому казалось, что Моцарт плачет. И сидел он, совершенно по-детски притянув колени к груди, и взгляд у него, когда он поднял голову и посмотрел на Сальери, был несчастный и потерянный.
— Моцарт, вы... что вы здесь...
— Я ждал вас, — сказал тот слабым голосом. — Я ждал вас, Антонио.
Гнев бушевал в Сальери с тех пор, как он бросил нотные листы и выскочил на улицу, гнев и безумное желание проучить Моцарта; но все эти чувства растаяли, как лёд под солнцем, словно и не было их. С удивлением Сальери обнаружил в себе только нежность, какую-то странную и совсем уж нелепую нежность к этому мальчишке, похожему на мокрого котёнка, который сначала болтался не пойми где целый день, а потом пришёл к дому Сальери и ждал его под дождём.
Ну разве на такого можно злиться?
— Глупец, — выдохнул Сальери. — Какой же вы глупец, Вольфганг.
Несколько минут спустя всё ещё встрёпанный и продрогший, но гораздо более похожий на себя Моцарт сидел в гостиной, с накинутым на плечи покрывалом, протягивал руки к огню в камине и улыбался. Сальери сидел рядом с ним и поверить не мог: вот за этим недоразумением он гонялся по городу, забыв о музыке и обо всём на свете?!
— Где же вас, позвольте узнать, носило, Моцарт? Где вы были? И почему не вернулись домой, когда начался дождь? Больной композитор едва ли способен писать хорошую музыку!
— А вот и заболею.
— Что?..
— А вот и заболею! — чуть громче и с каким-то вызовом бросил Моцарт. — Вам назло, Сальери! Это по вашей милости я...
— По моей милости?! Позвольте, друг мой, я не вынуждал вас куда-то убегать и мокнуть под дождём, вы сами...
— Но вы же не захотели прогуляться со мной. Я пошёл гулять один.
Десятки остроумных ответов можно было придумать на эту невероятную реплику; можно было — и нужно было, конечно — поставить мальчишку на место, чтобы не зазнавался, растолковать ему, что мир создан не для него и люди не обязаны виться вокруг Вольфганга Амадея, как пчёлы вокруг цветка... Сальери попытался и не смог. А затем, взглянув на Моцарта, и вовсе передумал говорить; снова сжало сердце этой невыносимой, болезненной нежностью.
— Глупец, — тихо прошептал он.

@темы: мюзиклы, творчество, фанфики, one true pairing