carpe diem
Название: "Дом безнадёжных мечтателей"
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Часть 2. Преддверие
Глава 23. ФальшивкаГлава 23. Фальшивка
Ребята занимались своими делами на сценических подмостках; как говорится, тишина, спокойствие, ровная повседневность, и совсем ничего не предвещает неожиданного несчастливого поворота событий. Кира, чрезвычайно занятая тем, что тренировалась в акробатических приёмчиках на перилах балкона, попросила Лину принести ноутбук из общей комнаты - отправить, по электронной почте, какое-то повышенной важности сообщение. Лина отправилась в гостиную-столовую-оранжерею-сокровищницу, тщательно осмотрелась по сторонам и сделала вывод - ноутбука нет. Судя по всему, Феликс (именно он в последний раз был замечен рядом с Кириным предметом техники) куда-то положил, или уронил, или потерял компьютер, а феерическая рассеянность и забывчивость не давали ему возможности припомнить точное место. Страдальчески вздохнув, предчувствуя длинные кропотливые поиски в тоннах разнообразного хлама, Лина приступила к нелёгкому делу.
В этот момент, судорожно подмигнув на прощанье, во всём подпольном театрике отключился свет.
Может быть, зрительный зал ещё как-то освещался - у ребят, по крайней мере, были мобильные телефоны, у предусмотрительной Наташи фонарик, а вот общая комната мгновенно погрузилась в темноту. Кромешную. Потому ли, что здесь вовсе не было окон, или по другой какой-нибудь причине - но мрак был чернильный, непроницаемый, абсолютный; Лина, вытянув руку, не могла разглядеть собственных пальцев, что уж говорить об окружающей обстановке. Искать компьютер не имело ни малейшего смысла. Со стороны зрительного зала, между тем, донеслись приглушённые голоса, звон чего-то разбившегося (Феликс?) и, после глухого удара, сдавленное неразборчивое ругательство (Ренат?). Чтобы не натолкнуться на что-нибудь, не запутаться в горе бесконечного хлама и не свернуть/уронить/расколотить бесценные сокровища, Лина короткими перебежками отползла к ближайшей стенке. На ощупь нашла твёрдую поверхность, аккуратно опустилась на деревянный пол и решила подождать, пока освещение восстановится обратно; пожалуй, это не может затянуться дольше, чем на несколько минут.
- Эй, Лин, ты там как? - раздался неожиданный голос Яна неподалёку.
Тёмный расплывчатый силуэт, скрипнув створкой двери, пробирался вперёд с вытянутыми руками.
- Да, всё хорошо, я здесь, - поспешила подать голос девочка, чтобы Ян не столкнулся с чем-нибудь из предметов обстановки; правда, маленькой аварии, а именно грохнувшегося стула, избежать не удалось, но вскоре командир театрального коллектива пристроился рядом с Линой у стены.
- Не страшно?
- Нет.
- Что насчёт капельки волшебства?
Лина даже не успела удивиться таинственным словам; Ян заговорщицки улыбнулся, зашуршал чем-то, извлечённым из кармана, затем раздался характерный звук спички, которой провели по коробку, и между Яном с Линой заплясал крохотный жёлто-оранжевый огонёк. Впрочем, сюрпризы не закончились - Ян разместил на дощатом полу большую фиолетовую свечку, на стареньком блюдечке вместо человеческого подсвечника.
- Наташа?
- Наташа. Она робот, видимо, запрограммированный знать и учитывать всё.
Огненный язычок запрыгал на маленьком фитиле, разбавляя - ненамного, правда, но ощутимо, - чернильное тёмное пространство вокруг себя; по стенам растягивались замутнённые силуэты-тени, блики горящего пламени рассыпались во всех самых укромных уголочках. Лине мгновенно припомнился отвратительный фильм "Астрал" - такая же темнота, такие же комнаты, где существа потустороннего мира прячутся, готовые выпрыгнуть; окружающая обстановка производила сейчас пугающее, не слишком положительное впечатление, - но, как и выразился Ян, здесь были оттенки чего-то определённо загадочного и волшебного.
- Я с тобой посижу. Не пойдём пока обратно - не дай Бог, что-нибудь расколотим, увечья получим. Свет скоро должны включить.
Лина не ответила, только кивнула, хотя, разумеется, в темноте Ян не смог бы разглядеть этого утвердительного движения. Девочке стало неловко. Неуютно. Подкрадывалось настойчивое желание подняться и убежать отсюда куда-нибудь далеко, в зрительный зал, где будут все остальные ребята - из-за темноты? из-за необыкновенной близости Яна? Кажется, свойственная Лине скованность, нерешительность, замкнутость в общении с людьми давно исчезла, кажется, рядом с сумасшедшей компанией, и с Яном тоже, она чувствует себя свободно и спокойно, разговаривает, перешучивается, не забивается в глухую механическую раковину, как с Региной, Маргаритой, Элеонорой. Нет. Слишком непривычно, неожиданно было находиться вот так, вместе с Яном, потому что... потому что Ян - это Ян.
По звуковому сопровождению из-за двери можно было представить, что происходит в зрительном зале. Приглушённый звон осколков - Феликс повторно разбил какую-нибудь чашку, резкий возмущённый голос - Наташа ругает неповоротливого Феликса. Свистящий потусторонний шёпот - Ренат издевается над впечатлительными созданиями, и, впрочем, быстро замолкает, сражённый звуков удара, то есть затрещиной от Виктории. Лина и Ян сидели неподвижно, молчали; свечка пузырилась расплавленным воском и ровно горела.
- Тебе нравится у нас? - внезапно спросил Ян, улыбнувшись девочке. А Лина, удивлённая неожиданным вопросом, сообразила вдруг - это первый настоящий разговор с ним; никогда прежде они не общались с глазу на глаз, только друг с другом, а между тем со всеми остальными ребятами Лине доводилось побеседовать на приватные темы, расспросить, выслушать жизненную историю практического каждого из участников коллектива... Она, может быть, и не отчитываясь толком перед самой собой, сторонилась Яна Севастьянова. Избегала находиться с ним наедине, разговаривать о каких-нибудь посторонних, не касающихся театра вещах. Потому что Ян... это Ян; идеальный восхитительный образ, который Лина увидела на своём первом спектакле. В сущности, именно этот молодой актёр показал девочке, что такое настоящая, удивительная, несравнимая ни с чем другим театральная атмосфера, стал ключиком в новый, прежде совершенно непривлекательный мир. Для Лины оказалось большим потрясением, когда она увидела Яна Севастьянова, далёкий непостижимый образ, волшебный персонаж сценических постановок, идеального, поразительного и, почему-то, абстрактного неживого человека в повседневной обыденной жизни; он страннейшим образом смотрелся в коллективе подпольного театра - будто бы высшее божественное существо спустилось с неба на землю. Лина понимала, что её рассуждения - необоснованная глупость, все актёры, разумеется, такие же нормальные люди, как она сама; но Ян до нынешнего момента оставался в её представлении исключительно актёром, невероятным актёром, безукоризненным сценическим образом... никак не обычным, похожим на других человеком.
Лина наблюдала за Яном. Исподтишка, чуть-чуть отодвинувшись в сторонку - наблюдала, изучала, исследовала его характер, открывшийся ей, его привычки и предпочтения, манеру общаться с другими людьми, центральную роль в их маленьком театральном сообществе. Да, Ян - прирождённый руководитель, несомненный авторитет для сумасшедшей компании, и замечательный профессиональный актёр, несмотря на юный возраст, и хороший, добрый, ко всем внимательный отзывчивый человек. Однако... что, в конце концов, она знает про Яна Севастьянова? Раньше он играл на сценических подмостках Театра Комедии, успешно играл, затем - таинственная "неприятная история", о которой без подробностей упоминали Раф с Мики, Андрей, Лёна, тётя Света, создание подпольного театра... Какая история? Почему его уволили - или, может быть, он сам ушёл?
Что значит театр для Яна Севастьянова?
- Да-да, очень нравится, - немножко запоздало, спохватившись, что слишком долго молчит, ответила Лина. И тут же, без дополнительной подготовки, - просто чувствовала, что никогда больше не решится спросить, если не сделает этого в ближайшую секунду, - выпалила:
- Почему ты оказался здесь?
Ян, разумеется, очень удивился неожиданному вопросу; или, напротив, - ожидал, что когда-нибудь новенькая девочка обязательно попытается завести с ним такой разговор. Он не повернулся, чтобы посмотреть на Лину, и вовсе не пробовал шевельнуться, - откинувшись назад и скрестив руки на груди, неотрывно рассматривал язычок маленькой догорающей свечки. Конечно, лезть в чужие, тщательным образом запрятанные воспоминания, - невежливо, бестактно, и вообще глупость несусветная, с чего Лине вдруг показалось, что Ян станет откровенничать с любопытной полузнакомой девочкой? Лина разозлилась на себя. Ещё большая, чем прежде, отчаянная неловкость и скованность захватили её. Она приняла твёрдое решение извиниться, открыла рот, чтобы начать заготовленную фразу, но Ян... Ян внезапно прикрыл глаза и улыбнулся.
- Я расскажу.
Наравне со своим ближайшим другом Андреем Морозовым, Ян Севастьянов воспитывался в обеспеченной, прославленной, крепко утвердившейся семье потомственных аристократов. Правда, традиции и ценности там принимались совершенно другие. Морозовы выступали за сохранение духа аристократизма, за внешнюю безупречность и элегантность своей династии, для Виталия Севастьянова имела значение только звонкая монета (точней сказать, хрустящая купюра). Деньги. Большие, очень большие и неуклонно растущие суммы денег. А вдобавок, разумеется, всё, что деньгами можно заполучить - власть, могущество, известность, неограниченная свобода во всём.
Виталий Севастьянов был крупным преуспевающим бизнесменом, известной личностью в светских и финансовых кругах Санкт-Петербурга. Впрочем, не только. Он распоряжался несколькими весомыми банками, сетью известных фешенебельных ресторанов, промышлял продажей элитных загородных домов... Практически во всех сферах человеческой жизни Виталию удалось оставить неизгладимый отпечаток собственного могущества. О нём знали абсолютно все. Он был признан, уважаем, почитаем абсолютно всеми. Таинственная личность богатого, влиятельного, но чрезвычайно скрытного бизнесмена обсуждалась на светских вечеринках и за семейными аристократическими ужинами.
Ян никогда не виделся с собственной матерью. Отец рассказывал, с нотками откровенного насмешливого презрения, что выгнал её, удерживая рядом лишь до момента рождения сына. "Твоя мамочка - шлюха, - были его привычные беспощадные слова. - Бросилась ко мне, стоило разочек улыбнуться и намекнуть на возможную симпатию. Скажу тебе, жалкое зрелище". Виталий насмехался, презрительно отзываясь о матери Яна, - но, впрочем, не испытывал совершенно никаких положительных или отрицательных эмоций к этой женщине. Он вообще никогда, ничего, ни к кому из внушительного разнообразного окружения не испытывал.
Виталию Севастьянову нравилось пользоваться людьми. И ещё больше - получать удовольствие от финансовых, любовных, политических, общественных игр с ними. И ещё больше - испытывать тех, кто находится возле него, на прочность. Виталий, например, мог заставлять женщин самого разного возраста влюбляться в него, проверяя, насколько они придерживаются своих жизненных принципов и нравственных установок; Виталий подбрасывал сотрудникам своей компании какой-нибудь непростой, но очень многообещающий контракт, чтобы посмотреть, смогут ли ухватиться за предоставленную возможность и выдвинуться вперёд; Виталий притворялся другом для глупенького, доверчивого человека, использовал его для удовлетворения своих физических/материальных/моральных потребностей - и, раскрыв предательство, отбрасывал в сторону, наблюдая, сможет ли оплёванный друг подняться с колен. И так далее, и так далее, и так далее. Никаких ограничений Севастьянов-старший не признавал и бурную фантазию никакими рамками не ограничивал.
Оставалось только догадываться, зачем такой человек, как Виталий Севастьянов, захотел оставить рядом с собой ребёнка. Он не любил сына, не чувствовал необходимости заниматься его воспитанием, не жаждал в будущем передать единственному наследнику свои дела, предприятия, деньги. Пожалуй... пожалуй, Ян понадобился Виталию исключительно для того, чтобы под рукой присутствовал постоянный, многофункциональный материал, который можно использовать по своему усмотрению. Сын был и курьером, и секретарём, и украшением светских вечеринок, и прислужником по дому, и уборщиком, и мальчиком для битья, и мишенью, на которую ничего не стоит выплеснуть негатив после тяжёлого рабочего дня... Виталий с удовольствием распоряжался любимым сыночком - и, конечно, требовал абсолютного беспрекословного подчинения. Будешь учиться на "отлично" - я так сказал. Поступишь в этот университет - я так решил. Женишься на этой девушке - мне так выгодней. Впрочем, и подобного исключительного доминирования ему казалось совсем недостаточно; для Виталия - нормальный привычный поступок: унизить сына, наказать за какую-нибудь несущественную оплошность, причинить боль, и не важно, моральную или физическую, поставить в неловкое положение перед посторонними людьми, заставить оправдываться и вымаливать прощение... Изворотливая фантазия старшего Севастьянова попросту не знала границ; он придумал новые увеселительные мероприятия и, видимо, искренне наслаждался бесчеловечным процессом.
Ян терпел. Ян послушно принимал любые проявления "отцовской привязанности". Каждый день, считая, видимо, что он позабудет об этом, Яну сообщалось, что он должен быть благодарным и обязанным за заботу, внимание, терпение; Виталий вырастил его, воспитал, подарил обеспеченную роскошную жизнь, если бы не Виталий - остался бы Ян прозябать где-то в заброшенном захолустье со шлюхой-мамочкой.
Только однажды сын решился пойти против воли отца. Яну хотелось играть. Отчаянно, остро, больше всего на свете хотелось перевоплощаться, примерять на себя различные образы на сценических подмостках, рассказывать публике истории своей актёрской игрой... Мечта была слишком сильна. Ян, набравшись совершенно несвойственной ему смелости, объявил отцу, что хочет поступать на театральный факультет.
Неожиданным непредсказуемым образом Виталий Севастьянов не стал применять физическую силу, или угрозы, или насмешки, или любой из других излюбленных способов воздействия... Он саркастически, издевательски улыбнулся сыну и широко развёл руками: "Поступай, сыночек, на здоровье". Любящий отец милостиво предоставил Яну абсолютную свободу действий, от комментариев воздерживался, не сказал ничего, когда сын поступил в избранный институт, не развивал ни малейшей деятельности, когда его приняли в коллектив известного Театра Комедии. Пожалуй, могло создаться ложное впечатление, что Виталий образумился, усовестился, решил как следует выполнять отцовские обязанности... Ян слишком хорошо понимал истинную природу Виталия Севастьянова, сущность его характера, чтобы поддаваться каким-нибудь наивным надеждам; ему было яснее ясного, что отец развлекается, испытывает сына на прочность, как других окружающих людей, насмешливо наблюдает за ситуаций и выжидает подходящего момента, чтобы продемонстрировать Яну своё огромное могущество, свою безграничную исключительную власть.
Театр Комедии был для Яна пристанищем и призванием, он влюбился в сценические подмостки, подружился с театральным коллективом, начал добиваться успеха, получая вместо промежуточных, незначительных персонажей практически главных, а после - главных, Ян нашёл здесь место, в котором ему действительно хотелось бы остаться... Как будто специально дождавшись именно этого, Виталий Севастьянов вернулся в игру. Нелепая, дурацкая получилась ситуация. Однажды, посреди очередной репетиции, на сцене появился директор Театра Комедии, с возмущёнными, эмоциональными и абсолютно беспочвенными обвинениями в адрес Яна - он, якобы, своровал какие-то деньги, принадлежащие театру... какие деньги, с чего вдруг обвинительный приговор выносится именно ему - никто не позаботился ни провести тщательное расследование кражи, ни растолковать хоть что-нибудь ошарашенному Яну; впрочем, разумеется, он быстро догадался, кого нужно считать ответственным за это происшествие. Не было никаких краж. Виталий Севастьянов наверняка заплатил директору внушительную сумму, чтобы он, под любым, даже самым бессмысленным предлогом, поспособствовал увольнению Яна.
Его выгнали из Театра Комедии. И, пожалуй, после такой возмутительной истории никакие другие заведения не стали бы принимать мальчишку к себе - отец как следует об этом позаботился.
Конечно, Виталий старательно просчитывал любые свои поступки. Он знал, насколько болезненные неприятности причиняет любимому сыну, в какую безвыходную ситуацию загоняет его. В домашних условиях Севастьянов-старший держался, как будто никакого отношения к данному эпизоду не имеет, расточал доброжелательные улыбки и миролюбиво, с насмешкой любопытствовал, понял ли Ян теперь, что никакого актёра из него, бесталанной непримечательной пустышки, не получится. А дальше... дальше, по привычке разыгрывая благодетеля (нарочито громко, чтобы вся светская публика была в курсе дела), Виталий подарил Яну заброшенное, давно никем не использующееся здание неподалёку от центра. Когда-то прежде здесь размещался театр, известный, может быть, для своего минувшего времени, а теперь помещеньице пустовало - нерациональное географическое расположение, общая заброшенность, слишком большие расходы по реставрации и содержанию... множество самых разных причин; впрочем, может быть, Виталий Севастьянов оказался первым, кто догадался - и не пожалел ради этого материальных расходов - наложить руку на захолустный театрик.
Виталий подбросил это здание своему сыну. Швырнул милостивой подачкой, как косточку голодной собаке, с презрительной язвительной насмешкой; держи, Ян, и не жалуйся, что папочка обошёл тебя помощью в трудный момент - папа помог, папа хороший, и все теперь знают, как сильно Виталий Севастьянов дорожит единственным сыном; как воспользоваться возможностью, что делать дальше - дело твоё; сумеешь?
Лине подумалось, что Ян, углубляясь в такие отвратительные, болезненные, наверняка совсем неприятные для него воспоминания, должен расстроиться, - или разозлиться, или как-то продемонстрировать своё отрицательное отношение к тому, что с ним происходило. Яну же больно, обидно, правда? Он ненавидит отца, желает отомстить ему, доказать, что действительно способен использовать предоставленную возможность... а может быть, он сожалеет об отсутствии нормальной любящей семьи, заботливых родителей, настоящего правильного отца.
Однако Ян улыбался. Проводил туда-сюда пальцем над огонёчком оплывшей свечи - и улыбался, смотрел совсем не расстроено, не отчаянно, никаких сожалений, стремлений к мести и попыток доказать, в его спокойных умиротворённых глазах заметно не было.
- Ты... - Лина даже не смогла придумать подходящих слов, но Ян обо всём догадался самостоятельно.
- Хочешь сказать, это странно, что я не испытываю ненависти к отцу, не хочу отомстить, расквитаться за погубленное детство, верно?
- Да.
- Все удивляются. Андрей вообще считал меня пришельцев из другой цивилизации.
- А разве этот театр... не попытка доказать что-то отцу?
- Нет. Вовсе нет. Я давно передумал что-то доказывать и показывать ему.
- Почему?
- Знаешь... - Ян ненадолго задержал палец посреди обжигающего пламени, затем убрал руку. - Это очень странно - иметь фальшивого отца. Все его сотрудники и компаньоны полагали наше семейство идеальным - послушный сын, заботливый папа, который, разумеется, столько делает для любимого единственного ребёнка! Когда он подарил мне этот театр, светская публика только убедилась лишний раз - у Виталия Севастьянова доброе сердце. Надо же, подумать только, - сын непутёвый, пропащий, а папочка не бросает, продолжает помогать исключительно по доброте душевной... Знали бы они, как он обращался со мной. Какая-нибудь незначительная оплошность - незакрытая форточка, или пятнышко на рубашке, или загнутый уголок книжной страницы, - отец бил меня. Унизительная пощёчина, затрещина, полноценный удар, - как ему захотелось в данный момент. Иногда и причины было не нужно. "Профилактика" - так он говорил. У отца рука сильная, знаешь, а использование посторонних предметов только приветствовалось. Он мог избивать меня долго. А потом, когда ему наскучивало, требовал извиняться, вымаливать прощение, сознаваться во всех настоящих и выдуманных грехах... "Папа, прости, я больше так не буду, пожалуйста, не бей меня!". Ему доставляло удовольствие слушать от меня подобные фразы - правда, я только в детстве говорил так, потом перестал, а отец злился и расходился ещё сильней. Меня по вечеринкам светским водили, улыбаться заставляли, и каждый человек там, в школе, в институте, в театре - везде, обязательно говорил мне, какой я везучий, счастливый человек. Ещё бы - известное обеспеченное семейство, единственный наследник огромного состояния, а добрый, великодушный, исключительной честности и доброты отец обо мне заботится, всё делает для меня. Отец-фальшивка... Настоящий, действительно любящий человек ни за что не поднял бы руку на сына. Не стал бы поступать вот так. И папа фальшивый, и вечеринки эти, и всё дурацкое аристократическое общество... фальшивка. В моей жизни никогда не было ничего настоящего.
Ян замолчал. А Лина подумала, что он, наверное, законченный безумец, если даже после такого кошмарного откровенного монолога продолжает улыбаться и открыто, дружелюбно, беспечно смотреть на свою неожиданную собеседницу.
- Но... несмотря на всё это...
- Да. Несмотря на всё это, я больше не хочу расквитаться с отцом за испорченное детство, отомстить ему, и уж тем более - пытаться что-нибудь доказывать этому человеку. Признаюсь, возникало подобное желание, я ненавидел, мучился, мечтал однажды уничтожить отца за всё, что мне пришлось пережить с его лёгкой руки, однако... Знаешь, в этом нет смысла. Ни месть, ни ненависть, ни погоня за какими-то доказательствами ничего не изменят. У меня не появятся нормальные заботливые родители, отец не превратится в другого человека, моя жизнь не станет лучше... Она замечательная. Правда, замечательная, - жизнь, которой я живу сейчас. Рядом вы - сумасшедшая компания, мои друзья, люди, которые мне действительно дороги, возможность заниматься любимым делом, играть на сцене, а ещё... ну, что ещё нужно? Может, у нас и подпольный театр, никому неизвестный, может, мы вовсе не профессиональный актёры, но... Здесь всё настоящее. Не фальшивка, не искусственная подделка вроде моего отца, - настоящее. А больше ничего не нужно.
- Да, - внезапно осмелевшим, уверенным голосом согласилась Лина. - Здесь - настоящее.
Наверное, ей следовало бы как-то прокомментировать рассказ Яна - страшный, болезненный, очень личный рассказ, - найти подходящие к ситуации слова поддержки, ободрения, успокоения... Однако Лине захотелось сказать именно об этом, ни о чём-нибудь другом; потому что в определённый момент и совершенно непроизвольно девочке удалось поймать удивительную, кажется, и вовсе невозможную созвучность её собственных ощущений с чувствами Яна Севастьянова. "Фальшивка" - говорил он. Фальшивый отец, фальшивая видимость идеального семейства, забота, внимание, помощь, окружающие люди, - всё искусственное; неправильное, наигранное, кукольное, какая-то бессмысленная и нелепая попытка изобразить подлинную, настоящую жизнь. И разве... разве сама Лина существовала по-другому? Разве её собственная история с классом талантливых, подружками, навязанными предпочтениями и желаниями - не фальшивка?
Что-то в Линином голосе подсказало Яну - она соглашается с ним вовсе не по банальной вежливости, не из желания посочувствовать и поддержать. Разумеется, Лина и сочувствовала, и поддержку оказать хотела бы, но её слова... Ян почувствовал, что девочка отнюдь не понаслышке знает, что такое фальшивая жизнь, поэтому он полюбопытствовал:
- Тебе это знакомо?
Сегодняшний день, определённо, будет отмечен самым большим количеством неожиданностей, внезапностей и спонтанных несвойственных поступков. Никому, даже Лёне, Лина не решилась бы рассказать о своём глупом трусливом поведении, дурацком бессмысленном притворстве; а Яну рассказала. Просто потому, что Ян... Ян, пожалуй, единственный, кто сумеет полностью безоговорочно понять её. Ян - это Ян.
Она выложила правду обо всём - о классе талантливых детишек, о боязни оказаться изгоем в коллективе, о дружбе, ненастоящей фальшивой дружбе с Маргаритой, Элеонорой, Региной по чётко определённым правилам игры, о том, что поддакивала и участвовала в разговорах-пустышках, перенимала чужие увлечения и предпочтениях, убеждая саму себя, что подобный образ жизни ей действительно нравится. Лина, немножко притупляя своё восхищение актёрским талантом Яна, поведала о самом первом спектакле, о случайной встрече с сумасшедшей компанией - и закончила неприглядную историю практически дословно процитированной фразой:
- Здесь всё настоящее. Здесь я - действительно я.
Ян слушал внимательно, не перебивал и вовсе не демонстрировал презрение, удивление, осуждение, насмешку - что-нибудь их тех чувств, которыми, Лина была уверена, обязательно прокомментируют её дурацкий рассказ. Но Ян... Ян - это Ян. Больше, чем кто-либо другой из окружающих людей, он понимал Линину ситуацию, пытался примерить её на себя - и находил, действительно, созвучность с собственными мыслями и ощущениями; нет, их жизненные истории были различны, мотивы и причины тоже, однако чувство неправильности и фальшивости всего происходящего объединяло Лину и Яна. Оба чувствовали это.
- Почему ты считала себя хуже, чем твои одноклассники? - немного помолчав, спросил Ян.
- Ну, как же... Они талантливые. Регина очень здорово пишет, Маргарита танцует, Элеонора поёт, и у всех - какая-то способность, какой-то талант. Они - гордость нашей школы. Только я ничего не умею и ни на что не гожусь.
- Знаешь... - Ян внезапно улыбнулся, такой дружелюбной и широкой улыбкой, какую прежде Лине не приходилось видеть у него. - Ты - самая талантливая из них всех. Потому что умеешь чувствовать, по-настоящему, искренне чувствовать и сопереживать другим людям. А они... фальшивки.
Слова Яна прозвучали безосновательной нелепицей. Ну, как может такое случиться - непримечательная новенькая девочка лучше, чем талантливые, способные, яркие звёздочки-одноклассники? Ян либо ошибается, либо шутит, либо пытается неуклюже её поддержать.
А потом... потом Лина поняла, что ей давным-давно было известно о фальшивости, лживости всех её талантливых, наделённых способностями одноклассников. Да, они профессионально танцевали, восхитительно рисовали, мастерски вышивали крестиком и писали удивительные рассказы. Однако, на самом деле, - разве для них найдётся боле подходящее определение, чем "класс талантливых"? Не Саша, Рома, Света, Дима - одни общая, бесцветная неразборчивая масса, потому что и Саша, и Рома, и Маргарита, Элеонора, Регина - одинаковые; у каждого - талант, своя отличительная особенность, и сами себя они представляют как сформировавшихся выделяющихся личностей... А нет в них, в сущности, никаких отличительных особенностей, индивидуальных черт, качеств характера, которые делали бы их настоящими, интересными и разными людьми. Они одинаковые. Пустые, искусственные, наигранные, будто отпечатанные под копирку, с одинаковыми увлечениями, предпочтениями, разговорами, поступками... Её подружки, Элеонора, Маргарита и Регина, делали исключительно то, что считается модным, приемлемым и достойным в их талантливом кругу; беседовали только о том, о чём модно и позволительно; тряпки, мальчики, косметика, вечеринки, постель... А испытывает ли "золотая тройка" какие-то чувства, привязанности друг к другу? Нет. А к мальчикам, с которыми они встречаются? Нет. А к кому-нибудь? Нет. Своих собственных мыслей, впечатлений, настоящих эмоций и подлинных интересов у них не наблюдается, что-то действительно настоящее, вроде театра, им глубоко посторонне и чуждо. Они занимаются рисованием, музыкой, танцами, писательством по одной-единственной причине - желают заработать дополнительные очки популярности; им нравится, когда окружающие расточают в их сторону непрекращающийся поток похвальных и восторженных комментариев, нравится чувствовать себя особенными, исключительными, частью блистательного класса талантливых. Пожалуй, 10 "А" воспринимался Региной, Маргаритой, Элеонорой и прочими как элитарный общественный институт для избранных, а способности и таланты - инструмент, чтобы подчеркнуть собственную кричаще-выделяющуюся индивидуальность. Однако... не было в рассказах Регины, танцах Маргариты и песнях Элеоноры чего-нибудь действительно индивидуального, не было, в конце концов, настоящего искусства - они писали, танцевали и пели совершенно без души, не придавая никакого значения глубинному смыслу того, чем занимаются; у них никогда не получилось бы стать настолько увлечёнными, преданными всей душой любимому занятию людьми, как Лерка, Динка, Андрей, Ян... как все участники театрального коллектива. Фальшивки. Они - фальшивки.
Только-только Лина успела обдумать эту неожиданную мысль, сказать что-нибудь Яну - приветственно моргнув, в общей комнате загорелся свет. А из зрительного зала донеслись голоса участников сумасшедшей компании:
- Эй, ребята, вы там как? Целы? Давайте сюда!
Ян затушил ненужный теперь огонёк пламени на фитиле, поднялся с пола, изящно (почти как Андрей) подал руку Лине, помогая ей тоже принять вертикальное положение. Они вместе, ни о чём больше не разговаривая, отправились в зрительный зал, попали в весёлое коллективное обсуждение эпизода с внезапным затемнением, к Лине подошла Лёна, к Яну - Андрей, и всё-таки... Всё-таки они обменялись быстрыми понимающими взглядами; улыбнулись друг другу, совсем незаметно для остальных ребят; каждый в глазах другого увидел созвучность, опять абсолютную созвучность ощущений и переживаний.
Это был первый, пока единственный - и не сказать, чтобы слишком продолжительный - разговор Яна и Лины. Однако и он, и она чувствовали, как между ними появляется и формируется что-то... особенное; какая-то связь; общность, понимание и, кажется, начинающее формироваться безусловное доверие.
Глава 24. Давайте поставим спектакль!Глава 24. Давайте поставим спектакль!
"Как это у него получается? - размышляла Лина, наблюдая за сумасшедшей компанией. - Как он может, после всего, что случилось с ним?"
Театральная повседневность, по обыкновению, была в самом разгаре. Раннее воскресное утро, ребята только начинали подтягиваться в зрительный зал, - а Ренат умудрился где-то в транспорте поймать неадекватную бабушку, которая решила спроектировать на него тотальное недовольство жизнью, и теперь восторженно рассказывал об этой встрече; Наташа, практически с порога, принялась отчитывать Андрея - он, по мнению достопочтенного Инквизитора, неправильно и нерационально укреплял ступеньки балконной лестницы (в очередной раз испорченные); Мики с фанатическим увлечением расстреливал сторонников Зла в какой-то игрушке на PSP, Раф, державшийся, как всегда, рядом с младшим братишкой, поглядывал на него, беззвучно и незаметно смеялся; Седрик беседовал с Кирой, придерживаясь своего таинственного, какого-то древнего стиля разговора и перемешивая нормальную русскую речь с испанскими словечками. А Ян, как и всегда было с самого первого дня, находился в центре событий. Кажется, он не делал ничего особенно выдающегося: разговаривал с кем-то, отвечал на чьи-нибудь вопросы, помогал понемножку здесь и там, ходил по сценическим подмосткам, перебрасываясь незначительными замечаниями с каждым членом театрального коллектива... Однако в Яне несомненно чувствовался командир, настоящий центр, безусловное сердце сумасшедшей компании. Ян успевал многое. Ян уделял внимание всем без исключения. И ребята относились с уважением и доверительностью к его словам и приказам (конечно, и не приказам вовсе - а дружеским советам, вежливым просьбам).
Лину и прежде удивляла подобная расстановка сил. А сейчас, после поразительного рассказа, который она услышала вчера во время неприятностей с электричеством... Отец Яна - чудовище. У него было совсем, совсем не счастливое безоблачное детство. Ему пришлось перетерпеть немало разнообразных трудностей, собственный папа подставил и опозорил его перед бывшими коллегами по театру, он тысячу раз мог бы прогнуться, сломаться, не выдержать отвратительного давления со стороны Виталия Севастьянова и стать слабовольной, потерявшей всяческий интерес и силу к жизни игрушкой. А Ян не сломался. Не прогнулся. Он улыбается, смеётся повествованию Рената, беззлобно подшучивает над Михаэлем, руководит процессом репетиций, и в принципе... в принципе, кажется, ни о чём не сожалеет, вполне доволен своим нынешним положением. Ян не только сумел сохранить в самом себе оптимистичное отношение к окружающему. Своей дружелюбностью, искренностью, лёгким и жизнерадостным характером он поддерживает настроение, вдохновение и дух всей команды подпольного театра.
Раньше Лина восхищалась исключительным актёрским талантом Яна Севастьянова. Теперь она разглядела в нём новые, неожиданные стороны личности, которые были достойны ещё большего, бесконечного уважения и восхищения. Ей совсем не позабылось то доверительное, внезапно возникшее чувство между ними после непродолжительного откровенного разговора. Первый разговор... а будут ли, любопытно, ещё? Что изменится в отношениях Лины и Яна? Девочка почти физически ощущала ниточку связи, созвучности, понимания, которая протянулась от него к ней, видела, как Ян посматривает на неё и улыбается незаметно для остальных ребят; почему-то Лине становилось неловко, и она, выдавив неубедительную ответную улыбку, поспешно отворачивалась.
- Феликс! - ворвался в Линины размышления настойчивый сердитый голос Наташи. - Как тебе не стыдно?!
Фил со смущённым-растерянным-рассерженным видом переминался с ноги на ногу у краешка сцены, а Наташа, возмущённо и угрожающе скрестившая руки на груди, измеряла его строгими глазами прирождённого Инквизитора.
- Ну, неужели так трудно вставать по будильнику и приходить на репетиции вовремя?
Феликс опаздывал часто. Очень часто. Гораздо менее проблематичным было посчитать редкие моменты, когда, вопреки своей феерической необъяснимой рассеянности (будильник отключился, забыл его завести, пропустил автобус, забыл дома студенческий билет с проездной карточкой, потому пришлось возвращаться...), умудрялся прийти в подпольный театр к назначенному времени. К постоянным опозданиям Фила сумасшедшая компания привыкла, даже не думала ругаться, только посмеивалась, а Наташа... Что ж, Наташа - всегда Наташа. Особенно в тех случаях, которые касаются Феликса Семецкого. Старательным образом выполняя обязанности персональной совести (как метко окрестил её Ренат в день самой первой встречи), девушка не уставала выражать возмущение, отчитывать, обучать правильному поведению и вообще заниматься постоянным воспитательным воздействием.
- Ладно тебе, Нат, - примирительно сказала Кира, сжалившись, видимо, над Феликсом, который совсем стушевался под упрёками Инвизитора. - Какая репетиция, какое вовремя, у нас же, в конце концов, не настоящий театр.
Лина зацепилась за эти вскользь употреблённые слова. Не настоящий театр. Не настоящий. Кира права.
Кажется, над этим вопросом задуматься пришлось не только Лине. Разговоры ребят как-то сразу примолкли, повседневные дела прекратились, все нерешительно переглядывались, а Ян... Лицо Яна напряглось, замерло в поразительной неподвижности, губы сжались, на краткий момент из командира сумасшедшей компании исчезло привычное позитивное воодушевление. И Лина поняла... сразу, практически мгновенно поняла по притихшим, растерявшимся членам театрального коллектива, что да, да, они команда, они любят свой заброшенный подпольный театр, и появляются здесь каждый день, и с удовольствием разыгрывают маленькие книжные эпизоды и Лёнины рассказики, но... но, пожалуй, их действительно нельзя назвать настоящим полноценным театром. Никакого определённого репертуара не имеется, они не ставят никаких масштабных спектаклей, не выступают на публике, никому неизвестны... И все об этом знают. И всем нравится здесь, на личных сценических подмостках, и все бесконечно привязаны к этому месту, однако... Лина ясно сумела разглядеть, как ребятам, каждому без исключений, хочется масштабных, внушительных выступлений, больших спектаклей для многочисленной публики; хочется театра, настоящего театра.
И Ян желает этого всей душой. Особенно - Ян.
Стоп. Их театральный коллектив никогда не будет ставить взаправдашний спектакль - или просто пока не поставил его?
У Лины и самой не получилось заметить, как неожиданная восхитительная мысль захватила, закружила её. Она не стала раздумывать, взвешивать положительные и отрицательные стороны, предполагать, а есть ли в принципе возможность осуществить такой сумасшедший замысел... Лина просто выпалила, стремительно и на одном дыхании:
- Давайте поставим спектакль!
Ребята с одновременным удивлением повернулись к ней. Разумеется, они сразу не поверили, что девочка может сделать подобное предложение всерьёз.
- Для кого мы поставим спектакль, Лин? Друг для друга?
- Нет, для зрителей!
- Каких? Кто вообще придёт смотреть на нас? Мы никому неизвестны и нигде даже не значимся официальным театром.
- Придут, обязательно придут Нужно только попробовать!
Вся сумасшедшая компания, и даже Ян, переглядывались и недоверчиво пожимали плечами; конечно, они не рассматривали эту задумку как жизнеспособную, не могли поверить, что у них, непрофессиональных актёров-любителей, взаправду может получиться что-нибудь настоящее, большое, существенное. Но Лина говорила с убедительным возбуждением, горячим энтузиазмом и абсолютной уверенностью - идея всё больше и больше нравилась ей, отчаянно хотелось заразить своим огоньком остальных... В самом деле, почему они не могут попытаться? Если у всех ребят одинаковое желание - почему хотя бы не попробовать заняться настоящим спектаклем? И публика обязательно будет, и всё получится, и, кто знает, вдруг у них появится шанс стать заслуженным, известным и любимым театром, ничуть не хуже, чем Театр Комедии, откуда из-за эгоистичных прихотей Виталия Севастьянова вышвырнули Яна?
- Ну, давайте же! Попытка не пытка! Мы сможем!
Внезапно, растеряв прежнюю неуверенность и растерянность, лица ребят начали изменяться. Синхронно. В глазах загорались возбуждённые предвкушающие искорки, губы улыбались счастливыми улыбками, взгляды, которыми обменивалась сумасшедшая компания, из недоверчивых обернулись радостными... Лина поняла, что всем действительно хочется поставить настоящий спектакль, давным-давно хочется. И, пожалуй, здесь был необходим именно толчок, импульс, предложение взять и просто попробовать. Раньше ребята попросту боялись взяться за такое серьёзное дело, да и сейчас возражали Лининым словам просто потому, что не знали, с чего нужно начинать, за что схватиться, потому, что не верили в реальную возможность успеха рискованного предприятия. Но теперь... теперь они согласны. Они готовы попробовать.
В последний раз переглянувшись, команда хором повторила Линину фразу:
- Давайте поставим спектакль!
Глава 25. Сюжет и ролиГлава 25. Сюжет и роли
- Дорогая, ты куда-то спешишь?
- Мам, мне нужно бежать!
- Твой театральный кружок?
- Да-да, он. Всё, меня здесь уже не должно быть, я опаздываю!
- И даже не позавтракаешь?
- Нет.
- Ну, хотя бы чайку с бутербродами выпей...
- Мам, некогда!
Следующим утром - благо, каникулы, делай что хочешь, - Лина не просто выходила из квартиры, выскакивала, вылетала, стремительно и не отпуская драгоценных минут на бессмысленный завтрак. Наскоро попрощавшись с матерью, девочка сумасшедшими, совершенно ненормальными для постороннего наблюдателя прыжками бросилась к автобусной остановке, стараясь сократить дорогу любой возможностью - напрямик через детскую площадку, по лабиринту окружающих дворов, по пешеходному переходу на самые последние секунды зелёного сигнала светофора... Лину подгоняло возбуждённое предвкушение. Скорей, скорей в театр, где они всем дружным коллективом будут разрабатывать настоящий полноценный спектакль!
Зеркальное отражение собственных чувств Лина обнаружила в других ребятах, когда ворвалась в зрительный зал. Маленький неугомонный Лёка перемещался туда-сюда с оглушительной скоростью; Кира настойчиво хватала Ника за рукав и болтала, не прерываясь ни на секунду; Мики и Раф, с одинаковым эмоциональным возбуждением и яростной жестикуляцией (в первый раз состояние братьев абсолютно совпало), вели воодушевлённую беседу; Феликс не опоздал на репетицию; даже Наташа, суровый непреклонный Инквизитор, никого не пыталась критиковать, а размеренно пересекала шагами сценические подмостки; даже Вика с Ренатом, против обыкновения, не ругались; даже Седрик, невозмутимый молчаливый Седрик, выражал явственное нетерпение, постукивая костяшками пальцев по поверхности стола.
Лина присоединилась на диванчике к Лёне, некоторое время спустя появились Андрей и Лерка, и вот, собравшись в тесный кружочек посреди захламлённой сцены, ребята торжественно и, всё-таки, с лёгкой ноткой нерешительности переглядывались друг с другом.
- Итак, - начал Ян, как командир взявший на себя первое слово. - Итак, мы будем ставить спектакль. Настоящий. Для публики.
Довольно продолжительно молчание.
- А где мы её возьмём, публику? - озвучил общее сомнение Мики.
Лине показалось, что Ян не найдётся, что убедительного ответить, поддастся прежней неуверенности, однако... улыбнувшись и расправив плечи, он практически повторил Линины вчерашние слова.
- Отыщется. Публика - дело десятое. И знаете, пускай нас придут смотреть только четыре человека, мы всё равно сделаем это. Поставим спектакль. Этого же нам всем хотелось давным-давно, правда?
И ребята закивали, без каких-либо колебаний соглашаясь. Правда. Хотелось. А если несомненный командир сумасшедшей компании, общепризнанное сердце коллектива, считает, что они обязательно справятся - какие, в конце концов, могут быть неуверенности, причины отказаться и причины, способные взаправду помешать им поставить настоящий спектакль?
- А что мы будем играть? - следующий вопрос Михаэля заставил ребят недоумённо переглянуться. В самом деле - что? Убеждённое решение заняться настоящим спектаклем - это замечательно, однако до нынешнего момента никто не задумывался, какой именно сюжет они положат в основу своей сценической постановки.
- Может, выбрать из классики? Чехов, Островский... - неуверенно предложила Кира.
- Или иностранные пьесы взять? - прибавил Ренат.
Сумасшедшая компания крепко задумалась над данной проблемой. Вариантов рассматривалось множество. Андрей предлагал, как на "ненастоящих" репетициях, воспользоваться коллекцией рассказов Лёны; Седрик называл старинные, никому из ребят незнакомые пьесы преимущественно английского или испанского происхождения; Мики и вовсе голосовал за то, чтобы использовать их с братом личную историю про Михаэля и Рафаэля. Лина удалилась от всеобщего горячего обсуждения; во-первых, она ничего не понимала в театральном искусстве, во-вторых, с ней случился неконтролируемый приступ размышлений - о том, насколько сильно изменилась её жизнь вместе с сумасшедшей компанией. Где бы Лина была сейчас, если бы не встретилась с коллективом подпольного театрика? Не наблюдала бы за ребятами, любимыми ребятами, которые пытались планировать спектакль, а помалкивала бы к тени великолепной Маргариты, блистательной Регины, талантливой Элеоноры, слушала глупенькие рассказики про мальчиков и не знала бы, кто она, что она, зачем существует на этой земле. Линина жизнь кардинально переменилась. Воспоминания о классе талантливых детишек, о периодах фрустрации, о бесконечных самобичеваниях остались далеко-далеко, будто принадлежали какой-то посторонней девочке, неправильной, ненастоящей.
- Подумать только, как этот театр изменил мою жизнь, - поделилась своими ощущениями Лина, - случайно, ни к кому конкретному не обращаясь, - со счастливой улыбкой откинувшись на спинку кресла.
Её слова спровоцировали очень странную, неожиданную реакцию у командира театрального коллектива. Ян внезапно остановился, не успев сделать чая глоток из кружки, несколько секунд провёл в неподвижном состоянии, затем его глаз загорелись возбуждённым огоньком какой-то задумки, и он резко повернул к Лине голову, сияющий, озарённый.
- Точно! - воскликнул Ян. - Точно, изменения!
Ребята практически синхронно посмотрели на него, посчитав, видимо, что в стрессовой ситуации лидер подпольного театра лишился рассудка.
- Что с тобой?
- Ты о чём?
- Какие изменения?
Кажется, Яна действительно посетил гениальный замысел, потому что он порывисто вскочил с дивана, едва не опрокинув Лину следом за собой, и обвёл всех присутствующих торжествующим взглядом.
- Дамы и господа. Эврика. Я придумал, что нам делать со спектаклем.
- И что же? - полюбопытствовал Мики.
- Мы сами придумаем сюжет.
- Сами? Придумаем? О чём же, интересно?
- Об изменениях!
- О каких изменениях?
Никто ничего не понимал. Однако Ян выглядел бесконечно убеждённым в жизнеспособности своей внезапной идеи и, подержав публику в напряжённой нетерпеливости ещё несколько томительных секунд, объяснил всем ребятам, что к чему.
- Лина сказала, что наш театр кардинально изменил её жизнь. И я подумал... ведь в моей жизни всё тоже стало совершенно по-другому! И у тебя, Лорд, так же, верно? И ты, Ренат, отказался от прошлого ради театра. И ты, Лёна. Наверное, для всех нас с приходом сюда что-нибудь изменилось, для каждого это место - особенное, мы чего-то достигли здесь, на что-то решились... Почему бы не сделать спектакль об этом? О нас?
И сумасшедшая компания одновременно заговорила, согласно закивала, выражая абсолютную поддержку и уверенность, что им нужно заниматься таким спектаклем, только таким; в самом деле - Ян прав. Зачем разыскивать истории, написанные какими-то посторонними людьми, пускай и знаменитыми литераторами, зачем мучительно раздумывать, что выбрать, если можно... самостоятельно сочинить историю о них самих? Лина знала, что, помимо собственных персональных причин находиться в театре, каждый участник коллектива хочет делиться чем-нибудь с публикой; помогать, поддерживать, рассказывать такие сюжеты со сцены, которые, может быть, окажутся полезными для зрителей, важными, нужными. И сейчас у ребят возникало желание... поделиться своими жизненными историями. Продемонстрировать будущим зрителям, что никакие неприятности, трудности, сомнения, переживания не бесконечны, что переменить своё существование МОЖНО, настоящие друзья обязательно ОТЫЩУТСЯ, и место под солнцем, то, чем ты действительно хотел бы заниматься, НАЙДЁТСЯ, нужно только... взять самого себя за шиворот, хорошенько встряхнуть и что-нибудь сделать ради достижения сокровенных желаний; пойти против родителей, как Андрей, взбунтоваться и открыть собственный театрик, как Ян, уйти от устойчивого положения к неизвестности, как Ренат, резко порвать с прошлой жизнью, как Лёна, избавиться от ненужных фальшивок, как Лина, упрямо заниматься любимым делом, как Лерка... Этот спектакль, предполагаемый, рисующийся смутными очертаниями где-то впереди, должен был стать особенной историей, историей, которая находила отклик в сердцах участников театрального коллектива, которая отражала бы их, сумасшедшую компанию, - всех месте и каждого по отдельности.
Ребята стянулись обратно к центру сценических подмостков - в момент творческого кризиса они разошлись кто куда, пытаясь что-нибудь придумать с неразрешимой проблемой. Лине показалось, что, пускай у них теперь есть главные предпосылки к спектаклю, основополагающая идея, над сюжетом придётся старательно и длительно поразмыслить. Однако всё случилось довольно быстро; хватило одного, самого первого толчка к активным решительным действиям. Толчком стал Мики. Плюхнувшись на диван, жалобно скрипнувший под немаленьким весом, он заявил:
- В нашем спектакле обязательно должны быть братья! Это не обсуждается!
И, будто вдохновлённые словами Михаэля, ребята со всех сторон бойко посыпали своими собственными разнообразными предложениями. Фантазия театрального коллектива не знала ни малейших границ. Все, даже невозмутимый Раф, мечтательный Лерка, потусторонний Седрик, холодная Вика, принялись жарко обсуждать сюжет предполагаемого спектакля.
- Юмор, товарищи, мы никак не можем обойтись без здорового меткого юмора!
- Братья, братья, братья!
- Спасибо, Мики, твоё ходатайство уже принято на рассмотрение.
- Никакого спектакля не может быть без любовной линии.
- Откуда в тебе подобная романтичность, Лён?
- А эпоха какая будет? Голосую за Средневековье.
- Даёшь несчастливую непредсказуемую концовку, где все персонажи погибли.
- Ренат, тебе не кажется, что твоя кровожадность не знает границ?
- Спасибо за комплимент, я тронут.
- Malo. (1)
- Что? Он сказал "мало"?
- Я, конечно, не разбираюсь в испанском языке, но, видимо, Седрик имел в виду, что нам нужен злодей.
- А главный герой?
- Пускай их будет несколько. Ну, скажем, около десятка.
- Не слишком ли?!
- Нет-нет, по количеству наших персон - лучше не придумаешь.
- А как вообще они будут меняться? Зачем?
- Потому что не живут так, как им хочется жить.
- Личный жизненный опыт, Лин?
- Именно.
- И что может помешать человеку жить по собственному желанию?
- Ну, например, влияние какого-нибудь другого человека.
- Или страх.
- Или боязнь изменить устоявшийся порядок вещей.
- А может, этот человек попросту не знает, чего он хочет?
- Или знает... но не способен решиться взять собственную судьбу в свои руки.
- Может быть, этого человека держит прошлое. Печальные болезненные воспоминания о грехах, которые он прежде совершил.
- Ничего себе, Седрик... Откуда, любопытно, у тебя такой оптимистичный замысел?
- Secreto.
- Чего?
- Ну секрет это, Мики, секрет, разве непонятно?
- Спасибо, знаток испанского языка.
- Все, кроме тебя, поняли, Михаэль Сальваторе.
- Я решительно требую качественных женских персонажей. На глупенькую легкомысленную дурочку не согласна!
- Давайте сделаем убийство! Скандалы, интриги, расследования!
- Уймись, кровожадное чудовище.
- Если они не живут так, как им хочется... Что их заставит переменить тактику поведения?
- Какая-нибудь критическая ситуация?
- Душевный переворот?
- Amor? (2)
- Магия?
- Господи, мы о серьёзных философских вещах говорим, а Ренату всё излюбленная фентезятина...
- И что же плохого в фентезятине, Лорд?!
- Спокойно, спокойно, не переживайте, расслабьтесь, присядьте...
- Кира, убью.
- Попробуй, камикадзе.
- Халк крушить?
- Именно.
Нельзя сказать, что сумасшедшая компания старательно и вдумчиво размышляла только над сюжетом будущего спектакля, не позволяя себе отвлекаться, заниматься посторонними обсуждениями и бессмысленными замечаниями. Вовсе нет. Ребята и отвлекались, и шутили, и подначивали друг друга, уходили в сторону разговоров, совершенно не имеющих отношения к насущным вопросам; где-то в процессе Ренат и Вика умудрились сцепиться в очередном неконструктивном диалоге, Седрик вызывал приступы неуёмного раздражения у Михаэля, когда загадочно выражался на любимом испанском, Наташа несколько раз возмутилась неподобающими серьёзной обстановке высказываниями Феликса, Раф и Ян не сошлись во взглядах на какие-то отвлечённые проблемы и едва не поскандалили. Собрание театрального коллектива получилось продолжительным, до максимально позднего вечера, дважды было прервано на подкрепиться, а задумки, предложения, различные образы персонажей, идеи насчёт визуального и технического оформления спектакля не заканчивались, стремительно бежали бесконечным возбуждённым потоком. Даже за обедом и вторым обедом команда продолжала обсуждать. Разрознённые фрагменты будущего представления, имена для героев, причины событий и возможные варианты концовки сыпались, не прекращаясь, со всех сторон.
Пожалуй, после беспорядочного жаркого диалога сумасшедшая компания позабыла бы многое из того, о чём говорила, - но неожиданной спасительницей оказалась Лёна, которая, незаметно для остальных, записывала каждую идею, каждый момент предполагаемого спектакля. В конце концов, первое представление подпольного театра оказалось полностью продумано и готово к реализации. Той же Лёной был составлен список действующих лиц, торжественно прикреплённый к фанерному заднику квадратиком скотча:
Джозеф - Ян Севастьянов
Кэтрин - Виктория Смирнова
Лукас - Михаэль Сальваторе
Лео - Рафаэль Сальваторе
Элизабет - Кира Артемьева
Томас - Николай Астахов
Джонни - Леонид Макаров
Холли - Диана Макарова
Альберт - Ренат Микаэлян
Маркус - Феликс Семецкий
Александр - Седрик Коллинз
Кассандра - Алёна Савельева
Сверху, над именами персонажей и актёров, Лёна аккуратным почерком написала: "Комната, где всё станет по-другому". Название спектакля придумалось легко - действительно, смысл представления состоит в том, чтобы показать, как люди, которые притворяются счастливыми и живут вразрез с собственными желаниями, получают шанс переменить ситуацию; а несколько актов придуманной пьески разворачиваются только в одной комнате, комнате, где для всех персонажей всё станет по-другому.
1. Злодей
2. Любовь
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Часть 2. Преддверие
Глава 23. ФальшивкаГлава 23. Фальшивка
Ребята занимались своими делами на сценических подмостках; как говорится, тишина, спокойствие, ровная повседневность, и совсем ничего не предвещает неожиданного несчастливого поворота событий. Кира, чрезвычайно занятая тем, что тренировалась в акробатических приёмчиках на перилах балкона, попросила Лину принести ноутбук из общей комнаты - отправить, по электронной почте, какое-то повышенной важности сообщение. Лина отправилась в гостиную-столовую-оранжерею-сокровищницу, тщательно осмотрелась по сторонам и сделала вывод - ноутбука нет. Судя по всему, Феликс (именно он в последний раз был замечен рядом с Кириным предметом техники) куда-то положил, или уронил, или потерял компьютер, а феерическая рассеянность и забывчивость не давали ему возможности припомнить точное место. Страдальчески вздохнув, предчувствуя длинные кропотливые поиски в тоннах разнообразного хлама, Лина приступила к нелёгкому делу.
В этот момент, судорожно подмигнув на прощанье, во всём подпольном театрике отключился свет.
Может быть, зрительный зал ещё как-то освещался - у ребят, по крайней мере, были мобильные телефоны, у предусмотрительной Наташи фонарик, а вот общая комната мгновенно погрузилась в темноту. Кромешную. Потому ли, что здесь вовсе не было окон, или по другой какой-нибудь причине - но мрак был чернильный, непроницаемый, абсолютный; Лина, вытянув руку, не могла разглядеть собственных пальцев, что уж говорить об окружающей обстановке. Искать компьютер не имело ни малейшего смысла. Со стороны зрительного зала, между тем, донеслись приглушённые голоса, звон чего-то разбившегося (Феликс?) и, после глухого удара, сдавленное неразборчивое ругательство (Ренат?). Чтобы не натолкнуться на что-нибудь, не запутаться в горе бесконечного хлама и не свернуть/уронить/расколотить бесценные сокровища, Лина короткими перебежками отползла к ближайшей стенке. На ощупь нашла твёрдую поверхность, аккуратно опустилась на деревянный пол и решила подождать, пока освещение восстановится обратно; пожалуй, это не может затянуться дольше, чем на несколько минут.
- Эй, Лин, ты там как? - раздался неожиданный голос Яна неподалёку.
Тёмный расплывчатый силуэт, скрипнув створкой двери, пробирался вперёд с вытянутыми руками.
- Да, всё хорошо, я здесь, - поспешила подать голос девочка, чтобы Ян не столкнулся с чем-нибудь из предметов обстановки; правда, маленькой аварии, а именно грохнувшегося стула, избежать не удалось, но вскоре командир театрального коллектива пристроился рядом с Линой у стены.
- Не страшно?
- Нет.
- Что насчёт капельки волшебства?
Лина даже не успела удивиться таинственным словам; Ян заговорщицки улыбнулся, зашуршал чем-то, извлечённым из кармана, затем раздался характерный звук спички, которой провели по коробку, и между Яном с Линой заплясал крохотный жёлто-оранжевый огонёк. Впрочем, сюрпризы не закончились - Ян разместил на дощатом полу большую фиолетовую свечку, на стареньком блюдечке вместо человеческого подсвечника.
- Наташа?
- Наташа. Она робот, видимо, запрограммированный знать и учитывать всё.
Огненный язычок запрыгал на маленьком фитиле, разбавляя - ненамного, правда, но ощутимо, - чернильное тёмное пространство вокруг себя; по стенам растягивались замутнённые силуэты-тени, блики горящего пламени рассыпались во всех самых укромных уголочках. Лине мгновенно припомнился отвратительный фильм "Астрал" - такая же темнота, такие же комнаты, где существа потустороннего мира прячутся, готовые выпрыгнуть; окружающая обстановка производила сейчас пугающее, не слишком положительное впечатление, - но, как и выразился Ян, здесь были оттенки чего-то определённо загадочного и волшебного.
- Я с тобой посижу. Не пойдём пока обратно - не дай Бог, что-нибудь расколотим, увечья получим. Свет скоро должны включить.
Лина не ответила, только кивнула, хотя, разумеется, в темноте Ян не смог бы разглядеть этого утвердительного движения. Девочке стало неловко. Неуютно. Подкрадывалось настойчивое желание подняться и убежать отсюда куда-нибудь далеко, в зрительный зал, где будут все остальные ребята - из-за темноты? из-за необыкновенной близости Яна? Кажется, свойственная Лине скованность, нерешительность, замкнутость в общении с людьми давно исчезла, кажется, рядом с сумасшедшей компанией, и с Яном тоже, она чувствует себя свободно и спокойно, разговаривает, перешучивается, не забивается в глухую механическую раковину, как с Региной, Маргаритой, Элеонорой. Нет. Слишком непривычно, неожиданно было находиться вот так, вместе с Яном, потому что... потому что Ян - это Ян.
По звуковому сопровождению из-за двери можно было представить, что происходит в зрительном зале. Приглушённый звон осколков - Феликс повторно разбил какую-нибудь чашку, резкий возмущённый голос - Наташа ругает неповоротливого Феликса. Свистящий потусторонний шёпот - Ренат издевается над впечатлительными созданиями, и, впрочем, быстро замолкает, сражённый звуков удара, то есть затрещиной от Виктории. Лина и Ян сидели неподвижно, молчали; свечка пузырилась расплавленным воском и ровно горела.
- Тебе нравится у нас? - внезапно спросил Ян, улыбнувшись девочке. А Лина, удивлённая неожиданным вопросом, сообразила вдруг - это первый настоящий разговор с ним; никогда прежде они не общались с глазу на глаз, только друг с другом, а между тем со всеми остальными ребятами Лине доводилось побеседовать на приватные темы, расспросить, выслушать жизненную историю практического каждого из участников коллектива... Она, может быть, и не отчитываясь толком перед самой собой, сторонилась Яна Севастьянова. Избегала находиться с ним наедине, разговаривать о каких-нибудь посторонних, не касающихся театра вещах. Потому что Ян... это Ян; идеальный восхитительный образ, который Лина увидела на своём первом спектакле. В сущности, именно этот молодой актёр показал девочке, что такое настоящая, удивительная, несравнимая ни с чем другим театральная атмосфера, стал ключиком в новый, прежде совершенно непривлекательный мир. Для Лины оказалось большим потрясением, когда она увидела Яна Севастьянова, далёкий непостижимый образ, волшебный персонаж сценических постановок, идеального, поразительного и, почему-то, абстрактного неживого человека в повседневной обыденной жизни; он страннейшим образом смотрелся в коллективе подпольного театра - будто бы высшее божественное существо спустилось с неба на землю. Лина понимала, что её рассуждения - необоснованная глупость, все актёры, разумеется, такие же нормальные люди, как она сама; но Ян до нынешнего момента оставался в её представлении исключительно актёром, невероятным актёром, безукоризненным сценическим образом... никак не обычным, похожим на других человеком.
Лина наблюдала за Яном. Исподтишка, чуть-чуть отодвинувшись в сторонку - наблюдала, изучала, исследовала его характер, открывшийся ей, его привычки и предпочтения, манеру общаться с другими людьми, центральную роль в их маленьком театральном сообществе. Да, Ян - прирождённый руководитель, несомненный авторитет для сумасшедшей компании, и замечательный профессиональный актёр, несмотря на юный возраст, и хороший, добрый, ко всем внимательный отзывчивый человек. Однако... что, в конце концов, она знает про Яна Севастьянова? Раньше он играл на сценических подмостках Театра Комедии, успешно играл, затем - таинственная "неприятная история", о которой без подробностей упоминали Раф с Мики, Андрей, Лёна, тётя Света, создание подпольного театра... Какая история? Почему его уволили - или, может быть, он сам ушёл?
Что значит театр для Яна Севастьянова?
- Да-да, очень нравится, - немножко запоздало, спохватившись, что слишком долго молчит, ответила Лина. И тут же, без дополнительной подготовки, - просто чувствовала, что никогда больше не решится спросить, если не сделает этого в ближайшую секунду, - выпалила:
- Почему ты оказался здесь?
Ян, разумеется, очень удивился неожиданному вопросу; или, напротив, - ожидал, что когда-нибудь новенькая девочка обязательно попытается завести с ним такой разговор. Он не повернулся, чтобы посмотреть на Лину, и вовсе не пробовал шевельнуться, - откинувшись назад и скрестив руки на груди, неотрывно рассматривал язычок маленькой догорающей свечки. Конечно, лезть в чужие, тщательным образом запрятанные воспоминания, - невежливо, бестактно, и вообще глупость несусветная, с чего Лине вдруг показалось, что Ян станет откровенничать с любопытной полузнакомой девочкой? Лина разозлилась на себя. Ещё большая, чем прежде, отчаянная неловкость и скованность захватили её. Она приняла твёрдое решение извиниться, открыла рот, чтобы начать заготовленную фразу, но Ян... Ян внезапно прикрыл глаза и улыбнулся.
- Я расскажу.
Наравне со своим ближайшим другом Андреем Морозовым, Ян Севастьянов воспитывался в обеспеченной, прославленной, крепко утвердившейся семье потомственных аристократов. Правда, традиции и ценности там принимались совершенно другие. Морозовы выступали за сохранение духа аристократизма, за внешнюю безупречность и элегантность своей династии, для Виталия Севастьянова имела значение только звонкая монета (точней сказать, хрустящая купюра). Деньги. Большие, очень большие и неуклонно растущие суммы денег. А вдобавок, разумеется, всё, что деньгами можно заполучить - власть, могущество, известность, неограниченная свобода во всём.
Виталий Севастьянов был крупным преуспевающим бизнесменом, известной личностью в светских и финансовых кругах Санкт-Петербурга. Впрочем, не только. Он распоряжался несколькими весомыми банками, сетью известных фешенебельных ресторанов, промышлял продажей элитных загородных домов... Практически во всех сферах человеческой жизни Виталию удалось оставить неизгладимый отпечаток собственного могущества. О нём знали абсолютно все. Он был признан, уважаем, почитаем абсолютно всеми. Таинственная личность богатого, влиятельного, но чрезвычайно скрытного бизнесмена обсуждалась на светских вечеринках и за семейными аристократическими ужинами.
Ян никогда не виделся с собственной матерью. Отец рассказывал, с нотками откровенного насмешливого презрения, что выгнал её, удерживая рядом лишь до момента рождения сына. "Твоя мамочка - шлюха, - были его привычные беспощадные слова. - Бросилась ко мне, стоило разочек улыбнуться и намекнуть на возможную симпатию. Скажу тебе, жалкое зрелище". Виталий насмехался, презрительно отзываясь о матери Яна, - но, впрочем, не испытывал совершенно никаких положительных или отрицательных эмоций к этой женщине. Он вообще никогда, ничего, ни к кому из внушительного разнообразного окружения не испытывал.
Виталию Севастьянову нравилось пользоваться людьми. И ещё больше - получать удовольствие от финансовых, любовных, политических, общественных игр с ними. И ещё больше - испытывать тех, кто находится возле него, на прочность. Виталий, например, мог заставлять женщин самого разного возраста влюбляться в него, проверяя, насколько они придерживаются своих жизненных принципов и нравственных установок; Виталий подбрасывал сотрудникам своей компании какой-нибудь непростой, но очень многообещающий контракт, чтобы посмотреть, смогут ли ухватиться за предоставленную возможность и выдвинуться вперёд; Виталий притворялся другом для глупенького, доверчивого человека, использовал его для удовлетворения своих физических/материальных/моральных потребностей - и, раскрыв предательство, отбрасывал в сторону, наблюдая, сможет ли оплёванный друг подняться с колен. И так далее, и так далее, и так далее. Никаких ограничений Севастьянов-старший не признавал и бурную фантазию никакими рамками не ограничивал.
Оставалось только догадываться, зачем такой человек, как Виталий Севастьянов, захотел оставить рядом с собой ребёнка. Он не любил сына, не чувствовал необходимости заниматься его воспитанием, не жаждал в будущем передать единственному наследнику свои дела, предприятия, деньги. Пожалуй... пожалуй, Ян понадобился Виталию исключительно для того, чтобы под рукой присутствовал постоянный, многофункциональный материал, который можно использовать по своему усмотрению. Сын был и курьером, и секретарём, и украшением светских вечеринок, и прислужником по дому, и уборщиком, и мальчиком для битья, и мишенью, на которую ничего не стоит выплеснуть негатив после тяжёлого рабочего дня... Виталий с удовольствием распоряжался любимым сыночком - и, конечно, требовал абсолютного беспрекословного подчинения. Будешь учиться на "отлично" - я так сказал. Поступишь в этот университет - я так решил. Женишься на этой девушке - мне так выгодней. Впрочем, и подобного исключительного доминирования ему казалось совсем недостаточно; для Виталия - нормальный привычный поступок: унизить сына, наказать за какую-нибудь несущественную оплошность, причинить боль, и не важно, моральную или физическую, поставить в неловкое положение перед посторонними людьми, заставить оправдываться и вымаливать прощение... Изворотливая фантазия старшего Севастьянова попросту не знала границ; он придумал новые увеселительные мероприятия и, видимо, искренне наслаждался бесчеловечным процессом.
Ян терпел. Ян послушно принимал любые проявления "отцовской привязанности". Каждый день, считая, видимо, что он позабудет об этом, Яну сообщалось, что он должен быть благодарным и обязанным за заботу, внимание, терпение; Виталий вырастил его, воспитал, подарил обеспеченную роскошную жизнь, если бы не Виталий - остался бы Ян прозябать где-то в заброшенном захолустье со шлюхой-мамочкой.
Только однажды сын решился пойти против воли отца. Яну хотелось играть. Отчаянно, остро, больше всего на свете хотелось перевоплощаться, примерять на себя различные образы на сценических подмостках, рассказывать публике истории своей актёрской игрой... Мечта была слишком сильна. Ян, набравшись совершенно несвойственной ему смелости, объявил отцу, что хочет поступать на театральный факультет.
Неожиданным непредсказуемым образом Виталий Севастьянов не стал применять физическую силу, или угрозы, или насмешки, или любой из других излюбленных способов воздействия... Он саркастически, издевательски улыбнулся сыну и широко развёл руками: "Поступай, сыночек, на здоровье". Любящий отец милостиво предоставил Яну абсолютную свободу действий, от комментариев воздерживался, не сказал ничего, когда сын поступил в избранный институт, не развивал ни малейшей деятельности, когда его приняли в коллектив известного Театра Комедии. Пожалуй, могло создаться ложное впечатление, что Виталий образумился, усовестился, решил как следует выполнять отцовские обязанности... Ян слишком хорошо понимал истинную природу Виталия Севастьянова, сущность его характера, чтобы поддаваться каким-нибудь наивным надеждам; ему было яснее ясного, что отец развлекается, испытывает сына на прочность, как других окружающих людей, насмешливо наблюдает за ситуаций и выжидает подходящего момента, чтобы продемонстрировать Яну своё огромное могущество, свою безграничную исключительную власть.
Театр Комедии был для Яна пристанищем и призванием, он влюбился в сценические подмостки, подружился с театральным коллективом, начал добиваться успеха, получая вместо промежуточных, незначительных персонажей практически главных, а после - главных, Ян нашёл здесь место, в котором ему действительно хотелось бы остаться... Как будто специально дождавшись именно этого, Виталий Севастьянов вернулся в игру. Нелепая, дурацкая получилась ситуация. Однажды, посреди очередной репетиции, на сцене появился директор Театра Комедии, с возмущёнными, эмоциональными и абсолютно беспочвенными обвинениями в адрес Яна - он, якобы, своровал какие-то деньги, принадлежащие театру... какие деньги, с чего вдруг обвинительный приговор выносится именно ему - никто не позаботился ни провести тщательное расследование кражи, ни растолковать хоть что-нибудь ошарашенному Яну; впрочем, разумеется, он быстро догадался, кого нужно считать ответственным за это происшествие. Не было никаких краж. Виталий Севастьянов наверняка заплатил директору внушительную сумму, чтобы он, под любым, даже самым бессмысленным предлогом, поспособствовал увольнению Яна.
Его выгнали из Театра Комедии. И, пожалуй, после такой возмутительной истории никакие другие заведения не стали бы принимать мальчишку к себе - отец как следует об этом позаботился.
Конечно, Виталий старательно просчитывал любые свои поступки. Он знал, насколько болезненные неприятности причиняет любимому сыну, в какую безвыходную ситуацию загоняет его. В домашних условиях Севастьянов-старший держался, как будто никакого отношения к данному эпизоду не имеет, расточал доброжелательные улыбки и миролюбиво, с насмешкой любопытствовал, понял ли Ян теперь, что никакого актёра из него, бесталанной непримечательной пустышки, не получится. А дальше... дальше, по привычке разыгрывая благодетеля (нарочито громко, чтобы вся светская публика была в курсе дела), Виталий подарил Яну заброшенное, давно никем не использующееся здание неподалёку от центра. Когда-то прежде здесь размещался театр, известный, может быть, для своего минувшего времени, а теперь помещеньице пустовало - нерациональное географическое расположение, общая заброшенность, слишком большие расходы по реставрации и содержанию... множество самых разных причин; впрочем, может быть, Виталий Севастьянов оказался первым, кто догадался - и не пожалел ради этого материальных расходов - наложить руку на захолустный театрик.
Виталий подбросил это здание своему сыну. Швырнул милостивой подачкой, как косточку голодной собаке, с презрительной язвительной насмешкой; держи, Ян, и не жалуйся, что папочка обошёл тебя помощью в трудный момент - папа помог, папа хороший, и все теперь знают, как сильно Виталий Севастьянов дорожит единственным сыном; как воспользоваться возможностью, что делать дальше - дело твоё; сумеешь?
Лине подумалось, что Ян, углубляясь в такие отвратительные, болезненные, наверняка совсем неприятные для него воспоминания, должен расстроиться, - или разозлиться, или как-то продемонстрировать своё отрицательное отношение к тому, что с ним происходило. Яну же больно, обидно, правда? Он ненавидит отца, желает отомстить ему, доказать, что действительно способен использовать предоставленную возможность... а может быть, он сожалеет об отсутствии нормальной любящей семьи, заботливых родителей, настоящего правильного отца.
Однако Ян улыбался. Проводил туда-сюда пальцем над огонёчком оплывшей свечи - и улыбался, смотрел совсем не расстроено, не отчаянно, никаких сожалений, стремлений к мести и попыток доказать, в его спокойных умиротворённых глазах заметно не было.
- Ты... - Лина даже не смогла придумать подходящих слов, но Ян обо всём догадался самостоятельно.
- Хочешь сказать, это странно, что я не испытываю ненависти к отцу, не хочу отомстить, расквитаться за погубленное детство, верно?
- Да.
- Все удивляются. Андрей вообще считал меня пришельцев из другой цивилизации.
- А разве этот театр... не попытка доказать что-то отцу?
- Нет. Вовсе нет. Я давно передумал что-то доказывать и показывать ему.
- Почему?
- Знаешь... - Ян ненадолго задержал палец посреди обжигающего пламени, затем убрал руку. - Это очень странно - иметь фальшивого отца. Все его сотрудники и компаньоны полагали наше семейство идеальным - послушный сын, заботливый папа, который, разумеется, столько делает для любимого единственного ребёнка! Когда он подарил мне этот театр, светская публика только убедилась лишний раз - у Виталия Севастьянова доброе сердце. Надо же, подумать только, - сын непутёвый, пропащий, а папочка не бросает, продолжает помогать исключительно по доброте душевной... Знали бы они, как он обращался со мной. Какая-нибудь незначительная оплошность - незакрытая форточка, или пятнышко на рубашке, или загнутый уголок книжной страницы, - отец бил меня. Унизительная пощёчина, затрещина, полноценный удар, - как ему захотелось в данный момент. Иногда и причины было не нужно. "Профилактика" - так он говорил. У отца рука сильная, знаешь, а использование посторонних предметов только приветствовалось. Он мог избивать меня долго. А потом, когда ему наскучивало, требовал извиняться, вымаливать прощение, сознаваться во всех настоящих и выдуманных грехах... "Папа, прости, я больше так не буду, пожалуйста, не бей меня!". Ему доставляло удовольствие слушать от меня подобные фразы - правда, я только в детстве говорил так, потом перестал, а отец злился и расходился ещё сильней. Меня по вечеринкам светским водили, улыбаться заставляли, и каждый человек там, в школе, в институте, в театре - везде, обязательно говорил мне, какой я везучий, счастливый человек. Ещё бы - известное обеспеченное семейство, единственный наследник огромного состояния, а добрый, великодушный, исключительной честности и доброты отец обо мне заботится, всё делает для меня. Отец-фальшивка... Настоящий, действительно любящий человек ни за что не поднял бы руку на сына. Не стал бы поступать вот так. И папа фальшивый, и вечеринки эти, и всё дурацкое аристократическое общество... фальшивка. В моей жизни никогда не было ничего настоящего.
Ян замолчал. А Лина подумала, что он, наверное, законченный безумец, если даже после такого кошмарного откровенного монолога продолжает улыбаться и открыто, дружелюбно, беспечно смотреть на свою неожиданную собеседницу.
- Но... несмотря на всё это...
- Да. Несмотря на всё это, я больше не хочу расквитаться с отцом за испорченное детство, отомстить ему, и уж тем более - пытаться что-нибудь доказывать этому человеку. Признаюсь, возникало подобное желание, я ненавидел, мучился, мечтал однажды уничтожить отца за всё, что мне пришлось пережить с его лёгкой руки, однако... Знаешь, в этом нет смысла. Ни месть, ни ненависть, ни погоня за какими-то доказательствами ничего не изменят. У меня не появятся нормальные заботливые родители, отец не превратится в другого человека, моя жизнь не станет лучше... Она замечательная. Правда, замечательная, - жизнь, которой я живу сейчас. Рядом вы - сумасшедшая компания, мои друзья, люди, которые мне действительно дороги, возможность заниматься любимым делом, играть на сцене, а ещё... ну, что ещё нужно? Может, у нас и подпольный театр, никому неизвестный, может, мы вовсе не профессиональный актёры, но... Здесь всё настоящее. Не фальшивка, не искусственная подделка вроде моего отца, - настоящее. А больше ничего не нужно.
- Да, - внезапно осмелевшим, уверенным голосом согласилась Лина. - Здесь - настоящее.
Наверное, ей следовало бы как-то прокомментировать рассказ Яна - страшный, болезненный, очень личный рассказ, - найти подходящие к ситуации слова поддержки, ободрения, успокоения... Однако Лине захотелось сказать именно об этом, ни о чём-нибудь другом; потому что в определённый момент и совершенно непроизвольно девочке удалось поймать удивительную, кажется, и вовсе невозможную созвучность её собственных ощущений с чувствами Яна Севастьянова. "Фальшивка" - говорил он. Фальшивый отец, фальшивая видимость идеального семейства, забота, внимание, помощь, окружающие люди, - всё искусственное; неправильное, наигранное, кукольное, какая-то бессмысленная и нелепая попытка изобразить подлинную, настоящую жизнь. И разве... разве сама Лина существовала по-другому? Разве её собственная история с классом талантливых, подружками, навязанными предпочтениями и желаниями - не фальшивка?
Что-то в Линином голосе подсказало Яну - она соглашается с ним вовсе не по банальной вежливости, не из желания посочувствовать и поддержать. Разумеется, Лина и сочувствовала, и поддержку оказать хотела бы, но её слова... Ян почувствовал, что девочка отнюдь не понаслышке знает, что такое фальшивая жизнь, поэтому он полюбопытствовал:
- Тебе это знакомо?
Сегодняшний день, определённо, будет отмечен самым большим количеством неожиданностей, внезапностей и спонтанных несвойственных поступков. Никому, даже Лёне, Лина не решилась бы рассказать о своём глупом трусливом поведении, дурацком бессмысленном притворстве; а Яну рассказала. Просто потому, что Ян... Ян, пожалуй, единственный, кто сумеет полностью безоговорочно понять её. Ян - это Ян.
Она выложила правду обо всём - о классе талантливых детишек, о боязни оказаться изгоем в коллективе, о дружбе, ненастоящей фальшивой дружбе с Маргаритой, Элеонорой, Региной по чётко определённым правилам игры, о том, что поддакивала и участвовала в разговорах-пустышках, перенимала чужие увлечения и предпочтениях, убеждая саму себя, что подобный образ жизни ей действительно нравится. Лина, немножко притупляя своё восхищение актёрским талантом Яна, поведала о самом первом спектакле, о случайной встрече с сумасшедшей компанией - и закончила неприглядную историю практически дословно процитированной фразой:
- Здесь всё настоящее. Здесь я - действительно я.
Ян слушал внимательно, не перебивал и вовсе не демонстрировал презрение, удивление, осуждение, насмешку - что-нибудь их тех чувств, которыми, Лина была уверена, обязательно прокомментируют её дурацкий рассказ. Но Ян... Ян - это Ян. Больше, чем кто-либо другой из окружающих людей, он понимал Линину ситуацию, пытался примерить её на себя - и находил, действительно, созвучность с собственными мыслями и ощущениями; нет, их жизненные истории были различны, мотивы и причины тоже, однако чувство неправильности и фальшивости всего происходящего объединяло Лину и Яна. Оба чувствовали это.
- Почему ты считала себя хуже, чем твои одноклассники? - немного помолчав, спросил Ян.
- Ну, как же... Они талантливые. Регина очень здорово пишет, Маргарита танцует, Элеонора поёт, и у всех - какая-то способность, какой-то талант. Они - гордость нашей школы. Только я ничего не умею и ни на что не гожусь.
- Знаешь... - Ян внезапно улыбнулся, такой дружелюбной и широкой улыбкой, какую прежде Лине не приходилось видеть у него. - Ты - самая талантливая из них всех. Потому что умеешь чувствовать, по-настоящему, искренне чувствовать и сопереживать другим людям. А они... фальшивки.
Слова Яна прозвучали безосновательной нелепицей. Ну, как может такое случиться - непримечательная новенькая девочка лучше, чем талантливые, способные, яркие звёздочки-одноклассники? Ян либо ошибается, либо шутит, либо пытается неуклюже её поддержать.
А потом... потом Лина поняла, что ей давным-давно было известно о фальшивости, лживости всех её талантливых, наделённых способностями одноклассников. Да, они профессионально танцевали, восхитительно рисовали, мастерски вышивали крестиком и писали удивительные рассказы. Однако, на самом деле, - разве для них найдётся боле подходящее определение, чем "класс талантливых"? Не Саша, Рома, Света, Дима - одни общая, бесцветная неразборчивая масса, потому что и Саша, и Рома, и Маргарита, Элеонора, Регина - одинаковые; у каждого - талант, своя отличительная особенность, и сами себя они представляют как сформировавшихся выделяющихся личностей... А нет в них, в сущности, никаких отличительных особенностей, индивидуальных черт, качеств характера, которые делали бы их настоящими, интересными и разными людьми. Они одинаковые. Пустые, искусственные, наигранные, будто отпечатанные под копирку, с одинаковыми увлечениями, предпочтениями, разговорами, поступками... Её подружки, Элеонора, Маргарита и Регина, делали исключительно то, что считается модным, приемлемым и достойным в их талантливом кругу; беседовали только о том, о чём модно и позволительно; тряпки, мальчики, косметика, вечеринки, постель... А испытывает ли "золотая тройка" какие-то чувства, привязанности друг к другу? Нет. А к мальчикам, с которыми они встречаются? Нет. А к кому-нибудь? Нет. Своих собственных мыслей, впечатлений, настоящих эмоций и подлинных интересов у них не наблюдается, что-то действительно настоящее, вроде театра, им глубоко посторонне и чуждо. Они занимаются рисованием, музыкой, танцами, писательством по одной-единственной причине - желают заработать дополнительные очки популярности; им нравится, когда окружающие расточают в их сторону непрекращающийся поток похвальных и восторженных комментариев, нравится чувствовать себя особенными, исключительными, частью блистательного класса талантливых. Пожалуй, 10 "А" воспринимался Региной, Маргаритой, Элеонорой и прочими как элитарный общественный институт для избранных, а способности и таланты - инструмент, чтобы подчеркнуть собственную кричаще-выделяющуюся индивидуальность. Однако... не было в рассказах Регины, танцах Маргариты и песнях Элеоноры чего-нибудь действительно индивидуального, не было, в конце концов, настоящего искусства - они писали, танцевали и пели совершенно без души, не придавая никакого значения глубинному смыслу того, чем занимаются; у них никогда не получилось бы стать настолько увлечёнными, преданными всей душой любимому занятию людьми, как Лерка, Динка, Андрей, Ян... как все участники театрального коллектива. Фальшивки. Они - фальшивки.
Только-только Лина успела обдумать эту неожиданную мысль, сказать что-нибудь Яну - приветственно моргнув, в общей комнате загорелся свет. А из зрительного зала донеслись голоса участников сумасшедшей компании:
- Эй, ребята, вы там как? Целы? Давайте сюда!
Ян затушил ненужный теперь огонёк пламени на фитиле, поднялся с пола, изящно (почти как Андрей) подал руку Лине, помогая ей тоже принять вертикальное положение. Они вместе, ни о чём больше не разговаривая, отправились в зрительный зал, попали в весёлое коллективное обсуждение эпизода с внезапным затемнением, к Лине подошла Лёна, к Яну - Андрей, и всё-таки... Всё-таки они обменялись быстрыми понимающими взглядами; улыбнулись друг другу, совсем незаметно для остальных ребят; каждый в глазах другого увидел созвучность, опять абсолютную созвучность ощущений и переживаний.
Это был первый, пока единственный - и не сказать, чтобы слишком продолжительный - разговор Яна и Лины. Однако и он, и она чувствовали, как между ними появляется и формируется что-то... особенное; какая-то связь; общность, понимание и, кажется, начинающее формироваться безусловное доверие.
Глава 24. Давайте поставим спектакль!Глава 24. Давайте поставим спектакль!
"Как это у него получается? - размышляла Лина, наблюдая за сумасшедшей компанией. - Как он может, после всего, что случилось с ним?"
Театральная повседневность, по обыкновению, была в самом разгаре. Раннее воскресное утро, ребята только начинали подтягиваться в зрительный зал, - а Ренат умудрился где-то в транспорте поймать неадекватную бабушку, которая решила спроектировать на него тотальное недовольство жизнью, и теперь восторженно рассказывал об этой встрече; Наташа, практически с порога, принялась отчитывать Андрея - он, по мнению достопочтенного Инквизитора, неправильно и нерационально укреплял ступеньки балконной лестницы (в очередной раз испорченные); Мики с фанатическим увлечением расстреливал сторонников Зла в какой-то игрушке на PSP, Раф, державшийся, как всегда, рядом с младшим братишкой, поглядывал на него, беззвучно и незаметно смеялся; Седрик беседовал с Кирой, придерживаясь своего таинственного, какого-то древнего стиля разговора и перемешивая нормальную русскую речь с испанскими словечками. А Ян, как и всегда было с самого первого дня, находился в центре событий. Кажется, он не делал ничего особенно выдающегося: разговаривал с кем-то, отвечал на чьи-нибудь вопросы, помогал понемножку здесь и там, ходил по сценическим подмосткам, перебрасываясь незначительными замечаниями с каждым членом театрального коллектива... Однако в Яне несомненно чувствовался командир, настоящий центр, безусловное сердце сумасшедшей компании. Ян успевал многое. Ян уделял внимание всем без исключения. И ребята относились с уважением и доверительностью к его словам и приказам (конечно, и не приказам вовсе - а дружеским советам, вежливым просьбам).
Лину и прежде удивляла подобная расстановка сил. А сейчас, после поразительного рассказа, который она услышала вчера во время неприятностей с электричеством... Отец Яна - чудовище. У него было совсем, совсем не счастливое безоблачное детство. Ему пришлось перетерпеть немало разнообразных трудностей, собственный папа подставил и опозорил его перед бывшими коллегами по театру, он тысячу раз мог бы прогнуться, сломаться, не выдержать отвратительного давления со стороны Виталия Севастьянова и стать слабовольной, потерявшей всяческий интерес и силу к жизни игрушкой. А Ян не сломался. Не прогнулся. Он улыбается, смеётся повествованию Рената, беззлобно подшучивает над Михаэлем, руководит процессом репетиций, и в принципе... в принципе, кажется, ни о чём не сожалеет, вполне доволен своим нынешним положением. Ян не только сумел сохранить в самом себе оптимистичное отношение к окружающему. Своей дружелюбностью, искренностью, лёгким и жизнерадостным характером он поддерживает настроение, вдохновение и дух всей команды подпольного театра.
Раньше Лина восхищалась исключительным актёрским талантом Яна Севастьянова. Теперь она разглядела в нём новые, неожиданные стороны личности, которые были достойны ещё большего, бесконечного уважения и восхищения. Ей совсем не позабылось то доверительное, внезапно возникшее чувство между ними после непродолжительного откровенного разговора. Первый разговор... а будут ли, любопытно, ещё? Что изменится в отношениях Лины и Яна? Девочка почти физически ощущала ниточку связи, созвучности, понимания, которая протянулась от него к ней, видела, как Ян посматривает на неё и улыбается незаметно для остальных ребят; почему-то Лине становилось неловко, и она, выдавив неубедительную ответную улыбку, поспешно отворачивалась.
- Феликс! - ворвался в Линины размышления настойчивый сердитый голос Наташи. - Как тебе не стыдно?!
Фил со смущённым-растерянным-рассерженным видом переминался с ноги на ногу у краешка сцены, а Наташа, возмущённо и угрожающе скрестившая руки на груди, измеряла его строгими глазами прирождённого Инквизитора.
- Ну, неужели так трудно вставать по будильнику и приходить на репетиции вовремя?
Феликс опаздывал часто. Очень часто. Гораздо менее проблематичным было посчитать редкие моменты, когда, вопреки своей феерической необъяснимой рассеянности (будильник отключился, забыл его завести, пропустил автобус, забыл дома студенческий билет с проездной карточкой, потому пришлось возвращаться...), умудрялся прийти в подпольный театр к назначенному времени. К постоянным опозданиям Фила сумасшедшая компания привыкла, даже не думала ругаться, только посмеивалась, а Наташа... Что ж, Наташа - всегда Наташа. Особенно в тех случаях, которые касаются Феликса Семецкого. Старательным образом выполняя обязанности персональной совести (как метко окрестил её Ренат в день самой первой встречи), девушка не уставала выражать возмущение, отчитывать, обучать правильному поведению и вообще заниматься постоянным воспитательным воздействием.
- Ладно тебе, Нат, - примирительно сказала Кира, сжалившись, видимо, над Феликсом, который совсем стушевался под упрёками Инвизитора. - Какая репетиция, какое вовремя, у нас же, в конце концов, не настоящий театр.
Лина зацепилась за эти вскользь употреблённые слова. Не настоящий театр. Не настоящий. Кира права.
Кажется, над этим вопросом задуматься пришлось не только Лине. Разговоры ребят как-то сразу примолкли, повседневные дела прекратились, все нерешительно переглядывались, а Ян... Лицо Яна напряглось, замерло в поразительной неподвижности, губы сжались, на краткий момент из командира сумасшедшей компании исчезло привычное позитивное воодушевление. И Лина поняла... сразу, практически мгновенно поняла по притихшим, растерявшимся членам театрального коллектива, что да, да, они команда, они любят свой заброшенный подпольный театр, и появляются здесь каждый день, и с удовольствием разыгрывают маленькие книжные эпизоды и Лёнины рассказики, но... но, пожалуй, их действительно нельзя назвать настоящим полноценным театром. Никакого определённого репертуара не имеется, они не ставят никаких масштабных спектаклей, не выступают на публике, никому неизвестны... И все об этом знают. И всем нравится здесь, на личных сценических подмостках, и все бесконечно привязаны к этому месту, однако... Лина ясно сумела разглядеть, как ребятам, каждому без исключений, хочется масштабных, внушительных выступлений, больших спектаклей для многочисленной публики; хочется театра, настоящего театра.
И Ян желает этого всей душой. Особенно - Ян.
Стоп. Их театральный коллектив никогда не будет ставить взаправдашний спектакль - или просто пока не поставил его?
У Лины и самой не получилось заметить, как неожиданная восхитительная мысль захватила, закружила её. Она не стала раздумывать, взвешивать положительные и отрицательные стороны, предполагать, а есть ли в принципе возможность осуществить такой сумасшедший замысел... Лина просто выпалила, стремительно и на одном дыхании:
- Давайте поставим спектакль!
Ребята с одновременным удивлением повернулись к ней. Разумеется, они сразу не поверили, что девочка может сделать подобное предложение всерьёз.
- Для кого мы поставим спектакль, Лин? Друг для друга?
- Нет, для зрителей!
- Каких? Кто вообще придёт смотреть на нас? Мы никому неизвестны и нигде даже не значимся официальным театром.
- Придут, обязательно придут Нужно только попробовать!
Вся сумасшедшая компания, и даже Ян, переглядывались и недоверчиво пожимали плечами; конечно, они не рассматривали эту задумку как жизнеспособную, не могли поверить, что у них, непрофессиональных актёров-любителей, взаправду может получиться что-нибудь настоящее, большое, существенное. Но Лина говорила с убедительным возбуждением, горячим энтузиазмом и абсолютной уверенностью - идея всё больше и больше нравилась ей, отчаянно хотелось заразить своим огоньком остальных... В самом деле, почему они не могут попытаться? Если у всех ребят одинаковое желание - почему хотя бы не попробовать заняться настоящим спектаклем? И публика обязательно будет, и всё получится, и, кто знает, вдруг у них появится шанс стать заслуженным, известным и любимым театром, ничуть не хуже, чем Театр Комедии, откуда из-за эгоистичных прихотей Виталия Севастьянова вышвырнули Яна?
- Ну, давайте же! Попытка не пытка! Мы сможем!
Внезапно, растеряв прежнюю неуверенность и растерянность, лица ребят начали изменяться. Синхронно. В глазах загорались возбуждённые предвкушающие искорки, губы улыбались счастливыми улыбками, взгляды, которыми обменивалась сумасшедшая компания, из недоверчивых обернулись радостными... Лина поняла, что всем действительно хочется поставить настоящий спектакль, давным-давно хочется. И, пожалуй, здесь был необходим именно толчок, импульс, предложение взять и просто попробовать. Раньше ребята попросту боялись взяться за такое серьёзное дело, да и сейчас возражали Лининым словам просто потому, что не знали, с чего нужно начинать, за что схватиться, потому, что не верили в реальную возможность успеха рискованного предприятия. Но теперь... теперь они согласны. Они готовы попробовать.
В последний раз переглянувшись, команда хором повторила Линину фразу:
- Давайте поставим спектакль!
Глава 25. Сюжет и ролиГлава 25. Сюжет и роли
- Дорогая, ты куда-то спешишь?
- Мам, мне нужно бежать!
- Твой театральный кружок?
- Да-да, он. Всё, меня здесь уже не должно быть, я опаздываю!
- И даже не позавтракаешь?
- Нет.
- Ну, хотя бы чайку с бутербродами выпей...
- Мам, некогда!
Следующим утром - благо, каникулы, делай что хочешь, - Лина не просто выходила из квартиры, выскакивала, вылетала, стремительно и не отпуская драгоценных минут на бессмысленный завтрак. Наскоро попрощавшись с матерью, девочка сумасшедшими, совершенно ненормальными для постороннего наблюдателя прыжками бросилась к автобусной остановке, стараясь сократить дорогу любой возможностью - напрямик через детскую площадку, по лабиринту окружающих дворов, по пешеходному переходу на самые последние секунды зелёного сигнала светофора... Лину подгоняло возбуждённое предвкушение. Скорей, скорей в театр, где они всем дружным коллективом будут разрабатывать настоящий полноценный спектакль!
Зеркальное отражение собственных чувств Лина обнаружила в других ребятах, когда ворвалась в зрительный зал. Маленький неугомонный Лёка перемещался туда-сюда с оглушительной скоростью; Кира настойчиво хватала Ника за рукав и болтала, не прерываясь ни на секунду; Мики и Раф, с одинаковым эмоциональным возбуждением и яростной жестикуляцией (в первый раз состояние братьев абсолютно совпало), вели воодушевлённую беседу; Феликс не опоздал на репетицию; даже Наташа, суровый непреклонный Инквизитор, никого не пыталась критиковать, а размеренно пересекала шагами сценические подмостки; даже Вика с Ренатом, против обыкновения, не ругались; даже Седрик, невозмутимый молчаливый Седрик, выражал явственное нетерпение, постукивая костяшками пальцев по поверхности стола.
Лина присоединилась на диванчике к Лёне, некоторое время спустя появились Андрей и Лерка, и вот, собравшись в тесный кружочек посреди захламлённой сцены, ребята торжественно и, всё-таки, с лёгкой ноткой нерешительности переглядывались друг с другом.
- Итак, - начал Ян, как командир взявший на себя первое слово. - Итак, мы будем ставить спектакль. Настоящий. Для публики.
Довольно продолжительно молчание.
- А где мы её возьмём, публику? - озвучил общее сомнение Мики.
Лине показалось, что Ян не найдётся, что убедительного ответить, поддастся прежней неуверенности, однако... улыбнувшись и расправив плечи, он практически повторил Линины вчерашние слова.
- Отыщется. Публика - дело десятое. И знаете, пускай нас придут смотреть только четыре человека, мы всё равно сделаем это. Поставим спектакль. Этого же нам всем хотелось давным-давно, правда?
И ребята закивали, без каких-либо колебаний соглашаясь. Правда. Хотелось. А если несомненный командир сумасшедшей компании, общепризнанное сердце коллектива, считает, что они обязательно справятся - какие, в конце концов, могут быть неуверенности, причины отказаться и причины, способные взаправду помешать им поставить настоящий спектакль?
- А что мы будем играть? - следующий вопрос Михаэля заставил ребят недоумённо переглянуться. В самом деле - что? Убеждённое решение заняться настоящим спектаклем - это замечательно, однако до нынешнего момента никто не задумывался, какой именно сюжет они положат в основу своей сценической постановки.
- Может, выбрать из классики? Чехов, Островский... - неуверенно предложила Кира.
- Или иностранные пьесы взять? - прибавил Ренат.
Сумасшедшая компания крепко задумалась над данной проблемой. Вариантов рассматривалось множество. Андрей предлагал, как на "ненастоящих" репетициях, воспользоваться коллекцией рассказов Лёны; Седрик называл старинные, никому из ребят незнакомые пьесы преимущественно английского или испанского происхождения; Мики и вовсе голосовал за то, чтобы использовать их с братом личную историю про Михаэля и Рафаэля. Лина удалилась от всеобщего горячего обсуждения; во-первых, она ничего не понимала в театральном искусстве, во-вторых, с ней случился неконтролируемый приступ размышлений - о том, насколько сильно изменилась её жизнь вместе с сумасшедшей компанией. Где бы Лина была сейчас, если бы не встретилась с коллективом подпольного театрика? Не наблюдала бы за ребятами, любимыми ребятами, которые пытались планировать спектакль, а помалкивала бы к тени великолепной Маргариты, блистательной Регины, талантливой Элеоноры, слушала глупенькие рассказики про мальчиков и не знала бы, кто она, что она, зачем существует на этой земле. Линина жизнь кардинально переменилась. Воспоминания о классе талантливых детишек, о периодах фрустрации, о бесконечных самобичеваниях остались далеко-далеко, будто принадлежали какой-то посторонней девочке, неправильной, ненастоящей.
- Подумать только, как этот театр изменил мою жизнь, - поделилась своими ощущениями Лина, - случайно, ни к кому конкретному не обращаясь, - со счастливой улыбкой откинувшись на спинку кресла.
Её слова спровоцировали очень странную, неожиданную реакцию у командира театрального коллектива. Ян внезапно остановился, не успев сделать чая глоток из кружки, несколько секунд провёл в неподвижном состоянии, затем его глаз загорелись возбуждённым огоньком какой-то задумки, и он резко повернул к Лине голову, сияющий, озарённый.
- Точно! - воскликнул Ян. - Точно, изменения!
Ребята практически синхронно посмотрели на него, посчитав, видимо, что в стрессовой ситуации лидер подпольного театра лишился рассудка.
- Что с тобой?
- Ты о чём?
- Какие изменения?
Кажется, Яна действительно посетил гениальный замысел, потому что он порывисто вскочил с дивана, едва не опрокинув Лину следом за собой, и обвёл всех присутствующих торжествующим взглядом.
- Дамы и господа. Эврика. Я придумал, что нам делать со спектаклем.
- И что же? - полюбопытствовал Мики.
- Мы сами придумаем сюжет.
- Сами? Придумаем? О чём же, интересно?
- Об изменениях!
- О каких изменениях?
Никто ничего не понимал. Однако Ян выглядел бесконечно убеждённым в жизнеспособности своей внезапной идеи и, подержав публику в напряжённой нетерпеливости ещё несколько томительных секунд, объяснил всем ребятам, что к чему.
- Лина сказала, что наш театр кардинально изменил её жизнь. И я подумал... ведь в моей жизни всё тоже стало совершенно по-другому! И у тебя, Лорд, так же, верно? И ты, Ренат, отказался от прошлого ради театра. И ты, Лёна. Наверное, для всех нас с приходом сюда что-нибудь изменилось, для каждого это место - особенное, мы чего-то достигли здесь, на что-то решились... Почему бы не сделать спектакль об этом? О нас?
И сумасшедшая компания одновременно заговорила, согласно закивала, выражая абсолютную поддержку и уверенность, что им нужно заниматься таким спектаклем, только таким; в самом деле - Ян прав. Зачем разыскивать истории, написанные какими-то посторонними людьми, пускай и знаменитыми литераторами, зачем мучительно раздумывать, что выбрать, если можно... самостоятельно сочинить историю о них самих? Лина знала, что, помимо собственных персональных причин находиться в театре, каждый участник коллектива хочет делиться чем-нибудь с публикой; помогать, поддерживать, рассказывать такие сюжеты со сцены, которые, может быть, окажутся полезными для зрителей, важными, нужными. И сейчас у ребят возникало желание... поделиться своими жизненными историями. Продемонстрировать будущим зрителям, что никакие неприятности, трудности, сомнения, переживания не бесконечны, что переменить своё существование МОЖНО, настоящие друзья обязательно ОТЫЩУТСЯ, и место под солнцем, то, чем ты действительно хотел бы заниматься, НАЙДЁТСЯ, нужно только... взять самого себя за шиворот, хорошенько встряхнуть и что-нибудь сделать ради достижения сокровенных желаний; пойти против родителей, как Андрей, взбунтоваться и открыть собственный театрик, как Ян, уйти от устойчивого положения к неизвестности, как Ренат, резко порвать с прошлой жизнью, как Лёна, избавиться от ненужных фальшивок, как Лина, упрямо заниматься любимым делом, как Лерка... Этот спектакль, предполагаемый, рисующийся смутными очертаниями где-то впереди, должен был стать особенной историей, историей, которая находила отклик в сердцах участников театрального коллектива, которая отражала бы их, сумасшедшую компанию, - всех месте и каждого по отдельности.
Ребята стянулись обратно к центру сценических подмостков - в момент творческого кризиса они разошлись кто куда, пытаясь что-нибудь придумать с неразрешимой проблемой. Лине показалось, что, пускай у них теперь есть главные предпосылки к спектаклю, основополагающая идея, над сюжетом придётся старательно и длительно поразмыслить. Однако всё случилось довольно быстро; хватило одного, самого первого толчка к активным решительным действиям. Толчком стал Мики. Плюхнувшись на диван, жалобно скрипнувший под немаленьким весом, он заявил:
- В нашем спектакле обязательно должны быть братья! Это не обсуждается!
И, будто вдохновлённые словами Михаэля, ребята со всех сторон бойко посыпали своими собственными разнообразными предложениями. Фантазия театрального коллектива не знала ни малейших границ. Все, даже невозмутимый Раф, мечтательный Лерка, потусторонний Седрик, холодная Вика, принялись жарко обсуждать сюжет предполагаемого спектакля.
- Юмор, товарищи, мы никак не можем обойтись без здорового меткого юмора!
- Братья, братья, братья!
- Спасибо, Мики, твоё ходатайство уже принято на рассмотрение.
- Никакого спектакля не может быть без любовной линии.
- Откуда в тебе подобная романтичность, Лён?
- А эпоха какая будет? Голосую за Средневековье.
- Даёшь несчастливую непредсказуемую концовку, где все персонажи погибли.
- Ренат, тебе не кажется, что твоя кровожадность не знает границ?
- Спасибо за комплимент, я тронут.
- Malo. (1)
- Что? Он сказал "мало"?
- Я, конечно, не разбираюсь в испанском языке, но, видимо, Седрик имел в виду, что нам нужен злодей.
- А главный герой?
- Пускай их будет несколько. Ну, скажем, около десятка.
- Не слишком ли?!
- Нет-нет, по количеству наших персон - лучше не придумаешь.
- А как вообще они будут меняться? Зачем?
- Потому что не живут так, как им хочется жить.
- Личный жизненный опыт, Лин?
- Именно.
- И что может помешать человеку жить по собственному желанию?
- Ну, например, влияние какого-нибудь другого человека.
- Или страх.
- Или боязнь изменить устоявшийся порядок вещей.
- А может, этот человек попросту не знает, чего он хочет?
- Или знает... но не способен решиться взять собственную судьбу в свои руки.
- Может быть, этого человека держит прошлое. Печальные болезненные воспоминания о грехах, которые он прежде совершил.
- Ничего себе, Седрик... Откуда, любопытно, у тебя такой оптимистичный замысел?
- Secreto.
- Чего?
- Ну секрет это, Мики, секрет, разве непонятно?
- Спасибо, знаток испанского языка.
- Все, кроме тебя, поняли, Михаэль Сальваторе.
- Я решительно требую качественных женских персонажей. На глупенькую легкомысленную дурочку не согласна!
- Давайте сделаем убийство! Скандалы, интриги, расследования!
- Уймись, кровожадное чудовище.
- Если они не живут так, как им хочется... Что их заставит переменить тактику поведения?
- Какая-нибудь критическая ситуация?
- Душевный переворот?
- Amor? (2)
- Магия?
- Господи, мы о серьёзных философских вещах говорим, а Ренату всё излюбленная фентезятина...
- И что же плохого в фентезятине, Лорд?!
- Спокойно, спокойно, не переживайте, расслабьтесь, присядьте...
- Кира, убью.
- Попробуй, камикадзе.
- Халк крушить?
- Именно.
Нельзя сказать, что сумасшедшая компания старательно и вдумчиво размышляла только над сюжетом будущего спектакля, не позволяя себе отвлекаться, заниматься посторонними обсуждениями и бессмысленными замечаниями. Вовсе нет. Ребята и отвлекались, и шутили, и подначивали друг друга, уходили в сторону разговоров, совершенно не имеющих отношения к насущным вопросам; где-то в процессе Ренат и Вика умудрились сцепиться в очередном неконструктивном диалоге, Седрик вызывал приступы неуёмного раздражения у Михаэля, когда загадочно выражался на любимом испанском, Наташа несколько раз возмутилась неподобающими серьёзной обстановке высказываниями Феликса, Раф и Ян не сошлись во взглядах на какие-то отвлечённые проблемы и едва не поскандалили. Собрание театрального коллектива получилось продолжительным, до максимально позднего вечера, дважды было прервано на подкрепиться, а задумки, предложения, различные образы персонажей, идеи насчёт визуального и технического оформления спектакля не заканчивались, стремительно бежали бесконечным возбуждённым потоком. Даже за обедом и вторым обедом команда продолжала обсуждать. Разрознённые фрагменты будущего представления, имена для героев, причины событий и возможные варианты концовки сыпались, не прекращаясь, со всех сторон.
Пожалуй, после беспорядочного жаркого диалога сумасшедшая компания позабыла бы многое из того, о чём говорила, - но неожиданной спасительницей оказалась Лёна, которая, незаметно для остальных, записывала каждую идею, каждый момент предполагаемого спектакля. В конце концов, первое представление подпольного театра оказалось полностью продумано и готово к реализации. Той же Лёной был составлен список действующих лиц, торжественно прикреплённый к фанерному заднику квадратиком скотча:
Джозеф - Ян Севастьянов
Кэтрин - Виктория Смирнова
Лукас - Михаэль Сальваторе
Лео - Рафаэль Сальваторе
Элизабет - Кира Артемьева
Томас - Николай Астахов
Джонни - Леонид Макаров
Холли - Диана Макарова
Альберт - Ренат Микаэлян
Маркус - Феликс Семецкий
Александр - Седрик Коллинз
Кассандра - Алёна Савельева
Сверху, над именами персонажей и актёров, Лёна аккуратным почерком написала: "Комната, где всё станет по-другому". Название спектакля придумалось легко - действительно, смысл представления состоит в том, чтобы показать, как люди, которые притворяются счастливыми и живут вразрез с собственными желаниями, получают шанс переменить ситуацию; а несколько актов придуманной пьески разворачиваются только в одной комнате, комнате, где для всех персонажей всё станет по-другому.
1. Злодей
2. Любовь
@темы: творчество, театр, мечтатели