carpe diem
Название: "Дом безнадёжных мечтателей"
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Глава 16. Голос графа ДракулыГлава 16. Голос графа Дракулы
Неприятным событиям свойственно случаться в самый неожиданный и ничего плохого не предвещающий момент. Сумасшедшая компания репетировала; Ренат рассказывал очередную уморительную байку о недавнем злоключении; Наташа и Феликс обменивались привычными репликами; Седрик из-под полуопущенных век наблюдал за всем происходящим из угла; Лина помогала Андрею склеивать расколоченные (пожалуй, в тысячный раз) чашки. Спокойная, обыденная, ничем не нарушаемая повседневность. И вдруг является пресловутое неприятное событие.
Сначала из-за массивных дверей зрительного зала раздались звуки - звуки, которым вовсе не следовало раздаваться там; резкий оглушительный грохот, позвякивание разбитого стекла, стремительные шаги, приглушённые незнакомые голоса... Створки с жалобным треском распахнулись, встретившись со стеной, и на пороге зрительного зала объявились пятеро парней, развеселившихся, весьма потрёпанных и совершенно неизвестных сумасшедшей компании. Ребята, переглядываясь с синхронным удивлением, посмотрели на них.
"Кто это, как думаешь?". С такими словами Лина повернулась к Лёне, присевшей отдохнуть на стульчике рядом с ней, - и проглотила заготовленный вопрос. Лёна не отнеслась к новоприбывшим с любопытствующим интересом, не удивилась, не осталась невозмутимо-равнодушной... она испугалась; лицо всегда счастливой жизнерадостной девушки побледнело, губы сжались в тонкую дрожащую полосочку, костяшки пальцев побелели - так напряжённо и отчаянно Лёна вцепилась в подлокотники расшатанного стула. В расширившихся глазах плескалось отчётливое узнавание и страх, загнанный, болезненный страх. И вновь Лина не успела поинтересоваться у подруги, что происходит. Ян стремительно поднялся с дивана, где прежде сидел спокойный, довольный и улыбающийся; его лицо тоже неожиданно переменилось - не испуганным стало, правдо, как у Лёны, а разгневанным, возмущённым, решительным; пальцы были крепко сжаты в кулаки, а глаза поблёскивали открытой, совершенно несвойственной Яну Севастьянову ненавистью.
- Убирайтесь! - сердито бросил он компании незнакомцев. Или знакомцев? Что же случилось, в конце концов, откуда Ян и Лёна знают неожиданных визитёров, почему она боится их, а он, судя по всему, яростно ненавидит?
Вполне обоснованно театральный коллектив считал, что обладателем самой пугающей и внушительной внешности на свете является Николай Астахов; ворвавшиеся в зрительный зал парни, однако, выглядели намного более крупными, сильными и, без сомнения, представляющими настоящую опасность для жизни. Уголовники. Первоочерёдная и, может быть, не лишённая правдивости ассоциация. В принципе, все они смотрелись абсолютно одинаково - высокие, мускулистые, в обтрёпанных кожаных куртках и разорванных джинсах, с копированными угрожающими ухмылочками на губах; слегка отличался от остальных центральный, исполняющий, видимо, обязанности главаря. На него смотрела Лёна. Его прожигал разгневанный взглядом Ян. Парень был выше, внушительне и развязней своих приятелей, если такое вообще возможно; светлые волосы перевязаны цветастой банданой, на запястьях чёрные узорчатые напульсники, между губами незажжённая сигарета.
- Помолчал бы, мальчик, - обращаясь к Яну, насмешливо посоветовал он. - Мы не к тебе.
Сумасшедшая компания опять переглянулась - на этот раз с отчётливой тревогой и абсолютным непониманием. Заподозрив неладное, Ник насторожился, Мики с Рафом одновременно приподнялись с диванчика, Андрей встал рядом со своим лучшим другом, а Лёна... Лёна, кажется, старалась втиснуться как можно крепче в деревянное сиденье стула и уменьшиться в размерах.
Теперь главарь неожиданных посетителей разговаривал с ней.
- Эй, подружка. Долго пришлось побегать, чтобы найти тебя. Почему не отвечаешь на звонки? Думала, я позвоню пару раз и оставлю тебя в покое?
Этот уголовник заявился сюда ради Лёны? Но... кто же он, в конце концов, такой? Откуда Лёна знает его?
Девушка не отвечала, сжималась всё сильней и старательно отводила глаза в сторону - только бы не встречаться взглядом с этим отвратительным человеком. Он назвал Лёну "подружка". И, наверное, являлся кем-нибудь для неё - приятелем, парнем?.. Впрочем, в голосе незнакомца не слышалось ни искреннего расположения, ни интереса, ни дружеской привязанности; только угроза - скрытые за сладеньким голосом и развязной улыбочкой угрожающие оттенки. Четверо остальных парней мерзко посмеивались и нарочито позвякивали в карманах чем-то, весьма и весьма напоминающим ножи.
Ян сделал несколько шагов вперёд, загораживая собой Лёну, и скрестил руки на груди.
- Кажется, я сказал вам проваливать.
- А если не провалим? Что сделаешь, мальчик?
Они находились теперь практически рядом со сценическими подмостками, в узком пространстве между сценой и первым рядом зрительских кресел. Яну понадобилось несколько секунд, чтобы стремительным движением оказаться возле бессовестного парня и наотмашь ударить его кулаком по лицу.
Сумасшедшая компания дружно повскакивала со своих мест, метнулась к краю подмостков, получив, наконец, подтверждение, что назревают серьёзные неприятности, и незнакомцы, разумеется, пришли сюда совсем не разговаривать разговоры. Приятели вожака, растягивая губы в угрожающих улыбках, подались ребятам навстречу. Ян и главарь непрошенных визитёров дрались.
Драка вышла не слишком продолжительной. Яну удалось, конечно, украсить лицо парня парой-тройкой внушительных синяков - однако тот был чересчур большим, мускулистым, сильным, даже Ник-Халк вряд ли сумел бы справиться с ним. Оглушительным ударом в солнечное сплетение незнакомец отбросил Яна к ступенькам, ведущим на сценические подмостки; командир театрального коллектива не удержался на ногах, потерял равновесие, и Лина первой бросилась к нему, чтобы помочь подняться.
В принципе, численностью сумасшедшая компания превосходила нарушителей порядка; пожалуй, если бы театральный коллектив решил напасть на обидчиков, победа оказалась бы на их стороне. Но, во-первых, определённую часть подпольного театрика составляли девушки, а во-вторых - решающий фактор - непрошенные визитёры оказались поголовно вооружены; заточенные ножики угрожающе поблёскивали в руках у каждого, а командир вдобавок покручивал между пальцами внушительный кастет.
- Да кто вы такие, чёрт возьми? - возмутился Ренат. - Что вам надо?
- А ты у неё спроси, - с великодушной улыбкой ответил парень, отворачиваясь от поверженного противника и теряя к нему всяческий интерес. - О, она многое может рассказать про меня.
Под "ней" снова подразумевалась Лёна. Вожак шайки показал на девушку широким движением руки, она съежилась под его пронзительным насмешливым взглядом, ребята переглянулись и, толком не понимая, что происходит, всё равно построились вокруг Лёны оберегающим полукругом - чтбы защищать Волшебницу, если придётся.
- Не смей... трогать её, - срывающимся голосом - от боли или, может быть, от ненависти, - процедил Ян сквозь стиснутые зубы, с помощью Лины опять утвердившийся на ногах; на скуле командира расплывался лиловатый синяк, а нога, кажется, после падения слегка подвернулась - Ян прихрамывал.
- Ты помолчал бы лучше, мальчик. Мало? Ещё захотел? Хоть догадываешься, что я могу сделать с вашим театриком, если захочу?
Следующая фраза была адресована Лёне.
- Тебе лучше вернуться ко мне. Иначе...
Парень сделал рукой многозначительный жест в сторону своих усмехающихся приятелей.
- И это далеко не все мои, ты знаешь. Знаешь, на что способна банда Кастета. Мне нужно только позвать - и мои ребята придут разобраться с вами. Мы не оставим от вашего театра и кирпичика. Во всех смыслах. Нам ничего не стоит объявиться здесь ночью, когда вы будете мирно посапывать в своих кроватках, разбить стёкла, выломать замки, превратить в мусор ваши замечательные декорации... А ещё, знаешь, кто-нибудь из вас может ненароком напороться на остренький ножик.
Не дослушав угожающий монолог Кастета до конца, Ян с перекошенным разгневанным лицом повторно бросился на парней; теперь, впрочем, они не ограничились банальным рукоприкладством - в ладони ближайшего парня сверкнуло лезвие ножа, короткого и, без сомнений, остро заточенного, остальные приготовились атаковать точно таким же оружием, а главарь шайки по-прежнему поигрывал металлическим кастетом - не зря, кажется, получил своё оригинальное прозвище.
- Ну, если ты настаивашь, мальчик, мы с ребятами не против начать прямо сейчас.
Отчётливо назревало нешуточное столкновение. Вика, Лина, Динка, Кира, Наташа испуганно, с беспокойством переглянулись, Андрей, Ник, Ян, Ренат, Феликс, Лерка насторожились, собрались ещё более тесным кружочком возле Лёны, изготовившись ко всему, что вполне может случиться через несколько секунд. Правда, все понимали - какие-то шансы на победу вряд ли имеются; одна ситуация - рукопашная схватка, драка, пускай и с противником, который превосходит численностью и физическими габаритами, и совсем другое дело - настоящее, действительно опасное оружие. Несколько продолжителньых мгновений Ян и Кастет состязались пристальными взглядами - насмешливым и разгневанно-решительным, - главарь коротко махнул рукой себе за спину, подавая, кажется, знак своим усмехающимся приятелям, они синхронно двинулись вперёд, и...
И ничего не случилось. Назревавшая драка была прервана неожиданными словами:
- Может быть, вам следует подумать ещё раз?
Удивились не только Кастет со своей уголовной группировкой - театральный коллектив вопросительно посматривал по сторонам, пытаясь сообразить, кто же говорит, потому что голос, остановший гарантированное столкновение, никому из присутствующих был незнаком. Совсем. Ребятам никогда прежде не приходилось слышать его. Разве в зрительном зале есть какой-то посторонний, незамеченный раньше человек? Откуда он взялся? Кто он?
Минуты потратила сумасшедшая компания, чтобы догадаться - разговаривал Седрик.
Происшествие оказалось настолько непредсказуемым и удивительным, что Лина всерьёз засомневалась - не ошиблись ли они, не показалось ли им? Больше года существовал подпольный театр, практически со дня основания Седрик присутствовал здесь - и никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не услышал от загадочного иностранца ни словечка; предполагались самые разнообразные версии - он не знает русского языка, он вообще страдает немотой, он не считает нужным снисходить до непримечательных простолюдинов, членов тетрального коллектива. Ребята постепенно привыкли к Седрику, таинственно наблюдающему за ними из затененённого уголка, к пугающей потусторонней улыбке, интригующему молчанию, нестандартной манере одеваться, абсолютной неподвижности; молчаливый иностранец и сейчас, когда появился Кастет с приятелями, не обнаруживал своего присутствия, находился на постоянном местечке под балкончиком, смотрел, беззвучно наблюдал. А теперь... теперь граф Дракула стоит за спинами сумасшедшей компании, спрятав руки в складках истинно вампирского чёрного плаща, и не спускает с Кастета холодных, пронзительных, совершенно непроницаемых глаз.
Седрик производил на неподготовленных личностей пугающее впечатление; да что там, ребята, несколько месяцев находящиеся рядом с графом Дракулой, нередко содрогались, если приходилось встречаться с его таинственным, изучающим взглядом из-под полуопущенных век. Ничего удивительного, что Кастет слегка стушевался, растерял насмешливую самоуверенность, и улыбочки на губах его нахальных приятелей мгновенного погасли.
- Не вмешивайся, не твоё дело, - бросил главарь шайки, с видом не слишком твёрдым и убедительным.
- Теперь - моё, - отозвался Седрик.
Голос полностью соответствовал прозвищу иностранца - граф Дракула - внешнему облику и всем разнообразным домыслам, сложившимся вокруг Седрика Коллинза. Глубокий, благозвучный, почти музыкальный, он был одновременно хрипловатым, потусторонним, таинственным... странные, непонятные интонации перекатывались в нём - жёсткость, убеждённость, решительность, угроза и... да, если Лине ненароком не послышалось - какая-то обречённая, затаённая и древняя усталость. Седрик, как и прежде, не выглядел обычным современным человеком в фантастической одежде. Он, кажется, и взаправду пришёл из другого временного пространства, прожил на этой земле множество столетий, знает и понимает гораздо больше, чем любому из присутствующих под силу даже просто вообразить.
- Да кто ты вообще такой? - в безнадёжных попытках восстановить свой внушительный самоуверенный образ, нахальничал Кастет; опытался - правда, с незначительными результатами, - ухмыляляться, с нарочито демонстративным видом перебирал в руках своё оружие. - Пораскинь мозгами и отойди в сторонку, мальчик. Нас больше. Мы мокрого места от тебя не оставим.
- Asesino (1), - ответил Седрик на каком-то иностранном языке, незнакомом никому из сумасшедшей компании - мягком, стремительном, приглушённом; на губах молодого человека промелькнула снисходительная и, кажется, отчасти печальная полуулыбка. - Чем-нибудь угрожать мне совершенно бессмысленно.
Кастет, разумеется, тоже не понял, что же таинственный граф Дракула имеет в виду. Он хорохорился с решительным усердием, изображал бесстрашие, убеждённость в собственной исключительной значимости... однако никому не приходилосоь смоневаться, и даже его уголовным пособникам, - Кастету страшновато. Седрик разговаривал не слишком много - пара-тройка высказываний, - он был безоружен и на первый взгляд не представлял ни малейшей опасности, но... всем своим обликом иностранцу удавалось пугать людей, и пронзительными тёмными глазами, и невозмутимым холодным лицом, и спокойной непринуждённой позой, и нестандартной манерой одеваться, и какими-то загадочными нотками в хрипловатом голосе, и даже несколькими словами на незнакомом языке.
- Неужели? - насмешничал Кастет. Шайка за спиной своего главаря по-тихонечку усокаивалась, снова усмехалась, поигрывала оружием - вторила попыткам сохранить самоуверенный всемогущий образ отпетых хулиганов. - Считаешь себя бесстрашным, неуязвивым, детка? Давай поглядим, как тебе понравится ножичек по горлу.
На Седрика бессмысленные пустозвучные провокации Кастета не произвели совершенно никакого впечатления; улыбка, правда, исчезла, будто не было, он устремил отсутствующий взгляд куда-то далеко, над головами непрошенных визитёров, и отозвался непонятной фразой:
- Moriré nunca. (2)
Кастет на несколько секунд растерялся, сбитый с толку иностранными словечками и вообще этим неправильным таинственным человеком, - но затем, видимо, решил вернуться к прежней стратегии запугивания.
- Думаешь помешать мне? Отойди в сторонку, не нарывайся, всё равно вашему театрику не светит счастливой концовки. Мы подчистую всё уничтожим здесь. Неужели ты так дорожишь этой кучкой неудачников, парень? Боюсь, тебе придётся подыскивать для себя новую компанию.
Кастет увлёкся, с удовольствием смаковал собственные угрозы, приобретая изначальную самоуверенность, нахальный вызывающий вид; он продолжал расписывать, какие чудовищные неприятности будут ждать подпольный театр и сумасшедшую компанию в частности, если Лёна сейчас не вернётся к нему, не будет вымаливать прощения за неудавшуюся попытку сбежать и спрятаться, если, если, если... А Седрик - Седрик, который поначалу слушал бессмысленный монолог со скучающим, невозмутимо-равнодушным выражением лица, внезапно переменился.
- Calla (3), - резко бросил он - на непонятном иностранном языке, но с такими разгневанными, холодными интонациями голоса, что Кастет, не закончив очередной угрожающей фразочки, замолчал и вытаращился на него.
Обыкновенно Седрик напоминал всем окружающим древнего бессмертного вампира - теперь, если такое вообще возможно, он обратился вампиром рассерженным, хищным, ещё более кровожадным, чем обычно, изготовившимся наброситься на беззащитную вожделенную жертву. Его глаза сузились. Верхняя губа немножко приподнялась. Спина, и без того безукоризненно ровная, выпрямилась. Седрик сделал несколько пружинистых, будто отшдлифованных шагов вперёд, оказавшись на самом краю сценических подмостков, лицом к лицу с напуганным Кастетом, и проговорил - почти прошипел, хрипловатым сорвавшимся полушёпотом, в котором угадывались нотки угрозы, ненависти, отчётливого обещания скорейшей расправы;
- Calla, hijo de puta (4). Ты ничего не посмеешь сделать с этим местом и с этими людьми. Я слишком долго шёл сюда, чтобы позволить тебе всё разрушить. Они для меня - самое драгоценное, слышишь, bastardo (5)? Я сделаю всё, что угодно, ради их безопасности.
Кастет окончательно перепугался. Он сделал несколько маленьких, практически незаметных шажков назад, отчаянно цепляясь за своё смехотворное оружие, пытаясь за нахальным бесстрашием спрятать собственную трусливость; как и все присутствующие, парень вряд ли ожидал настолько... непонятной, вроде бы пустословной, но обладающей таинственной мрачноватой весомостью, реакции на угрожающий монолог.
- Неужели? И как, любопытно, ты будешь защищать их?
Без лишних слов Седрик вытащил ладонь правой руки из складок вампирского балахона, а вместе с ней - пистолет, небольшого размера и чересчур устаревшего вида, будто бы музейный экспонат, а не серьёзное смертельное оружие; впрочем, сомневаться не приходилось - пистолет и серьёзный, и смертельный, и Седрик вполне готов был использовать его по назначени. Палец графа Дракулы с абсолютной уверенностью, без дрожи и смонений, покоился на курке, пистолет был направлен точно-точно в голову Кастета, перепуганного и растерянного донельзя.
Сумасшедшая компания, уголовная группировка - все синхронно переглянулись и опять посмотрели на Седрика, не в силах оторваться глаз от неожиданного опасного оружия, которое, без всяческих сомнений, иностранец вполне готов был использовать на практике - интересно, подумалось Лине, он всегда прятал его под плащом?
- Да ты блефуешь, - в последней отчаянной надежде усмехнулся Кастет; впрочем, насмешливая спесивость и ощущение собственной неуязвимости у парня теперь совершенно отсутствовало.
- Проверим? - кровожадной фирменной улыбочкой - он и театральному коллективу иногда улыбался так, посматривая из-под полуопущенных век - ответил граф Дракула; его палец демонстративно скользнул по курку, примериваясь, - и теперь даже нахальный самовлюблённый Кастет не смог сдерживать трусливого, панического, словно у побитой собачонки, ужаса.
- Да кто ты такой, мать твою? - сдавленным голосом прохрипел главарь бесстрашной уголовной группировки, маленькими шажочками отступая назад, назад и назад, пока не натолкнулся на первый ряд зрительских кресел.
- Monstruo (6). Мне совсем не в новинку убивать человека, поэтому... поверь - я не блефую.
Кастет поверил. Его приятели поверили. Это была позорная, безоговорочная и окончательная капитуляция; чтобы не потерять свой внушительный вид в глазах сумасшедшей компании полностью, главарь банды бросил напоследок что-то неразборчивое, озлобленное, а Лёне пообещал угрожающим голосом: "Я доберусь до тебя, подружка, не сомневайся!". Не взглянув ни разу на графа Дракулу, шайка мгновеннно испарилась из видимого пространства, громко хлопнув дверьми зрительного зала, расколотив где-то в холле очередное многострадальное стекло - или, может быть, закончив с прежним. Ребята уже забыли о них. С возбуждением переговариваясь, настороженно посматривая на Седрика, все бросились к Лёне, окружили девушку взволнованным кольцом, и задавали бесчисленные вопросы, и обнадёживаще хлопали по плечу, и пытались как-нибудь ослабить впечатление от создавшейся ситуации. А таинственный иностранец, с выражением лица совершенно невозмутимым и отстранённым, обратился к Лёне с короткой фразой:
- Ты в порядке?
- Д-да, всё нормально.
Седрика это полностью удовлетворило, он кивнул и спокойно разместился на своём стандартном месте - продавленное кресло в тени под балкончиком. Как будто ничего не изменилось. Как будто он не был готов несколкьо мгновений назад защищать сумасшедшую компанию даже путём убийства.
Ян что-то шепнул Андрею на ухо, тот многозначительно переглянулся с Мики, дёрнул за рукав джинсовой куртки Киру, и весь театральный коллектив, понимая, разошёлся по подмосткам в разные стороны; Лина вместе с Яном проводили Лёну в общую комнату.
- Ты точно в порядке? - в голосе и глазах командира чувствовалось неподдельное беспокойство; Ян ожесточённо сжимал и разжимал кулаки, будто сожалея, что ему не удалось как следует подраться с нахальным мальчишкой. - Чёрт, если б я знал, что этот ублюдок явится сюда...
- Я в порядке, правда, - заверила троюродного брата Лёна, улыбнувшись. - Ты ни в чём не виноват.
Однако, разумеется, Ян продолжал обвинять во всём случившемся только себя. Впрочем, с быстрым кивком он удалился обратно на сценические подмостки, аккуратно прикрыв за собой дверные створки - и бросил напоследок на Лину внимательный просительный взгляд, который расшифровывался, пожалуй, так: поддержи её, помоги ей; никто, кроме тебя, сейчас не сумеет сделать этого лучше.
Лина чувствовала себя растерянной и совершенно беспомощной. Что здесь скажешь? Надо ли расспрашивать Лёну, захочет ли она рассказать, кто такой Кастет, с какой целью он объявился в подпольном театрике? Девочка только-только решилась начать откровенный разговор, открыла рот, и... в общей комнате совершенно неожиданным образом появился Седрик. Не тот молчаливый таинственный иностранец, которого сумасшедшая компания привыкла наблюдать в своём коллективе и который, полюбопытствовав, всё ли в порядке у Лёны, преспокойно уселся под балкончиком; не тот фантастический, производящий пугающее впечатление граф Дракула с пистолетом в руке, который, защищая подпольный театр, разговаривал с Кастетом. Седрик... переменился.
Отчаянное, затравленное, с обречённым и тоскливым выражением лицо. Резкие, отрывистые движения. Наполненный слишком древней, слишком глубинной и невообразимой, чтобы додуматься до её причин, болью взгляд. И одновременно с этим - возбуждённый, решительный огонёк в тёмных глазах, будто бы у Седрика случилось что-то необыкновенное, долгожданное, будто самая сокровенная мечта этого непонятного графа Дракулы исполнилась - или, может, он сейчас полон решимости её осуществить. Седрик на несколько секунд замер в дверном проёме. А затем, внезапно и стремительно, бросился... к Лёне.
Лёна не ожидала подобного поворота событий, чуть-чуть отшатнулась, изумлённая состоянием всегда холодного, ранводушного, непоколебимого иностранца; и некоторое время назад он попросту поинтересовался, в порядке ли она, будто из вежливой формальности, отошёл, потерял к ней всяческий интерес... Сейчас Седрик ничем не напоминал самого себя получасовой давности. Он опустился - нет, даже рухнул, словно не в силах больше поддерживать равновесие собственного тела, - на колени рядом с диванчиком, где сидела Лёна, горячим порывистым движением схватил девушку за руку, прижал её ладонь к своей груди.
- Diós mío... eres tan parecida a Isabel... ¡Perdóname, mi tesoro, perdóname, por favor! Sentiré eternamente lo que esto ha pasado. ¡Pero ahora todo será de otra manera, mi presioso, juro, juro! Te quiero. Más permitiré pasar nunca de nuevo, no perderé nunca mi amor. (7)
Голос графа Дракулы стремительно бежал с оглушительной скоростью и журчащими хрипловатыми интонациями. Да, Лина не понимала, о чём так яростно и с пылким несомненным чувством рассказывал Седрик, но достаточно было заглянуть в его поблёскивающие возбуждённые глаза, прислушаться к искренним, совсем не разыгранным оттенкам ощущений в голосе, чтобы увидеть - это серьёзные, важные для Седрика, и, может быть, самые необходимые из всех существующих слова.
Ни Лине, ни Лёне не представилось возможности как-то отреагировать на поведение графа Дракулы. Иностранец поднялся на ноги, с такой же резкостью, как и несколько секунд назад - рухнул на колени, отпустил руку девушки, посмотрел на неё со странным, совершенно необъяснимым выражением печали, надежды, воодушевления, любви в тёмных глазах - и скрылся за дверью общей комнаты. Немай сцена.
- Что это было? - после непродолжительного молчания спросила Лина с изумлением.
- Испанский.
- Что?
- Он разговаривал на испанском.
- Ты знаешь этот язык?
- Нет... просто слышала мельком в испанских фильмах...
Ещё немного помолчали, озадаченно размышляя, что бы мог обозначать неожиданно случившийся эпизод. Седрик... Седрик, который всегда отличался арктической холодностью, невозмутимостью, неразговорчивостью, который занимал в подпольном театре неопределённое положение и не поймёшь как вообще относился к сумасшедшей компании... Лине припомнились сразу слова, сказанные графом Дракулой Кастету, и пронзительный уничтожающий взгляд, и разгневанный, натянутый, будто тончайшая струна, от каких-то загадочных неразборчивых чувств голос. "Я слишком долго шёл сюда, чтобы позволить тебе всё разрушить". Что значит - слишком долго шёл? Откуда, почему, с какой целью? "Они для меня - самое драгоценное... Я сделаю всё, что угодно, ради их безопасности". Получается... театральный коллектив имеет для Седрика какое-то значение? Он действительно был готов застрелить бессовестного обидчика, угрожавшего ребятам? Лина не понимала ни единого словечка на испанском языке - но, впрочем, это и не требовалось: когда Кастет щедрыми порциями рассыпал оскорбления и угрожающие обещания подпольному театру, Седрик разозлился, и в интонациях голоса безошибочно угадывались ругательства, яростные ругательства и приказ немедленно замолчать.
Одна особенная фраза, произнесённая графом Дракулой, настойчиво требовала разъяснений. "Мне совсем не в новинку убивать человека". И пистолет. И отвратительная безжалостная улыбка, абсолютная готовность спустить курок и прикончить нахального мальчишку на месте. Неужели Седрик... преступник? Может быть, он как-то связан с криминальными группировками, может быть, там, в Испании - или откуда он вообще появился здесь - личность Седрика Коллинза замешалась в противозаконные махинации?
Когда граф Дракула обращался к Лёне с горячими возбуждёнными словами на испанском, Лина отчётливо услышала какое-то имя... кажется, Изабель... Почему Седрик назвал Лёну именем совершенно посторонней незнакомой девушке? И кто она - Изабель, какое отношение имеет к таинственному иностранцу?
Вопросов, предположений и вероятных причин всего происходящего теснилось в Лининой голове великое множество. Но рядом находилась Лёна - напуганная, расстроенная, растерянная Лёна, её лучшая подруга, - и нужно попробовать поговорить с ней, расспросить, выяснить, что же связывает Лёну с бессовестным нахальным Кастетом, заявившимся без приглашения в подпольный театрик.
Впрочем, подруга, не дожидаясь откровенного вопроса, по собственному желанию рассказала Лине обо всём.
1. Я убийца.
2. Я никогда не умру.
3. Замолчи.
4. Замолчи, сукин сын.
5. Ублюдок.
6. Чудовище.
7. Господи... ты так похожа на Изабель... Прости меня, моё сокровище, пожалуйста, прости! Я вечно буду сожалеть о том, что это произошло. Но теперь всё будет по-другому, моя драгоценная, клянусь, клянусь! Я люблю тебя. Я никогда не позволю этому случиться снова, никогда больше не потеряю свою любовь.
Глава 17. Почему мы жертвуем прекрасными созданиями?Глава 17. Почему мы жертвуем прекрасными созданиями?*
Лина не слишком продолжительное время находилась в подпольном театре, но и этого короткого периода хватило, чтобы понять - Алёна Савельева была из редкой, необыкновенной породы добрых, отзывчивых и совершенно бескорыстных людей.
Для неё, пожалуй, смыслом и главной составляющей жизни являлась помощь другим людям; родственникам, друзьям, одноклассникам, случайным прохожим - не имеет значения. Лёна никогда никому не отказывала в поддержке, совете, каких-нибудь маленьких - или, наоборот, больших - услугах и оддолжениях. Помочь приятельнице с контрольной работой, или заменить приболевшего участника в каком-то мероприятии, или сорваться с места глубоким вечером, чтобы выслушать и утешить подругу, брошенную молодым человеком... Существуют люди, которые определили своим жизненным принципом "ни дня без добрых дел", возвышая собственную личность в глазах окружающих, считая себя замечательным, светлым и особенным созданием, получая за положительную деятельность плюсики в карму и уважительное отношение друзей и сослуживцев, оправдывая добрыми поступками многочисленные НЕдобрые поступки. Лёна была исключительной противоположностью подобным людям. Добро, которое она совершала для окружающих, было настоящим, нефальшивым добром - потому что искренне, всей душой девушка стремилась сделать и близких, и посторонних людей счастливыми. Да, завистники периодически пытались создать вокруг Лёны ложную неблаговидную репутацию, да, подружки советовали ей отставить чужие трудности в сторонку и заняться собственной жизнью, да, она нередко сталкивалась с предателями, неблагодарными, мстительными, низкими, - впрочем, всему этому не удавалось заставить Лёну разочаровать в людях и перестать поддерживать их. Нет, Лёна любила людей, Лёна действительно не представляла жизни без добрых бескорыстных поступков.
С Костей она познакомилась поздним осенним вечером, на шумной центральной площади, когда этот парнишка, потерянный, растерянный и бесцельно болтавшийся по городским улочкам, попросил у девушки закурить. Она сразу подметила, что у Кости что-то случилось. Она сразу, без лишних расспросов, разглядела, что Костя не на увеселительную беззаботную прогулку отправился, и вовсе не потому, что наслаждается свежим прохладным воздухом, бродит туда-сюда мимо освещённых переполненных кафе.
Сигарет у Лёны не нашлось, однако, перебросившись парой-тройкой незначительных замечаний, они с Костей разговорились. Зашли в тёплое приветливое помещение маленбкого ресторанчика, и там, за столиком, парень рассказал девушке свою несчастливую, но, правда, обыкновенную, нередко встречающуюся историю.
Отец Кости был отчаянным пьяницей. Мать - отчаянной охотницей до мужского внимания. Первый напивался до потери всяческой вразумительности и поколачивал сына, вторая неделями пропадала с неизвестынми ухажёрами и не возращалась ночевать; разгневанный и ничего не соображающий супруг, называя жену проституткой, горько жаловался на неудавшуюся жизнь, хлестал алкогольные напитки бутылками и, не имея под рукой другого средства выплеснуть ярость, отыгрывался на маленьком сыне. Достаточно повзрослев, Костя стал уходить из дома, сутками пропадая где-нибудь в городе, потому что желания находиться в сумасшедшем доме, пропахшем дешёвой выпивкой, у него не было никакого.
Разумеется, восприимчивая к чужим горестям Лёна не могла не отозваться на эту молчаливую просьбу о помощи. Костя, правда, ничего не просил, но она сама предложила ему переночевать в её квартире, накормила горячими вкусными блюдами на ужин, постелила на удобном диванчике в гостиной; родители Лёны остались в далёком маленьком городке, она переехала сюда, чтобы учиться в институте, и снимала небольшую однокомнатную квартирку неподалёку от центра. Костя продолжительно и горячо благодарил совю спасительницу. Обещал, что назавтра уйдёт, не будет стеснять её своим нежелательным присутствием, а на добожелательное предложение вообще поселиться здесь, пока проблемы с родителями не разрешатся, не сдержаля и порывисто обнял девушку. Они проговорили практически до утра. Лёна искренне сочувствовала Косте и никак не могла смириться с тем, что такие добрые, светлые, положительные люди, каким представлялся ей неожиданный гость, всегда оказываются в бедственном положении.
Один день сменялся другим, неделя - неделей, а Костя и Лёна продолжали соседствовать, хотя, признаться, великодушный парень несколько раз порывался уйти, предполагая, что напрягает девушку, доставляет ей дополнительные трудности и никак не может отблагодарить её за поддержку в отчаянной ситуации. А Лёна только отмахивалась - и присматривалась к своему случайному сожителю, не переставая открывать в нём новые чёрточки характера, которые не могли не восхищать и не вызывать исключительное уважение. Костя вырос в неблагополучной семье - но, кажется, это нисколько не сказалось на его личности; безукоризненно вежливый, оптимистичный, внимательный, он всегда оказывал Лёне помощь в домашних делах, разговаривал с неё обо всём на свете и каждый день благодарил, благодарил, благодарил за бесценную помощь. За совсем непродолжительное время Лёна и Костя стали хорошими друзьями, родственными душами. А потом... потом - больше, чем просто друзьями и родственными душами.
Девушка никогда не оставалась равнодушной к окружающим людям, испытывала симпатию, подлинную привязанность ко многим из них - и, разумеется, за двадцать один год своей жизни ни однажды влюблялась, однако... Костя оказался первым и единственным человеком, которого Лёна по-настоящему полюбила; крепкое, продолжительное чувство - сразу становилось понятно, что через несколкьо месяцев, как случается, оно не пройдёт, не трансформируется в равнодушие или дружеское расположение... может быть, оно и вовсе останется с Лёной навсегда. Правда, Косте никакая любовь со стороны девушки, приютившей его и позаботившейся о нём, совершенно не требовалась.
Нет, он первым начал проявлять признаки влюблённости, оказывать знаки внимания, и, когда Лёна неуверенно призналась ему в своих недружеских чувствах, ответил горячими, искренними убеждениями во взаимности. Девушка наслаждалась счастливой, восхитительной жизнью рядом с человеком, который прочно и безоговорочно ворвался в её мирок, не подозревала никаких неприятностей... впрочем, Костя не посчитал нужным слишком длительное время обманывать Лёну и как-то раз, непринуждённым расслабленным голосом, открыл ей правду.
Он уходит. Он уходит из её квартирочки сегодня и возвращается... нет-нет, вовсе не к вымышленным безответственным родителям, которые оставили беззащитного ребёнка на произвол судьбы. Действительные факты в незначительно количестве в прежних рассказах Кости находились - может быть, его отец на самом деле был пьяницей, а мать проституткой, кто знает, - он никогда не был с ними знаком, потому что детство и скромный отрезок подросткового возраста провёл в стенках сиротского приюта; ему надоело; он сбежал. Даже "Костя" - фальшивое имечко, подобранное для безхозного мальчишки сотрудниками этого заведения, - после побега он переменил на внушительного "Кастета". Кастет, беспринципный, бессовестный и совершенно отстранённый от любых общественных правил парень, уголовный элемент, небезопасный для общества, главарь банды таких же законченных малолетних преступников, как он сам... Подобные группировки занимаются мелки воровством (или крупным, если судьба окажется благосклонна), оскорблением среднестатистичских граждан, дебошами, драками, беспорядками в торговых центрах и так далее, так далее, так далее; некоторое время назад очередной неблагожелательный замысел Кастетовой банды оказался не слишком удачным, привлёк пристальное внимание блюстителей закона, и потому Кастету было необходимо местечко, где можно залечь на дно, отсидеться и переждать временные трудности. Ну, а сострадательная девушка, сама предложившая ему поселиться в её квартире, пришлась как нельзя более кстати.
Теперь, как Кастету сообщили приятели из его группировки, всё в порядке, угрозы не предвидится, горизонт снова чист; значит, необходимости в надёжном убежище больше нет, эта квартирка-берлога не нужна, и влюблённая глупенькая дурочка Лёна тоже становится ненужной.
Слишком добрая, слишком отзывчивая и чуткая к окружающим людям, - ога не могла разочароваться и оставить попытки кому-нибудь помогать, сколько бы её не бросали, не предавали, не причиняли незаслуженную боль. Лёна мучилась, Лёна старалась добраться до причин, обвиняла во всём не предателей и мерзавцев, а саму себя, переживала каждое неприятное происшествие - и снова помогала, поддерживала, выручала из жизненных неприятностей, снова отдавала всё своё существо ради благополучия родных, близких и даже вовсе посторонних, случайно встреченных на улице проохожих. Правда, на этот раз... на этот раз всё было совершенно по-другому. Лёна влюбилась, по-настоящему полюбила и впустила глубоко и основательно внутрь себя человека, который, представлялось ей, был замечательным, светлым, отзывчивым, благородным, родственной душой и, разумеется, ни в коем случае не способным на рассчётливое бессовестное предательство.
Может быть, в любой другой ситуации Лёна смогла бы справиться со своими обсмеянными чувствами, переждать, пережить и смотреть в будущее с улыбкой, как нередко происходило в прошлом, но... Даже если бы она больше никогда не встречалась с Кастетом, не получала о нём никаких напоминаний, - девушка никогда не оправилась бы от этого предательства, самого жестокого, самого мучительного и накрепко впечатавшегося в память.
Кастет, впрочем, не подумал окончательно исчезнуть с горизонта обманутой и совершенно безразличной ему глупенькой дурочки. Несколько недель, не больше - и он в очередной раз появился на пороге Лёниной квартиры, насмешливый, хамоватый, ничем не анпоминающий того добродушного воспитанного Костю, в которого Лёна влюбилась, и потребовал предоставить ему жилое помещение на пару-тройку деньков, потому что он опять впутался в опасные неприятности с общественным правопорядком.
Да, Костя превратился в Кастета, однако, как бы иррационально и неправильно это ни выглядело, чувства Лёны к нему не претерпели никаких изменений. Кастет относился к девушке с издевательским собственническим принебрежением, пользовался её квартирой как своим личным имуществом, беззастенчиво хамил, распоряжался вещами Лёны и самой Лёной по своему усмотрению - а она не смогла, не смогла, как не выворачивала наизнанку саму себя, ответить ему решительным отказом, выпроводить подальше отсюда, отвесить пощёчину за обман и предательство... Лёна с молчаливой покорностью отошла в сторону, пропускай Кастета в свою квартиру. Она терпела все отвратительные поступки главаря претупной группировки, позволяла ему приводить своих неотёсанных, грубых до невозможности уголовников-приятелей, готовила для него завтраки, обеды и ужины, предоставила кровать в собственной комнате, вынужденная ютиться на маленьком диванчике в гостиной... Она любила Кастета. Любила удивительно сильной, неизменяющимися самоотверженной любовью, и была попросту не в состоянии сопротивляться ей.
Кастет совершил несколько нахальных захватнических набегов на Лёнину квартиру, а потом Лёна встретилась с Яном Севастьяновым. Да, он приходился ей родственников, но совсем не ближайшим - только троюродный брат, и, к тому же, из обеспеченной аристократической семьи Виталия Севастьянова. Виталий был слишком заносчивым, самовлюблённым, чересчур гордился своей безукоризненной репутацией, неиссякаемыми средставами, высочайшим положением в обществе, и потому не поддерживал никаких контактов со своим двоюродным братом - среднестатистическим школьным учителем, да ещё обитавшем в малюсеньком захолустном городке. Но как раз в тот самый период времени Ян решительно вырвался из-под деспотического контроля отца, и, зная, что его троюродная сестрёнка переехала в Санкт-Петербург учиться, разыскал номер её мобильного телефона, позвонил и договорился о встрече.
Лёна не могла бы ответить, почему решилась поделиься с Яном своей ситуацией. Они увидели друг друга впервые в жизни, обменялись буквально парой-тройкой приветственных слов, а Ян, присев на соседний стул за столиком кафе, присмотрелся к Лёне и заботливо спросил у неё - не настойчиво, не равнодушно, с искренним интересом и настоящим сочувствием:
- У тебя что-то случилось?
Почему-то в самый болезненный, тяжёлый момент жизни рядом с Лёной никого не оказалось. Многочисленные друзья, приятели, знакомые, разумеется, всегда обращались к девушке за помощью, сердечно благодарили и обещали, если что, обязательно оказать ответную услугу, однако... Когда у человека, который всегда воспринимался всеми как безотказнач жилетка и вспомогательная служба, случается несчастливый период, мешающий и дальше поддерживать страждущих... едва ли кто-нибудь захочет протянуть ему руку помощи. Неожиданно все друзья, приятели, знакомые позабыли о том, что Лёна вообще существует; они отсранились, выдумывали невразумительные отмазки на просьбы банально позволить выплакаться и, в конце концов, попросту оставили девушку в полнейшем одиночестве.
И вот, совершенно внезапным образом - троюродный брат, с которым Лёна только-только познакомилась, смотрит открыто и дорброжелательно, хочет, по-видимому, помочь, ничего больше не произносит, но будто бы без словсообщает сестрёнке, что, если нужно, она вполне может выговориться ему, поделиться своей проблемой.
Это Лёна всегда выслушивала о неприятностях и трудностях окружающих людей. Она успокаивала, утешала, предпринимала что-то, чтобы разрешить создавшуюся ситуацию, была образцом неиссякаемой энергии, бесконечного жизнелюбия и совершеннейшего отсутствия какиз-либо проблем. Не поэтому ли, подметив, что привычная безотказная жилетка столкнулась с препятсвиями, которые будут мешать ей и дальше заниматься чужой жизнью, а не своей собственной, "друзья" поголовно ушли? Лёна всё рассказала Яну. Он первый из всех людей, с которыми девушка когда-нибудь встречалась, да ей возможность рассказывать, быть не только участливым слушателем.
Впрочем, троюродный брат не просто уважительно отнёсся к чувствам сестрёнки, позволил ей выплеснуть наокпившиеся эмоции. Ян во время всего рассказа задумчиво и внимательно наблюдал за Лёной, а после, когда она произнесла оследнее слово, с решительным видом поднялся из-за столика - и с того самого момента целиком и полностью взял критическое положение в свои руки. Первым делом он потребовал, чтобы Лёна показала ему дорогу к своей квартирке. Совершенно ничего не опасаясь, не смутившись от нахального, насмешливого и угрожающего сообщества "Кастет и головорезы", Ян практически с порога наотмашь ударил бессовестного визитёра по лицу, запросто отбился от нападения его уголовников-приятелей (не такими сиьными и ловкими они были, как казались); вышвырнул немногочисленые пожитки парней на лестничную площадку; в резких выражениях посоветовал Кастету больше никогда не появляться здесь и не сметь навязываться его сестрёнке; громко захлопнул дверь прямо перед носом у изумлённых растерявшихся наглецов; помог Лёне собрать чемонданчик с предметами первой необходимости и увёз ей жить в свою квартиру. А на следующий день после этого познакомил с небольшой, только-только формирующейся труппой непрофессионального подпольного театрика.
Лёна за непродолжительный срок - если сказать поточней, с первых минут, - влилась в театральный коллектив, нашла общий язык с Рафаэлем и Михаэлем, с Андреем, а позже и со всеми остальными ребятами, которыми появлилсь на их маленьких сценических подмостках. Прежде она никогда не задумывалась об актёрской деятельности, но здесь, в театре, внезапно обнаружила в себе многообещающие способности - разумеется, Ян обнаружил, - стала разыгрывать разнообразные сценки вместе с остальными... У Лёны постепенно получалось смириться с предательством Кастета, взять себя в руки и начать отстраивать разрушившиеся жизненные установки заново.
Впрочем, Кастет и не подумал прислушаться к угрожающему совету Яна и оставить девушку в покое. Он мог бы прицепиться, как вампир, к любой другой глупенькой дурочке, которая разрешила бы ему пользовать своей квартирой, которая повелась бы на сладкозвучные сказки о настоящей влюблённости, но... какое-то таиснтвенное, ненормальное удовольствие доставляло Кастету преследовать свою поломанную, вырвавшуюся из-под тотального контроля жертву, наслаждаться её загнанностью, отчаянием, разыгрывать замысловатые мелодии на струнках её любви - а Кастет знал, знал прекрасно, что Лёна до сих пор продолжает болезненно его любить. Он изводил девушку постоянными звонками на мобильный телефон, соообщениями насмешливого, издевательского, пошлого и бессовестного содержания. Да, ему было неизвестно, где сейчас находится девушка, но Кастет настойчиво угрожал Лёне, утверждая, что когда-нибудь отыщет её, и тогда ей самой, нахальному троюроднуму братцу и всем остальным наверняка не поздоровится.
В конце концов это действительно случилось. Он обещал найти Лёну - он нашёл.
Лина с напряжённым вниманием прислушивалась к словам подруги, и многое, очень многое становилось ей понятным в этот момент. Телефонные звонки, на которые подруга не отвечала, прятала мобильный в карман; обеспокоенное лицо Яна, то, как он отводил девушку в сторонку и о чём-то беседовал с ней; странная, необъяснимая грусть, скользнувшая на одно мгновенье по лицу подруги, потухшие на короткую секундочку глаза, а затем - беспечная жизнерадостная улыбка и уверения, что всё в порядке, Лине просто показалось... Поразительно. Лёна столько раз разрешала сложные Линины ситуации, всегда поддерживала советом или активной деятельностью членов театрального коллектива, вдохновляла, обеспечивала душевное равнвоесие, и смеялась всегда, и старательно создавала вокруг себя ощущение, что она - психолог, подруга, сестра, кто угодно, человек, у которого всегда найдётся минутка на чужие жизненные трудности, а своих проблем и тяжёлых моментов не случается вовсе. Лёна помогала всем. Но про собственную печальную историю с Кастетом не рассказывала никому.
- Почему ты не рассказала мне? - тихо спросила Лина, заглядывая в глаза своей лучшей подруги.
- Не хотела нагружать тебя лишними проблемами, Лин, - отозвалась Лёна.
Наверное, девушка всё ещё не могла поверить, что кого-то могут беспокоить её ощущения, её жизненные трудности; Кастет, по крайней мере, добился одного - она тщательно перекрыла доступ к своим настоящим чувствам для посторонних людей, помогала другим, но никому, никогда больше не позволяла попытаться окзать поддержку ей самой. "Лёна - моя первая, единственная подруга", - подумалось Лине. Девочка впервые почувствовала... ответственность; крепкие, практически материальные ничтоки, которые натянулись между ней и Лёной. По этим ниточкам, будто электричество по проводам, передавались Лёнины ощущения, нарушенная внутреняя гароминая, боль, обида, страх, разочарование, и это не просто вызывало у Лины беспокойство... отдавалось колючими иголочками в сердце, словно её собственные переживания.
- Твои проблемы - мои проблемы, - серьёзно ответила Лина, приобнимая подругу за плечи; по счастливой улыбке Лёны девочке стало понятно, что у неё получилось отыскать самые подходящие - пожалуй, единственные подходящие к этой ситуации слова.
Легонько постучав, в дверь общей комнаты заглянул командир театрального коллектива. Он несколько секунд переводил подозрительный взгляд с Лёны на Лину и обратно, затем его лицо разгладилось, на губах появилась облегчённая радостная улыбка, и Ян полюбопытствовал:
- Как я вижу, всё в порядке?
- Да, - одновременно ответили они, и Лёна уверенным голосом закончила: - Теперь всё в порядке.
*Строчка из песни Poets of the fall - The Beautiful Ones
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение: Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами
Глава 16. Голос графа ДракулыГлава 16. Голос графа Дракулы
Неприятным событиям свойственно случаться в самый неожиданный и ничего плохого не предвещающий момент. Сумасшедшая компания репетировала; Ренат рассказывал очередную уморительную байку о недавнем злоключении; Наташа и Феликс обменивались привычными репликами; Седрик из-под полуопущенных век наблюдал за всем происходящим из угла; Лина помогала Андрею склеивать расколоченные (пожалуй, в тысячный раз) чашки. Спокойная, обыденная, ничем не нарушаемая повседневность. И вдруг является пресловутое неприятное событие.
Сначала из-за массивных дверей зрительного зала раздались звуки - звуки, которым вовсе не следовало раздаваться там; резкий оглушительный грохот, позвякивание разбитого стекла, стремительные шаги, приглушённые незнакомые голоса... Створки с жалобным треском распахнулись, встретившись со стеной, и на пороге зрительного зала объявились пятеро парней, развеселившихся, весьма потрёпанных и совершенно неизвестных сумасшедшей компании. Ребята, переглядываясь с синхронным удивлением, посмотрели на них.
"Кто это, как думаешь?". С такими словами Лина повернулась к Лёне, присевшей отдохнуть на стульчике рядом с ней, - и проглотила заготовленный вопрос. Лёна не отнеслась к новоприбывшим с любопытствующим интересом, не удивилась, не осталась невозмутимо-равнодушной... она испугалась; лицо всегда счастливой жизнерадостной девушки побледнело, губы сжались в тонкую дрожащую полосочку, костяшки пальцев побелели - так напряжённо и отчаянно Лёна вцепилась в подлокотники расшатанного стула. В расширившихся глазах плескалось отчётливое узнавание и страх, загнанный, болезненный страх. И вновь Лина не успела поинтересоваться у подруги, что происходит. Ян стремительно поднялся с дивана, где прежде сидел спокойный, довольный и улыбающийся; его лицо тоже неожиданно переменилось - не испуганным стало, правдо, как у Лёны, а разгневанным, возмущённым, решительным; пальцы были крепко сжаты в кулаки, а глаза поблёскивали открытой, совершенно несвойственной Яну Севастьянову ненавистью.
- Убирайтесь! - сердито бросил он компании незнакомцев. Или знакомцев? Что же случилось, в конце концов, откуда Ян и Лёна знают неожиданных визитёров, почему она боится их, а он, судя по всему, яростно ненавидит?
Вполне обоснованно театральный коллектив считал, что обладателем самой пугающей и внушительной внешности на свете является Николай Астахов; ворвавшиеся в зрительный зал парни, однако, выглядели намного более крупными, сильными и, без сомнения, представляющими настоящую опасность для жизни. Уголовники. Первоочерёдная и, может быть, не лишённая правдивости ассоциация. В принципе, все они смотрелись абсолютно одинаково - высокие, мускулистые, в обтрёпанных кожаных куртках и разорванных джинсах, с копированными угрожающими ухмылочками на губах; слегка отличался от остальных центральный, исполняющий, видимо, обязанности главаря. На него смотрела Лёна. Его прожигал разгневанный взглядом Ян. Парень был выше, внушительне и развязней своих приятелей, если такое вообще возможно; светлые волосы перевязаны цветастой банданой, на запястьях чёрные узорчатые напульсники, между губами незажжённая сигарета.
- Помолчал бы, мальчик, - обращаясь к Яну, насмешливо посоветовал он. - Мы не к тебе.
Сумасшедшая компания опять переглянулась - на этот раз с отчётливой тревогой и абсолютным непониманием. Заподозрив неладное, Ник насторожился, Мики с Рафом одновременно приподнялись с диванчика, Андрей встал рядом со своим лучшим другом, а Лёна... Лёна, кажется, старалась втиснуться как можно крепче в деревянное сиденье стула и уменьшиться в размерах.
Теперь главарь неожиданных посетителей разговаривал с ней.
- Эй, подружка. Долго пришлось побегать, чтобы найти тебя. Почему не отвечаешь на звонки? Думала, я позвоню пару раз и оставлю тебя в покое?
Этот уголовник заявился сюда ради Лёны? Но... кто же он, в конце концов, такой? Откуда Лёна знает его?
Девушка не отвечала, сжималась всё сильней и старательно отводила глаза в сторону - только бы не встречаться взглядом с этим отвратительным человеком. Он назвал Лёну "подружка". И, наверное, являлся кем-нибудь для неё - приятелем, парнем?.. Впрочем, в голосе незнакомца не слышалось ни искреннего расположения, ни интереса, ни дружеской привязанности; только угроза - скрытые за сладеньким голосом и развязной улыбочкой угрожающие оттенки. Четверо остальных парней мерзко посмеивались и нарочито позвякивали в карманах чем-то, весьма и весьма напоминающим ножи.
Ян сделал несколько шагов вперёд, загораживая собой Лёну, и скрестил руки на груди.
- Кажется, я сказал вам проваливать.
- А если не провалим? Что сделаешь, мальчик?
Они находились теперь практически рядом со сценическими подмостками, в узком пространстве между сценой и первым рядом зрительских кресел. Яну понадобилось несколько секунд, чтобы стремительным движением оказаться возле бессовестного парня и наотмашь ударить его кулаком по лицу.
Сумасшедшая компания дружно повскакивала со своих мест, метнулась к краю подмостков, получив, наконец, подтверждение, что назревают серьёзные неприятности, и незнакомцы, разумеется, пришли сюда совсем не разговаривать разговоры. Приятели вожака, растягивая губы в угрожающих улыбках, подались ребятам навстречу. Ян и главарь непрошенных визитёров дрались.
Драка вышла не слишком продолжительной. Яну удалось, конечно, украсить лицо парня парой-тройкой внушительных синяков - однако тот был чересчур большим, мускулистым, сильным, даже Ник-Халк вряд ли сумел бы справиться с ним. Оглушительным ударом в солнечное сплетение незнакомец отбросил Яна к ступенькам, ведущим на сценические подмостки; командир театрального коллектива не удержался на ногах, потерял равновесие, и Лина первой бросилась к нему, чтобы помочь подняться.
В принципе, численностью сумасшедшая компания превосходила нарушителей порядка; пожалуй, если бы театральный коллектив решил напасть на обидчиков, победа оказалась бы на их стороне. Но, во-первых, определённую часть подпольного театрика составляли девушки, а во-вторых - решающий фактор - непрошенные визитёры оказались поголовно вооружены; заточенные ножики угрожающе поблёскивали в руках у каждого, а командир вдобавок покручивал между пальцами внушительный кастет.
- Да кто вы такие, чёрт возьми? - возмутился Ренат. - Что вам надо?
- А ты у неё спроси, - с великодушной улыбкой ответил парень, отворачиваясь от поверженного противника и теряя к нему всяческий интерес. - О, она многое может рассказать про меня.
Под "ней" снова подразумевалась Лёна. Вожак шайки показал на девушку широким движением руки, она съежилась под его пронзительным насмешливым взглядом, ребята переглянулись и, толком не понимая, что происходит, всё равно построились вокруг Лёны оберегающим полукругом - чтбы защищать Волшебницу, если придётся.
- Не смей... трогать её, - срывающимся голосом - от боли или, может быть, от ненависти, - процедил Ян сквозь стиснутые зубы, с помощью Лины опять утвердившийся на ногах; на скуле командира расплывался лиловатый синяк, а нога, кажется, после падения слегка подвернулась - Ян прихрамывал.
- Ты помолчал бы лучше, мальчик. Мало? Ещё захотел? Хоть догадываешься, что я могу сделать с вашим театриком, если захочу?
Следующая фраза была адресована Лёне.
- Тебе лучше вернуться ко мне. Иначе...
Парень сделал рукой многозначительный жест в сторону своих усмехающихся приятелей.
- И это далеко не все мои, ты знаешь. Знаешь, на что способна банда Кастета. Мне нужно только позвать - и мои ребята придут разобраться с вами. Мы не оставим от вашего театра и кирпичика. Во всех смыслах. Нам ничего не стоит объявиться здесь ночью, когда вы будете мирно посапывать в своих кроватках, разбить стёкла, выломать замки, превратить в мусор ваши замечательные декорации... А ещё, знаешь, кто-нибудь из вас может ненароком напороться на остренький ножик.
Не дослушав угожающий монолог Кастета до конца, Ян с перекошенным разгневанным лицом повторно бросился на парней; теперь, впрочем, они не ограничились банальным рукоприкладством - в ладони ближайшего парня сверкнуло лезвие ножа, короткого и, без сомнений, остро заточенного, остальные приготовились атаковать точно таким же оружием, а главарь шайки по-прежнему поигрывал металлическим кастетом - не зря, кажется, получил своё оригинальное прозвище.
- Ну, если ты настаивашь, мальчик, мы с ребятами не против начать прямо сейчас.
Отчётливо назревало нешуточное столкновение. Вика, Лина, Динка, Кира, Наташа испуганно, с беспокойством переглянулись, Андрей, Ник, Ян, Ренат, Феликс, Лерка насторожились, собрались ещё более тесным кружочком возле Лёны, изготовившись ко всему, что вполне может случиться через несколько секунд. Правда, все понимали - какие-то шансы на победу вряд ли имеются; одна ситуация - рукопашная схватка, драка, пускай и с противником, который превосходит численностью и физическими габаритами, и совсем другое дело - настоящее, действительно опасное оружие. Несколько продолжителньых мгновений Ян и Кастет состязались пристальными взглядами - насмешливым и разгневанно-решительным, - главарь коротко махнул рукой себе за спину, подавая, кажется, знак своим усмехающимся приятелям, они синхронно двинулись вперёд, и...
И ничего не случилось. Назревавшая драка была прервана неожиданными словами:
- Может быть, вам следует подумать ещё раз?
Удивились не только Кастет со своей уголовной группировкой - театральный коллектив вопросительно посматривал по сторонам, пытаясь сообразить, кто же говорит, потому что голос, остановший гарантированное столкновение, никому из присутствующих был незнаком. Совсем. Ребятам никогда прежде не приходилось слышать его. Разве в зрительном зале есть какой-то посторонний, незамеченный раньше человек? Откуда он взялся? Кто он?
Минуты потратила сумасшедшая компания, чтобы догадаться - разговаривал Седрик.
Происшествие оказалось настолько непредсказуемым и удивительным, что Лина всерьёз засомневалась - не ошиблись ли они, не показалось ли им? Больше года существовал подпольный театр, практически со дня основания Седрик присутствовал здесь - и никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не услышал от загадочного иностранца ни словечка; предполагались самые разнообразные версии - он не знает русского языка, он вообще страдает немотой, он не считает нужным снисходить до непримечательных простолюдинов, членов тетрального коллектива. Ребята постепенно привыкли к Седрику, таинственно наблюдающему за ними из затененённого уголка, к пугающей потусторонней улыбке, интригующему молчанию, нестандартной манере одеваться, абсолютной неподвижности; молчаливый иностранец и сейчас, когда появился Кастет с приятелями, не обнаруживал своего присутствия, находился на постоянном местечке под балкончиком, смотрел, беззвучно наблюдал. А теперь... теперь граф Дракула стоит за спинами сумасшедшей компании, спрятав руки в складках истинно вампирского чёрного плаща, и не спускает с Кастета холодных, пронзительных, совершенно непроницаемых глаз.
Седрик производил на неподготовленных личностей пугающее впечатление; да что там, ребята, несколько месяцев находящиеся рядом с графом Дракулой, нередко содрогались, если приходилось встречаться с его таинственным, изучающим взглядом из-под полуопущенных век. Ничего удивительного, что Кастет слегка стушевался, растерял насмешливую самоуверенность, и улыбочки на губах его нахальных приятелей мгновенного погасли.
- Не вмешивайся, не твоё дело, - бросил главарь шайки, с видом не слишком твёрдым и убедительным.
- Теперь - моё, - отозвался Седрик.
Голос полностью соответствовал прозвищу иностранца - граф Дракула - внешнему облику и всем разнообразным домыслам, сложившимся вокруг Седрика Коллинза. Глубокий, благозвучный, почти музыкальный, он был одновременно хрипловатым, потусторонним, таинственным... странные, непонятные интонации перекатывались в нём - жёсткость, убеждённость, решительность, угроза и... да, если Лине ненароком не послышалось - какая-то обречённая, затаённая и древняя усталость. Седрик, как и прежде, не выглядел обычным современным человеком в фантастической одежде. Он, кажется, и взаправду пришёл из другого временного пространства, прожил на этой земле множество столетий, знает и понимает гораздо больше, чем любому из присутствующих под силу даже просто вообразить.
- Да кто ты вообще такой? - в безнадёжных попытках восстановить свой внушительный самоуверенный образ, нахальничал Кастет; опытался - правда, с незначительными результатами, - ухмыляляться, с нарочито демонстративным видом перебирал в руках своё оружие. - Пораскинь мозгами и отойди в сторонку, мальчик. Нас больше. Мы мокрого места от тебя не оставим.
- Asesino (1), - ответил Седрик на каком-то иностранном языке, незнакомом никому из сумасшедшей компании - мягком, стремительном, приглушённом; на губах молодого человека промелькнула снисходительная и, кажется, отчасти печальная полуулыбка. - Чем-нибудь угрожать мне совершенно бессмысленно.
Кастет, разумеется, тоже не понял, что же таинственный граф Дракула имеет в виду. Он хорохорился с решительным усердием, изображал бесстрашие, убеждённость в собственной исключительной значимости... однако никому не приходилосоь смоневаться, и даже его уголовным пособникам, - Кастету страшновато. Седрик разговаривал не слишком много - пара-тройка высказываний, - он был безоружен и на первый взгляд не представлял ни малейшей опасности, но... всем своим обликом иностранцу удавалось пугать людей, и пронзительными тёмными глазами, и невозмутимым холодным лицом, и спокойной непринуждённой позой, и нестандартной манерой одеваться, и какими-то загадочными нотками в хрипловатом голосе, и даже несколькими словами на незнакомом языке.
- Неужели? - насмешничал Кастет. Шайка за спиной своего главаря по-тихонечку усокаивалась, снова усмехалась, поигрывала оружием - вторила попыткам сохранить самоуверенный всемогущий образ отпетых хулиганов. - Считаешь себя бесстрашным, неуязвивым, детка? Давай поглядим, как тебе понравится ножичек по горлу.
На Седрика бессмысленные пустозвучные провокации Кастета не произвели совершенно никакого впечатления; улыбка, правда, исчезла, будто не было, он устремил отсутствующий взгляд куда-то далеко, над головами непрошенных визитёров, и отозвался непонятной фразой:
- Moriré nunca. (2)
Кастет на несколько секунд растерялся, сбитый с толку иностранными словечками и вообще этим неправильным таинственным человеком, - но затем, видимо, решил вернуться к прежней стратегии запугивания.
- Думаешь помешать мне? Отойди в сторонку, не нарывайся, всё равно вашему театрику не светит счастливой концовки. Мы подчистую всё уничтожим здесь. Неужели ты так дорожишь этой кучкой неудачников, парень? Боюсь, тебе придётся подыскивать для себя новую компанию.
Кастет увлёкся, с удовольствием смаковал собственные угрозы, приобретая изначальную самоуверенность, нахальный вызывающий вид; он продолжал расписывать, какие чудовищные неприятности будут ждать подпольный театр и сумасшедшую компанию в частности, если Лёна сейчас не вернётся к нему, не будет вымаливать прощения за неудавшуюся попытку сбежать и спрятаться, если, если, если... А Седрик - Седрик, который поначалу слушал бессмысленный монолог со скучающим, невозмутимо-равнодушным выражением лица, внезапно переменился.
- Calla (3), - резко бросил он - на непонятном иностранном языке, но с такими разгневанными, холодными интонациями голоса, что Кастет, не закончив очередной угрожающей фразочки, замолчал и вытаращился на него.
Обыкновенно Седрик напоминал всем окружающим древнего бессмертного вампира - теперь, если такое вообще возможно, он обратился вампиром рассерженным, хищным, ещё более кровожадным, чем обычно, изготовившимся наброситься на беззащитную вожделенную жертву. Его глаза сузились. Верхняя губа немножко приподнялась. Спина, и без того безукоризненно ровная, выпрямилась. Седрик сделал несколько пружинистых, будто отшдлифованных шагов вперёд, оказавшись на самом краю сценических подмостков, лицом к лицу с напуганным Кастетом, и проговорил - почти прошипел, хрипловатым сорвавшимся полушёпотом, в котором угадывались нотки угрозы, ненависти, отчётливого обещания скорейшей расправы;
- Calla, hijo de puta (4). Ты ничего не посмеешь сделать с этим местом и с этими людьми. Я слишком долго шёл сюда, чтобы позволить тебе всё разрушить. Они для меня - самое драгоценное, слышишь, bastardo (5)? Я сделаю всё, что угодно, ради их безопасности.
Кастет окончательно перепугался. Он сделал несколько маленьких, практически незаметных шажков назад, отчаянно цепляясь за своё смехотворное оружие, пытаясь за нахальным бесстрашием спрятать собственную трусливость; как и все присутствующие, парень вряд ли ожидал настолько... непонятной, вроде бы пустословной, но обладающей таинственной мрачноватой весомостью, реакции на угрожающий монолог.
- Неужели? И как, любопытно, ты будешь защищать их?
Без лишних слов Седрик вытащил ладонь правой руки из складок вампирского балахона, а вместе с ней - пистолет, небольшого размера и чересчур устаревшего вида, будто бы музейный экспонат, а не серьёзное смертельное оружие; впрочем, сомневаться не приходилось - пистолет и серьёзный, и смертельный, и Седрик вполне готов был использовать его по назначени. Палец графа Дракулы с абсолютной уверенностью, без дрожи и смонений, покоился на курке, пистолет был направлен точно-точно в голову Кастета, перепуганного и растерянного донельзя.
Сумасшедшая компания, уголовная группировка - все синхронно переглянулись и опять посмотрели на Седрика, не в силах оторваться глаз от неожиданного опасного оружия, которое, без всяческих сомнений, иностранец вполне готов был использовать на практике - интересно, подумалось Лине, он всегда прятал его под плащом?
- Да ты блефуешь, - в последней отчаянной надежде усмехнулся Кастет; впрочем, насмешливая спесивость и ощущение собственной неуязвимости у парня теперь совершенно отсутствовало.
- Проверим? - кровожадной фирменной улыбочкой - он и театральному коллективу иногда улыбался так, посматривая из-под полуопущенных век - ответил граф Дракула; его палец демонстративно скользнул по курку, примериваясь, - и теперь даже нахальный самовлюблённый Кастет не смог сдерживать трусливого, панического, словно у побитой собачонки, ужаса.
- Да кто ты такой, мать твою? - сдавленным голосом прохрипел главарь бесстрашной уголовной группировки, маленькими шажочками отступая назад, назад и назад, пока не натолкнулся на первый ряд зрительских кресел.
- Monstruo (6). Мне совсем не в новинку убивать человека, поэтому... поверь - я не блефую.
Кастет поверил. Его приятели поверили. Это была позорная, безоговорочная и окончательная капитуляция; чтобы не потерять свой внушительный вид в глазах сумасшедшей компании полностью, главарь банды бросил напоследок что-то неразборчивое, озлобленное, а Лёне пообещал угрожающим голосом: "Я доберусь до тебя, подружка, не сомневайся!". Не взглянув ни разу на графа Дракулу, шайка мгновеннно испарилась из видимого пространства, громко хлопнув дверьми зрительного зала, расколотив где-то в холле очередное многострадальное стекло - или, может быть, закончив с прежним. Ребята уже забыли о них. С возбуждением переговариваясь, настороженно посматривая на Седрика, все бросились к Лёне, окружили девушку взволнованным кольцом, и задавали бесчисленные вопросы, и обнадёживаще хлопали по плечу, и пытались как-нибудь ослабить впечатление от создавшейся ситуации. А таинственный иностранец, с выражением лица совершенно невозмутимым и отстранённым, обратился к Лёне с короткой фразой:
- Ты в порядке?
- Д-да, всё нормально.
Седрика это полностью удовлетворило, он кивнул и спокойно разместился на своём стандартном месте - продавленное кресло в тени под балкончиком. Как будто ничего не изменилось. Как будто он не был готов несколкьо мгновений назад защищать сумасшедшую компанию даже путём убийства.
Ян что-то шепнул Андрею на ухо, тот многозначительно переглянулся с Мики, дёрнул за рукав джинсовой куртки Киру, и весь театральный коллектив, понимая, разошёлся по подмосткам в разные стороны; Лина вместе с Яном проводили Лёну в общую комнату.
- Ты точно в порядке? - в голосе и глазах командира чувствовалось неподдельное беспокойство; Ян ожесточённо сжимал и разжимал кулаки, будто сожалея, что ему не удалось как следует подраться с нахальным мальчишкой. - Чёрт, если б я знал, что этот ублюдок явится сюда...
- Я в порядке, правда, - заверила троюродного брата Лёна, улыбнувшись. - Ты ни в чём не виноват.
Однако, разумеется, Ян продолжал обвинять во всём случившемся только себя. Впрочем, с быстрым кивком он удалился обратно на сценические подмостки, аккуратно прикрыв за собой дверные створки - и бросил напоследок на Лину внимательный просительный взгляд, который расшифровывался, пожалуй, так: поддержи её, помоги ей; никто, кроме тебя, сейчас не сумеет сделать этого лучше.
Лина чувствовала себя растерянной и совершенно беспомощной. Что здесь скажешь? Надо ли расспрашивать Лёну, захочет ли она рассказать, кто такой Кастет, с какой целью он объявился в подпольном театрике? Девочка только-только решилась начать откровенный разговор, открыла рот, и... в общей комнате совершенно неожиданным образом появился Седрик. Не тот молчаливый таинственный иностранец, которого сумасшедшая компания привыкла наблюдать в своём коллективе и который, полюбопытствовав, всё ли в порядке у Лёны, преспокойно уселся под балкончиком; не тот фантастический, производящий пугающее впечатление граф Дракула с пистолетом в руке, который, защищая подпольный театр, разговаривал с Кастетом. Седрик... переменился.
Отчаянное, затравленное, с обречённым и тоскливым выражением лицо. Резкие, отрывистые движения. Наполненный слишком древней, слишком глубинной и невообразимой, чтобы додуматься до её причин, болью взгляд. И одновременно с этим - возбуждённый, решительный огонёк в тёмных глазах, будто бы у Седрика случилось что-то необыкновенное, долгожданное, будто самая сокровенная мечта этого непонятного графа Дракулы исполнилась - или, может, он сейчас полон решимости её осуществить. Седрик на несколько секунд замер в дверном проёме. А затем, внезапно и стремительно, бросился... к Лёне.
Лёна не ожидала подобного поворота событий, чуть-чуть отшатнулась, изумлённая состоянием всегда холодного, ранводушного, непоколебимого иностранца; и некоторое время назад он попросту поинтересовался, в порядке ли она, будто из вежливой формальности, отошёл, потерял к ней всяческий интерес... Сейчас Седрик ничем не напоминал самого себя получасовой давности. Он опустился - нет, даже рухнул, словно не в силах больше поддерживать равновесие собственного тела, - на колени рядом с диванчиком, где сидела Лёна, горячим порывистым движением схватил девушку за руку, прижал её ладонь к своей груди.
- Diós mío... eres tan parecida a Isabel... ¡Perdóname, mi tesoro, perdóname, por favor! Sentiré eternamente lo que esto ha pasado. ¡Pero ahora todo será de otra manera, mi presioso, juro, juro! Te quiero. Más permitiré pasar nunca de nuevo, no perderé nunca mi amor. (7)
Голос графа Дракулы стремительно бежал с оглушительной скоростью и журчащими хрипловатыми интонациями. Да, Лина не понимала, о чём так яростно и с пылким несомненным чувством рассказывал Седрик, но достаточно было заглянуть в его поблёскивающие возбуждённые глаза, прислушаться к искренним, совсем не разыгранным оттенкам ощущений в голосе, чтобы увидеть - это серьёзные, важные для Седрика, и, может быть, самые необходимые из всех существующих слова.
Ни Лине, ни Лёне не представилось возможности как-то отреагировать на поведение графа Дракулы. Иностранец поднялся на ноги, с такой же резкостью, как и несколько секунд назад - рухнул на колени, отпустил руку девушки, посмотрел на неё со странным, совершенно необъяснимым выражением печали, надежды, воодушевления, любви в тёмных глазах - и скрылся за дверью общей комнаты. Немай сцена.
- Что это было? - после непродолжительного молчания спросила Лина с изумлением.
- Испанский.
- Что?
- Он разговаривал на испанском.
- Ты знаешь этот язык?
- Нет... просто слышала мельком в испанских фильмах...
Ещё немного помолчали, озадаченно размышляя, что бы мог обозначать неожиданно случившийся эпизод. Седрик... Седрик, который всегда отличался арктической холодностью, невозмутимостью, неразговорчивостью, который занимал в подпольном театре неопределённое положение и не поймёшь как вообще относился к сумасшедшей компании... Лине припомнились сразу слова, сказанные графом Дракулой Кастету, и пронзительный уничтожающий взгляд, и разгневанный, натянутый, будто тончайшая струна, от каких-то загадочных неразборчивых чувств голос. "Я слишком долго шёл сюда, чтобы позволить тебе всё разрушить". Что значит - слишком долго шёл? Откуда, почему, с какой целью? "Они для меня - самое драгоценное... Я сделаю всё, что угодно, ради их безопасности". Получается... театральный коллектив имеет для Седрика какое-то значение? Он действительно был готов застрелить бессовестного обидчика, угрожавшего ребятам? Лина не понимала ни единого словечка на испанском языке - но, впрочем, это и не требовалось: когда Кастет щедрыми порциями рассыпал оскорбления и угрожающие обещания подпольному театру, Седрик разозлился, и в интонациях голоса безошибочно угадывались ругательства, яростные ругательства и приказ немедленно замолчать.
Одна особенная фраза, произнесённая графом Дракулой, настойчиво требовала разъяснений. "Мне совсем не в новинку убивать человека". И пистолет. И отвратительная безжалостная улыбка, абсолютная готовность спустить курок и прикончить нахального мальчишку на месте. Неужели Седрик... преступник? Может быть, он как-то связан с криминальными группировками, может быть, там, в Испании - или откуда он вообще появился здесь - личность Седрика Коллинза замешалась в противозаконные махинации?
Когда граф Дракула обращался к Лёне с горячими возбуждёнными словами на испанском, Лина отчётливо услышала какое-то имя... кажется, Изабель... Почему Седрик назвал Лёну именем совершенно посторонней незнакомой девушке? И кто она - Изабель, какое отношение имеет к таинственному иностранцу?
Вопросов, предположений и вероятных причин всего происходящего теснилось в Лининой голове великое множество. Но рядом находилась Лёна - напуганная, расстроенная, растерянная Лёна, её лучшая подруга, - и нужно попробовать поговорить с ней, расспросить, выяснить, что же связывает Лёну с бессовестным нахальным Кастетом, заявившимся без приглашения в подпольный театрик.
Впрочем, подруга, не дожидаясь откровенного вопроса, по собственному желанию рассказала Лине обо всём.
1. Я убийца.
2. Я никогда не умру.
3. Замолчи.
4. Замолчи, сукин сын.
5. Ублюдок.
6. Чудовище.
7. Господи... ты так похожа на Изабель... Прости меня, моё сокровище, пожалуйста, прости! Я вечно буду сожалеть о том, что это произошло. Но теперь всё будет по-другому, моя драгоценная, клянусь, клянусь! Я люблю тебя. Я никогда не позволю этому случиться снова, никогда больше не потеряю свою любовь.
Глава 17. Почему мы жертвуем прекрасными созданиями?Глава 17. Почему мы жертвуем прекрасными созданиями?*
Лина не слишком продолжительное время находилась в подпольном театре, но и этого короткого периода хватило, чтобы понять - Алёна Савельева была из редкой, необыкновенной породы добрых, отзывчивых и совершенно бескорыстных людей.
Для неё, пожалуй, смыслом и главной составляющей жизни являлась помощь другим людям; родственникам, друзьям, одноклассникам, случайным прохожим - не имеет значения. Лёна никогда никому не отказывала в поддержке, совете, каких-нибудь маленьких - или, наоборот, больших - услугах и оддолжениях. Помочь приятельнице с контрольной работой, или заменить приболевшего участника в каком-то мероприятии, или сорваться с места глубоким вечером, чтобы выслушать и утешить подругу, брошенную молодым человеком... Существуют люди, которые определили своим жизненным принципом "ни дня без добрых дел", возвышая собственную личность в глазах окружающих, считая себя замечательным, светлым и особенным созданием, получая за положительную деятельность плюсики в карму и уважительное отношение друзей и сослуживцев, оправдывая добрыми поступками многочисленные НЕдобрые поступки. Лёна была исключительной противоположностью подобным людям. Добро, которое она совершала для окружающих, было настоящим, нефальшивым добром - потому что искренне, всей душой девушка стремилась сделать и близких, и посторонних людей счастливыми. Да, завистники периодически пытались создать вокруг Лёны ложную неблаговидную репутацию, да, подружки советовали ей отставить чужие трудности в сторонку и заняться собственной жизнью, да, она нередко сталкивалась с предателями, неблагодарными, мстительными, низкими, - впрочем, всему этому не удавалось заставить Лёну разочаровать в людях и перестать поддерживать их. Нет, Лёна любила людей, Лёна действительно не представляла жизни без добрых бескорыстных поступков.
С Костей она познакомилась поздним осенним вечером, на шумной центральной площади, когда этот парнишка, потерянный, растерянный и бесцельно болтавшийся по городским улочкам, попросил у девушки закурить. Она сразу подметила, что у Кости что-то случилось. Она сразу, без лишних расспросов, разглядела, что Костя не на увеселительную беззаботную прогулку отправился, и вовсе не потому, что наслаждается свежим прохладным воздухом, бродит туда-сюда мимо освещённых переполненных кафе.
Сигарет у Лёны не нашлось, однако, перебросившись парой-тройкой незначительных замечаний, они с Костей разговорились. Зашли в тёплое приветливое помещение маленбкого ресторанчика, и там, за столиком, парень рассказал девушке свою несчастливую, но, правда, обыкновенную, нередко встречающуюся историю.
Отец Кости был отчаянным пьяницей. Мать - отчаянной охотницей до мужского внимания. Первый напивался до потери всяческой вразумительности и поколачивал сына, вторая неделями пропадала с неизвестынми ухажёрами и не возращалась ночевать; разгневанный и ничего не соображающий супруг, называя жену проституткой, горько жаловался на неудавшуюся жизнь, хлестал алкогольные напитки бутылками и, не имея под рукой другого средства выплеснуть ярость, отыгрывался на маленьком сыне. Достаточно повзрослев, Костя стал уходить из дома, сутками пропадая где-нибудь в городе, потому что желания находиться в сумасшедшем доме, пропахшем дешёвой выпивкой, у него не было никакого.
Разумеется, восприимчивая к чужим горестям Лёна не могла не отозваться на эту молчаливую просьбу о помощи. Костя, правда, ничего не просил, но она сама предложила ему переночевать в её квартире, накормила горячими вкусными блюдами на ужин, постелила на удобном диванчике в гостиной; родители Лёны остались в далёком маленьком городке, она переехала сюда, чтобы учиться в институте, и снимала небольшую однокомнатную квартирку неподалёку от центра. Костя продолжительно и горячо благодарил совю спасительницу. Обещал, что назавтра уйдёт, не будет стеснять её своим нежелательным присутствием, а на добожелательное предложение вообще поселиться здесь, пока проблемы с родителями не разрешатся, не сдержаля и порывисто обнял девушку. Они проговорили практически до утра. Лёна искренне сочувствовала Косте и никак не могла смириться с тем, что такие добрые, светлые, положительные люди, каким представлялся ей неожиданный гость, всегда оказываются в бедственном положении.
Один день сменялся другим, неделя - неделей, а Костя и Лёна продолжали соседствовать, хотя, признаться, великодушный парень несколько раз порывался уйти, предполагая, что напрягает девушку, доставляет ей дополнительные трудности и никак не может отблагодарить её за поддержку в отчаянной ситуации. А Лёна только отмахивалась - и присматривалась к своему случайному сожителю, не переставая открывать в нём новые чёрточки характера, которые не могли не восхищать и не вызывать исключительное уважение. Костя вырос в неблагополучной семье - но, кажется, это нисколько не сказалось на его личности; безукоризненно вежливый, оптимистичный, внимательный, он всегда оказывал Лёне помощь в домашних делах, разговаривал с неё обо всём на свете и каждый день благодарил, благодарил, благодарил за бесценную помощь. За совсем непродолжительное время Лёна и Костя стали хорошими друзьями, родственными душами. А потом... потом - больше, чем просто друзьями и родственными душами.
Девушка никогда не оставалась равнодушной к окружающим людям, испытывала симпатию, подлинную привязанность ко многим из них - и, разумеется, за двадцать один год своей жизни ни однажды влюблялась, однако... Костя оказался первым и единственным человеком, которого Лёна по-настоящему полюбила; крепкое, продолжительное чувство - сразу становилось понятно, что через несколкьо месяцев, как случается, оно не пройдёт, не трансформируется в равнодушие или дружеское расположение... может быть, оно и вовсе останется с Лёной навсегда. Правда, Косте никакая любовь со стороны девушки, приютившей его и позаботившейся о нём, совершенно не требовалась.
Нет, он первым начал проявлять признаки влюблённости, оказывать знаки внимания, и, когда Лёна неуверенно призналась ему в своих недружеских чувствах, ответил горячими, искренними убеждениями во взаимности. Девушка наслаждалась счастливой, восхитительной жизнью рядом с человеком, который прочно и безоговорочно ворвался в её мирок, не подозревала никаких неприятностей... впрочем, Костя не посчитал нужным слишком длительное время обманывать Лёну и как-то раз, непринуждённым расслабленным голосом, открыл ей правду.
Он уходит. Он уходит из её квартирочки сегодня и возвращается... нет-нет, вовсе не к вымышленным безответственным родителям, которые оставили беззащитного ребёнка на произвол судьбы. Действительные факты в незначительно количестве в прежних рассказах Кости находились - может быть, его отец на самом деле был пьяницей, а мать проституткой, кто знает, - он никогда не был с ними знаком, потому что детство и скромный отрезок подросткового возраста провёл в стенках сиротского приюта; ему надоело; он сбежал. Даже "Костя" - фальшивое имечко, подобранное для безхозного мальчишки сотрудниками этого заведения, - после побега он переменил на внушительного "Кастета". Кастет, беспринципный, бессовестный и совершенно отстранённый от любых общественных правил парень, уголовный элемент, небезопасный для общества, главарь банды таких же законченных малолетних преступников, как он сам... Подобные группировки занимаются мелки воровством (или крупным, если судьба окажется благосклонна), оскорблением среднестатистичских граждан, дебошами, драками, беспорядками в торговых центрах и так далее, так далее, так далее; некоторое время назад очередной неблагожелательный замысел Кастетовой банды оказался не слишком удачным, привлёк пристальное внимание блюстителей закона, и потому Кастету было необходимо местечко, где можно залечь на дно, отсидеться и переждать временные трудности. Ну, а сострадательная девушка, сама предложившая ему поселиться в её квартире, пришлась как нельзя более кстати.
Теперь, как Кастету сообщили приятели из его группировки, всё в порядке, угрозы не предвидится, горизонт снова чист; значит, необходимости в надёжном убежище больше нет, эта квартирка-берлога не нужна, и влюблённая глупенькая дурочка Лёна тоже становится ненужной.
Слишком добрая, слишком отзывчивая и чуткая к окружающим людям, - ога не могла разочароваться и оставить попытки кому-нибудь помогать, сколько бы её не бросали, не предавали, не причиняли незаслуженную боль. Лёна мучилась, Лёна старалась добраться до причин, обвиняла во всём не предателей и мерзавцев, а саму себя, переживала каждое неприятное происшествие - и снова помогала, поддерживала, выручала из жизненных неприятностей, снова отдавала всё своё существо ради благополучия родных, близких и даже вовсе посторонних, случайно встреченных на улице проохожих. Правда, на этот раз... на этот раз всё было совершенно по-другому. Лёна влюбилась, по-настоящему полюбила и впустила глубоко и основательно внутрь себя человека, который, представлялось ей, был замечательным, светлым, отзывчивым, благородным, родственной душой и, разумеется, ни в коем случае не способным на рассчётливое бессовестное предательство.
Может быть, в любой другой ситуации Лёна смогла бы справиться со своими обсмеянными чувствами, переждать, пережить и смотреть в будущее с улыбкой, как нередко происходило в прошлом, но... Даже если бы она больше никогда не встречалась с Кастетом, не получала о нём никаких напоминаний, - девушка никогда не оправилась бы от этого предательства, самого жестокого, самого мучительного и накрепко впечатавшегося в память.
Кастет, впрочем, не подумал окончательно исчезнуть с горизонта обманутой и совершенно безразличной ему глупенькой дурочки. Несколько недель, не больше - и он в очередной раз появился на пороге Лёниной квартиры, насмешливый, хамоватый, ничем не анпоминающий того добродушного воспитанного Костю, в которого Лёна влюбилась, и потребовал предоставить ему жилое помещение на пару-тройку деньков, потому что он опять впутался в опасные неприятности с общественным правопорядком.
Да, Костя превратился в Кастета, однако, как бы иррационально и неправильно это ни выглядело, чувства Лёны к нему не претерпели никаких изменений. Кастет относился к девушке с издевательским собственническим принебрежением, пользовался её квартирой как своим личным имуществом, беззастенчиво хамил, распоряжался вещами Лёны и самой Лёной по своему усмотрению - а она не смогла, не смогла, как не выворачивала наизнанку саму себя, ответить ему решительным отказом, выпроводить подальше отсюда, отвесить пощёчину за обман и предательство... Лёна с молчаливой покорностью отошла в сторону, пропускай Кастета в свою квартиру. Она терпела все отвратительные поступки главаря претупной группировки, позволяла ему приводить своих неотёсанных, грубых до невозможности уголовников-приятелей, готовила для него завтраки, обеды и ужины, предоставила кровать в собственной комнате, вынужденная ютиться на маленьком диванчике в гостиной... Она любила Кастета. Любила удивительно сильной, неизменяющимися самоотверженной любовью, и была попросту не в состоянии сопротивляться ей.
Кастет совершил несколько нахальных захватнических набегов на Лёнину квартиру, а потом Лёна встретилась с Яном Севастьяновым. Да, он приходился ей родственников, но совсем не ближайшим - только троюродный брат, и, к тому же, из обеспеченной аристократической семьи Виталия Севастьянова. Виталий был слишком заносчивым, самовлюблённым, чересчур гордился своей безукоризненной репутацией, неиссякаемыми средставами, высочайшим положением в обществе, и потому не поддерживал никаких контактов со своим двоюродным братом - среднестатистическим школьным учителем, да ещё обитавшем в малюсеньком захолустном городке. Но как раз в тот самый период времени Ян решительно вырвался из-под деспотического контроля отца, и, зная, что его троюродная сестрёнка переехала в Санкт-Петербург учиться, разыскал номер её мобильного телефона, позвонил и договорился о встрече.
Лёна не могла бы ответить, почему решилась поделиься с Яном своей ситуацией. Они увидели друг друга впервые в жизни, обменялись буквально парой-тройкой приветственных слов, а Ян, присев на соседний стул за столиком кафе, присмотрелся к Лёне и заботливо спросил у неё - не настойчиво, не равнодушно, с искренним интересом и настоящим сочувствием:
- У тебя что-то случилось?
Почему-то в самый болезненный, тяжёлый момент жизни рядом с Лёной никого не оказалось. Многочисленные друзья, приятели, знакомые, разумеется, всегда обращались к девушке за помощью, сердечно благодарили и обещали, если что, обязательно оказать ответную услугу, однако... Когда у человека, который всегда воспринимался всеми как безотказнач жилетка и вспомогательная служба, случается несчастливый период, мешающий и дальше поддерживать страждущих... едва ли кто-нибудь захочет протянуть ему руку помощи. Неожиданно все друзья, приятели, знакомые позабыли о том, что Лёна вообще существует; они отсранились, выдумывали невразумительные отмазки на просьбы банально позволить выплакаться и, в конце концов, попросту оставили девушку в полнейшем одиночестве.
И вот, совершенно внезапным образом - троюродный брат, с которым Лёна только-только познакомилась, смотрит открыто и дорброжелательно, хочет, по-видимому, помочь, ничего больше не произносит, но будто бы без словсообщает сестрёнке, что, если нужно, она вполне может выговориться ему, поделиться своей проблемой.
Это Лёна всегда выслушивала о неприятностях и трудностях окружающих людей. Она успокаивала, утешала, предпринимала что-то, чтобы разрешить создавшуюся ситуацию, была образцом неиссякаемой энергии, бесконечного жизнелюбия и совершеннейшего отсутствия какиз-либо проблем. Не поэтому ли, подметив, что привычная безотказная жилетка столкнулась с препятсвиями, которые будут мешать ей и дальше заниматься чужой жизнью, а не своей собственной, "друзья" поголовно ушли? Лёна всё рассказала Яну. Он первый из всех людей, с которыми девушка когда-нибудь встречалась, да ей возможность рассказывать, быть не только участливым слушателем.
Впрочем, троюродный брат не просто уважительно отнёсся к чувствам сестрёнки, позволил ей выплеснуть наокпившиеся эмоции. Ян во время всего рассказа задумчиво и внимательно наблюдал за Лёной, а после, когда она произнесла оследнее слово, с решительным видом поднялся из-за столика - и с того самого момента целиком и полностью взял критическое положение в свои руки. Первым делом он потребовал, чтобы Лёна показала ему дорогу к своей квартирке. Совершенно ничего не опасаясь, не смутившись от нахального, насмешливого и угрожающего сообщества "Кастет и головорезы", Ян практически с порога наотмашь ударил бессовестного визитёра по лицу, запросто отбился от нападения его уголовников-приятелей (не такими сиьными и ловкими они были, как казались); вышвырнул немногочисленые пожитки парней на лестничную площадку; в резких выражениях посоветовал Кастету больше никогда не появляться здесь и не сметь навязываться его сестрёнке; громко захлопнул дверь прямо перед носом у изумлённых растерявшихся наглецов; помог Лёне собрать чемонданчик с предметами первой необходимости и увёз ей жить в свою квартиру. А на следующий день после этого познакомил с небольшой, только-только формирующейся труппой непрофессионального подпольного театрика.
Лёна за непродолжительный срок - если сказать поточней, с первых минут, - влилась в театральный коллектив, нашла общий язык с Рафаэлем и Михаэлем, с Андреем, а позже и со всеми остальными ребятами, которыми появлилсь на их маленьких сценических подмостках. Прежде она никогда не задумывалась об актёрской деятельности, но здесь, в театре, внезапно обнаружила в себе многообещающие способности - разумеется, Ян обнаружил, - стала разыгрывать разнообразные сценки вместе с остальными... У Лёны постепенно получалось смириться с предательством Кастета, взять себя в руки и начать отстраивать разрушившиеся жизненные установки заново.
Впрочем, Кастет и не подумал прислушаться к угрожающему совету Яна и оставить девушку в покое. Он мог бы прицепиться, как вампир, к любой другой глупенькой дурочке, которая разрешила бы ему пользовать своей квартирой, которая повелась бы на сладкозвучные сказки о настоящей влюблённости, но... какое-то таиснтвенное, ненормальное удовольствие доставляло Кастету преследовать свою поломанную, вырвавшуюся из-под тотального контроля жертву, наслаждаться её загнанностью, отчаянием, разыгрывать замысловатые мелодии на струнках её любви - а Кастет знал, знал прекрасно, что Лёна до сих пор продолжает болезненно его любить. Он изводил девушку постоянными звонками на мобильный телефон, соообщениями насмешливого, издевательского, пошлого и бессовестного содержания. Да, ему было неизвестно, где сейчас находится девушка, но Кастет настойчиво угрожал Лёне, утверждая, что когда-нибудь отыщет её, и тогда ей самой, нахальному троюроднуму братцу и всем остальным наверняка не поздоровится.
В конце концов это действительно случилось. Он обещал найти Лёну - он нашёл.
Лина с напряжённым вниманием прислушивалась к словам подруги, и многое, очень многое становилось ей понятным в этот момент. Телефонные звонки, на которые подруга не отвечала, прятала мобильный в карман; обеспокоенное лицо Яна, то, как он отводил девушку в сторонку и о чём-то беседовал с ней; странная, необъяснимая грусть, скользнувшая на одно мгновенье по лицу подруги, потухшие на короткую секундочку глаза, а затем - беспечная жизнерадостная улыбка и уверения, что всё в порядке, Лине просто показалось... Поразительно. Лёна столько раз разрешала сложные Линины ситуации, всегда поддерживала советом или активной деятельностью членов театрального коллектива, вдохновляла, обеспечивала душевное равнвоесие, и смеялась всегда, и старательно создавала вокруг себя ощущение, что она - психолог, подруга, сестра, кто угодно, человек, у которого всегда найдётся минутка на чужие жизненные трудности, а своих проблем и тяжёлых моментов не случается вовсе. Лёна помогала всем. Но про собственную печальную историю с Кастетом не рассказывала никому.
- Почему ты не рассказала мне? - тихо спросила Лина, заглядывая в глаза своей лучшей подруги.
- Не хотела нагружать тебя лишними проблемами, Лин, - отозвалась Лёна.
Наверное, девушка всё ещё не могла поверить, что кого-то могут беспокоить её ощущения, её жизненные трудности; Кастет, по крайней мере, добился одного - она тщательно перекрыла доступ к своим настоящим чувствам для посторонних людей, помогала другим, но никому, никогда больше не позволяла попытаться окзать поддержку ей самой. "Лёна - моя первая, единственная подруга", - подумалось Лине. Девочка впервые почувствовала... ответственность; крепкие, практически материальные ничтоки, которые натянулись между ней и Лёной. По этим ниточкам, будто электричество по проводам, передавались Лёнины ощущения, нарушенная внутреняя гароминая, боль, обида, страх, разочарование, и это не просто вызывало у Лины беспокойство... отдавалось колючими иголочками в сердце, словно её собственные переживания.
- Твои проблемы - мои проблемы, - серьёзно ответила Лина, приобнимая подругу за плечи; по счастливой улыбке Лёны девочке стало понятно, что у неё получилось отыскать самые подходящие - пожалуй, единственные подходящие к этой ситуации слова.
Легонько постучав, в дверь общей комнаты заглянул командир театрального коллектива. Он несколько секунд переводил подозрительный взгляд с Лёны на Лину и обратно, затем его лицо разгладилось, на губах появилась облегчённая радостная улыбка, и Ян полюбопытствовал:
- Как я вижу, всё в порядке?
- Да, - одновременно ответили они, и Лёна уверенным голосом закончила: - Теперь всё в порядке.
*Строчка из песни Poets of the fall - The Beautiful Ones
@темы: творчество, театр, мечтатели