[city-of-stars]

Театр всегда был моим источником идей, мыслей и вдохновения. Многие вещи я написала благодаря ему и один текст (громадину в 109к слов и 200 страниц) — о нём. Давно уже не испытывала этого чувства, боялась даже, что театр совсем перестал быть для меня таким... и вот же, не перестал, я снова пишу про него, снова заглядываю в этот очень далёкий от меня и всё-таки очень близкий мир.
Спасибо за моё возвращение русским мюзиклам вообще и господам Ожогину, Гордееву и Колпакову в частности :3

Название: Хроники бродячего театра
Автор:  .rainbow.
Размер: миди, 4959 слов
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: G
Статус: закончен
Краткое содержание: Один день из жизни театра. Репетиции, шуточки, сломанные декорации, гнев режиссёра... и дело, которое эти люди, так непохожие друг на друга, любят больше всего на свете.
Примечание: 1) Не имею понятия о внутренней жизни театра, всё, что происходит тут, — домыслы и обрывки знаний, подхваченных в интервью, статьях и роликах с ютуба
2) Если вам кажется, что вы узнали кого-то/что-то — вам не кажется ;D

Репетировали почти два месяца. Евгений Алексеевич нервничал и злился… а этого спокойного, мягкого человека, казалось, ничто на свете не может вывести из себя. Впрочем, артисты, работавшие с ним не первый год, знали: единственная вещь, от которой нервничает и злится Евгений Алексеевич Воронцов, – премьера. Чем она ближе, тем сильнее волнуется режиссёр, тем чаще грозит уходом от дел, лишением премий, провалом спектакля и всеми карами небесными. И никто не напоминал ему, что деньгами вообще-то ведает вовсе не он, из театра не уйдёт в любом случае – слишком его любит, – а провал невозможен, потому что… да просто невозможен, о чём тут говорить?
Евгений Алексеевич сидел в третьем ряду партера, ломал руки и повторял страшным голосом:
– Не трогайте лестницу! Да оставьте вы её в покое, наконец!
Славик и Тимур, которым поручили испорченную декорацию, притащили её целёхонькой обратно и метались туда-сюда по сцене, не зная, как поступить. Не знал и режиссёр, но лестница до такой степени его взволновала, что он совершенно забыл и об артистах, собравшихся в ожидании, и о рабочем процессе, который нельзя, – он сам всегда говорил так – ни в коем случае нельзя нарушать. Но близилась премьера, и даже вопрос о том, куда поставить эту несчастную лестницу, из пустяка превращался в катастрофу.
Пользуясь тем, что зоркий глаз Евгения Алексеевича занят другими делами, Макс немедля взлетел на башенку – конструкцию из железных балок, жалобно скрипнувшую под ним. Забираться на неё, кроме сцен, непосредственно с ней связанных, режиссёр запретил, но если бы Максима Виленского волновали чьи-то запреты… Он вскарабкался наверх, устроился там на узкой площадке – с удобствами, свесив ноги и болтая ими, как мальчишка-второклассник, – и принялся корчить рожу Игорю. Игорь, конечно, заметил, но на глупые провокации не поддался. Только закатил глаза – придурок ты, Макс, как тебя вообще из больницы выпустили – и поспешил отойти к Руслану, уж точно более адекватному и взрослому человеку. Хотя Максу стукнуло тридцать два, а Руслан был на целых десять лет его младше. Вот уж правда – не суди по внешним признакам…
Игорь берёг себя. Если Макс сверзится с башни вниз – а с Максом, надо сказать, случалось всякое, – то пускай на голову кому-нибудь другому, не такому осторожному и предусмотрительному. Например, Сашке – вон, стоит прямо по траектории грядущего падения, хихикает, старательно закрывая рот ладошкой, чтобы Евгений Алексеевич не услышал.
Режиссёр, впрочем, в своей битве за лестницу не замечал ничего вокруг.
Но у Евгения Алексеевича была Яна – сидела рядом с ним, внимательно смотрела на сцену и не упускала из виду ни одной мелочи. Она-то и положила конец бестолковым перебежкам Славика и Тимура – указала им точное место, куда поставить лестницу, и убедительно доказала режиссёру, что именно там она будет смотреться выгоднее всего.
Лестницу, кстати, испортил Макс. Увлёкся поединком на мечах, неправильно соотнёс свои движения с музыкой и на самом звучном аккорде врезался в шаткое сооружение, после чего оно временно вышло из строя. Руслан хохотал так, что выронил меч, Евгений Алексеевич страшно ругался и клятвенно обещал выгнать Макса из спектакля. Никто, само собой, этим обещаниям не поверил – Максим Виленский был, что называется, константой, незаменимой и слишком талантливой величиной; тут либо смириться с его вечными выкрутасами, либо потерять добрую часть публики. Конечно, все режиссёры выбирали первое.
– Так, ладно, господа и дамы, – хлопнул в ладоши Евгений Алексеевич, самую малость повеселевший, – не будем терять время. Скоро премьера, нам меньше двух недель осталось, и мы с вами должны… Максим, ты опять делаешь то, что делать нельзя?
– Да, Евгений Алексеевич. Простите, – покаянно понурил голову Макс и, не дожидаясь дальнейших, полных возмущения тирад режиссёра, спрыгнул с башенки вниз. Конечно, полностью игнорируя ступени. Спрыгнул удачно – ни одна декорация и ни один несчастный, оказавшийся не в том месте не в то время артист при этом не пострадали. Да, с выходками Макса можно было только смириться. Но даже Макс понимал, что накануне генерального прогона и премьеры перегибать палку не следует. Евгений Алексеевич на заключительном этапе репетиций становился сердит, мрачен и до крайней степени раздражителен, а его душевным покоем дорожили все, ведь он, по общему мнению, был самым лучшим режиссёром на свете. Даже Станислав Борисович соглашался, а он-то повидал театров и режиссёров немало, в том числе и заграничных.
– Давайте-ка начнём со сцены в бальном зале. Посмотрим, как у нас получилось. Стас, Саша, будьте готовы, потом вы, мальчики, а потом – дуэль… Руслан, пожалуйста, не забудь то, что мы делали вчера, окей?
Руслан залился краской, сжал губы и ничего не ответил, только спустился следом за Маргаритой, Игорем и Максом в зал, чтобы не мешать Станиславу Борисовичу и Саше. Но с первыми звуками музыки его лицо исказилось страданием, подлинной, ни с чем не сравнимой мукой.
– Боже мой, – прошептал Руслан, обхватив руками голову, – ну почему я такой бестолковый?..
На прошлой репетиции Евгений Алексеевич хотел отработать сразу половину спектакля и уделить особое внимание поединку – под бдительным оком Фёдора, их постановщика сценического боя. Чтобы Макс научился контролировать свои движения и не ломал дорогостоящие декорации. Но все планы пришлось отменить из-за дуэли. Не Макс, оказывается, был главной проблемой, а Руслан – он, сколько ни пробовал, не мог одновременно петь и драться так, чтобы не сбиваться либо со слов песни, либо с нужных шагов и взмахов меча. На пятом или шестом прогоне сцены Евгений Алексеевич выглядел так, словно узрел крах всех своих надежд и конец света. Руслан, весь красный, твердил: «Ну не выходит у меня, не выходит, хоть убейте!». Режиссёр явно близился к тому, чтобы выполнить эту просьбу и прикончить несчастного паренька… но удача всё-таки улыбнулась Руслану, и сцена была поставлена как надо. Сегодня он должен был повторить успех и страшно по этому поводу нервничал.
– Ладно тебе, Русланчик, – Макс, возникший у Руслана за спиной, ткнул его в бок – у него такие жесты обозначали моральную поддержку. – Это всего лишь репетиция. Мало, что ли, случаев, когда на репетициях лажаешь, а на сцену выходишь – и всё идёт, как по маслу, легко и правильно. Ты же всегда справлялся с такими проблемами, справишься и теперь, ну!
Руслан кивал, словно китайский болванчик, но также стискивал зубы и бормотал себе под нос ругательства. Он был единственным из труппы, кто переживал за процесс подготовки спектакля почти наравне с Евгением Алексеевичем.
Ставили мюзикл «Танец со смертью» – адаптацию французской постановки, не первую и наверняка не последнюю в их репертуаре. Такая компания собиралась тоже не в первый раз, и все очень обрадовались, узнав, что будут работать вместе, да ещё под началом Евгения Алексеевича, любимого режиссёра и просто хорошего человека. Сам мюзикл приняли с не меньшим восторгом. История была о юноше по имени Седрик, гордом, честолюбивом и влюблённом в жизнь – до такой степени, что, шагнув из юности в зрелость, он просто отказался стареть. И, конечно, умирать. На помощь ему немедленно поспешил коварный демон, предложивший Седрику бессмертие… как водится, за дорогую плату. Правда, демон не забрал душу Седрика, а удовольствовался тем, что очернил её: заставил молодого человека погубить всех, кого он любил – отца с матерью, брата, невесту… и потерять всё, чем он дорожил. Седрик покинул родные края и пошёл бродить по свету. Долгим и одиноким был путь, пока не привёл однажды Седрика ко двору королевы Алоисы и не столкнул с юной красавицей-фрейлиной Камиллой. Сотни и сотни лет скитаний иссушили сердце Седрика, сделали его мрачным, холодным, бесконечно далёким от чувств обычных людей. Но Камиллу он полюбил и решил во что бы то ни стало сделать девушку своей. Камилла робко отвечала на ухаживания таинственного незнакомца, фаворита королевы, не замечая опасности, которая нависла над ней. Ведь Алоиса заполучила свою власть не только силой и хитростью, но ещё и магией; завидуя хорошенькой фрейлине и ревнуя к ней Седрика, королева готовится отомстить. У королевы есть сын, добрый и совершенно не похожий на неё – Ричард, а внимания Камиллы, кроме Седрика, добивается Джонес, лучший друг Ричарда, с малых лет влюблённый в девушку, помолвленный с ней и не согласный никому её отдавать. Немалую роль в их истории и в судьбе всего королевства должен сыграть и Айден, хитрый, изворотливый паренёк, сын простого торговца, обманом проникший во дворец.
Интриги, похищения, дуэли, тёмная магия, любовь, сделка с дьяволом… для мюзикла история была самой подходящей, и все с увлечением взялись за дело.
Сцена в бальном зале начиналась с разговора между Седриком и Камиллой; он, пока ещё незнакомец, приглашал юную красавицу потанцевать с ним, Камилла же не знала, какой ему дать ответ, – Седрик нравился ей, но ещё раньше она дала своё согласие на танец Джонесу. В конце концов, девушка выбирала Седрика, а Джонес, отчаянно ревнуя и пытаясь вернуть себе возлюбленную, наблюдал за ними со стороны. Прочие дамы, которых на балу собралось достаточно, не интересовали его, и, чтобы отпугнуть их и заодно не потерять из виду Камиллу с Седриком, он вальсировал с Ричардом.
Игорь и Макс за кулисами, а чуть в стороне от них – Саша, смотрели, как Станислав Борисович выходит на сцену. Даже не выходит – выплывает, словно призрак или древний, очнувшийся от сна и стряхнувший с себя пыль времён вампир. Его движения были неспешными, точно выверенными, почти кошачьими – он появлялся словно бы из ниоткуда и скользил к Саше-Камилле, улыбаясь самым краешком губ. Игорь и Макс не впервые играли со Станиславом Борисовичем и уже привыкли к такому невероятному слиянию с образом, к такой безупречной, завораживающей игре, но Саша только второй раз попала в один состав с ним и, конечно, поразилась. «Наповал сражена и заколдована», как потом выразился Макс. Да, всё так и было. Саше едва исполнилось девятнадцать, она делала свои первые шаги на большой сцене и всему восхищалась. А Станислав Борисович приводил её в трепет. Она глядела на него, не отрываясь, и не сразу вспомнила, что именно отвечать на реплику «Не откажетесь со мной потанцевать… леди?»
После этой сцены Евгений Алексеевич махнул рукой – стоп – и сделал несколько замечаний Саше. Не таких уж значительных – сцена была отрепетирована и до блеска отшлифована давным-давно, но Саша краснела и волновалась, извинялась и обещала играть лучше. В страхе что-нибудь испортить они с Русланом были совершенно одинаковыми.
Режиссёр посоветовался о чём-то с Яной – он доверял ей не только технический процесс организации спектакля, но и художественный тоже, а затем махнул рукой снова, чтобы играли следующий эпизод.
В этом эпизоде Игорь и Макс – Джонес и Ричард – кружатся по залу в танце, шепчась о таинственном незнакомце, посягнувшем на Камиллу, и решая, как вернуть ослеплённую чарами девушку обратно жениху. Они выглядывали из-за кулис – из-за дверей бального зала, – а потом вливались в толпу вальсирующих пар. Сегодня репетировали без массовки. Станислав Борисович, нежно приобняв за талию Сашу, танцевал с ней неровными кругами; Макс точно так же положил одну руку на пояс Игоря, а второй сжал его ладонь и повлёк за собой – с изяществом и достоинством истинно королевскими.
Игорь почти никогда не мог уловить момент, когда Макс – дурашливый, ни минуты, кажется, не способный оставаться серьёзным Макс – не просто входит в роль, а меняется на глазах. Не примеряет на себя маску персонажа, а скользит в него, как в воду, легко и быстро, превращается… сколько было таких персонажей, сколько разных, не похожих друг на друга образов, и все он делал одинаково настоящими. Когда Макс начинал петь, вообще казалось, что поёт не он, а какой-нибудь другой человек, вроде Станислава Борисовича, – человек, у которого действительно может быть такой голос. На мэтра Казарина посмотришь – и всё сразу понятно, а Макс…
Игорь восхищался своим лучшим другом, но никогда не говорил об этом вслух.
Момент с танцем Ричарда и Джонеса был самым любимым у половины труппы, но Игоря ещё с чтения либретто совершенно сбивал с толку. Спустя два месяца репетиций пора уж было и привыкнуть, смириться с дурацким моментом... но Игорь всё равно чувствовал себя не в своей тарелке; он выдержал лишь пару минут, а потом резко отдёрнулся от Макса и оборвал сцену. Остановился Макс, остановились и Саша со Станиславом Борисовичем. Режиссёр издал непонятный звук – то ли выругался, то ли сердито фыркнул – и вопросил:
– Да в чём дело, Игорь? Всё так хорошо выходило, не понимаю, что ты…
– Зато я понимаю! – вылез Макс, мигом превратившийся в самого себя – хулигана-насмешника, слишком наблюдательного и потому невыносимого. Он одарил Игоря пакостной улыбкой и пошевелил бровями. – Твоя интеллигентная натура не выдерживает, да, Игорёк?
Игорь покраснел и, глядя куда-то в сторону, пробормотал:
– Тебе не кажется, что эта сцена выглядит… слишком по-гейски?
– Да ладно, ты только заметил, что ли? А в чём, собственно, проблема?
– Я не могу… играть такое.
– Можешь, ещё как можешь! Игорь, дружочек мой, ты – актёр. Ты должен уметь и по-гейски, и по-женски, и по-идиотски, и по-всякому, понял? Возьми пример с меня, если у самого таланта не хватает!
Макс, конечно, шутил, но пример с него действительно стоило бы взять. Один Максим Виленский умел играть самые нелепые и комические сцены с безупречно серьёзным выражением лица, ни на секунду не выходя из образа. Прочитав либретто «Танца», он сразу же вызвался быть Ричардом – да кому ещё удался бы этот изящный, царственный, но шаловливый, как мальчишка, принц? Джонес был куда более разумным, понятным и потому подходящим для Игоря персонажем; в эту роль совсем не вписывались двусмысленные танцы двух мужчин на балу.
– Знаете, – задумчиво протянул Руслан, который сидел в партере, в ожидании неминуемой встречи с дуэлью Ричарда и Айдена, – мне кажется, Джонес сам не понял, кого он любит на самом деле – Камиллу или Ричарда. Эта сцена очень важна для развития их…
Для развития чего важна эта сцена, никому узнать не довелось, – Макс, согнувшись пополам, заржал так отчаянно и громогласно, что напрочь заглушил тихий голос Руслана. Смеялись, впрочем, все, даже на губах Станислава Борисовича мелькнула быстрая улыбка. Яна утешала расстроенного Евгения Алексеевича, который твердил, что с такими сказочными придурками, как Максим Виленский, «Танец» они не поставят никогда.
Вопреки уверенности Руслана, его размышления о чувствах Джонеса к Ричарду не успокоили Игоря, а, наоборот, ещё больше вогнали в краску. О дальнейшей отработке этого момента и речи быть не могло. Дровишек в огонь добавила Марго (уж от неё-то, серьёзной женщины и артистки, далёкой от ребяческих шуточек, Евгений Алексеевич этого совсем не ожидал).
– А помнишь, Игорь – с невинной улыбкой сказала она, – как вы с Максимом играли Моцарта и Сальери? Это было так… горячо и куда более по-гейски, чем сейчас, так что не стесняйся, тебе не привыкать!
Теперь бешеным хохотом разразилась вся труппа, даже осветители и гримёры за кулисами, случайно услышавшие эту реплику, и собранная, невозмутимая Яна. Режиссёр, замахав руками, раскричался, погнал всех, кроме мэтра, со сцены, и объявил эпизод с королевой Алоисой и Седриком – их драматичное, ни к чему хорошему не приведшее объяснение в королевских покоях. Этот момент был самым любимым уже у Евгения Алексеевича. Не только потому, что являлся переломным в отношениях Алоисы и Седрика, а значит, и в судьбе всех остальных персонажей, не потому, что его сопровождала сильная, мрачная, очень красивая, на два голоса, ария. Просто его играли Маргарита и Станислав Борисович, а к их дуэту у режиссёра никогда не находилось хотя бы мало-мальски серьёзных замечаний. Звёзды первой величины, что уж говорить.
Саша, почти забывая дышать, смотрела, как на сцену из-за кулис выступает Марго. Она восхищалась Маргаритой Альтовской ничуть не меньше, чем своим главным кумиром – Казариным. Несколько лет назад, за пару дней до «Графини Лаклесс», горячо любимого публикой мюзикла, Маргарита Альтовская, лучшая из всех исполнительниц главной женской роли, подхватила простуду, и составы пришлось менять на ходу. Роль получила Александра Летова, молоденькая, почти никому неизвестная артистка, никогда не игравшая в мюзиклах; новость об этом, конечно, породила волну возмущения и возвращённых билетов, насмешек и злых комментариев в соцсетях. А бедную Сашу и так трясло перед первым серьёзным выходом на сцену. Режиссёр и коллеги-актёры ободряли её, как могли, и уверяли, что всё непременно пройдёт хорошо.
Да, всё прошло хорошо. У публики появилась новая любимица, у Саши – уверенность в своих силах, а Марго, вернувшись в театр, лично поздравила девушку с удачным выступлением. «Я бы так не смогла, – просто сказала она, – у меня бы получилась совсем другая героиня». Маргарита Альтовская на театральных подмостках была примерно тем же, что и Станислав Борисович, – талант, волшебный голос, достоинство и грация в каждом движении, многолетний опыт, репертуар, полный самых разных ролей, поездки заграницу… Услышать «Я бы так не смогла» от такой артистки, да ещё девочке, только-только окончившей институт, было настоящим чудом. Событием. Моментом, который не забудется никогда. Саша и прежде восхищалась Маргаритой, а теперь по-настоящему её полюбила.
Мало того – они стали лучшими подругами. Всюду ходили вдвоём, неразлучные, не только в театре, но и за его пределами, очень радовались, если выпадал шанс сыграть в одном спектакле. Никакой зависти у Саши к Марго не было. Никакой злости у Марго, если какой-то режиссёр предпочитал взять на роль не её, а Сашу, не было тоже. «Странные дела, – комментировал Макс, если им с Игорем случалось говорить на эту тему. – Женщины – такие непредсказуемые создания. Никогда мы их не поймём. Особенно нашу королеву Марго».
Она бы отвесила Максу затрещину, если бы услышала, что он её так называет. Шутки по мотивам «Мастера и Маргариты», мюзикла, где они со Станиславом Борисовичем играли много лет, казались смешными только на первых порах, а теперь до смерти надоели. Впрочем, «королева Марго» было лучше, чем «Рита». Этого сокращения имени госпожа Альтовская просто не признавала.
Не только Саша, впрочем, смотрела на Маргариту, затаив дыхание. Все так смотрели. Вот она, как настоящая королева, опустилась на трон, вот прикрыла глаза, словно бы смертельно скучая, но на самом деле – пытливо наблюдая за Седриком, расхаживающим по комнате. Старец, уставший от вечности, в молодом и статном теле – обманчиво молодом, и властная, жестокая королева, в первый раз в жизни полюбившая… это были сложные, яркие образы, и уж точно никто, кроме Маргариты Альтовской и Станислава Казарина, с ними не справился бы.
Евгений Алексеевич наблюдал за ними молча и кивал с довольной улыбкой. Гнев режиссёра улёгся, как и всегда при взгляде на совершенную, талантливую игру. Все могли вздохнуть с облегчением. Но, конечно, ещё рано было расслабляться – когда эпизод был отыгран, и Марго со Станиславом Борисовичем под шумные аплодисменты сошли в зал, Евгений Алексеевич тут же посуровел и стальным голосом велел Яне позвать Фёдора, а Руслану и Максу – подниматься на сцену.
Пока Руслан, насмерть перепуганный, шёл к ступенькам, а Макс весело подпихивал его сзади, пока Яна с Фёдором тащили мечи и настраивали нужную музыку, Станислав Борисович присел рядом с Евгением Алексеевичем. Он с едва заметной усмешкой посматривал на Сашу, которая сидела на два ряда дальше и, как только замечала внимание своего кумира, тут же краснела и отводила глаза.
– Как думаешь, можно ей сказать, чтобы называла меня Стасом?
– Саше-то?
– Ну… тогда Станиславом?..
– Может, лет через пять, мой друг. Девочка ещё слишком юная и восторженная. Да и вообще, смирись наконец, – именно таким девочкам ты ужасно нравишься.
Мэтр Казарин покачал головой и присоединился к остальным: труппа, рассевшись в креслах партера, а то и просто на полу, созерцала драматический момент под названием «Руслан, песня и бой на мечах».
Повторение – мать учения. После вчерашних, долгих и мучительных тренировок, Руслан всё-таки научился соотносить свои движения – выпады, взмахи, блоки – со словами песни, а слова – с музыкой, и ария больше не была похожа на дырявое одеяло; наоборот, она в кои-то веки звучала и выглядела именно так изящно и красиво, как задумывал незабвенный французский композитор Марсель Моро. Евгений Алексеевич был почти доволен, и даже постановщик сценического боя согласился, что прогресс у Руслана определённо есть. «Но ещё репетировать и репетировать» – вынес вердикт он. Руслан, растрёпанный, взмокший, не знал, то ли ему радоваться, то ли переживать ещё сильнее; конец сомнениям положил Макс – он приобнял парня за плечи и, рассыпаясь в одобрительных комментариях, уволок его со сцены. Иногда Макс бывал удивительно чутким и умел, как никто, найти верные слова.
Репетиция шла своим чередом – вполне благополучно. Отработали парочку самых сложных сцен, больше часа уделили танцам с балетом и песням с хором – не так уж легко было собрать всех в одно время, но Евгений Алексеевич считал, что надо больше внимания тратить на массовые эпизоды, чтобы избежать путаницы и рассогласованности. Балет и хор справились хорошо, актёры – тоже. Яна несколько раз приносила кофе, чтобы привести в порядок расшатанные нервы режиссёра. Макс не сломал ни одной декорации, Саша не забыла ни одного слова в репликах (а с ней случалось, особенно если тут же, на сцене, имелся и Станислав Борисович), Марго блистала, как никогда, Игорь забыл о злополучном танце и больше не срывал репетиционный процесс. Евгений Алексеевич сменил гнев на милость и только один раз сказал ему:
– Пой как-нибудь проще, ты же не принца играешь, а обычного паренька! Ричард привёл его в королевский замок из деревни, он сын крестьянина. Попроще, Игорь, попроще…
Впрочем, говорил он это скорее по привычке, чем с реальной надеждой на успех. Игорь всегда пел так – торжественно, густым, насыщенным голосом, неважно, кого он при этом играл, крестьянского ли сына, паренька ли с кухни, ободранного нищего или слугу. «Аристократ по натуре, что уж поделать» – разводил руками Макс, и все были с ним согласны.
Два часа спустя Евгений Алексеевич хлопнул в ладоши и отпустил всех на перерыв.
Труппа собралась в большой, заваленной остовами декораций, ненужными выгородками и старыми костюмами комнате, которая служила одновременно и столовой, и гостиной. А для кого-то – спальней. Руслан без сил повалился на пол; иногда он вяло шевелил рукой или ногой, делая вид, что отрабатывает какие-то движения, но ребята всё поняли и к бедному парнишке не приставали. Если Саша в свои девятнадцать уже сыграла две-три роли в больших мюзиклах, то для Руслана «Танец со смертью» был, можно сказать, боевым крещением – до того он лишь играл в мелких спектаклях и выступал на концертах; такая серьёзная – и тяжёлая – подготовка – его, видимо, совсем доконала.
– Ничего, привыкнешь, – пыталась утешить Маргарита, – помню, я в твои годы…
– Вам легче, – отозвался Руслан. – Вы – талант. А я… а меня… может, поговорить с Евгением Алексеевичем, и он подыщет мне замену? Я так больше не могу.
– Брось, всё ты можешь, – отрезал Игорь. – Да и куда деваться с подводной лодки? Недели две до генерального прогона осталось, а там и премьера… где сейчас Евгений Алексеевич замену искать будет? Ты угробишь нам режиссёра.
– Да и потом, – добавила Саша, – ты же не хочешь расстраивать маму? Она была так счастлива, что тебя взяли в «Танец», даже на репетиции ходила…
Игорь, Саша и Марго переглянулись и, не делая попыток скрывать веселье, дружно захихикали. Руслан не мог поверить, что работает с Маргаритой Альтовской, Станиславом Казариным, Игорем Колосовым и Максимом Виленским, да ещё под началом Евгения Воронцова. Игоря и Макса он уже знал — играл с ними в небольших постановках, но чтобы оказаться на одной сцене со всеми сразу... Руслан терялся, пугался и робел; Саша, как никто другой, его понимала. Поэтому, то ли в качестве моральной поддержки, то ли просто так, чтобы своими глазами увидеть успех Руслана, на первые репетиции ходила его мама; Евгений Алексеевич растерялся от такой неожиданной выходки – а может, от наглости юного актёра, – но по началу не возражал. Мама сидела в партере тихо, почти не аплодировала и никому не мешала, она, в общем-то, всей труппе понравилась, но её не уставали припоминать Руслану даже месяц спустя.
Все удобно устроились за побитым, разрисованным чьей-то рукой столом, натащили всякой всячины из стоявшего поодаль старенького холодильника и принялись обедать. Марго и Саша взахлёб обсуждали что-то своё, женское, Игорь аккуратно разделывал обед на кусочки вилкой и о чём-то напряжённо размышлял, Руслан всё ещё лежал на полу, а Станислав Борисович сидел чуть в стороне от остальных, молчал и казался очень усталым. Только Макса не хватало в компании, но Макс обнаружился быстро: вломился в комнату, на лице – хитрая улыбочка, в руках – телефон, в голосе – энергия и восторг.
– А тут мы подкрепляем силы после долгих репетиций. Друзья мои, помашите ручкой!
Саша с готовностью замахала в камеру телефона, Маргарита тихо рассмеялась, Станислав Борисович изобразил подобие бледной улыбки. Игорь же закатил глаза и сделал вид, что готов в отчаянии биться головой об стол.
– Виртуальную экскурсию своим подписчикам в инстаграме устраиваешь, что ли? Сколько их там у тебя – десять?
– Шесть тысяч, между прочим! – надменно ответствовал Макс и пошёл с камерой к Руслану, распростёртому в позе морской звезды, вышвырнутой на берег. – Знакомьтесь, это мёртвое тело – наш юный талант и надежда всей труппы, Руслан Аврелин, уникальный человек, который в двадцать два года ходит на репетиции с мамой…
Гнев не победил бы усталость, если бы Макс на этом оставил паренька в покое. Но Максиму Виленскому, как богу Локи, хотелось безобразничать и доводить людей до истерики; он увидел что-то в дальнем углу комнаты, поспешил туда и предъявил сначала всем собравшимся, а потом – своей камере, найденный предмет. Это был меч в натуральную величину, правда, не из стали, а из бумажных цветов, очень изящно и старательно сделанных. Руслан получил его в подарок после своего первого спектакля – фэнтези, где он играл храброго парнишку-воина – от восхищённых поклонников и с тех пор таскал с собой. Всюду, в любой театр, где репетировал. «Ну нравится мне!» – краснея, отвечал он на издевательские вопросы Макса. Но вопросы вопросами, а кражу столь ценного имущества Руслан простить не мог: он резво вскочил на ноги и побежал за Максом, поспешившим ретироваться в соседнее помещение (с украденным мечом в руке).
– Этот меч, – долетел оттуда воодушевлённый голос, – важная часть хроник нашего бродячего театра. Русланчик не расстаётся с ним. Я точно не знаю – давайте спросим у него самого, – но, кажется, с этим мечом в обнимку господин Аврелин даже спит…
– Почему бродячего театра? Мы же не странствующие актёры Средневековья, наш театр на месте стоит.
Игорь обращался к сидящим за столом, но Макс обладал каким-то ненормально чутким слухом и тут же высунулся из-за двери столовой-гостиной.
– Театр – стоит, мы – нет. Бродим с одной сцены на другую, из одного спектакля в другой… а всё равно вместе. Здорово же, да?
Игорь не знал, то ли кивнуть – это в самом деле было здорово, – то ли принять слова Макса за шутку и посмеяться над ними. Но сам Макс в любом случае не увидел бы реакции – сзади на него накинулся Руслан, пытаясь одновременно выцарапать свой меч из алчных максовых рук и не попасть под прицел камеры. Дверь захлопнулась, за ней раздавался шум борьбы, смех и невнятные проклятья.
– Когда-нибудь, – заметила Марго с деланной печалью, – в один прекрасный – или ужасный – день… терпение кого-то из нас лопнет. Или всех сразу. И мы убьём Макса Виленского.
– Я с ним восемь лет на одной сцене, – хмыкнул Игорь. – От него, чтоб вы знали, не так уж просто избавиться.
Вторая половина репетиции прошла без приключений. Вечером у Маргариты и Станислава Борисовича был спектакль в другом театре, а все остальные хотели их поддержать, так что задерживаться не стали. Накидывая пальто и куртки, весело переговариваясь, труппа направилась к служебному выходу. Первым шёл Макс, закончивший наконец свои дурацкие съёмки; он увидел что-то через стеклянную дверь служебки и, резко повернувшись на сто восемьдесят градусов, объявил Станиславу Борисовичу:
– Давай поспорим на сотню, что сейчас ты ОЧЕНЬ обрадуешься.
Возле служебного выхода, перегораживая улицу, собралась толпа.
Поклонники – особая часть жизни любого артиста, особенно таких заметных величин, как Маргарита Альтовская и Станислав Казарин. От поклонников не было спасения нигде; Саша, начиная работать в театре, думала, что актёры встречаются с публикой только на автограф-сессиях или специальных конференциях, но даже один спектакль быстро изменил её представления об этом. Поклонники находили своих любимцев всюду. Они толпились у служебного выхода после спектаклей, вручали цветы (и порой даже успевали сделать селфи) на поклонах, подсовывали открытки и программки для подписи в самых невероятных местах и в самые неподходящие моменты. Саша, впрочем, такие моменты любила – они показывали ей, что даже её, совсем неопытную, начинающую артистку кто-то любит и уважает.
Но первым на улицу вышел Макс. Не вышел даже – обогнав всех остальных, метнулся к дверям, словно вихрь, и тут же попал в объятия трепещущих поклонниц. Девушки обступили его кружком, робко спрашивая, можно ли его потрогать, о чём-то болтали, благодарили… парни (а они тоже имелись) вели себя поспокойнее, но и у них горели глаза, их руки тоже протягивали блокноты и листочки для автографа. Макс сиял. В дурацкой кепке, повёрнутой козырьком назад, в распахнутой джинсовке он стоял среди совершенно незнакомых людей и запросто общался с ними, как с лучшими друзьями. Со всеми фоткался, отвечал на вопросы и наслаждался всеобщим вниманием.
Саша и Руслан тоже вышли, Игорь приостановился, чтобы на ходу заглянуть в зеркало, висевшее на стене. «Необычная» и «уникальная» внешность (вьющиеся волосы, очень светлая кожа и нос с горбинкой) была чем-то интересным только для режиссёров, которые старались использовать её как изюминку образа персонажа, и для поклонников, Игорь же страшно комплексовал и вечно стеснялся себя. «Да все аристократы такими быть должны, – утешал его Макс. – Радуйся лучше, что у тебя и голос, и рожа друг с другом идеально сочетаются».
А Станислав Борисович замер, словно наткнувшись на невидимую стену, посмотрел на толпу и жалобно спросил у Маргариты:
– Вот скажи, откуда они знают, что у нас сегодня репетиция? Ладно – спектакли, но репетиции… кто-то слил информацию в сеть?
– Тут самые преданные поклонники, – улыбнулась Марго. – А они, Стас, всё про нас знают.
– Может, я здесь посижу? Ещё пару часов, например… они же устанут ждать и разойдутся по домам, верно?
Маргарита не дала ему воплотить замысел в жизнь – цепко ухватила за рукав пальто и потащила на улицу.
Игоря и Макса чуть не на кусочки разрывали – так много нашлось желающих с ними сфотографироваться и выразить им свой восторг. Саша с Русланом замерли в дверях, не зная, что делать, – они-то не такие известные, вряд ли кто-то пришёл сюда ради них… но, оказывается, пришли, тут же узнали своих кумиров, потянулись к ним с открытками, телефонами и просьбами «а можно вас обнять, пожалуйста?». Марго присоединилась к ним. И только Станислав Борисович остался стоять на ступеньках крыльца, немного над толпой, – словно поставил между ней и собой незримую преграду. Нет, мэтр Казарин не был высокомерным и тщеславным, как порой думали люди, ещё плохо знавшие его, он не зазнался от своей популярности и не считал себя выше общения с поклонниками. Многие судили о нём по персонажам, которых он играл, но разве он виноват, что ему всегда предлагают схожие образы – одиноких, мрачных, статных… Воланда, Онегина, Седрика из «Танца со смертью». У зрителей сложилось впечатление, что и сам Казарин такой же, как они. Мрачный, холодный, неприступный. А он просто уставал от репетиций, спектаклей, концертов, постоянных разъездов; сил на весёлые улыбки, как у Макса, или дружелюбную болтовню, как у Игоря, у него не оставалось.
– Как вас много сегодня…
Он с тоской оглядел толпу, сошёл по ступенькам и попытался незаметно ускользнуть. Не тут-то было – его заметили, к нему повернули сияющие лица, окружили восторгами и словами благодарности. И, конечно, просьбами, можно ли его обнять.
Минут десять спустя Станислав Борисович всё-таки ушёл, накинув на голову капюшон куртки и затерявшись среди людей, бредущих к метро. Поклонники расстроились, но получили сполна внимания, автографов и фотографий от всех остальных; наконец тесный тротуар перед театром опустел, и один за другим актёры стали расходиться в разные стороны; кто-то – домой, кто-то – на вечерний спектакль.
Завтра они снова будут репетировать «Танец со смертью», смеяться над Игорем, чья интеллигентная натура не выносила слишком двусмысленных сцен, болеть за Руслана, который почти уже поладил с ненавистной ему песней и битвой на мечах, восхищённо замирать перед талантом Маргариты и Станислава Борисовича, утешать расстроенную замечанием режиссёра Сашу, чуть-чуть бояться гнева Евгения Алексеевича.
Они снова выйдут на сцену, чтобы делать то, что любят больше всего на свете.