[city-of-stars]

Эту вещь я хотела написать ещё осенью-зимой, но что-то пошло не так, и она долго пылилась набросками в блокноте. А теперь вот — взяла и написалась неожиданно для меня самой

Название: Сказки у камина
Автор:  .rainbow.
Размер: миди, 8265 слов
Категория: джен
Жанр: фэнтези, драма
Рейтинг: G
Статус: закончен
Краткое содержание: Никогда ещё Зимний День не был таким морозным. Вьюга разгулялась, и пятеро путников вынуждены коротать время у камина в трактире. Эти люди – чужие друг другу, у каждого за спиной своё прошлое и ворох своих забот на плечах... но, может, сказки проложат мостик между ними и помогут понять что-то важное?

Зимний День – перелом года – никогда ещё не бывал таким морозным. Обычно к нему, наоборот, лютые холода шли на убыль, и народ веселился на ярмарках, не опасаясь промёрзнуть до костей. Зимы в Тарване суровы, и празднику радовались ещё и по этой причине: значит, самое страшное позади.
Но в этот день погода быстро переменилась. Утром ещё светило бледное, чуть тёплое солнце, с неба на землю падал тихий снежок – почти волшебный, словно из сказки. Время близилось к полудню… и всё сильнее завывал ветер, всё яростнее взвивалась снежная пыльца, всё более злым и резким становился холод. В конце концов, и глазом моргнуть не успели – мир накрыло настоящей бурей. Снег крупными хлопьями, наискось, летел прямо в лицо, даже на пару шагов впереди ничего не было видно.
Ни души не осталось на улицах Джосли. Все попрятались в домах, чтобы греться у тёплых каминов и слушать, как бушует за окнами ветер.

Гейр тоже не отказался бы погреть озябшие пальцы у камина, высушить одежду, дать отдых усталым ногам. Он шёл сквозь колючую, так не вовремя разгулявшуюся зиму, и ему казалось, что конца и края не будет зиме, почти уже неразличимой дороге, деревьям-великанам по обе её стороны и холоду. Гейр никогда ещё не замерзал так.
Он тащил за плечами мешок со всем своим нынешним богатством: ложки, тарелки, кубки, свистульки для детишек, изящные фигурки… всё – вырезанное из дерева. Он шёл из Лаверна в Тирал – именно там в честь Зимнего Дня устраивали самую крупную ярмарку, и вещицы из мешка Гейра наверняка разобрали бы ещё в первый час. Зимний День – лучшее время для торговли, только вот сам торговец застрял на полпути между городами, на занесённой снегом дороге, не зная, что лучше – пробиваться через вьюгу вперёд или повернуть назад. Особого смысла не было ни в том, ни в другом.
Гейр прикрывал глаза рукой, без конца смаргивал снег, налипший на ресницы, и силился разглядеть хоть что-то. Насколько он помнил, перед Тиралом был ещё один городок – маленький, ничем не примечательный Джосли. Гейр не собирался заглядывать туда, но теперь уж всё равно, лишь бы спрятаться от непогоды, обогреться и обсохнуть. Правда, у него были все шансы не свернуть вовремя с дороги и действительно пройти мимо города – в бешеном вихре снега, в порывах ветра, который трещал ветками деревьев, не удавалось разглядеть ровным счётом ничего.
Неясным силуэтом впереди замаячил трактир. По крайней мере, Гейру хотелось верить, что там стоит трактир, а не заброшенный сарай или какое-то излишне рослое дерево. Силуэт трудно было различить сквозь белую, почти сплошную дымку то ли снега, то ли тумана, и всё же… да, Гейр не ошибся – он там определённо был. Неказистый, словно бы сто лет назад выстроенный и покинутый домишко, две-три ступени крыльца, грязные окна и скрипучая вывеска над дверьми. Убогий, бедный, уж точно не самый приятный трактир. А чего ещё ждать в таком захолустье? Но это лучше, чем ничего, в такую отвратительную погоду. Гейр ускорил шаг. И даже силы новые как будто появились. Потому что, как ни плох был этот трактир, а всё же в нём отыщется камин и кружечка чего-нибудь горячего.
Дверь понизу завалило снегом, и пришлось рвануть посильнее, чтобы она открылась. Гейр вошёл – точнее, ввалился, – в тёплую, жарко натопленную комнату и тут же захлопнул за собой дверь; порыв злого ветра толкнул его сзади, как бы говоря, что соваться на улицу больше не следует. Гейр, конечно, и не думал об этом. И, судя по всему, он был такой не один. Несколько мужчин болтали за стойкой, то и дело подсовывая кружки хозяину, чтобы тот подлил в них пенистого пива. Тут и там за столиками – кривыми, не слишком чистыми – сидели закутанные в плащи люди и громко подзывали к себе служанок. Огонь вопреки всем морозам полыхал в камине, а возле него в кресле сидела девица с растрёпанными волосами и мрачным лицом.
Гейр направился к стойке.
– Прошу прощения, мне бы…
– Комнат нет.
– Что?..
– Комнат нет. Вы же хотели занять комнату? Извиняйте, последнюю только что вон той леди отдал.
Конечно. Как могло быть иначе? Неприятности преследовали Гейра с самого утра. Ещё в дороге он заметил, что самую красивую, самую искусную из его поделок – ту, над которой он просидел три ночи – стащила из мешка Элли. Говорил же он Алисе, чтобы лучше присматривала за детьми! Только в этом, в конце концов, и заключаются её обязанности, пока он работает в поле да бродит по рынкам и ярмаркам, стараясь заработать на кусок хлеба для неё и трёх дочерей. Хоть бы один сын на подмогу вырос – нет, сплошные девчонки. Сильвию давным-давно пора выдать замуж, но кто ж такую, без монеты за душой, возьмёт, кому ж она сдалась, да и все они… Алиса совсем не ценит того, что он делает для них. Лишь выговаривать умеет да причитать – того в хозяйстве не хватает, этого, там он недоглядел, тут сделал неправильно...
Элли тайком стянула резную фигурку феи, за которую Гейр хотел выручить немало. Башмаки, только на днях купленные, ему натирали, в плаще каким-то образом появилась дыра, а теперь ещё эта вьюга… не хватало застрять в Джосли на целый день и проворонить ярмарку! Впрочем, есть надежда, что ярмарку отложат из-за погоды. Гейр хмыкнул. С его-то сказочным везением на это рассчитывать не приходится – скорее всего, отменят вовсе, и потащится он обратно в Лаверн без денег, зато с неминуемой простудой.
Он повернулся к камину и увидел, что за время его разговора с хозяином там появились ещё двое. Парни в одинаковых плащах, один – крепкий и высокий, с волосами, собранными в хвост, другой – мелкий, кудрявый, похожий на девчонку. Лет двадцати, а то и меньше. Юнцы шлёпнулись в кресла по соседству с угрюмой девицей и тут же затеяли спор – или, вернее сказать, продолжили давно начатый; они переругивались вполголоса, хриплым шёпотом, но даже так их слышал весь трактир. Хороша компания, ничего не скажешь. Но согреться Гейр хотел сильнее, чем тишины и покоя, потому подошёл и сел у огня как можно дальше от них.

Маркус угрюмо посмотрел на дверь, отвернулся и сам себе пообещал – на этот раз, пускай матушка подымет крик, а отец одарит тяжёлым и осуждающим взглядом, он никуда не пойдёт. Даже с места не сдвинется. Даже не подумает снова, забыв обо всём на свете, бежать на помощь бестолковому Феликсу.
«О Феликсе нужно заботиться». Маркус порой думал, что именно эти слова были первыми, которые он услышал в своей жизни от матери. О Феликсе нужно заботиться. Всегда нужно было, с самых малых лет. Феликса обижают соседские мальчишки. Феликс заблудился в лесу. Феликс потерял любимую игрушку. У Феликса украли леденец на ярмарке. И не имело значения, что Маркус только на два года старше брата – он же умнее, сильнее, ловчее, он должен всегда быть рядом, чтобы вовремя прийти на выручку.
Маркус приходил. Каждый раз. Разгонял хулиганов, выводил хнычущего братца из леса, дарил свою игрушку взамен потерянной, покупал новый леденец, оправдывал Феликса перед соседом, злобным старикашкой Джонасом, беря вину за украденные яблоки на себя, помогал ему со школьными уроками, таскал вместо него мешки с рынка… Ничего не изменилось со временем, и сейчас, когда Маркусу стукнуло двадцать, а Феликсу – восемнадцать, всё было то же самое.
«О Феликсе нужно заботиться». Мама твердила об этом всю жизнь, вот и сейчас, стоило ветру задуть посильнее, а снегу засыпать чуть более сплошной стеной, она принялась выталкивать Маркуса из дома.
– Иди за ним! Верни его обратно! Если вьюга не утихнет, он же…
Что именно случится с Феликсом, мама умолчала, как и о том, почему взрослый парень не способен вернуться домой самостоятельно или укрыться где-нибудь от непогоды. «Нет, – мрачно размышлял Маркус, – нет, я за ним не пойду. Он уже не мальчик, сам отыщет дорогу. Или в трактире спрячется. Да хоть под снегом пускай лежит и замерзает, если такой идиот, при чём тут я?!»
«О Феликсе нужно заботиться». Маркус заботился о нём с ранних лет и как-то позабыл, что у него есть и собственная жизнь.
Феликс пошёл на ярмарку, хотя по всем признакам начиналась буря, а ярмарки в такую погоду не проводят. «Да брось, все останутся сидеть дома – ну, кроме таких дурачков, как ты». Брат, конечно, обиделся, процедил сквозь зубы – вот ты, мол, и сиди, скучай, бойся лёгкого снежка и ветерка, а я намерен развлекаться, – хлопнул дверью и был таков. Снежок поначалу действительно был слабеньким, даже красивым, а ветер – не таким уж и сильным для зимы. Но чем дольше Маркус смотрел в окно, тем крепче убеждался: буря всё-таки близко.
Она не преминула разразиться, и мать, конечно, тут же запричитала, погнала Маркуса вслед за Феликсом. А он – не самоубийца. И ради несмышлёного братца даже носа за порог не высунет. Если матери надо – пускай идёт сама, он же, в конце концов, не только его брат, но и её сын!
Время шло. Маркус почти слышал, как оно стремительно движется вперёд. Вот уже полчаса, как Феликс вышел из дому, вот уже минут десять, как снег взвихрился над землёй, а ветер забился, словно демон, в оконные ставни. Мать поглядывала встревоженно, отец – недовольно и с затаённым страхом. Все знали, каким неловким, недальновидным и беспомощным (проще говоря – глупым) может быть Феликс, как он слаб здоровьем и как легко простужается даже в самую тихую зиму…
– Да Бездна его возьми! – выругался Маркус и, на ходу закутываясь в тёплый плащ, выскочил за дверь.
Ничего не было видно за плотной снежной завесой. Только угадывались смутно фигурки запоздалых прохожих, но и те спешили укрыться в домах, лавках или трактире «Чёрное дерево», единственном трактире на весь Джосли. При том — довольно богатом. К нему и направился Маркус, потому что трактир был как раз на полпути к соседнему городку Тиралу, то есть к ярмарке, и Феликс, если уж не пошёл обратно домой, мог быть только там. И он действительно там был… не доходя пары шагов, в снегу, неловко привалившийся к сугробу и делавший попытки встать, нелепые и бесполезные. Можно было даже на гадать, что случилось, и так всё ясно. Помимо прочих талантов, Феликс обладал умением запинаться обо все коряги и камни, биться обо все углы и выступы, а то и просто падать на ровном месте.
Он помрачнел, увидев Маркуса.
– И зачем ты пошёл за мной? Собирался же дома сидеть, у тёплого камина, чтобы не…
– Да и тебе стоило бы там сидеть, идиот!
Маркус, одной рукой закрываясь от снега, летящего прямо в лицо, протянул другую и цепко ухватил брата за рукав. И что теперь с ним делать? Вьюга, судя по всему, униматься и не думает, а «Чёрное дерево» в любом случае ближе, чем их дом; тем более надо бы посмотреть, что стряслось с недоумком Феликсом, не повредил ли он себе руку или ногу, падая в снег. С него станется покалечить себя даже на мягких подушках.
Не слушая злых бормотаний Феликса, Маркус втащил его в трактир. В тепло и сухость. Рёв ветра и снежные вихри остались за стенами, а тут приятно пахло еловыми лапами и тянуло благословенным теплом от камина в углу. Впрочем, не камин был нужен сейчас Маркусу, а комната, которую можно закрыть на замок и вдали от посторонних глаз осмотреть Феликса. Братец как-то подозрительно припадал на правую ногу и неловко прижимал к груди правую руку, ещё и кривился, словно от боли, на каждом шагу.
За стойкой, как всегда, протирал стаканы Вельсон. Не то чтобы Маркус был завсегдатаем «Чёрного дерева»», но Вельсона знал. Хороший мужик, сговорчивый, всегда безукоризненно вежливый и спокойный – такого ещё надо постараться вывести из себя. Он привечал всех, и молодых, и старых, и бедных, и зажиточных. Только двух вещей не выносил хозяин трактира – хамства и драк, поэтому «Чёрное дерево» был едва ли не самым тихим и мирным местечком в Джосли.
Маркус не сомневался, что Вельсон выделит им комнату – может, и денег не попросит, когда узнает, в чём дело; в конце концов, она нужна ненадолго – поглядеть, что с Феликсом, привести его в порядок, может, немного передохнуть и дождаться конца бури.
– Доброго дня, Вельсон! Ну, почти доброго… Необычный выдался Зимний Денёк в этом году, а? Нам бы комнату, мы с братом хотели…
Маркус уже подошёл к стойке, облокотился на неё и заговорил с хозяином, когда понял, что больше не держит за рукав брата. И Феликса рядом тоже нет. Феликс обнаружился возле столика, за которым сидела компания чуть подвыпивших ребят с осоловелыми глазами и широкими плечами — пожалуй, слишком широкими. Не тех ребят, с кем мог бы безопасно для себя сцепиться щуплый Феликс. А именно этим он и занимался, как с ужасом осознал Маркус, – смотрел вызывающе, тыкал пальцем в грудь самого пьяного и самого грозного из них и что-то говорил явно неуважительным тоном. Ох, всевышние боги… да как он сумел вляпаться в неприятности за одну минуту?!
– … не тебе так с нами… щенок слюнявый… – услышал Маркус, подскочив к столику. Это говорил тот самый парень, уже наполовину вставший со стула, а Феликс отвечал ему с поганой ухмылочкой на губах:
– Да плевать мне! Что хочу, то и говорю! Это вы, между прочим, ко мне пристали, я просто рядом стоял и…
– Что случилось? – поспешил встрять Маркус.
– Да я случайно… споткнулся и опрокинул кружку… у меня, между прочим, нога болит! А эти… ненормальные… как полезли сразу, как начали вопить!
– Как ты нас назвал, повтори-ка, малец!
Уже второй парень, самую малость мельче первого, вступил в разговор. Разумному человеку (такому, как Маркус) сразу стало бы ясно, что остался последний шанс прикусить язык, попросить прощения и как можно скорее скрыться, чтобы избежать худшего, но Феликс никогда, ни единого раза в жизни, не вёл себя как разумный человек. Он подступил ближе к парням, сжал в кулаки свои тонкие пальцы, вскинул подбородок и отчётливо, так, что весь трактир слышал, выплюнул:
– Ненормальные!
И началась драка. Как ей было не начаться. Маркус проворонил первый удар, который один из парней нанёс Феликсу прямо в челюсть; не сумел блокировать и второй, потому что другой парень с лёгкостью отбил его руку в сторону и бросил что-то вроде «Не мешайся!» Вся дружная компания повскакивала с мест. Феликс рычал и бестолково размахивал руками, пока тот, первый, хватал его за плащ, тряс, словно котёнка, и замахивался для следующего удара. Переживёт ли тщедушный Феликс этот удар, Маркус не знал. У него, на самом деле, не было никакого желания ввязываться в драку. Самым правильным казалось отойти в сторону, чтобы братец сам разгребал последствия своей глупости. Да, так и нужно было поступить. Маркус сам не знал, почему схватился за огромную лапищу парня и сделал попытку, не очень успешную, отцепить её от Феликса.
– А ну, успокоились все! Немедленно успокоились, поганцы!
Вельсон не выносил драк. Особенно – в своём трактире. Об этом знали все, и никто не полез бы драться тут, под его всевидящим оком, никто здравомыслящий и не желающий немедля вылететь прочь.
Хозяин над ними смилостивился. Он свирепо оглядел Маркуса и Феликса – растрёпанных, взмокших, явных зачинщиков драки – и почти собрался указать им на дверь, но злые завывания ветра за окном охладили его пыл.
– Никакой вам комнаты, – рявкнул он, заглушая все разговоры, заставляя многих –в том числе и тех, кто едва не пришиб Феликса – испуганно втянуть головы в плечи. – Ни за что не пущу вас наверх… болваны неотёсанные, щенки невоспитанные! Сидите тут, не гнать же вас на улицу, не брать же грех на душу – помрёте там ещё. Сидите вон у камина, но чтоб за столы или наверх – ни ногой!
Продолжая ругаться себе под нос, Вельсон отошёл обратно к стойке, а Маркус, чувствуя, что вот-вот сгорит со стыда, потащил идиота-братца к камину. У маленького очага с весело пляшущим пламенем стояли лавка и несколько истрёпанных кресел; в одном из них, опёршись на локти и угрюмо пялясь в огонь, сидела женщина. Никому больше этот уголок не приглянулся – все предпочитали веселиться, пить и есть.
Маркус упал в кресло, искоса посмотрел на Феликса и поморщился. Они совсем не были похожи. Кто не знал об их родстве – никогда не принимал за братьев. В детстве Маркус ни раз приставал к матери с расспросами, а не приёмный ли Феликс, не подбросил ли его кто-нибудь на крыльцо, не принесла ли его птица на порог их дома. Конечно, он видел Феликса в колыбельке, а до того – маму с большим животом, но даже в детстве ему не хотелось верить: это тощее, бледное, совершенно бестолковое недоразумение – его младший брат.
– И зачем ты полез к ним? – устало спросил Маркус. Феликс сидел по правую сторону от него, поджав губы и скрестив руки на груди.
– Они сами! Я просто подошёл… посмотреть хотел, пока ты занят… ну, и споткнулся, задел их дурацкие кружки… Нога болит, я же сказал!
– А ну, показывай, что там у тебя с ногой?
На ноге оказалась ссадина, не то чтобы очень серьёзная, но, видимо, болезненная. На боку – краснота, обещавшая стать большим синяком, и ещё несколько мелких царапин на ладонях. Маркус покачал головой. Он даже спрашивать не стал у Феликса, как тот умудрился себя поранить, падая в мягкий снег.
– Там были камни, – неразборчиво проговорил Феликс и отдёрнулся от брата. Обижался он, конечно, не на свою глупость и даже не на тех пьяниц – на Маркуса. Каким-то загадочным образом выходило, что во всех его бедах, во всех нелепых ситуациях, драках и синяках всегда виноват был именно Маркус… как бы тот его ни защищал, как бы ни торопился прийти на помощь.
– Идиот, – прошипел сквозь зубы Маркус, понизив голос – к камину подошёл насквозь промокший мужчина, протянул руки к огню и бросил в сторону братьев тяжёлый, мрачный, ничего хорошего не предвещающий взгляд. – Какой же ты непроходимый дурень, Фил, да чтоб я ещё раз…
– Я не просил ходить за мной! – тут же взвился Феликс. Он стиснул кулаки и злобно поглядел на брата.
– Зато мать с отцом просили! Они всю жизнь меня об этом просят, и я хожу, а ты никогда…
– Что? Ну что? Не благодарил тебя? Да ты всё портишь, ты только мешаешь, и мне вовсе не нужна…
– Моя помощь не нужна? Да-да, конечно, заливай! Помню я, как тебе не нужна была помощь, когда Питер Дарклоу вышибал из тебя дух неделю назад! Или в прошлый Зимний День, когда ты пошёл…
– Заткнись! До старости будешь меня попрекать? То не так сделал, это… прямо как родители! Посмотри на Маркуса, Феликс, бери пример с Маркуса, у тебя же такой умный и чудесный брат!
Маркус мог бы сказать ему много разных вещей, не слишком-то приятных, мог бы ответить... но понял вдруг, что не может выдавить из себя ни слова. Не потому, что мокрый господин смотрел на них всё более сердито, не потому, что за шумные скандалы Вельсон и на улицу их вышвырнуть не постесняется. Нет. Маркус был так зол, что ни одна из этих причин его не остановила бы. И всё же, набрав побольше воздуха в грудь, сжимая от ярости зубы, перебирая в голове все известные ему ругательства, Маркус замолчал на полуслове, потому что весь воздух внезапно вышел из него, и заготовленные речи, и ярость тоже. Он сидел, бессмысленно глядя в камин, и с удивлением понимал: ему нечего больше сказать Феликсу.
Нечего.

Однажды в тихой, неприметной деревушке к югу от Марвилла родилась девочка, да такая, какой ещё не рождалось в этих богами забытых краях…
Давным-давно, за тысячу лет до того, как в этой стране поселились первые люди, хотите – верьте, хотите – нет, здесь жили драконы…
Не было на свете страны прекрасней, чем Кортен, не было правителя более справедливого и доброго, чем король Фиор, не было женщины нежнее и краше, чем его жена Райна…
Аннели улыбнулась и потуже затянула шнурки на плаще. Ветер крепчал. Снегом кололо щёки, холодом пробирало до самых костей, несмотря на тёплую одежду. Нужно не забывать, зачем она сюда пришла, и выбросить лишние мысли из головы; пока ещё не наступило время для сказок.
В Джосли был только один трактир, к нему Аннели и направлялась. Она бывала в десятке маленьких городов, похожих на этот, и знала, что именно там охотнее всего принимают менестрелей, сказителей и бродячих артистов. Новости сюда доходили с опозданием, особенных развлечений не было, а все мало-мальски талантливые люди – в том числе менестрели и артисты – старались переменить место жительство как можно скорее. В маленьких городах любили зрелище, любили посмотреть на что-нибудь необычное или послушать интересную историю. К тому же, в разгаре был Зимний День. Аннели надеялась найти здесь публику, потому и зашла в «Чёрное дерево»
Общество, собравшееся в трактире, без лишних слов уверило Аннели: нет, удачи ей тут не видать. Сплошь полупьяные мужчины с кружками пива в одной руке и кусками сочного мяса, насаженными на вилку, – в другой. Им и без всяких историй было весело. И всё же Аннели подошла к стойке, чтобы поговорить с хозяином, – быть может, удача в последний миг всё-таки улыбнётся.
Не улыбнулась. Как не тронула улыбка и губы хозяина, рослого, сурового на вид мужчины с резким голосом и твёрдым взглядом.
– Прости, девочка, – сказал он, выслушав Аннели. – Мы тут не большие любители таких увеселений. И, во всяком случае, не сегодня.
Аннели не стала спорить с ним. Впрочем, хозяин трактира оказался не таким уж и суровым: он опёрся на стойку и стал расспрашивать гостью, искренне любопытствуя, кто она такая и какие дороги привели её в Джосли в Зимний День. Аннели на несколько минут задержалась, болтая с ним и рассказывая то, что считала нужным рассказать. В конце концов, не так часто она общается с добрыми людьми, не стоит пренебрегать возможностью.
Всего лишь несколько минут – но их хватило, чтобы за окном разыгралась настоящая буря. Снег уже не вился тонкими лентами над землёй, не падал крохотными снежинками с неба – он бушевал, вставая на дыбы сплошной стеной, а ветер бился в стёкла и завывал, как раненый зверь. Конечно, о том, чтобы высунуться наружу в такую погоду, и речи быть не могло.
Хозяин понимающе цыкнул.
– Видимо, ты тут застряла, девочка. Что ж, могу предложить тебе комнату… или местечко у камина, коль уж столы все заняты. Выбирай.
Аннели размышляла недолго. Она и так хотела остановиться в Джосли независимо от того, примет её местная публика или нет, – она шла уже третий день, нигде подолгу не останавливаясь, и хотела хотя бы поспать в нормальной постели. К тому же, если уж такая буря разыгралась на переломе года – не стоит надеяться, что конец её наступит скоро.
Хозяин отдал ей ключ от комнаты, и по шатким ступеням Аннели поднялась наверх. Комната была тесная, со старыми, давно пережившими свои лучшие времена столом, шкафом и кроватью, но чистой и удобной – правда, не слишком тёплой. Аннели оставила на кровати свою котомку и снова пошла вниз, чтобы согреться у камина.
В креслах ближе всего к огню сидели два молодых человека, неуловимо похожих друг на друга, и спорили, то понижая, то повышая голос. Чуть поодаль от них, съёжившись, почти уткнувшись головой в колени, – женщина намного старше Аннели, с рыжими волосами, красиво зачёсанными назад. С низкой лавки таращился в огонь темноволосый мужчина, угрюмый, сердито поджавший губы; плаща он не снял и даже капюшона с головы не скинул. Свободное местечко осталось только на полу, твёрдом и всё же более-менее чистом; Аннели осторожно опустилась туда, кивнув своим невольным соседям.
На её приветствие никто не ответил.

Айрис и сама не знала, что делает в этом убогом трактирчике, в этом покинутом богами городишке, да ещё в такую стужу. Она приехала сюда с Диланом, странствующим музыкантом. Дилан обещал ей небо в алмазах, роскошную одежду, самые вкусные кушанья, драгоценности, да всё, что она пожелает; у Дилана был мягкий, приятный голос, он хорошо играл на лютне и был, в общем-то, очень мил, но совсем не нравился Айрис. Она пошла с ним, потому что надеялась забыть. Может, у него получилось бы то, что не выходило у всех прежних, – помочь ей забыть.
Не вышло. Дилан не сумел. И Айрис, поняв это – поняв всю безнадёжность своих попыток с этим человеком – не могла видеть его дольше, чем нужно. Например, сейчас он настраивал свою лютню и болтал с приятелями о всякой ерунде. Айрис, незамеченная никем из них, вышла из комнаты и спустилась вниз.
Забыть… как забыть, если даже лестница в паршивом трактире похожа на лестницу, что была в их с Миккелем доме. Давным-давно. Целую жизнь назад.
– Ничего, что он такой тесный, милая? Я хотел найти дом получше для нас и малютки, но…
– Ох, оставь, Миккель, ты же не с принцессой говоришь! Как-нибудь обойдусь и без роскоши!
– Ну, может, после отцовского дома тебе тут будет… непривычно.
– Привыкну. Мы – привыкнем.
– Да, мы.
В комнате было немноголюдно, пара столов ещё оставались свободными, у стойки тоже никто не сидел – лишь хозяин протирал от пыли какую-то бутылку. Айрис прошла мимо него быстро, опустив голову, и таким же стремительным шагом миновала столики: не хватало ещё, чтобы кто-то с ней заговорил. Пустая болтовня. Погода за окном, Зимний День, ярмарка в Тирале, чья-то жена, беременная третьим ребёнком, чей-то муж, уличённый в измене… глупые, бессмысленные разговоры. Примерно такие же вели наверху Дилан и его компания. Айрис не хотела говорить о пустяках. С Миккелем… с Миккелем каждое слово сияло, словно бриллиант, одно цепляло за собой другое, и так, сплетая тонкую нить из слов, они могли просидеть за беседами весь день, не заметив, как встаёт и садится солнце.
– Нет, мы точно должны побывать в Аркане! Самая лучшая библиотека – только представь, сотни, даже тысячи книг… все знания Тарваны хранятся там.
– И Фаруса можно найти?
– Конечно, и не только его, а вообще всех известных и почти неизвестных… Подожди-ка, милая, я и не знал, что ты увлекаешься философией!
– Тебе ещё много предстоит узнать обо мне, Миккель Траун!
– Что ж, давай проверим… Шестар или Орвис?
– Уже сам вопрос тебя с головой выдаёт, невежда. Нельзя всерьёз выбирать между Шестаром и Орвисом, потому что они совершенно по-разному…
Нет. Хватит. Об этом вспоминать нельзя. Это было в прошлой жизни, той, что больше не вернётся; какой толк бередить старые раны и наблюдать, как наросшие корочки трескаются, кровь выступает наружу, а боль впивается зубами в горло? Нет. Никаких дурных мыслей. Гнать их, гнать их прочь, вышвырнуть за порог трактира в городке, который с Береном разделяет много-много миль. Пусть там и останутся эти воспоминания. В Берене. Навсегда.
Айрис опустилась в потёртое, бесформенное, но всё-таки удобное кресло у камина и посмотрела в огонь. За окнами бушевала зима. Зимы в Трване были суровы, но таких холодных, как в этой её части, не было нигде, и Айрис не сунулась бы сюда, если бы не расстояние… ведь Джосли и Берен расположены на разных концах карты. Ветер швырял снег в стёкла, налегал на дверь, как будто хотел, чтобы его впустили – и потому огонь в камине потрескивал особенно уютно, окутывал мягким, нежным теплом. Камин… да, такой же камин, маленький и аккуратный, был в их с Миккелем доме. Поздним вечером, когда Миккель приходил из мастерской, они втроём сидели прямо на полу, наблюдая за пляшущими языками пламени; Миккель рассказывал, а Айрис и Мегги слушали.
– Давным-давно, в одной сказочной стране… смотри, смотри, Мегги, вот она, та самая страна!
– Где, папочка?!
– Да вот же, в камине. Видишь? Вот башни королевского замка – там живёт принцесса Молли, вот конюшни – там ждут своих седоков самые быстрые лошади на свете, вот мост через речку Буйную, а вот, гляди, и наш герой, Ричард, простой парнишка из деревни. Он бредёт с котомкой за плечами и даже не знает, что готовит ему судьба.
– И что с ним случилось, папа? Он женился на принцессе?
– Ну-ну, солнышко, это произойдёт только в конце сказки… А может, тебе скучно, и я не буду рассказывать?
– Нет, папочка, рассказывай! Рассказывай про Ричарда и принцессу!
Айрис ещё долго сидела и слушала, как беснуется зима, как трещит огонь, как журчит болтовня посетителей трактира, которых становилось всё больше и больше. И в конце концов мысли о прошлом исчезли из её головы, оставили после себя сначала привкус горечи, а потом – тёмную, гулкую, ничем не тревожимую пустоту. Айрис вздохнула. Как хорошо сидеть тут, возле камина, и ни о чём не думать. Ни о чём. Как хорошо хотя бы ненадолго, на часок-другой, сбросить с плеч камень и погрузиться в ничто.

– Ну хватит, Аннели, развлеклись немного – и полно… Нас же работа ждёт.
– Это не развлечение, мама…
– Милая, а что же ещё?
– Тебе не нравятся мои истории?
– Нравятся, солнышко, мне – нравятся. Но истории не помогут тебе найти мужа, а нам – добиться хороших урожаев, верно?
– Но я… я просто хотела…
– Всё, хватит, дорогая, пойдём-ка лучше к отцу.
Отец с матерью улыбались её сказкам, приглашали соседей, чтобы те тоже послушали, но никогда не воспринимали их всерьёз. Нельзя зарабатывать на жизнь сочинением историй. Нельзя привлечь внимания мужчин с помощью вымышленных королевств и надуманных приключений. Старшая сестра Аннели, Рона, вышла замуж в семнадцать лет; Аннели исполнилось семнадцать, но замуж она не хотела – ни за тех женихов, что подыскивали ей родители, ни за кого-либо вообще. Не хотела она и работать на ферме до конца своих дней, как дедушка с бабушкой, как прадедушка с прабабушкой, как многие поколения семьи Крейн. Она не отлынивала от работы, помогала отцу и матери наравне с братьями, но и представить не могла, что вот так ей придётся провести всю свою жизнь. Ферма. Муж. Дети. И, конечно, никаких сказок.
Аннели ушла из дома, оставив Холис и чужую жизнь – не её, чужую – позади. Родителям написала письмо, заверила их, что с ней всё будет в порядке. Едва ли, впрочем, мама и папа станут беспокоиться о блудной дочери… сбежав, она предала их, обманула надежды, возложенные на неё, оборвала нить неизменных семейных традиций. Никому из Крейнов – ни мужчине, ни женщине – такого не простили бы.
Аннели ушла и с тех пор носила свои сказки в котомке за плечами, храня их, как самое бесценное сокровище. Кроме сказок, у неё ничего не было, лишь горстка монет да ещё один комплект одежды. Три месяца минули, пролегли бесчисленные мили между ней и Холисом. Аннели иногда вспоминала дом, отца с матерью, грубоватых и всё же заботливых, улыбчивую Рону, угрюмых и замкнутых Декса с Толлином; вспоминала, но ни разу не пожалела о своём выборе.
Дороги лежали перед Аннели. Сотни, тысячи дорог. Деревушки, маленькие и большие города, трактиры и ярмарочные площади, повозки бродячих артистов, прилавки торговцев, змеистые ленты рек, простор полей, лугов, лесов. Целый мир. Она бродила по этому миру, широко открыв глаза, смотрела и не могла насмотреться, надышаться, напитаться им вволю. Да, у неё не было постоянно крыши над головой и пропитания, как в Холисе, не было уверенности, где и как она проведёт день, но с каждым шагом, с каждым новым трактиром или придорожной гостиницей Аннели понимала: именно такая жизнь была ей суждена. Именно так она хочет жить. Сегодня – тут, завтра – там. Свобода. И сказки. Она рассказывала их на ярмарках и рынках, на тесных улочках, в душных трактирах, и того, что давали ей слушатели, хватало на еду и кровать. Иногда – на повозку или лодку, чтобы преодолеть слишком длинное расстояние. Аннели и не нужно было больше ничего, лишь бродить по миру и рассказывать свои сказки.
Только жаль, что их некому рассказывать.
Да, у неё была публика. Кузнецы, фермеры, солдаты, кухарки и торговки собирались в трактирах и слушали вполуха за болтовнёй и выпивкой. Их занимали не сами истории, а шанс чем-то развлечься, хорошо провести время, узнать что-то новенькое, прежде незнакомое. Они хлопали, хвалили, платили звонкой монетой, но сказки… нет, никто из этих людей не интересовался сказками. Сказки всё так же оставались забавой, потехой, способом скоротать досуг. Не меньше и не больше.
Аннели была довольна и этим. В конце концов, любовь публики к развлечениям позволяла ей зарабатывать на жизнь и путешествовать по миру. Но тихая, почти неуловимая грусть порой сжимала сердце – на минуту-другую; легко было отмахнуться от неё и забыть. И всё же… всё же…
Она так хотела, чтобы её сказки помогали людям. Нравились им по-настоящему. Давали утешение в момент тревоги и печали, поддерживали в желании лететь за мечтой, заставляли поверить – не так всё плохо, даже если мир не улыбается тебе сегодня, ну что ж, он улыбнётся завтра… Ей так хотелось согреть своими сказками кого-то. Хотя бы одного человека в этом необъятном мире.
Аннели покачала головой, отвлекаясь от своих мыслей, и посмотрела на тех, кто сидел рядом. Угрюмый мужчина, словно бы обиженный на весь свет, – сидит, сложив руки на груди, неотрывно смотрит в огонь, хмурится. Безучастная, какая-то потерянная на вид женщина, тонкая, в красивом платье с вышивкой – тоже наблюдает за язычками пламени в камине, но словно не видит их и вьюги за окном не слышит. Двое молодых людей, упрямо отвернувшихся в разные стороны, – они спорили, почти готовы были кинуться друг на друга, но теперь хранили глухое молчание. Уж этим-то людям точно не нужны её сказки. Усталые, сердитые люди, погружённые в ворох своих забот… чужие и ей, и друг другу, а ещё, кажется, такие же одинокие, как она сама.
Аннели не знала, это ли чувство заставило её говорить. Словно со стороны, она услышала свой голос, едва различимый за треском камина и болтовнёй посетителей трактира.
– Не было на свете страны прекрасней, чем Кортен, не было правителя более справедливого и доброго, чем король Фиор, не было женщины нежнее и краше, чем его жена Райна.

– И дети у них были, все как один, – добрые, как отец, и красивые, как мать. Трёх дочерей и двух сыновей родила Райна Фиору. И не сыщешь по всему королевству столь же любящих и заботливых родителей. У принцев и принцесс Кортена было всё, о чём только могут мечтать дети: умные и внимательные учителя, ларцы, доверху наполненные игрушками, сады, чтобы в них гулять, леса, чтобы в них охотиться, бальные и фехтовальные залы, чтобы танцевать и состязаться в искусстве владения шпагой. Времена, к тому же, наступили мирные – последняя война отгремела много лет назад, а нынче король Фиор находился в добрых отношениях с соседями. Райна могла не бояться ни за него, ни за детей. Тихую, спокойную, счастливую жизнь суждено было прожить королеве Райне. Но судьба порой – всего лишь игрушка в руках злых и завистливых людей.
Жила в Кортене женщина по имени Мельда. И было у неё денег в достатке, хорошая ферма, славный муж… казалось бы, чего ещё желать? Но Мельда мечтала о большем. Ни много ни мало – о королевской короне. Грезила она, как будет жить в богато обустроенном замке, гулять в роскошных садах с фрейлинами, отдавать приказы слугам, каждый день надевать новое платье. Она не знала королеву Райну, но завидовала ей лютой завистью. И всё бы обошлось, не будь Мельда ведьмой, при том весьма могущественной. Колдовству она обучалась с юных лет и знала почти все заклинания, все рецепты зелий. А тот рецепт, что был ей нужен, знала назубок.
Мельда дождалась ярмарки – дня, единственного в году, в который двери замка распахивались и принимали всех желающих. Для горожан накрывали столы, играли музыку, показывали им фокусы и развлекали сказками да легендами о старых временах. Мельда пришла в замок вместе с толпой. И встала в длинную очередь тех, кто желал сказать несколько добрых слов королю и королеве и принести им что-нибудь в дар. Райну и Фиора очень любили – они были хорошими правителями, потому и людей, и даров оказалось очень много. Правящая чета принимала все, для всех находила улыбки и слова благодарности.
Вот и Мельда подошла к трону. Низко опустив голову, сделав вид, что отчаянно смущается, протянула она королю и королеве кувшин – с напитком, который варила сама, для Их Величеств, варила днём и ночью, не жалея рук. Райна и Фиор были тронуты. Они, по просьбе такой юной и славной девушки, обещали распробовать напиток сегодня же, за ужином, и, конечно, угостить своих детей.
Райна так и не узнала, кто был повинен в несчастьях, обрушившихся на неё. За ужином в королевских покоях Фиор, трое дочерей и двое сыновей отведали подаренного напитка, но Райна ушла раньше – от всех сегодняшних переживаний у неё разболелась голова. А утром она пошла прогуляться по саду, надеясь, что боль, утихшая за ночь, совсем пройдёт. Утром её муж был жив – он поцеловал Райну и велел ей возвращаться поскорее, чтобы не замёрзнуть; дети были живы – Райна заглянула к ним и поправила одеяла на их кроватках. Яд подействовал не сразу. Он убил семью Райны лишь спустя четверть часа, когда королева вернулась из сада.
Она могла бы править Кортеном: в здешних краях королевы, пожалуй, ценились даже больше, чем короли. Она могла бы выйти замуж второй раз и родить детей. Она могла бы начать жить заново – время излечило бы её раны, заглушило бы боль, время – хороший лекарь, так всегда говорят. Но Райна, стоя над телами детей и мужа, понимала: для неё нет жизни без них, без самых дорогих и любимых людей на свете… а значит, она тоже умерла в этот день. Она лежит рядом с ними, такая же холодная и неподвижная, как они.
Больше никто в Кортене не видел королеву. Она ушла, не взяв с собой почти ничего. Много лет бродила она по городам и деревням, по широким дорогам и узким лесным тропинкам, прибивалась то к труппе бродячих музыкантов, то к менестрелю-одиночке, то к фермеру, нуждавшемуся в помощниках. Райна ещё надеялась на время. Уходя из замка, она запретила себе вспоминать детей и мужа – и выгоняла прочь любую мысль о них, любое воспоминание. Но всё вокруг напоминало ей о былом. Лестница в трактире. Кувшин на столе. Музыка менестреля. Во всём, что есть на свете, были они – Фиор, трое дочерей и двое сыновей. Храброй, сильной была королева Райна, сотню опасностей изведала она, и только встретиться с самой собой и своим прошлым у неё не хватило храбрости.
Много лет прошло. И вот однажды Райна…
– Хватит.
Айрис дёрнулась, как от удара, и растерянно огляделась по сторонам. Да, это был он, тот самый мужчина со злым лицом, сидевший чуть в стороне от остальных. Это его голос, грубый и резкий, оборвал нить истории, это его взгляд, тяжёлый и гневный, заставил девушку со светлыми волосами замолчать.
– Я хотел спокойно посидеть у огня, а не глупости какие-то выслушивать. Хочешь публики – вон, к ним пойди, они в таком подпитии, что слушать о чём угодно будут.
Жест рукой в сторону весёлых, вдрызг пьяных людей за столами был полон презрения. Айрис могла понять этого мужчину – ей тоже хотелось тишины, она и сбежала сюда, вниз, от бесконечно болтающего и треплющего лютню Дилана. Но эта история… история, которую внезапно стала рассказывать девушка, сидящая на полу, была не пустой болтовнёй. О нет, совсем не пустой болтовнёй. Айрис и сама не заметила, что сидит прямо, расправив плечи, и пристально смотрит на незнакомку, ловит каждое её слово. Всего лишь слова. Почему они так… волнуют и кажутся такими важными? Почему Айрис до смерти хочет узнать, что случилось дальше с королевой Райной?
Рассказчица покраснела и ничего не ответила мужчине. Она как-то съёжилась, сделавшись ещё больше похожей на ребёнка, и неподвижно стала глядеть в огонь. Тишина повисла над уголком у камина.
…и только встретиться с самой собой и своим прошлым у неё не хватило храбрости.
Сказки. Сколько их, вычитанных в книгах, они с Миккелем разыграли в лицах для Мегги, вот так же, у жаркого камина; сколько их, рассказанных в трактирах и на ярмарках, слышала Айрис за время своих долгих странствий… Неожиданно для самой себя, словно через силу выталкивая слова из горла, она вдруг заговорила:
– Я тоже слышала сказку. О друзьях, которые стали врагами. Их звали Сильвер и Янис, они жили по соседству, учились вместе в деревенской школе и мечтали о том, как пустятся в далёкое путешествие, будут плавать по морям и сражаться на мечах – спина к спине, вдвоём, как братья. И вот однажды…

– И вот однажды им повезло. У какого-то неумелого болвана на ярмарке, зазвавшего их играть в кости, они выиграли монету… потом вторую… третью, четвёртую, и так у них собралось монет достаточно, чтобы покинуть родные края. Сильвер и Янис никогда не любили свой маленький город и потому покинули его без сожалений. Их звала дорога. Им хотелось приключений, дорог, битв – и, конечно, они дали клятву никогда не расставаться, во всём помогать друг другу, защищать, быть рядом, несмотря ни на что.
Годы шли. Друзья побывали и в дорогах, и в битвах, они плавали на кораблях и покрывали тысячи миль пешком. Случалось им оказываться на волосок от гибели. Но ни разу ни Янис, ни Сильвер ни нарушили своей клятвы. Сильвер, как более крепкий и сильный, вставал на защиту Яниса, если было нужно, а Янис, как более хитрый и ловкий, выручал Сильвера, если тот в этом нуждался. Они давным-давно считали друг друга братьями. И ничто, казалось, не могло бы встать между ними: ни враг, ни женщина, ни болезнь, ни разлука.
Говорят, душами человеческими управляют демоны. Именно эти твари внушают нам злые чувства: гнев, зависть, ненависть, ревность, жажду мести… От демонов не спасёшься, не спрячешься. Если они наметили тебя своей жертвой – надежды нет. Быть может, крепкая дружба между назваными братьями привлекла их, и загорелись они желанием разорвать эти узы. Но, раз никакие события, никакие враги не сумели этого сделать, демоны решили, что нужно действовать иначе.
Исподволь, незаметно они внушали Сильверу: какой же слабак этот Янис, вечно ты должен спасать его, а он, дуралей, даже мечом владеть толком не умеет. Они внушали Янису: этот Сильвер слишком высокомерен, он считает себя лучше всех, и уж точно лучше тебя. Всего лишь мысли. Но они копились годами, подтачивали дружбу, как вода размывает песок… и в конце концов друзья забыли, что когда-то любили друг друга.
И вот сошлись однажды Янис и Сильвер в поединке. Никто из них не вспомнил про клятву, когда они подняли мечи и стали…
Женщина внезапно замолчала, словно испугалась своих же слов. Она закрыла рот ладонью и отвернулась к огню, как-то неловко махнув рукой – отметая историю, которую только что рассказывала. И Маркус подался к ней, приподнялся в кресле – будто хотел тронуть за плечо и попросить, чтобы она не останавливалась. Странный порыв. Маркус поймал себя на нём вовремя и, покосившись на Феликса – заметил ли тот – сел обратно.
Сердитый мужчина, оборвавший первую историю, что-то неразборчиво забормотал себе под нос. Он тоже привстал, видимо, собираясь уйти, но, оглянувшись в переполненный зал и бросив взгляд на улицу – там по-прежнему валил снег и бушевал ветер – с раздражённым фырканием опустился на место. Тишина. Позади – голоса выпивох, тут, в этом укромном уголке, – треск огня и завывание ветра за окнами. Тихо не было, и всё же казалось, что после неоконченной сказки женщины воцарилась тишина.
…и в конце концов друзья забыли, что когда-то любили друг друга.
Сказки. Маркус, чуть заметно повернув голову, посмотрел на Феликса, который сидел к нему спиной, – глупый жест капризного ребёнка: я с тобой не разговариваю, я с тобой не дружу. Он делал точно так же, когда им было по шесть и восемь лет – надувал губы, отворачивался, замыкался в себе. Впрочем, это было нечасто – братья жили душа в душу, и, стоило Феликсу обидеться, Маркус спешил попросить прощения, не важно, был ли он виноват на самом деле. Феликс делал то же самое, если обижался Маркус. Они вместе искали эльфов в лесу, закапывали в саду свои нехитрые сокровища – щепка, медная пуговица, солдатик из бумаги, – купались в озере, делились самыми сокровенными тайнами, а потом… что случилось потом? Когда всё пошло наперекосяк?
Когда они с Феликсом забыли, что любят друг друга?
– Мой брат, – услышал Маркус свой голос, – любил эту сказку, когда мы были сопливыми мальчишками. Теребил меня, чтобы я рассказывал её на каждый Зимний День, так она ему нравилась. Жил да был мальчик по имени Фаррел и, хоть ему уже исполнилось двенадцать лет, по-прежнему верил в Деда-Зиму; расскажи он об этом своим приятелям, те, конечно, засмеяли бы его. Это была тайна Фаррела, его маленький, но самый важный секрет.

– Мальчик верил, что Дед-Зима придёт к нему и оставит под еловыми лапами подарок. А больше никто, кроме снежного волшебника, не приготовил бы для Фаррела даже самой пустячной безделушки на Зимний День… его семья жила бедно, да и родители не очень любили сына, всю свою любовь отдав новорождённой дочери. Но Фаррел не унывал – его мир, даже такой маленький и одинокий, был расцвечен яркими красками. Мальчик любил бродить по лесу, воображая эльфов, живущих где-то в его глубине, высматривал русалок на дне озера, фей на цветочных лугах и гномов под окрестными холмами. А ещё Фаррел верил в Деда-Зиму.
По правде сказать, мальчик ни разу его не видел – но разве такие вещи хоть раз мешали детям верить? Он просто верил, всем сердцем. И вера эта, сильная, отчаянная надежда долетели даже в тот край, где живут иные существа, в том числе и волшебник, дарящий детям праздник каждую зиму.
У родителей Фаррела не было денег, чтобы купить ель, но мальчик нашёл в лесу маленькую, засыпанную снегом ёлочку, сел возле неё на корточки и принялся ждать. Нет, думал он, отсчитывая минуты, не найдёт Дед-Зима этот лес, и эту ёлку, и меня, у него слишком много дел, чтобы заглядывать на край мира к какому-то одному мальчику… Он думал так, и надежда уходила, растворялась в зимнем воздухе, таяла, словно дым. Фаррел замерзал. Изо всех сил кутался он в свой старый плащ, дышал на руки, чтобы их согреть, и боль разрывала его маленькое сердце.
– Не холодно тебе, малыш? – раздался за его спиной звучный, холодный, будто лёд, голос.
Обернулся Фаррел и глазам своим не поверил: перед ним стоял старик в длинной, до самой земли, шубе, сотканной из миллиона крохотных снежинок, в шапке, с белой бородой, с огромным мешком за плечами. Именно так рисовали Деда-Зиму в детских книжках.
От изумления мальчик не сумел выдавить ни слова, лишь покачал головой.
– Ну, что же ты, – сказал, улыбнувшись, Дед-Зима и протянул руки к Фаррелу. – Звал меня, но даже заговорить со мной боишься?
Эта улыбка сделала волшебника похожим на дедушку – человеческого и совсем-совсем не страшного. Фаррел не смог не улыбнуться в ответ. Он вскочил на ноги, рассмеялся таким чистым и беспечным смехом, каким умеют только дети, если их мечта исполняется, и…
Гейр слушал голос парнишки, одного из тех двоих, что ругались вполголоса, а потом сели, отвернувшись друг от друга, но сам не замечал, что слушает, пока сказка не прервалась. Гейр вскинул голову и увидел, что парень молчит и, как заворожённый, смотрит на того, второго; и второй тоже на него глядел во все глаза, словно впервые, и нелепо шевелил губами, пытаясь что-то сказать, но как будто не решаясь.
Тишина повисла над уголком возле камина. Такая же тишина, как в тот момент, когда все они собрались тут, в тот момент, когда девочка со светлыми волосами ещё не начала рассказывать первую сказку.
...его мир, даже такой маленький и одинокий, был расцвечен яркими красками.
Сказки. Гейр их очень любил – давным-давно, лет тридцать назад, когда был таким же ребёнком, как эта незнакомая девочка. Вихрастым мальчишкой с глазами, в которых, по словам его отца, горел огонь Бездны. Отец же всегда был сердит и мрачен – Гейр не помнил, чтобы хоть раз его губы тронула улыбка, чтобы он смеялся, болтая с приятелями, или весело подшучивал над мамой. Нет, шутки его всегда были злыми, ядовитыми, а приятели, которых он приглашал в гости, точно так же, как он, хмурили брови, угрюмо сплёвывали на землю и говорили только о плохом урожае, грубых лавочниках, сварливых жёнах, непослушных детях, непомерно высоких ценах… В мире этих людей не было радости. А Гейр словно жил в каком-то иной, яркой и доброй вселенной. Он верил в Деда-Зиму, как этот мальчик из сказки. Целыми днями гулял по лесам и холмам, изученным вдоль и поперёк, но по-прежнему удивительным, сказочным, полным тайн. Он строил замки из глины на берегу мелкой речушки, играл солдатиками, которых делал сам из палочек, деревяшек и всего, что попадётся под руку. Он бегал послушать менестрелей и сказителей в трактир, впитывал истории, как губка воду, и порой сочинял свои. И даже если цены на рынке были непомерно высоки, если урожай был плох и неведомая хворь косила стада коров и коз, а потому спать приходилось лечь голодным, если отец, будучи не в духе, поколачивал Гейра… он был счастлив. Его мир всё равно сиял всеми цветами радугами.
Что же случилось? Когда всё пошло наперекосяк? Когда Гейр стал точной копией своего мрачного, грубого, недовольного жизнью отца?
Тишина, полная ветром и стуком острых снежинок в окно, внезапно стала совсем невыносимой. Гейр посмотрел в окно и понял, почему, – просто буря кончилась. Снег ещё падал, но большими, мягкими хлопьями, ветер не пытался выломать стёкла и двери; даже солнце проглянуло одним-единственным лучом сквозь серое, блёклое небо. Посетители трактира, задремавшие над кружками, оживились, встрепенулись и с дружным топотом повалили на улицу. Сегодня же Зимний День, сидеть в четырёх стенах негоже, да и на ярмарку в Тирал пора.
Люди, с которыми Гейр коротал время у камина, тоже встряхнулись, поднялись на ноги и пошли прочь. Сначала – женщина с усталым, но каким-то изумлённым и растерянным лицом; за ней – парни, идущие скованно, как под заклинанием; а самой последней – та девчушка, что своим тихим голоском разбила тишину в первый раз. Кто-то из них двинулся к выходу, кто-то — по шатким ступеням наверх, в комнаты.
Гейр никого из них не провожал взглядом, только девочку. Она уже прошла мимо и поднялась по лестнице, а он по-прежнему стоял, застыв, и глядел ей вслед… она-то, думал Гейр, от жизни не устала, в ней-то ещё горит огонь и, кажется, каким-то немыслимым образом освещает и всех вокруг. Женщина у камина вовсе не собиралась рассказывать никаких сказок, это было видно по её лицу. Мальчишки – тоже. А Гейр не собирался слушать.
Почему же они рассказывали, а он – слушал? В чём секрет?

Маркус вышел из трактира, встал на пороге и огляделся по сторонам, вдыхая морозный воздух, в тихой, хрупкой, словно бы ненастоящей зиме. Он не видел, но слышал, как Феликс остановился рядом с ним, чувствовал спиной его молчание, да и своё, между прочим, тоже. Нет, это было уже не то молчание, как в трактире, когда Маркус вдруг понял, что ему больше нечего сказать брату; сейчас, напротив, сказать хотелось слишком много.
Он всё-таки оглянулся и посмотрел на Феликса. Глупого, неловкого, вечно влипающего в неприятности братца, младше на два года, но словно бы лет на десять. Этот братец, как думал Маркус, отобрал у него жизнь и привязал к себе крепкими канатами долга, вины, ответственности и множества других, нелепых, навязанных ему родителями, чувств. Но разве из-за матери и отца пошёл Маркус в бурю искать брата? Разве материны слова заставили его, напуганного, выскочить за дверь и бежать по улице со всех ног? Нет. Он не пошёл бы, если бы не хотел сам.
– Пойдём-ка домой, братишка, – выдавил наконец он. Это были не те слова. Совсем не то нужно было сказать. Но Маркус увидел, как напряжение уходит с лица Феликса, как брат разжимает кулаки, расслабляется и улыбается самым краешком губ – и решил, что время для нужных слов ещё наступит. Обязательно.

Аннели не стала задерживаться в «Чёрном дереве», увидев, что буря улеглась. Она поднялась наверх за своей маленькой котомкой, с извинениями вернула хозяину трактира ключ и ступила за порог; прошла мимо двух братьев, молча стоявших в дверях, и, незамеченная ими и никем, направилась в сторону Тирала. В конце концов, ещё можно попытать удачи на ярмарке.
– Подожди!
Кто-то окликнул Аннели и ухватил за рукав – впрочем, тут же отпуская, словно испугавшись собственной дерзости.
Её догнала женщина – та самая, что сидела, уронив голову на руки, у камина, и невидящим взглядом смотрела в огонь. Она казалась там, возле камина, почти мёртвой, ожившей немного лишь тот момент, когда рассказывала свою историю; но сейчас её щёки разгорелись румянцем, глаза лихорадочно блестели, а пальцы нервно комкали краешек плаща. Женщина была то ли возбуждена, то ли напугана чем-то. И не сразу смогла заговорить.
– Прости, я… хотела узнать, куда ты держишь путь. И не нужна ли тебе компания, чтобы… не так скучно было идти.
– Ты хочешь… пойти со мной?
– Да.
– Но почему?..
– Я хотела бы узнать, чем кончилась твоя сказка… про королеву Райну, которая пыталась забыть о прошлом.
Аннели ничего не успела ответить – женщина посмотрела ей прямо в глаза и почти неслышным голосом добавила:
– Мой муж и дочка погибли в пожаре.
И хоть Аннели не знала эту женщину, хоть больше не прозвучало ни слова, но ей внезапно стало понятно всё. Сказки. Они всё-таки сделали своё дело. И она сама всё-таки… нашла того, кто их по-настоящему услышал.
– Пойдём, – Аннели улыбнулась незнакомке и протянула ей руку.