[city-of-stars]

Семейка, как и всё моё творчество сейчас, движется черепашьим шагом. Эта глава давным-давно пылится в черновиках, и никак было не взяться, не вычитать как следует... совсем не вяжутся слова, не складываются истории. Ловушка какая-то — писать хочу до одури, без творчества изнываю, но как только сажусь за чистый вордвоский лист... Настоящим счастьем было хоть за редактирование вернуться.

Дорога к настоящему

Глава 8. Мы - одна семья.

На этот раз Анжела проснулась не от тех звуков, что прочно поселились в доме семейства Джонс: крики, грохот падения чего-то или кого-то с лестницы, шум голосов, музыка гитары… Вокруг было тихо, царило непривычное и какое-то даже неправильное молчание, словно за ночь вся странная семейка исчезла, как в сцене из фильма ужасов. Анжела вскочила с кровати и оделась перед зеркалом – прислушиваясь, пытаясь уловить хотя бы звук, но не преуспела в этом. Она вышла из комнаты в коридор, но и там не обнаружила ни следа человеческого присутствия.
Девочка прошла пустым коридором, спустилась по лестнице и заглянула в не менее необитаемую кухню. Пусто. В воздухе блестела пыль, на столе стояла тарелка, прикрытая салфеткой, а сверху на ней лежала бумажка, точнее, целый лист, вырванный из тетрадки, исписанный с двух сторон кривым почерком; судя по всему, писали это близнецы – их манера речи безошибочно угадывалась в следующих строках:
«Сестра! Так уж получилось, что этим солнечным субботним утром все мы были вынуждены покинуть дом в связи с важными, срочными, не терпящими отлагательств делами. Тётя Берта приготовила тебе завтрак, ты найдёшь его под запиской (здесь была нарисована длинная стрелка вниз, чтобы Анжела наверняка не упустила тарелку с завтраком), а дядя Салли оставил карту города на случай, если ты захочешь прогуляться (ещё одна стрелка)»
Далее следовало пространное описание тех самых срочных дел, по которым «были вынуждены» уйти Джонсы – именно это описание и занимало большую часть листа. Роберта отправилась навестить подругу; Салливан почтил своим присутствием редакцию газеты, чтобы проверить, как идёт подготовка к выпуску номера с той самой статьёй о тайнах маленького города; Лео решил устроить набег на книжные магазины и, конечно, взял с собой Теодора и Айседору; сами близнецы воплощали в жизнь новый коварный план, для которого им понадобилось навестить городскую свалку в поисках «нужных, но выброшенных недальновидными людьми вещей». Про Джареда весьма скептически сообщалось, что он «о цели своей отлучки никого в известность не поставил, а просто ушёл в закат, хотя, скорее, в рассвет».
Анжела прочитала записку, присела за стол и растерянно огляделась по сторонам. Таким спокойным этот дом она ещё ни разу не видела: даже посреди ночи кто-нибудь из Джонсов непременно читал, смотрел телевизор, кушал, болтал, а то и просто бродил по коридорам в приступе то ли бессонницы, то ли лунатизма. А сейчас вокруг царила абсолютная тишина. Гулко разносилось по кухне тиканье настенных часов и гудение холодильника.
Впервые за несколько недель Анжела осталась одна. Совсем одна, без ощущения чьего-то присутствия рядом – за стенкой ли, на другом ли этаже, всё равно всегда ясно чувствовалось, что неугомонные Джонсы поблизости. А теперь она одна, наедине с собой, и может делать что хочет… а что, собственно, ей делать?
Анжела машинально пробежала глазами строки записки, которую всё ещё держала в руках. «…если ты захочешь прогуляться». А почему, собственно, нет? Вот, даже карта имеется, чтобы ориентироваться в этом почти незнакомом, но уже таком родном городке…
Почти неделя прошла с тех пор, как семейка Джонс во главе с огненными (и не только по цвету волос) близнецами устроила ей прогулку по своим любимым местам. Море, овраг, сказочный городок… Крисы, Салливан и Лео любили эти места всей душой и ничуть не стеснялись этого показывать; Анжела стеснялась и не сказала им тогда, как сильно ей понравился шёпот пенистых волн, покатые стены оврага и волшебные башенки Городка… Но и дня не проходило, чтобы она не вспомнила про них и не пожалела, что вторая прогулка по странному – и прекрасному – городу, наверное, не состоится. Просить Джонсов она не решилась бы, идти самой, на виду у всех выходить из дома и сообщать, куда именно направилась… ещё хуже.
Но сейчас в доме никого, а перед ней на кухонном столе лежит карта, на которой разноцветными крестиками – несомненно, рукой близнецов – помечены те самые места. Неужто Крис и Крис догадались, что Анжела хотела бы увидеть их ещё раз?.. Впрочем, все члены этого странного семейства отличались редкой наблюдательностью – они видели Анжелу насквозь. Особенно Джаред.
Анжела ни разу не гуляла одна – ни по большому городу вроде Сан-Франциско, ни даже по такому маленькому; она тут же успела представить, как заблудится, потеряется в лабиринте узких улочек и тропинок, а побороть смущение, чтобы спросить у кого-то дорогу, будет ой как непросто… Но мысль о Джареде оказалась не столько мучительной, сколько… подогревающей решимость. Он считает её трусихой – и, пожалуй, не без причины, но, даже если он не увидит и не оценит, она всё равно докажет ему: даже ей под силу совершать безумные поступки! А поступок безумнее, чем отправиться в одиночное путешествие по едва знакомому городу, Анжела могла представить с трудом.
…Улицы встретили её своим пугающим простором, хотя, если трезво рассуждать, были они совсем крохотными, узкими, идущими одна параллельно другой – тяжело заблудиться даже маленькой глупой девочке. Да и направление, по которому её тащили близнецы, Анжела смутно помнила – кажется, сейчас надо пойти налево, немного прямо и потом наискосок вдоль рощи… Знакомые приметы – камень, скамейка, дом – возникали тут и там, удивляя Анжелу: она-то думала, что не запомнила вообще ничего с той прогулки, слишком страшно и неуютно ей было. Но, видимо, память работала сама по себе, и ноги вполне успешно (не без помощи карты, само собой) привели Анжелу на край песчаного оврага.
Метеорит упал – так говорили близнецы. И глубокий каньон с покатыми песочными стенами действительно напоминал место падения гигантского метеорита, которое местные жители использовали с толком. Спускаться вниз Анжела не стала – просто постояла немного, глядя вниз и вдыхая полной грудью аромат шелестящих вокруг неё сосен.
От оврага на карте пунктирная стрелочка (с улыбчивыми рожицами по краям) змеилась к Сказочному городку, до него Анжела дошла ещё быстрее и с час бродила в одиночестве между скульптур волшебных персонажей, башенок и мостиков, крепостных стен, невероятно похожих на настоящие. «Здесь наш с Робертой второй дом» – говорил Салливан, и Анжела, касаясь кончиками пальцев камня башен и рассматривая через ограду моста ручеёк под ним, невольно пыталась представить: а каково им тут? Что они чувствуют, когда приходят сюда? Что делают – стоят так же, как она, на мосту, гуляют по сказочному миру? Неужто правда? Ведь им, в отличие от неё, уже много лет, они взрослые, а взрослые просто не умеют верить в сказки…
Гораздо больше времени провела Анжела на берегу моря – у шепчущих волн, которым так любил играть свои песни Леонардо. Близился вечер, солнце неспешно опускалось в прозрачную воду, и красноватые отблески прыгали по волнам, как мелкие рыбёшки; где-то вдалеке раздавались голоса и смех, но этот пляж – тихий, пустынный – принадлежал одной только Анжеле. Она сидела на корточках у самой воды, и ей казалось, что наблюдать за плавным движением морских волн можно бесконечно. Она не заметила, как минул целый день.
Действительно ли она называла этот город скучным, правда ли сравнивала его с шумным Сан-Франциско в пользу последнего? Правда ли ей не хотелось жить тут, она мечтала о шумном мегаполисе, о людных улицах, о неумолчных голосах толпы? Нет. Конечно, нет. Когда мисс Кроуфорд привезла Анжелу в это чужое место, всё виделось ей в мрачном свете, но теперь туманная пелена злости и обиды слетела с глаз, и Анжела увидела… поняла… почувствовала всем своим существом… как ей нравится этот чудесный городок. Как она любит его. Как она хочет впитать в себя и глубоко запечатлеть в памяти каждую его улочку, каждый дом, каждый блеск солнца на волнах.
Это был идеальный город. Лучшее место на земле.
Из золотого ставшее красным солнце вырвало Анжелу из размышлений – напомнило, что пора бы возвращаться. И даже карта на этот раз не понадобилась, чтобы отыскать дорогу к месту обитания семьи Джонс, – разве что времени пришлось потратить немало, ведь Анжела в своих одиноких странствиях, оказывается, забрела далеко. Она ускорила шаг и почти побежала по знакомым (теперь – знакомым) улицам, чтобы сумерки не застали её в пути, – темнело тут довольно быстро.
Наконец впереди замаячил знакомый пейзаж – привычные домики и газончики, и Анжела со всех ног бросилась туда; сердце сильно билось – не от быстрого бега, а от радости… от горячего, вспыхнувшего искрами внутри желания вернуться домой.
Да неужели она правда назвала, хотя бы мысленно, это место домом? Неужели этот город в самом деле понравился ей, а дом – стал родным? Неужели Джонсы, странная, шумная, полная неожиданностей и безумия семейка, начала вызывать в ней какие-то тёплые чувства? Разве может такое быть?..
По всему выходило, что может, хотя ещё несколько недель назад Анжела отрицала бы подобное предположение изо всех сил.
– Эй, притормози!
Девочка запнулась и замерла посреди дороги, похолодев от ужаса; путь ей преградила компания каких-то мальчишек – с виду на несколько лет старше её, лохматых, с одинаковыми и весьма противными улыбочками на губах. Их было пятеро, они смотрели на Анжелу со злым весельем; самый рослый подошел совсем близко к девочке, вынуждая сделать шаг назад, потом ещё один… Главарю явно очень понравилось испуганное выражение лица Анжелы.
– Ты кто? – хмыкнул он, окидывая её пронзительным взглядом с ног до головы. – Кажется, я тебя тут раньше не видел.
– Ты забыл, что ли, Сэм, - усмехнулся другой мальчишка. – Это же та самая сиротка, которую Джонсы в приюте подобрали. Их новая доченька.
Последнее слово он не сказал, а процедил сквозь зубы чуть ли не с отвращением, выплюнул, как грязное ругательство.
Доченька… в приюте подобрали…
Этот полный презрения голос незнакомого мальчишки вторгся в мысли Анжелы о доме и семье и порвал их на кусочки. Те странные, но тёплые и светлые чувства, которые испытывала Анжела в течение дня – к городу, к Джонсам, - лопнули, как воздушный шарик; голос этот показал во всей неприглядности правду, точнее – напомнил о ней, раз уж Анжела посмела забыть. Ведь мальчишка совершенно прав, называя её с иронией «доченька Джонсов». Конечно, никакая она им не дочка, никакой не член семьи, она… да кто она в этом доме, кто она вообще такая?
Анжела покраснела от стыда и страха, поскорее сморгнула выступившие на глаза слёзы… Именно слёзы всегда были её первой реакцией в подобных ситуациях, всегда. Она крепко сжала руки в кулаки, чувствуя, как ногти больно впиваются в кожу, – но, конечно, ничего не сказала, не смогла выдавить из себя ни слова. «А как бы поступил Джаред?» – подумала Анжела, глядя в смеющиеся лица мальчишек. Ну, разумеется, Джаред не стал бы стоять столбом и молча слушать – он врезал бы этому парню, ответил бы ему что-то резкое и хлёсткое, или, во всяком случае, пошёл бы своей дорогой, делая вид, что обидчиков просто не существует. Каким угодно способом, но Джаред постоял бы за себя – он, в отличие от Анжелы, уверен в себе, он сильный, твёрдый, как камень, упрямый, как баран, а наглостью своей перещеголяет всех этих парней вместе взятых. Ну а Анжела – просто глупая слабая девочка, которая ничего не сделает, потому что безумно, до дрожи в коленках боится. Боится всего на свете, особенно людей.
Всё-таки она попыталась. Вспомнила о Джареде, почувствовала, что краснеет ещё больше (вот бы он посмеялся, если бы увидел её сейчас!) и в порыве незнакомой прежде смелости сделала шаг вперёд, делая попытку пройти мимо мальчишек. Но те уже обступили её плотным кольцом, а Сэм, главарь, обошёл вокруг, рассматривая с прищуром, словно какой-то любопытный товар в магазине.
– Посмотрите на неё, парни! Рыжая, нескладная, да ещё красная, как варёный рак. Красотка, нечего сказать! Неужто Джонсы, если взбрело в голову притащить в дом ещё одного чужого ребёнка, не могли найти кого-то поприличнее?
Шайка дружно захохотала, обмениваясь кривыми улыбочками.
– Да уж, завели привычку – тянуть к себе всякий сброд. Им своих мелких не хватает, что ли?
– В этот раз они совсем чокнулись. На кой хрен им нужна эта девчонка?
– Вот и мне интересно. Наверное, просто игрушку забавную себе нашли – если пацан им хоть роднёй был, то эта…
Сэм внезапно внимательнее всмотрелся в лицо Анжелы – заметил, должно быть, как она вздрогнула при этих словах.
– А ты небось вообразила, что они тебя приняли? – вкрадчиво, растягивая слова, спросил он. – Уже решила, сиротка, что нашла себе новую семью? Спешу развеять твои глупые иллюзии, малышка, – приёмные дети никогда не станут родными. Слышишь? Ни-ког-да. Да кому ты нужна, собачка бездомная? Они просто пожалели тебя, но вскоре поймут, что ты им нахрен не сдалась, и вернёшься ты в свой приют, – погоди, совсем немного осталось!
Каждое слово било Анжелу в сердце, словно камень; не потому, что слова были злые и жестокие – просто они были, конечно, правдой, неприятной, но несомненной правдой. Да, так и есть. Приблудная сиротка на самом деле не нужна Джонсам, и очень скоро они это поймут. В конце концов, у них уже есть свой дом, своя большая и дружная семья – разве найдётся там место, хотя бы самое маленькое, для случайной девчонки с улицы? Нет. Она лишь обманывала себя, фантазируя, – Джонсы искренне привязались к ней, они действительно хотят, чтобы она стала членом их семьи.
Она ошибалась, думая, что Джонсы полюбят её, как родную. Ведь она же им не родная, никакими узами с ними не связана, не имеет к ним никакого отношения, они не обязаны и не могут её любить. Раз уж родная мать не любила, раз уж родному отцу не было до неё дела, то посторонним людям… Эти мальчишки совершенно правы. Джаред так и смотрит на неё каждый день – как на чужую, лишнюю, как на человека, ненужного в этом доме, оказавшегося там по нелепой случайности. Джаред тоже прав.
Она – никто.
– Не слушай! – раздался новый голос. – Даже не вздумай слушать их, Анжела, ни секунды, поняла?
Джаред. Он появился не пойми откуда, просто возник рядом, грубо отпихивая плечом Сэма, и встал между Анжелой и мальчишками. И такого лица Анжела ещё никогда у него не видела – не просто гнев читался на нём, а что-то… гораздо более глубокое и страшное. Джаред казался спокойным и невозмутимым, как всегда, стоял твёрдо, расправив плечи, но губы его были плотно сжаты, пальцы стиснуты в кулаки, а в глазах полыхала ледяная ярость.
– О, надо же, только вспомнишь… – протянул Сэм, уже, правда, чуть менее уверенным голосом. – Второй приблудный пожаловал!
– А ну проваливайте отсюда, - процедил Джаред, не в полный голос даже, а каким-то звенящим шёпотом. – Ещё хоть слово скажете моей сестре – убью.
Конечно, он не убил бы их, он вообще ничего толком не сумел бы сделать им: пятеро против одного – неравные силы. Наверное, Джаред тоже это понимал, понимали и мальчишки, но под его злым, по-настоящему злым взглядом они стушевались, растеряли всю свою наглую самоуверенность… и, видимо, решили не связываться. Сэм буркнул что-то, мол, с тобой мы разберёмся позже, махнул в сторону своих приспешников, и компания удалилась – чересчур стремительно, будто за ними гнались голодные собаки.
Джаред мрачно смотрел им вслед. Но, когда повернулся к Анжеле, ярость из его глаз исчезла; он спросил уже не пугающим, но всё-таки не своим – полным неподдельной тревоги – голосом:
– Ты в порядке? Они тебе ничего не сделали? Если сделали, если хоть пальцем тронули, я…
– В порядке, – глухо отозвалась Анжела. Она не могла понять, что произошло, не могла поверить своим ушам и глазам, и только сейчас, запоздало, в голову пробралась ошеломительная мысль: а ведь Джаред назвал её сестрой. Впервые за всё время, что она провела в доме семьи Джонс. Кроме того – назвал без издёвки, без насмешки, не пытаясь этим словом задеть Анжелу или подчеркнуть ровно противоположный смысл… нет, он назвал её так серьёзно. Сестра. «Ещё хоть слово скажете моей сестре – убью». Так он сказал. И по глазам его видно было, что, если понадобится, он действительно готов исполнить свою угрозу.
Анжела почувствовала, как те самые слёзы, которые она изо всех сил сдерживала перед хулиганами, покатились по щекам. Она посмотрела на Джареда сквозь туманную дымку перед глазами и увидела то, чего быть никак не могло: улыбку на губах этого угрюмого типа. Он улыбался. Самой настоящей улыбкой, доброй и тёплой, хотя, казалось, в его арсенале нет ничего, кроме презрительных и наглых ухмылок краешком губ.
Этот Джаред – новый, незнакомый, словно пришелец с другой планеты, – был похож на нормального человека. Этого Джареда Анжела, как ни старалась, не могла ненавидеть. Он столько боли причинил ей, стал виновником стольких неприятных моментов… именно благодаря ему Анжела до сих пор не могла почувствовать себя своей среди Джонсов, именно он каждым своим словом, каждым жестом показывал ей: она – никто, она – чужая, и никогда не станет своей. Почему же сейчас, когда мальчишки говорили то же самое, он встал на её защиту, сказал ей не слушать и не верить ни единому их слову? Разве это были не его собственные слова, которых, конечно, он ни разу не произнёс вслух, но явно имел в виду? Глупая сиротка, девчонка с улицы, приблудный котёнок, ненужный никому…
Анжела не сумела сдержать всхлип, который вырвался из груди. Не сумела сдержать и странный порыв, заставивший её кинуться на шею к Джареду и обнять его, прижаться к нему и разрыдаться уже в полную силу у него на плече.
Тот, прежний, Джаред, само собой, сразу же оттолкнул бы её, велел заткнуться и пойти поливать слезами кого-нибудь другого; а может, просто молча фыркнул бы, развернулся и ушёл. Этот, новый, Джаред, несколько минут стоял неподвижно, позволяя обнимать его, и даже как будто – хотя это могло и показаться расстроенной Анжеле, – провёл рукой по её спине… успокаивая?
Но минуты прошли, Джаред отстранил Анжелу от себя – спокойно и осторожно, правда, не сердито – и сказал всё с той же инопланетной улыбкой:
– Пошли домой?

Стоило им переступить порог дома, как Джаред, словно по взмаху волшебной палочки, резко превратился в себя настоящего: злого, молчаливого, равнодушного ко всему на свете. Навстречу им выскочили рыжие близнецы и, конечно, не могли не заметить дорожки слёз у Анжелы на щеках и её покрасневшие глаза. Они заголосили в тревоге, схватили девочку за руки и потащили в гостиную; там через пару минут собралась вся семья, все окружили Анжелу и начали засыпать бесконечными вопросами, пока не вошёл Джаред и не положил этому конец.
– Отстаньте от неё, – довольно грубо бросил он Кристине и Кристоферу. – Лучше я расскажу. Видите, она не может говорить.
Анжела и в самом деле не могла. Её очень удивила такая чуткость со стороны Джареда, которому раньше, наоборот, нравилось играть с её чувствами и дёргать за самые больные струнки. Он бросил на неё взгляд, безразличный, как всегда… но какая-то нотка понимания промелькнула в нём; потом Джаред сел на диван рядом с Анжелой и принялся излагать события этого странного вечера. Казалось, что стычка с мальчишками не произвела на него самого никакого впечатления: он говорил бесцветно и ровно, а весь рассказ занял от силы одну-две минуты.
При упоминании о Сэме и его шайке Роберта вдруг задумчиво посмотрела на Джареда и тихо спросила:
– Те самые?
– Да, – кивнул Джаред.

А после ужина, во время которого Анжела не могла заставить себя поднять глаза от тарелки, случилось небывалое: Джаред зашёл к ней в комнату, куда она скрылась от глаз обеспокоенных Джонсов. Даже не ворвался, а вежливо постучал и только после «войдите», сказанного хриплым шёпотом, переступил порог.
Кажется, он и сам удивился своему поступку, потому что застыл в дверях, неподвижно и молча. Анжела при его появлении вскочила и теперь неловко топталась возле кровати, не зная, куда девать руки, вообще не зная, что делать… Этот день был уже переполнен сюрпризами сверх всякой меры.
– Я просто хотел спросить, – на редкость неуверенным голосом начал Джаред, не глядя на Анжелу, – правда ли ты в порядке. Надеюсь, ты не поверила этим придуркам. Мне в своё время они говорили то же самое.
- Тебе? Почему? Ты ведь не…
– Ты многого обо мне не знаешь, – усмехнулся Джаред, чуть больше напоминая привычного себя, и сделал несколько шагов в комнату. Видимо, он хотел сесть на кровать, но почему-то замер в нерешительности и спросил:
– Можно?
Анжела ни слова не смогла выдавить от удивления, только кивнула и сама села рядом с ним, аккуратно, на самый краешек кровати. Чтобы Джаред спрашивал разрешения, можно ли ему что-то сделать? Раньше, помнится, за ним не было замечено такой тактичности – он уже вламывался по своему желанию в комнату Анжелы и читал её тетрадки, что же изменилось сейчас? Что вообще произошло с Джаредом?
Наверное, его и в самом деле похитили инопланетяне, провели серию загадочных экспериментов и вернули на Землю уже совсем другим человеком.
На несколько минут установилась тишина – тяжёлая, неприятная. Анжеле сразу стало неуютно и почему-то стыдно. Она стала лихорадочно придумывать, что бы такое сказать, какой бы завязать разговор – ведь Джаред впервые так по-доброму обращается с ней. Нельзя упустить момент… Но внезапно Джаред заговорил сам. Обращаясь как будто вовсе не к Анжеле, а к узорчатым обоям напротив кровати.
– Ты, наверное, думала, что я прихожусь Роберте и Салливану кем-то вроде племянника, да? Близким родственником, который, вполне логично, живёт с ними под одной крышей. Это скорее несбыточная мечта моего детства, чем правда. Моя мать, её звали… зовут Амелия – дочь Сьюзен, а Сьюзен – дочь Эмили, сестры Элизабет, матери Роберты и Салливана. Запутанная цепочка получается, как полагаешь? Я даже не знаю, кем именно мне – если брать наше сложное семейное древо – приходятся Берта и Салли. Впрочем, этот вопрос никогда меня не волновал. У меня есть только одна мама, и это – не Амелия.
У Анжелы всё сжалось внутри от нежности, которая прозвучала – и мир при этом перевернулся с ног на голову – в голосе Джареда, когда он произнёс слово «мама».
– Она бросила меня. Моя мать. Биологическая мать, которая по всем законам природы, морали и чего там ещё, должна любить меня, заботиться обо мне, делать всё, чтобы я, её родной сын, был счастлив. Но моё счастье Амелию волновало в последнюю очередь – она корпела над собственным. Не имею ни малейшего понятия, почему не сложилась её жизнь, но, сколько себя помню, она вечно ненавидела. Себя. Меня. Моего отца – Джордж, кажется, так его звали. Она ненавидела жизнь, мир, судьбу, Бога – всё и все были виноваты в том, что она несчастна, нелюбима и не стала тем, кем мечтала стать. А вот меня она не хотела вовсе – нагуляла от незнакомца на вечеринке, аборт делать побоялась, но свято была уверена, что в моём рождении виноват я сам. И попрекала меня этим каждый день. Тварь, выродок, да лучше б тебя не было… Много лет я и сам думал –лучше вообще не рождаться, чем звать матерью такую женщину.
Но маленький мальчик больше всего на свете хочет, чтобы мама любила его – пусть даже она кричит и в глаза ему говорит, что без него была бы намного счастливей. Мальчик верил – надо лишь немного постараться, и… ведь бывают моменты, очень редкие, но такие сладкие моменты, – когда мама прижимает его к себе, шёпотом просит прощения и говорит, что любит. Обещает измениться. Мальчик верил…
Голос Джареда сорвался, но тут же, и секунды не прошло, снова стал ровным и спокойным, как будто история, которую он рассказывал, происходила вовсе не с ним и к нему никакого отношения не имеет.
– Будь она злой и жестокой всегда, я расстался бы с надеждой обрести нормальную маму довольно быстро. Но ниточка была – и держала меня слишком крепко. Я ждал маму с работы, бросался к ней, чтобы показать рисунок и рассказать, как прошёл мой день – а она то слушала меня, гладя по голове и улыбаясь, то холодно смотрела и уходила, не сказав ни слова. Порой я слышал, как она плачет в своей комнате, – но боялся войти и утешить её. Так продолжалось… пока в нашем доме не появилась Роберта.
Я знал, что ближе человека, чем мама, у меня нет и не будет, – а Берта настолько дальняя родственница, что, конечно, ей не может быть дела до меня. Но, оказывается, она приходила не к Амелии – ко мне. Кто-то сказал ей… кто-то, кому была небезразлична моя судьба и жизнь Амелии, пускай моя мать и отгородилась от всего своего семейства – они, дескать, тоже виноваты в её бесконечных бедах. Кто-то сказал, что я заброшенный ребёнок, и Берта пришла меня спасти. Знаешь, а я ведь, глупый мальчишка, думал, что никакое спасение не нужно мне, я люблю маму, я справлюсь сам, я заслужу её любовь, я смогу…
Я грубил Роберте, говорил ей, что она мне – никто, и пусть убирается, и пусть оставит нас с мамой в покое. Любого другого человека такое поведение оттолкнуло бы, конечно, – но я просто не знал, как терпелива Роберта и как сильно она может… любить. Да, любить чужого мальчишку, который едва ли приходится ей близким родственником – она и увидела-то меня тогда в первый раз. Но одной встречи, одного визита в наш дом ей хватило, чтобы меня полюбить. Мне же понадобилось чуть больше времени.
Двенадцатилетний мальчишка мало что понимает в жизни. Но я был уверен, что понимаю всё, что справлюсь со всем сам и в подачках не нуждаюсь. Подачка. Я называл любовь подачкой. Наверное, потому, что ждал любви от матери – напрасно ждал, пока не понял наконец: вопреки всем законам мира, которым я свято верил, мать, родной по крови человек, меня не любит. И не полюбит. И что бы я ни делал – мы останемся чужими навсегда. Я почувствовал себя сиротой… ещё не подозревая, что родным может стать и чужой человек. Казалось бы, чужой. Тот, кто по всем, опять же, законам мира не должен тебя любить.
Законы мира оказались дерьмовой и совершенно бесполезной штукой. Я понял это в четырнадцать лет. После всех подслушанных разговоров Берты с матерью – она уговаривала её образумиться, подумать о сыне, взять себя в руки, открыть глаза… После всех попыток Берты поладить со мной – неотступных попыток, несмотря на моё ослиное упрямство и грубость. После слов, которые она сказала мне однажды: «Наш дом открыт для тебя, ты же знаешь?». И я знал. Я действительно знал, стоило лишь пораскинуть немного мозгами. Когда я понял, что есть в этом перевернувшемся мире место, где меня, как ни странно, как ни дико, любят и ждут, я собрал вещи и ушёл. К Берте. К Салливану. К Лео, малышам и рыжим Крисам. Домой.
Те мальчишки во главе с придурком Сэмом – они и меня доставали на первых порах. Прознали как-то, кем я прихожусь Роберте – да почти никем, – и дразнили, и повторяли сто раз, что я – приблудная овечка, я – сиротка, подобранная из жалости, я – неродной и скоро меня выбросят на помойку, как наскучившую игрушку… Но я не слушал их, Анжела, все их слова отскакивали от меня, не причиняя ни капли вреда, – а знаешь, почему? Да потому, что я понял: мир работает вовсе не так, как казалось мне почти всю мою жизнь. Кровь, родство, семейные узы, мать, отец – это всё слова, пустые звуки, не больше; далеко не всегда в этом мире родной по крови человек любит тебя, мама заботится о тебе, а в семье ты счастлив. По-настоящему семья – больше, чем слово. Это не те люди, которые тебя родили, не те, с кем ты вырос под одной крышей и кого тебе велят любить. Ты сам выбираешь тех людей, которые станут тебе семьёй. Ты просто любишь их, и потому они – твоя семья, вот и всё, понимаешь? На самом деле всё просто, и стоило мне это понять, как я спокойно пожелал Сэму и компании катиться куда подальше. Они не знают ничего про меня или тебя и нашу семью – запомни это, ладно?
– Так почему ты… - сорвалось у Анжелы тут же, едва Джаред замолчал. Она не закончила вопрос и, залившись краской, опустила глаза, но Джаред, видимо, и без слов понял. Почему ты вступился за меня, если сам вечно указывал мне моё место в этом доме? Почему ты меня защитил, если я тебе не нравлюсь, если я тебя раздражаю, если между нами нет совершенно ничего общего? Ты ненавидишь меня, так зачем же пришёл мне на помощь?
Джаред внезапно поднялся с кровати – резким, почти злым движением, словно пожалел, что пришёл сюда и вовремя не прикусил язык, рассказав Анжеле, этой глупой девчонке, всё самое сокровенное о себе. Он рванулся было к двери, но замер на пороге, и в повисшей между ними тишине чувствовалось – Джареду хочется сказать что-то ещё, быть может, много чего ещё. Но, как и Анжела, он проглотил половину слов, просившихся наружу, и бросил только – почти бесцветным голосом:
– Потому что мы – одна семья, понятно тебе? И я всегда буду рядом, чтобы тебя защитить.
Как будто испугавшись собственных слов, Джаред вылетел из комнаты, хлопнув дверью, и лишь несколько минут спустя, изумлённо глядя ему вслед, Анжела сообразила: точно такую же фразу говорил герой её дурацкой книжки, Уилл, своей сестре Дженни.
Я всегда буду рядом, чтобы тебя защитить.