тексты с ФБ #2 - детская классика

[city-of-stars]

Спасибо этой чудесной команде за то, что я перечитала Лидгрен, и за шанс наконец-то получить хорошие отзывы (пускай немного) на творчество по "Тёмным началам!"

Название: Не плачь, Сухарик...
Канон: "Братья Львиное Сердце", А. Линдгрен
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 515 слов
Пейринг/Персонажи: Карл (Сухарик), Юнатан
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Юнатан был жизнью для маленького Сухарика.

Юнатан входил в кухню, а с ним вместе — потоки света и воздуха.
Кухня в доме Лейон была тесная, душная, а окна не открывались в это время года, чтобы бедняжка Карл не захворал ещё сильнее. Хотя куда, казалось бы, сильнее... Он целый день лежал на диване — тоже тесном, неудобном, — глядел в потолок и слушал, как за окнами шумит улица. Голоса, смех, шаги, и ветер играет с листьями, и смеётся кто-то, и громко кричит, и зовёт играть...
Маленький Сухарик тоже хотел бы играть с ребятами. Бегать по двору, строить замки из песка, смеяться и улыбаться, жить. Но жизнь была там, за окнами, запертыми наглухо. А здесь, в душной кухоньке, и воздух застыл, и сама жизнь застыла.
Юнатан приносил её с собой. Жизнь. Весёлую, звонкую, пахнущую как ветер, трава и земля под солнцем. Юнатан приносил звуки, запахи, игры, истории. Он, до краёв наполненный ими, садился на диван с маленьким Сухариком и говорил. Он мог бы говорить без конца — дарить брату жизнь, которой не было в жаркой, тесной, мёртвой кухне.
Только Юнатан и был жизнью Сухарика. Юнатан — это звуки и запахи, игры и сказки. Юнатан — это тёплая улыбка и холодная рука на горячем лбу. Юнатан — это тихий голос-шёпот и крепкие объятия.
Юнатан — это старший брат, который всегда будет рядом.
Просыпаясь ночью от страшного сна или приступа кашля, бледный и мокрый, в слезах, Сухарик звал не маму, а Юнатана. И Юнатан приходил.

— Ну, что ты, мой маленький Сухарик? Что тебе приснилось? Тише, тише, всё хорошо... не плачь.
Сухарик не мог плакать с Юнатаном. Слёзы сразу высыхали — одной улыбки, одного звука голоса брата хватало, чтобы плохой сон рассеялся. И даже мучительный кашель словно бы утихал. Сухарик мелко вздрагивал, но больше не плакал — а только смотрел, закутавшись в тёплое одеяло, как Юнатан греет ему воду и размешивает в ней мёд. Ни сон, ни кашель не были страшны Сухарику в такие минуты.
С Юнатаном вообще не было страшно. Чего бояться? Юнатан — такой храбрый и сильный. Он защитит младшего братишку от любой беды. Он и сам часто говорил, прижимая к себе Сухарика: «Ну, я же с тобой, глупыш, не бойся!» И Сухарик не боялся. Чего бояться? Юнатан с ним — и, значит, всё будет хорошо.
Даже смерть не страшна.

...Жизнь без Юнатана оказалась страшнее, чем смерть. Лучше бы он умер. В тот день, вместе с Юнатаном. И не было бы тогда кухни, пустой и мрачной, и заплаканных глаз мамы, и тишины, такой вязкой, тяжёлой, и душного воздуха, и времени, что тянется бесконечно, и одиночества...
Сухарик не знал прежде, что самое страшное — одиночество. Без Юнатана он остался один, и этого нужно было бояться, ничего хуже случиться не могло. Сухарик кашлял, и метался в жару, и видел плохие сны... Так происходило и раньше, но тогда был Юнатан, и его прохладные руки, и крепкие объятия, и добрая улыбка, и «ну, я же с тобой, глупыш, не бойся!»
Юнатан погиб. Теперь он уже не скажет Сухарику таких слов.
Не плачь, Сухарик, мы увидимся в Нангияле!
А может, никакой Нангиялы и вовсе нет?!

Кухня в доме Лейон была душная и тесная, ни лучик света не проникал в неё, ни дуновение ветерка. Маленький Сухарик лежал на диване, плакал и хотел умереть.

Название: Клятва
Канон: "Тёмные начала", Филип Пулман
Автор:  .rainbow.
Бета:  я тиран, не забывайте.
Размер: драббл, 911 слов
Пейринг/Персонажи: Лира, Пантелеймон
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Два года прошло, и Лира наконец научилась жить в мире, где больше нет Уилла.

Лира лежала на крыше Иордан-колледжа и смотрела в небо. Неслышной тенью рядом с ней бродил Пантелеймон — то за птичкой лениво погонится, то заглянет через окошко на чердак, а то и вовсе куда-то исчезнет.
— Пан, — позвала Лира. Она могла бы и не говорить это вслух. Деймон тут же очутился рядом — уловил, конечно, её мысль, а не звук голоса.
— Что?
— Не уходи далеко. А вдруг тебя кто увидит. Они же не знают...
Лира запнулась. Просто не знала, что дальше сказать. Они же не знают... Они — это все остальные, кроме неё и Пана, а не знали они слишком многого. Профессора Оксфорда, знакомые с Лирой прежде, удивлялись, где она так долго пропадала, — и нужно было врать, придумывать что-то, отвечая на их вопросы. Магистру тоже — хотя Магистр знал больше других, но и ему не расскажешь всё, не расскажешь... об Уилле, например.
Уилл.
Имя вспыхнуло в голове, и Пантелеймон тревожно поднял голову. Он беспокоился — конечно, ведь только он и видел, как плакала Лира в первые дни после возвращения, забившись куда-то в угол, как запиралась в комнате, звала Уилла по ночам и, чуть вспоминая о нём, ударялась в слёзы. Слишком много было слёз. Пан видел их все, и утешал Лиру, и успокаивал её, как мог, и говорил мудрые вещи о том, что так было надо, иначе они просто не могли, и что теперь жители всех миров в безопасности, и что Пыль жива благодаря им, и что...
Лира вспоминала Уилла каждый день, вспомнила и сейчас. Не надо было особых усилий, чтоб подумать о нём. Всё прожитое в Больвангаре, Читтагацце, мире мёртвых не забылось, конечно, — просто с каждым днём тускнело в памяти, но всё, что связано с Уиллом, Лира помнила. Каждую деталь. И звук его голоса — такой добрый, надёжный, взрослый не по годам. И его объятия — крепкие, надёжные. И его поцелуи. И все слова, что она и Уилл сказали друг другу, все, до самого последнего словечка.
В Иванов день. В полдень. Всю жизнь.
... раз в год, на один только час, чтобы побыть вместе...
Это были не просто слова. Клятва. Самое важное обещание, что Лира давала в жизни. Она могла бы забыть что угодно — мрачные земли мира мёртвых, больвангарский мороз, и ведьм, и бронированных медведей, и Призраков... но только не это. И каждый год, в Иванов день, в полдень, они с Паном садились на ту скамейку в Ботаническом саду. Каждый год, в Иванов день, в полдень, Уилл был рядом с ней.
Она почти видела, как он сидит на такой же скамейке, точно такой же, в своём мире; как смотрит на яркие лучи солнца в листве; как, наклоняясь к Кирджаве, говорит ей что-то — может, о ней, о Лире, а Кирджава, как Пан, ласково трётся о его щёку. Уилл был таким живым в этих фантазиях; Лира почти верила, что некая магия и в самом деле размывает границу между мирами. На час. На один только час — чтобы они, Лира и Уилл, могли побыть вместе.
Впрочем, Уилл всегда был с ней, что бы она ни делала. Бродила по улицам Оксфорда. Грелась на солнышке на одной из колледжских крыш. Сидела на уроках леди Ханны. Говорила с Пантелеймоном. Уилл смотрел на неё и был главным судьёй всех её поступков. С удивлением Лира заметила, что не может вести себя, как ей вздумается. Так было раньше, до встречи с Уиллом, а теперь... Она хотела соврать, по старой привычке, — и не могла. Думала — а что сказал бы Уилл, одобрил бы её поступок? И, если ей казалось, что не одобрил бы, — не делала этого.
Лире хотелось быть достойной Уилла, даже если Уилла — по-настоящему — рядом нет.
— Лира...
Пан тихонько подошёл к ней и ткнулся мордочкой в лицо; думал, она снова начнёт плакать или грустить, вспомнив Уилла. Лира прислушалась к себе — и поняла, не в первый раз, впрочем, что Пан может быть спокоен. Она не заплачет. Не загрустит. Какая-то светлая, тёплая грусть, конечно, была с ней всегда — и, наверное, так и будет до самой смерти. Но слёзы больше не щипали глаза, не было желания забиться в уголок, свернуться клубочком и не видеть мир, в котором нет Уилла. Лира научилась жить в этом мире. Два года прошло... и она, наконец, научилась.
— Всё хорошо, Пан, — ответила она, поглаживая мягкую шёрстку деймона. — Всё правда хорошо.
Да, всё было хорошо. Лира ходила на занятия в школе леди Ханны, общалась (хотя и не дружила) с другими девочками, ужинала с Магистром, даже училась заново понимать алетиометр. Девочки удивлялись, что деймон Лиры уже не меняет форму, и спрашивали её — а как это произошло, а что надо сделать, чтоб и у нас так было? Лира загадочно улыбалась и молчала, либо, опять же по старой привычке, выдумывала нелепые сказки. Уилл не осудил бы её за это. Объяснить этим девочкам, хоть и ровесницам Лиры, почему не меняется Пан, было невозможно.
Лира помнила, как и сама ломала себе голову над этой загадкой. Ей казалось, взрослым делают какую-то операцию, чтобы деймон застыл в одной форме. Или они, взрослые, сами делают что-то, после чего становятся взрослыми. Оказалось, чтобы стать взрослой, надо было полюбить — и такого маленькая глупая Лира не могла даже вообразить. Полюбить... так, что другой человек становится продолжением тебя; ты понимаешь его без слов, как своего деймона, и хочешь только держать его за руку до конца жизни.
Чтобы стать взрослой, она должна была полюбить так — и оставить любимого человека в другом мире.
Лира думала об этом каждый день — но больше не плакала при этих мыслях.
— Всё хорошо, — повторила она. — Мы должны ещё так много сделать, Пан, так много... И думать, и работать, и фантазировать, и учиться... Уилл не хотел бы, чтоб мы потратили нашу жизнь на сожаления. Мы должны, Пан, ты помнишь?
— Помню, — ответил деймон.