[city-of-stars]

Дорога к настоящему

Глава 2. Как живут в безумном доме

Утром Анжела поднялась неохотно — и с мрачным, тревожным предчувствием на сердце. Неохотно — потому что еще совсем не хотела вставать, но громкие и страшные звуки за дверью, вытряхнув её из сна, никак не давали закутаться в одеяло и вновь уснуть. А тревожное предчувствие... это был второй день в обществе безумного семейства (по фамилии Джонс, как стало ясно из обрывков разговора), и Анжеле не просто казалось, что он будет хуже, чем первый; она знала — не только хуже, но и тяжелей, ведь, наверное, молчать и убегать в комнату не выйдет. Вопросы, разговоры... придется не только глядеть со стороны на этих странных людей, еще и дело иметь с ними. Анжела не хотела. Хотела лишь сидеть тут весь день и никого из безумных Джонсов не видеть.
И все-таки она была вынуждена подняться с кровати. Грохот за дверью с каждой минутой все рос и рос, к нему примыкали другие загадочные звуки — дурной хохот, резкий звон, необъяснимое жужжание и скрежетание... Анжела боялась себе представить, что творится в коридоре, и с опаской прошла к двери, возле которой стенку украшало простое зеркало без рамы. Девочка встала к нему и с ног до головы окинула себя сердитым взглядом. Вот уж было на что сердиться... отражение в зеркале радовало сизыми кругами под глазами, явно не здоровым цветом лица, злой морщинкой на лбу от сведенных бровей, бледной полосой сжатых губ. Анжела терпеть не могла свою внешность. Что уж скрывать, она не была красива — глаза мутно-болотного цвета (вовсе не зеленые), волосы оттенка старой ржавчины (совсем не рыжие), бледная кожа, глупая родинка на щеке. Пару месяцев назад один чрезмерно романтичный мальчик в приюте назвал Анжелу «самой красивой девочкой из всех» и сравнил её дурацкие волосы с осенними листьями под солнцем... Анжела, конечно, ему не поверила, даже имя его толком не разобрала, когда новичок решил свести знакомство с ней. Бобби, Робби... не важно. Она ему не поверила - даже не столько потому, что тонкая душевная организация мальчика её смешила. Просто отражение в зеркале твердило другие истины, чем Бобби-Робби. Тот, наверное, вообще дефектом зрения страдал.
Одеждой сирот в приюте не баловали, так что Анжела взяла с собой всего лишь два-три совершенно одинаковых комплекта — джинсы, туники, кофты. Она привыкла одеваться так еще со времен тех людей. И вещи были не самыми новыми, зато чистыми и почти красивыми, но болтались на тощей Анжеле, как на палке, и ничуть не украшали её... может быть, сильней подчеркивали заурядную внешность. Впрочем, какая разница, как она выглядит? Никому здесь не будет до этого дела... разве что мрачному Джареду, который явно всё заметит и не упустит шанс посмеяться над девочкой-сироткой. Пожав плечами и отметая все лишние мысли — про этого грубияна Джареда лучше не думать, — Анжела собрала длинные непослушные волосы в хвост и вышла в коридор. Почти сразу. Почти не стоя перед дверью. Почти не раздумывая, а стоит ли вообще выходить. Роберта звала всех с первого этажа на завтрак — деваться было уже некуда.
Бурная жизнь в этом доме, кажется, не стихала ни на секунду. Слишком много людей на квадратный метр. Слишком неуемный характер у каждого из них. Судя по всему, стоило хорошо подумать, прежде чем совать нос в коридор — ведь Анжела, ступив за порог своей комнаты, едва не угодила под ноги куда-то несущимся безумцам. Они громко кричали и хохотали. Безумец, замыкавший цепь, не заметил девочку и задел её плечом — правда, тут же обернулся назад, и Анжела узнала в нём неугомонного Салливана, а в двух других, спасавшихся от него, рыжую команду Крисов. Это они, совершенно одинаковые наглые моськи, показывали язык Салливану и сотрясали дом жуткими звуками — как будто смех и в то же время боевой индейский клич. А кричал в гневе мужчина, угрожающе махая над головой сжатым кулаком.
- Ну, погодите у меня, Дабл-Крис, вот я вам... Доброе утро, Анжела. Прости, я тебя не заметил. Это всё они виноваты, так и знай!
На миг оглянувшись и подарив широкую улыбку Анжеле, он возобновил охоту на близнецов — а те уже скатывались по лестнице и хохотали как сумасшедшие.
- Стоять, мелочь несчастная, кому сказал! Верните мой паяльник!
Может, выходить из комнаты и правда совсем не стоило?.. Ошарашенная Анжела еще несколько минут стояла у стенки, переводя дыхание, прежде чем наконец спуститься в столовую.
Вчера за ужином она так была занята своей тревогой и так замкнулась в себе, так быстро выскочила из комнаты, что даже не успела разглядеть её как следует. Столовая... не слишком походила на столовую, какой ей полагается быть. Просторная, светлая комната с большим окном, куда сквозь воздушные занавески сочился мягкий свет. Большой и крепкий стол точно по середине — и пушистый ковер под ним, где утопают ноги. Здесь сходство с обычным местом для потребления пищи кончалось, потому что все четыре стены были заняты полками. Разной длины и ширины, из разных сортов дерева, на разной высоте, но каждая полка изображала собой целую коллекцию вещей. Вещи... странные. И как будто все — творение чьих-то рук, не машин, рук не очень знакомых с границами возможного и совершенно безумных. Добрую половину из этих предметов точно создали дети — кривое и чуть нелепое творчество сразу же бросалось в глазах, хоть и не мешало этим смешным изделиям стоять по соседству с другими, более красивыми и менее бесформенными. Но и те, что явно изготовил взрослый человек, казались очень чудными. Они все были разные, но все одинаково... яркие. До боли ярких, сочных цветов, они так резко обращали на себя взгляд смотрящего, что оторваться от них было нельзя. Смотреть и смотреть. Изучать без конца странные фигурки из бумаги... каких-то безумных и красочных зверей-инопланетян, помесь одного вида с другим, пучки перьев, ловцы снов с крупными камушками и сложными сетками, загадочно изогнутые вазы, дикие узоры, выжженные по гладкому дереву, непонятные амулеты, безумные рисунки в рамках... Столовая, кажется, играла здесь роль музея. Скульптура, живопись и бог знает что еще в одной комнате. В свободном пространстве между полками — не очень большом, надо сказать, — висели картины, тоже очень яркие и веселые, как будто пышущие неумной жаждой жизни. От такого радужного безумия начинали болеть глаза. Анжеле показалось, что она угодила в подсобку некоего музея, где лежат самые странные и чудные экспонаты, смешанные в одну кучу без всякой системы. Почему такая взбесившаяся коллекция нашла себе приют в столовой — тоже не очень понятно. Наверное, в этом доме может быть всё, что угодно, и задавать вопросы — себе дороже.
Вся семья уже сидела за общим столом. Лео, как обычно, с тревогой наблюдал за детьми — а дети смотрели на него так, будто в мире никого больше не существует, с обожанием безграничным и глубоким; Дора крепко держала его за руку. На Лео была другая рубашка, хоть и так же в цветную клетку, а вот Джаред со своей потрепанной курткой в любое время дня и ночи не расставался, как и с тяжелым взглядом, прожигающим насквозь. Салливан скрестил руки на груди и обиженно глядел в другую сторону от близнецов. Веселые Крисы, хихикая в кулачок, косились на него — и не слушали речь сердитой женщины, сидящей рядом с ними. Анжела не видела её вчера — зато женщина о ней явно слышала и тут же оборвала гневную тираду, улыбнувшись девочке.
- Доброе утро. Меня зовут Аманда... может, эти двое рыжих чудовищ говорили обо мне.
Как близнецы были похожи друг на друга, так и Аманда совсем не казалась матерью своих детей. Может, это отец у них был воплощением озорства и безумия, а мать — серьезная, даже строгая женщина, сидевшая за столом в брючном костюме светло-серого цвета, с густыми русыми волосами, стянутыми в тугой пучок на затылке. Кажется, это первый нормальный человек в семье Джонсов, которого видела Анжела. Без вечных веселых улыбок, без ужасающих поступков и дьявольского смеха, без ребячьих повадок и неуемного чувства юмора... спокойная, невозмутимая женщина, она улыбнулась Анжеле коротко и опять вернулась к своим близнецам.
- Кристофер! - Аманда возобновила сердитую речь.
- Крис! - перебил её один из Крисов.
- Что вы опять устроили? С утра пораньше, как дети малые, а ведь вам уже по тринадцать лет. Кристина!
- Крис! - перебил её второй из Крисов.
- Ты вообще девочка, а не парень-сорванец, ты должна думать о других вещах, а не о том, как красть у дяди... Салливан, что они у тебя взяли?
- Паяльник.
- Да, паяльник. Зачем он вам нужен? И вообще, когда вы умывались в последний раз? Я думаю, что детям нужно...
- Мам, - совсем не возмущенно, как мог бы любой ребенок на его месте, а спокойно и даже весело прервал Кристофер, коснувшись руки своей матери. - Не надо. Ты же знаешь, мы все равно не уймемся, правда, Крис?
- Правда, Крис.
- Ну вот. Не надо нас ругать и воспитывать. Мы уже воспитали себя сами. Так что не сердись на нас… вот, дядя Салли уже не сердится, правда?
Салливан, угрюмо смотрящий в другую сторону, без всякого перехода, как это с ним бывало всегда, забыл о своей обиде и ответил почему-то с восхищением:
- Не сержусь, но, бог ты мой, рыжие, зачем вам понадобился мой паяльник?
Крис и Крис обменялись самыми хитрыми и дерзкими взглядами на свете.
- Ты же знаешь, что не скажем... до тех пор, пока проект не будет воплощен в жизнь.
- Как называется проект?
- Мы еще не решили, но, пожалуй, «Переворот»
- Вы меня интригуете, мелочь хулиганистая...
- Мы знаем, дядя Салли. В том и вся изюминка наших тайных планов. Они тайные. Будет... сюрприз. Правда, Крис?
- Правда, Крис.
- Ох, боже... - Аманда испустила вздох глубокого страдания и откинулась на спинку стула, как-то обреченно оглядывая своих широко ухмыляющихся детей. - Как вы такими выросли? И кто вообще придумал назвать вас одинаково?!
- Ты с папой, мам, - сообщила как некое важное известие Кристина.
- Правда? Кажется, мы не очень хорошо осознавали, что делаем.
- Но теперь поздно менять.
- Так что зови меня Крис.
- А меня — Крис.
- Ох, боже... я вас боюсь, дети.
- А мы любим тебя, мам.
Анжела тихонько сидела на краю своего стула рядом с Салливаном, слушала этот абсурдный разговор и почти физически ощущала тяжесть пребывания здесь на своих плечах. Странный дом... безумные люди... и даже Аманда, вроде бы нормальная на первый взгляд, не чужда общему сумасшедшему духу этой семейки.
Не нравится Анжеле тут. Не нравится её эта странная комната, странный дом, странные люди... Вообще все не нравится. И не понравится. Понять здешних обитателей невозможно.
К столу подошла Роберта, неся в вытянутых руках огромную дымящуюся сковородку с чем-то вкусным, судя по запаху. Все как один потянулись к ней с тарелками, шумно нахваливая Роберту как «прекрасного повара» и «избавителя нашего от голода». Роберта спокойно улыбалась и каждого дарила ароматной порцией. Кушали долго и с наслаждением, ведя общую на всех беседу... Анжела не слушала — чувствовала, как явно все ближе и ближе подступает к ней та же, что вчера, растерянность и то же желание быть где угодно на земле, только не за этим столом. И всё опять началось с беспощадной неумолимостью — румянец на щеках, дрожь спрятанных между коленей рук, плотный комок в горле, не дающий и слова сказать, даже если бы девочка вдруг захотела. И всё опять кончилось, как вчера, глухим раздражением, которое росло и росло в груди, просясь наружу...
Почему эти люди снова говорят без оглядки на Анжелу, без особого тона, без вопросов и дежурных фраз, без всего, что показало бы ей — она чужая, она лишняя, её не должно быть здесь? Почему ведут себя так, будто её присутствие за общим столом — в порядке вещей? Почему, когда смотрят на неё, весело и ласково улыбаются... все, кроме Джареда, конечно. Анжела изо всех сил избегала на него смотреть. А он, кажется, выбрал сегодня другую тактику — не делал вил, что Анжелы здесь вовсе нет, а уделял ей самое пристальное внимание, все глядел и глядел, не отрываясь, на неё, будто хотел дырку прожечь и узнать, что там внутри. Девочка с ужасом ждала — наверняка он что-нибудь скажет... и вздохнула с громадным облегчением, когда завтрак кончился, а Джаред не сказал ничего.
Анжела поспешно вскочила из-за стола, чтобы бежать в свою комнату. И почти у самой лестницы её настиг едкий и леденящий душу голос Джареда:
- Сбегаешь?
Девочка, как от огня спасаясь от этого невозможного парня, укрылась в комнате — и твердо решила до вечера из неё не выходить.
В доме царил бардак и хаос. Наверное, потому, что лето только начиналось, и никто из многочисленных детей не ходил в школу. Аманда, впрочем, после завтрака сразу уехала на своей красивой блестящей машине — не чета убитому механизму, с которым тут же начал возиться Салливан; Анжела наблюдала, как он идет к машине, из окна в своей комнате… то есть, конечно, не наблюдала, ведь ей было совсем не интересно, что они все делают, просто взглянула мельком. И что уж поделать, если из этого узкого окошка открывается хороший вид на всё, что происходит во дворе; конечно, со скуки, без всякого интереса, Анжела увидела, как рыжие близнецы лезут на огромное дерево — и поняла, что странное нагромождение досок и тряпок в густой кроне было чем-то вроде домика, еще одного обиталища Криса и Криса. Обиталище очень ненадежное и хлипкое на вид. Кажется, один случайный шажок не так, как надо, — и вся конструкция, подвешенная среди толстых ветвей, рухнет на землю. Одним усилием воли домик держался. А взойти туда можно было лишь по тонкой, весьма истрепанной веревке — брат и сестра проделали это у Анжелы на глазах и втянули веревку внутрь. Может, они не замечали, что Анжела наблюдает за ними, может, это их вовсе не беспокоило — на свет явился стащенный у Салливана паяльник и большая гладкая доска, и близнецы, передавая инструмент друг другу, начали выжигать на доске крупные, изящно украшенные буквы: «Логово Крисов».
Анжела задернула занавеску на окне, боясь, что Крисы заметят её и подумают... подумают, что она интересуется их странными делами, хотя это, конечно, совсем не так! Нелепая табличка попалась ей на глаза чуть позже, после обеда, когда, убегая в свою комнату, Анжела услышала громкий и сердитый голос Салливана. Мужчина стоял с самым возмущенным лицом на свете и держал в руках бедную доску. Надпись на ней ползла в разные стороны, буквы охотились друг на друга, желая быть то выше, то ниже соседей, а вокруг этих букв жизнерадостно улыбались цветные рожицы.
- «Логово Крисов»? Почему логово, а не дом, не обитель, не жильё хотя бы? Вы же не животные какие-нибудь! Подумать только, на этот позор и ужас я отдал свой лучший паяльник! И этому глупому плану вы дали название «Переворот»?!
- Но ведь «логово» звучит интересней, дядя Салли, - невозмутимо отвечали Крисы. Чужой гнев, судя по всему, нисколько не тронул их чувство собственного достоинства и гордость от проделанной работы. - Переворот… скуки и обычности в другую сторону. Так наш домик будет выглядеть намного лучше. Не скучно. Ты же на днях говорил — ему чего-то не достает. Мы, как всегда, вняли твоему мудрому совету... и вот.
Под глубокомысленным «вот» подразумевалась дощечка. Салливан вдруг растерял весь свой гнев. Задумчиво склонив голову к плечу, он оглядывал творение рыжих и даже пробовал его на ощупь, прежде чем вынести совсем иной вердикт:
- Надо сказать, безумная парочка, вы чертовски правы. Но в следующий раз берите не паяльник, а аппарат для выжигания. Получится легче и ровнее.
- Салливан! - с немного наигранной суровостью воскликнула Роберта, проходя мимо. - Сколько раз тебе говорить, не используй при детях слово «чертовски»!
- Почему, Ро? - искренне изумился тот. - Это же обычное слово. И ничуть не плохое. Верно, Дабл-Крис?
- Чертовски верно, дядя Салли!
- Да, братец... не удивлюсь, если Аманда в один прекрасный день тебя убьет. Ты испортил её детей.
- Не оскорбляй нас, тётя Берта. Мы не испорченные. И не животные. Мы — котики.
- Вот именно, Ро, не вздумай так говорить о рыжих! Они жутко невыносимые и страшно неугомонные, а еще крадут у меня вещи каждый божий день, но это лучшие дети на свете, разве ты не согласна со мной?
- Ты ведь знаешь, что согласна, братик, - Роберту поглядела на близнецов, улыбнулась невероятно теплой улыбкой и ушла в кухню.
Такие странные разговоры случались между обитателями безумного дома часто. Очень часто. Слишком часто. Других разговоров и не было. Анжела решила ни за что не покидать свою тихую комнату — но выглядывать хотя бы на минутку в коридор приходилось, а так же спускаться вниз на завтрак, обед и ужин, то есть — иметь дело, пусть и не личное, с безумным домом и безумной семейкой.
В доме царил хаос и бардак. Всюду можно было увидеть явные следы пребывания детей, а именно — игрушки, рисунки, карандаши, кусочки мозаики и даже обувь с одеждой; они встречались в самых не подходящих для того местах. Дверь, украшенная кривыми солнышками, вела в детскую — и все стены вокруг неё были покрыты росписью из картин, не связанных друг с другом, но плавно соединенных в какой-то дикий и странный мир. Кроме следов пребывания детей, всюду были не менее явные следы пребывания Крисов — Анжела скоро поняла, что дикая раскраска двери в гараж дело их неугомонных рук, а так же другие художества и новшества: вечно меняющийся узор из магнитов на холодильнике, вручную расписанные тарелки с рожицами, домик на дереве, изящное пугало из двух палок и бутылки-головы, одетое в мужскую одежду... и так до бесконечности. Вдобавок к этому и к чудным выставкам творчества в столовой, чьи-то поделки стояли, лежали, висели по всей площади дома. Ни одна комната, да что там — ни один крохотный кусочек пола здесь не выглядел как что-то обычное и нормальное.
В доме царил хаос и бардак. Никогда тут не бывало тихо. Анжела, привыкшая к строгому соблюдению правил в приюте и к его унылой, но все же приятной тишине, никак не могла освоиться с неумолчным шумом. Звуки, живущие здесь, бесконечно изумляли её. Их странное, безумное сочетание не было ни на что похоже. Узнав, кому какая дверь принадлежит, Анжела могла судить, что в комнате близнецов всегда что-нибудь падает, звенит, грохочет и даже вопит дурным голосом; из комнаты Салливана тянет каким-то неясным ароматом краски и жженого дерева; из комнаты Лео раздаётся тихое и мелодичное бренчание гитары; комната малышей — источник звуков бешеных детских игр, а то и драки. Лишь комнаты Роберты и Джареда не издавали шума, но и прочих хватало, чтобы сойти с ума. Анжела не могла спать по ночам, слушая, как близнецы гремят консервными банками, а Салливан не то пилит, не то режет что-то... кого-то... Только раз в доме наступала тишина. Абсолютная. Нерушимая. Даже Крисы, никого, казалось бы, не слушавшие и творящие хаос всегда и везде, затихали на это время. После обеда, целый час, ни звука не раздавалось в безумном доме — и, не желая знать причин этому, Анжела наслаждалась тишиной изо всех сил. Счастье, к сожалению, было не долгим, и час спустя хаос звуков заполнял всё вокруг.
Анжела не хотела иметь с этой семейкой ничего общего. Никаких личных дел. Выходила из комнаты на завтрак, обед и ужин, изредка — в туалет, и прежде, чем кто-нибудь успевал её окликнуть, пряталась в безопасных четырех стенах. Впрочем, кажется, никто и не хотел нарушать её глухого одиночества. Никто не стучал в комнату, не заводил глупых разговоров, не пытался расшевелить упорно молчащую девочку. Джаред порой позволял себе едкие комментарии — и каждое слово этого мрачного и донельзя неприятного парня жгло Анжелу, как адский огонь. Он знал, что она сбегает. Он знал, что она не хочет быть здесь. Он говорил, что она боится, Анжела густо краснела в ответ и убегала скорее, вынуждая себя забыть о Джареде... выбросить из головы этот тяжелый и холодный взгляд.
День шел за днем. Минула неделя пребывания Анжелы в безумном доме. Никто по-прежнему не трогал её — и девочка решила, что, наверное, никому здесь просто нет до неё дела. Вот и хорошо. Не надо было говорить ни с кем, разгадывать значение добрых улыбок, ласковых взглядов и теплых слов, которые удавалось семейке обрушить на Анжелу за краткое время завтрака, обеда и ужина. Анжела запретила себе думать об этих взглядах и улыбках. Вообще думать об этих людях — какая разница, что они говорят и делают? Целыми днями девочка сидела в своей комнате и скучала — заняться было решительно нечем, ведь тонкие книжечки с ужастиками и журналы она прочла за пару дней, а так же разгадала все кроссворды и ребусы в них. Она лежала на кровати, смотрела в потолок, считала узорчики на обоях... и думала, что ей здесь совсем, совсем, совсем не нравится. Скорей бы осень. Её отправят в школу — и станет хотя бы немножко веселее. Анжела помнила школу - с тех времен, когда еще ходила туда, и в школе было лучше, чем дома... гораздо лучше, чем дома.
И все-таки Анжеле приходилось покидать свою комнату, и она видела, как живут люди в безумном доме. Как-то раз, возвращаясь из туалета, она услышала голоса на лестнице и замерла — только бы никто не пошел наверх и не увидел её здесь, точно не удастся избежать вопросов и разговоров, а ей совсем, совсем, совсем не хотелось ни с кем разговаривать! Анжела, застыв на верхней площадке лестницы, бросила взгляд вниз — и увидела, что там Лео собирает на прогулку детей, подробно расспрашивая Роберту о погоде.
- Им не будет холодно? Дождь вроде бы обещали... может, зонты взять? Может, лучше остаться дома?
Роберта, изо всех сил пытаясь сохранить серьезное выражение на лице, улыбнулась Лео и подтолкнула его к дверям.
- Какой дождь, мамочка, сейчас разгар июля! И какие куртки, ты хочешь, чтоб твои дети сварились в них от жары? Успокойся, наконец, и двигайтесь уже, а то магазин закроется.
Маленький Теодор подошел и цепко ухватил Лео за рукав.
- Мы пойдем смотреть гитары, да? Точно пойдем?
- Конечно, - Лео улыбнулся такой улыбкой, какую Анжела еще не видела ни у одного человека на свете. Нежной. Доброй. Бесконечно теплой. Он опустился перед детьми на колени и помог им завязать шнурки на ботинках, ласково оправил на них одежду, вытер какое-то невидимое пятнышко у Доры с лица. Во всех его движениях сквозила невероятная нежность и осторожность, будто он держал в руках стеклянные фигурки и боялся разбить. Лео протянул одну руку Теодору, другую — Айседоре, брат и сестра крепко ухватились за него с обеих сторон, словно боясь потерять, и все трое покинули дом под веселый детский щебет; на веревочке за детьми бежал тот самый паровозик с диким узором из гитар и нот.
В другой раз Анжела не успела ускользнуть из-за общего стола раньше всех — её внезапно опередил Джаред, потреблявший пищу медленно, размеренно, никуда не торопясь. Он всегда уходил из столовой последним — а теперь вдруг, не говоря никому ни словечка, поднялся и ушел наверх; и тут же за ним сорвалась парочка неугомонных близнецов с горящими глазами. Чуть позже, убегая в свою комнату, Анжела не дошла до неё и замерла на лестнице — услышала, как Крис и Крис, окружив Джареда в закутке перед его комнатой, зловещим шепотом спрашивают:
- Куда ты опять собираешься? Куда ты опять хочешь уйти? Мы ведь знаем, ты что-то прячешь от нас...
- Может, и прячу, но это совсем не ваше дело, - сердито бросил Джаред, подарил близнецам самую неприятную улыбку из всех возможных, а после, раздвинув Криса и Криса крепкими плечами, быстро спустился вниз. Проходя мимо Анжелы, вжавшейся в стену, он, как ни странно, воздержался от всяких комментариев и хлопнул входной дверью — вышел из дома. Крисы, загадочно шепчась, исполнились твердой решимостью прознать все тайны Джареда. Чуть выждали и поскакали вслед за ним, как горные олени, - а Салливан, проходя мимо, подмигнул Анжеле и сказал:
- Без толку. Они не узнают, куда он ходит. Джаред и не таких неумелых шпионов обманывал.
Судя по холодной невозмутимости Джареда в тот же день за ужином и по страшной обиде на лицах близнецов можно было судить, что их коварный план ни к чему хорошему не привел.
Однажды, проходя мимо открытой двери в кухню, Анжела увидела, как Роберта расправляется с горой тарелок — последствия очень сытного обеда. На губах женщины бродила все та же привычная улыбка, а руки с редким проворством мелькали над раковиной. Казалось, что нудная домашняя работа доставляет ей удовольствие. Она большую часть дня пропадала на кухне, варила, тушила, жарила и чистила, а свободное от готовки время уделяла, видимо, попытке навести порядок в этом сумасшедшем доме. Никто и никогда Роберте не помогал. Она все делала в одиночку. Но как раз в тот момент, когда мимо кухни проходила Анжела, оказалось, что не пойми как туда невидимкой скользнул Салливан — и, подкравшись со спины к сестре, выхватил у неё из рук намыленную тарелку.
- Опять пытаешься все сделать одна, Ро?
- Почему бы и нет? Я ведь не безумный творец, как ты, и работа по дому не отрывает меня от важных дел. Не нужно мне помогать. Правда.
- А я все же помогу, - ответил Салливан и с такой потрясающей скоростью начал намывать тарелки и ложки, что нельзя было поймать миг, когда в горе посуды появлялся новый предмет. Роберта с улыбкой смотрела на брата.
- У тебя золотые руки, братишка, знаешь об этом?
Мужчина, не глядя, улыбнулся куда-то в мыльную пену в раковине и нежно ответил:
- Это у нас с тобой семейное, сестренка.
В доме царил бардак и хаос, дом жил какой-то своей, непостижимой обычным людям жизнью, в каком-то своем непредсказуемом ритме. Здесь не было ничего постоянного, зато вечно случались безумные происшествия, здесь никогда не бывало тихо и спокойно, зато жизнь бурлила без остановки, как лава в жерле действующего вулкана. Жить здесь казалось опасным для здоровья психического и физического. Каждый раз, выходя из комнаты, рискуешь попасть между бегущими друг за другом людьми, наступить на детскую игрушку, столкнуться с кем-то задумчивым и никого вокруг себя не замечающим. Анжела изо всех сил хотела держаться подальше от бесконечных событий в жизни семейства Джонс. И старалась не смотреть. Не наблюдать за этими странными, непонятными людьми. Не задавать вопросов. Кроме разве что одного: «Почему нет нормальных людей в этом доме?».
Всё же от первого настоящего вопроса спастись не вышло. Такая, должно быть, неумолимая магия здесь. Анжела возвращалась к себе в комнату. И, как всегда, её взгляд невольно ухватился за табличку на двери комнаты Салливана. «Мастерская». Написано ничуть не менее кривыми и кособокими буквами, чем на дощечке «Логова Крисов». Буквы пестрые, вычурные, с завитушками, а под ними как будто изображен крохотный человечек с кисточкой в руках. В общем безумном тоне этой вывески безошибочно угадывался почерк двух Крисов — и Анжела, проходя мимо неё, всегда смотрела, объясняя это тем, что таких странных надписей еще в жизни не видела. Сейчас она тоже взглянула в сторону комнаты, где Салливан чем-то загадочным занимался, ускользнув раньше Анжелы с обеда... и вдруг, неожиданно для самой себя, отпустила ручку своей двери и вернулась обратно. Ей захотелось заглянуть в комнату Салливана. Просто захотелось. Вдруг. Без всяких причин. Ведь что-то он делает там каждый день, что-то издающее запах жженого дерева, дыма и красок, ведь ускользает туда зачем-то, сорвавшись из-за стола, с горящими как у безумца глазами... Что же? И зачем? Анжела умела противиться своим порывам, тем более странным и не нужным, но в этот раз не успела — раньше, чем здравая мысль уйти пробралась к ней в голову, девочка шагнула вперед и заглянула в щелку... дверь все равно была чуть приоткрыта...
Деревянная половица душераздирающе скрипнула у Анжелы под ногой. Анжела застыла, похолодев, как зверь, загнанный в ловушку, и с ужасом ждала, что вот сейчас Салливан встанет и поймает её на месте преступления... Но Салливан не встал. Он как ни в чем не бывало, будто не слыша ничего, продолжал сидеть за столом и что-то выжигать на гладкой дощечке перед собой. Девочка не могла со своей позиции разглядеть, что именно, - широкая спина Салливана и копна встрепанных кудряшек закрывала обзор. Анжела почти сразу сорвалась с места и сбежала — успев подметить, что комната вся в чудовищном беспорядке, с грудами странных вещей на полу и целой вереницей поделок на стенах. Теперь было ясно, какому творцу принадлежит большая часть экспонатов в музее-столовой.
Анжела сбежала в этот раз, но вынуждена была признать, что ей хотелось бы узнать лучше, чем занимается Салливан... этот странный, смешной мужчина с повадками ребенка, умеющий сердиться, а минуту спустя — улыбаться во весь рот... И еще ей хотелось бы узнать, что делает в своей комнате Лео, когда из-за двери раздаются мягкие звуки гитары... этот странный, витающий где-то в иных сферах парень с отрешенным взглядом, который ходит весь в себе и любит до безумия чужих ему детей... Что творят у себя рыжие близнецы, два безупречно одинаковых моторчика с неуемным запасом энергии и фантазии, готовые всё вокруг изрисовать яркими красками и безумными узорами, дающие каждому плану дурацкое название... Чем там занимается втихомолку Джаред... хотя вот от Джареда с его дьявольскими темными глазами надо бы держаться как можно дальше. Нет, Анжеле было совсем не интересно. Нет, Анжела не хотела иметь ничего общего с этими странными людьми. Но что уж говорить — они начали вызывать в ней жгучее любопытство... ведь таких людей, как эти, она еще не встречала, они вообще не были похожи на все, с чем она прежде сталкивалась. Странные. Непонятные. Жизнерадостные (кроме Джареда) до невероятного. Вечно улыбающиеся. Принявшие её будто... будто родную. Живущие в самом безумном на свете доме. Странные люди, каждый со своим не менее странным занятием, и хотелось узнать, что они делают, понять, зачем они делают это... как могут быть такими безумными.
Анжела начала заглядывать в чужие двери. Смотреть и слушать. И так узнала много новых и неожиданных для себя вещей. Салливан мастерит все подряд. Выжигание, резьба по дереву, оригами, фигурки из глины... всё, для чего нужно использовать руки, он делает с поразительной ловкостью, и вся его комната завалена этими рукотворными вещицами, а так же весь дом. Лео играет на гитаре. Играет тихо и мелодично, а маленькие брат с сестрой сидят с ним и слушают, затаив дыхание. Кроме того, Лео читает — какие-то огромные и толстые книги; именно в моменты его погружения в эти книги вымирает дом, один раз в день, строго в одно и то же время. Близнецы проводят эксперименты над всем, что есть под рукой, у себя в комнате и в домике на дереве, но редко бывают дома — их уносит куда-то в городок, порой с утра до вечера. Джаред... что делает Джаред, Анжеле узнать не удалось, потому что дверь его комнаты всегда была надежно заперта на ключ изнутри, хотя все остальные не следили за сокрытием своих тайн и держали комнаты то слегка прикрытыми, то и вовсе нараспашку. Анжела пришла к выводу, что Джаред самый заурядный парень и просто не хочет общаться ни с кем из семейства... как, в сущности, и она сама.
Анжела по-прежнему не хотела иметь ничего общего с этими людьми, почти не говорила с ними (краткое «спасибо» за едой — не в счет) и проводила целые дни у себя в комнате. Но каждый день приносил ей новую порцию известий об обитателях дома, полученную, конечно, тайным путем, и от этих известий становилось жутко, странно, но еще более любопытно. Хотелось знать больше. Да, хотелось знать больше... об этих людях, не похожих ни на кого.