Я не могу писать отзыв на замятинский роман "Мы". Уже вторую неделю хожу с ним, думаю, вспоминаю, ищу подходящие к Великому Произведению фразы... а просто нет таких фраз. Она слишком важная, эта книга, слишком страшная, правдивая, даже абсурдно порой правдивая, слишком жестокая и больная, слишком... да все - слишком. Я так хочу об этом написать. И жаль, что совсем не получается. Беспомощное изумление перед книгой... очень редко так происходит в моем общении с книгами. И еще жаль, что мне не удалось читать ее в школе-колледже с кем-то мудрым и знающим, кто объяснил бы всё, кто провел бы за руку по лабиринтам бесподобной фантазии Замятина, по этому городу, идеальному городу из стекла, где все так вроде бы счастливы... Я хочу все это понимать. Историю создания. Чудовищные выверты нашей, русской, государственной системы, из которых родился этот город. Хочу понимать все отсылки, аллюзии, всю важную суть букв-имен - да, конечно, в конце книги есть множество пояснений и уточнений, но это же все не то, я хочу погружаться с головой в эту невероятную книгу и каждый шаг героя - а ведь каждый шаг в книжном мире очень важен - видеть во всей полноте смыслов.
Просто заметки, размышления, не отзыв, я восхищаюсь красивыми, ровными отзывами с LiveLib - я все равно лучше, чем они, не скажу, и все самое важное сказано.
Эта вещь - великая. Не просто хорошая и важная, не просто нужная и глубокая, она велика - во всех ее составляющих, даже в языке, хотя язык, к слову, был тем единственным, что затрудняло мое путешествие по стеклянным улицам города. Порой сбивало порой с толку, заставляя терять нить рассуждений Д-503. Он прекрасен, конечно. Он себе не имеет вообще никаких аналогов. Никаких и нигде. Эту книгу, даже опустив все прочее, можно запомнить за один только необычайный язык. Я понимаю, зачем Замятину было нужно, чтоб его Д-503 поведал нам о своих чувствах и впечатлениях именно в такой, наполовину математической, наполовину возвышенно художественной и образной форме. И во много раз страшней, по контрасту с его прежней речью, выглядит последняя глава, где сухо, кратко и не тратя лишних слов герой сообщает, как предал анафеме свою любимую. И все же... это правда слишком. Письма к неведомым обитателям далеких планет, такой личный, непосредственный разговор с собой и о себе, конечно, не обойдется без образов, без сумбурных попыток объяснить свои чувства, но как-то уж слишком они сумбурные, слишком увлекается Д-503 необычными метафорами, цветистыми сравнениями, а то и вовсе передает чувство через мутный и абстрактный образ, да что там чувство - даже событие. За сюжетной конвой поэтому следить не всегда просто. Не всегда понимаешь, кто и куда пошел, что произошло, чем кончилось... Да и ритмически текст воспринимается очень тяжко. Эти странные паузы в тех местах, где вроде бы и пауз не нужно, это смысловое выделение не каких-то редких, а вообще почти всех образов и мыслей во внутренней речи героя... они сбивают с толку порой, и ты гадаешь, почему здесь нужна такая пауза, и теряешь ниточку рассуждений Д-503. Не везде, безусловно, многое здесь оправданное и нужное, но все же - читать трудно.
Мир, замкнутый в стройных математических понятиях. Мир как большая система, где все так просто и разумно объясняется логикой. Д-503 как идеальный образец стеклянной философии, как ее носитель и проводник, всегда, безнадежно, до самых последних строк. Страшное противоречие рвет его в разные стороны, ломает без пощады всю стройную и разумную логику, любовь не укладывается ни в какие схемы... даже любя, даже познавая другой, не логичный, не стеклянный мир, Д мыслит в своих научных понятиях, Д хочет нести математическую мудрость Благодетеля в другие миры. До последнего. Любя безумно и всем своим существом. Идеальный продукт системы... которая, пожалуй, уже въелась ему глубоко под кости и не могла бы исчезнуть под действием хоть тысяч I.
Прозрачное стекло повсюду... жизнь - не твоя, а общая, все, что ты делаешь, кроме разве что регулярных половых актов, не твое - общее. И ты сам - не ты, а мы. Коллективный разум. Совершенный организм из одинаковых частей. Эти дома с прозрачными стенами, где все видно насквозь, комната за комнатой... как бы я хотела увидеть это в фильме. Правда. Как бы я хотела увидеть и ощутить еще сильней невообразимую чудовищность такого мира. А ведь он может быть... он, доведенный до абсурда Замятиным, в разных формах и сейчас существует, и когда-нибудь некий умный человек придумает новое учение о разумном распределении человеческих ресурсов, однажды кто-то придумает удалять у людей фантазию, и тогда - всё.
Оруэлл, Хаксли - это все страшно, это очень пугающее и возможное будущее, но таких страшных картин, как у Замятина, я еще не видела и, наверное, не увижу. Они... чудовищные. Безумные. Но в них сразу веришь - с первых строк первого письма Д-503 в неведомую галактику. Неумолимый режим... Благодетель, стоящий над всем этим, хотя тоже, кажется, жертва режима, как все, хочет свою стеклянную философию отправить и на другие планеты, к другим людям, которые живут себе хорошо и счастливо, живут как люди, а не как машины. Боюсь представить, как рвется на части жизнь таких благополучных планет, когда какой-нибудь их обитатель прочитает письма Д-503... подумает... еще раз подумает... и решит, что нужно заняться механизацией сознания людей и созданием Стеклянного города.
Замкнутый мир - и надежда за Стеной, еще живая, еще не убитая математикой жизнь. Как у Хаксли, есть надежда - Стеклянный город замкнут сам в себе, но люди там, за его пределами, еще могут жить, их не трогают, о них просто забывают... и туда ушла О, ее ребенок вырастет на свободе, без стекла и режима. Но с другой стороны - такая дикая жизнь очень близка к абсолютному одичанию, превращению в животных, так что I все хочет сделать верно - соединить город и природу. Жаль, что у нее это не получается. Здесь, как у Оруэлла, все революции обречены погибнуть, даже толком не начавшись.
Не так просто выудить из мутных, странных, порой абстрактных рассуждений и образов Д какие-то характеры других героев. Но мне очень нравится О - ее считают пустышкой-дурочкой, а я не знаю, как можно так считать. Хорошая, добрая, теплая О, вся нежно-розовая - вот уж прекрасная передача человека через один только цвет! - здесь как воплощение любви. Да, может, она не летит мыслью далеко и глубоко, как I, не думает о борьбе с режимом, но ведь она любит Д, по-настоящему, неразумно, не математически любит... и остается символом прекрасной, чистой любви. Такого чувства у I к Д не было. Я так понимаю, он был нужен ей как строитель "Интеграла"... она, может, и любила его, даже скорей всего любила, но это - во вторую очередь. Любовь к нему О блестит и сверкает солнцем. Так что из всех героев нравится О, но и I с ее резкими порывами, с ее неуместностью в этой системе, с ее жизнью, бьющей во всех движениях и улыбках, и Д как идеальный образец системы, с его математическим метафорами и научными понятиями про все, даже про чувства - особенно про чувства. А вообще, конечно, они все такие абстрактные, размытые, может, потому, что в этом жутком городе все такие - и Замятин очень хорошо показывает нам это, сливает индивидуальность каждого героя в безликое и вечное "мы".
Слишком много всего. И я ведь не считаю эту книгу идеальной во всех отношениях... идеальной - нет, великой - да. Думать, думать, еще очень долго думать над этим стеклянным миром. Оруэлл и Хаксли, хотя безусловные Мастера в жанре "антиутопия", не хватали меня так крепко своими мирами.
Плохо ваше дело! По видимому, у вас образовалась душа.
Единственное средство избавить человека от преступлений — это избавить его от свободы.
Имя это болезни: фантазия.
Это - червь, который выгрызает черные морщины на лбу. Это - лихорадка, которая гонит вас бежать все дальше - хотя бы это "дальше" начиналось там, где кончается счастье. Это - последняя баррикада на пути к счастью.
Если они не поймут, что мы несем им математически-безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми.
— Милый мой: ты — математик. Даже — больше: ты философ — от математики. Так вот: назови мне последнее число.
— То есть? Я… я не понимаю: какое — последнее?
— Ну — последнее, верхнее, самое большое.
— Но это же нелепо. Раз число чисел — бесконечно, какое же ты хочешь последнее?
— А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней — нет, революции — бесконечны.
А вдруг он, желтоглазый, - в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычислимой жизни - счастливее нас?
Потому что разум должен победить.
Надеюсь, никогда не победит.