***
Наш мир
Ян любил, чуть отведя в сторону занавес, наблюдать, как зал неспешно заполняет публика. Они заходят из холла в сумрачное, с мягким, приглушенным светом помещение, ищут свои места, оглядываясь вокруг, - кто-то пришел сюда в первый раз, а кто-то, напротив, все уже знает и смотрит на привычную обстановку с улыбкой. Зрители начинают заходить в зал в разное время – в начале их мало, но, чем ближе спектакль, чем больше звенит звонков, тем более густым потоком они заполняют ряды красных кресел. А Ян стоит, прислонясь к стене и держа рукой край занавеса, остается незамеченным для публики и наблюдает. Какое-то очень приятное и теплое чувство поднимается в нем. Зарождаясь в груди, с одного стука сердца, оно ползет по всему телу, мурашками колется на кончиках пальцев. Ян и наблюдает за публикой ради этого чувств. В театре он испытывает столько разных чувств, не возможных нигде больше, и это – почти самое прекрасное. Видеть, как один за другим люди входят под сумрачные своды их театра, садятся в кресла, глядят вокруг себя, что-то одобрительно шепчут друзьям, с которыми пришли. Вот женщина в темном платье, повернувшись к мужу, с восторгом обводит зал рукой. Вот шумные подростки, еще секунду назад ругавшие родителей за то, что притащили их в это «дурацкое место», замолкают и бросают вокруг себя любопытные взгляды. Вот пожилой мужчина, совсем уже старик, положив руки на подлокотники кресла, откидывает голову назад и с легкой улыбкой прикрывает глаза.
Ян знал почти всех. И мужчину с женщиной, и старика, и многих, многих других. Везде мелькают знакомые лица. Знакомых лиц куда больше, чем тех, кого Ян видел в первый раз в жизни. Конечно, он не знал имен, но внешний облик постоянных гостей театра хорошо сохранился в его памяти, какие-то особые, яркие черты каждого из этих гостей. Кто-то не пропускает ни одного спектакля. Кто-то ходит на какую-нибудь одну категорию постановок. Кто-то заглядывает время от времени. Кто-то, теряясь надолго, в конце концов снова сидит в зале. Кто-то, показавшись раз, пропадает совсем – но таких, к счастью, меньше. Обычно люди приходят сюда, чтобы потом непременно вернуться.
За спиной Яна кипит активная, но почти бесшумная подготовка к спектаклю. Ребята расхаживают туда-сюда за кулисами, шепча себе под нос слова реплик. Андрей беспечно весел, как всегда, Седрик, опять же по обыкновению своему, хранит невозмутимое спокойствие, Феликс, как безумный, мечется от одной стены к другой, а в углу Ренат с улыбкой от уха до уха хохочет над ним. Лерка, витая в своих фантазиях, что-то рисует на мятой салфетке, братья с неподражаемым увлечением повторяют свои парные диалоги, Лёна с Линой тихо обсуждают что-то, подбадривая друг друга, ведь явно очень волнуются обе. Вика, углубившись в листок со сценарием, пробует на лице разные выражения – какое все-таки подойдет больше? Кира с Ником, кажется, вообще не думают о спектакле, так они заняты обществом друг друга, хотя, конечно, это совсем не так. Дина мечтательно глядит на декорации и что-то едва слышно напевает, а ее брат юркой молнией возникает то здесь, то там. И между всеми ребятами, как неусыпный страж, ходит своим резким шагом Наташа, отдавая последние распоряжения, будто на кону не очередной спектакль, а судьба мира.
Ян с улыбкой слушал эти привычные звуки, и ему не надо было оборачиваться, чтобы понять, как ведут себя ребята, ведь он знал их как себя самого. Ян слушал и смотрел через щелку в занавесе, как последняя публика занимает свои места, смотрел и ловил среди них знакомые лица, а их было много, очень много. Его взгляд скользил по ним, таким знакомым, почти родным… да что там – действительно родным. Они все приходили сюда не как первооткрыватели маленького, мало кому известного театра, не как случайные искатели новых впечатлений. Они приходили сюда как домой. Ян, часто прислушиваясь к разговорам публики, знал, что многие и правда называют их театр Домом. С большой буквы. И, он был уверен, говоря так, они не просто сокращали название театра. Это был еще один их дом. Уютное, теплое место, где им всегда рады, а именно этого, в сущности, и хотели добиться ребята, начиная играть на публику.
Взгляд Яна, изучая зрителей, скользил по креслам, которые теперь стояли совсем рядом со сценой. Но сцены как таковой здесь больше не было. Это был все тот же театр, старое, запущенное здание с высокими потолками, в котором они начали свой путь, но за несколько лет он все же немного изменился. Команда мечтателей решила убрать сценические подмостки. Они играли теперь рядом с креслами, и не было между ними и публикой никаких преград. Все кресла стояли полукругом, поднимаясь вверх, и было их не так уж много, сам зрительный зал стал меньше, чем прежде, и театр ничуть не пострадал от этого, - совсем наоборот. Мечтатели, проводя эти изменения, и сами не знали, как они перевернут все. Теперь они и зрители не были двумя разными полюсами. Теперь не было между ними таких отношений, что одни играют, а другие смотрят. Перестановка в зале как-то резко изменила и суть всего. Зрители становились полноправными участниками спектакля. Мечтатели, пересекая границу, уже не боялись взаимодействовать с ними. Всем надолго запал в память эпизод из «Дон Кихота», когда Санчо Панса в блестящем исполнении Феликса уронил коня Росинанта на зрителей в первом ряду.
Такой прямой контакт был бы невозможен, возвышайся подмостки над залом. И это было так редко в театрах, что публика, изрядно удивленная в первый раз, с таким восторгом приняла общение с актерами – оно самым быстрым и естественным образом стало изюминкой театра безнадежных мечтателей. Как и многое другое. Какие-то мелочи, легкие штрихи, подчас будто и совсем не важные, сделали их театр особенным среди других. Поэтому в зале было так много знакомых лиц. Поэтому многие приходили сюда раз за разом. Да, маленький «самодеятельный театр», как звали его серьезные издания и серьезные театры, не получил очень уж большую известность. Но мечтателям, в сущности, она никогда и не была нужна. Они были бы рады увидеть в зале хоть одного человека, который пришел, чтобы разделить с ними какой-то новый, прекрасный мир. Они играли бы даже для одного.
Ян стоял и смотрел до тех пор, пока не раздался в недрах холла последний звонок. Все места, окружавшие свободное пространство-сцену прямо перед ними, были заполнены. Этот последний звонок, как всегда, сильно и мощно отозвался в груди Яна, рождая совсем уж бешеную стайку мурашек по спине. Он бросил сияющий, полный радости и любви к Дому взгляд себе за спину, где ребята готовились выходить и играть, и поймал взгляд Лины. Такой же сияющий и полный любви. Да, театр изменился, они изменились, они через многое прошли, чтобы попасть в этот день и показать зрителям этот спектакль. Но что-то не менялось. Перед спектаклем Ян всегда ловил такой взгляд Лины – и неизменное отражение той же любви в глазах всех ребят. Путь театра безнадежных мечтателей не был легким, они много раз стояли на грани того, чтобы опустить руки, да только не опускали, и никто не хотел выбрать себе другую жизнь, потому что для всех них жизнь была возможна только здесь. Игра в театре на досуге стало делом всей жизни, самой жизнью.
И, глядя на своих мечтателей, на Лину, зная, что в зале сейчас гаснет свет и зрители замирают в ожидании, Ян ощущал в своем сердце рождение еще одного чувства, пожалуй, самого прекрасного из всех на свете. Он на своем месте. Это – его жизнь. Это – его мир. Их мир. И никогда, что бы ни случилось, другой мир не будет ему – им – нужен.