[city-of-stars]

Для  Renya, моего самого неутомимого заказчика :3

Название: "Стоять рядом с ней"
Автор: rainbow
Фэндом: «Голодные игры», С. Коллинз
Персонажи: Прим, Китнисс
Жанр: джен
Размер: мини
Статус: закончен

Китнисс сидит рядом со мной на траве, подняв лицо к небу над нами. Оно сегодня чистое и светлое, с плавно бегущей по нему чередой облаков — как будто специально для нашей редкой вылазки из подземелий Тринадцатого. И воздух удивительно чист и прохладен, с тонким запахом зеленеющих деревьев. А где-то у нас над головой, окружая со всех сторон и не показываясь нам, сладкими голосами поют птицы. Мир сегодня прекрасен, каким я не помню его очень давно. Кажется, в таком прекрасном мире просто не может быть войны. Жестокие убийства людей, вспышки революции во всех уголках Панема, символ сойки-пересмешницы, выцарапанный на коре, неровно нарисованный на бумаге... всего лишь бесплотная картинка на экране телевизора. Далеко-далеко от нас. В другой вселенной. Не в этом дивном уголке тишины и спокойствия, где мы с Китнисс сидим на траве и смотрим в небо.
Мы очень редко получали возможность выйти наружу. Покинуть тесную духоту подземных лабиринтов Тринадцатого дистрикта. Мы не имели такой роскоши, как время, - слишком многие вещи требуют сейчас нашего пристального внимания. Я с утра до вечера занята в больнице — больных и раненых, еще не оправившихся от эпидемий и разрушений, здесь более чем достаточно, а вот людей, способных помочь им, наоборот, катастрофически не хватает. Наша маленькая команда выбивается из сил. Почти все, как я, не могут похвалиться специальной подготовкой и вынуждены методом проб и ошибок, опираясь наполовину на обрывочные знания, наполовину на интуицию, спасать жизнь людям. Порой к вечеру я едва помню себя от тяжелой, почти невыносимой усталости. Ни на что больше меня не хватает, только дойти до жилого отсека и рухнуть на кровать, забывшись сном.
Мама, конечно, не может не видеть этого и беспокоится обо мне, предлагая беречь свое здоровье. «Ты всего лишь ребенок, Прим, не мучай себя так» - говорит она с тревогой в голосе. Но я не жалуюсь на усталость. И только киваю ей в ответ, как будто соглашаясь, но не говоря того, что думаю на самом деле. Мама... наша добрая, но задолго до революции измученная жизнью мама не знает, что я больше не ребенок. Что обо мне не нужно заботиться, не нужно оберегать меня от печалей и трудностей. Я больше не ребенок. Потеряла право быть им в тот день, далекий, но сохранившийся в памяти ярко и сильно, когда Китнисс вызвалась вместо меня на Голодные игры.
- Как здесь хорошо, правда? - она смотрит на меня и улыбается, - а мне казалось, что такой радостной и беспечной улыбки я никогда больше не увижу у нее.
Я улыбаюсь в ответ, подбираясь поближе к сестре, и наши руки находят друг друга. Вот так, бывало, мы наслаждались свежим воздухом и теплым солнцем дома, в Двенадцатом дистрикте. До того, как Голодные игры ворвались в нашу тихую и ничем не примечательную жизнь, - Игры и все, что последовало за ними. Порой я думаю, что, наверное, лучше было бы Китнисс не бросать вызов Капитолию и позволить Питу отдать победу ей. Тогда мы не сидели бы сейчас в глубоких и тесных подземельях Тринадцатого, а жили бы спокойно в деревне победителей в нашем родном дистрикте, ничуть не заботясь о том, что будет с миром... ведь мир был бы так недостижимо далеко от нас. Большой и чуждый мир. Какое нам может быть дело до него?
Мне часто хочется бросить все и вернуться домой — только вот желание это глупое и детское, ведь от нашего дома остались одни развалины да холодный ветер, несущий пыль и сажу над ними. Двенадцатого дистрикта больше нет. И мое детство, хоть мама не знает об этом, осталось под его дымящимися обломками.
Я не озвучиваю своих предательских мыслей о доме вслух. И мы с Китнимм ни о чем не говорим — нам просто хочется помолчать, держа друг друга за руки. Сестра вновь глядит в чистое небо над головой, безмятежно улыбаясь и прикрыв глаза от солнечного света, а я украдкой наблюдаю за ней.
Только это я и могла делать всю свою жизнь, сколько помню себя, - смотреть и тихо восхищаться силе и мужеству старшей сестры.
Мне стыдно за многие свои чувства. За эту детскую тоску по дому, которого не вернуть. За слезы слабости по ночам — редкие, но мучительно сильные и отчаянные. За облегчение, испытанное на моей первой Жатве, когда я поняла, что мне не придется участвовать в Играх. Именно это низкое ощущение было первым — не страх за сестру, не благодарность, что спасла меня от страшной участи трибута. Лишь несколько секунд спустя я бросилась к Китнисс, чтобы остановить, а в первое мгновение в моем сердце было только огромное и всеобъемлющее облегчение — я не буду там, на Арене, лицом к лицу со смертью, я не буду вынуждена бежать от убийц и убивать сама...
С самых ранних лет, с тех пор, как впервые смогла охватить разумом весь чудовищный порядок проведения Голодных игр, я боялась их. Я замирала в безумном, внезапно накатывающем страхе, только представив, что однажды мое имя окажется среди прочих имен... и рука Эффи Бряк вытянет именно его. За несколько недель до моей первой Жатвы мне начали сниться кошмары, и я просыпалась посреди ночи, в поту и слезах, не сразу понимая, что вокруг меня — не Арена, что руки, лежащие на моих плечах, - не руки других трибутов, которые хотят меня задушить, а руки Китнисс, ласково успокаивающей меня и говорящей, что это всего лишь сон, Прим, всего лишь сон... А потом сон обратился реальностью, и я готова была упасть без сознания там же, на главной площади дистрикта, и Китнисс добровольно взяла на себя бремя трибута, избавив меня от Голодных игр — самого ужасного кошмара — навсегда.
Я часто задумываюсь над тем, что было бы, если б в Играх участвовала все-таки я. Что было бы... ничего. У меня не поднялась бы рука на другого человека. Я не смогла бы убить противника, даже если бы его рука прижимала стальное лезвие ножа к моему горлу. Я не смогла бы. Я опустила бы руки и позволила ему прикончить меня. Ничего не изменилось бы в нашем мире, не люби моя старшая сестра меня так сильно. В семьдесят четвертых Голодных играх наверняка победил бы кто-нибудь из профи, Квартальная бойня в следующем году окончилась бы не заговором участников, а просто смертью всех, кроме одного, как было всегда, и Капитолий стоял бы по-прежнему крепкий и непоколебимый.
И, наверное, стоял бы так до скончания времен. В нашем мире должна была появиться Китнисс Эвердин, чтобы зажечь огонь и разлить бушующее пламя восстаний повсюду... Весь мир сейчас сосредоточен только на ней одной. Мир, застывший в ожидании своей участи, замер на кончике стрелы лука, который она, Китнисс, держит в своих руках.
Я всегда могла только смотреть ей в спину и молчать, восхищаясь безмерной силой и безмерным мужеством. Она заботилась о нас. Еще тогда, во времена тихой жизни в Двенадцатом дистрикте. Она заботилась обо мне и маме, защищала нас, как могла, от жестокости мира, согревала своей любовью. Я находилась на безнадежно далеком расстоянии от своей старшей сестры. Сколько бы усилий ни прикладывала, сколько бы обещаний ни давала самой себе, - мне не под силу было догнать ее, мне, маленькой и слабой девочке, дрожащей от ужаса после кошмарных снов. Именно Китнисс приходила в темноте, чтобы ласково прижать меня к себе и быть со мной до того момента, пока я снова забудусь сном, теперь уже спокойным и бестревожным.
Но я потеряла право быть этой маленькой и слабой девочкой. Быть лишь младшей сестренкой Прим, которую необходимо защищать и беречь. Китнисс принесла себя в жертву, спасая мне жизнь, но не для того, чтобы я продолжала просто жить, - для того, чтобы совершить что-то большое и важное. Хоть что-то. Если и не догнать мою старшую сестру, то приблизиться к ней, на мгновение встать рядом и почувствовать, что мы с ней наконец-то равны.
Тринадцатому дистрикту требуются воины. Солдаты. Те, кто сможет взять в руки оружие и без колебаний убивать своих противников, подальше запрятав сострадание и совесть, забыв о страхе и любви к людям, забыв о себе во имя долга и свободы всего нашего мира. Я никогда не умела драться, мне не под силу просто ранить другого человека, не то что лишить его жизни, - но, раз так, значит, я буду спасать. Перевязывать раны, накладывать гипс, обрабатывать порезы и ссадины... Спасать жизнь мужчин, женщин и детей. Пускай даже мои усилия окажутся ничтожной каплей в океане жестокости и убийств, захлестнувшем с головой наш маленький мир.
Я крепко сжимаю пальцы Китнисс своими, и она улыбается, почувствовав это. Улыбается с благодарностью. Мы никогда не говорим с ней о том, что происходит в мире. Она не рассказывает, как невыносима ноша сойки-пересмешницы, которая лежит у нее на плечах, я не рассказывают о том, какое безмерное отчаяние охватывает меня, когда человек, лежащий на кровати передо мной, вдруг кашляет в последний раз и умирает. Мир сейчас слишком ужасен и балансирует на тонкой проволоке над пропастью, - незачем еще и в разговорах усугублять эту неопределенность и этот страх. Мы не говорим о том, что происходит, мы не говорим о наших чувствах друг к другу. Но взгляды, улыбки и наши руки, крепко соединенные вместе, говорят лучше всяких слов. Китнисс улыбается, даже не посмотрев на меня, - и я чувствую в этой улыбке, что она давным-давно признала меня равной себе.
Я благодарна ей за это. Но даже признание сестры не помогает мне признать саму себя равной. Я делаю недостаточно. Все еще делаю недостаточно. Но когда-нибудь... в будущем... в один решающий момент... я совершу что-то действительно достойное того, чтобы стоять рядом с Китнисс. И не важно, чем это может закончиться для меня.
Этот момент наступит. Когда-нибудь. Обязательно.