зарисовка, которая опять стала большой
Плачущий убийца
Тихий звон стали об асфальт распорол тишину, которая наступила сразу после того краткого мгновения, когда, хрипя и кашляя кровью, мужчина сполз по стене и умер. Тихий звон стали об асфальт. Это кинжалы, тускло блеснувшие во мраке ночных улиц, скользнули прочь из ослабшей руки Рэя. А сам он, низко склонив голову, опустился на колени рядом с человеком, чью жизнь только что оборвал быстрым и резким ударом стального лезвия, и заплакал.
Алекс стоял неподалеку от него. Стоял молча и спокойно, ничуть не тронутый ни слезами напарника, ни мертвым телом под слабыми отсветами фонаря. Привык. И к тому, и к другому. Прежде, конечно, он был удивлен и даже испуган тем, что Рэй плачет над каждой жертвой, которая погибла от его руки... от их с Алексом рук. Но, впрочем, он быстро оставил попытки и урезонить его, и посмеяться над ним, стоя в стороне с видом безучастного наблюдателя и ожидая, когда Рэй закончит свой «ритуал». А что касается убийства... смерть уже много лет назад перестала беспокоить Алекса.
Алекс стоял, отвернувшись от Рэя, и курил сигарету, выпуская тонкие струйки дыма в ночное небо. С ленивым интересом он наблюдал, как сизая дымка медленно исчезает в воздухе, обращаясь в ничто. Лишь докурив до самого фильтра и тщательно раскрошив окурок подошвой ботинка по земле, Алекс поднял автомат, небрежно прислоненный к стене возле мертвого тела, и принялся счищать с него кровь и грязь. Его взгляд не выражал ничего, кроме легкой нотки ленивого интереса, - а впрочем, может, интерес отдал место холодному равнодушию. Уже много лет сигарета вызывала у Алекса больше чувств, чем смерть человека.
Рэй, чувствуя под собой влажную, стылую землю и низко склонившись над телом, плакал. И сквозь слезы внимательно смотрел в лицо убитого ими мужчины, чтоб запомнить как следует. Цвет волос и глаз, изгиб бровей, чуть выдающийся подбородок, острые скулы... Каждая мелочь мертвой хваткой цеплялась за память Рэя, оставаясь внутри него навсегда, - и он добивался этого абсолютного запоминания, он делал так со всеми людьми, которых ему и Алексу поручали убить... а было их много, неизмеримо много. Он помнил каждого из них. В любой момент мог воздвигнуть из глубин своей памяти образ, четкий, будто человек еще жив и стоит сейчас перед ним. Он считал, жизнь скольких людей они оборвали в таком же, как этот, глухом и темном переулке с разбитыми фонарями по краю, или в замкнутом со всех сторон громадой домов дворике, или затхлом, погруженному во тьму подвале, или... Много людей. Сотни. Алекс давным-давно сбился со счета, не помня лиц, не различая одну жертву с другой, не придавая значения смерти. А в сердце Рэя каждая смерть была вплавлена вечным клеймом.
И этот человек, как те, кто был до него, как те, кто будет, конечно, после, никогда не оставит его.
Алекс, спрятав руки от холода в карманах пальто, ничего не говорил, лишь молча ждал. То, что делал напарник, оставалось для него полной бессмыслицей, ритуалом, не имеющим толка, - но, раз уж Рэй так хочет, пускай проливает слезы у каждого тела. Тело. Объект. Что-то не живое, не имеющее права на выбор. Им приказывали устранять людей, самых разных людей, - значит, нужно выполнять свою работу, не задавая лишних вопросов. Они, эти люди, переставали существовать для Алекса в тот миг, когда он видел их фотографии перед новым заданием. Хотя, пожалуй, люди как люди вообще не интересовали его. Раньше он любил людей. Ненавидел. И любое из этих чувств было во много раз лучше, чем холодное равнодушие, с которым он смотрел, как плачет его напарник у мертвого тела.
Рэй наконец поднялся с земли, сунув кинжалы за пояс. Его глаза были теперь сухими и спокойными. Алекс, не изменившись в лице, перехватил поудобней свое оружие без капли крови, будто не было ни выстрела, разорвавшего ночь на клочки, ни тяжко упавшего на мокрый асфальт тела, и напарники двинулись рядом по замершим, спящим улицам, возвращаясь домой.
***
Мальчик дрожит и обнимает себя руками, чтоб как-то спастись от струй дождя, хлещущих по лицу, от колючего ветра и кусающего даже под одеждой холода. Одежды на нем немного, да и убежище он выбрал ненадежное — козырек над чьим-то крыльцом, откуда в любой момент могут согнать. Другого не было. Другого не будет. Но к любым невзгодам можно привыкнуть, если терпишь их очень долго, - а он, сколько помнил себя, всегда бродил в одиночестве по улицам, ища, где бы скоротать ночь. У него не было родителей, чтоб позаботиться о нем, укрыть от холода и ветра, накормить, уложить в теплую постель. У него не было даже шанса узнать, что бывает какая-то другая жизнь, кроме этой, мрачной, зыбкой и грозящей оборваться в любой момент.
- Эй.
Плохо различимый сквозь шум дождя голос зовет его. Он поднимает голову — и видит перед собой мальчика, такого же, как он сам. Не потому, что одежда на нем тоже не по размеру, протертая и слишком тонкая для этой холодной погоды, не потому, что лицо его тоже покрыто царапинами и синяками, не потому, что он тоже насквозь промок под дождем, не имея возможности уйти в сухое и теплое место, где его согреют и дадут чашку горячего чая. Этот мальчишка был таким же, как он, потому, что в глазах его застыла глубокая и вечная тоска одиночества. Такое выражение можно обрести лишь тогда, когда всю жизнь с тобой рядом никого нет.
И теперь уже два мальчика сидят на чьем-то крыльце, прижимаясь друг к другу. Дождь сплошным потоком хлещет вокруг них. Они смеются. Они больше не одиноки. Да, у них никогда не было и не будет родителей, они никогда не узнают, что такое семья, но в это мгновение, когда взгляды их встретились, они стали друг для друга братьями на всю жизнь.
- Рэй, ты только посмотри, как здорово ее отсюда видно!
Алекс кричит, хотя Рэй стоит совсем близко от него, - кричит, не в силах сдержать чувств, охвативших его. В глазах Алекса отражается радуга. Та самая, за которой они гнались по улицам города, шлепая по мокрому от недавнего дождя асфальту, окатывая прохожих водой из луж и ускользая прежде, чем их успевали поймать и отругать. Они, только завидев отблеск радуги над крышами домов, кинулись искать такое место, откуда радуга была видна бы лучше всего, такое место, где никто не помешает им смотреть на нее. Это Алекс вдруг ухватил Рэя за руку и потащил за собой — а Рэй, как всегда, без единого слова повиновался ему. Выдумщик, затейник и непоседа — кто еще, кроме него, мог придумать погоню за радугой?
Они стоят рядом на крыше, а радуга вздымается над их головами дивным мостиком в сказочное королевство. Город спешит и шумит внизу, у ног двух мальчишек в потрепанной одежде, город с его жестокостью и равнодушием, с его вечной борьбой за жизнь... здесь, над городом, можно забыть про него и не бороться. Хотя бы несколько мгновений. Хотя бы жалкий, крохотный кусочек времени. Не думать о том, что у них нечего съесть на ужин и негде провести эту ночь и сотни следующих ночей. Не думать о том, что будет завтра. Жить только здесь, только сейчас.
Изо всех сил Рэй старается удержать мгновение. Пусть будет лишь оно — и ничего кроме. Пусть будет лишь эта крыша почти под самым небом, резвый ветер в волосах, бегущий поток облаков в вышине, чувство щемящей радости в сердце и радуга в глазах Алекса.
- Я же говорил, что тебе понравится! А ты все «не надо, не надо»... зануда!
Алекс шутливо хлопает Рэя по плечу. И улыбается. Совершенно счастливой улыбкой без тени тревоги.
По щелчку пальцев мужчины его телохранители в костюмах и темных очках хватают Рэя и Алекса, скручивая им руки за спиной. Они не успевают ни сообразить, что происходит, ни тем более помочь друг другу. Они беспомощны в лапах этих громил — а мужчина улыбается хищной и лениво-равнодушной улыбкой, довольно сощурив глаза.
- Кажется, вы не совсем понимаете, кто я такой. Я не предлагал вам работать на меня. Я поставил вас перед фактом, что вы будете это делать. С вашей стороны мне нужно согласие... либо, в противном случае, вы можете попрощаться друг с другом прямо сейчас. Я не приемлю отказов.
- Нет! Ни за что! Мы никогда не будем...
- Убивать людей? Это вовсе не так трудно, как тебе кажется. К этому быстро привыкаешь. Надо только начать.
Рэй и Алекс бросают друг на друга быстрый, полный ужаса и отчаяния взгляд. Они никого не трогали. Они жили своей маленькой, никому не мешающей жизнью. Они не понимали, почему этот страшный незнакомец с пустыми глазами и жестокой улыбкой хочет, чтобы они, дети, работали на него. Убийство... смерть... Одна лишь мысль об этом вызывала у них отвращение. Они никогда не причинили боль ни единому живому существу на свете.
Мужчина снова улыбается, наблюдая, как без толку пробуют мальчики освободиться и как потом замирают, осознав тщетность любых попыток. Он достает из кармана пачку сигарет и небрежно закуривает, выпуская в сторону Рэя и Алекса струйки сизого дыма, быстро тающего в воздухе. Его движения спокойны и ленивы, полны достоинства и абсолютной уверенности в себе, и с той же уверенностью, как о деле уже решенном, он говорит:
- Вы будете убивать для меня. Я сделаю из вас самых лучших убийц в этом городе.
Мертвый человек, раскинув руки в стороны, лежит на земле перед ними, и пустой взгляд его глаз смотрит без выражения в небо. Рэй глядит на него, не понимая, не в силах понять, что убил этого человека, пока нож в руке, с которого тихо и страшно капает кровь, не открывает ему кошмарную правду. Едва слышный, хриплый стон срывается с губ Алекса, Рэй зажимает ладонями рот, расширив от ужаса глаза... и падает на колени у тела, уткнувшись лицом в мокрый асфальт.
Хозяин опускает пистолет, направленный в голову Алекса, и делает знак своим вечным телохранителям. Они отпускают Алекса, и он тоже падает на землю, судорожно хватая холодный воздух ртом.
- Хороший мальчик, - с довольной улыбкой бросает хозяин, подходя к Рэю и вставая над ним, сжавшимся в комок и дрожащим от рыданий. - Первое убийство — самое трудное. Скоро ты привыкнешь к ним.
И, прежде чем скрыться в машине от дождя и холода, он говорит, обращаясь к Алексу:
- Твоя очередь — завтра.
Телохранители следуют за ним к автомобилю, а мальчики остаются под дождем, возле мертвого человека, который был еще жив секунду назад. Они смотрят друг на друга. Алекс, с трудом поднявшись на ноги, идет к Рэю, опускается на колени рядом с ним и крепко прижимает к себе. Рэй плачет. Плачут оба. Горячие слезы бегут у них по щекам, пока они, в отчаянии держась друг за друга, стараются не думать о том, что теперь такой будет вся их жизнь. Убийства... смерть... Они должны убивать для хозяина. Другого выбора у них нет. Если кто-то из них откажется — хозяин убьет второго. Они должны убивать, чтобы спасти жизнь брата не по крови, а по сердцу, ведь у Алекса нет в этом мире никого, кроме Рэя, а у Рэя — никого, кроме Алекса.
Убийство, смерть... Нож с пятнами почти смытой крови отброшен в сторону. Руки Рэя, вцепившиеся в рубашку Алекса, дрожат. Он не хотел делать этого. Он никогда, никогда, никогда не хотел причинять вред другому человеку. Пускай они вынуждены будут убивать — бог знает, как долго, - но убийство навечно останется глубоко чуждо и отвратительно ему. Им обоим.
- Отпустите нас.
Хозяин чуть меняется в лице, приподнятой бровью показывая удивление. Насмешливое удивление — конечно, мальчик не может говорить так всерьез.
- Что ты сказал, прости?
- Отпустите нас. Мы не хотим больше... делать это. Убивать.
Хозяин, откинувшись на спинку дивана и склонив голову к плечу, пристально смотрит в глаза Рэя, будто пытаясь понять, не шутит ли он. Улыбка изгибает уголки его губ. Ленивая, равнодушная улыбка, как всегда, - но, впрочем, с нотками легкого любопытства. Видимо, Рэй смог немного удивить его такой неожиданной просьбой.
Рэй изо всех сил старается не опустить взгляд, не дать страху завладеть собой. И выдерживает этот внимательный, изучающий взгляд, расправив плечи. Какое-то безумие, наверное, ударило ему в голову, раз он вздумал придти сюда... уверенности, что это сработает, не было в нем даже тогда, когда он решил, что пойдет, и все-таки пришел, потому что не мог поступить иначе.
Сегодня он в первый раз увидел пугающую пустоту в глазах Алекса, стоящего над мертвым человеком.
- Отпустить вас? - медленно произносит хозяин, как бы пробуя на вкус эти слова. - Что ж... я согласен.
Рэй ошарашен таким ответом настолько, что даже не переспрашивает, лишь смотрит на хозяина, затаив дыхание.
- Да, я согласен. Вы получите свободу. Но с одним условием.
- Каким же?..
- Пятьдесят человек. Вы должны убить пятьдесят человек. Начиная с этого дня. Таково мое условие. Я отпущу вас, когда вы его выполните.
Стайкой назойливых призраков воспоминания мучили Рэя, когда он вышел в стылую ночь, оставив Алекса спать дома. Дом... ему не нравилось это слово, но судьбе было угодно так, что другого дома, кроме этого, они не знали. Алекс называл его домом. Роскошный особняк в богатом квартале, с чуть не сотней изящно убранных комнат, вкусной едой, мягкими постелями и всеми удобствами, что только можно было пожелать. Алекс возвращался туда, как домой, и спокойно засыпал на кровати с балдахином, бросив испачканное кровью и грязью оружие в угол. Рэй не мог заснуть в эту ночь. Как, впрочем, и в любую другую ночь после задания. Он не сумел бы и одного лишнего мгновения провести в стенах особняка, который им любезно предоставил хозяин, - глухая боль в сердце гнала его прочь, прочь, прочь отсюда, во тьму и сырость улиц города.
Рэй бесшумно ступал по мокрому асфальту, спрятав руки в карманах. Дыхание рвалось с его губ облачками пара и тут же таяло в воздухе. Опавшие листья, невидимые в темноте, шуршали под ногами, и он старался заполнить этим слабым звуком свое сознание, - чтобы отогнать назойливых призраков, чтоб не видеть перед собой картинки их прошлого. Они были настойчивы и беспощадны к нему. Они приходили, не желая оставлять его, и мучили, мучили, мучили вечным пересмотром того, что было, - и чего не будет уже никогда. Рэй редко вспоминал о жизни, которая началась с тех пор, как двух мальчиков-сирот подобрал на улице хозяин, - но часто вспоминал, как эти мальчики были счастливы, еще не встретив его. У них ничего не было. Ни крыши над головой, ни семьи, ни будущего. У них были только они сами — и они были счастливы, гоняясь по городу за радугой и звонко смеясь.
Теперь в глазах Алекса не отражалась радуга. Теперь он не улыбался, как прежде.
Рэй шел по улице и смотрел в темное небо над головой, откуда холодно светили редкие звезды. И вспоминал по очереди всех людей, которых они с Алексом убили по приказу хозяина за это время. Сорок восемь человек... Сегодня был сорок восьмой. Им осталось совсем немного, чтобы получить возможность уйти. Совсем немного. Они будут свободны.
Хотя, конечно, Рэй почти не верил тому, что хозяин действительно отпустит их.
Когда-то они стояли под дождем, обнимая друг друга, и плакали над первой смертью, которая была совершена их руками. Много лет прошло. По щекам Рэя по-прежнему текут слезы, стоит лишь ему взглянуть на человека, убитого им. Алекс больше не плачет. Алекс больше не считает, что забрать чужую жизнь — страшное преступление. Хозяин, убивая, вполне осознает смерть как тяжкий грех, он получает удовольствие от криков боли и ужаса, ему нравится видеть, как тело человека замирает и падает, будто тряпичная кукла, на землю. В глазах хозяина, когда он убивает, острое и глубокое наслаждение убийством. Глаза Алекса пусты. Он ничего не чувствует, убивая другого человека.
Сорок восемь, сорок восемь... Рэй считал, Рэй помнит каждого из этих сорока восьми, Рэй плачет, вонзая кинжал в живое сердце. Но Рэй продолжает убивать, новым убийством приближая тот момент, когда они наконец получат свободу. Потому что что он должен вырвать себя и брата из этого чудовищного мира, где нужно проливать кровь, чтоб заплатить за крышу над головой и кусок хлеба. Они были счастливы, не имея ни крыши, ни хлеба, счастливы друг с другом, и он сделает все, что угодно, чтобы вернуть радугу в пустые глаза Алекса. Чтоб навечно изгнать из них эту страшную, чуждую пустоту.
Рэй слушал тихий шепот листьев под ногами, продолжая путь неизвестно куда. Конечно, хозяин не отпустит их. Но это значит лишь то, что ему надо изобрести другой способ... любой способ, чтобы вырваться отсюда и забрать брата с собой в иной мир, лучший мир, где нет боли и крови, убийства и смерти. Он будет цепляться за любую надежду, какой бы слабой и обманчивой она ни была. Он не оставит своих попыток, даже если придется перевернуть с ног на голову этот чудовищный мир. Алекс больше не плачет, убивая людей. Алекс больше совсем не плачет, не улыбается, не смеется... Он принял смерть как привычное и ничего не значащее действие. Нажать на курок, убить, отвернуться, забыв об этом. У Рэя рвется на части сердце, когда он видит, с каким пустым и мертвым равнодушием смотрит Алекс на тело убитого его рукой человека.
Он сделает все, что угодно, лишь бы забрать брата из этого мира прежде, чем душа его погибнет совсем.