[city-of-stars]

Я написала что-то страшное, и даже не знаю, почему вдруг. Дети в том приюте - жестокие, и всё же мне их безумно жаль.

Название: «Ничтожество»
Автор: Rainbow
Фэндом: Elfen lied
Персонажи: девочка из приюта, предавшая Люси
Жанр: джен
Размер: мини
Статус: закончен

Если ты сам ничтожество, тебе нужен кто-то ещё более никчёмный...

С первых дней в приюте эту девочку возненавидели все. Не то чтобы она вызывала настоящую ненависть — да и причин, если бы кому-нибудь вздумалось поинтересоваться, приютские сироты назвать не смогли бы. Они были брошенными детьми. Забракованными, как товар с дефектом в магазине, и, разумеется, приют не имел никакой возможности стать для них как дом — всего лишь места, куда их отправили родители, решившие избавиться от ребёнка-обузы. Никто не знает, кем бы они стали в нормальных семьях — а приют сглаживал различия между ними, превращая в стайку озлобленных, затаивших подозрительно-настороженную ненависть на мир. Куда-то нужно было выплёскивать раздражение, и боль, и обиду, и тоску — выплёскивать, чтобы безумный водоворот чувств не разорвал на кусочки. За дисциплиной надзирала неумолимая команда воспитателей. Брошенные дети, отказавшись от прямого неповиновения, выбирали себе жертву и тихонько, в тайне от взрослых, наслаждались издевательствами над ней.
Травили беспощадно и с абсолютным единодушием. Нечего было ждать поддержки хоть от кого-нибудь, если тебе не посчастливилось заполучить невидимую надпись «изгой». Кроваво-красная, ослепительными буквами. Не пропустишь. Обычно жертвой становились новенькие, но из нескольких новичков была выбрана почему-то она — девочка, не отличающаяся ничем особенным... случайный взгляд мальчишки, ставшего лидером, - и вся её жизнь превратилась в беспросветный кошмар.
Брошенные дети изобретательны — едва ли любой взрослый мог бы сравниться с ними в изощрённых и разнообразных способах сделать больно. Мелкими пакостями не ограничивались. Учебники, облитые прокисшим молоком, порванная сумка, разрезанная ножницами юбка, подножки и тычки, насмешливые замечания в спину, лживые доносы воспитателям, стиральный порошок, подсыпанный в тарелку за обедом... Брошенные дети неплохо разбираются в устройстве человеческой души. Пакости — больно, но психологическое давление, кто же спорит, намного ощутимей и больней. Об этой девочке разузнали всё. Мать-алкоголичка, отец, попытавшийся однажды изнасиловать дочку, бесконечные драки с пронзительными воплями и звуками ударов — куда бы она ни пошла, сироты, из которых вряд ли хоть один мог бы похвастаться счастливым прошлым, донимали её насмешками и язвительными комментариями, пересказывали без конца печальную биографию, не забыв упомянуть, что от таких родителей и не могло появиться чего-нибудь получше... Наверное, брошенные дети, высмеивая несчастную девочку, пытались избавиться от собственной боли, от собственного одиночества. Она не знала об этом. Ей было обидно, больно, гадко, - девочка безудержно ревела по ночам, уткнувшись в подушку, и умоляла небо послать ей избавление от мук.
У девочки не было имени. Родители никак не называли её, ограничиваясь затрещинами и руганью, - в приюте, может, её окрестили как-нибудь, но приютским детям куда больше нравилась кличка, прилипшая с самого первого дня. Ничтожество. Не способна ответить обидчику. Молчит, терпит, только вздрагивая от ударов и глотая сопли со слезами — бледное, слабое, затравленное до предела существо с дурным страхом во взгляде. Ничтожество. Пустое место. Ничего нет. Потому и обращаются с ней, как того заслуживает человек, не являющийся человеком.
И вдруг в приюте появилась она. Рогатая девчонка, которую, кажется, нашли брошенной где-то в кустах — девчонка без имени, девчонка-чудовище, девчонка, самой жизнью предназначенная стать изгоем. Двух изгоев сразу в этом приюте никогда не было. Брошенные дети с ошалевшим голодом и упоительной жаждой рвать, грызть, уничтожать набросились на новенькую — а девочка внезапно превратилась в человека, такого же, как все остальные, и принялась изо всех сил избавляться от противной, настойчиво прилипшей, будто жевательная резинка к подошве ботинка, клички. Избавляться от Ничтожества. И не придумали ещё способа лучше, чем сделать ничтожеством другого человека.
Нет, она не присоединилась ко всеобщей травле — напротив, подбирала ключик к девчонке с рогами, оставаясь безучастным наблюдателем. Ненависть к ней зародилась сама по себе — и ни разу девочке не пришло в голову задуматься, разумно ли это чувство, заслуживает ли та девчонка подобного отношения... Разумеется, заслуживает. Кому-то придётся ответить за всё, что вытерпела девочка, будучи ничтожеством. Почему бы не этому странному, мерзкому существу с рогами на голове — наверняка и не человек вовсе, чудовище... так пускай же помучается, пускай заберёт себе боль, обиду, тоску, беспомощность... Ничтожество оказалось назойливым. Оно никак не желало отцепляться от девочки, преследуя свою жертву по пятам, лишая способности говорить, заставляя вздрагивать от малейшего шороха и тянуть руки к лицу — прикрытие от удара... Не так просто было избавиться от холодных щупалец страха, давящих горло болезненным спазмом, от потеющих ладоней, от заикания и дрожи в коленках... Девочка, впрочем, почти сразу обнаружила отличный способ вытравить Ничтожество из своей души. Травили её — теперь будет травить она.
Арсенал издевательств, который использовали приютские дети на рогатой девчонке, был вызубрен девочкой назубок. И волна восхитительного удовлетворения прокатывалась от кончиков пальцев по телу, когда она видела молоко, пролитое на учебники, порошок, подсыпанный в тарелку, разрезанную юбку, испорченную наволочку на подушке... всё это, испробованное на собственной шкуре, теперь приходилось терпеть кому-то другому! Девочка старалась спрятать торжествующую улыбку, представляя себе, какие страдания разрывают сердце рогатому чудовищу. До поры до времени — тактика невмешательства. Наблюдать... изучать... выжидать подходящего момента, когда можно будет нанести особо страшный удар...
Рогатая была слишком неосторожна и доверчива — тут же проговорилась девочке про щенка, стоило лишь проявить к ней небольшую порцию заботы и внимания. Она знала, что так будет. Сама тысячу лет назад отдала бы всё тому, кто посреди этого дикого кошмара сказал бы ей несколько успокаивающих слов. Они с девчонкой вместе сюсюкали над щеночком, подкармливая его объедками, а дальше оставалось только выждать, когда чудовище оставит драгоценную собачку в одиночестве, и направить туда банду мальчишек с бешеной жаждой крови в глазах.
Рогатая выкручивается из хватки мучителей, извиваясь, будто сумасшедшая. Её лицо перекошено невыносимыми страданиями — как и было спланировано, боль дворовой шавки разрывает девчонку на кусочки; удары и насмешки она вытерпеть может, а вот издевательства над «единственным другом»... Девочка вдоволь насмотрелась на вожделенную картинку из коридора, а затем, в точности рассчитав подходящий момент, вбежала с выражением безупречно разыгранной паники на лице — о, прости меня, пожалуйста, я так сожалею... Рогатое чудовище без сил обмякло в руках мальчишек, опустив голову, - и, конечно, не могло видеть ослепительной улыбки, спрятанной за притворным жестом раскаяния. Страдай. Мучайся. Терпи то, что пришлось перенести мне. Я больше никогда не буду Ничтожеством!