Автор: Rainbow
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: миди
Статус: закончен
Примечание: события в кусочках, посвящённых разным персонажам, происходят практически одновременно.
4.
4.
Наша дружба была ошибкой... прости.
- Жан, куда ты так торопишься?
- К Сэму!
- Но ты даже не позавтракал...
- Мама, некогда, Сэм совсем заждался!
- Никуда твой приятель не денется, останься хотя бы ненадолго, покушай как следует!
- Потом, мамочка, всё потом! Буду вечером, к обеду не ждите!
Жан Блэквуд, как и все остальные члены семейства, чувствовал себя неуютно в прежнем городке, где людям не было ни малейшего дела до всех окружающих. Он, разумеется, обрадовался переезду, обрадовался совершенно необыкновенной, удивительной атмосфере дружелюбия, внимания и привязанности; единственное, что могло бы подпортить удовольствие Жана, - неприемлемая разлука с Сэмюэлом Клиффордом, самым драгоценным другом на век; впрочем, дружба была настолько сильной, что никаким препятствиям не позволила нарушить её. Сэм бесчисленное множество раз приставал к родителям с разговорами о том, что, вслед за Блэквудами, им обязательно требуется переменить место жительства - неприветливый городок, равнодушные соседи, замкнутость, духота, пустота, а вот Блэквуды переезжают и, пожалуй, стоило бы последовать положительному примеру. Родители сопротивлялись. Неубедительно, правда. Они давненько подумывали, что этот город не подходит для их семейного благополучия - и поэтому, довольно быстро поддавшись искусительным замечаниям сына, отправились туда, где дружба Жана и Сэма продолжалась без всяких преград.
Ничего не изменилось. Юноши по-прежнему проводили вместе подавляющую часть свободного времени - теперь, правда, их досуг раскрашивался доброжелательным отношением общества. Новая обстановка околдовала Жана, в точности как его старшую сестрёнку Мишель и, конечно, Франсуа, Доминику, Шарлотту. Непоседливый, общительный, бесконечно гоняющийся за разнообразными впечатлениями, мальчишка Жан не мог не поддаться очарованию многочисленных светских мероприятий - вечеринок, приёмов, ужинов, танцевальных вечеров, праздничной атмосфере лёгкости, восхитительному ощущению, что ты находишься в центре внимания, тобой интересуются, с тобой хотят разговаривать, тебя приглашают повсюду. По своему характеру Жан любил находиться в центре внимания. Любил чувствовать, что его личность востребована в великосветском обществе. Любил улыбки, голоса, необременительные беседы, слова, обращённые к нему, и, больше всего, - не иссякающий поток приглашений к Норрингтонам, Дэвидсонам, Карлайлам... Его жизнь теперь заключалась в этом. Он закружился, затерялся в разноцветном, удивительном водовороте впечатлений, которыми обладала новая обстановка - и теперь не представлял себе, что можно существовать как-нибудь по-другому.
Разумеется, на отношениях с Сэмюэлом это никаким образом не отразилось. Сэм, правда, отличался более спокойным, мирным темпераментом, общественное внимание не слишком интересовало его - он запросто мог бы обойтись без вечеринок, приёмов, ужинов, танцевальных вечеров. Но Жан стремился к великосветскому обществу - и Сэм, не возражая, сопровождал лучшего друга ко всем великосветским семействам и участвовал во всех великосветских развлечениях. Они пользовались успехом - привлекательные, наполненные неиссякающей жаждой жизни, жаждой приключений, приветливые, улыбчивые, с заразительным смехом и очаровательными улыбками. Молоденькие девушки поглядывали на них. Матери девушек, присматриваясь к ним, находили, что Жан Блэквуд и Сэмюел Клиффорд - достаточно многообещающие кандидатуры на роль будущих супругов. Всё было хорошо.
В этот день Жан не позавтракал - чем вызывал неодобрительную, но, в сущности, добродушную улыбку Шарлотты, - потому что торопился, отчаянно торопился, подхваченный мыслями о восхитительном обеде у семейства Норрингтонов. Алисия пригласила его вместе с Сэмюэлом - не без расчётливых предположений, конечно, что Роберта и Кристина, её младшие дочери, сумеют привлечь к себе внимание настолько перспективных и в высшей степени положительных женихов; Жану определённо нравилась Бетти, Сэму - Крисс, поэтому они с удовольствием согласились и, встретившись на традиционном месте (на перекрестке двух центральных проспектов), поспешили к Норрингтонам. Этот дом казался самым привлекательным для Жана. Во-первых, разумеется, из-за красавицы Роберты, во-вторых из-за влиятельности Норрингтонов в городке, значимости их симпатий и антипатий для остального великосветского общества; если ты принят Норрингтонами - считалось здесь, - значит, ты принят абсолютно всеми. Авторитет Алисии Норрингтон (вдовы прославленного супруга, оставившего ей колоссальное наследство), не подлежало ни малейшему сомнению. Жан был счастлив. Он, со свойственной мальчишескому характеру непосредственностью, считал, что его жизнь складывается замечательным образом, и больше ничего не нужно - общественное внимание, яркая влюблённость и, главное, самый лучший на свете друг, с которым они не расстанутся никогда.
- Дружба навек? - с улыбкой повернулся Жан к Сэму, протягивая руку - без предупреждения, но, впрочем, Сэм, ни чуточки не удивившись, переплёл пальцы с пальцами Жана и торжественным голосом подтвердил:
- Дружба навек.
Ничего не предвещало неприятностей - счастливым юношам, наслаждающимся компанией хорошеньких девушек, казалось, что они переживают самые лучшие часы своей жизни. Впечатляющий обед из множества блюд, верховые прогулки по лугам и полям, которые окружали особняк Норрингтонов, прогулка по песчаному бережку зеркального озера, разговоры про общих знакомых и погоду, перемешанные с пылкими влюблёнными признаниями... Алисия Норрингтон оказалась достаточно тактичной - и, в то же время, внимательной, - чтобы оставлять молодёжи некоторые возможности обмениваться поцелуями, объятиями, ласковыми словами, не слишком много, не слишком мало, и поэтому, когда Жану и Сэму подошло время возвращаться домой, они чувствовали потрясающий прилив энергии и радостного настроения. Ничего не предвещало неприятностей. И, разумеется, Жан не обратил никакого внимания, услышав приглушённый голос какого-то мужчины, только-только появившегося в доме Норрингтонов - он проговорил практически неразличимо, наклонившись к миссис Норрингтон:
- Послушайте, дорогая, вам не стоило бы допускать в дом этого молодого человека, Клиффорда... Как? Вы не слышали? Говорят, он очаровал бедняжку Розали Даунтон, силой заставил её отдаться ему, а после, увидев, что девушка больше не представляет для него интереса, бросил - кажется, она ждёт от Клиффорда ребёнка...
В общественных кругах неизменно вспыхивают разнообразные сплетни - один сказал второму, второй, приукрасив, передал третьему, и цепочка неправдоподобных, не имеющих отношения к действительности домыслов, предположений и шепотков разносится порывами беспощадного ветра, достигнув ушей каждого, кто готов прислушиваться к этому. Готовы были все. И, может быть, разумом избалованные, придирчивые, скучающие аристократы прекрасно осознавали, что, по большей части, сплетни - несусветная глупость; впрочем, перемывать косточки провинившимся соседям, показывать пальцем на кого-нибудь и резко критиковать, возмущаясь до глубины души тем или иным отрицательным поступком - неискоренимая потребность подобных людей. Мужчина, пришедший навестить Алисию Норрингтон, подбросил первую искорку - которая, благодаря налаженному механизму передачи домыслов, шепотков и предположений, разгорелась в оглушительный костёр. Только Жан Блэквуд знал правду. Ему в подробностях была известна связь между Сэмюелом и Розали Даунтон - связь, начавшаяся яркой вспышкой влюблённости, настоящей влюблённости, и закончившаяся просто потому, что Сэм проникся искренней привязанностью к другой девушке, Кристине Норрингтон. Порядочный, чувствительный юноша, Сэмюел не вознамерился, разумеется, резко порвать отношения с Розали - он поговорил с ней, объяснив, почему необходимо расстаться, извинился, пообещал поддерживать дружбу, если девушке захочется... Розали вовсе не была беременна - Сэм специально консультировался с врачом, просил его осмотреть бывшую возлюбленную, чтобы убедиться, что всё в порядке. Сэм никогда не оставил бы девушку, которая должна была стать матерью его ребёнка. Сэм никогда не заставил бы кого-нибудь отдаваться ему, используя при этом физическое воздействие. Нет, у них с Розали всё случилось по обоюдному согласию - и создавалось впечатление, что она изъявляет готовность отпустить его, если он действительно полюбил другую девушку... ревность, обида, разочарование, неистовое желание отомстить возлюбленному-предателю подтолкнуло Розали пожаловаться на Сэма какой-то из своих сплетниц-подружек (несправедливо пожаловаться, конечно), и та позаботилась, чтобы ошеломительное известие достигло ушей её отца (того мужчины, который навещал миссис Норрингтон), а от него - ушей всех обитателей городка.
Как объяснить подавляющее, невообразимое могущество сплетен? Глупенькой Розали Даунтон поверили все. Даже люди, придерживающиеся исключительного хорошего мнения о Сэмюеле Клиффорде, мгновенно переменили свой взгляд и в один голос окрестили его негодяем, предателем, насильником, преступником. Шепотки, домыслы, предположения... последствия не замедлили сказаться - перед Сэмом закрывались двери великосветских особняков, представители высокого общества старались не приближаться к нему, высокомерно вздёргивали подбородки и морщили носы, случись им оказаться неподалёку, перестали здороваться, полностью игнорировали, если не считать нарочито демонстративных разговоров, оскорбительных перешёптываний за спиной и пальцев, указывающих: "Вот он, видите? Сэмюел Клиффорд. Слышали, как этот негодяй поступил с бедняжкой Розали Даунтон?". Когда механизм оказывается запущенным, никакие силы на свете не способны остановить его разрушительное воздействие; и самому разумному человеку не докажешь, что подобные сплетни - необоснованная, лишённая всяческих доказательств глупость. Никто не захотел прислушиваться к возражениям Сэма. Сэмюел Клиффорд для всего городка стал преступником.
- Жан...
- Что?
- Ты тоже считаешь меня преступником, насильником, предателем? Тоже считаешь, что я так поступил с Розали Даунтон?
- Сэм, позволь полюбопытствовать - ты здоров?
- Не понимаю, что...
- Дружище, не обижай меня такими бессмысленными вопросами! Ты рассказывал мне, как расстался с Розали - твой поступок был правильным, порядочным, я знаю, что твои слова - правда, и мне наплевать, что говорят пустоголовые сплетники!
- Правда? Правда, Жан, ты действительно так думаешь?
- Разумеется! Дружба навек?
- Дружба навек.
Ничто на свете не заставило бы Жана усомниться в честности лучшего друга. Мальчишка, непоседливый, довольно легкомысленный, с детской непосредственностью и переменчивостью характера - Жан Блэквуд становился непоколебимым и серьёзным, когда ситуация затрагивала дружбу, драгоценную дружбу между ним и Сэмюелом. Он только посмеялся над глупыми сплетнями, не поверив, конечно, ни единому словечку - и, нередко повторяя: "Я убью за Сюма", преисполнялся абсолютной готовности сражаться за него, если когда-нибудь это потребуется. Потребовалось. Однажды Жан едва-едва не заколол насмерть человека, позволившего себе оскорбительные высказывания в сторону Сэмюела.
- Что, Блэквуд, считаешь это нормальным? Водить отношения с преступником? Тебя и самого скоро перестанут принимать в приличном обществе, если ты, наконец, не возьмёшься за ум, а?
Насмешливый голос, произнёсший эти слова, принадлежал Бенджамину Дэвидсону, представителю одного из самых прославленных, самых обеспеченных семейств в городке - разумеется, чуть менее прославленного и обеспеченного, чем Норрингтоны. Жан столкнулся с Бенджамином, прогуливаясь по вечерним улочкам, погружённый в размышления - остановившись у перил низкого мостика над речкой, он не заметил, как Дэвидсон бесшумно подошёл и встал рядом; первым желанием Жана было оторвать самовлюблённому сыночку богатого отца болтливый язык.
- Замолчи, - сдерживая себя, бросил он.
- Зачем же ты советуешь мне замолчать, если я говорю правду? - с гаденькой ухмылочкой отозвался Бенджамин, привольно облокотившись на ограждение. - Тебе следовало бы научиться видеть перспективу, Блэквуд, - что станешь делать, если люди отвернутся от тебя?
- Замолчи!
- Ну, представь себе на минутку - никаких больше праздников. У тебя не будет ни ужинов, ни приёмов, ни танцевальных вечеров, ни прогулок... ни очаровательной Роберты Норрингтон.
- Прикуси язык, Дэвидсон, по-хорошему тебя прошу. Иначе...
- Что - иначе?
- Иначе ты отведаешь на вкус мою шпагу.
Очередная насмешливо-снисходительная улыбочка Бенджамина скрутила внутренности Жана узлом непереносимой ненависти; вулкан чистого гнева взорвался, на мгновение полностью ослепив юношу, подчистую выжег рациональные мысли у него в голове. Лицо довольного собой и убеждённого в собственной неуязвимости Дэвидсона подействовало, как красная тряпка на быка - оно казалось сейчас Жану самым отвратительным на свете. Жан выхватил шпагу. Совершенно позабывший, что находится на оживлённом мосту, где частенько проходят люди, он с яростным рычанием бросился на Бенджамина, с полной готовностью растерзать его в клочья, убить, убить, убить за оскорбительные замечания в сторону Сэма, лучшего друга! За дружбу! За дружбу, которая на век!
Бенджамину Дэвидсону не поздоровилось бы - он не владел искусством фехтования и шпаги с собой не носил, - если бы подоспевший прохожий, широкоплечий рослый мужчина, не оттащил разбушевавшегося Жана на безопасное расстояние. Правда, тот вырвался - и, несмотря на то, что шпага была отобрана мужчиной, бормочущим замечания про "сумасшедших мальчишек", умудрился разукрасить холёную мордашку Дэвидсона несколькими внушительными синяками и, в свою очередь, схлопотать пару болезненных царапин.
- Жан Блэквуд, ты просто бешеный! - с благодарностью воскликнул Сэмюел, выслушав возмущённого друга, который, обрабатывая царапинки, рассказал ему обо всём.
- Я убью его, - мрачно отозвался Жан. - Клянусь тебе - если он, или кто-нибудь другой, ещё раз посмеет что-то говорить про тебя - я убью его.
Друзья познаются в беде. Настоящей дружбой может считаться только привязанность, проверенная годами и преодолевшая тысячи разнообразных препятствий. Друг не отвернётся от тебя, если отвернулись все окружающие, друг не оставит тебя одного, если общественное мнение больше не хочет оставаться на твоей стороне; разумеется, Сэмюелу непросто давалось осознание, что, из-за необоснованных обвинений обиженной девушки, обитатели городка считают его предателем, насильником, преступником и захлопывают перед ним двери своих домов - но, в сущности, он был самым счастливым человеком на свете, потому что рядом с ним оставался единственный по-настоящему важный человек, его лучший друг Жан. Один против всех - тяжело, двое против всех - и жизнь больше не кажется несправедливой и неправильной. Великосветское общество не обладало для Сэма никакой значимостью. Он, в отличие от многих других людей, прекрасно видел, насколько иллюзорными, бессмысленными были привилегии, предоставленные им.
Поведение Жана, разумеется, можно считать действительно благородным, подтверждающим ценность дружбы для него. Однако следует заметить, что, несмотря на яростное сопротивление и демонстративную непокорность - Жан продолжал общаться с Сэмом, нарочито показательно прогуливался с ним перед домами своих великосветских знакомых, огрызался или вступал в драку, если кто-нибудь задевал Сэмюела в его присутствии, но... Несмотря на всё это, репутация Сэма непосредственно Жана до сих пор не коснулась. Его, как раньше, приглашали на праздники, приёмы, прогулки, танцевальные вечера. Ему, как раньше, милостиво разрешали встречаться с Робертой Норрингтон. Он, в принципе, не прекращал своего общественного образа жизни - и, окружённый всеобщим вниманием, благоденствовал, радуясь, что ему удалось сохранить и общество, и лучшего друга. Конечно, слишком долго ситуация не могла оставаться неизменной.
- Дорогой, нам нужно серьёзно побеседовать с вами.
- Да, мы обязательно должны попытаться направить вас на правильный путь.
- Образумьтесь, Жан, вам не следует продолжать знакомство с подобным человеком.
- Я знаю, дорогой, что вы испытываете симпатию к моей дочери, Роберте... это чувство взаимно, уверяю вас. Однако... Сэмюел Клиффорд - слишком опасный, недостойный человек, и мне хотелось бы, чтобы вам стало понятно... его скандальная репутация сказывается и на вашем честном имени. Не слышали? Кое-кто распускает сплетни, будто и вы - такой же, как ваш, если позволите так выразиться, приятель.
- Мы не хотим навязывать вам своё мнение, ни в коем случае, дорогой! Нам прекрасно известно, что вы с уверенностью повторяете всем, что Сэмюел Клиффорд не виноват, и всё же... Общество не будет считаться с человеком, который всюду появляется в компании преступника. Простите мне мою прямоту. И подумайте об этом, Жан, подумайте, ради себя самого.
Алисия Норрингтон и представители остальных великосветских семейств, собравшиеся, по обыкновению, в гостиной Блэквудского особняка, пробовали проводить с Жаном воспитательные разговоры. Поймав юношу, когда он собирался уходить на встречу с Сэмюелом, они окружили его доверительным, доброжелательно настроенным кольцом - и с понимающими улыбками принялись расписывать, какими последствиями обернётся дружба с предателем, насильником, преступником. Разумеется, никакого успеха эти люди добиться не могли - Жан, преданный лучшему другу и придерживающийся девиза "Дружба навек!", должен был отмахнуться от них, отправиться к Сэму и получать удовольствие от единственно важной, по его собственному мнению, вещи - дружбы. Должен был. Но всё повернулось совсем иначе. В тот день Жан впервые почувствовал какое-то непонятное беспокойство внутри. В тот день Жан впервые отказался от встречи с Сэмом, сказавшись на нездоровье, и крепко задумался над словами, сказанными миссис Норрингтон и всеми остальными.
Его скандальная репутация сказывается и на вашем честном имени.
Что это значит?
Общество не будет считаться с человеком, который всюду появляется в обществе преступника.
Что это значит?
Получается, что, если Жан будет продолжать поддерживать отношения с Сэмюелом, его тоже... посчитают нежелательным? Друг преступника - сам преступник? Хорошенькая Роберта, вечеринки, приёмы, прогулки, танцевальные вечера... всё это исчезнет, растворившись, будто не было? Всё это, полученное Жаном как удивительная, восхитительная неожиданность, околдовавшее, загипнотизировавшее и прочно привязавшее к себе - всё это исчезнет?
Жан Блэквуд, шестнадцати лет, в первый раз столкнулся с общественным мнением. Пожалуй, его сопротивляемость была намного более сильной, чем у сестрёнки, он крепко придерживался своего жизненного девиза "Дружба навек!", крепче, чем Мишель - своего "Любовь, и ничего, кроме любви". Наверное, если бы дело ограничилось только перешёптываниями, воспитательными беседами и советами "образумиться", высказываемым за спиной неодобрением - тем, что уничтожило Мишель, - Жан бы выдержал, Жан бы смог преодолеть общественное мнение в битве за дружбу, однако... Один-единственный эпизод окончательно разрушил его настоящие чувства, настоящего Жана - тот самый эпизод, который предсказывала Алисия Норрингтон.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, господин. Чем могу служить?
- Я, собственно, пришёл к Роберте... к мисс Норрингтон. Доложите ей, пожалуйста, обо мне. Моё имя - Жан Блэквуд.
- Видите ли... сегодня мисс Норрингтон не может принять вас.
- Почему?
- Она отсутствует.
- Отсутствует... Не подскажите ли - надолго?
- Право, не могу ответить вам... кажется, они с миссис Норрингтон уехали в соседний городок. На несколько дней.
- Но...
- Простите меня, господин. Ничем не могу помочь.
Дверь особняка Норрингтонов захлопнулась - впервые, впервые захлопнулась - перед Жаном. Неубедительная, виноватая улыбка дворецкого, вынужденного лгать, предательски светящиеся лампы, чей свет просачивался через задёрнутые занавески - всё это подсказало Жану, что Алисия с дочерью никуда не уезжала, нет-нет, вовсе не собиралась уезжать... семейство Норрингтон попросту отказало другу преступника, который сам считается преступником, в приёме. После многочисленных предупреждений. Раз и навсегда. И только ли семейство Норрингтон?
Ничего для Жана не могло быть более унизительным, чем невразумительные отговорки, беззастенчивая ложь и, в отдельных случаях, неприкрытое пренебрежение, которым его начали встречать члены великосветского общества. Двери - заперты. Люди - подчёркнуто равнодушны. Жана старательно игнорировали, если он здоровался с кем-нибудь на улицах, его обходили стороной, стараясь избежать малейшего столкновения, за спиной перешёптывались и осуждающе поглядывали, покачивая головами в знак категорического неодобрения... из друга преступника Жан Блэквуд превратился в самого преступника. В отверженного. Повторялась ситуация с Сэмом - Жан возмущался, когда видел подобное отношение со стороны, и совершенно не представлял себе, что делать дальше, когда оказался его непосредственной жертвой. Всё рухнуло. Опьянённый общественным вниманием, свыкшийся с новым образом жизни - знакомства, обеды, прогулки, вечеринки, - подпитывающийся великосветским обществом, юноша чувствовал себя обездоленным, опустошённым, ему требовалось то, что он потерял, требовалось как воздух... Дружба навек? Так ли это?
Да, таинственная гипнотическая сила затаилась в невесомой, неуловимой вещи, имя которой "общественное мнение". Что это, в сущности, такое? Разве могло бы оно переменить исключительнейшую привязанность Жана Блэквуда к Сэму Клиффорду? Неужели бессмысленное осуждение людей, с которыми Жан познакомился буквально несколько месяцев назад, могло уничтожить его дружбу, настоящую Дружбу? Нет. Не уничтожило. Как, впрочем, и любовь Мишель к Джорджу. Они по-прежнему придерживались своих симпатий, они любили и дружили, но... общественное мнение, эта субстанция, с поразительной силой влияющая на сознание человека, заставила их отказаться и от дружбы, и от любви - похоронить искренность и настоящесть глубоко, глубоко внутри, надёжно перекрыв все возможные доступы к сокровенным тайникам. Отказаться от себя. Изменить себе.
- Жан! Эй, Жан! Ух, едва сумел угнаться за тобой - спешишь куда-нибудь, что ли, и даже не оглянулся, когда лучший друг зовёт тебя! Ну, ты готов? Спектакль вот-вот начнётся!
Сэмюел, счастливый Сэмюел, бесконечно уверенный в дружбе, которая навек, окликнул Жана на запруженной людскими толпами центральной улице. Разумеется, Жан расслышал. Разумеется, Жан должен был обернуться, поприветствовать Сэма и, весело переговариваясь, отправиться с ним в театр, но... Юноша чувствовал, как со всех сторон на него устремляются взгляды - взгляды Норрингтонов, Дэвидсонов и прочих, прочих, прочих влиятельных, прославленных семейств; они наблюдают, готовые разразиться очередным поток критических замечаний и сплетничающих шепотков, они уже готовы полностью отказаться от Жана Блэквуда, а Жану... Жану этого совсем не хочется. Что он будет делать, если его общественная жизнь обернётся чудовищной катастрофой? Вечеринки, приёмы, прогулки, Роберта, внимание, улыбки, разговоры... что делать, если всё это окажется навсегда потерянным? Что делать? Нет. Он не может допустить подобного. И поэтому... поэтому...
- Прости, - тихонько проговорил Жан, обернувшись к лучшему другу - бывшему лучшему другу.
- Простить? - удивился Сэм. - За что?
- Наша дружба была ошибкой.
- Что?..
Последние слова принадлежали другому Жану - так, по крайней мере, казалось растерявшемуся Сэмюелу. Голос - холодный, отстранённый, немножко высокомерный, с расстановкой произносящий слова, глаза - равнодушные, суровые, совершенно чужие, совершенно неправильные... Жан, окружённый одобрительно заулыбавшейся общественной элитой, повторил, вздёрнув подбородок в притворной горделивости:
- Наша дружба была ошибкой, - и добавил, чуть более приглушённым голосом, в котором, пожалуй, в последний раз проскальзывал настоящий, действительно привязанный к Сэму Жан Блэквуд: - Прости...
5.
5.
Здесь кто-то есть - я чувствую, чувствую!
Любимая фарфоровая ваза Шарлотты Блэквуд, покачнувшись, зашаталась, соскользнула с полки - и разбилась на тысячу осколков.
Обыкновенное происшествие, скажете вы? Проблема заключается в том, что оно случилось совершенно непредвиденным образом. Никто из Блэквудов не приближался к вазе, служанка не стряхивала с неё пыль - вообще никого не было в комнате, когда хрустальное совершенство, украшенное разноцветными узорчиками, разлетелось на кусочки, и звук этот прокатился эхом по всем помещениям Блэквудского особняка.
Несколько недель прошло, но, несмотря на попытки рациональных размышлений, Блэквудам не удалось избавиться от ощущения, что в их доме поселились призраки. Они наблюдают... да, наблюдают, преследуют Блэквудов повсюду, заявляя о своём присутствии воздушными, невесомыми прикосновениями, колышущимися занавесками, лёгкими дуновениями невидимого ветерка... Чувство беспричинной тревоги не покидало Шарлотту, Доминику, Мишель, Франсуа и Жана. Неприятное, холодноватое чувство, прочно поселившееся в душе. Разумеется, они предпочитали не разговаривать об этом, старательно обходили эту тему в беседах - как будто, если не признавать существование призраков, они исчезнут. В конце концов, что такого особенного происходит? Только ветерок. Только прикосновения. Это, в принципе, может оказаться обыкновенной игрой воображения, галлюцинацией... да чем угодно! Блэквуды практически научились игнорировать необъяснимые ощущения, когда ваза, рухнувшая с полки, положила начало намного более серьёзной активности потусторонних созданий.
Двери начали захлопываться перед обитателями особняка. Коврики внезапно выскальзывали из-под ног. Ручки не поддавались, если кто-нибудь пытался повернуть их - даже оказывали сопротивление, крутясь в обратную сторону. Картины обрушивались со стен. Стёкла покрывались паутинкой тоненьких трещин, иногда разбиваясь на тысячи осколков. Стулья перемещались из одного конца комнаты в другой. Книги выпрыгивали из шкафчиков. Язычки пламени в каминах затухали - или, наоборот, разгорались вовсю. Чашки и тарелки увёртывались от рук, двигаясь по столу. Щётки и метёлки самостоятельно пересекали комнату. Создавалось впечатление, что окружающая обстановка, предметы, мебель, двери, окна - всё подчиняется каким-то могущественным, но недоступных человеческому взгляду существам. С тех пор, как они впервые продемонстрировали своё присутствие, их сила значительно умножилась, возможности увеличились... призраки могли теперь не только проноситься мимо едва-едва заметным дуновением, не только прокатываться лёгким ветерком по ткани занавесок. Они развивались. Они эволюционировали. Блэквуды перестали чувствовать себя хозяевами в своём доме - даже рассудительной Доминике, даже практически настроенной Шарлотте пришлось через некоторое время признать, что Блэквудский особняк не является больше их безраздельной собственностью. Здесь кто-то был. Кто-то... или что-то... Игнорировать этот факт было всё более и более невыполнимой задачей.
Семейство Блэквудов окончательно потеряло покой. Шарлотта, Доминика, Франсуа, Мишель, Жан - они вздрагивали от малейшего шороха, они беспрестанно оглядывались, чтобы проверить, не наблюдает ли кто-нибудь за ними, они вообще старались находиться подальше от дома, с многочисленной компанией, - только бы увериться, что они сохраняют здравый рассудок, не сходят с ума. Беспокойство. Тревога. Страх. Ужас. Каждый предмет в родном особняке превратился во что-то отвратительное и чуждое - потому, что в любую секунду он мог выскользнуть из руки, упасть со стенки, рухнуть со стола, подстроить ловушку в тот момент, когда совсем не ожидаешь этого. Ловушка. Блэквудский особняк стал одной бесконечной ловушкой для всех его обитателей. Иррациональное, не поддающееся описаниям чувство - но Блэквуды отчётливо ощущали, что этот дом больше не подчиняется им, что он оказался под управлением кого-то невидимого, таинственного, какой-то потусторонней призрачной силы, решившей избрать семейство Блэквуд своей беззащитной жертвой.
- Мама... - охваченная отчаянием Доминика ухватила Шарлотту за рукав, с опаской оглядываясь по сторонам. - Мама, давай уедем отсюда...
- Но, доченька, куда же нам податься? Здесь наши знакомые, наши друзья, мы так замечательно устроились...
- Пожалуйста, мама! Умоляю тебя! Ведь ты сама видишь - нам нельзя оставаться в этом доме!
- Послушай, дорогая...
- Разве ты не замечаешь?! - Доминика, свернувшись калачиком в кресле, спрятала личико в ладонях; голос девушки опустился до хрипловатого шёпота. - Здесь кто-то есть - я чувствую, чувствую! Здесь кто-то есть...
6.
6.
Я больше не хочу быть художником.
Наверное, из всех Блэквудов Франсуа испытывал самую незначительную привязанность к общественной жизни. Впрочем, он вообще по-настоящему интересовался одной-единственной вещью на этом свете - художественным искусством; родственники давным-давно привыкли, что вернуть Франсуа к действительности, когда он занят рисованием, практически невозможно. Юноша очень редко показывался из своей комнаты - "мастерской художника", и зачастую, даже покинув её, отправлялся побродить по окрестностям в поисках живописных пейзажей. Меньше, чем все остальные Блэквуды, он принимал участие в традиционных теперь "чашечках кофе", праздниках, приёмах, танцевальных вечерах, на редкость нечасто принимал приглашения великосветских семейств, почти не участвовал в оживлённом разговоре, который не затихал в гостиной Блэквудского особняка. Друзья семьи в большинстве своём ни разу не видели Франсуа - либо, пускай и познакомившись с ним, придерживались мнения, что это "молодой человек со странностями"; впрочем, они считали, что с возрастом глупости, которыми занимается Франсуа, постепенно сойдут на нет.
- Дорогой, скажите, пожалуйста, вы уже определились, кем хотите стать в будущем?
- Разумеется.
- И кем же?
- Художником!
Это было его мечтой. Всегда - сколько он себя помнил. Семейство Блэквуд благосклонно относилось к стремлениям Франсуа и, как полагается любящим родственникам, поддерживало их - мать и сёстры с братом не сомневались, что когда-нибудь юноша действительно добьётся успеха на избранном поприще. Разве могло быть иначе? Франсуа не представлял себя без художественного искусства, выплёскивая ощущения и впечатления, сомнения и мечтания, то, каким ему видится мир, на бумагу, каждая свободная минутка посвящалась рисованию... Если вам знакомо удивительное чувство слияния, когда занимаешься тем, чем по-настоящему хочется заниматься - вы поймёте, насколько счастливым человеком мог называть себя Франсуа Блэквуд.
В этом городке юноша с творческими наклонностями просто не мог встретить одобрительного или сочувствующего отношения. Здешние жители обладали исключительно прагматичным, заточенным под практическую пользу сознанием - они отказывались признавать что-то "бессмысленное" и "бесполезное", то есть вещи, не приносящие видимую материальную выгоду. "Разве можно прикоснуться к искусству? - такие, например, рассуждения можно было услышать от них. - Разве искусство поможет обеспечить семью, накормить, обзавестись роскошной и уютной обстановкой? Сколько, в конце концов, зарабатывает художник, музыкант или писатель? Гроши. Пускай молодёжь развлекается, рисуя или играя в своё удовольствие, но превращать это в дело всей жизни? Увольте". Многочисленные друзья семейства Блэквуд, разумеется, не воспринимали намерения Франсуа всерьёз. Они относились к юноше с насмешливой снисходительностью, как к несмышлёному ребёнку - наиграется, мол, и возьмётся за ум. Как будто наперекор общественному мнению, юноша, наоборот, решил продвигаться вперёд как художник и привлекать внимание публики к своему художественному искусству; предполагая, что время ещё не наступило, Франсуа рисовал для себя и матери с братом и сестрами, а теперь внезапно преисполнился абсолютной готовности продемонстрировать свету результаты своего творчества.
- Вы хорошенько подумали, дорогой? Не пожалеете? Никто не гарантирует, что ваша задумка обернётся успехом...
- Правда, Франсуа, мальчик мой, не стоит ли вам пересмотреть жизненные приоритеты? Задумайтесь. Что, в конце концов, вы сможете получить с помощью вашего искусства? Ни средств к существованию, ни крыши над головой, ни приличного дохода, чтобы обеспечивать будущую семью.
- Конечно, молодому человеку необходимо заниматься каким-то делом... Хотите, я устрою вам встречу с Джонатаном Крэйвеном? Он руководит довольно прославленным рекламным агентством через несколько кварталов - "Крэйвен и Лотсберг", помните, не правда ли? Уверена, у него отыщется для вас прибыльное местечко с возможностью подняться по карьерной лестнице.
- Прислушайтесь к Алисии, дорогой, она действительно может помочь вам.
Окажись на месте Франсуа Мишель или Жан, подобный разговор закончился бы неблагополучными результатами; поддавшись общественному мнению, юноша мог бы отказаться от своего единственного призвания - быть художником - и отправился бы работать в рекламное агентство Джонатана Крэйвена. Существование Франсуа было подчинено девизу "Моя жизнь - искусство", и этот девиз намного удачней выдерживал непрекращающееся давление великосветского общества, не прислушиваясь ни к насмешливо-снисходительным замечаниям, ни к воспитательным воздействиям, ни к дружественным советам, ни к откровенно высказанному неодобрению. Настоящий художник - писатель, музыкант, любой человек, влюблённый в искусство - не ориентируется на общественное мнение. У настоящего художника есть крылья. Подхваченный своими крыльями, совершенно неуязвимый для уколов и ударов Алисии Норрингтон и всех остальных, Франсуа Блэквуд ограничивался приветливыми, но решительными улыбками, воздерживаясь от попыток отстаивать собственную правоту, и продолжал идти к сокровенной мечте, МЕЧТЕ большими буквами - стать художником. А первый шаг к достижению этого - организовать первую, действительно серьёзную выставку своих рисунков.
Шарлотта со всей силой материнской привязанности помогала старшему сыну. Самостоятельно, отвергнув всяческую помощь прислуги, она взялась за обустройство центральной гостиной Блэквудского особняка. Вдоль стен разместились удобные диванчики, предназначенные для публики - расположившись там, посетителям будет удобно рассматривать картины; на стенах, через одинаковые промежутки, были размещены произведения Франсуа, окантованные изящными позолоченными рамами и сопровождающиеся табличками с названием каждой работы. На выставке должны были присутствовать несколько официантов, которые разносили бы напитки и лёгкую закуску, а приглашённый музыкант наигрывал бы ненавязчивую, успокаивающую мелодию на рояле. Шарлотта заблаговременно отправила приглашения самым ближайшим приятелям - миссис Норрингтон, разумеется, входила в этот немногочисленный круг, - с пожеланиями приводить с собой друзей и родственников, сколько угодно. В свою очередь, Мишель, Доминика и Жан поговорили насчёт выставки со знакомыми из числа молодёжи.
Конечно, великосветское общество под предводительством Алисии Норрингтон не отказалось от своих попыток переубедить Франсуа - наставить, как они выражались, на путь истинный. Продолжались воспитательные разговоры. Продолжались доверительные беседы с ласковыми улыбками и уверениями, что оно, общество, заботится исключительно о его будущем благополучии. Миссис Норрингтон однажды устроила ему встречу с Джонатаном Крэйвеном, который красноречиво расписывал преимущества рекламного бизнеса с точки зрения практической пользы. Масштабные усилия не принесли никаких результатов. Мечта, крылья и уверенность в том, что быть художником - его призвание, поддерживали Франсуа и надёжно оберегали от любого общественного влияния; он был действительно сильным человеком, намного более сильным, чем Жан и Мишель.
Через несколько дней Блэквудский особняк распахнул двери для желающих насладиться выставкой юного художника. Шарлотта с доброжелательной улыбкой приветствовала гостей у парадного входа, обмениваясь парой-тройкой фраз и показывая, где располагаются картины; Доминика хозяйничала на кухне, на случай, если кому-нибудь захочется перекусить; Франсуа, побледневший и нервно прикусивший губу, сидел в "выставочном зале" на диванчике - ему хотелось самому увидеть реакцию посетителей на свои работы. Впрочем, Блэквуды совершенно не сомневались в успехе. Их сын и брат был действительно талантливым художником, он умел поймать и запечатлеть на бумаге красоту самых обыкновенных, самых привычных вещей - такие выдающиеся способности просто не могли остаться незамеченными. И Мишель, и Жан тоже устроились рядом с Франсуа, ободряюще похлопывали его по плечу и восхищались картинами, которые, конечно, давным-давно были знакомы им, но никогда не надоедали. Франсуа, как подлинный художник, сомневался, изводил самого себя беспочвенными страхами, оглядывал произведения - и понимал, насколько несовершенны они, насколько в некоторых не хватает другого цвета, другого мазка, другого взгляда на изображённый предмет, другого... впрочем, под воздействием брата и сестры он быстро успокоился, погрузившись, наконец, в тёплое осознание, что, по крайней мере, каждая картина написана душой и сердцем, мечтами и любовью к жизни. Всё будет хорошо. Он вкладывал себя в художественное искусство. Всё обязательно будет хорошо.
Никто из Блэквудов, в сущности, не принимал в расчёт прагматичный и рациональный разум жителей этого маленького городка. И значимость общественного мнения для всех вместе и каждого по отдельности. И единодушие (одинаковость, если быть точным) мировоззрений. И стремление беспрекословно подчиняться лидеру, а именно Алисии Норрингтон. Нет, кто-нибудь из немаленького количества людей, собравшихся в Блэквудском особняке, вполне мог по заслугам оценить творчество Франсуа; кто-нибудь наверняка видел, что этот юноша действительно талантлив, что он умеет наблюдать за миром и выхватывать из скучной обыденности удивительные, на редкость прекрасные моменты. Но миссис Норрингтон была категорически против "юношеского увлечения" Франсуа. Пускай рисует, разумеется, пускай занимает художествами свободное время - но посвящать подобным глупостям жизнь? Увольте. Мальчика нужно образумить, открыть ему глаза и наставить на путь истинный. Насмешливо-снисходительное отношение мгновенно переняли все члены великосветского общества - даже те, которые не обладали общей практичностью сознания, а таких тоже можно было найти, немножко, но можно было.
Публика неторопливо прохаживалась между картинами, останавливаясь, присматриваясь и двигаясь дальше. Гости наклоняли друг к другу головы, переговаривались чуть слышно, поглядывали в сторону молодого художника, благосклонно принимали напитки и закуски, приготовленные Доминикой. Франсуа, правда, беспокоился слегка, но, обладающий богатым и пылким воображением, уносился мыслями в далёкое-далёкое, обязательно счастливое будущее, когда он будет настоящим художником. Общество оценит его способности, потребует следующей выставки, и она в скорем времени состоится, а потом отыщутся покупатели, пожелавшие приобрести произведения Франсуа для своих гостиных и спален, а потом его известность прокатится по всем уголкам родного городка и, может быть, за пределами, а потом он станет создавать великолепные, находящие отклик в сердцах и мыслях картины, он станет делиться с окружающими красотой, да, красотой, которая есть в цветах и травинках, в горах и озёрах, в облаках и звёздах - повсюду, а потом...
- Дорогой мой, мне не хотелось бы разочаровывать вас. О, я знаю, насколько дороги вам ваши картинки, вы мечтали стать профессиональным художником, но... Простите за то, что я скажу сейчас, милый мальчик. Да, вы умеете рисовать, это бесспорно, но никакого таланта у вас, к сожалению, нет. Вам не пробиться. Вам не заинтересовать своими работами высокое общество. Они... как бы помягче выразиться... несерьёзны. Цветы, бабочки, домики - пожалуй, для досуга вполне подойдёт, но, Франсуа, дорогой, неужели вы действительно способны называть это настоящим искусством?
Никакой резкой критики. Никаких отрицательных отзывов. Никакого неодобрения, неприятия, возмущения. Алисия Норрингтон говорила с лёгкими снисходительными нотками, как будто посмеиваясь над самонадеянным юношей, и это снисхождение, эта добродушная, понимающая улыбка, подхваченная всеми остальными, вонзились Франсуа в самое сердце. Он смог бы пережить, если бы его работы были категорически отвергнуты по какой-либо существенной причине, если бы ему сказали, что в картинах недостаточно профессиональной техники, или гамма цветов выбрана неподходящая, или изображаемый предмет передан не слишком верно, однако... Великосветскому обществу словно вовсе не было дела до "картинок" молодого художника. Снисхождение, улыбки, дружелюбные насмешки, за которыми скрывается... равнодушие. Никто из присутствующих не воспринимал Франсуа всерьёз. Для них (с лёгкой руки миссис Норрингтон) он был забавным, чересчур возомнившим о себе мальчиком, который, вместо того, чтобы заниматься нормальными, практически полезными вещами, марает бумагу и устраивает выставки.
Это стало концом для Франсуа Блэквуда. Бесповоротным концом.
- Дорогой, разве ты не собирался сегодня к озеру, делать наброски?
- Нет.
- Милый, тебе не хочется пойти немного порисовать?
- Нет.
- Посмотри, какой сегодня восхитительный закат - было бы прекрасно запечатлеть его, не правда ли?
- Нет.
Нужно быть справедливыми к Франсуа - он боролся. Ещё несколько выставок было организовано в Блэквудском особняке, ещё несколько раз юноша приглашал кого-нибудь из своих знакомых взглянуть на новенькую работу, ещё несколько попыток он предпринял, предлагая в художественных магазинчиках свои картины... ещё и ещё, ещё и ещё, но все решительные намерения Франсуа оборачивались одинаковым результатом - пренебрежение, снисходительность, насмешки, улыбки. Многие жители городка не сумели бы объяснить, если бы кто-то полюбопытствовал, почему им не нравятся произведения молодого художника... нравились, нравились большинству, но это было отношение отдельных, ничего не значащих индивидуумов, а великосветское общество в целом отказывалось принимать Франсуа, отказывалось признавать его несомненные способности в искусстве. Ему пришлось столкнуться с другой стороной общественного мнения - не менее, впрочем, действенной, не менее разрушительной. Борьба с многоголовым чудовищем общественного мнения бесполезна. Его не переубедишь, не переделаешь... только люди полностью свободные от влияния общества способны оставаться собой в подобной ситуации. Да, Франсуа был сильным. Да, Франсуа боролся. Да, Франсуа бесконечно верил в свой непоколебимый девиз "Моя жизнь - искусство". Но бессмысленная борьба очень быстро вымотала его, лишив последних жизненных сил, и, как зачастую бывает с инаковыми людьми, отличающимися от большинства, юноша стал считать себя действительно бесталанным, ни на что не способным мальчишкой, который возомнил себе головокружительную будущность художника.
- Ну, сколько же можно заниматься глупостями, дорогой? Из вас не получится художника... да, есть безусловно талантливые люди, но вам немножко не хватает таланта, понимаете?
Едва ли найдётся много людей, которые способны были бы не поддаться общественной критике. Зачастую, когда все окружающие беспрестанно твердят человеку, что он - ничтожество, что его способности - выдумка, что ему никогда не достичь никаких положительных результатов в чём-либо, он и сам проникается уверенностью в собственной никчёмности. "Большинство не может ошибаться, - размышляет искорка огня в тёмной комнате. - Большинству видней. Наверное, если целый мир утверждает, что я ничего не представляю из себя, то... то это, может быть, действительно так?". Искорка гаснет. Общественное мнение побеждает.
Франсуа переселился из комнатки, несколько лет ласково называвшейся «мастерская художника». Юноша оставил там, прочно запертыми на надёжный замок, кисточки и краски, карандаши и листочки бумаги, наброски и наполовину законченные рисунки, множество картин в позолоченных рамах, потерпевших такое оглушительное поражение среди великосветской публики; «это временно» - угрюмо отвечал он, если кто-нибудь из семейства пробовал его расспрашивать, хотя, разумеется, он принял окончательное решение. Не временно. Навсегда. Франсуа больше не вернётся к художественному искусству, больше не будет «заниматься глупостями» - миссис Норрингтон, заботливая и умудрённая жизненным опытом женщина, совершенно права, когда уговаривает его оставить юношеское увлечение и подыскать для себя занятие посерьёзней, посолидней, такое, которое подобает представителю обеспеченного аристократического семейства. Она права. Все правы. Франсуа был неразумным мальчишкой, ребёнком, глупцом... да, воображение рисовало ему восхитительные картинки счастливого будущего, когда он, востребованный художник, радует окружающих людей своими картинами... но разве ему удавалось когда-нибудь написать по-настоящему великолепное произведение, разве можно назвать его талантливым? Мазня, картинки, детские глупости — ничего кроме. Франсуа Блэквуд — сильный человек, сильней Жана и Мишель, и всё-таки... всё-таки — недостаточно сильный, чтобы продолжать гореть.
- Дорогой... - Шарлотта присела на краешек диванчика, рядом с сыном, который задумчиво смотрел за окошко тоскливыми глазами. - Дорогой, почему ты больше не рисуешь? Нужно оттачивать свой талант, шлифовать, работать над ним — и потерять недолго, а ведь это драгоценность, принадлежащая далеко не каждому. Тебя смутили слова миссис Норрингтон и всех остальных? Забудь, милый, они не правы, нужно только...
- Мама, - Франсуа перебил её, не поворачиваясь и старательно пробуя спрятать печальные, обречённые нотки в голосе. - Я просто не буду рисовать. Я больше не хочу быть художником.
На следующий день Франсуа Блэквуд встретился с Джонатаном Крэйвеном и приступил к своим обязанностям в рекламном агентстве «Крэйвен и Лотсберг».