[city-of-stars]

Название: "Дом безнадёжных мечтателей"
Автор: Rainbow
Жанр: джен, чуть-чуть гета
Рейтинг: G
Размер: макси!
Статус: закончен
Посвящение:  Нанатян., с днём рождения, дорогая моя :* Ты подарила мне своих ребят, теперь я хочу подарить тебе своих. Надеюсь, они смогут хоть немножко поддержать тебя и рассеять всяческие депрессивные настроения ^^
От автора: я просто люблю театр, но совершенно ничего не понимаю в актёрском искусстве - наверняка здесь будет достаточно неточностей и упущений. Впрочем, моя цель - поделиться любовью к театру, а не продемонстрировать, какой я профессионал в этом деле.
Тысяча благодарностей [J]Dita_von_Lanz[/J] за помощь с театральными вопросами

Глава 28. Маски, маски, маски

Глава 28. Маски, маски, маски

Репетиция, разумеется, продвигалась размеренным образом; ребят останавливало только одно - очередное неудивительное отсутствие Феликса – все эпизоды с участием Альберта, его персонажа, оказались сорванными.
- Интересно, какая неприятность приключилась на этот раз?
- Спорим, он попросту будильник не услышал!
- А может, услышал, но заснул обратно и окончательно?
- Ещё он мог забыть запереть дверь в квартиру и вернуться обратно, как считаешь?
- Да, мог, или оставил дома какую-нибудь важную вещь, а вспомнил об этом только на половине пути!
Это Мики с Ренатом добродушно насмешничали, стараясь перещеголять один другого в разнообразии предполагаемых причин опоздания Феликса.
Фил, запыхавшийся, раскрасневшийся, появился на пороге зрительного зала минут тридцать спустя; одежда на нём перекосилась и местами вывернулась наизнанку, дыхание было хрипловатым и тяжёлым, как будто незадачливый Феликс перемещался быстрым бегом всю дорогу от станции метро до подпольного театрика.
- Простите, - выдохнул он, облокачиваясь на дверной косяк, чтобы как следует отдышаться. - Я...
- Опоздал! - синхронно закончили высказывание Ренат и Мики, с весёленькими улыбочками переглянувшись.
- Феликс, - даже оборачиваться было не нужно, чтобы определить: Наталья Андреевна, строгий безжалостный Инквизитор, в очередной раз предпринимает попытку перевоспитать рассеянного неорганизованного Фила. Обречённая жертва, добравшаяся к тому моменту до ступенек, поднимающихся на сценические подмостки, остановилась и обратила к девушке усталый затравленный взгляд.
- Ну, что?
- Феликс, - Наташа подошла совсем близко к нему, наставительно и внушительным угрожающим жестом скрестила руки на груди. - Когда ты, наконец, научишься приходить вовремя? Мы занимаемся серьёзным делом, и репетировать необходимо, у нас совершенно нет ни минутки лишнего времени... Почему ты не можешь, как все, следовать определённым несложным правилам?
Разумеется, Фил всегда старался избавиться от дополнительных нравоучений со стороны театрального Инквизитора; стоило Наташе приблизиться к нему и начать привычную назойливую процедуру воспитательных воздействий, как он либо растерянно и невнимательно выслушивал её, смущённый, раскрасневшийся и не знающий, куда пристроить руки, либо, рассердившись, перебивал Наташу и советовал ей замолчать, после чего скрывался в удалённом направлении, бормоча под нос какие-то неразборчивые разгневанные слова, наверняка посвящённые настойчивой старосте. К подобной реакции сумасшедшая компания привыкла, смирилась, впрочем, и с каждодневными воспитательными моментами... происшествие, которое случилось в следующий момент, донельзя озадачило и вызвало недоумение у всех участников театрального коллектива. Феликс, против обыкновенного, не стал покорно и молчаливо выслушивать нравоучений Инквизитора, не стал резко обрывать вдохновенную речь Наташи и сбегать как можно дальше и стремительным образом... Фил разозлился. Фил, флегматичный, с лёгкими меланхолическими нотками и всегда добродушный, впервые на памяти Лины и остальных ребят разозлился, по-настоящему вспылил и ощерился на Наташу разгневанными глазами.
Внезапно он принял воинственную, решительную и даже в чём-то свирепую позу; напрягся, напружинился. Пальцы Феликса до побелевших костяшек сжались в кулаки, верхняя губа практически незаметно задрожала, на лбу отчётливо забилась тоненькая жилка; во взгляде Фила заплескалось какое-то непривычное, неправильное и совершенно не свойственное ему чувство - таинственная помесь яростного возмущения и яркой злобы, отчаянного вызова, болезненной обиды, будто бы слова Наташи... какие-нибудь из слов Наташи... задели в нём чувствительное местечко, уязвимую струнку или, быть может, неприятные нежелательные воспоминания.
Фил стремительно, порывисто обернулся к Инквизитору. Вытянувшись, сощурив глаза до хищных угрожающих щёлочек, сверкая странными ощущениями в глазах, он шумно, хрипловато выдохнул - и начал говорить.
- Правила, значит, да? Снова правила? Очередные правила? Сколько можно, скажи мне, сколько можно всюду следовать каким-то правилам, подстраиваться под какие-то выдуманные рамки, угождать всем и каждому, а шаг в сторону - сразу расстрел, а?
Перепутанными, отрывистыми предложениями, голосом, сорванным от неожиданного эмоционального выброса, Феликс выплёскивал на участников сумасшедшей компании свою историю; меланхоличный неорганизованный Фил, который постоянно опаздывал, забывал, терял, попадал в неловкие ситуации из-за феерической непередаваемой рассеянности, Фил, который вместе с Ренатом занимался безостановочным возмущением общественного порядка... Ни Лина, ни кто-нибудь другой из театрального коллектива не мог даже догадываться, что за флегматичностью, жизнерадостностью и любовью к непозволительным проделкам скрывается совсем, совсем нерадостное прошлое.
Если родственники Андрея Морозова считали себя потомственными аристократами, то семейство Феликса Семецкого с самых старинных времён и до сегодняшнего момента представляло исключительных приверженцев преподавательской профессии. Учителями работали все. Совершенно. Беспрекословно. Семецкие придерживались непоколебимой уверенности: Учитель является единственным достойным занятием в сумасшедшем современном мире, передавать мудрость подрастающему поколению есть благородная особенная обязанность, возложенная на некоторых немногочисленных самоотверженных личностей. Разумеется, своё семейство родственники Феликса считали именно самоотверженными, исключительными, редкостной правильности и высоких нравственных качеств людьми. Никакое другое словечко, кроме "правила", не могло занять центрального места в подобной семье. С самого раннего сознательного возраста Феликс, единственный сын, на которого Семецкие возлагали масштабные, рассчитанные на множество десятилетий вперёд надежды, воспитывался по принципу беспрекословного всеобъемлющего подчинения. Вставать – в определённый час, раз и навсегда назначенный, на завтрак питаться строго определённым количеством и разновидностями продуктов, возвращаться домой из школы не позже чем разрешённый промежуток времени, общаться только с теми одноклассниками, которых родители сочтут наиболее нравственными, положительными и подходящими для будущего учителя. Конечно, вопрос о преподавательской профессии сына никогда и никаким образом не рассматривался. Это решение попросту было принято. Задолго, нужно заметить, до появления Феликса Семецкого на свет.
Фил, как и Андрей Морозов в своём аристократическом семействе, подчинялся выдуманным правилам и тщательно расчерченному жизненному пути, однако с детства, с самых, пожалуй, первых осмысленных лет в мальчике зарождалось и разрасталось устойчивое непереносимое отвращение ко всему; к родителям, которые были убеждены в собственном мировоззрении и пытались навязывать бессмысленные правила ребёнку; преподавательской деятельности, действительно необходимой и благородной, но совершенно неинтересной, нежеланной, ненавистной; в принципе ко всем законам, запретам и правилам поведения, ограничивающим естественную человеческую свободу. Почему Феликс должен заниматься тем, к чему у него никогда не наблюдалось особенного стремления? Почему он сам, своими желаниями, не может выбирать дорогу в жизни, профессию, увлечения, литературу, кинематограф? Почему он должен быть продолжением своих родителей, а вовсе не полноценной самостоятельной личностью?
Когда семилетний маленький Фил отправился учиться в начальную школу, он обрадовался, потому что рассчитывал - с непрекращающимся контролем отца и матери будет покончено; там, среди сверстников, ему открывается бесконечный простор для собственной деятельности, там можно говорить и делать то, что нравится, проявлять индивидуальность и личные, ненавязанные качества характера. Однако... уже тогда, на первоначальном этапе знакомства с окружающим миром и людьми, с настоящим, взрослым, миром мальчику пришлось убедиться - особенный, самостоятельный, индивидуальный, со своей неповторимой личностью Феликс Семецкий никого не устраивает. Проблема заключалась в том, что уже тогда у Феликса сформировался характер неорганизованного, безответственного, меланхолического флегматика, который постоянно куда-нибудь опаздывает, что-нибудь забывает, не может толком выучить коротенькое стихотворение и вообще, по коллективной убеждённости, никуда не годится.
- Да какая от тебя будет польза в будущем? - возмущались разочарованные родители.
- Немедленно возьмитесь за ум! - твердили требовательные преподаватели.
- Неуклюжий придурок, на всю жизнь останешься потехой для других, - подхватывали насмешливые одноклассники.
Всем окружающим людям хотелось видеть какого-то вымышленного, идеализированного Феликса, который подходит под их собственные ожидания и потребности, с которым удобно и беспроблемно, которого можно переделывать бесчисленное количество раз - потому что он не сопротивляется, без всяческих нареканий принимает навязанные правила и надевает маску, одну из разнообразных многочисленных масок.
А Фил просто не хотел оставаться в одиночестве. Как и Лина. В отличие от неё, правда, он прекрасно осознавал свою индивидуальность, знал, чего хочет от жизни, однако… ему обязательно требовались окружающие люди. Он, флегматичный растеряха-меланхолик, испытывал привязанность ко всем, кто находился рядом с ним - к родителям, друзьям, учителям, одноклассникам... пожалуй, Феликс мог бы совершить любой поступок, чтобы добиться взаимного уважения, симпатии, хорошего отношения, пошёл бы на любое безрассудство, только бы, наконец, его приняли и признали полноценным участником происходящим событий, частью коллектива, а вовсе не посторонним грузом, который терпят из снисходительной жалости. Впрочем, никакие безрассудства, никакие выдающиеся поступки родителям, друзьям, учителям, одноклассникам не требовались, они не хотели терпеть такого неудобного, неправильного, неподходящего под чётко сформулированные запросы человека, как Феликс, и в результате, бесконечными насмешливыми издевательствами, бесчисленными требованиями, осуждениями, наказаниями им удалось закрепить у Феликса в голове понимании: хочешь быть принятым людьми – надевай маску. Фил больше не стремился к тому, чтобы вызывать привязанность окружающих своими поступками, своими качествами характера, словами, помощью, поддержкой, услугами, попытками тянуться выше и делать лучше... Нет, он окончательно убедился - его личность ничтожна, незначительна и не представляет ни малейшей ценности. В самом деле, он, такой безответственный, неумелый, рассеянный, не может претендовать ни на какие положительные эмоции со стороны других людей, и единственная возможная дорога для него - подстраиваться под требования каждого.
И Феликс подстраивался. Феликс играл. Он, будто актёр на сценических подмостках, со всеми окружающими по отдельности принимал разнообразные образы, вживался в определённую роль и с лёгкостью, научившись за многие годы, переменял одного персонажа на совершенно другого. С родителями - послушный, домашний, с удовольствием выполняющий любое поручение, всегда вовремя ложащийся спать и никогда не попадающий в досадные неприятности. С учителями – прилежный, ответственный ученик, всегда с готовым домашним заданием, молчаливый, не доставляющий никаких неприятностей, приходящий на уроки точно-точно по расписанию. С одноклассниками - дурачливый, смешливый, чуточку развязный, "свой парень", всегда имеющий на памяти восхитительную шуточку, безрассудный и совершенно легкомысленный. Феликс, попадая в какое-нибудь место с какими-нибудь людьми, торопливо переодевался в положенную к обстоятельствам маску, выходил на ярко освещённую прожекторами сцену - и играл, играл, играл без конца, ни на секундочку не позволяя настоящего лицу показаться из-под фальшивого образа. Именно поэтому, наверное, он был таким хорошим актёром - не театральные репетиции, не школьные кружки, не профессиональные наставники научили его актёрскому искусству, а сама жизнь. В конце концов, запутавшись в бесчисленных характерах, образах, поступках, реакциях, Феликс смирился с окончательным крахом собственной личности, похоронил её где-то глубоко-глубоко внутри и, пускай и помня о том, кто же он на самом деле, не возвращался к себе, потому что понимал - никому не нужен подлинный, настоящий Феликс Семецкий.
Сейчас создавалось отчётливое ощущение, что свою несчастливую историю, свои разгневанные слова и нерастраченное, тщательно запрятанное желание высказаться и откровенно, прямо поделиться всем наболевшим подтачивали Феликса изнутри; очень, очень продолжительное время подтачивали. Подстраиваясь под требования родителей, учителей, одноклассников, он всегда держал чувства под надежным запором, перемалывал болезненные ощущения только в себе, снова и снова, снова и снова, однако... подавленная личность, запрятанная боль, жгучая многолетняя обида не могут оставаться в человеческом сердце навсегда; высказывание Наташи резко уничтожило все запрещающие барьеры, и Феликс не выдержал.
Участники театрального коллектива, с молчаливым растерянным изумлением, переглядывались - никак не могли поверить, что Фил, привычный флегматичный и чересчур неорганизованный Фил, действительно рассказывал сейчас то, что рассказывал. А сам Феликс, поддавшись невыносимому желанию откровенностей, больше не мог контролировать себя и говорил, говорил, говорил, разгорячённым, срывающимся голосом – всё громче и громче.
- Я случайно увидел этот театр - и пришёл сюда, чтобы изменить свою жизнь, чтобы найти людей, которым буду нужен я настоящий, найти место, где не нужно подчиняться никаким правилам. Ты всё испортила, староста! Может, мне нужно стать таким, как ты? Отличником, умельцем, умницей, всегда всюду являться вовремя, держаться будто взрослый, ответственный собранный человек? Может, мне снова переделывать себя и подстраиваться под твои правила, а? Снова надевать маску? Может, к такому мне ты хотя бы прекратишь наконец придираться? Может, такой я наконец понравлюсь тебе?
Контрастируя со всеми окружающими ребятами, Наташа никак не показывала своего удивления, или возмущения, или ощущения виновности, или каких-нибудь, хоть каких-нибудь чувства и впечатлений. Когда Феликс выплёвывал ей в лицо разгневанный монолог, девушка только слушала, внимательно слушала, по-прежнему скрестив на груди руки невозмутимым жестом и будто бы задумчиво, снисходительно склонив голову к плечу.
Последнее высказывание Феликса смолкло, застыв над головами театрального коллектива; и Лина даже не успела сообразить, не послышалось ли ей, действительно ли разгорячённые слова Фила обозначают то, что должны были обозначать – ему нравится Наташе? Он хотел понравиться Наташе? Ренат, кажется, тихонько, с недоумением присвистнул. А Наташа пристальными невозмутимыми глазами посмотрела прямо на возмущённого Феликса – и хмыкнула.
- Ты дурак, Феликс.
Что?
- Дурак. Ещё более законченный, чем мне представлялось. Думаешь, я зря обратила на тебя внимание в институте, на безответственного, рассеянного, не способного подчиняться правилам, НАСТОЯЩЕГО тебя? Думаешь, я зря пришла сюда, чтобы находиться рядом с тобой?
С неизменяющимся спокойным выражением лица Инквизитор развернулась и скрылась за дверьми, в задних помещениях театрика. Немая сцена. Театральный коллектив, сбросив изумлённое оцепенение, переглядывался озадаченно, посматривал на Феликса, обменивался комментариями по поводу случившегося – и в особенности последних Наташиных слов. А Фил, виновник коллективного пристального внимания, стоял неподвижно на прежнем месте, около ступенек, ведущих к сценическим подмосткам, таращил глаза вслед удалившемуся Инквизитору, хотел что-то сказать - и не мог подобрать подходящих фраз; в общем, находился в абсолютнейшем смятении всех чувств и попыток разобраться, не послышалось ли ему то, что послышалось.
Посреди всеобщего недоумения и растерянности Ренат подошёл и добродушно, с широченной улыбочкой потрепал Феликса по плечу.
- Дружище, я ошибаюсь, или только что тебе вот так искусно и ненавязчиво признались в любви?
Фил перевёл недоумевающий взгляд на лучшего друга, затем - обратно к дверям, за которыми скрылась Наташа, на Рената и к дверям, на Рената и к дверям... к нему как будто бы спустилось с небес неожиданное поразительное откровение; сорвавшись с места, он стремительно взбежал по ступенькам на сцену и скрылся за створками двери.
Позже, несколько минут спустя - разговора, к сожалению, из-за плотных непроницаемых стен было не разобрать - они вернулись на сценические подмостки вместе, Феликс и Наташа, Инвизитор и его затравленная жертва, взявшись за руки и счастливо улыбаясь. Наталью Андреевну вообще редко кто-нибудь наблюдал улыбающейся, радостной, человечной - однако сейчас она действительно выглядела как обыкновенная девушка, живая и влюблённая; про Феликса, разумеется, даже нечего говорить. Сумасшедшая компания не могла не отозваться на воссоединение счастливых товарищей искренними улыбками, ребята обступили Наташу с Феликсом со всех сторон, возбуждённо комментировали, расспрашивали и поздравляли. Лина, само собой, тоже сказала удивительному тандему парочку поддерживающих слов – хотя, разумеется, больше наблюдала за Наташей и Феликсом со стороны, и очень многое открывалось для неё – ничего, впрочем, удивительного; Лина, лучше, чем кто-нибудь другой, могла представить себе ощущения Феликса, потому что находилась практически в такой же ситуации – маска, необходимость прятаться под маской.
Фил, который постоянно хотел избавиться от воспитательных воздействий театрального Инквизитора, ругал Наташу и советовал ей замолчать, сейчас, рядом с девушкой, представлялся самым счастливым человеком на нашей планете. Он, видимо, совершенно ничего не понимал во влюблённостях и, наравне со своим лучшим другом Ренатом, не мог представить, как нужно обращаться с кем-то, кто вызывает у тебя не просто дружественную-приятельскую симпатию; Фил выглядел немного бледноватым, растерявшимся, наверняка чувствовал неловкость и скованность, а костяшки пальцев, державших за руку Наташу, побелели от отчаянного напряжения. Наташа, хотя, разумеется, и была счастлива, умудрялась сохранять свой традиционный невозмутимый вид, спокойно и по-взрослому, даже немножечко снисходительно, поглядывала на растерянного Феликса; сразу становилось понятным, кто же в этом дуэте будет занимать руководящее положение.
Лина смотрела на новообразовавшуюся пару и думала, что теперь причины, побуждавшие Наташу оставаться в театральном коллективе, не являются загадкой; что Инквизитор, несмотря на все продолжительные настойчивые нравоучения, совсем не стремилась переделывать Фила, вынуждать его следовать каким-то правилам и соответствовать чьим-то ожидания. А Феликс... не в первый раз Лине открывалась совершенно неожиданная, непривычная сторона участников сумасшедшей компании; следом за Андреем, Ренатом, Яном, Лёной неорганизованный меланхоличный Фил прятал глубоко внутри себя нерадостное прошлое, разнообразные страхи, сомнения и подавляемое желание быть настоящим, быть самим собой, избавиться от требований и рамок, установленных окружающими людьми. На самом деле... если подумать... Феликс очень напоминает и Лину, и Яна, и Андрея, и, пожалуй, немаленькое множество других людей, которых давила, затравливала среда, не позволяя развернуться, насладиться собственной жизнью сполна - настоящей жизнью. С детства родители вынуждали Фила следовать выдуманным законам, непоколебимых нормам и правилам поведения, а после них - школьные учителя, одноклассники, а после них - преподаватели в институте, одногруппники... всем требовался какой-то выдуманный, идеальный, запраграмированный по определённой схеме Феликс Семецкий; ответственный, старательный, трудолюбивый, - какой угодно, только бы НЕ действительный, не такой, каким он по-настоящему был.
Наташа - человек, полюбивший Феликса настоящего. Неорганизованного, рассеянного, попадающего в неприятности, не умеющего вовремя приходить на репетиции, учиться на хорошие оценки и соответственно возрасту себя вести. Наташа появилась в подпольном театре ради него, оставалась здесь, чтобы находиться рядом с ним, и Феликс - Феликс тоже испытывал к ней отнюдь недружественные чувства, нечто гораздо большее, чем обыкновенная приятельская привязанность (или, как он пытался всех и себя убедить, - возмущение, неприятии), но, видимо, не мог решиться продемонстрировать свои чувства, боясь быть отвергнутым… опасаясь, что Наташа станет предъявлять к нему очередные требования и заставлять подстраиваться под себя.
Необыкновенно парочкой были Наталья Маевская и Феликс Семецкий – два человека, абсолютно не подходящих друг друга по характерам и взглядам на жизнь. И Лина даже не представляла себе, как могут дальше развиваться эти непредсказуемые отношения; девушка - собранная, сформировавшаяся личность, убеждённая сторонница разумности, организованности и контроля, уверенная в своей непоколебимой правоте, парень - безответственный, флегматичный, меланхоличный, склонный к ребячливым развлечениям и шутливым дурачествам. Однако, несмотря на совершенное несходство и даже противоположность, Наташа и Фил настолько органично подходили друг другу, настолько удачно дополняли особенности один другого... Лина, приглядываясь к ним, отчётливо видела всё это - и пожелала влюблённым счастливой, беспроблемной совместной жизни, уверенная, что они, несмотря на вспыхивающие конфликты и возникающие трудности (трудности и конфликты будут, можно не сомневаться), наверняка расстанутся совсем нескоро, а может быть, и вовсе – никогда.
Участники театрального коллектива радовались вместе с Наташей и Феликсом. Ян легонько похлопал Фила по плечу. Михаэль наградил шутливым дружественным подзатыльником.
- Не знаю, что за отвратительными эгоистами были твои одноклассники, учителя и родители, но с нами, Фил, тебе совсем не нужно притворяться.
- Да, мы привыкли к твоей безответственности, рассеянности и бесконечным опозданиям. Не вздумай меняться, слышишь?
- А играть ты у нас будешь только на сцене. Не в жизни. Не забывай об этом, хорошо?
Фил слушал с глуповатой счастливой улыбкой, не отвечая, но кивая с благодарственным воодушевлением, и Лина была уверена, совершенно уверена - Наташа и весь театральный коллектив не позволит ему позабыть о том, что актёрская игра должна быть только на сценических подмостках, примерять на себя образ постороннего человека следует только во время театральных постановок… ни в коем случае не в жизни. Впрочем, среди сумасшедшей компании Феликсу и не будет ни малейшей необходимости возвращаться к бесчисленным маскам.

Глава 29. История Снежной королевы

Глава 29. История Снежной королевы

Задолго до момента, когда Лина появилась в зрительном зале, ей отчётливо слышались все звуки очередной ссоры, разгорающейся между Ренатом и Викторией; эмоциональные вскрики и восклицания, приглушённые голоса... да, с такого расстояния - девочка находилась в коридоре первого этажа, когда впервые услышала бурю - невозможно было определить личность говорившего, но так громко, так масштабно переругиваться могли только Тридцать три несчастья и Снежная королева.
Кажется, ссора намечалась продолжительная и уже была в самом разгаре. Ренат и Вика расположились друг напротив друга - она стояла, со злостью прищурив глаза и скрестив руки на груди, он сидел, закинув ногу на ногу, на продавленном диванчике по центру сценических подмостков; вокруг, на экстренный случай, собралась сумасшедшая компания практически в полном составе - не разнимать противников, это, они проверяли, было совершенно бессмысленным занятием, но угомонить кого-нибудь одного, если ссора перешагнёт через критические границы. Впрочем, Ренат с Викой не замечали никого и ничего - они с наслаждением обсыпали друг друга справедливыми и несправедливыми упрёками.
- Ты что, всерьёз называешь это актёрской игрой?
- У Вас какие-то претензии, Виктория Александровна?
- Представь себе, да. Мне просто любопытно, с чего ты возомнил себя артистом, если, кроме дурацкого шутовства, ни на что не способен!
- Оо, не способен, значит? Может быть, мне нужно задирать нос и царствовать на сцене так, как Вы, непревзойдённая госпожа?
- Ну, лучше так, чем рассыпаться в глупых шуточках и корчить идиотские рожи.
- Осторожно, идёт великая актриса, поберегись!
- Уж получше тебя, в этом никто не сомневается!
- Да с чего бы?!
- Ты даже толком персонажа изобразить не можешь, стоишь с идиотским выражением лица, как будто тебе на хвост кто-нибудь наступил, и слова без хохмочки сказать не в состоянии!
- Будете обучать меня актёрскому искусству, несравненная? Может быть, вообразили себя блистательной актрисой - и ревностной феминисткой? Да ты обычная девушка, Вик, таких тысячи, и, как бы ты не открещивалась от парней, всё равно тебя будет обеспечивать муж, ты ничего не сможешь сделать самостоятельно. Так всегда бывает. Ну, может, хватит выпендриваться и нос задирать?
Случилось непредвиденное. Вика внезапно развернулась, взметнув волнистыми каштановыми волосами, и скрылась за дверьми в общую комнату.
Виктория никогда не поддавалась поддразниваниям Рената чересчур сильно; по крайней мере, она никогда не убегала, пытаясь сдержать разгневанные слёзы, однако... последние слова Рената, видимо, зацепились за какую-то внутреннюю Викину струночку, за что-то сокровенное и неприкосновенное, болезненное, поэтому девушка не выдержала, не сумела взять под контроль эмоциональный всплеск – поддалась ему. Никто не успел заметить, как переменилось её лицо на последних словах; но Лина мимолётно увидела, что глаза Виктории подозрительно блеснули, будто бы она хотела расплакаться, и, из-за обострённого чувства собственного достоинства, не позволяла себе сделать это перед всеми присутствующими. Вика умеет плакать? Вика умеет чувствовать?
Участники театрального коллектива, привлечённые со всех концов сценических подмостков разгоревшейся ссорой, удивлённо переглядывались; разумеется, все были поражены поведением Вики, потому что никто никогда не подумал бы, что «замороженная» (цитата Тридцать трёх несчастий) Снежная королева может быть настолько выведена из себя обыкновенными пикировками с Ренатом. Нельзя, конечно, сказать, что их противостояние было нормальным и правильным обстоятельством, однако... они ссорились тысячу раз, наградили друг друга тысячей оскорблений и, казалось бы, Ренат неизменно будет провоцировать Вику, а она с ледяным спокойствием игнорировать, или возмущаться, или поддаваться на провокации, но, во всяком случае, всё всегда будет происходить одинаково. Что же случилось сейчас? Почему Виктория расстроилась так сильно, так остро отреагировала на оскорбительные слова глупого влюблённого мальчишки?
Сам мальчишка, то есть Ренат, за мгновение проглотил насмешливую улыбочку и вытаращился вслед исчезнувшей Вике. Он сообразил, разумеется, что чересчур перестарался и перегнул палку своими высказываниями, ему и стыдно, и неудобно было, наверное, - но бессмысленная упрямая гордость не позволила Ренату броситься вслед за Викторией и по-человечески извиниться. Он сидел и смотрел, сидел и смотрел – а после отвернулся, как будто ничего особенного не приключилось.
- Я пойду к ней, - внезапно, даже для самой себя внезапно, сообщила Лина ближайшему соседу - Яну - и направилась в общую комнату прежде, чем кто-нибудь успел принять подобное решение. Девочка понимала, что, в сущности, она для Вики - никто, даже не приятельница, и весьма сомнительным было бы предполагать, что Снежная королева начнёт делиться сокровенными переживаниями с посторонним человеком. И всё же... всё же Лина чувствовала - нужно отправиться к Вике и просто побыть рядом; ни в коем случае нельзя сейчас оставлять девушку в одиночестве.
Вика обнаружилась на продавленном узорчатом диванчике посреди комнаты; она не плакала, не вздрагивала от сдерживаемых всхлипов - глаза были совершенно сухими, покрасневшими, правда, неподвижно зацепившимися за какую-то точку на противоположной стене. Девушка казалась спокойной, холодной и невозмутимой, как обычно; только остановившийся взгляд выдавал её запрятанные внутренние переживания, да ещё пальцы рук, беспорядочно перебиравшие бархатистую бахрому на диванной подушечке.
- Уходи, - не оборачиваясь, проговорила Вика чуть подрагивающим голосом. - Пожалуйста, уходи. Оставь меня. Мне нужно побыть одной.
Разумеется, Лина понимала, что позволять Вике мучиться наедине с собой - нельзя; наоборот, с ней рядом обязательно должен кто-нибудь быть - человек, способный позволить выговориться. Девочка не считала себя подходящей кандидатурой на роль психолога - Лёна здесь подошла бы намного больше, - но всё-таки, осторожно приблизившись к Вике, примостилась на краешке дивана.
- Расскажи, - предложила она просто. - Расскажи, чем слова Рената так обидели тебя.
И Снежная королева рассказала.
Виктория Смирнова до четырнадцати лет воспитывалась в самом обыкновенном, благополучном и счастливом семействе; любящий внимательный отец, понимающая заботливая мать, и Вика - единственный долгожданный ребёнок, драгоценное сокровище, которое с детских лет окружали самыми желанными игрушками, престижными учебными заведениями, дорогостоящими подарками и, помимо материальных удовольствий, искренней родственной привязанностью, настоящей материнской и отцовской любовью. Александр Евгеньевич и Елизавета Дмитриевна работали, предводительствовали над крупными коллективами подчинённых и были, разумеется, постоянно заняты - но, однако, у них всегда находилось свободное время для того, чтобы вместе с дочерью сходить в зоопарк, поприсутствовать на её первом театральном выступлении в школьной студии актёрского мастерства, посмотреть кинематографическую новинку в любимом кинотеатре. Вика ни в чём не знала нужды. Она не могла пожаловаться ни на отсутствие каких-нибудь предметов необходимости, ни на невнимательность мамы и папы, ни на недостаток родительской любви.
Неприятности всегда подкрадываются стремительно и незаметно. Между господином и госпожой Смирновыми произошло таинственное недоразумение - дочь, конечно, не нашли нужным в него посвятить, - в результате последовал скандальный бракоразводный процесс, отец уехал в съёмную однокомнатную квартирку на другом конце города, а четырнадцатилетняя Виктория осталась жить вместе с матерью.
Разумеется, развод любимых родителей - нелёгкое и несчастливое происшествие в жизни любого ребёнка, и девочке было совсем непросто разобраться в причинах сложившейся ситуации, определить, чью позицию она больше поддерживает, справиться с разочарованием, печалью и обидами... Впрочем, через некоторое время неприятный эпизод немножечко позабылся, устаканился, Вика смирилась со своим новым положением, а после обнаружилось, что, в принципе, её жизнь начинает возвращаться в привычное состояние. Да, отец больше не разделял с ними общее пространство, но Виктория виделась с ним практически каждую неделю, с редкими незначительными перерывами, посещала вместе с папой зоопарки, кинотеатры, рестораны, по-прежнему доверительно разговаривала с ним и делилась всем, что происходит в её жизни - совсем как раньше, как будто бы ничего совершенно не изменилось.
Навестив отца на свой восемнадцатый день рождения, девушка была вынуждена выслушивать правду.
Папа, заботливый внимательный папа, отказывался от неё. Папа, любящий понимающий папа, встретился с другой женщиной, предложил ей переехать к нему в квартиру и через несколько месяцев ожидал появления маленькой дочери, своей новой - и теперь единственной - дочери. Вика больше не требуется ему. Ну, разумеется, он любил её, когда они с Викиной матерью жили в счастливом безоблачном браке, однако, пожалуй, ему больше хочется создавать новое семейство, чем как-то участвовать в жизни семейства старого, отслужившего, нетребующегося. Ну, разумеется, он выплачивал бывшей супруге положенные алименты, встречался с дочерью и всяческими способами развлекал её - это предписывается законом и социальными нормами общества, не хотелось бы создавать себе отрицательную репутацию в общественных кругах. Дочка подросла, дочке исполнилось восемнадцать, - и, значит, он имеет абсолютнейшее право не иметь с ней больше никакого взаимодействия.
За один несчастливый день Виктория лишилась своего единственного любимого отца. А мать... мать, после оглушительного развода, бросилась на отчаянные непрекращающиеся розыски спутника жизни - пускай недолговечного, пускай неверного, честолюбивого и расчётливого спутника. Вика с удивлением обнаружила, что Елизавета Дмитриевна работала в компании, организованной Александром Евгеньевичем; после бракоразводного процесса отец без колебаний уволил бывшую супругу, а ей, при полнейшем отсутствии каких-либо способностей и выработанного умения выцарапать себе место под солнцем, никак не удавалось устроиться на какую-нибудь другую работу. Впрочем, она не прикладывала особенных усилий, чтобы достичь результатов. Елизавета Дмитриевна находилась в тотальной материальной зависимости от Александра Евгеньевича и, беспомощная, лишившаяся твёрдой жизненной опоры, решила искать какую-то обеспеченность и надёжность в других мужчинах. Да, их было огромное количество. Да, они изменяли ей. Да, они бросали её, через некоторое время убедившись, что женщина ничего примечательного из себя не представляет. Но Викина мама попросту не умела жить по-другому, и мирилась с ролью непродолжительной содержанки, и делала вид, что не замечает обмана, измен и откровенного неуважения, лишь бы только очередной недолговечный избранник обеспечивал её и дочку удовлетворительными материальными условиями.
Казалось бы, после предательства мужа Елизавета Дмитриевна должна была возненавидеть всю мужскую составляющую человечества, взять себя в руки и отправиться строить свою жизнь независимо от мужчин, с гордо поднятой головой и чувством собственного достоинства. Ничего подобного, на удивление, не случилось. Бракоразводный процесс никак не переменил жизненных мировоззрений Елизаветы - и только прочней утвердил в её глазах значимость крепкого мужского плеча для слабой неприспособленной женщины. Настойчиво, с навязчивой регулярностью она преподавала своей дочери несложную концепцию: женщина в современном мире не сумеет продержаться без решительного контроля и поддержки представителя мужского пола; женщина - слабое, ничтожное, в сущности, создание, которое ни в коем случае не имеет сознательного право на самостоятельность, индивидуальность и личность; единственное наслаждение женщины - находиться рядом с мужчиной. "Тебе никогда ничего не добиться в одиночестве, дорогая, - твердила Елизавета Дмитриевна. - Ищи поскорей кандидата в мужья и оставь ему решать все жизненные трудности".
В результате именно Виктория, не её слабохарактерная мать, прониклась непоколебимой, глубочайшей, презрительной ненавистью ко всем мужчинам на нашей планете; разгневанная, возмущённая предательством отца, удивлённая и расстроенная поведением матери, она опрометчиво объединяла представителей мужского пола в единое целое, какой-то разрушительный, отвратительный, честолюбивый и совершенно бесчувственный организм. Каков один мужчина - таковы и другие. Если один оказался способен растоптать собственную жену, отказаться от собственной дочери - так будут поступать и другие.
Воспитательные нравоучения Елизаветы Дмитриевны не находили ни малейшего отклика в душе Виктории; они отскакивали, как мячики, от непробиваемых доспехов её жизненных установок, и с каждым словом, произнесённым матерью, Вика принимала всё более твёрдое и бескомпромиссное решение - она никогда, никогда не позволит себе поддаться этим отвратительным существам, мужчинам-предателям, мужчинам-изменникам, мужчинам, которые могут в своё удовольствие ломать, разрушать и втаптывать в грязь судьбы влюблённых доверчивых женщин. Виктория не повторит судьбу неприспособленной к жизни матери, жалкой, если поразмыслить, жалкой и лишённой чувства собственного достоинства. Она ни за что и никогда не полюбит эгоистичного, самовлюблённого мужчину, не выйдет замуж - и материального благополучия, устойчивого общественного положения добьётся собственными усилиями. Вике не хотелось занимать унизительное положение содержанки при каком-нибудь богатом бизнесмене, не хотелось подстраиваться под предателей и обманщиков... она твёрдо определила для себя, что будет сильной сформировавшейся личностью, и никакие мужчины ей для этого не потребуются. Заручившись неистребимой подозрительностью ко всем на свете представителям мужского пола, Вика старалась избегать общения с парнями, крайне неохотно контактировала с ними, даже если приходилось, например, для учёбы; самостоятельная, уверенная в себе, целеустремлённая, девушка, пожалуй, чуть-чуть переборщила с подобными взглядами на жизнь - в её характере появилась значительная надменность и горделивая отстраненность от всех окружающих, даже девушек. "Задирает нос" - говорили одноклассники, и друзей у Виктории практически не было ни в школе, ни в институте.
Оказавшись в незнакомом театральном коллективе, Виктория привычно сторонилась парней, настороженно приглядывалась к ним и, по возможности, избегала какого-либо непосредственного общения. Впрочем, обнаружилось, что среди участников сумасшедшей компании нет ни предателей, ни обманщиков, ни альфонсов, ни отвратительных бабников, - и потому Снежная королева быстро переменила своё отношение, стала вполне приветливой, благожелательной и общительной девушкой. Да, альфонсов, обманщиков и предателей не было, но был... её отец. Ренат Микаэлян, до мерзостного отталкивающего отвращения напоминающий Виктории негодяя-отца. Практически один в один, с точностью воспроизводит привычки и повадки Александра Евгеньевича Смирнова - насмешливый, невоспитанный, самовлюблённый, рассыпает дурацкие бессмысленные шуточки, оскорбляет и ничуть не считается с чувствами другого человека. Когда Вика обнаружила эти отвратительные черты в любимом отце, она была неприятно удивлена и рассержена; когда зеркальное повторение папы-предателя встретилось ей, она не смогла долго сдерживаться и прятать в глубине разрушительные эмоции - терпела, терпела, но сегодня Ренат слишком сильно напоминал ей эгоистичного отца, слишком близко задел уверенность Вики в том, что она сумеет самостоятельно устроиться в этой жизни.
Лина слушала и удивлялась. Рядом с ней сидела Виктория - неприступная, невозмутимая, "замороженная" Виктория, которая, казалось, не способна была ни на какие ослепительные всплески эмоций и не могла иметь за плечами жизненных трудностей и печальных событий, приведших к формированию настолько твёрдого, непоколебимого и надменно-холодного характера. Кто же знал, что у Снежной королевы, как у всех участников театрального коллектива, найдётся своя история, которую нельзя назвать слишком уж радостной и благополучной?
- Что для тебя театр? - полюбопытствовала Лина, когда они с Викой немножко помолчали. Девочка интересовалась этим с первого дня появления девушки в сумасшедшей компании - и теперь, после услышанного, догадывалась, какие слова получит в ответ.
- Возможность доказать, что я могу добиться успеха в жизни самостоятельная. Что обманщики-мужчины, считающие, будто женщина - бестолковое слабое существо - очень глубоко ошибаются.

Глава 30. Бунт на корабле

Глава 30. Бунт на корабле

Распространением билетов, изготовленных воинствующими техниками, занимались все участники театрального коллектива; несколько штук были торжественно вручены каждому с напутствием не возвращаться в подпольный театрик, если хотя бы один разнесчастный билетик останется непристроенным. Ребята приглашали: родителей, родственников, друзей, одноклассников, возлюбленных, заинтересованных знакомых и приятелей, а Лина поразмыслила хорошенько и поняла, что, собственно, кроме матери, отца и маминой сестры Светланы, ей не к кому обратиться с разговорами о предполагаемом спектакле. К сожалению, именно Линины билетики остались единственными неопределёнными, и только это критическое обстоятельство заставило девочку возобновить общение со школьными подружками.
Разумеется, с появлением сумасшедшей компании в общем и Лёной в частности никаких прежних отношений у Лины с Маргаритой, Элеонорой и Региной сохраниться не могло; слишком часто Лина присматривалась к талантливым подружкам-пустышкам, анализировала, сравнивала их с театральным коллективом и делала вполне естественный и неизбежный вывод... она не испытывает к ним совершенно никакой дружественной привязанности, или общности, или родственности - вообще ничего, и Марго, Эля, Регина никакими ниточками с Линой не связаны и, несомненно, никогда связанными не будут. Лина практически прекратила общаться с центральной тройкой "золотых девочек" класса талантливых - потому, что всё свободное время до последней минутки посвящалось театру, а на школьных непродолжительных занятиях и переменах - тому же самому; Лина разговаривала с кем-нибудь из ребят по мобильному телефону, или перечитывала сценарий "Комнаты, где всё станет по-другому, или переписывалась с Лёной сообщениями, или углублялась в чтение какой-нибудь книги, которую посоветовала подруга... ни желания, ни времени на бессмысленные разговорчики и игру по дурацким выдуманным правилам попросту не оставалось. Конечно, Регина, Маргарита и Элеонора подметили кардинальные изменения в Линином характере, своё общество не навязывали, разобраться в причинах не испытывали ни малейшей потребности - но множество раз угрожающими намёками советовали девочке хорошенько обдумать собственное поведение, пока не стало слишком поздно.
Разумеется, Лина подозревала, что нарушение давным-давно определённых правил игры может закончиться катастрофическими последствиями, и разговор с оскорблёнными подружками расставил, наконец, все точки над "и" в неправильных отношениях.
- Привет, - дружелюбно поздоровалась девочка, присаживаясь на привычное место рядом с Маргаритой, и, стараясь сохранить вежливый безукоризненный нейтралитет, улыбнулась. Впрочем, Маргарита, Регина, Элеонора на улыбку отреагировать не посчитали необходимым - переглянувшись, одинаковым презрительным движением отбросили волосы на спину, и, кажется, изобразили уголками губ некоторое подобие снисходительной усмешки. Ничего примечательного не случилось, однако класс талантливых, позабыв о своих повседневных проблемах, обратился во внимательный слух и зачарованно наблюдал за тем, как будут развиваться взаимоотношения "золотой четвёрки" - точней сказать, тройки с половиной, - дальше.
- Надо же, - с язвительными нотками в голосе протянула Маргарита, которая, прежде чем промолвить хотя бы словечко, пристальным взглядом окинула бессовестную нарушительницу с ног до головы. - Вы только посмотрите, кто решил осчастливить нас своим величественным вниманием. Неужели театральные глупости наскучили, а?
Лина, сказать по-честному, с удовольствием проехалась бы кулаком по подружкиному личику, пускай никогда прежде не задумывалась вовсе о возможности драки; однако девочка сдержала себя, пока ещё старательно сохраняла нейтральное спокойствие - она заговорила с подружками ради билетов на спектакль, и, значит, нужно вернуться к билетам.
- Не хотите посмотреть спектакль? - дружественным тоном полюбопытствовала она.
Регина решила использовать отточенные, подтвержденные временем способы воздействия на Лину; она насмешливо-холодно прищурила глаза с кричаще-чёрными кружками подводки, изогнула дугой бровь - только одну, любимый Регинин приёмчик, - и легонько дёрнула в язвительной улыбочке уголками губ. Подружки, заметив переменившееся лицо признанного лидера, поспешили подхватить презрительную гримаску.
- Неужели, - с расстановкой произнесла Регина, облокотившись на краешек парты и опять откинув за спину струящийся поток волос, - ты действительно думаешь, что мы захотим тратить время на это бабушкино развлечение?
Раньше подобные угрожающие признаки заставили бы Лину перепугаться и скоропостижно скорректировать собственное поведение, лишь бы не лишиться покровительства "золотых девочек" класса талантливых"; впрочем, сейчас никакого эмоционального отклика в Лининой душе не произошло - а пряталась, замаскировывая собственную индивидуальность, и считала себя ничтожеством она, кажется, тысячу тысяч лет назад, совершенно в другой жизни. Поднявшись со стульчика, девочка передёрнула плечами, проговорила: "Ну что ж, как хотите" - и собиралась было отправиться подальше от класса талантливых, однако... противное, режущее слух шипение, подозрительно напоминающее звук, издаваемый змеями, вонзилось Лине в спину.
- Кажется, кое-кто позабыл о своих обязанностях. Кажется, кому-то захотелось снова очутиться в одиночестве - так, новенькая девочка?
Прежнюю, растерянную Лину с полнейшим отсутствием уверенности в себе бросило бы в краску от этих откровенно угрожающих слов; прежняя Лина вздрогнула бы, втянула голову в плечи и украдкой принялась оглядываться по сторонам - не заметил ли кто, не лишилась ли она последней опоры под ногами? Но у настоящей, НЕ фальшивой Лины была опора, не имеющая никакого отношения к классу талантливых, и девочка вдруг поймала себя на безукоризненном спокойствии и абсолютном равнодушии - какая разница, что одноклассники таращатся на неё, пересмеиваются, переговариваются? Какая разница, что Регина только что недвусмысленным высказыванием объявила "новенькой девочке" войну? Просто Лина больше не новенькая девочка. И подобные трюкачества против неё бесполезны: они разбиваются, не причинив ни малейшего вреда, о безупречную стенку новой Лины - обновлённой, проснувшейся после долгого сна.
- Знаешь, - проговорила Лина, оборачиваясь к Маргарите, Элеоноре и Регине, которые, одинаковым презрительно-насмешливым жестом скрестив руки на груди, ожидали продолжения банкета, - знаешь, я всегда удивлялась, сколько отвратительных черт характера может уместиться в одном человеке.
- Что-о? - разумеется, "золотым девочкам" предвкушалось услышать совершенно другие слова; Лина, приблизившись к "подружкам" практически вплотную, наклонилась низко-низко и заглядывала прямо Регине в глаза.
- Мне стыдно за себя. Да, стыдно. Потому, что позволила вам руководить мной и подстраивать меня по свои бессмысленные запросы. К слову, "театральные глупости" до сих мне не наскучили - не наскучат никогда; там настоящие люди, знаешь, Регина, они не притворяются талантливыми, пытаясь скрыть одинаковость... вы все - одинаковые. Жаль, что мне понадобилось столько времени, чтобы увидеть это.
"Золотые девочки", честно говоря, представляли сейчас неубедительное, жалкое зрелище; они старались как-то изобразить возмущение, праведный гнев, отговориться насмешливыми язвочками, унизить и растоптать Лину, как поступали всегда со всеми окружающими, но... наверное, глубокой частичкой сознания Регина, Маргарита, Элеонора понимали, что Лина заглянула в их души и разглядела там единственную настоящую сущность - не выдающиеся способности, нет, не очаровательную кукольную внешность, а пустоту, засасывающую, бездонную, словно чёрная дыра в космосе, пустоту. Линины "подружки" бестолково открывали рот, будто собираясь наконец отреагировать, таращились друг на друга и на провинившуюся девчонку, молчаливо требовали поддержки у класса талантливых... одноклассники молчали, и, в конце концов, с фальшивой ухмылочкой на губах Регина поинтересовалась:
- Бунт на корабле?
- Он самый, - подтвердила Лина, улыбнувшись, подхватила школьную сумку-почтальонку, наполненную учебниками, и, проигнорировав пронзительный сигнал звонка, направилась к выходу из класса талантливых, но одинаковых, непримечательных и, действительно, насквозь фальшивых детишек. Ей было легко и воздушно. Она была счастлива. Правда, счастлива, и чувствовала возбуждённое воодушевление, потому что рассказать "подружкам" всё, что думает, было её сокровенной мечтой, тщательно замаскированной под дружелюбные улыбки и безукоризненное послушание. Бунт на корабле. Да, это бунт на корабле. Наконец-то последние ниточки, связывающие Лину с классом талантливых, уничтожены навсегда.