Уилл едва мог вынести это зрелище. Лира совершала свой самый жестокий поступок за всю жизнь, ненавидя себя, страдая за Пана, с Паном и из-за Пана, - пыталась посадить его на холодную тропинку, отцепить его кошачьи когти от одежды и плакала, плакала. Уилл заткнул уши: у него не было сил это слышать. Раз за разом она отталкивала своего деймона, а тот всё плакал и льнул к ней.
Она могла повернуть назад.
Могла сказать: нет, это не годится, мы не должны этого делать.
Могла остаться верна тем давним, самым тесным и близким отношениям, которые связывали её с Пантелеймоном, поставить их на первое место, и всё прочее выкинуть из головы...
Но она не могла так поступить.
- Этого никто ещё не делал, Пан, - шептала она, дрожа, - но Уилл говорит, что мы вернёмся назад, и я клянусь, Пан, я люблю тебя и клянусь, что мы вернёмся... я вернусь... береги себя, милый... ты будешь в безопасности... мы вернёмся, и если даже мне придётся потратить на то, чтобы найти тебя, всю жизнь до последней минуты, я это сделаю, я не остановлюсь, я буду искать без отдыха... ах, Пан... милый Пан... я должна, должна...
И она оттолкнула его, так что он скорчился на грязной земле, жалкий, озябший и испуганный.
Каким зверьком он сейчас был, Уилл вряд ли смог бы сказать. Он выглядел совсем детёнышем - то ли щенком, то ли котёнком, побитым и беспомощным, так глубоко погруженным в страдание, что чудилось, будто это уже не существо, а само страдание. Он не сводил глаз с лица Лиры, и Уилл видел, как она заставляет себя не избегать его взгляда, не уклоняться от вины, и, мучительно переживая за неё, в то же время восхищался её честностью и мужеством. Между ними возникла такая напряжённость чувств, что самый воздух казался наэлектризованным.
И Пантелеймон не спросил "почему?", потому что знал; и не спросил, неужели Лира любит Роджера больше, чем его, потому что знал подлинный ответ и на это. Он знал, что, стоит ему заговорить, и она не выдержит; поэтому деймон хранил молчание, чтобы не расстраивать человека, который покидал его, и теперь оба они притворялись, что это не такая уж большая беда, скоро они опять соединятся и всё обязательно будет хорошо. Но Уилл понимал, что Лира оставляет здесь своё вырванное из груди сердце.
Потом она шагнула в лодку. Девочка была так легка, что лодка едва покачнулась. Сев рядом с Уиллом, Лира продолжала смотреть на Пантелеймона, который стоял, дрожа, на пристани у берега; но как только старик отпустил железное кольцо и взмахнул вёслами, деймон-щенок обречённо потрусил в самый её конец, тихонько постукивая когтями по влажным доскам, и остановился там, молчаливо глядя им вслед, - а лодка уплывала вдаль, пристань таяла и вскоре совсем скрылась во мгле.
И тогда Лира зарыдала так горько, что даже в этом затянутом дымкой мире откликнулось эхо - но, конечно, это было не эхо, а та, другая её часть, ответившая плачем из страны живых ей, плывущей в страну мёртвых.
- Моя душа, Уилл... - простонала она и приникла к нему; её мокрое лицо было искажено мукой.
Так сбылось пророчество, которое Магистр Иордан-колледжа услышал некогда от Библиотекаря: что Лира совершит страшное предательство и это причинит ей ужасные страдания.