carpe diem
Достижения и выводы ФБ распишу на выходных, лучики любви командам и сокомандникам тоже, а пока - ТЕКСТЫ. Много-много моих текстов, я даже не думала, что их получится СТОЛЬКО. "Ну напишу один минь... ну два миня... ну в одной команде поиграю...". Так думала Рэйн, собираясь на первую в своей жизни фандомную битву, а в результате разразилась восемнадцатью мать их текстами, среди которых два (!) соавторских и три (!) миди, которые даже почти макси, и это если не считать двух миди-макси, которые я писала-писала и не дописала ни на один левел 
...В команду Гриффиндора я шла писать флинтвуд. Исключительно флинтвуд. В посте заявок его просили, и это оказалось сильнее меня, ХОТЯ Я ВООБЩЕ НЕ ХОТЕЛА В ГРИФФИНДОР! Но флинтвуд же... и родное гриффиндорское... В общем, пошла. И флинтвуд не написала. Точнее, написала, но не совсем флинтвуд и не вовремя, зато меня вдохновили другие, совсем уж неожиданные вещи. Не очень много, драбблы-мини, зарисовочное в основном, и всё же... Я почти не писала по ГП!!!1 Только тьма флинтвудов, да ещё Северус/Лили и пара штук мародёров.
Так что спасибо гриффиндорской команде, кроме всего прочего, за то, что я пришла в неё и пробила свой ступор "не пишу по ГП". Теперь я пишу по ГП, и это здорово!
Название: Вдвоём не страшно
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf
Размер: мини, 1500 слов
Пейринг/Персонажи: Фред Уизли, Джордж Уизли
Категория: джен
Жанр: юмор, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: кусочки веселой жизни близнецов Уизли
Размещение: с моей шапкой
читать дальше— Нужно было назвать их Фред и Фред. Или Джордж и Джордж.
— Ну что ты, Молли…
— Они же совсем одинаковые, Артур! Имена разные, а толку что? Вот как прикажешь их различать?
Мама была как будто расстроена, а папа — растерян. Два рыжих малыша глядели на них и друг на друга и смеялись. Они ещё не совсем понимали, о чем говорят взрослые, но свои имена узнавали точно. Фред. Джордж. Это они. У каждого своё имя. Малышам это казалось какой-то странностью — они же одно, зачем их зовут то Фредом, то Джорджем?
Они ещё не совсем понимали, что говорят взрослые, но, кажется, говорили о них. О том, что они… одинаковые? Да, так и есть. Один смотрел на второго и узнавал себя — и наоборот. Им нравилось смотреть друг на друга и видеть то же самое, что в зеркале. Им нравилось быть одинаковыми — совсем-совсем, не различишь! — и видеть, как на это реагируют мама и папа. А также все дяди, тёти, кузены и братья.
Никто не мог их различить, разделить на Фреда и Джорджа. Но так и должно быть! А все попытки сделать одного непохожим на другого — ошибка. Малыши изо всех сил её исправляли. Стирали любой знак различия. Разного цвета шапочки. Рубашки с разным узором. Свитера с буквами «Ф» и «Д».
Хотя со свитерами было весело — когда малыши, оставшись без надзора мамы и папы, стянули их и надели наоборот. Фред надел свитер с буквой «Д», Джордж — с буквой «Ф». И целый день мама с папой их путали, называли не теми именами, но им вообще не нужны имена, как же взрослые этого не поймут?!
— Мало того, что все наши дети рыжие и все похожи друг на друга, эти-то вообще одно лицо!
— Ну что ты, Молли…
— Они это ещё не раз используют, помяни моё слово.
Два рыжих — совершенно одинаковых — малыша глядели друг на друга и смеялись.
Они набрели на мамину кладовую. Случайно. Не имея цели туда залезать и копаться там, просто… Как же было не залезть?
В маминой кладовой чего только не хранилось! Банки, бутылки, коробки, мешочки и узелки – и в каждом какое-то интересное, вкусно (а порой и ужасно) пахнущее содержимое.
— Фред, а помнишь, Чарли рассказывал нам, что в Хогвартсе есть такой урок… как же его…
— Зельемешание!
— Нет, по-другому как-то.
— Зельетворение?
— О, зельеварение, вспомнил!
— Ну?
— Ну, так вот, Чарли говорил – там все берут котлы и мешают в них всякую гадость… ну и смотрят, что получилось.
— Ты думаешь о том же, о чём и я, Фред?
— Конечно, Джордж.
— Давай смешаем все это и поглядим, что получится!
…Нора содрогнулась от самого основания и до крыши. Любимые мамины тарелки посыпались с полок. Дрожь сотрясла даже самые верхние этажи — с которых вмиг набежало всё рыжее семейство под управлением злой миссис Уизли. Очень, очень злой миссис Уизли — она, взяв огромный половник наперевес, пошла на Фреда и Джорджа с угрожающим блеском в глазах.
— Вы… чуть… не… взорвали… дом!
Каждое слово давалось ей тяжело. Из-за её широкой спины выглядывали испуганные и удивленные братья, а также слегка растерянный мистер Уизли.
— Мам, мы просто…
— Проверить…
— Решили…
— И вот…
— Ваше «и вот» едва не пробило дырку в крыше! А на новую у нас денег нет, чтоб вы знали! Артур, скажи им!..
Близнецы выдохнули с облегчением. Папу они не боялись ничуть. Маму – немного побаивались, но даже сейчас, глядя в её свирепое лицо, не могли сдержать улыбок. Наверное, слишком хулиганских, ведь миссис Уизли стала кричать ещё громче.
Крики, конечно, пугали, но их можно было стерпеть, потому что перед глазами Фреда и Джорджа — перед их общим внутренним взором, горящим жаждой приключений — мелькали все те предметы из кладовой, что они ещё не успели бросить в котел. Взрыв случился раньше. Но ведь еще так много дней впереди…
И они вместе. Даже мама не страшна, когда они вместе.
Вдвоём не страшно вообще ничего.
— Фред, а мы знаем, как попасть на платформу девять и три четверти?
— Нет, Джордж, не знаем.
— Перси говорил, надо в какую-то стену вбежать…
— А в какую, мы знаем?
— Нет, не знаем.
Братья поглядели друг на друга и ухмыльнулись.
Вокзал Кингс-Кросс бурлил людьми самого разного толка; среди них безошибочно узнавались волшебники. Шумная толпа унесла Фреда и Джорджа от мамы. Впрочем, они не так уж и запрещали толпе их уносить — одним-то интереснее! Вокруг было много разных стен, и за каждой мог скрываться проход на ту сторону вокзала, к Хогвартс-Экспрессу... который, судя по часам, отходил минут через пять.
Братья переглянулись и влетели в толпу, гикая и распугивая народ своими тележками. Мамы, папы и братьев нигде не было. Зато разных стен – сколько угодно!
Каких-то других детей, может, толпа и напугала бы, но братья не боялись. Вместе же и теряться не страшно!
… Через нужную стену они ворвались на платформу девять и три четверти, когда поезд уже гудел. Огромный, дымный, дивный поезд, который увезёт их в Школу чародейства и волшебства, — а там куда больше кладовых и чуланов, тайных углов и комнат!
— Фред! Джордж!
Мама надвигалась на них как грозная фурия. Но ждать её приближения братья не стали. Они нашли первую открытую дверцу вагона – и впрыгнули в неё, бросив прежде вперед себя увесистые чемоданы.
— Мы будем писать тебе, мам! — крикнули они хором и послали маме воздушный поцелуй из медленно уходящего поезда.
— Ну, или о нас будут писать, — закончили тоже хором, но так, чтобы мама не услышала.
Филч так шипел и плевался ядом, что брызги слюны долетали даже до близнецов. Хотя они очень, очень старались стоять как можно дальше от него. Не так это, впрочем, легко сделать в тесной комнатушке с каким-то древним столом, не менее древними шкафами и пугающего вида надписями на них. Филч как будто собрал досье на всех учеников Хогвартса.
«Уизли» было написано ярко-красным цветом. И подчеркнуто. Дважды.
— Ещё пару лет назад с вас бы шкуру спустили за такие проделки! Да я бы сам, лично, вздёрнул вас под потолок — повисели бы, подумали бы, как правила нарушать!
Ну, подумаешь, взорвали грязевую бомбу. Ну, подумаешь, забрызгало там миссис Норрис и все стены заодно. Было же весело! Но Филч кричал и кричал, грозил и грозил. А близнецы не слушали — осматривали комнату.
Она была знакома им. Еще как знакома! Но в первый раз они заметили ящик с надписью «Конфисковано, очень опасно». А прежде его здесь не было! Любопытно, что может быть в таком ящике?..
Фред поглядел на Джорджа и увидел на его лице свои же горящие глаза. Своё же желание немедля выпотрошить ящик и забрать себе все опасные и конфискованные предметы.
— Ты думаешь о том же, о чем и я, Фред?
— Конечно, Джордж.
Братья сказали это друг другу без слов, и в руках одного из них — Дреда или Форджа — возникла грязевая бомба. Не изъятая. Припрятанная глубоко в тайном кармане брюк. Бомба полетела через всю комнату прямиком в шкаф, Филч — за ней, а один из братьев — Фордж или Дред — кинулся к ящику и открыл его. Сверху заманчиво желтела какая-то помятая бумажка…
Именно эта бумажка показалась братьям лучше всех прочих вещей. Они схватили её и под дурные крики Филча вылетели в коридор. А из него — в спальню, уделить пристальное внимание нежданной находке.
— Я думаю, это какая-то очень весёлая штука, Фред!
— Я тоже так думаю, Джордж!
Профессор МакГонагалл бушевала. Эти несносные близнецы Уизли не явились на урок! Оба! Кажется, у Фреда началась какая-то непонятная лихорадка — мадам Помфри говорила, — и это справедливо, ведь шастают где попало, в какую угодно погоду, независимо ни от чего! Фреду позволительно лежать в Больничном крыле, а где Джордж, хотелось бы знать?
А Джордж, конечно, сидел на краю постели брата. И мадам Помфри, как она ни грозила, как ни ругала и ни обещала позвать директора, не удалось выдворить его из Больничного крыла. Он сидел с братом, и с места его не сдвинули бы даже самые мощные чары. «Ну что за невозможный мальчик!» — бормотала медик, проходя мимо.
— Всё будет хорошо, Фред. Ты только пей всю эту гадость, что мадам Помфри дала. Она вроде полезная. Ну и пусть мерзкая на вкус, ты пей, пей. Все будет хорошо.
Джордж твердил это, не умолкая, и без конца трогал лоб брата. Горячий. Слишком горячий и мокрый. Глаза Фреда, закрытые, тревожно двигались под веками, мелко дрожали губы, и Джордж болел с ним вместе той же странной лихорадкой. У него так же горела голова и тряслись губы.
— Она быстро поставит тебя на ноги! Нас ещё квиддич ждет, матч скоро, помнишь?
Тревога съедала Джорджа, и ни о каких занятиях речь даже не шла. Он сидел тут уже два дня и держал брата за руку — тоже холодную и влажную.
— Всё будет хорошо…
Твердил это и для него, и для себя — тревога съедала, тревога говорила, что, может, и не будет. Мало ли какие опасные болезни бывают… А так страшно без Фреда. Так страшно одному.
Слабая рука в руке Джорджа шевельнулась. Едва заметно.
...Мадам Помфри в своей комнатке даже подпрыгнула от громкого и жуткого смеха. Словно сам Волдеморт засмеялся.
Метлы вынесли их в большое небо, а в спину летела звучная песня голосов, криков, смеха и проклятий. Фред и Джордж, почти соприкасаясь боками, кружили над школой и глядели не вниз, на толпу, — а только вперёд. Их самая дерзкая выходка. Их самая безумная затея. Что там, впереди? Они не знали. Но страшно им не было. Они были вместе — и не испытывали никакого страха перед будущим.
Фред и Джордж никогда ничего не боялись — ведь они же всегда были вместе. А вдвоём не страшно.
Название: Полёт
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf, GredAndForge
Размер: драббл, 541 слово
Пейринг/Персонажи: Оливер Вуд, миссис Вуд, мистер Вуд
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеВ первый раз Оливер увидел квиддич в свои неполные шесть лет.
— Папа, ну пожалуйста! Ну давай пойдём, пап!
Маленький Оливер был так настойчив — хотя даже не знал как следует, что такое «квиддич», — что мистер Вуд не устоял. И взял сына с собой на матч. Чемпионат мира, кажется, а кто играл, кто победил — Оливеру не запомнилось.
Запомнилось другое. Ветра, вихри, молнии. Вспышки яркого цвета. Они летали, эти вспышки, — люди в пёстрых мантиях на быстрых, невероятно быстрых метлах, — мелькали перед лицом поражённого мальчика, и он следил только за ними. Не за счётом — очки и мячи в ворота были не так важны, ведь самым главным был ПОЛЁТ.
Маленький Оливер, крутясь и прыгая за спинами других зрителей, хватая за руку отца, заворожённо наблюдал, как игроки летят, как мантии плещут у них за спиной, как ветер швыряет волосы им в глаза... На миг он даже стал игроком, стал тем, кто летит, и чувствовал тот самый ветер в волосах, потоки воздуха в лицо, надёжную опору метлы. Как там, должно быть, хорошо, волшебно в воздухе! Как, должно быть, здорово — летать.
— Пап, ну купи, ну купи, пожалуйста! Мне так хочется, папа!
Маленький Оливер был так настойчив, что заполучил первую метлу раньше, чем школьные учебники. Мистер Вуд не смог ему отказать. И так же не смог отказать, хотя пытался изо всех сил, когда Оливер, беря у него первые уроки полёта, потребовал:
— Покажи!
Миссис Вуд так давно не смеялась. Наверное, со школы, — а ведь бедный, немолодой, кряхтящий от натуги мистер Вуд в последний раз садился на метлу тоже в Хогвартсе. В первый и последний, когда их всех заставили, под угрозой штрафа и наказания, седлать метлы. С тех пор мистер Вуд к ним и близко не подходил — и теперь гадал, от кого маленький Оливер взял любовь к полётам и квиддичу.
— Медленно! — изрёк Оливер, наглядевшись, как отец робко парит над низкими сосенками. И сам вскочил на свою крохотную метлу — вовсе не похожую на мётлы взрослых волшебников с Чемпионата. Но и эта метла была для него самой лучшей метлой на свете. Оливер окрестил её Шустриком и с ней впервые познал, что такое — летать. Пускай даже близко к земле, пускай даже не очень быстро и не очень уверенно, а еще он потом с неё свалился в садовые кусты, но это был настоящий полёт. Когда ловишь ветер в крылья-руки и кричишь от бешеного, невыносимого восторга.
Оливер выбрал квиддич даже раньше, чем факультет. Годам к семи он уже твёрдо знал, что, когда поступит в Хогвартс, сразу запишется в факультетскую команду. И какая разница, что там первокурсников не принимают!
— Примут! — упрямо твердил Оливер маме с папой, а они только смеялись, а мама ещё ерошила ему волосы и говорила:
— Может, не с первого курса, но наш Олли станет самым лучшим игроком. И капитаном.
А факультет Оливер выбрал не сильно позже квиддича — лет в восемь. Гриффиндор. Конечно, Гриффиндор, какой же ещё? Не Слизерин точно — там всякие гады учатся. Не Рейвенкло — прибежище зануд и заучек. Не Хаффлпафф — место для мягких и сопливых, для девчонок, наверное. И сколько мама ни говорила ему, что сама училась на Рейвенкло и вовсе не зануда, сколько отец ни рассказывал о своих друзьях с Хаффлпаффа, вовсе не сопливых, Оливер не слушал и твёрдо стоял за Гриффиндор. Благородство, отвага, храбрость и честь — вот что ему по душе!
И, конечно, на Гриффиндоре будет самая лучшая команда по квиддичу.
Название: Львиное сердце
Автор: .rainbow.
Бета: GredAndForge
Размер: мини, 1531 слово
Пейринг/Персонажи: Лили Поттер, на заднем плане Джеймс Поттер, Волдеморт, Гарри Поттер
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смертьвсех персонажа
Краткое содержание: На Гриффиндоре учились храбрецы, но Лили Эванс никогда не была храброй.
Примечание: спецквест, тема "жертва"
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеНа Гриффиндоре учились храбрецы, но Лили Эванс никогда не была храброй.
Получив письмо из Хогвартса, она не столько радовалась, сколько трусила — до дрожи в коленках и комка ужаса в горле. Конечно, Петуния об этом не знала, и родители не знали, не знал никто; всем казалось, что Лили — смелая и решительная девочка, готовая без тени страха вступить в новый мир. А Лили боялась этого нового мира. Так же, как её сестра, — не потому, что не любила и не хотела жить в нём, не потому, что считала магию опасной и страшной. Магический мир манил её к себе, но был новым и незнакомым, а потому — пугающим.
В день отъезда в Хогвартс Лили думала, что не найдёт в себе сил даже встать с постели. А уж тем более пройти сквозь барьер между платформами на вокзале Кингс-Кросс. Она не сделала бы и шага, если бы рядом не было Петунии — мрачной, недоверчивой, язвительной Петунии, готовой подловить сестру на любом промахе; Лили разыгрывала смелую перед Петунией, но это была лишь видимость.
Она даже не надеялась попасть на Гриффиндор. Отважный, храбрый, решительный — вот каким должен быть гриффиндорец, а Лили такой не была. Если бы кто-то в тот первый день заглянул к ней в душу, он увидел бы, что вся она залита холодным ужасом: а возьмут ли её вообще хоть на один из факультетов, а не ошибка ли это, а есть ли ей, девочке из семьи магглов, место в Школе чародейства и волшебства?
Никто не видел её сомнений. Лили Эванс всем казалась идеалом выдержки и спокойствия. Но, опять же, только казалась...
Она попала на Гриффиндор, где все были храбрее, отважнее, решительнее её. Особенно Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Вот уж точно, истинные гриффиндорцы, — воплощали в жизнь любой самый безумный план и не боялись ничего. Лили не нравился Джеймс — с его вечно лохматыми волосами, наглыми манерами и показной храбростью, и всё-таки это была храбрость. Та самая, гриффиндорская. Лев на гербе факультета подходил Джеймсу как никому другому.
На третьем курсе Лили прочла книгу о братьях Львиное Сердце*. Вот что такое храбрость, думала она, настоящая храбрость — ведь нужно быть очень смелым, чтобы, не задумываясь, пожертвовать своей жизнью ради любимого человека. Брата, друга, мужа, сына, не важно, кого. Как же сильно Юнатан любил младшего брата, если отдал свою жизнь ради него? Лили пыталась представить себя на месте Юнатана и понимала, что в самый решительный момент наверняка струсила бы. Она же самых простых вещей вроде экзаменов боится, что уж говорить о смерти... неумолимой, страшной смерти, которая смотрит тебе прямо в глаза. Лили знала — ей не хватило бы храбрости выдержать этот взгляд.
С годами Лили не становилась смелее. Она только училась лучше и глубже прятать страх — от других людей, но не от себя самой. Как легко было состроить презрительную гримасу, слушая, как Джеймс Поттер хвастается сокурсникам — они с Сириусом ночью проникли в Запретную секцию библиотеки и умыкнули какой-то древний фолиант прямо из-под носа Филча. Умница Лили, гордость факультета, не могла одобрять «глупые выходки» Поттера и компании — поэтому громко хмыкала и поджимала губы, мол, что за ветер в голове у этих мальчишек... А на самом деле Лили, как и все, слушая Джеймса, на миг замирала от восторга и восхищения. У Джеймса Поттера, со всеми его шалостями и глупостями, было по-настоящему львиное сердце — а сама Лили была не львом, а скорее тихой, вечно испуганной ланью.
Она не осмелилась бы ни на одну из тех безумных выходок, за которые так часто наказывали мародёров.
В школе всё было просто. Только после неё появились настоящие поводы для страха. Волдеморт, Пожиратели смерти, Первая Магическая война... Храбрецы-гриффиндорцы выступали против Пожирателей в первых рядах. Джеймс, конечно, был с ними, а с Джеймсом — Лили. Страх, настоящий, сильный, реальный страх, заполнил всю их жизнь — и Лили боялась за двоих, потому что у Джеймса, кажется, никакого страха не было вовсе. Он кидался в бой с тёмными силами, как лев, только вместо оскаленных в рыке зубов у него была волшебная палочка и неизбывная уверенность в том, что всё будет хорошо. Джеймс не боялся не вернуться живым из боя. А Лили боялась, ведь она с самого детства была трусихой. Герои с львиными сердцами погибают — как погиб Юнатан, защищая младшего брата, как погибли многие авроры, бессильные перед Авадой. Лили боялась, каждый день, каждый час — а вдруг непростительное заклинание однажды настигнет и Джеймса?
Шляпа ошиблась, думала Лили — и в школе, и после школы, всякий раз, чувствуя, как ледяной ужас сжимает тисками всё внутри. Шляпа ошиблась в тот день — не место было Лили Эванс на Гриффиндоре. Она не гриффиндорка. Гриффиндорцы не боятся. Гриффиндорцы, как храбрые львы, решительно рвутся в бой, и палочки их не дрожат в руке, колени не подгибаются, тошнота не подкатывает к горлу. Гриффиндорцы — они такие, как Джеймс: смелые, отважные, без капли сомнений швыряющие себя в битву.
«Всё будет хорошо!» — весело уверял её Джеймс, и Лили хотела верить ему, но... боялась. За него, за себя, за друзей, за всех волшебников на свете. Да, конечно, она тоже сражалась плечом к плечу с Джеймсом и другими гриффиндорцами, но каждый бой превращался в пытку. Только страх помогал Лили не бросить палочку и не сбежать. Только страх, сильный, отчаянный, а вовсе не гриффиндорская смелость и отвага.
Лили никогда не умела храбро смотреть в глаза смерти.
Когда родился Гарри, поводов для страха стало ещё больше. Они с Джеймсом были на плохом счету у Пожирателей и Волдеморта, особенно с тех пор, как Джеймс отказался переходить на тёмную сторону. Джеймс, впрочем, не видел реальной угрозы для жизни Гарри. Он безмерно любил сына, но так же, как всегда, был уверен, что с ним ничего страшного не случится. Лили знала — если что, он будет защищать сына до конца со своей бесконечной львиной храбростью, и всё же... Она боялась. Она не была храброй. Она лишь хотела, чтобы война поскорее закончилась.
А самый сильный страх в своей жизни Лили испытала в тот день, когда узнала о пророчестве.
«...Рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... Лили, Волдеморт думает, это о нашем сыне»
Тихие шаги за дверью. Вспышка — дверь слетает с петель. Тёмная фигура с поднятой палочкой на пороге.
— Лили, возьми Гарри и уходите! Это он! Я задержу его!
Джеймс схватил Лили за плечи и подтолкнул к лестнице на второй этаж, а сам выбежал из комнаты — встрёпанный, раскрасневшийся, но ни капли не испуганный. Джеймс никогда ничего не боялся; с его распределением Шляпа не ошиблась.
Сердце Лили билось тяжело и больно, когда она стояла наверху, у двери детской комнаты, и слушала звуки боя. Короткого боя, который оборвался громким криком и ударом тела о пол... тела Джеймса. «А он ведь знал, что умрёт, — подумала Лили. — Он знал, что против Тёмного лорда беспомощен, и всё равно... Как у него хватило храбрости? Почему он совсем не боялся?». Ей самой было страшно. Так страшно, как ещё ни разу в жизни. Волдеморт поднимался по лестнице, уже входил в комнату, и Лили отступала короткими шагами назад, пока не упёрлась спиной в детскую кроватку. Гарри у неё на руках — совсем ещё малыш, которому жить и жить, который ни в чём не виноват, который не должен быть втянут в эту ужасную войну — испуганно уткнулся ей в плечо.
Гарри искал защиты у матери, потому что больше его никто не защитит. Никто. Джеймс мёртв. Только она ещё жива. Только она может спасти его.
Юнатан Львиное Сердце, мальчик из детской книжки, которую Лили до дыр зачитывала много лет назад, без страха смотрел в глаза смерти. И Джеймс тоже. А смерть была очень страшная — с глазами-щёлками, бледной кожей мертвеца, тяжёлым взглядом и спокойным, ровным голосом. Холод ужаса сковал Лили, когда Волдеморт заговорил.
— Отойди. Мне нужен мальчик.
— Нет...
— Отойди, — чуть громче и нетерпеливее.
Лили всегда думала, что, если однажды смерть посмотрит ей прямо в лицо, она не сумеет посмотреть так же в ответ. Опустит глаза, струсит и убежит. И, наверное, так она и сделала бы, если бы у неё на руках не было Гарри; маленького, слабого ребёнка, который ещё не может себя защитить, а его храброго отца больше нет, есть только мать... пускай и не такая храбрая, пускай не лев, пускай не истинная гриффиндорка.
Только она стояла между своим сыном и смертью.
— Не Гарри, — выдохнула Лили. — Пожалуйста, только не Гарри! Убей меня вместо него!
Она сказала это — и внезапно поняла, что больше не боится. Липкий ужас, не оставлявший её с начала войны, а сегодня достигший высшей точки, просто исчез, как будто его вовсе не было. Лили прислушалась к себе — и не нашла ни следа страха. Лишь одно спокойствие. Тихое, ровное, тёплое. Она сказала то, что должна была сказать, прямо посмотрела в глаза Волдеморта, заметила его кривую улыбку и поняла — через секунду Лили Поттер не станет. Она погибнет, как Джеймс. Волдеморт одним заклинанием заберёт её жизнь — и разве не этого нужно бояться больше всего на свете? Разве не смерть — самое ужасное, что может случиться?
Лили подумала о Джеймсе. Он сражался с Волдемортом, как лев, и, конечно, принял смерть с открытыми глазами, без страха и сомнения — ведь он защищал их маленького сына. Джеймс наверняка ни на секунду не задумался о том, жертвовать собой ради Гарри или нет, для него это было... самой правильной и естественной вещью на свете. Как для мальчика из той книги. Как для самой Лили.
И это было совсем не страшно. Это было правильно.
Лили опустила Гарри в кроватку, повернулась к Волдеморту и раскинула руки, закрывая сына собой. В первый раз в жизни она ничего не боялась.
— Авада Кедавра!
*«Братья Львиное Сердце» — сказочная повесть Астрид Линдгрен. Юнатан — один из главных героев.
Название: Холод
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf, GredAndForge
Размер: мини, 1296 слов
Пейринг/Персонажи: Годрик Гриффиндор/Салазар Слизерин
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Уже несколько лет Годрик наблюдает за Салазаром и пытается его понять.
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеСалазар был холоден, как стылые подземелья Хогвартса, в которых он и проводил почти всё своё время. И, показываясь снаружи, приносил мороз и сырость с собой. Сам он был, как ледяная статуя; говоришь с ним – и чувствуешь, что тебя обдаёт дыханием холода. Ученики с других факультетов Салазара боялись. Ровена и Хельга не понимали и сторонились с некоторых пор. Годрик тоже не понимал – но хотел понять. Больше всего на свете хотел понять.
Салазар говорил ровным, глубоким, тоже ледяным голосом – одно его слово могло бы заморозить целый замок. Салазар никогда не тратил лишних слов. Не совершал ни единого движения, если не был уверен, что оно необходимо. Салазар двигался почти бесшумно, ещё более жуткий в чёрной мантии и чёрных перчатках. Салазар смотрел на всё и всех холодными, как будто неживыми глазами. Он не с самого начала был таким – но, чем дальше, тем глубже погружался в свой холод.
Годрик верил – ему не кажется, что рядом с ним глаза Салазара немного теплеют. Совсем немного, едва заметно, и всё же…
И руки у него были холодны. Да, слишком много времени проводил в подземельях. Бог знает – а может, дьявол, – чем он занимался, когда Годрик, Ровена и Хельга его не видели. С каких-то пор у Салазара появились тайны от них. И не то чтобы он наотрез запрещал им спускаться в подземелья; они могли бы, если б захотели. Но Годрик, сотню раз уже решая так сделать, не находил в себе решимости, – боялся, пожалуй, увидеть то, что ему совсем не понравится.
Второе место, где Салазар чаще всего бывал, – библиотека. Он сам приложил немало усилий, чтоб эта поразительная коллекция магических книг была в замке, он сам их собирал по всему свету. И часто сидел, окружив себя ветхими пергаментами, древними свитками и книгами в странных обложках. Он никому не объяснял, что это за книги и что же он хочет в них разыскать. Книги, котлы, мешочки и коробочки, связки высушенных трав, бутыли с жидкостями… Салазар не отлучался от них ни на минутку. Он проводил с ними куда больше времени, чем с друзьями. Чем с Годриком.
Руки у Салазара были холодны, когда он обнимал Годрика в тихом коридоре. Хогвартс замирал, стоило Слизерину коснуться холодными пальцами горячей щеки Гриффиндора. Годрик тоже замирал. И забывал обо всём на свете. О том, что Хельга и Ровена его ждут, о том, что нужно поговорить с учениками, о ещё тысяче важных и срочных дел. Забывал и о том, что надо высказать Салазару всё накопившееся, задать все давние вопросы. «Чем ты занимаешься в подземельях?» – мог бы спросить Годрик. «Что ты ищешь в старых книгах?» «Почему ты так изменился?» И, наконец, самое важное: «Почему ты отдаляешься от меня?».
Годрик не спрашивал. Просто забывал, глотал свои же вопросы, уже готовые сорваться с губ, когда Салазар обнимал его; когда холодные руки смыкались за его спиной, крепко прижимали к себе, порой даже слишком крепко… Когда горячее дыхание обжигало шею, а Салазар говорил тихим шёпотом: «Я скучал по тебе, Годрик». Можно было сказать: «Сам виноват, что скучал, мы живём в одном замке, а кажется – на разных концах земли!» Но Годрик не говорил. Руки Салазара лишали его всяких сил и слов. Он молча закрывал глаза и тянулся за поцелуем.
Губы Салазара тоже были холодны. Годрику порой казалось – он целует не живого человека, а ледяное изваяние. Впрочем, он тут же гнал от себя такие мысли. Годрик-то знал, каким Салазар может быть живым, как может улыбаться и даже смеяться… Смеха в нём было больше, чем холода, когда они четверо только встретились и решили создать Хогвартс.
Школа не сделала Салазара добрее и веселее. Кажется, наоборот, – чем больше Слизерин был в стенах замка, тем глубже погружался в себя, в свои странные идеи, непонятную, чуждую всем прочим основателям философию. О своих идеях в первое время он ещё говорил. Салазар расхаживал по комнате, горячо и яростно жестикулируя, и говорил о чистоте крови, о целеустремленности, твердости, независимости – самых важных качествах человека. Он говорил о том, что полукровки и грязнокровки – как мерзко звучало в его устах это слово! – не способны перенять всю полноту и глубину магического Знания. Они позорят самое имя «волшебник», они, выросшие в семьях магглов, не могут по-настоящему жить в магическом мире, как бы долго ни пробыли здесь, как бы ни пытались. Чистая кровь – признак таланта и ума, магического дарования. Грязнокровки и полукровки обрели свой дар по странному недоразумению – не дар это, а слабые отблески Дара их чистокровных предков.
Ровена, почти такая же спокойная и холодная, как Салазар, не слушала более пяти минут и уходила. Хельга качала головой, как матушка над глупым ребенком, и старалась Слизерина переубедить. Годрик слушал до конца и молчал. Это раньше он спорил, кричал, доказывал, горячась, что такая философия в корне неверна, что данное природой не заменит человеку обретенного опытом и трудом… Но теперь он только молчал и слушал. И пытался понять. Почему Салазар такой? Почему не похож на них, других основателей?
Однажды Салазар перестал говорить с ними о своих идеях. Он прятался с этими идеями в подземельях и говорил сам с собой.
Когда в школе начали появляться ученики, всё стало еще хуже. Дети не изменили Салазара, не сделали теплее и мягче. Наоборот. Слизерин брал на свой факультет только чистокровных волшебников, хитрых, целеустремленных, невозмутимых и таких же холодных, как он сам. Но даже из веселого, светлого ребенка ко второму году обучения получался маленький Салазар. Ученики Салазара и ходили, как некий тайный орден, всегда вместе, не допуская в свои ряды чужаков. Они отдалялись от прочих студентов, а Салазар все больше и больше отдался от основателей. От Годрика.
Годрик не спрашивал: «Почему?». Салазар не ответил бы. Куда проще было делать вид, что между ними всё по-прежнему. Обнимать Салазара, притягивать к себе за ворот мантии – и думать, сладко тешить себя мыслью, что так будет всегда. Салазар, со всеми своими книгами и тайнами, не исчезнет из жизни Годрика. Он не бросит его. Он останется с ним. И, может, однажды раскроет свои тайны, может, однажды станет хоть немного понятнее и ближе… Годрик же понимал Салазара когда-то. Делил с ним всё. Неужели эти благословенные времена больше не вернутся?
Салазар целовал Годрика холодными губами и словно становился другим. Понятнее и ближе. Теплее. Улыбка мелькала в углах его губ, он даже смеялся, он даже, казалось, забывал о своих странных книгах и мрачных тайнах, о своих подземельях… Но какое-то ничтожное время спустя он снова уходил. В подземелья. Оставлял Годрика одного.
– Ты не понимаешь, Годрик. Ты никогда не мог понять. Ни ты, ни другие.
– Но ты ведь ошибаешься! Твои идеалы, они… мерзкие! Ты судишь людей за то, какими они родились, и ценишь в них только самовлюбленность и гордость!
– Что ж, я сам такой. Самовлюбленный и гордый. Мне казалось – ты знаешь…
Салазар ушел, оставляя Годрика одного уже навсегда. Годрик больше не видел его с тех пор. И еще много лет его последние слова стучали в ушах неумолчным набатом. «Ты не понимаешь…» – стучали и стучали без конца.
Годрик так и не понял Салазара по-настоящему.
Салазар был холоден, как стылые подземелья Хогвартса, а Годрик – горяч, как незатухающий под любыми ветрами факел. В Годрике было много тепла – порой даже слишком много. Он горел ярким пламенем и согревал всех; ледяная Ровена возле него оживала и смеялась, а добрая Хельга становилась еще веселее и счастливее. Никто не мог не заразиться его беспечным, почти детским отношением к жизни, его упрямой решимостью, его неистребимой любовью к людям и магии.
И Салазар выходил из своих подземелий, чтобы погреться у этого яркого огонька. Хотя бы одно мгновение – погреться, почувствовать теплые, нежные касания света на своем лице. Салазар знал, что не отогреется до конца. Не станет таким, как Годрик, как бы сильно ему ни хотелось. А он хотел. Хотел, желал этого порой так сильно, что готов был забыть все свои книги, свитки, пергаменты, размышления о чистоте крови. Все, что угодно, сделал бы Салазар, – лишь бы огонь-Годрик оставался рядом с ним.
Но были они слишком разные. Огонь и лед. И Годрик, добрый, храбрый, всей душой любящий Годрик не понимал этого.
«Ты не понимаешь… Так нужно. Так лучше и вам, и мне. Прости».
...В команду Гриффиндора я шла писать флинтвуд. Исключительно флинтвуд. В посте заявок его просили, и это оказалось сильнее меня, ХОТЯ Я ВООБЩЕ НЕ ХОТЕЛА В ГРИФФИНДОР! Но флинтвуд же... и родное гриффиндорское... В общем, пошла. И флинтвуд не написала. Точнее, написала, но не совсем флинтвуд и не вовремя, зато меня вдохновили другие, совсем уж неожиданные вещи. Не очень много, драбблы-мини, зарисовочное в основном, и всё же... Я почти не писала по ГП!!!1 Только тьма флинтвудов, да ещё Северус/Лили и пара штук мародёров.
Так что спасибо гриффиндорской команде, кроме всего прочего, за то, что я пришла в неё и пробила свой ступор "не пишу по ГП". Теперь я пишу по ГП, и это здорово!
Название: Вдвоём не страшно
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf
Размер: мини, 1500 слов
Пейринг/Персонажи: Фред Уизли, Джордж Уизли
Категория: джен
Жанр: юмор, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: кусочки веселой жизни близнецов Уизли
Размещение: с моей шапкой
читать дальше— Нужно было назвать их Фред и Фред. Или Джордж и Джордж.
— Ну что ты, Молли…
— Они же совсем одинаковые, Артур! Имена разные, а толку что? Вот как прикажешь их различать?
Мама была как будто расстроена, а папа — растерян. Два рыжих малыша глядели на них и друг на друга и смеялись. Они ещё не совсем понимали, о чем говорят взрослые, но свои имена узнавали точно. Фред. Джордж. Это они. У каждого своё имя. Малышам это казалось какой-то странностью — они же одно, зачем их зовут то Фредом, то Джорджем?
Они ещё не совсем понимали, что говорят взрослые, но, кажется, говорили о них. О том, что они… одинаковые? Да, так и есть. Один смотрел на второго и узнавал себя — и наоборот. Им нравилось смотреть друг на друга и видеть то же самое, что в зеркале. Им нравилось быть одинаковыми — совсем-совсем, не различишь! — и видеть, как на это реагируют мама и папа. А также все дяди, тёти, кузены и братья.
Никто не мог их различить, разделить на Фреда и Джорджа. Но так и должно быть! А все попытки сделать одного непохожим на другого — ошибка. Малыши изо всех сил её исправляли. Стирали любой знак различия. Разного цвета шапочки. Рубашки с разным узором. Свитера с буквами «Ф» и «Д».
Хотя со свитерами было весело — когда малыши, оставшись без надзора мамы и папы, стянули их и надели наоборот. Фред надел свитер с буквой «Д», Джордж — с буквой «Ф». И целый день мама с папой их путали, называли не теми именами, но им вообще не нужны имена, как же взрослые этого не поймут?!
— Мало того, что все наши дети рыжие и все похожи друг на друга, эти-то вообще одно лицо!
— Ну что ты, Молли…
— Они это ещё не раз используют, помяни моё слово.
Два рыжих — совершенно одинаковых — малыша глядели друг на друга и смеялись.
Они набрели на мамину кладовую. Случайно. Не имея цели туда залезать и копаться там, просто… Как же было не залезть?
В маминой кладовой чего только не хранилось! Банки, бутылки, коробки, мешочки и узелки – и в каждом какое-то интересное, вкусно (а порой и ужасно) пахнущее содержимое.
— Фред, а помнишь, Чарли рассказывал нам, что в Хогвартсе есть такой урок… как же его…
— Зельемешание!
— Нет, по-другому как-то.
— Зельетворение?
— О, зельеварение, вспомнил!
— Ну?
— Ну, так вот, Чарли говорил – там все берут котлы и мешают в них всякую гадость… ну и смотрят, что получилось.
— Ты думаешь о том же, о чём и я, Фред?
— Конечно, Джордж.
— Давай смешаем все это и поглядим, что получится!
…Нора содрогнулась от самого основания и до крыши. Любимые мамины тарелки посыпались с полок. Дрожь сотрясла даже самые верхние этажи — с которых вмиг набежало всё рыжее семейство под управлением злой миссис Уизли. Очень, очень злой миссис Уизли — она, взяв огромный половник наперевес, пошла на Фреда и Джорджа с угрожающим блеском в глазах.
— Вы… чуть… не… взорвали… дом!
Каждое слово давалось ей тяжело. Из-за её широкой спины выглядывали испуганные и удивленные братья, а также слегка растерянный мистер Уизли.
— Мам, мы просто…
— Проверить…
— Решили…
— И вот…
— Ваше «и вот» едва не пробило дырку в крыше! А на новую у нас денег нет, чтоб вы знали! Артур, скажи им!..
Близнецы выдохнули с облегчением. Папу они не боялись ничуть. Маму – немного побаивались, но даже сейчас, глядя в её свирепое лицо, не могли сдержать улыбок. Наверное, слишком хулиганских, ведь миссис Уизли стала кричать ещё громче.
Крики, конечно, пугали, но их можно было стерпеть, потому что перед глазами Фреда и Джорджа — перед их общим внутренним взором, горящим жаждой приключений — мелькали все те предметы из кладовой, что они ещё не успели бросить в котел. Взрыв случился раньше. Но ведь еще так много дней впереди…
И они вместе. Даже мама не страшна, когда они вместе.
Вдвоём не страшно вообще ничего.
— Фред, а мы знаем, как попасть на платформу девять и три четверти?
— Нет, Джордж, не знаем.
— Перси говорил, надо в какую-то стену вбежать…
— А в какую, мы знаем?
— Нет, не знаем.
Братья поглядели друг на друга и ухмыльнулись.
Вокзал Кингс-Кросс бурлил людьми самого разного толка; среди них безошибочно узнавались волшебники. Шумная толпа унесла Фреда и Джорджа от мамы. Впрочем, они не так уж и запрещали толпе их уносить — одним-то интереснее! Вокруг было много разных стен, и за каждой мог скрываться проход на ту сторону вокзала, к Хогвартс-Экспрессу... который, судя по часам, отходил минут через пять.
Братья переглянулись и влетели в толпу, гикая и распугивая народ своими тележками. Мамы, папы и братьев нигде не было. Зато разных стен – сколько угодно!
Каких-то других детей, может, толпа и напугала бы, но братья не боялись. Вместе же и теряться не страшно!
… Через нужную стену они ворвались на платформу девять и три четверти, когда поезд уже гудел. Огромный, дымный, дивный поезд, который увезёт их в Школу чародейства и волшебства, — а там куда больше кладовых и чуланов, тайных углов и комнат!
— Фред! Джордж!
Мама надвигалась на них как грозная фурия. Но ждать её приближения братья не стали. Они нашли первую открытую дверцу вагона – и впрыгнули в неё, бросив прежде вперед себя увесистые чемоданы.
— Мы будем писать тебе, мам! — крикнули они хором и послали маме воздушный поцелуй из медленно уходящего поезда.
— Ну, или о нас будут писать, — закончили тоже хором, но так, чтобы мама не услышала.
Филч так шипел и плевался ядом, что брызги слюны долетали даже до близнецов. Хотя они очень, очень старались стоять как можно дальше от него. Не так это, впрочем, легко сделать в тесной комнатушке с каким-то древним столом, не менее древними шкафами и пугающего вида надписями на них. Филч как будто собрал досье на всех учеников Хогвартса.
«Уизли» было написано ярко-красным цветом. И подчеркнуто. Дважды.
— Ещё пару лет назад с вас бы шкуру спустили за такие проделки! Да я бы сам, лично, вздёрнул вас под потолок — повисели бы, подумали бы, как правила нарушать!
Ну, подумаешь, взорвали грязевую бомбу. Ну, подумаешь, забрызгало там миссис Норрис и все стены заодно. Было же весело! Но Филч кричал и кричал, грозил и грозил. А близнецы не слушали — осматривали комнату.
Она была знакома им. Еще как знакома! Но в первый раз они заметили ящик с надписью «Конфисковано, очень опасно». А прежде его здесь не было! Любопытно, что может быть в таком ящике?..
Фред поглядел на Джорджа и увидел на его лице свои же горящие глаза. Своё же желание немедля выпотрошить ящик и забрать себе все опасные и конфискованные предметы.
— Ты думаешь о том же, о чем и я, Фред?
— Конечно, Джордж.
Братья сказали это друг другу без слов, и в руках одного из них — Дреда или Форджа — возникла грязевая бомба. Не изъятая. Припрятанная глубоко в тайном кармане брюк. Бомба полетела через всю комнату прямиком в шкаф, Филч — за ней, а один из братьев — Фордж или Дред — кинулся к ящику и открыл его. Сверху заманчиво желтела какая-то помятая бумажка…
Именно эта бумажка показалась братьям лучше всех прочих вещей. Они схватили её и под дурные крики Филча вылетели в коридор. А из него — в спальню, уделить пристальное внимание нежданной находке.
— Я думаю, это какая-то очень весёлая штука, Фред!
— Я тоже так думаю, Джордж!
Профессор МакГонагалл бушевала. Эти несносные близнецы Уизли не явились на урок! Оба! Кажется, у Фреда началась какая-то непонятная лихорадка — мадам Помфри говорила, — и это справедливо, ведь шастают где попало, в какую угодно погоду, независимо ни от чего! Фреду позволительно лежать в Больничном крыле, а где Джордж, хотелось бы знать?
А Джордж, конечно, сидел на краю постели брата. И мадам Помфри, как она ни грозила, как ни ругала и ни обещала позвать директора, не удалось выдворить его из Больничного крыла. Он сидел с братом, и с места его не сдвинули бы даже самые мощные чары. «Ну что за невозможный мальчик!» — бормотала медик, проходя мимо.
— Всё будет хорошо, Фред. Ты только пей всю эту гадость, что мадам Помфри дала. Она вроде полезная. Ну и пусть мерзкая на вкус, ты пей, пей. Все будет хорошо.
Джордж твердил это, не умолкая, и без конца трогал лоб брата. Горячий. Слишком горячий и мокрый. Глаза Фреда, закрытые, тревожно двигались под веками, мелко дрожали губы, и Джордж болел с ним вместе той же странной лихорадкой. У него так же горела голова и тряслись губы.
— Она быстро поставит тебя на ноги! Нас ещё квиддич ждет, матч скоро, помнишь?
Тревога съедала Джорджа, и ни о каких занятиях речь даже не шла. Он сидел тут уже два дня и держал брата за руку — тоже холодную и влажную.
— Всё будет хорошо…
Твердил это и для него, и для себя — тревога съедала, тревога говорила, что, может, и не будет. Мало ли какие опасные болезни бывают… А так страшно без Фреда. Так страшно одному.
Слабая рука в руке Джорджа шевельнулась. Едва заметно.
...Мадам Помфри в своей комнатке даже подпрыгнула от громкого и жуткого смеха. Словно сам Волдеморт засмеялся.
Метлы вынесли их в большое небо, а в спину летела звучная песня голосов, криков, смеха и проклятий. Фред и Джордж, почти соприкасаясь боками, кружили над школой и глядели не вниз, на толпу, — а только вперёд. Их самая дерзкая выходка. Их самая безумная затея. Что там, впереди? Они не знали. Но страшно им не было. Они были вместе — и не испытывали никакого страха перед будущим.
Фред и Джордж никогда ничего не боялись — ведь они же всегда были вместе. А вдвоём не страшно.
Название: Полёт
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf, GredAndForge
Размер: драббл, 541 слово
Пейринг/Персонажи: Оливер Вуд, миссис Вуд, мистер Вуд
Категория: джен
Жанр: общий
Рейтинг: G
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеВ первый раз Оливер увидел квиддич в свои неполные шесть лет.
— Папа, ну пожалуйста! Ну давай пойдём, пап!
Маленький Оливер был так настойчив — хотя даже не знал как следует, что такое «квиддич», — что мистер Вуд не устоял. И взял сына с собой на матч. Чемпионат мира, кажется, а кто играл, кто победил — Оливеру не запомнилось.
Запомнилось другое. Ветра, вихри, молнии. Вспышки яркого цвета. Они летали, эти вспышки, — люди в пёстрых мантиях на быстрых, невероятно быстрых метлах, — мелькали перед лицом поражённого мальчика, и он следил только за ними. Не за счётом — очки и мячи в ворота были не так важны, ведь самым главным был ПОЛЁТ.
Маленький Оливер, крутясь и прыгая за спинами других зрителей, хватая за руку отца, заворожённо наблюдал, как игроки летят, как мантии плещут у них за спиной, как ветер швыряет волосы им в глаза... На миг он даже стал игроком, стал тем, кто летит, и чувствовал тот самый ветер в волосах, потоки воздуха в лицо, надёжную опору метлы. Как там, должно быть, хорошо, волшебно в воздухе! Как, должно быть, здорово — летать.
— Пап, ну купи, ну купи, пожалуйста! Мне так хочется, папа!
Маленький Оливер был так настойчив, что заполучил первую метлу раньше, чем школьные учебники. Мистер Вуд не смог ему отказать. И так же не смог отказать, хотя пытался изо всех сил, когда Оливер, беря у него первые уроки полёта, потребовал:
— Покажи!
Миссис Вуд так давно не смеялась. Наверное, со школы, — а ведь бедный, немолодой, кряхтящий от натуги мистер Вуд в последний раз садился на метлу тоже в Хогвартсе. В первый и последний, когда их всех заставили, под угрозой штрафа и наказания, седлать метлы. С тех пор мистер Вуд к ним и близко не подходил — и теперь гадал, от кого маленький Оливер взял любовь к полётам и квиддичу.
— Медленно! — изрёк Оливер, наглядевшись, как отец робко парит над низкими сосенками. И сам вскочил на свою крохотную метлу — вовсе не похожую на мётлы взрослых волшебников с Чемпионата. Но и эта метла была для него самой лучшей метлой на свете. Оливер окрестил её Шустриком и с ней впервые познал, что такое — летать. Пускай даже близко к земле, пускай даже не очень быстро и не очень уверенно, а еще он потом с неё свалился в садовые кусты, но это был настоящий полёт. Когда ловишь ветер в крылья-руки и кричишь от бешеного, невыносимого восторга.
Оливер выбрал квиддич даже раньше, чем факультет. Годам к семи он уже твёрдо знал, что, когда поступит в Хогвартс, сразу запишется в факультетскую команду. И какая разница, что там первокурсников не принимают!
— Примут! — упрямо твердил Оливер маме с папой, а они только смеялись, а мама ещё ерошила ему волосы и говорила:
— Может, не с первого курса, но наш Олли станет самым лучшим игроком. И капитаном.
А факультет Оливер выбрал не сильно позже квиддича — лет в восемь. Гриффиндор. Конечно, Гриффиндор, какой же ещё? Не Слизерин точно — там всякие гады учатся. Не Рейвенкло — прибежище зануд и заучек. Не Хаффлпафф — место для мягких и сопливых, для девчонок, наверное. И сколько мама ни говорила ему, что сама училась на Рейвенкло и вовсе не зануда, сколько отец ни рассказывал о своих друзьях с Хаффлпаффа, вовсе не сопливых, Оливер не слушал и твёрдо стоял за Гриффиндор. Благородство, отвага, храбрость и честь — вот что ему по душе!
И, конечно, на Гриффиндоре будет самая лучшая команда по квиддичу.
Название: Львиное сердце
Автор: .rainbow.
Бета: GredAndForge
Размер: мини, 1531 слово
Пейринг/Персонажи: Лили Поттер, на заднем плане Джеймс Поттер, Волдеморт, Гарри Поттер
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: смерть
Краткое содержание: На Гриффиндоре учились храбрецы, но Лили Эванс никогда не была храброй.
Примечание: спецквест, тема "жертва"
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеНа Гриффиндоре учились храбрецы, но Лили Эванс никогда не была храброй.
Получив письмо из Хогвартса, она не столько радовалась, сколько трусила — до дрожи в коленках и комка ужаса в горле. Конечно, Петуния об этом не знала, и родители не знали, не знал никто; всем казалось, что Лили — смелая и решительная девочка, готовая без тени страха вступить в новый мир. А Лили боялась этого нового мира. Так же, как её сестра, — не потому, что не любила и не хотела жить в нём, не потому, что считала магию опасной и страшной. Магический мир манил её к себе, но был новым и незнакомым, а потому — пугающим.
В день отъезда в Хогвартс Лили думала, что не найдёт в себе сил даже встать с постели. А уж тем более пройти сквозь барьер между платформами на вокзале Кингс-Кросс. Она не сделала бы и шага, если бы рядом не было Петунии — мрачной, недоверчивой, язвительной Петунии, готовой подловить сестру на любом промахе; Лили разыгрывала смелую перед Петунией, но это была лишь видимость.
Она даже не надеялась попасть на Гриффиндор. Отважный, храбрый, решительный — вот каким должен быть гриффиндорец, а Лили такой не была. Если бы кто-то в тот первый день заглянул к ней в душу, он увидел бы, что вся она залита холодным ужасом: а возьмут ли её вообще хоть на один из факультетов, а не ошибка ли это, а есть ли ей, девочке из семьи магглов, место в Школе чародейства и волшебства?
Никто не видел её сомнений. Лили Эванс всем казалась идеалом выдержки и спокойствия. Но, опять же, только казалась...
Она попала на Гриффиндор, где все были храбрее, отважнее, решительнее её. Особенно Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Вот уж точно, истинные гриффиндорцы, — воплощали в жизнь любой самый безумный план и не боялись ничего. Лили не нравился Джеймс — с его вечно лохматыми волосами, наглыми манерами и показной храбростью, и всё-таки это была храбрость. Та самая, гриффиндорская. Лев на гербе факультета подходил Джеймсу как никому другому.
На третьем курсе Лили прочла книгу о братьях Львиное Сердце*. Вот что такое храбрость, думала она, настоящая храбрость — ведь нужно быть очень смелым, чтобы, не задумываясь, пожертвовать своей жизнью ради любимого человека. Брата, друга, мужа, сына, не важно, кого. Как же сильно Юнатан любил младшего брата, если отдал свою жизнь ради него? Лили пыталась представить себя на месте Юнатана и понимала, что в самый решительный момент наверняка струсила бы. Она же самых простых вещей вроде экзаменов боится, что уж говорить о смерти... неумолимой, страшной смерти, которая смотрит тебе прямо в глаза. Лили знала — ей не хватило бы храбрости выдержать этот взгляд.
С годами Лили не становилась смелее. Она только училась лучше и глубже прятать страх — от других людей, но не от себя самой. Как легко было состроить презрительную гримасу, слушая, как Джеймс Поттер хвастается сокурсникам — они с Сириусом ночью проникли в Запретную секцию библиотеки и умыкнули какой-то древний фолиант прямо из-под носа Филча. Умница Лили, гордость факультета, не могла одобрять «глупые выходки» Поттера и компании — поэтому громко хмыкала и поджимала губы, мол, что за ветер в голове у этих мальчишек... А на самом деле Лили, как и все, слушая Джеймса, на миг замирала от восторга и восхищения. У Джеймса Поттера, со всеми его шалостями и глупостями, было по-настоящему львиное сердце — а сама Лили была не львом, а скорее тихой, вечно испуганной ланью.
Она не осмелилась бы ни на одну из тех безумных выходок, за которые так часто наказывали мародёров.
В школе всё было просто. Только после неё появились настоящие поводы для страха. Волдеморт, Пожиратели смерти, Первая Магическая война... Храбрецы-гриффиндорцы выступали против Пожирателей в первых рядах. Джеймс, конечно, был с ними, а с Джеймсом — Лили. Страх, настоящий, сильный, реальный страх, заполнил всю их жизнь — и Лили боялась за двоих, потому что у Джеймса, кажется, никакого страха не было вовсе. Он кидался в бой с тёмными силами, как лев, только вместо оскаленных в рыке зубов у него была волшебная палочка и неизбывная уверенность в том, что всё будет хорошо. Джеймс не боялся не вернуться живым из боя. А Лили боялась, ведь она с самого детства была трусихой. Герои с львиными сердцами погибают — как погиб Юнатан, защищая младшего брата, как погибли многие авроры, бессильные перед Авадой. Лили боялась, каждый день, каждый час — а вдруг непростительное заклинание однажды настигнет и Джеймса?
Шляпа ошиблась, думала Лили — и в школе, и после школы, всякий раз, чувствуя, как ледяной ужас сжимает тисками всё внутри. Шляпа ошиблась в тот день — не место было Лили Эванс на Гриффиндоре. Она не гриффиндорка. Гриффиндорцы не боятся. Гриффиндорцы, как храбрые львы, решительно рвутся в бой, и палочки их не дрожат в руке, колени не подгибаются, тошнота не подкатывает к горлу. Гриффиндорцы — они такие, как Джеймс: смелые, отважные, без капли сомнений швыряющие себя в битву.
«Всё будет хорошо!» — весело уверял её Джеймс, и Лили хотела верить ему, но... боялась. За него, за себя, за друзей, за всех волшебников на свете. Да, конечно, она тоже сражалась плечом к плечу с Джеймсом и другими гриффиндорцами, но каждый бой превращался в пытку. Только страх помогал Лили не бросить палочку и не сбежать. Только страх, сильный, отчаянный, а вовсе не гриффиндорская смелость и отвага.
Лили никогда не умела храбро смотреть в глаза смерти.
Когда родился Гарри, поводов для страха стало ещё больше. Они с Джеймсом были на плохом счету у Пожирателей и Волдеморта, особенно с тех пор, как Джеймс отказался переходить на тёмную сторону. Джеймс, впрочем, не видел реальной угрозы для жизни Гарри. Он безмерно любил сына, но так же, как всегда, был уверен, что с ним ничего страшного не случится. Лили знала — если что, он будет защищать сына до конца со своей бесконечной львиной храбростью, и всё же... Она боялась. Она не была храброй. Она лишь хотела, чтобы война поскорее закончилась.
А самый сильный страх в своей жизни Лили испытала в тот день, когда узнала о пророчестве.
«...Рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца... Лили, Волдеморт думает, это о нашем сыне»
Тихие шаги за дверью. Вспышка — дверь слетает с петель. Тёмная фигура с поднятой палочкой на пороге.
— Лили, возьми Гарри и уходите! Это он! Я задержу его!
Джеймс схватил Лили за плечи и подтолкнул к лестнице на второй этаж, а сам выбежал из комнаты — встрёпанный, раскрасневшийся, но ни капли не испуганный. Джеймс никогда ничего не боялся; с его распределением Шляпа не ошиблась.
Сердце Лили билось тяжело и больно, когда она стояла наверху, у двери детской комнаты, и слушала звуки боя. Короткого боя, который оборвался громким криком и ударом тела о пол... тела Джеймса. «А он ведь знал, что умрёт, — подумала Лили. — Он знал, что против Тёмного лорда беспомощен, и всё равно... Как у него хватило храбрости? Почему он совсем не боялся?». Ей самой было страшно. Так страшно, как ещё ни разу в жизни. Волдеморт поднимался по лестнице, уже входил в комнату, и Лили отступала короткими шагами назад, пока не упёрлась спиной в детскую кроватку. Гарри у неё на руках — совсем ещё малыш, которому жить и жить, который ни в чём не виноват, который не должен быть втянут в эту ужасную войну — испуганно уткнулся ей в плечо.
Гарри искал защиты у матери, потому что больше его никто не защитит. Никто. Джеймс мёртв. Только она ещё жива. Только она может спасти его.
Юнатан Львиное Сердце, мальчик из детской книжки, которую Лили до дыр зачитывала много лет назад, без страха смотрел в глаза смерти. И Джеймс тоже. А смерть была очень страшная — с глазами-щёлками, бледной кожей мертвеца, тяжёлым взглядом и спокойным, ровным голосом. Холод ужаса сковал Лили, когда Волдеморт заговорил.
— Отойди. Мне нужен мальчик.
— Нет...
— Отойди, — чуть громче и нетерпеливее.
Лили всегда думала, что, если однажды смерть посмотрит ей прямо в лицо, она не сумеет посмотреть так же в ответ. Опустит глаза, струсит и убежит. И, наверное, так она и сделала бы, если бы у неё на руках не было Гарри; маленького, слабого ребёнка, который ещё не может себя защитить, а его храброго отца больше нет, есть только мать... пускай и не такая храбрая, пускай не лев, пускай не истинная гриффиндорка.
Только она стояла между своим сыном и смертью.
— Не Гарри, — выдохнула Лили. — Пожалуйста, только не Гарри! Убей меня вместо него!
Она сказала это — и внезапно поняла, что больше не боится. Липкий ужас, не оставлявший её с начала войны, а сегодня достигший высшей точки, просто исчез, как будто его вовсе не было. Лили прислушалась к себе — и не нашла ни следа страха. Лишь одно спокойствие. Тихое, ровное, тёплое. Она сказала то, что должна была сказать, прямо посмотрела в глаза Волдеморта, заметила его кривую улыбку и поняла — через секунду Лили Поттер не станет. Она погибнет, как Джеймс. Волдеморт одним заклинанием заберёт её жизнь — и разве не этого нужно бояться больше всего на свете? Разве не смерть — самое ужасное, что может случиться?
Лили подумала о Джеймсе. Он сражался с Волдемортом, как лев, и, конечно, принял смерть с открытыми глазами, без страха и сомнения — ведь он защищал их маленького сына. Джеймс наверняка ни на секунду не задумался о том, жертвовать собой ради Гарри или нет, для него это было... самой правильной и естественной вещью на свете. Как для мальчика из той книги. Как для самой Лили.
И это было совсем не страшно. Это было правильно.
Лили опустила Гарри в кроватку, повернулась к Волдеморту и раскинула руки, закрывая сына собой. В первый раз в жизни она ничего не боялась.
— Авада Кедавра!
*«Братья Львиное Сердце» — сказочная повесть Астрид Линдгрен. Юнатан — один из главных героев.
Название: Холод
Автор: .rainbow.
Бета: Invisible Werewolf, GredAndForge
Размер: мини, 1296 слов
Пейринг/Персонажи: Годрик Гриффиндор/Салазар Слизерин
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Уже несколько лет Годрик наблюдает за Салазаром и пытается его понять.
Размещение: с моей шапкой
читать дальшеСалазар был холоден, как стылые подземелья Хогвартса, в которых он и проводил почти всё своё время. И, показываясь снаружи, приносил мороз и сырость с собой. Сам он был, как ледяная статуя; говоришь с ним – и чувствуешь, что тебя обдаёт дыханием холода. Ученики с других факультетов Салазара боялись. Ровена и Хельга не понимали и сторонились с некоторых пор. Годрик тоже не понимал – но хотел понять. Больше всего на свете хотел понять.
Салазар говорил ровным, глубоким, тоже ледяным голосом – одно его слово могло бы заморозить целый замок. Салазар никогда не тратил лишних слов. Не совершал ни единого движения, если не был уверен, что оно необходимо. Салазар двигался почти бесшумно, ещё более жуткий в чёрной мантии и чёрных перчатках. Салазар смотрел на всё и всех холодными, как будто неживыми глазами. Он не с самого начала был таким – но, чем дальше, тем глубже погружался в свой холод.
Годрик верил – ему не кажется, что рядом с ним глаза Салазара немного теплеют. Совсем немного, едва заметно, и всё же…
И руки у него были холодны. Да, слишком много времени проводил в подземельях. Бог знает – а может, дьявол, – чем он занимался, когда Годрик, Ровена и Хельга его не видели. С каких-то пор у Салазара появились тайны от них. И не то чтобы он наотрез запрещал им спускаться в подземелья; они могли бы, если б захотели. Но Годрик, сотню раз уже решая так сделать, не находил в себе решимости, – боялся, пожалуй, увидеть то, что ему совсем не понравится.
Второе место, где Салазар чаще всего бывал, – библиотека. Он сам приложил немало усилий, чтоб эта поразительная коллекция магических книг была в замке, он сам их собирал по всему свету. И часто сидел, окружив себя ветхими пергаментами, древними свитками и книгами в странных обложках. Он никому не объяснял, что это за книги и что же он хочет в них разыскать. Книги, котлы, мешочки и коробочки, связки высушенных трав, бутыли с жидкостями… Салазар не отлучался от них ни на минутку. Он проводил с ними куда больше времени, чем с друзьями. Чем с Годриком.
Руки у Салазара были холодны, когда он обнимал Годрика в тихом коридоре. Хогвартс замирал, стоило Слизерину коснуться холодными пальцами горячей щеки Гриффиндора. Годрик тоже замирал. И забывал обо всём на свете. О том, что Хельга и Ровена его ждут, о том, что нужно поговорить с учениками, о ещё тысяче важных и срочных дел. Забывал и о том, что надо высказать Салазару всё накопившееся, задать все давние вопросы. «Чем ты занимаешься в подземельях?» – мог бы спросить Годрик. «Что ты ищешь в старых книгах?» «Почему ты так изменился?» И, наконец, самое важное: «Почему ты отдаляешься от меня?».
Годрик не спрашивал. Просто забывал, глотал свои же вопросы, уже готовые сорваться с губ, когда Салазар обнимал его; когда холодные руки смыкались за его спиной, крепко прижимали к себе, порой даже слишком крепко… Когда горячее дыхание обжигало шею, а Салазар говорил тихим шёпотом: «Я скучал по тебе, Годрик». Можно было сказать: «Сам виноват, что скучал, мы живём в одном замке, а кажется – на разных концах земли!» Но Годрик не говорил. Руки Салазара лишали его всяких сил и слов. Он молча закрывал глаза и тянулся за поцелуем.
Губы Салазара тоже были холодны. Годрику порой казалось – он целует не живого человека, а ледяное изваяние. Впрочем, он тут же гнал от себя такие мысли. Годрик-то знал, каким Салазар может быть живым, как может улыбаться и даже смеяться… Смеха в нём было больше, чем холода, когда они четверо только встретились и решили создать Хогвартс.
Школа не сделала Салазара добрее и веселее. Кажется, наоборот, – чем больше Слизерин был в стенах замка, тем глубже погружался в себя, в свои странные идеи, непонятную, чуждую всем прочим основателям философию. О своих идеях в первое время он ещё говорил. Салазар расхаживал по комнате, горячо и яростно жестикулируя, и говорил о чистоте крови, о целеустремленности, твердости, независимости – самых важных качествах человека. Он говорил о том, что полукровки и грязнокровки – как мерзко звучало в его устах это слово! – не способны перенять всю полноту и глубину магического Знания. Они позорят самое имя «волшебник», они, выросшие в семьях магглов, не могут по-настоящему жить в магическом мире, как бы долго ни пробыли здесь, как бы ни пытались. Чистая кровь – признак таланта и ума, магического дарования. Грязнокровки и полукровки обрели свой дар по странному недоразумению – не дар это, а слабые отблески Дара их чистокровных предков.
Ровена, почти такая же спокойная и холодная, как Салазар, не слушала более пяти минут и уходила. Хельга качала головой, как матушка над глупым ребенком, и старалась Слизерина переубедить. Годрик слушал до конца и молчал. Это раньше он спорил, кричал, доказывал, горячась, что такая философия в корне неверна, что данное природой не заменит человеку обретенного опытом и трудом… Но теперь он только молчал и слушал. И пытался понять. Почему Салазар такой? Почему не похож на них, других основателей?
Однажды Салазар перестал говорить с ними о своих идеях. Он прятался с этими идеями в подземельях и говорил сам с собой.
Когда в школе начали появляться ученики, всё стало еще хуже. Дети не изменили Салазара, не сделали теплее и мягче. Наоборот. Слизерин брал на свой факультет только чистокровных волшебников, хитрых, целеустремленных, невозмутимых и таких же холодных, как он сам. Но даже из веселого, светлого ребенка ко второму году обучения получался маленький Салазар. Ученики Салазара и ходили, как некий тайный орден, всегда вместе, не допуская в свои ряды чужаков. Они отдалялись от прочих студентов, а Салазар все больше и больше отдался от основателей. От Годрика.
Годрик не спрашивал: «Почему?». Салазар не ответил бы. Куда проще было делать вид, что между ними всё по-прежнему. Обнимать Салазара, притягивать к себе за ворот мантии – и думать, сладко тешить себя мыслью, что так будет всегда. Салазар, со всеми своими книгами и тайнами, не исчезнет из жизни Годрика. Он не бросит его. Он останется с ним. И, может, однажды раскроет свои тайны, может, однажды станет хоть немного понятнее и ближе… Годрик же понимал Салазара когда-то. Делил с ним всё. Неужели эти благословенные времена больше не вернутся?
Салазар целовал Годрика холодными губами и словно становился другим. Понятнее и ближе. Теплее. Улыбка мелькала в углах его губ, он даже смеялся, он даже, казалось, забывал о своих странных книгах и мрачных тайнах, о своих подземельях… Но какое-то ничтожное время спустя он снова уходил. В подземелья. Оставлял Годрика одного.
– Ты не понимаешь, Годрик. Ты никогда не мог понять. Ни ты, ни другие.
– Но ты ведь ошибаешься! Твои идеалы, они… мерзкие! Ты судишь людей за то, какими они родились, и ценишь в них только самовлюбленность и гордость!
– Что ж, я сам такой. Самовлюбленный и гордый. Мне казалось – ты знаешь…
Салазар ушел, оставляя Годрика одного уже навсегда. Годрик больше не видел его с тех пор. И еще много лет его последние слова стучали в ушах неумолчным набатом. «Ты не понимаешь…» – стучали и стучали без конца.
Годрик так и не понял Салазара по-настоящему.
Салазар был холоден, как стылые подземелья Хогвартса, а Годрик – горяч, как незатухающий под любыми ветрами факел. В Годрике было много тепла – порой даже слишком много. Он горел ярким пламенем и согревал всех; ледяная Ровена возле него оживала и смеялась, а добрая Хельга становилась еще веселее и счастливее. Никто не мог не заразиться его беспечным, почти детским отношением к жизни, его упрямой решимостью, его неистребимой любовью к людям и магии.
И Салазар выходил из своих подземелий, чтобы погреться у этого яркого огонька. Хотя бы одно мгновение – погреться, почувствовать теплые, нежные касания света на своем лице. Салазар знал, что не отогреется до конца. Не станет таким, как Годрик, как бы сильно ему ни хотелось. А он хотел. Хотел, желал этого порой так сильно, что готов был забыть все свои книги, свитки, пергаменты, размышления о чистоте крови. Все, что угодно, сделал бы Салазар, – лишь бы огонь-Годрик оставался рядом с ним.
Но были они слишком разные. Огонь и лед. И Годрик, добрый, храбрый, всей душой любящий Годрик не понимал этого.
«Ты не понимаешь… Так нужно. Так лучше и вам, и мне. Прости».
@темы: magic world, творчество, фанфики, фандомные баталии
Целое событие получилось - мамы, костюмы, подарки, репетиции вместо всех уроков... лично я устала от концерта раньше, чем мы его мамам и директору показали 
