Dita_von_Lanz, прости, пожалуйста, что поздравляю тебя с небольшим опозданием. С днём рождения, дружище! Хочется пожелать, конечно, всего самого замечательного и со здоровьем, и в личной жизни, и в деле, которое ты выбрала (выберешь) занятием своей жизни... Но мы, как творческие люди, прежде всего желаем друг другу творческих успехов. Вдохновения тебе. Большого-большого и постоянного, чтобы позволяло воплотить в жизнь все возникающие задумки. И ещё обязательно - физических и душевных сил и времени, чтобы запланированное превратилось в реальность. Я вспоминаю наш форум, Дорогу, и как я восхищалась твоими ориджиналами - они были образцом для меня, начинающего писателя, а язык и манера повествования у тебя остались точно такими же (кроме, разумеется, безусловного прогресса) основательными, подробными, гладкими, вызывают восхищение до сих пор. Ты действительно очень здорово пишешь. Ты растёшь от одного ориджинала к другому. И не обращай внимания, если кто-нибудь попытается утверждать обратное. С праздником! Я не перестаю радоваться, что мы с тобой, познакомившись на Левойсе, продолжаем общаться

@темы: люди и я

---

Москва, день четвёртый

Если бы я жила в Москве - я бы поселилась в Ботаническом саду, потому что... Удивительное место. Волшебное. Островок спокойствия и прекрасной природы посреди шумного суетливого города. Вообще там должно быть множество цветочных экспозиций и выставок, но мы, с нашим топографическим кретинизмом, просто не смогли разыскать их (у нас была карта, да, но это ничего не поменяло) - поэтому прогуливались по территории, напоминающей лес - деревья, растущие густо-густо и почти закрывающие небо, тропинки, уводящие куда-то в чащу, свежий воздух, пропитанный запахом сосновых иголок... Дикая часть Ботанического сада прекрасно. Никакой симметрии, никаких аккуратненьких клумбочек - просто лес, неухоженный, запущенный, нет скамеек, нет людей... восхитительное ощущение, как будто всё вокруг принадлежит только тебе. Вообще наши прогулки проходят исключительно в малолюдных местах - "Москва без москвичей", как это называет тётя. Наверное, дело в том, что был разгар рабочего дня, или, может быть, территория сада слишком огромная, но мы в самом деле очень редко сталкивались с кем-нибудь, в основном - тишина и абсолютное одиночество.
Там, оказывается, есть экспозиция "Японский сад". Настоящий японский сад, обустроенный настоящим японским архитектором. Это просто ЗДОРОВО. Когда прогуливаешься между водопадиками и деревьями, между мостиками и беседками - чувствуешь именно то, что нужно чувствовать в садиках страны Восходящего солнца... гармонию. Тихонько журчит вода неподалёку, птички перекликаются, чистый сосновый запах в воздухе... мы немножко прикорнули в беседке, подобная атмосфера убаюкивает и настраивает на задумчивый лад.
Решив, что, если не попадаем во всамделишный театр, надо бы организовать его в домашних условиях, смотрели на гигантском телевизоре спектакль "Свадьба Кречинского" в исполнении Малого театра 1975 года. Замечательная постановка - помню, ходили на неё в Театр Комедии с мамой. Замечательная актёрская игра. Вообще тётина подруга задалась мыслью заниматься нашим культурным просвещением, и поэтому показывает свои любимые фильмы - вчера, например, старый чёрно-белый "Любите ли вы Брамса?". Ничего не скажешь, великолепная вещь... шедевр, пожалуй, в каком-то смысле. История простовата, но именно исполнение, атмосфера, музыка... завораживающе.

@темы: моменты

---

Москва, день третий

Какая Москва без Арбата, Кремля и Красной площади - глубокомысленно заметила тётя, сказав, что нам "надо отметиться" в обязательном порядке. Отправились на Арбат, Красную площадь и Кремль.
Старый Арбат, честно говоря, запомнился мне немножко более старинным, романтичным и прекрасным. Больше художников было, больше милых сувенирных магазинчиков, очаровательные домики интересной архитектуры, какая-то особенная атмосфера, что ли... Нет, полностью ничего не исчезло, разумеется, но слишком много современных заведений, вообще как-то немножко неправильно, на мой взгляд. А вообще, по сравнению с Новым Арбатом, Старый - прекрасен. Мы, конечно, не смогли удержаться и не заглянуть в магазины - разыскивали большой флаг России для моего братишки, а закупились, в результате, какими-то красивыми, но дорогущими сувенирами Долго-долго ходили. Долго-долго рассматривали магазины-домики-ресторанчики. Прогулка завершилась спонтанным перекусом в "Макдональдсе" - чудовищные толпы народа и масса иностранцев, преимущественно корейцев, изъясняющихся по-английски. Вообще количество иностранных туристов удивляет - у нас намного меньше, или я просто практически не бываю на центральных улицах, чтобы заметить?)
Страдающие топографическим кретинизмом мы прошли целый круг, чтобы суметь добраться до Кремля. Проникли, что любопытно, за час до закрытия Александровского сада, перед самым закрытием кассы - меня выдали за семнадцатилетнюю и отхватили бесплатный билет Кремль - это Кремль, достопримечательность, правда, одна из главных, но увиденная несколько лет назад и исследованная полностью. Собор. Не люблю соборы. Много фотографий. Опять собор. Встреча с товарищем Сталиным! Инсценирующий его дяденька (с ним туристы фотографируются) прогуливался себе, навстречу нам, тётя увидела и вежливо так, почтительно: "Здравствуйте"; Сталин понял, что его опознали, и с торжественным таким видом кивнул Красная площадь превратилась непонятно во что. Перегорожено, какие-то гигантские трибуны - сфотографироваться, конечно, не получилось, и тётя обиделась)
Вчерашний день проходил под лозунгом КУШАЕМ, сегодняшний - под лозунгом ХОДИМ. Мы ходили. Очень много ходили. От метро до Арбата, от Арбата до Кремля, от Кремля до Красной площади... я, слегка приболевшая, страшно вымоталась, ног не чувствую, мысли затуманиваются, силёнок вообще не хватает ни на что - бездумно сижу в интернете, шевелиться не хочется, только спа-а-ать. Продолжаем, кстати, освоением московского метрополитена - нас добросило аж до Охотного ряда, и очередная станция, с которой связываются воспоминания про "Метро 2033" и всяческую тамошнюю нечисть - Библиотека имени Ленина К сожалению, снова реставрация - перегорожено, перевёрнуто, ознакомиться с внутренним устройством библиотеки не получилось. Мы, к слову, сделали вывод, что московское метро оформлено некачественно - ближе к центральным линиям, правда, красивые, новенькие станции, но на окраинах - старые-старые, обшарпанные-обшарпанные. Наши, питерские, как-то больше по вкусу, разнообразно и аккуратно сделаны все, даже самые далёкие от центра)

@темы: моменты

---

Москва, день второй

Мне очень нравится очаровательный уголок, в котором мы обретаемся - далековато от центральных улиц, шумных и слишком многолюдных, спокойное местечко, деревья кругом, лесочек неподалёку, чистейший воздух и совершенно никакого столпотворения. Отдыхаешь душой) И тётина подруга, кстати, довольно любопытный, нестандартный человек - со специфическими взглядами на жизнь, с любовью к красивым и гармонично составленным вместе вещицам; к тому же, преподавательница английского в младшей школе и любитель иностранных языков. Каждый вечер она без вопросов включает мне фильмы, о которых попрошу, и поощряет нас быть как дома)
Три мероприятия в один день - наш персональный рекорд. Сначала отправились прогуляться по парку Горького - замечательный, кстати, парк, внушительных размеров, с красивым и разнообразным оформлением... Внезапно решили устроить себе экскурсию на маленьком паровозике, курсирующем по территории парка, - нам обещали и зоопарк, и аттракционы, и чего только не, но парк Горького по масштабности не уступает ВВЦ, он огромен, необъятен, и у нас получилось охватить только незначительный кусочек. В принципе, это был один бесконечный праздник живота. Мороженое - фирменное, как утверждает интернет, варёная солёненькая кукуруза, ОГРОМНАЯ сахарная вата. За ватой, к слову, мы охотимся со вчерашнего дня, поэтому у нас был сумасшедший восторг и безумные аппетиты Объелись страшно. Прикорнули на скамейке, не имея ни малейшего желания двигаться.
После прогулки тёте вздумалось внезапно отправиться на теплоходике по Москве-реке - она как наша Нева, только поменьше размером. Люблю воду. Люблю движение. Люблю ветер в лицо. Половину путешествия провели на верхней палубе, наслаждаясь панорамой и равномерным плеском волн, половину - на нижней, пританцовывая под музыку и наслаждаясь пиццей домашнего приготовления. Рядом с водными пространствами меня охватывает спокойствие - и стремление к лучшему, положительные мысли, особенно насчёт человека, который очень важен для меня сейчас.
Дальше нас таинственным образом занесло в "Музеон", музей современных искусств на открытом пространстве. Извините... наверное, высокий полёт современной мысли у меня не получится оценить никогда - загадочные фигуры, перекрученные-переверченные, чистый сюрреализм без смысла и подтекстов; моему пониманию вполне поддаются символические/намекающие изображения чего-либо, но это просто чересчур. Оформление самого "Музеона" любопытное, не спорю. Есть несколько более-менее адекватных скульптур. Но в целом... мы ходили, комментировали и смеялись - ей богу, это очень загадочное направление искусства, не для меня)
День завершился просмотром моего любимого фильма "Возвращение мушкетёров", четырёх серий залпом. И пускай взрослые раскритиковали и задумку, и актёрскую игру - я бесконечно обожаю персонажей, дружбу, команду, актёров и песенки, замечательные песенки

@темы: моменты

---

Москва, день первый

Путешествие в поезде - одна из самых любимых составляющих любой поездки. Движение, лёгкое покачивание, пейзажи, мелькающие за окном, своеобразная романтика вагона - бутерброды, шторки на окне, неразбериха с вещами, постоянная очередь в туалет... Люблю засыпать под восхитительные звуки "чучух", сидеть с книжкой в абсолютной тишине, когда все вокруг спят, лежать, прислушиваясь к перестуку колёс, и слушать любимых Poets of the Fall. Заснуть, правда, мне так и не удалось, потому что пассажиров именно ночью коллективно потянуло в туалет, и каждый входящий/выходящий считал непреложной обязанностью выразительно, ГРОМКО хлопнуть дверью. Да, нам не повезло с местами, оставались только такие. Людей вообще не беспокоило, что кому-то посторонние шумы могут мешать ._. К тому же, поезд несколько раз останавливался на каких-то станциях. Только проваливаюсь в сон, под влиянием равномерного покачивания вагона, - и вдруг он прекращает движение. Наверное, у меня вышло поспать не больше трёх часов, результат практически бессонной ночи - постоянное желание отключиться в метро.
Москва началась для нас именно с него. Обожаю московский метрополитен!) Он, по сравнению с нашими коротенькими веточками, которых мало, невероятно огромных размеров, напоминает паука, с кучей разнообразных станций, а ещё... нужно, Настя, меньше поддаваться уговорам брата и не читать подобных книжек - мы перемещались по оранжевой ветке, и она настойчиво напоминала мне "Метро 2033". Артём, главный персонаж, именно по этим остановкам путешествовал и вылавливал всяческую нечисть Для тёти московское метро - бесконечные лестницы и переходы, длиннейшие переходы, а ещё толпы шустреньких пассажиров, которые проскальзывают на свободное место прямо перед твоим носом) По кольцевой запущены очень красивые, необычные поезда - новенькие, с электронной веточкой, где показано, какую остановку проезжаешь, со смежными вагонами... правда, на окраине, рядом с нашим "Тёплым станом", продолжают курсировать обыкновенные обшарпанные поезда, точь-в-точь питерские)
Мы предприняли грандиозную прогулку по ВВЦ, и этот выставочный центр просто ЧУДОВИЩНО НЕОБЪЯТЕН - за пять-шесть часов удалось охватить вниманием не больше половины. Замечательное место. Любопытное. Тематические павильоны, великолепные фонтаны ("Дружба народов", например), повсюду уклон в космические достопримечательности, просто природные пейзажики со скамейками, деревьями и дорожками - здравомыслящие товарищи брали на прокат велосипеды и коляски и спокойно, без лишнего напряжения, курсировали туда-сюда. Планировалось побывать в двух павильонах, но один нам попросту не встретился - искали-искали, не нашли, - поэтому ограничились одним, "Паноптикум научных развлечений". Наверное, это больше подходит для маленьких детишек - массовик-затейник в образе учёного-исследователя, демонстрация химических опытов, общение с публикой... Правда, выставка изобретений Леонардо да Винчи действительно восхищает и затягивает - к сожалению, слишком скромная выставка, - и самым восхитительным был "Повелитель молний", то есть мужчина, который показывал процесс появления молний... Здорово! Удивительное представление, мне раньше не приходилось подобного встречать. Из каких-то аппаратов, расположенных рядом, он извлекал молнии, испускал их руками, головой... в защитном костюме, разумеется, но выглядело довольно страшновато, особенно когда его глаза загорелись красными огоньками и он начал напоминать некоторую помесь Дарт Вейдера с инопланетянином. Не знаю, как описать. Это нужно увидеть своими глазами. Я с удовольствием (даже слишком яростным) откликнулась на предложение сфотографироваться с этим Человеком-вольтом, и он, наверное, был немножко шокирован, когда какая-то немаленькая девочка вцепилась в него мёртвой хваткой
Вернулись домой никакущие. Болит всё. Хочется спать. Вечер закончился спокойным просмотром "Гардемаринов" на огромном (!) экране телевизора - давненько собираюсь познакомиться с этим фильмом, но как-то возможностей и поводов не было. Квартира, кстати, у знакомой, у которой мы обретаемся, - великолепная. Нестандартный интерьер. Аккуратная, продуманная обстановка. Гигантский телевизор, стремительно летающий компьютер, тысяча фильмов в ассортименте, книжки по иностранным языкам на полочках... Надеюсь, она посоветует мне, какими способами более продуктивно будет изучать испанский. Здесь хорошо. Навязчивые тараканчики не беспокоят. Просто забываешь обо всём и наслаждаешься жизнью - новое места всегда действует на меня положительно, и пускай Москву нельзя считать полностью новым да и находится она не слишком далеко от Петербурга... всё равно атмосфера расслабляющая и умиротворяющая

@темы: моменты

---

В четверг мы ещё не знали, появится ли вообще возможность поехать, а завтра я уже буду в Москве. Что-то замечательное есть в спонтанных путешествиях. Хорошо, что получилось куда-то выбраться и развеяться перед близким учебным годом.
Надеюсь писать полевые новости. Если там присутствует интернет.

---

Отныне я перестаю
дрожать за стоимость свою
и всех, кто ставит мне оценки,
собственноручно ставлю к стенке -
пускай поджилками трясут! -

Теперь я сам свой высший суд.
Того, кто мне назначит таксу,
немедленно пошлю по факсу,
и, музу возблагодарив,
припомню собственный тариф.

Ну что, попрятались с испугу?
Эй, критик, где же ты, козел?..
Я возлюбил самообслугу
как наименьшее из зол,
и лишь в полете к горным высям,
где ослепительно светло,
тому, кто так же независим,
жму лапу, а верней, крыло.

Да здравствует отвага птичья
и мир в сохранности и целости!
Ударим манией величия
по комплексу неполноценности!
Вперед и выше! - на КОНе -
Пегасе имени мене!.. (с) "Приручение страха", Владимир Леви

---

Kuroko no Basuke/Баскетбол Куроко TV-1

Задолго до "Баскетбола Куроко" я с уверенностью могла сказать, что спортивные аниме-сериалы - это моё. Нужно было только попробовать, только одну серию посмотреть, чтобы окончательно в этом убедиться.
Чего мне хотелось получить от "Баскетбола"? Команду, соревновательный дух, волю к победе, работу над собой и стремление двигаться вперёд, вперёд, вперёд. Я получила даже больше, чем представляла, - помимо всех обязательных составляющих спортивного аниме "Баскетбол", оказывается, содержит необыкновенный "бонус" с призрачным игроком, замечательную рисовку, великолепно проработанные баскетбольные игры и прекрасных персонажей - оригинальных, к тому же, интересных, чего стоит один только чудовищный монстр баскетбола Аомине. "Скажи 'Я люблю тебя'" меня умиротворяло, успокаивало - "Баскетбол" зарядил целеустремлённостью, желанием что-то делать и вообще положительными эмоциями, подарил настойчивую мотивацию к свершениям и Мечте. Подобным эффектом отличался "Бакуман", подобный эффект буквально выплёскивался наружу из Naruto, и общий вывод - продолжаем знакомство со спортивными аниме-сериалами.
Под картинкой - понемножку обо всём

Оказывается, баскетбол - это не стандартная игра между двумя командами, когда мальчики в футболках бегают и забрасывают мячик в корзину. Правда, у меня были расплывчатые представления об этом виде спорта, но я даже не попробовала увидеть что-нибудь особенное, какую-то внутреннюю составляющую баскетбола, но... У каждого игрока - свой баскетбол. Каждый игрок отличается своей способностью, своим стилем игры, сильными и слабыми сторонами. Все персонажи здесь занимаются игрой в баскетбол по собственным причинам, и для меня теперь обыкновенная игра превратилась во что-то большое, серьёзное и важное. Позиции на поле, приёмы, обманные манёвры, правила - можно гордиться собой, я теперь немножко, совсем немножко разбираюсь в тонкостях баскетбола
Для меня открылась удивительная вещь. Баскетбол, оказывается, невероятный вид спорта, который не сводится к одному забрасыванию мячика в корзинку, и нельзя не восхищаться игроками, потому что... даже не принимая в расчёт индивидуальные особенности каждого... Какой же ловкостью и мгновенностью реакции нужно обладать, как быстро уметь думать, чтобы, проанализировав ситуацию, за секунды решить, куда пас, кому пас, какой приём, какая сила удара... Это потрясающе. Не предполагала, что техническая сторона спортивного аниме - тонкости и подробности именно вида спорта как такового - окажутся способны заинтересовать и затянуть меня, но... получилось. И каждая игра, как ни удивительно, имеет сходство со всеми остальными - правила, мячик, броски, пасы, это понятно, но и отличается целиком и полностью. Каждая игра - особенная.
Команда. Замечательная команда школы Сэйрин - разные ребята, не похожие друг на друга, со своими особенностями игры в баскетбол. "Спорт - это прежде всего победа. Что может быть важнее?" Каждой игрой они опровергают это высказывание, противопоставляя тем, кто играет ради победы, - команду, дружбу, непрекращающуюся работу над собой ради общего дела. Сколько бы поражений им не пришлось потерпеть - они не сдаются, не отчаиваются и продолжают играть, играть, играть, под руководством прекрасного капитана и бдительным оком потрясающего тренера. Люблю все моменты с ними. Все забавные и серьёзные ситуации. Люблю их единую, коллективную любовь к баскетболу и стремление к единой, коллективной цели. Разве цель - победа в соревнованиях? Нет. Ребята хотят совершенствоваться. Достигать новых, более трудных и интересных вершин. Быть командой. И поэтому очень показательно... очень правильно, что состязания закончились для Сэйрин не безосновательной победой - потому что, видите ли, центральные герои, - а естественным поражением. Они сильные. Они, в каком-то смысле, намного сильней многих других команд - потому что КОМАНДА. Но им ещё предстоит немаленький путь, чтобы добиться реальной, заслуженной победы, им вместе и по отдельности ещё долго предстоит оттачивать свои способности... вот Куроко, например, хочет освоить новый баскетбол, и всё у него, разумеется, будет как нужно


Синхронность двоих в каком-нибудь деле вообще всегда казалась мне привлекательной. Да ещё такая синхронность... Удивительный дуэт Куроко и Кагами. Идеальное партнёрство. Они созданы друг для друга, отлично взаимодействуют на площадке и выдают потрясающий результат. Именно Куроко - лучший напарник для Кагами, именно Кагами - лучший напарник для Куроко, они буквально чувствуют намерения один другого, подхватывают и ведут команду к победе. Но самое любопытное... Оба не ограничиваются только совместной игрой. Кагами с Куроко учатся отделяться друг от друга - чтобы потом, набравшись новых навыков и перешагнув собственный предел, воссоединиться вновь. Кисе, Аомине, Мидорима, капитан, тренер... я люблю всех, но синхронный тандем Куроко и Кагами остаётся безусловным фаворитом.



Впрочем, мне и по отдельности очень нравятся Куроко с Кагами. Особенно первый. Его необыкновенный характер - минутка чистого праздника для меня, потому что я нахожусь в постоянном поиске каких-нибудь нестандартных образов с изюминкой. Куроко действительно замечательный образец для моего исследования характеров. Он не похож на остальных. Сразу, одними только внешними признаками - глаза, цвет волос, - он производит любопытное впечатление... Флегматик. Отстранённый, довольно безразличный ко всему и практически безэмоциональный, углублённый куда-то в себя. Это великолепно - как Куроко везде появляется с эффектом неожиданности, со своим спокойным и совершенно лишённым чувств лицом. Его ощущения проявляются редко. И каждый раз это поразительно. Лёгкая полуулыбка, проблеск в глазах, какие-то неожданные поступки, как, например, в тот раз, когда он ударил Кагами... Восхитительный персонаж. В высшей степени. Призрачный игрок, он и сам по себе - призрачный, человек-фантом, человек-загадка... потрясающе.







Немножко о Поколении Чудес. Ну, разумеется, каждый из этих ребят не может не привлекать своими особенностями баскетбольной игры - снайпер Мидорима, монстр Аомине, копирующий Кисе... Но, кстати, самое замечательное, что баскетболом дело не ограничивается - за пределами площадки они тоже прекрасны, со своей изюминкой, не похожие друг на друга.
Кисе. Довольно жёсткий и непоколебимый в баскетболе - они все такие - и солнышко в жизни, позитивное чудо в перьях, которое вытворяет смешные вещи и очаровательно улыбается) Кисе можно назвать лучиком света, он настолько непосредственный, шумный, весёлый, настолько... светлый, что оставался бы единственной безусловной любовью в Поколении Чудес, если бы не... Не могу здесь же не упомянуть, конечно, Касамацу. Касамацу и Кисе. Напарники. Друзья. Удивительный тандем, от которого иногда наворачиваются слёзы... они замечательны, замечательны ведь, когда вместе!)





Мидорима. Конкурент Кисе, передвинувший его с лидирующих позиций и прочно обосновавшийся как мой фаворит в Поколении Чудес. Наверное, именно к таким характерам меня тянет. Сильным. Серьёзным. Мрачноватым немного. С решительным взглядом и непоколебимой уверенностью к себе. С углублённым и серьёзным отношением к жизни. Кисе - солнышко, но я могу только восхищаться и умиляться подобным персонажам. Нет, Кисе тоже относится к баскетболу со всей возможной серьёзностью, просто... Мидорима - это Мидорима. Я люблю его. Я уважаю его. И в тот момент, когда на глазах у Мидоримы появляются слёзы, он окончательно закрепился как лидер. Кстати, ещё один определяющий фактор моих симпатий к нему - он действительно прекрасный соперник для Кагами, и лучший даже, пожалуй, чем Аомине. Кагами по силе близок к Мидориме. Они продвигаются равномерно и параллельно друг другу, у них взаимная обучаемость, если можно так выразиться. Мидорима провоцирует Кагами. Заставляет его совершенствоваться, постоянно работать над собой, не останавливаясь на уже достигнутых результатах. И такая же ситуация - наоборот. Идеальный соперник, я бы такое дала определение.



Аомине. Это какая-то чудовищная баскетбольная машина, абсолютно безупречный игрок, которого я не способна постигнуть до конца, да и никто из ребят, наверное, не способен - разве что Куроко? Тёмная лошадка. Характер, интригующий не меньше, чем Куроко - с уклоном, правда, в сторону беспросветного мрака) Этот образ - изменяющийся. Прежде Аомине был совершенно другим человеком, но, под влиянием весьма таинственных факторов, превратился в монстрообразного безупречного игрока, не поддающегося усилиям других людей вообще. Нет, он не безупречен полностью. Нет, его можно обойти. У Кисе относительно получается - я восхищена этой невероятной тактикой "пусть Аомине сражается против себя самого", - но в принципе он действительно недостижимая вершина для всех на данный момент, какая-то запредельная мощь и невообразимое мастерство баскетбола. Если следующие участники Поколения Чудес окажутся сильней, то я даже не в состоянии представить себе подобную силу)



Решительно требую второго сезона! И спасибо "Баскетболу Куроко" - за удивительную гармонию увлекательного сюжета, прекрасных персонажей, работы над собой, команды, воли к победе и потрясающей мотивации

@темы: аниме

---

Никаких сомнений даже не возникало, что, постепенно проникаясь удивительным сериалом El barco, когда-нибудь я начну по нему писать.

Название: «Похороны человечества»
Автор: Rainbow
Фэндом: El barco
Персонажи: экипаж «Полярной звезды»
Рейтинг: G
Жанр: джен, ангст
Размер: мини
Статус: закончен


Похороны. Печальное событие, с которым не посчастливилось столкнуться большинству людей на планете. Горькие, болезненные ощущения испытываешь, когда провожаешь в последний путь скончавшегося родственника, друга, приятеля, сослуживца... А каково это, попробуйте представить, - похороны человечества? Не единственного человека, которого, пускай и так, без памяти любил, — человечества полностью?
Экипаж корабля «Полярная звезда» прощается с бесчисленным множеством погибших — тысячами и тысячами обречённых Апокалипсисом на смерть. Капитан, матросы, студенты, обслуживающий персонал — все, собравшись вокруг обыкновенного продолговатого ящика, который сколочен на скорую руку из досок, вокруг гроба, вспоминают, мысленно обращаются к родителям, или брату, или другу, или возлюбленному... к тем особенным людям, которых они в одночасье лишились безвозвратно. Плавание на «Полярной звезде» планировалось недолгим. Прощаясь на пристани с любимыми и важными, улыбаясь и выслушивая ободрительные напутствия, они предполагали, что вернутся через несколько недель — вернутся, обнимут любимых и важных, и всё, как всегда, будет хорошо; что же, в самом деле, может случиться? Предпринимались меры по предотвращению стихийного бедствия, несчастного случая, болезни, непогоды... экипаж был подготовлен абсолютно ко всему, кроме того, что действительно произошло. Конец света. Разве они могли вообразить, что, оказавшись на борту «Полярной звезды», встретятся с настоящим, не выдуманным концом света — далёкой, невозможной катастрофой кинематографа — и окажутся единственными выжившими на планете? Континентов нет. Людей нет. Любимых и важных - тоже нет. И не будет, не будет, не будет... никогда.
Каждый человек, присутствующий на похоронах, прижимает что-то к груди. Один за другим, цепочкой, они начинают тянуться к деревянному ящику — и опускать в бездонную, неотвратимую глубину памятные вещицы, прихваченные с собой из дома, чтобы не слишком мучиться нехваткой отца, матери, друга, брата, возлюбленного... Фотографии в стеклянных рамках. Потрёпанные плюшевые игрушки. Пустяковые сувенирчики. Подвески на растрёпанных шнурках. Один за другим, один за другим они прикасаются к предметам, незначительным для остального мира, но исполненным значения для них, губами, приговаривают несколько слов, проводят кончиками пальцев, присматриваются, поднося поближе к глазам... кто-то легонько улыбается, кто-то поскорей отворачивается, всхлипнув, у кого-то слёзы прочерчивают дорожки на щеках. Они плачут. Внешне, внутренне — не имеет значения. Душа каждого из присутствующих обливается кровью, исходит отчаянным, разрывающим на кусочки криком, обращается к небу с горячей, бессмысленной мольбой. Они плачут. Плачут не только по любимым и важным, которых потеряли, с которыми никогда больше не повстречаются вновь... по всему человечеству. Это слишком грандиозная, слишком колоссальная мысль — планеты теперь не существует, людей не существует, здесь, на «Полярной звезде», последняя горстка выживших; им не под силу окончательно справиться с ней, смириться, вписать её в устоявшуюся, неотвратимо разрушающуюся картинку своего мировоззрения. Они плачут — и потому, что хотят верить в ошибочность, нереальность конца света, и потому, что понимают бесполезность подобной веры. Континентов нет. Людей нет. На «Полярной звезде» действительно происходят сейчас похороны человечества.
Надеяться не на что. Разумеется, эфемерная, туманная перспектива обнаружить посреди безграничных, неохватимых океанских просторов маленький островок, ещё населённый, быть может, остатками человеческой цивилизации — она есть, она подтверждена записью с борта взорвавшегося самолёта, и всё же... Каковы шансы? Какова возможность? Сколько недель... месяцев, лет... придётся добираться до несуществующей, скорей всего, земли, до расплывчатого миража в бесконечной пустыне? Надежда, вспыхнувшая ослепительной искоркой, блекнет день ото дня. Им страшно. Им больно. Им трудно. Любимых и нужных не воскресишь — они попрощались, они похоронили человечество, но, конечно, никакими похоронами, никакими деревянными ящиками не вытравишь из памяти родные улыбки, лица, голоса, никакими самообманами не позабудешь несказанных слов, несделанных вещей, непроизнесённых признаний... Они больше никогда не скажут. Не сделают. Не произнесут. Устоявшийся, привычный образ жизни захлестнули безжалостные волны, утащив за собой в пучину неопределённости и ужаса. Что там, впереди? Им удастся найти остров? Им удастся выжить?
Впрочем, оглянувшись по сторонам, экипаж «Полярной звезды» потихоньку обменивается нерешительными, бледноватыми, подрагивающими улыбками — потому что, замечая во всех присутствующих отголоски собственного невообразимого горя, все хотят немножко поддержать людей, волей беспощадного случая оказавшихся рядом с ними. Они — не одноклассники, которые учатся бок о бок и только. Они — не команда, управляющая кораблём вместе и только. Они — семья, единственная семья, которая теперь возможна в чудовищных условиях непоправимой катастрофы... Да, мир погиб — но они живы. И, значит, нужно не отчаиваться, поддавшись разрушительной меланхолии, не опускать руки, чтобы погибнуть вслед за человечеством — продолжать жить. Идти вперёд. Отпустив любимых и нужных, отпустив всех людей на планете, - идти вперёд. Как бы тяжело, отвратительно и, на первый взгляд, непереносимо не приходилось.

@темы: творчество, фанфики

---

Название: "Раздвоение личности"
Автор: Rainbow
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: миди
Статус: закончен
Примечание: события в кусочках, посвящённых разным персонажам, происходят практически одновременно.

10.

10.

Что подумают люди, что подумают люди...

- Мама, пойдём на пикник сегодня, погода восхитительна
- Позже, милый, позже, я очень занята.
- Мама, давай сходим вечером в театр, там, говорят, ставят любопытную пьесу.
- У меня много дел, дорогая, как-нибудь в другой раз.
У Шарлотты Блэквуд действительно появилось много разнообразных дел. Приготовить изысканный ужин, начистить до блеска серебряную посуду, отправиться в магазин за новыми скатертями, подровнять зелёную изгородь в садике, вычистить пушистые ковры в гостиной, рассортировать милые безделушки по полочкам и столикам, помыть, поправить, убрать, купить... тысяча мелочей нуждалась во внимании, тысяча деталей требовала бережного ухода — необходимо было предпринять абсолютно всё, чтобы Блэквудский особняк понравился великосветскому обществу. Если какая-нибудь статуэтка окажется не на положенном ей местечке, если какой-нибудь изъян закрадётся в безукоризненную величественность, утончённость и красоту особняка — аристократическое общество может раскритиковать его и семейство Блэквуд вместе с ним, люди могут подумать, что Шарлотта недостаточно аккуратно относится к дому, где живёт, недостаточно следит за модными веяниями и недостаточно отдаёт дань современным вкусам и взглядам, которые приняты здесь. Нельзя этого допустить. Нет, нет, ни за что на свете нельзя этого допустить!
Общественное мнение, со временем подтачивающее Блэквудов, гипнотизирующее их и подчиняющее себе, постепенно околдовывало Шарлотту. Нельзя, в сущности, выхватить конкретный момент, положивший этому начало, - женщина всё больше перенимала мировоззрение, интересы и предпочтения великосветского общества, которое собиралось каждый день в комнатах особняка, поддакивала, соглашалась, больше всего боясь потерять уважение и внимание миссис Норрингтон и остальных, уважение и внимание, полученные после стольких лет практически абсолютной изоляции от людей... нет, нельзя допустить этого! Многочисленные знакомые — то есть общественное мнение, потому что на всех оно было одинаковым, - превратились для Шарлотты, женщина и сама не заметила, насколько быстро, в идеальный образец, несомненный эталон, которому нужно подчиняться беспрекословно.
- Дорогая, не кажется ли вам, что эти занавески совершенно не сочетаются с общим убранством гостиной? На вашем месте я заменила бы их... скажем, на те прелестные в цветочек, из магазинчика Степплтона.
- Сколько месяцев вы пользуетесь этим сервизом, Шарлотта, милая? Он немножечко устарел — неплохо было бы взять что-нибудь новенькое, тот фарфоровый, например, который я показывала вам на днях.
- На мой взгляд — не примите, разумеется, как упрёк, я только советую... На мой взгляд, здесь уместно смотрелись бы позолоченные канделябры, как в моём танцевальном зале, помните?
Шарлотта не припомнила бы, когда подобное высказывание прозвучало в первый раз. Но у неё в душе надёжно отпечаталось ощущение расплывчатого беспокойства, переходящего в панический ужас — а что, если теперь Алисия Норрингтон (и все прочие следом за ней) перестанет приходить в Блэквудский особняк? Домик Шарлотты, она привыкла, всего доставлял посетителям удовольствие своей безыскусственной утончённостью и обстановкой, подобранной с безупречным вкусом, он должен был восхищать, привлекать, создавать приятные условия для гостей, а теперь... теперь... нет, нельзя допустить, чтобы у великосветского общества пропало желание находиться здесь! Она слишком неопытная, слишком простоватая, поэтому не разбирается в том, что модно, красиво, изысканно, правильно — миссис Норрингтон и другим, разумеется, намного видней, и Шарлотта обязательно последует приятельскому, искренне дружественному совету. Тогда женщина ещё несколько вещей сделала впервые. Неизменно внимательная, заботливая к дочерям и сыновьям, она сказала: «Я занята сегодня, прости» - чтобы отправиться по магазинам за той вещичкой, которую порекомендовала Алисия Норрингтон. Бесконечно любящая, преданная своему семейству мать, она пропустила празднование дня рождения Доминики — чтобы продемонстрировать этот предмет Алисии и получить снисходительную (ей казалось — восхищённую) похвалу. И с тех пор это стало не изменяющейся традицией - «я занята», «у меня много дел», «в другой раз», «позже»... «позже» не наступало никогда, не могло наступить, потому что жизненная энергия Шарлотты, отдаваемая раньше семейному очагу, благополучию и удовольствию членов семейства, полностью обратилась к одной-единственной цели — совершенствовать, совершенствовать, совершенствовать без конца Блэквудский особняк, делать его таким, каким он удовлетворял бы все вкусы, предпочтения и потребности великосветского общества.
Расположившись с посетителями в гостиной, столовой или библиотеке, Шарлотта чутко прислушивалась к разговорам, стараясь поймать любой комментарий, одобрительный или критикующий, в сторону Блэквудского особняка; стоило кому-нибудь вскользь употребить высказывание вроде: «Прелестные занавески, дорогая, но, мне кажется, скоро такой материал выйдет из моды» - женщина бросалась переделывать, перекрашивать, выбрасывать, заменять, покупать, искать... Пожалуй, в большинстве это говорилось без всяческого умысла, только констатировался факт, но, доведённая до панической боязни потерять расположение общества, Шарлотта воспринимала каждое словечко как персональный упрёк себе и сигнал немедленно действовать. Особняк обратился для неё в ребёнка. В сущности, он заменил Шарлотте Блэквуд настоящих сыновей и дочерей — позабыв о потребностях своего семейства, позабыв о том, что где-то присутствуют Доминика, Мишель, Франсуа и Жан, нуждающиеся в заботе, любви, внимании, в том, что она давала им раньше, женщина настойчиво и бесконечно ухаживала за домом. С раннего утра и до позднего вечера, с раннего утра до позднего вечера - переделывать, перекрашивать, выбрасывать, заменять, покупать, искать... Предпочтения, вкусы и потребности общества были переменчивыми, непостоянными, мимолётными, общественное мнение было требовательным, придирчивым, взыскательным; Шарлотту, впрочем, это не беспокоило, она продолжала изматывать себя бесконечными усовершенствованиями Блэквудского особняка, выворачиваясь наизнанку, лишь бы угодить Алисии Норрингтон и всем остальным. Она изменилась. Она изменилась — изменила себе — без надежды на обратное превращение. Детей не существовало, мира не существовало — вся жизнь Шарлотты Блэквуд свелась к одной-единственной мысли, которая выстукивала у женщины в голове с раннего утра до позднего вечера. «Что подумают люди, что подумают люди...»

11.

11.

Почему ты бросила меня, мамочка?

Каролина Блэквуд, племянница Шарлотты, была для маленького Анри замечательной матерью. Они с мужем, неспособные, к сожалению, обзавестись собственным ребёнком, искренне привязались к Анри и воспитывали его, не делая ни малейших различий между ним и другим, своим, малышом, который мог бы появиться на свет, если бы обстоятельства сложились по-другому. Для Каролины и Реджинальда ничто не значило в жизни больше, чем благополучие Анри; исключительно ответственные и доброжелательные люди, они окружили мальчика заботой и вниманием, любовью и теплом, стараясь загладить преступление — для них поступок Доминики был преступлением, - совершённое его настоящей матерью. По началу, из желания оберегать Анри от любых неблагоприятных воздействий, Каролина и Реджинальд не планировали ничего рассказывать ему - впрочем, решив, что когда-нибудь сын может самостоятельно докопаться до правды, а честность, всё-таки, является обязательным условием отношений между ребёнком и родителями, они, когда мальчик достиг пятнадцатилетнего возраста, обо всём поведали ему.
«Почему ты бросила меня, мамочка?» Этот вопрос превратился в постоянного, болезненного спутника Анри Блэквуда — мальчик нередко обращался мыслями к матери и размышлял, размышлял, размышлял без конца. Может быть, поступок Доминики изначально , с рождения, подсознательно сформировал характер Анри, кто знает, - он вырос удивительно рассудительным, углублённым в себя человеком, который склонен анализировать и проникать в глубинную сущность всего происходящего, по-взрослому серьёзно, по-взрослому вдумчиво. В пятнадцать лет Анри понимал намного больше, чем девятнадцатилетняя Доминика, чем всё великосветское общество, от которого Каролина Блэквуд разумно поторопилась его отгородить. Семья, в которой оказался мальчик, придерживалась простого, но главнейшего из всех возможных правила по жизни: «Что бы ни случилось, оставайся собой»; Каролина и Реджинальд никогда не препятствовали естественному развитию Анри, проявлению и совершенствованию его природных способностей — он был прекрасным музыкантом, - они поддерживали в нём все стремления и желания, повторяя сыну, что ничего не может быть страшней отречения от собственной личности. Анри, под влиянием воспитания, того, что он наблюдал вокруг себя, и ситуации, вынудившей мать отказаться от него, с пятнадцати лет начал задумываться об этом таинственном явлении с загадочными механизмами действия — общественном мнении.
«Почему ты бросила меня, мамочка?». Каролина рассказывала мальчику, что больше всего на свете Доминика Блэквуд мечтала о ребёнке; единственное предназначение и желание девушки, по её словам, - быть матерью. Почему? Сокровенная мечта Доминики исполнилась — она родила сына, она могла бы воспитывать его, дарить ему любовь, заботу и ласку, прежде выплёскивающиеся из неё на других детей, он, Анри, стал бы самым счастливым ребёнком на земле, если бы... если бы не вмешалось общественное мнение. Великосветские знакомые Доминики осуждали и презирали девушку за то, что она «нагуляла ребёнка» неизвестно от кого, не будучи связанной священными узами браками, они устроили ей своеобразный бойкот, захлопывая двери своих домов, перешёптываясь за спиной, награждая не слишком лестными эпитетами.... ну и что? Разве Доминика не могла попросту... не обращать на это внимания? Она любила новорождённого Анри, появления которого ждала с нетерпением, даже Каролина, резко осуждающая её поступок, не могла отказать в этом ей. Она любила Анри. Неужели любовь к родному сыну была недостаточно сильной, недостаточно настоящей, чтобы не поддаваться общественному мнению? Что вообще такое — общественное мнение? Что оно из себя представляет? Невидимка... эфемерная субстанция... туманная дымка, составленная из взглядов каких-то людей, посторонних, в сущности, чужих... к нему нельзя прикоснуться, его нельзя измерить, оно не оказывает действительной угрозы, не причиняет боль, не сковывает по рукам и ногам, не запрещает, не повелевает... Общественное мнение просто есть. Просто формируется над головой какого-нибудь человека — и только неполноценная, незрелая личность, не вооружённая душевными силами, может поддаваться ему. Почему? Почему Доминика Блэквуд ставила эфемерную субстанцию выше, чем собственного сына?
Несколько лет Анри раздумывал над этим вопросом, не в силах понять поступка матери, не в силах оправдать, найти реальных, существенных причин, - и, наверное, не сможет никогда. Каролина рассказывала ему, что братья, сестра и мама Доминики вывернули наизнанку истинную природу, подстраиваясь под общественное мнение, и в результате — предательство любви, предательство дружбы, предательство мечты, предательство семьи, одно сплошное предательство своей души... Это казалось Анри дикостью. Крепко усвоивший с детства, что нет ничего на свете важнее, чем сохранить самого себя, он отказывался признавать значимость общественного мнения. То, что другие люди, чужие, посторонние люди, думают о тебе — пустяк. По-настоящему сильный человек, по-настоящему яркая, особенная индивидуальность никогда не поставит какую-то эфемерную, туманную субстанцию выше любви, дружбы, семьи, мечты и самих себя.
«Почему ты бросила меня, мамочка?»

12.

12.

Вы помните семейство Блэквуд?

Величественный особняк на окраине городка устремляется к небесам, обдуваемый всеми ветрами, но, впрочем, ещё сохранивший следы прежнего утончённого великолепия. Прекрасные фасады, узорчатые ставни, изящная лепнина над окнами, внушительная парадная лестница, украшенные резьбой перила, извилистые тропинки, аккуратный садик, раскинувшийся позади... разумеется, особняк был совершенно не таким, как раньше — мёртвый, заброшенный, со следами разрушения и запустения, заметными повсюду. Стёкла покрылись тоненькой паутинкой трещин. Краска на стенах облупилась, слезая потускневшими клочьями. Черепица на крыше наполовину исчезла, впуская в чёрные провалы ветер, снег, дождь, град. Ступеньки провалились, превратившись в бесформенную груду щепок и обломков. Плющ захватил власть над перилами и оконными рамами, пожирая всё больше пространства ненасытными плетьми. Садик полностью одичал, заросший сорняком, с пересохшими ручейками и погибшими растениями. Особняк мёртв. В его заброшенных, опустевшим, одиноких коридорах и комнатах прохаживается ветер, хозяйничает, завывая и отдаваясь звучным эхом, играющий в каминных трубах, посмеивающийся, переговаривающийся сам с собой.
Впрочем... может быть, это не ветер? Может быть, Блэквудский особняк — не такой заброшенный и опустевший, каким кажется на первый взгляд?
Случайный прохожий, дорога которого пролегает рядом с таинственным домом, содрогается и спешит убраться подальше, охваченный суеверным паническим ужасом, потому что в особняке Блэквудов... мёртвом, необитаемом особняке Блэквудов... периодически разносятся необыкновенные звуки, которым вовсе не полагается быть там. Смех. Голоса. Шаги. Восклицания. Шорох. Шёпот. Приглушённые, но явственные, никак не принадлежащие человеческому существу... Конечно, это ветер — убеждают друг друга обитатели городка. Конечно, ветер — причудливо преломляясь в каминной трубе и пустых комнатах, разбиваясь о покрывшуюся пылью посуду на полочках, задевая расшатавшиеся дверцы шкафчиков, дребезжа в потрескавшихся оконных стёклах... ветер разгуливает по дому и вызывает фантастические картинки в разгорячённом, чересчур богатом воображении. Некоторые местные жители, правда, верят, что в Блэквудском особняке поселились призраки. Они вообще любят поговорить об этой истории — таинственной, мистической истории, превратившейся в излюбленную тему для пересудов, не иссякающую почву для бесчисленных домыслов, сплетен и рассказов.
- Вы помните семейство Блэквуд? - спрашивают они друг друга, собравшись вечером за чашечкой кофе; спрашивают — и вспоминают Шарлотту, Доминику, Мишель, Франсуа и Жана, задаваясь неразрешимым вопросом, который мучает всех обитателей городка несколько лет — куда подевались Блэквуды?
Вроде бы никому не было известно, что семья запланировала куда-то переезжать; мероприятия, связанные с подготовкой к перемене места жительства — укладка вещей, постепенно пустеющие комнаты, поиск покупателей для особняка — тоже никем замечены не были; до некоторых пор семейство Блэквуд ходило в гости, приглашало гостей к себе, вело стандартный, привычный образ жизни, но однажды... без предупреждения... исчезло, как будто растворившись в воздухе. Соседи не видели, чтобы кто-нибудь выезжал из Блэквудского особняка. Дом просто опустел, словно никогда не оживлённый присутствием человека — умер. И ветшал, заброшенный, лишённый должного ухода. И разрушался, оставленный на произвол судьбы. Помнится, кто-то из заезжих аристократов присматривался к нему, приценивался, изъявлял желание приобрести, супруг Мишель, Чарльз Стефферсон, вернувшийся из поездки к родственникам и не обнаруживший жены, некоторое время жил там... почему-то заезжие аристократы отказывались от первоначальных намерений, стремительно покидали городок, почему-то Чарльз Стефферсон переехал обратно к родителям — и особняк превратился в достопримечательность, «домик с приведениями», как насмешливо-боязливо окрестили его местные жители.
Они никогда не узнают правды. Никогда не узнают, что шутливые предположения вполне соответствуют истине, и голоса, смех, шаги, все таинственные звуки, которыми оживляется опустевший Блэквудский особняк, действительно принадлежат призракам. Впрочем, «призраки» - бессмысленное, далеко не отражающее сущности словечко, придуманное людьми; потусторонние пришельцы, благоденствующие сейчас в заброшенном (только наполовину заброшенном) доме, предпочитают называть себя двойниками. Да, такое определение будет наиболее подходящим. Двойники. Существа, которые появились, когда человеческая личность покрылась тоненькой паутинкой трещин — точь-в-точь как оконные стёкла в особняке-мертвеце, - раздвоилась и исчезла, разбившись на тысячу мельчайших осколков. Они — клоны бывших обитателей дома. Если бы трусливые соседи, привлечённые пугающими звуками, осмелились однажды заглянуть в потускневшие окна, приоткрыть хлипенькую дверь на проржавевших петлях, - им довелось бы увидеть Блэквудов, внезапно растворившихся в воздухе Блэквудов, Шарлотту, Доминику, Мишель, Франсуа, Жана... Двойники с непередаваемым мастерством воспроизводили внешность своих, если можно так выразиться, прародителей. Благодаря Блэквудам они сумели вырваться из сумрачного, призрачного небытия, на беспросветное существование в котором обречены бесчисленные множества подобных созданий; исключительным и редким счастливцам удаётся подменить кого-нибудь в человеческом мире.
«Раздвоение личности». Любопытная фраза, придуманная людьми, характеризующая, правда, только определённые ситуации, когда, под влиянием психического расстройства, сознание человека разделяется напополам и происходит резкий конфликт между одной, подлинной, личностью, и другой, сформировавшейся по разным причинам. Людям невдомёк, что человеческая душа, человеческая природа в самом деле способна раздваиваться — когда, под влиянием общественного мнения, или чужого воздействия, или страха, или ситуации человек изменяет самому себе, поступает вопреки своим собственным, настоящим желаниям и стремлениям, предаёт то, что ему по-настоящему дорого. Причины не важны. Результат всегда один — раздвоение личности. В тот момент, когда кто-то, обманывая себя, совершает поступок, противоречащий истинной природе, истинной душе, на свет как бы рождается другой человек, клон, ничего общего не имеющий с действительной личностью, искусственно вызванный к жизни... в тот момент из туманной, отграниченной от человеческого мира территории небытия и сумрака появляется «призрак». Двойник. Разумеется, между мирами была прочерчена надёжная линия — создатель, оберегающий людей, позаботился о том, чтобы сумрачные твари никогда не вмешивались в спокойствие, благополучие и счастье его возлюбленных подопечных. Наверное, создателю не вообразить было, что человек додумается до искажения собственной природы — цельной, гармоничной, главной драгоценности, подаренной ему Всевышним, и сейчас он наблюдает, ошарашенный, но беспомощный, не в силах помешать происходящему, потому что сберечь людей от потусторонних злонамеренных существ он может, а вот сберечь от самих себя...
Они появлялись в Блэквудском особняке по очереди. Слабые, невидимые, ни на что не способные, ничуть не более могущественные, чем легчайшее дуновение ветерка, которое прокатывается незначительной рябью по занавескам. Двойники. Их породила к жизни Мишель Блэквуд, когда отказалась от любви — отказалась от себя — в угоду общественного мнения. Жан, когда отказался от дружбы — отказался от себя, - позволил им передвигать предметы. Франсуа, когда отказался от мечты — отказался от себя, - дал возможность касаться людей, разговаривать, смеяться, ходить. Доминика, когда отказалась от ребёнка — отказалась от себя, - завершила процесс формирования, материализовав их во плоти. Шарлотта же, когда отказалась от семьи — отказалась от себя, - стала последним шагом; они становились всё сильней, развивались, разрастались... в результате двойники окончательно скопировали внешность своих «прародителей», отправили их в небытие вместо себя и, расположившись в Блэквудском особняке вместо них, благоденствовали и наслаждались жизнью. Настоящей жизнью. Той, которая была недоступна для томящихся по другую сторону границы расплывчатых, нематериальных порождений сумрака. Теперь они живут. Они счастливы. Создатель, непримиримый враг зла и тьмы, старательно огораживал от чудовищного потустороннего мира детей, которым предназначал радостное, светлое, дружное существование, посвящённое красоте и добру, теплоте и любви... дети погубили сами себя. Человечество, один-единственный раз разрушив границу между своим миром и миром теней, открыло беспрепятственную дорогу злу — разумеется, только двойниками, заменившими семейство Блэквуд, ничего не закончится. Их будет становиться больше. Больше, больше, больше. Изо дня в день, во всех уголках человеческой вселенной, природа людей раздваивается, и очередная тень проскальзывает из сумрака, удобно устроившись и постепенно вытесняя, вытесняя, вытесняя своего прародителя туда, в холодную беспросветную тьму. Редкостным личностям удаётся оградить себя от непрошеных посетителей — остаться собой, - ещё более редкостным личностям удаётся вытолкнуть их обратно в небытие, если они уже обнаружили лазейку, уязвимое местечко в человеческой душонке, дрогнувшей под влияниям чего-либо, кого-либо. Двойников будет всё больше, настоящих людей — всё меньше, и в конце концов... они нисколько не сомневаются в этом... нематериальным, бесплотным кусочкам мрака, туманным порождениям потустороннего хаоса, взамен человечества, будет принадлежать власть над этим слабеньким миром.

@темы: творчество

---

Название: "Раздвоение личности"
Автор: Rainbow
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: миди
Статус: закончен
Примечание: события в кусочках, посвящённых разным персонажам, происходят практически одновременно.

7.

7.

Они смеются, слышишь? Они смеются.

Холодная ладонь прикоснулась к плечу Шарлотты, когда женщина перебирала шкафчик с посудой в кухне Блэквудского особняка.
- Это ты, Доминика? - полюбопытствовала Шарлотта, не оборачиваясь, потому что знала - сейчас, кроме Доминики, никого из юных Блэквудов дома нет. Девушка не отвечала. Но, впрочем, и удивительно холодной, как будто замороженной, руки не убирала - продолжала стискивать плечо матери, сжимать сильней, и сильней, и сильней...
- Ну, говори же, дорогая, не просто так ведь ты подошла, правда? - Шарлотта, не заподозрившая ничего неладного, занималась многочисленными тарелками и чашками на полочках, расставляя их аккуратной вереницей, проверяя каждую на присутствие пятнышек или трещинок. Она, наконец, повернула голову к дочери, и вопрос, оборванный на середине, неподвижно застыл в воздухе.
- Доминика, ну что ты, в самом де...
За спиной Шарлотты не было Доминики. Не было никого. И створки дверей оставались захлопнутыми, и оконная рама - тщательно запертой с помощью задвижки, и совершенно никакие признаки не подтверждали, что несколько секунд назад в комнате мог находиться живой человек. Шарлотта чувствовала прикосновение... до сих пор чувствовала неприятный, покалывающий холодок в том месте, до которого дотронулась рука Доминики... За мгновение, когда миссис Блэквуд оборачивалась, дочь - или кто-нибудь другой - в принципе не могла бы выскользнуть из комнаты незамеченной. Значит... это была... не Доминика?
Расплывчатое ощущение постороннего присутствия можно было бы ещё приписать разыгравшемуся воображению. Блэквуды старательно убеждали и себя, и друг друга, что произвольные перемещения предметов, например, им просто почудились — прислуга, сквозняк, неосторожное движение, чем только не обосновывались странности, происходящие в Блэквудском особняке. Если возможность игнорировать и растолковывать рациональными причинами всё, что творится вокруг, оставалась к этому моменту, то после эпизода с Шарлоттой она окончательно растворилась; здесь кто-то был; кто-то наблюдал за Блэквудами, преследовал их... прочней и прочней обустраивался в доме, который они считали своим. Шарлотта, Доминика, Мишель, Жан и Франсуа начали чувствовать... будто рядом с ними находятся соседи, которых, конечно, нельзя увидеть, но в чьём присутствии не приходилось больше сомневаться.
Таинственные существа жили вместе с семейством Блэквуд. Перемещались по дому. Передвигали предметы. Занимались, наверное, какими-то загадочными делами. И контактировали с обитателями особняка. Нередко кто-нибудь, ощутив прикосновение холодной ладони к плечу, оборачивался, уверенный, что это мама, или сестра, или брат, или прислуга — и никого не обнаруживал у себя за спиной. Нередко приглушённые шаги, хлопки, постукивания заставляли кого-нибудь всполошиться, оглядываясь вокруг, — и не отыскать источника звука. Поскрипывали ступеньки лестниц, щёлкали дверные замки, открывались и закрывались окна, перелистывались страницы книг, покачивались качели во дворике, журчала вода из кранов в ванной комнате... кажется, потусторонние создания окончательно сформировались, материализовались, обрели полноценную форму — и могут теперь действовать, как люди, ходить по дому, пользоваться разными предметами, открывать и закрывать двери, читать книги, играть на рояле... всё — как люди. Разумеется, человеческий глаз не способен был различать их. Разумеется, создавалась видимость, что никого, кроме Блэквудов, в особняке не живёт. Однако... они жили. Они действовали. Они почти закончили необъяснимый процесс своей эволюции, превратившись из туманной, слабенькой субстанции, способной только всколыхнуть занавеску, во что-то очень близкое человеческому... и цель подобных превращений оставалась загадкой.
Впрочем, с жутковатыми перемещениями и прикосновениями семейство Блэквуд через некоторое время смирилось. Самым невыносимым было другое. Как-то раз, прохаживаясь щёточкой по запылённым поверхностям в гостиной, Доминика услышала... или ей попросту показалось, что она услышала... будто наверху переговариваются несколько приглушённых, неразборчивых голосов, совершенно точно не принадлежащих никому из Блэквудов. Мишель, Жан, Франсуа и Шарлотта — они все были здесь, в соседней комнате, и, подстёгиваемые лихорадочной паникой, паникой, которая граничила с ужасом, собрались тесным кружочком, напряжённо прислушиваясь, прислушиваясь, прислушиваясь... Призраки разговаривали. Да, именно они разговаривали на втором этаже — обменивались какими-то фразами и смешками, восклицаниями и вскриками.... как люди. Это больше не прекращалось. Повсюду, куда бы не направились Блэквуды в собственном доме, они слышали звуки многочисленных голосов; нельзя было, правда, разобраться, о чём беседуют таинственные создания — никогда не удавалось выхватить хоть словечко, как настойчиво не напрягаешь слух... голоса оставались голосами, шепчущимися, неразборчивыми, тихими и в тысячу раз более пугающими, чем если бы была возможность различать каждое слово. Кто знает? Вдруг эти потусторонние существа замышляют что-то? Вдруг они...
Голоса — одно. Смех — другое. Непрошеные сожители не только разговаривали — порой, до смерти пугая семейство Блэквуд, они разражались приступами тоненького, визгливого, издевательского смеха, и смеялись, смеялись, смеялись, не останавливаясь, и поистине дьявольский хохот разносился по всем помещениям Блэквудского особняка. Шарлотта, Доминика, Франсуа, Мишель и Жан больше не могли оставаться в одиночестве — напуганные, вымотанные, доведённые до отчаяния, граничащего с помешательством, они старались по возможности держаться вместе и ночевали теперь в гостиной, расположившись прямо на полу; моменты безудержного веселья нападали на призраков именно ночью, и, сжавшись в комочек, Блэквуды лежали в абсолютной темноте и закрывались подушками с головой — что, впрочем, не мешало отвратительным, нечеловеческим звукам доноситься до их ушей.
- Они смеются, слышишь? - сказала Мишель, когда Блэквудам в первый раз довелось услышать потусторонний, отдающийся холодными иголочками по коже хохот. - Они смеются.

8.

8.

Забери этого ребёнка, пожалуйста, забери!

- Доминика, дорогая, что случилось?
- Ничего, мамочка, совсем ничего! Почему ты спрашиваешь?
- Ты какая-то осунувшаяся в последнее время, грустная... тебя что-нибудь беспокоит?
- Всё в порядке, мама, честное слово! Тебе, наверное, просто кажется, не волнуйся.
Доминика, разумеется, обманывала Шарлотту. У матери появились бы причины для беспокойства, если бы ей стало известно, в какой ситуации оказалась старшая дочка — всегда спокойная, разумная, непоколебимо подчиняющаяся правильным общественным установкам морали и нравственности. Доминике никогда не удавалось маскировать свои настоящие чувства. Девушка не могла беспечно улыбаться и участвовать в беззаботных, непринуждённых разговорах, когда ощущения стыда, тревоги и боли обосновались в её душе, разрывая на кусочки; и тревога, и стыд, и боль, и неприятие лжи, и боязнь сказать правду — вся гамма разнообразных чувств отражалась, будто в зеркале, в глазах Доминики, просматривалась в каждом движении, в каждом крошечном изменении мимики... Шарлотта, слишком хорошо изучившая характер дочери, мгновенно определила — случилось что-то серьёзное и, скорее всего, неблагоприятное для девушки.
Впрочем, Доминика не сумела долго сдерживаться и разыгрывать абсолютное довольство жизнью, словно бы ничего не приключилось. Через несколько дней после таинственного происшествия, едва только Шарлотта, подмечавшая тревожные признаки, засыпала дочь многочисленными вопросами, она под строжайшим секретом рассказала историю - обыкновенную, но ничуть не менее печальную от этого.
Влюблённость, влюблённость! С какой удивительной — чудовищной, хотелось бы сказать — силой она воздействует даже на самого рассудительного, самого благообразного и безупречно нравственного человека, с какой стремительной скоростью превращает в послушную марионетку, единственная жажда которой — беспрекословное, безукоризненное подчинение желаниям своего кукловода. В семействе Блэквуд романтически настроенной, поддающейся чувству и чуточку легкомысленной особой считалась Мишель — сколько влюблённостей, оканчивавшихся плачевным результатом, было до того момента, когда девушка встретила Джорджа Кренстона! Доминика всегда подтрунивала над сестрёнкой, с нотками снисходительной насмешки, ни капельки не сомневаясь — кому-кому, а ей, разумеется, не придётся сталкиваться с чем-нибудь подобным, она слишком умудрена жизненным опытом (заключающимся, конечно, в ошибках других людей), слишком отчётливо понимает, какими последствиями может закончиться связь с беспечными молоденькими юношами или, наоборот, расчётливыми взрослыми мужчинами. Нельзя было, кажется, отыскать существо более здравомыслящее, более преданное общественным нормам нравственности, чем Доминика Блэквуд; она представляла себя образцовой супругой и матерью, заботливой и бережливой хозяйкой в доме — никаким случайным влюблённостям и неосторожным отношениям в распланированном будущем девушки места не было.
Жизнь распорядилась иначе. Змеем-искусителем, перевернувшем жизнь Доминики, был очаровательный, сознающий свою привлекательность юноша лет двадцати, которого, в сущности, ничего в жизни не интересовало, кроме развлечений; он оказался в этом городке совершенно случайно, просто потому, что, изнывающий от невыносимой скуки, решил отправиться в путешествие по соседним городам и деревушкам. Доминика совсем незначительные сведения знала о нём. Вроде бы он из обеспеченного семейства, вроде бы живёт с родителями где-то неподалёку отсюда... всё. Впрочем, девушка не задавалась вопросами о биографии молодого человека — она, подхваченная новыми, восхитительными чувствами, совсем потеряла голову. Она влюбилась. В первый раз за девятнадцать лет своей жизни, наперекор рассудительному и разумному характеру, наперекор тому, о чём её отчаянными криками предупреждал здравый смысл... влюбилась, позабыв всё на свете, кроме своего прекрасного возлюбленного. Они с Доминикой столкнулись на улице, он поднял перчатку, обронённую ей, она поблагодарила, он галантно раскланялся, сделав несколько традиционных комплиментов, завязался разговор и... обыкновенные в таких случаях последствия не заставили себя ждать; Доминика и сама не могла растолковать себе, когда обдумывала ситуацию, почему так быстро поддалась ухаживаниям обольстительного, но всё-таки едва знакомого юноши, и переступила непозволительную черту в отношениях мужчины и женщины. Что с ней было тогда? Помешательство? Внезапное помутнение рассудка? Приезжий молодой человек, разумеется, рассматривал Доминику как очередное увлекательное приключение, очередную победу в бесконечном списке побед, - и, насладившись девушкой, продолжил своё путешествие. Доминика осталась в одиночестве. Брошенная, оскорблённая, несчастная, с отчаянным пониманием того, что ожидает ребёнка.
- Что мне делать, мама? Этот ребёнок... мой ребёнок... он ведь останется без отца! Разве я справлюсь с ним одна? Разве смогу сделать его счастливым?
- Дорогая... ты преувеличиваешь размер трагедии. Послушай меня. Да, твой поступок — легкомысленный, на редкость легкомысленный для твоего характера, но... что сделано, того не переменишь, нет смысла предаваться пустым сожалениям. Я помогу тебе с малышом. Всё будет в порядке. Улыбнись, доченька, ведь ты всегда мечтала о ребёнке! И твоя сокровенная мечта исполнилась, правда?
Правда. Действительно, правда. Доминика давным-давно определилась со своим предназначением в жизни — воспитывать ребёнка, драгоценного, бесконечно любимого ребёнка, дарить ему заботу и ласку, тепло и счастье... Сделаного не переменишь — и, в конце концов, неприятная история закончилась восхитительным результатом, ведь, несмотря на беспощадное предательство, у неё будет малыш! У неё в самом деле будет малыш! Доминика преобразилась. Беспокойство, стыд, тревога, боль — отрицательные чувства схлынули, как будто подхваченные стремительной волной, молодой мерзавец был окончательно позабыт, и все мысли девушки устремились к будущему ребёнку, мальчику, как она предчувствовала; не сформировавшийся комочек внутри Доминики воспринимался теперь как живое, неотделимое от неё существо с именем... да, с именем — Анри.
Несколько последующих месяцев были наполнены ослепительной, непоколебимой радость напополам со счастливым предвкушением; с помощью Шарлотты Доминика присматривалась к детским вещам в магазинах, тщательно следила за состоянием своего здоровья, чтобы никак, ничем не повредить ребёночку, расспрашивала мать о премудростях ухода за новорождёнными... С самого раннего сознательного возраста в девушке начинал формироваться материнский инстинкт — она знала, что единственным её предназначением является воспитывать ребёнка, и пускай в одиночестве, без супруга, пускай ей предстоит столкнуться с многочисленными трудностями... Ничто, кроме малыша, не имеет значения. Окрылённая, подхваченная безоблачным счастьем, Доминика терпеливо дожидалась появления Анри на свет, преисполняясь всё большей и большей любви к своему маленькому сыночку, - и была уверена, что окружающий мир обязательно поддержит её и будет радоваться вместе с ней.
- Поглядите, дорогая, на Доминику Блэквуд... присмотритесь повнимательней... Ничего необычного не замечаете?
- Неужели... неужели девочка действительно... беременна?
- Да.
- От кого же? Насколько мне известно, она не замужем...
- Именно, не замужем — вы слыхали когда-нибудь о более возмутительном поступке? Наверное, даже Шарлотта не знает, где и с кем её дочка умудрилась нагулять ребёночка.
- Какая... неожиданность, право. Доминика представлялась мне разумной и ответственной девушкой с высокими нравственными установками.
- Молодёжь, молодёжь... под действием их неистребимого легкомыслия любые нравственные установки не выдерживают, дорогая.
Этот разговор между Алисией Норрингтон и одной её ближайшей приятельницей послужил началом кардинального и, разумеется, бесповоротного изменения отношений Доминики с великосветским обществом. Только двумя отличительными чертами характеризовалось коллективное сознание обитателей маленького городка — рациональность и практичность, погубившие Франсуа, и устаревшие, пожалуй, но прочно сформировавшиеся взгляды на моральную сторону жизни; брак — естественное продолжение влюблённости мужчины и женщины, брак — обязательное условие для того, чтобы завести ребёнка. Несамостоятельным, зависящим от общества личностям свойственно, подчинившись общественному мнению, навешивать разнообразные, зачастую несправедливые ярлыки на «провинившихся»; ребёнок, рождённый вне священных супружеских уз, считался «преступлением», «непозволительным поступком», и на молоденькую девушку, которая оказалась в подобной щекотливой ситуации, ставилось клеймо распутницы, грязной, недостойной. Разумеется, далеко не все участники «бойкота» разделяли критическое отношение к Доминике Блэквуд; некоторая часть из них, по правде говоря, имела непосредственное касательство к незаконно рожденным детям — или они сами, безукоризненные аристократы, оказывались с таким ребёнком на руках, или их родственники, или приятели, или соседи... Нарушение нравственных правил было не редкостью. И многие, конечно, испытывали желание посочувствовать брошенной, обманутой девушке. Но общественное мнение в этом городке обладало слишком укоренившейся, слишком подавляющей властью над слабенькими умами — никто и не подумал вступиться за Доминику, и все, даже понимающие и разделяющие, ополчились против молоденькой матери, предсказывая предопределённый конец. Доминике Блэквуд было суждено пройти по всем ступенькам общественного неодобрения, уничтожившим любовь Мишель, дружбу Жана и мечту Франсуа; для каждого из них находилась определённая критическая точка, максимальный предел, который они способны были бы перетерпеть — Доминика, настолько долго вынашивающая своё стремление к ребёнку, настолько окрылённая предстоящим материнством, продержалась дольше всех остальных Блэквудов.
- Любопытно, от кого этот ребёнок?
- Наверное, кто-то из приезжих соблазнил дурочку — знаете, молоденькие девочки чересчур быстро влюбляются и забывают о доводах разума.
- Пожалуй, ребёнок получится с червоточиной. Не бывает нормальных детей от подобной легкомысленной связи.
- Отец вполне может оказаться каким-нибудь преступником с дурными наклонностями, а наследственность — штука опасная, очень опасная...
- Посмотрите только на неё — улыбается, счастливая ходит, надо же. Как будто ничего предосудительного не совершала.
- Они все такие, дорогая, все — не нагулялись, оставляют детишек заботам родителей и продолжают развлекаться. Ничуть не сомневаюсь, что дурочка позабудет о ребёнке через неделю после его появления.
Общественное мнение обладает определённым арсеналом разнообразных способов воздействовать на неокрепшие, запросто поддающиеся влиянию характеры. Перешёптывания, осуждающие взгляды исподтишка — первая ступенька; Доминика, как в своё время Мишель, подверглась непрекращающемуся потоку разговоров, не предназначенных, вроде бы, для её ушей, но подчёркнуто громогласных, вызывающих, провоцирующих. Великосветское общество продолжало контактировать с девушкой, улыбалось ей в глаза, нарочито игнорировало округлявшийся живот — а за спиной, стоило Доминике отвернуться, Алисия Норрингтон и все остальные начинали обмениваться возбуждёнными комментариями, домыслами, сплетнями, замечаниями по поводу непозволительного, преступного поступка «этой легкомысленной особы». Люди на улицах провожали девушку многозначительными, крайне не одобряющими взглядами, покачивали головой и, поджимая губы, отворачивались — чтобы молчаливо, но настойчиво продемонстрировать своё осуждение.
Доминика выдержала.
Откровенный отказ поддерживать знакомство, пренебрежение и бойкот с бесчисленными, но высосанными из пальца причинами — вторая ступенька. Как в своё время случилось с Жаном, перед Доминикой захлопывались двери всех великосветских домов, и безукоризненно вышколенные дворецкие объясняли девушке, что хозяйка/хозяин отправились путешествовать, заняты наиважнейшим делом, приболели, отлучились... Не считалось необходимым условием старательно замаскировывать и оправдываться — нет, бойкот действительно был неприкрытым бойкотом, рассчитывающим на то, что «жертва» будет прекрасно осознавать, что приличные люди не желают иметь с ней ничего общего. В окнах оставался зажжённым свет, занавески — раздёрнутыми, на улицу периодически выглядывали занятые, приболевшие, уехавшие обитатели, чтобы наградить нарушительницу нравственных правил непоколебимым осуждением в глазах.
Доминика выдержала.
Ей пришлось столкнуться и с насмешливыми репликами, брошенными вслед, и с издевательскими шуточками, и с грубоватыми оскорблениями, и с воспитательными воздействиями, и с попытками наставить на путь истинный и благочестивый, и со множеством, множеством других проявлений общественного мнения — эфемерной, в сущности, субстанции, невидимки, погубившей Мишель, Франсуа и Жана. Казалось бы, Доминика выйдет победительницей в схватке за своего долгожданного, уже возлюбленного ребёнка. Казалось бы, у Доминики, подпитываемой счастьем будущего материнства, хватит сил сопротивляться обществу до самого конца. Жизнь, которую девушка носила под сердцем, маленький человечек, ещё не родившийся, но с каждым днём формирующийся больше и больше у неё внутри, поддерживал Доминику Блэквуд, был для неё колоссальным, неразрушимым стимулом противодействовать коллективному бойкоту со стороны окружающих... ни у Мишель, ни у Франсуа, ни у Жана не нашлось настолько могущественной мотивации, настолько непоколебимой выдержки. Однако... нужно ли говорить, что в результате выдержка поколебалась? Нужно ли говорить, что мотивация потерпела сокрушительное поражение?
Нужно ли говорить, что схватка была безнадёжно проиграна?
- Доченька... посмотри на него... какой он маленький, беззащитный, и так похож на тебя... Ты счастлива?
Нет ответа.
- Дорогая... что с тобой?
Нет ответа.
- Доминика, всё в порядке?
Нет ответа.
Крошечное, крепко зажмурившееся существо, нуждающееся в заботе и любви, посапывало у Доминики на руках; тёмненький пушок волос надо лбом, припухлые губы, россыпь бледных веснушек на щеках... Анри действительно напоминал Доминику — вот он, малыш, которого она вынашивала в себе несколько месяцев, вот он, малыш, о котором она мечтала несколько лет, вот он, малыш, который должен сделать её самым счастливым человеком на свете... Улыбка, притронувшаяся к губам Доминики Блэквуд, впрочем, была совершенно не счастливой, не восхищённой, не обрадованной, как полагается матери, прижимающей к груди новорождённого ребёночка, - грусть, затаённая грусть, перерастающая постепенно в тоскливое, глубочайшее отчаяние, просматривалась в этой улыбке, и в глазах, и в отрывистых, суетливых движениях девушки, когда она укладывала маленького Анри в деревянную колыбельку. Чудовищный, непростительный, разумеется, поступок уже сформировался в загнанной душе, отвратительное, но, с её точки зрения, неизбежное предательство готовилась совершить Доминика — потому что, несмотря на непрекращающиеся и старательные попытки воспротивиться общественному мнению, она не смогла... не смогла, не смогла, не смогла отстаивать до последнего то, что было ей по-настоящему дорого. Сопротивление изматывало Доминику. Перешёптывания, сплетни, разговоры за спиной, насмешки, оскорбления, пренебрежение... этого оказалось слишком много, слишком большую значимость, как и все остальные Блэквуды, Доминика придавала великосветскому обществу — без внимания со стороны окружающих, без танцевальных вечеров, ужинов, вечеринок и улыбающихся знакомых она больше не могла существовать. Изоляция. Абсолютная изоляция. Пустота вместо ослепительной новой жизни, которая появилась в этом городке взамен непривлекательной прежней. Леденящий ужас вызывала в сердце девушки подобная перспектива, и общественное мнение, многорукое, могущественное общественное мнение, подобно ручейку, подтачивающему камень, постепенно уничтожило защитные барьеры Доминики и превратило её в послушную, одурманенную марионетку, готовую на всё, лишь бы люди продолжали хорошо относиться к ней. Чужие люди. Посторонние люди. Не связанные, в принципе, никакими ниточками с Доминикой. Они заставили её отказаться от собственного ребёнка.
- Ники... ты не сделаешь этого...
- Так нужно, понимаешь? У меня не осталось другого выбора...
- Неправда! Ты можешь остаться с Анри и сделать его счастливым, почему, Ники, почему?!
- Так... нужно. Не спрашивай меня ни о чём. Просто забери его.
- Нет... я не могу...
- Каролина, прошу тебя! Забери этого ребёнка, пожалуйста, забери!
Каролина Блэквуд, племянница Шарлотты, приходящаяся Доминике двоюродной сестрой, ненадолго приехала навестить родственников вместе со своим супругом Реджинальдом. Ей исполнилось только девятнадцать лет — ровесница своей кузины, она, впрочем, была намного более самостоятельной, сформировавшейся личностью, и для неё поступок, который собиралась совершить Доминика, являлся величайшим, совершенно непозволительным и непростительным преступлением. Двоюродная сестра, обессиленно привалившись к стенке, стояла напротив неё — с помертвевшим, бледным лицом, с опустевшими, заплаканными глазами, лихорадочно мечущимися туда-сюда, туда-сюда... она протягивала Каролине Анри, тихонько посапывающего во сне Анри, малыша, которого Доминика ждала всю свою сознательную жизнь и любовью к которому прониклась задолго до его рождения. Девушка вырывала из груди собственное сердце.
Бессмысленными были бы разговоры, увещевания, попытки воззвать к материнским чувствам Доминики... общественное мнение — Каролина знала, что именно под влиянием этой отвратительной, несуществующей, но существенной для многих субстанции мать отказывается от сына; знала, но решительно не желала признавать действительную значимость подобной причины. Какая причина? Какая значимость? Что может быть важней ребёнка, продолжения твоей личности, твоей плоти, крови, жизни?! Доминика не поддалась бы никаким рациональным доводам, даже если и согласилась бы выслушать Каролину... она, кажется, больше не могла называться Доминикой Блэквуд, той Доминикой, которую знала, уважала и любила двоюродная сестра; что-то переломило её; что-то высосало из девушки её настоящую, особенную личность, превратив в беспрекословного раба общественного мнения. Каролина, забрав у Доминики Анри, заботливо склонилась над ребёнком, ласковым голосом нашёптывая и приговаривая, - а мать, с затравленными глазами обезумевшего зверька под прицелом охотника, посмотрела в последний раз на малыша и, отвернувшись от своего единственного сына, поспешила прочь.

9.

9.

Призракам хочется занять наше место...

- Здравствуйте, миссис Блэквуд, - вежливо поклонившись, поздоровался молодой человек с приветливой улыбкой и обходительными манерами, переминавшийся на ступеньках крыльца несколько продолжительных минут, прежде чем заспанная, исполненная справедливого негодования Шарлотта открыла ему дверь.
Воскресенье. Раннее утро. Слишком раннее. Серенькие небеса только-только окрашивались бледно-золотистым цветом приближающегося рассвета, черепичные крыши ближайших домиков скрадывала туманная расплывчатая дымка, мельчайшие капельки воды после вчерашнего дождя как будто висели в воздухе, заставляя рассерженную Шарлотту поёживаться и кутаться покрепче в тёплый шерстяной платок, наброшенный на плечи.
- Да вы что же, юноша, рассудка лишились? Сегодня воскресенье! Утро! С чего вдруг вам понадобилось поднимать меня в такую несусветную рань?
- Но... - молодой человек, кажется, немного растерялся — в его глазах проскользнуло недоумение вперемешку с лёгкой обидой. - Миссис Блэквуд, несколько дней назад, когда вы обращались в нашу компанию, для доставки заказа вами был выбран именно этот день, это время... «Гаррисон и К» не работает по выходным, но вы настаивали, и поэтому...
- Что за глупости вы несёте, юноша, в самом деле, - Шарлотта начинала терять терпение, и без того подточенное бесцеремонным вторжением в особняк с утра пораньше, когда нормальные люди досматривают десятый сон в тёплых постелях. - Какой заказ? Какая компания? Вы, должно быть, ошиблись адресом.
- Я не мог ошибиться, миссис Блэквуд! - настаивал посыльный, раздосадованный подобным поворотом дела — вот они, капризные великосветские покупатели! Решив поскорей разделаться с неприятной обязанностью, он приподнял свою ношу, прислонённую к стенке за распахнувшимися дверными створками, и продемонстрировал её Шарлотте. - Вот. Самый большой венок, как вы заказывали.
Это действительно был венок. Колоссального размера, изысканно составленный из множества разнообразных цветов с проглядывающими зелёными листочками, аккуратно перевитый чёрными атласными ленточками... похоронный венок.
Из Шарлотты как будто за мгновение выпустили весь воздух; женщина растеряла всяческое желание возмущаться и растолковывать мальчишке-посыльному, что он перепутал заказчика, пылать справедливым гневом и планировать будущие жалобы в дурацкую компанию «Гаррисон и К»... Казалось бы, что необыкновенного случилось? Просто невнимательный посыльный ошибся с номером дома или названием улицы. Но Шарлотту захлестнула ошеломляющая волна панического ужаса. Её глаза лихорадочно заметались от молодого человека к венку, от молодого человека к венку, она порывистым движением протянула руки, будто стремилась оттолкнуть от себя чудовищное подношение, но, внезапно растеряв последние остатки сил, привалилась к дверному косяку и пробормотала срывающимся шёпотом:
- Я... не заказывала...
- Нет-нет, это были вы, миссис Блэквуд! - продолжал доказывать юноша, убеждённый в своей абсолютной правоте. - Помните, мистер Гаррисон несколько раз разговаривал с вами на улице? Он точно узнал ваш голос. Возьмите!
Посыльному, разгневанному и навязанным обязательством подниматься в четыре часа утра, чтобы доставить заказ взбалмошной капризной женщине из великосветских кругов, и отрицаниями этой самой женщины, и непредвиденной задержкой возле Блэквудского особняка, хотелось поскорей уйти обратно домой, поэтому он, не слишком церемонясь, настойчиво вручил в ослабевшие руки Шарлотты венок и раскланялся. Шарлотта не поблагодарила его. Не извинилась. Не сказала каких-нибудь осуждающих фраз в сторону удаляющегося посыльного, который растерял положенный ему безупречный профессионализм и на прощание посмотрел с неприязнью. Она вообще не способна была сдвинуться с места и продолжала стоять, вцепившись в похоронный венок, гипнотизируя его помертвевшими глазами; наконец, с отвращением и необоснованным, кажется, страхом отшвырнула его от себя, захлопнула дверь и бросилась в спальню.
Не нужно было дополнительных примеров, чтобы и Шарлотта, и остальные Блэквуды, которым она хрипловатым голосом рассказала о произошедшем в тот день, отчётливо поняли — это призраки, эволюционирующие таинственным образом, достигли очередной ступеньки своего развития; наверное, подсознательно семейство Блэквуд ждало этого... ни минутки не переставало ждать... ждало и боялось. Череда последующих происшествий, необъяснимых, пугающих, только, разумеется, подтверждала очевидную истину, не требующую доказательств — каковы бы ни были причины, каковы бы ни были последствия... призраки сформировались до такой степени, что теперь их нельзя было называть призраками; материальные, безукоризненно скопировавшие внешность и голос Блэквудов, они задались определённой целью — подменить настоящих людей.
«Приходите ещё раз, дорогая, сегодняшний вечер был восхитительным!» - улыбалась Алисия Норрингтон, хотя Шарлотта, немножко захворавшая, целый день придерживалась постельного режима. «Вам понравился мой кулинарный шедевр, дорогая?» - с горделивым выражением лица любопытствовал кондитер Теккерман, хотя Доминика в принципе не жаловала никаких сладостей. Великосветские знакомые благодарили Блэквудов за несуществующие услуги, напоминали о несуществующих договорённостях, продолжали несуществующий разговор, якобы начатый несколько дней (часов, минут) назад, сотрудники разнообразных компаний наведывались в особняк, чтобы доставить очередной товар по несуществующему заказу... Создавалось отчётливое впечатление, что семейство Блэквуд раздваивается — Шарлотта, Доминика, Мишель, Франсуа, Жан занимались собственными делами, но где-то за их спинами, не показываясь, предпочитая оставаться бестелесными призраками (впрочем, разумеется, уже давным-давно материализовавшиеся полностью), были другие Блэквуды, Блэквуды-отражение, отхватывающие постепенно жизнь настоящих, кусочек за кусочком, кусочек за кусочком... Когда у тебя похищают какой-нибудь предмет, или деньги, или важные документы, можно обратиться за помощью к стражам порядка — исход, пускай не гарантированный, вполне имеет вероятность быть благополучным; ещё никто не придумал способа воздействовать на созданий (призрачных, потусторонних) которые подворовывают у тебя единственную невосполнимую вещь — жизнь. Надёжная опора выскальзывала у Блэквудов из-под ног. Обыкновенный, привычный мир, подтачиваемый изнутри таинственной силой, непоправимо разрушался, разрушался, разрушался... Они больше не чувствовали себя хозяевами в собственном жилище. Они больше не чувствовали, что сами принадлежат самим себе — кто-то пользуется их именами, друзьями, характерами, внешностью, их положением среди великосветского общества... вообще всё, что когда-то принадлежало Блэквудам, оказалось в руках загадочного, чудовищного Нечто из какого-то параллельного, сумрачного измерения... Что делать? Как бороться с ним? Как отвоёвывать у чужаков самих себя?
Ответа нет.
Шарлотта, Доминика, Мишель, Франсуа и Жан теперь устраивались на ночлег вместе, на диванчиках и конструкциях из соединённых кресел. Разумеется, подобная предосторожность никак не могла переменить ситуацию — и всё-таки в Блэквудах трепыхалась иррациональная и бессмысленная уверенность, что, оставшись в одиночестве, каждый из них рискует повстречаться с непрошеными гостями лицом к лицу, и тогда... тогда... Они не знали, что будет «тогда». Но никаких сомнений в окончательном результате, которого добиваются эволюционировавшие призраки, ни у кого не оставалось. Однажды Мишель прихорашивалась перед зеркалом, - нагнувшись за щёткой для волос и распрямившись снова, она бросила мимолётный взгляд на своё отражение, и там, за спиной... на коротенький отрывок времени (может быть, её рассудок помутился? Может быть, галлюцинация? Может быть, причудливая игра последних тоненьких лучиков света, проникающих в комнату?)... Она увидела себя. Или кого-нибудь невероятно, невероятно напоминающего её. Худенькая девушка с растрёпанными волосами, как у Мишель, в голубоватом домашнем платье, как Мишель, с аккуратными, затянутыми в перчатки руками, скрещенными на груди... Видение продолжалось не больше нескольких секунд, Мишель не смогла как следует присмотреться к незнакомке — обернувшись, она никого не увидела за своей спиной, - и однако в самое последнее мгновение, вонзившись в её сердце леденящими кровь иголочками, девушка-призрак улыбнулась отвратительной, насмешливой, жестокой улыбкой и издевательски подмигнула, прежде чем раствориться в воздухе.
Блэквуды догадывались, что это действительно так. И продолжали отнекиваться, не позволяя озвучивать пугающее предположение вслух. Мимолётная встреча с собственным двойником окончательно убедила Мишель — для них, живых людей, всё кончено; губы девушки, сжавшиеся в узенькую линию, подрагивали, а пальцы лихорадочно перебирали бусинки чёток, когда она медленно-медленно сползала на пол по стенке, сжавшись в комочек и повторяя, повторяя, повторяя без конца:
- Призракам хочется занять наше место... Призракам хочется занять наше место...

@темы: творчество

---

Название: "Раздвоение личности"
Автор: Rainbow
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: миди
Статус: закончен
Примечание: события в кусочках, посвящённых разным персонажам, происходят практически одновременно.

4.

4.

Наша дружба была ошибкой... прости.

- Жан, куда ты так торопишься?
- К Сэму!
- Но ты даже не позавтракал...
- Мама, некогда, Сэм совсем заждался!
- Никуда твой приятель не денется, останься хотя бы ненадолго, покушай как следует!
- Потом, мамочка, всё потом! Буду вечером, к обеду не ждите!
Жан Блэквуд, как и все остальные члены семейства, чувствовал себя неуютно в прежнем городке, где людям не было ни малейшего дела до всех окружающих. Он, разумеется, обрадовался переезду, обрадовался совершенно необыкновенной, удивительной атмосфере дружелюбия, внимания и привязанности; единственное, что могло бы подпортить удовольствие Жана, - неприемлемая разлука с Сэмюэлом Клиффордом, самым драгоценным другом на век; впрочем, дружба была настолько сильной, что никаким препятствиям не позволила нарушить её. Сэм бесчисленное множество раз приставал к родителям с разговорами о том, что, вслед за Блэквудами, им обязательно требуется переменить место жительства - неприветливый городок, равнодушные соседи, замкнутость, духота, пустота, а вот Блэквуды переезжают и, пожалуй, стоило бы последовать положительному примеру. Родители сопротивлялись. Неубедительно, правда. Они давненько подумывали, что этот город не подходит для их семейного благополучия - и поэтому, довольно быстро поддавшись искусительным замечаниям сына, отправились туда, где дружба Жана и Сэма продолжалась без всяких преград.
Ничего не изменилось. Юноши по-прежнему проводили вместе подавляющую часть свободного времени - теперь, правда, их досуг раскрашивался доброжелательным отношением общества. Новая обстановка околдовала Жана, в точности как его старшую сестрёнку Мишель и, конечно, Франсуа, Доминику, Шарлотту. Непоседливый, общительный, бесконечно гоняющийся за разнообразными впечатлениями, мальчишка Жан не мог не поддаться очарованию многочисленных светских мероприятий - вечеринок, приёмов, ужинов, танцевальных вечеров, праздничной атмосфере лёгкости, восхитительному ощущению, что ты находишься в центре внимания, тобой интересуются, с тобой хотят разговаривать, тебя приглашают повсюду. По своему характеру Жан любил находиться в центре внимания. Любил чувствовать, что его личность востребована в великосветском обществе. Любил улыбки, голоса, необременительные беседы, слова, обращённые к нему, и, больше всего, - не иссякающий поток приглашений к Норрингтонам, Дэвидсонам, Карлайлам... Его жизнь теперь заключалась в этом. Он закружился, затерялся в разноцветном, удивительном водовороте впечатлений, которыми обладала новая обстановка - и теперь не представлял себе, что можно существовать как-нибудь по-другому.
Разумеется, на отношениях с Сэмюэлом это никаким образом не отразилось. Сэм, правда, отличался более спокойным, мирным темпераментом, общественное внимание не слишком интересовало его - он запросто мог бы обойтись без вечеринок, приёмов, ужинов, танцевальных вечеров. Но Жан стремился к великосветскому обществу - и Сэм, не возражая, сопровождал лучшего друга ко всем великосветским семействам и участвовал во всех великосветских развлечениях. Они пользовались успехом - привлекательные, наполненные неиссякающей жаждой жизни, жаждой приключений, приветливые, улыбчивые, с заразительным смехом и очаровательными улыбками. Молоденькие девушки поглядывали на них. Матери девушек, присматриваясь к ним, находили, что Жан Блэквуд и Сэмюел Клиффорд - достаточно многообещающие кандидатуры на роль будущих супругов. Всё было хорошо.
В этот день Жан не позавтракал - чем вызывал неодобрительную, но, в сущности, добродушную улыбку Шарлотты, - потому что торопился, отчаянно торопился, подхваченный мыслями о восхитительном обеде у семейства Норрингтонов. Алисия пригласила его вместе с Сэмюэлом - не без расчётливых предположений, конечно, что Роберта и Кристина, её младшие дочери, сумеют привлечь к себе внимание настолько перспективных и в высшей степени положительных женихов; Жану определённо нравилась Бетти, Сэму - Крисс, поэтому они с удовольствием согласились и, встретившись на традиционном месте (на перекрестке двух центральных проспектов), поспешили к Норрингтонам. Этот дом казался самым привлекательным для Жана. Во-первых, разумеется, из-за красавицы Роберты, во-вторых из-за влиятельности Норрингтонов в городке, значимости их симпатий и антипатий для остального великосветского общества; если ты принят Норрингтонами - считалось здесь, - значит, ты принят абсолютно всеми. Авторитет Алисии Норрингтон (вдовы прославленного супруга, оставившего ей колоссальное наследство), не подлежало ни малейшему сомнению. Жан был счастлив. Он, со свойственной мальчишескому характеру непосредственностью, считал, что его жизнь складывается замечательным образом, и больше ничего не нужно - общественное внимание, яркая влюблённость и, главное, самый лучший на свете друг, с которым они не расстанутся никогда.
- Дружба навек? - с улыбкой повернулся Жан к Сэму, протягивая руку - без предупреждения, но, впрочем, Сэм, ни чуточки не удивившись, переплёл пальцы с пальцами Жана и торжественным голосом подтвердил:
- Дружба навек.
Ничего не предвещало неприятностей - счастливым юношам, наслаждающимся компанией хорошеньких девушек, казалось, что они переживают самые лучшие часы своей жизни. Впечатляющий обед из множества блюд, верховые прогулки по лугам и полям, которые окружали особняк Норрингтонов, прогулка по песчаному бережку зеркального озера, разговоры про общих знакомых и погоду, перемешанные с пылкими влюблёнными признаниями... Алисия Норрингтон оказалась достаточно тактичной - и, в то же время, внимательной, - чтобы оставлять молодёжи некоторые возможности обмениваться поцелуями, объятиями, ласковыми словами, не слишком много, не слишком мало, и поэтому, когда Жану и Сэму подошло время возвращаться домой, они чувствовали потрясающий прилив энергии и радостного настроения. Ничего не предвещало неприятностей. И, разумеется, Жан не обратил никакого внимания, услышав приглушённый голос какого-то мужчины, только-только появившегося в доме Норрингтонов - он проговорил практически неразличимо, наклонившись к миссис Норрингтон:
- Послушайте, дорогая, вам не стоило бы допускать в дом этого молодого человека, Клиффорда... Как? Вы не слышали? Говорят, он очаровал бедняжку Розали Даунтон, силой заставил её отдаться ему, а после, увидев, что девушка больше не представляет для него интереса, бросил - кажется, она ждёт от Клиффорда ребёнка...
В общественных кругах неизменно вспыхивают разнообразные сплетни - один сказал второму, второй, приукрасив, передал третьему, и цепочка неправдоподобных, не имеющих отношения к действительности домыслов, предположений и шепотков разносится порывами беспощадного ветра, достигнув ушей каждого, кто готов прислушиваться к этому. Готовы были все. И, может быть, разумом избалованные, придирчивые, скучающие аристократы прекрасно осознавали, что, по большей части, сплетни - несусветная глупость; впрочем, перемывать косточки провинившимся соседям, показывать пальцем на кого-нибудь и резко критиковать, возмущаясь до глубины души тем или иным отрицательным поступком - неискоренимая потребность подобных людей. Мужчина, пришедший навестить Алисию Норрингтон, подбросил первую искорку - которая, благодаря налаженному механизму передачи домыслов, шепотков и предположений, разгорелась в оглушительный костёр. Только Жан Блэквуд знал правду. Ему в подробностях была известна связь между Сэмюелом и Розали Даунтон - связь, начавшаяся яркой вспышкой влюблённости, настоящей влюблённости, и закончившаяся просто потому, что Сэм проникся искренней привязанностью к другой девушке, Кристине Норрингтон. Порядочный, чувствительный юноша, Сэмюел не вознамерился, разумеется, резко порвать отношения с Розали - он поговорил с ней, объяснив, почему необходимо расстаться, извинился, пообещал поддерживать дружбу, если девушке захочется... Розали вовсе не была беременна - Сэм специально консультировался с врачом, просил его осмотреть бывшую возлюбленную, чтобы убедиться, что всё в порядке. Сэм никогда не оставил бы девушку, которая должна была стать матерью его ребёнка. Сэм никогда не заставил бы кого-нибудь отдаваться ему, используя при этом физическое воздействие. Нет, у них с Розали всё случилось по обоюдному согласию - и создавалось впечатление, что она изъявляет готовность отпустить его, если он действительно полюбил другую девушку... ревность, обида, разочарование, неистовое желание отомстить возлюбленному-предателю подтолкнуло Розали пожаловаться на Сэма какой-то из своих сплетниц-подружек (несправедливо пожаловаться, конечно), и та позаботилась, чтобы ошеломительное известие достигло ушей её отца (того мужчины, который навещал миссис Норрингтон), а от него - ушей всех обитателей городка.
Как объяснить подавляющее, невообразимое могущество сплетен? Глупенькой Розали Даунтон поверили все. Даже люди, придерживающиеся исключительного хорошего мнения о Сэмюеле Клиффорде, мгновенно переменили свой взгляд и в один голос окрестили его негодяем, предателем, насильником, преступником. Шепотки, домыслы, предположения... последствия не замедлили сказаться - перед Сэмом закрывались двери великосветских особняков, представители высокого общества старались не приближаться к нему, высокомерно вздёргивали подбородки и морщили носы, случись им оказаться неподалёку, перестали здороваться, полностью игнорировали, если не считать нарочито демонстративных разговоров, оскорбительных перешёптываний за спиной и пальцев, указывающих: "Вот он, видите? Сэмюел Клиффорд. Слышали, как этот негодяй поступил с бедняжкой Розали Даунтон?". Когда механизм оказывается запущенным, никакие силы на свете не способны остановить его разрушительное воздействие; и самому разумному человеку не докажешь, что подобные сплетни - необоснованная, лишённая всяческих доказательств глупость. Никто не захотел прислушиваться к возражениям Сэма. Сэмюел Клиффорд для всего городка стал преступником.
- Жан...
- Что?
- Ты тоже считаешь меня преступником, насильником, предателем? Тоже считаешь, что я так поступил с Розали Даунтон?
- Сэм, позволь полюбопытствовать - ты здоров?
- Не понимаю, что...
- Дружище, не обижай меня такими бессмысленными вопросами! Ты рассказывал мне, как расстался с Розали - твой поступок был правильным, порядочным, я знаю, что твои слова - правда, и мне наплевать, что говорят пустоголовые сплетники!
- Правда? Правда, Жан, ты действительно так думаешь?
- Разумеется! Дружба навек?
- Дружба навек.
Ничто на свете не заставило бы Жана усомниться в честности лучшего друга. Мальчишка, непоседливый, довольно легкомысленный, с детской непосредственностью и переменчивостью характера - Жан Блэквуд становился непоколебимым и серьёзным, когда ситуация затрагивала дружбу, драгоценную дружбу между ним и Сэмюелом. Он только посмеялся над глупыми сплетнями, не поверив, конечно, ни единому словечку - и, нередко повторяя: "Я убью за Сюма", преисполнялся абсолютной готовности сражаться за него, если когда-нибудь это потребуется. Потребовалось. Однажды Жан едва-едва не заколол насмерть человека, позволившего себе оскорбительные высказывания в сторону Сэмюела.
- Что, Блэквуд, считаешь это нормальным? Водить отношения с преступником? Тебя и самого скоро перестанут принимать в приличном обществе, если ты, наконец, не возьмёшься за ум, а?
Насмешливый голос, произнёсший эти слова, принадлежал Бенджамину Дэвидсону, представителю одного из самых прославленных, самых обеспеченных семейств в городке - разумеется, чуть менее прославленного и обеспеченного, чем Норрингтоны. Жан столкнулся с Бенджамином, прогуливаясь по вечерним улочкам, погружённый в размышления - остановившись у перил низкого мостика над речкой, он не заметил, как Дэвидсон бесшумно подошёл и встал рядом; первым желанием Жана было оторвать самовлюблённому сыночку богатого отца болтливый язык.
- Замолчи, - сдерживая себя, бросил он.
- Зачем же ты советуешь мне замолчать, если я говорю правду? - с гаденькой ухмылочкой отозвался Бенджамин, привольно облокотившись на ограждение. - Тебе следовало бы научиться видеть перспективу, Блэквуд, - что станешь делать, если люди отвернутся от тебя?
- Замолчи!
- Ну, представь себе на минутку - никаких больше праздников. У тебя не будет ни ужинов, ни приёмов, ни танцевальных вечеров, ни прогулок... ни очаровательной Роберты Норрингтон.
- Прикуси язык, Дэвидсон, по-хорошему тебя прошу. Иначе...
- Что - иначе?
- Иначе ты отведаешь на вкус мою шпагу.
Очередная насмешливо-снисходительная улыбочка Бенджамина скрутила внутренности Жана узлом непереносимой ненависти; вулкан чистого гнева взорвался, на мгновение полностью ослепив юношу, подчистую выжег рациональные мысли у него в голове. Лицо довольного собой и убеждённого в собственной неуязвимости Дэвидсона подействовало, как красная тряпка на быка - оно казалось сейчас Жану самым отвратительным на свете. Жан выхватил шпагу. Совершенно позабывший, что находится на оживлённом мосту, где частенько проходят люди, он с яростным рычанием бросился на Бенджамина, с полной готовностью растерзать его в клочья, убить, убить, убить за оскорбительные замечания в сторону Сэма, лучшего друга! За дружбу! За дружбу, которая на век!
Бенджамину Дэвидсону не поздоровилось бы - он не владел искусством фехтования и шпаги с собой не носил, - если бы подоспевший прохожий, широкоплечий рослый мужчина, не оттащил разбушевавшегося Жана на безопасное расстояние. Правда, тот вырвался - и, несмотря на то, что шпага была отобрана мужчиной, бормочущим замечания про "сумасшедших мальчишек", умудрился разукрасить холёную мордашку Дэвидсона несколькими внушительными синяками и, в свою очередь, схлопотать пару болезненных царапин.
- Жан Блэквуд, ты просто бешеный! - с благодарностью воскликнул Сэмюел, выслушав возмущённого друга, который, обрабатывая царапинки, рассказал ему обо всём.
- Я убью его, - мрачно отозвался Жан. - Клянусь тебе - если он, или кто-нибудь другой, ещё раз посмеет что-то говорить про тебя - я убью его.
Друзья познаются в беде. Настоящей дружбой может считаться только привязанность, проверенная годами и преодолевшая тысячи разнообразных препятствий. Друг не отвернётся от тебя, если отвернулись все окружающие, друг не оставит тебя одного, если общественное мнение больше не хочет оставаться на твоей стороне; разумеется, Сэмюелу непросто давалось осознание, что, из-за необоснованных обвинений обиженной девушки, обитатели городка считают его предателем, насильником, преступником и захлопывают перед ним двери своих домов - но, в сущности, он был самым счастливым человеком на свете, потому что рядом с ним оставался единственный по-настоящему важный человек, его лучший друг Жан. Один против всех - тяжело, двое против всех - и жизнь больше не кажется несправедливой и неправильной. Великосветское общество не обладало для Сэма никакой значимостью. Он, в отличие от многих других людей, прекрасно видел, насколько иллюзорными, бессмысленными были привилегии, предоставленные им.
Поведение Жана, разумеется, можно считать действительно благородным, подтверждающим ценность дружбы для него. Однако следует заметить, что, несмотря на яростное сопротивление и демонстративную непокорность - Жан продолжал общаться с Сэмом, нарочито показательно прогуливался с ним перед домами своих великосветских знакомых, огрызался или вступал в драку, если кто-нибудь задевал Сэмюела в его присутствии, но... Несмотря на всё это, репутация Сэма непосредственно Жана до сих пор не коснулась. Его, как раньше, приглашали на праздники, приёмы, прогулки, танцевальные вечера. Ему, как раньше, милостиво разрешали встречаться с Робертой Норрингтон. Он, в принципе, не прекращал своего общественного образа жизни - и, окружённый всеобщим вниманием, благоденствовал, радуясь, что ему удалось сохранить и общество, и лучшего друга. Конечно, слишком долго ситуация не могла оставаться неизменной.
- Дорогой, нам нужно серьёзно побеседовать с вами.
- Да, мы обязательно должны попытаться направить вас на правильный путь.
- Образумьтесь, Жан, вам не следует продолжать знакомство с подобным человеком.
- Я знаю, дорогой, что вы испытываете симпатию к моей дочери, Роберте... это чувство взаимно, уверяю вас. Однако... Сэмюел Клиффорд - слишком опасный, недостойный человек, и мне хотелось бы, чтобы вам стало понятно... его скандальная репутация сказывается и на вашем честном имени. Не слышали? Кое-кто распускает сплетни, будто и вы - такой же, как ваш, если позволите так выразиться, приятель.
- Мы не хотим навязывать вам своё мнение, ни в коем случае, дорогой! Нам прекрасно известно, что вы с уверенностью повторяете всем, что Сэмюел Клиффорд не виноват, и всё же... Общество не будет считаться с человеком, который всюду появляется в компании преступника. Простите мне мою прямоту. И подумайте об этом, Жан, подумайте, ради себя самого.
Алисия Норрингтон и представители остальных великосветских семейств, собравшиеся, по обыкновению, в гостиной Блэквудского особняка, пробовали проводить с Жаном воспитательные разговоры. Поймав юношу, когда он собирался уходить на встречу с Сэмюелом, они окружили его доверительным, доброжелательно настроенным кольцом - и с понимающими улыбками принялись расписывать, какими последствиями обернётся дружба с предателем, насильником, преступником. Разумеется, никакого успеха эти люди добиться не могли - Жан, преданный лучшему другу и придерживающийся девиза "Дружба навек!", должен был отмахнуться от них, отправиться к Сэму и получать удовольствие от единственно важной, по его собственному мнению, вещи - дружбы. Должен был. Но всё повернулось совсем иначе. В тот день Жан впервые почувствовал какое-то непонятное беспокойство внутри. В тот день Жан впервые отказался от встречи с Сэмом, сказавшись на нездоровье, и крепко задумался над словами, сказанными миссис Норрингтон и всеми остальными.
Его скандальная репутация сказывается и на вашем честном имени.
Что это значит?
Общество не будет считаться с человеком, который всюду появляется в обществе преступника.
Что это значит?
Получается, что, если Жан будет продолжать поддерживать отношения с Сэмюелом, его тоже... посчитают нежелательным? Друг преступника - сам преступник? Хорошенькая Роберта, вечеринки, приёмы, прогулки, танцевальные вечера... всё это исчезнет, растворившись, будто не было? Всё это, полученное Жаном как удивительная, восхитительная неожиданность, околдовавшее, загипнотизировавшее и прочно привязавшее к себе - всё это исчезнет?
Жан Блэквуд, шестнадцати лет, в первый раз столкнулся с общественным мнением. Пожалуй, его сопротивляемость была намного более сильной, чем у сестрёнки, он крепко придерживался своего жизненного девиза "Дружба навек!", крепче, чем Мишель - своего "Любовь, и ничего, кроме любви". Наверное, если бы дело ограничилось только перешёптываниями, воспитательными беседами и советами "образумиться", высказываемым за спиной неодобрением - тем, что уничтожило Мишель, - Жан бы выдержал, Жан бы смог преодолеть общественное мнение в битве за дружбу, однако... Один-единственный эпизод окончательно разрушил его настоящие чувства, настоящего Жана - тот самый эпизод, который предсказывала Алисия Норрингтон.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, господин. Чем могу служить?
- Я, собственно, пришёл к Роберте... к мисс Норрингтон. Доложите ей, пожалуйста, обо мне. Моё имя - Жан Блэквуд.
- Видите ли... сегодня мисс Норрингтон не может принять вас.
- Почему?
- Она отсутствует.
- Отсутствует... Не подскажите ли - надолго?
- Право, не могу ответить вам... кажется, они с миссис Норрингтон уехали в соседний городок. На несколько дней.
- Но...
- Простите меня, господин. Ничем не могу помочь.
Дверь особняка Норрингтонов захлопнулась - впервые, впервые захлопнулась - перед Жаном. Неубедительная, виноватая улыбка дворецкого, вынужденного лгать, предательски светящиеся лампы, чей свет просачивался через задёрнутые занавески - всё это подсказало Жану, что Алисия с дочерью никуда не уезжала, нет-нет, вовсе не собиралась уезжать... семейство Норрингтон попросту отказало другу преступника, который сам считается преступником, в приёме. После многочисленных предупреждений. Раз и навсегда. И только ли семейство Норрингтон?
Ничего для Жана не могло быть более унизительным, чем невразумительные отговорки, беззастенчивая ложь и, в отдельных случаях, неприкрытое пренебрежение, которым его начали встречать члены великосветского общества. Двери - заперты. Люди - подчёркнуто равнодушны. Жана старательно игнорировали, если он здоровался с кем-нибудь на улицах, его обходили стороной, стараясь избежать малейшего столкновения, за спиной перешёптывались и осуждающе поглядывали, покачивая головами в знак категорического неодобрения... из друга преступника Жан Блэквуд превратился в самого преступника. В отверженного. Повторялась ситуация с Сэмом - Жан возмущался, когда видел подобное отношение со стороны, и совершенно не представлял себе, что делать дальше, когда оказался его непосредственной жертвой. Всё рухнуло. Опьянённый общественным вниманием, свыкшийся с новым образом жизни - знакомства, обеды, прогулки, вечеринки, - подпитывающийся великосветским обществом, юноша чувствовал себя обездоленным, опустошённым, ему требовалось то, что он потерял, требовалось как воздух... Дружба навек? Так ли это?
Да, таинственная гипнотическая сила затаилась в невесомой, неуловимой вещи, имя которой "общественное мнение". Что это, в сущности, такое? Разве могло бы оно переменить исключительнейшую привязанность Жана Блэквуда к Сэму Клиффорду? Неужели бессмысленное осуждение людей, с которыми Жан познакомился буквально несколько месяцев назад, могло уничтожить его дружбу, настоящую Дружбу? Нет. Не уничтожило. Как, впрочем, и любовь Мишель к Джорджу. Они по-прежнему придерживались своих симпатий, они любили и дружили, но... общественное мнение, эта субстанция, с поразительной силой влияющая на сознание человека, заставила их отказаться и от дружбы, и от любви - похоронить искренность и настоящесть глубоко, глубоко внутри, надёжно перекрыв все возможные доступы к сокровенным тайникам. Отказаться от себя. Изменить себе.
- Жан! Эй, Жан! Ух, едва сумел угнаться за тобой - спешишь куда-нибудь, что ли, и даже не оглянулся, когда лучший друг зовёт тебя! Ну, ты готов? Спектакль вот-вот начнётся!
Сэмюел, счастливый Сэмюел, бесконечно уверенный в дружбе, которая навек, окликнул Жана на запруженной людскими толпами центральной улице. Разумеется, Жан расслышал. Разумеется, Жан должен был обернуться, поприветствовать Сэма и, весело переговариваясь, отправиться с ним в театр, но... Юноша чувствовал, как со всех сторон на него устремляются взгляды - взгляды Норрингтонов, Дэвидсонов и прочих, прочих, прочих влиятельных, прославленных семейств; они наблюдают, готовые разразиться очередным поток критических замечаний и сплетничающих шепотков, они уже готовы полностью отказаться от Жана Блэквуда, а Жану... Жану этого совсем не хочется. Что он будет делать, если его общественная жизнь обернётся чудовищной катастрофой? Вечеринки, приёмы, прогулки, Роберта, внимание, улыбки, разговоры... что делать, если всё это окажется навсегда потерянным? Что делать? Нет. Он не может допустить подобного. И поэтому... поэтому...
- Прости, - тихонько проговорил Жан, обернувшись к лучшему другу - бывшему лучшему другу.
- Простить? - удивился Сэм. - За что?
- Наша дружба была ошибкой.
- Что?..
Последние слова принадлежали другому Жану - так, по крайней мере, казалось растерявшемуся Сэмюелу. Голос - холодный, отстранённый, немножко высокомерный, с расстановкой произносящий слова, глаза - равнодушные, суровые, совершенно чужие, совершенно неправильные... Жан, окружённый одобрительно заулыбавшейся общественной элитой, повторил, вздёрнув подбородок в притворной горделивости:
- Наша дружба была ошибкой, - и добавил, чуть более приглушённым голосом, в котором, пожалуй, в последний раз проскальзывал настоящий, действительно привязанный к Сэму Жан Блэквуд: - Прости...

5.

5.

Здесь кто-то есть - я чувствую, чувствую!

Любимая фарфоровая ваза Шарлотты Блэквуд, покачнувшись, зашаталась, соскользнула с полки - и разбилась на тысячу осколков.
Обыкновенное происшествие, скажете вы? Проблема заключается в том, что оно случилось совершенно непредвиденным образом. Никто из Блэквудов не приближался к вазе, служанка не стряхивала с неё пыль - вообще никого не было в комнате, когда хрустальное совершенство, украшенное разноцветными узорчиками, разлетелось на кусочки, и звук этот прокатился эхом по всем помещениям Блэквудского особняка.
Несколько недель прошло, но, несмотря на попытки рациональных размышлений, Блэквудам не удалось избавиться от ощущения, что в их доме поселились призраки. Они наблюдают... да, наблюдают, преследуют Блэквудов повсюду, заявляя о своём присутствии воздушными, невесомыми прикосновениями, колышущимися занавесками, лёгкими дуновениями невидимого ветерка... Чувство беспричинной тревоги не покидало Шарлотту, Доминику, Мишель, Франсуа и Жана. Неприятное, холодноватое чувство, прочно поселившееся в душе. Разумеется, они предпочитали не разговаривать об этом, старательно обходили эту тему в беседах - как будто, если не признавать существование призраков, они исчезнут. В конце концов, что такого особенного происходит? Только ветерок. Только прикосновения. Это, в принципе, может оказаться обыкновенной игрой воображения, галлюцинацией... да чем угодно! Блэквуды практически научились игнорировать необъяснимые ощущения, когда ваза, рухнувшая с полки, положила начало намного более серьёзной активности потусторонних созданий.
Двери начали захлопываться перед обитателями особняка. Коврики внезапно выскальзывали из-под ног. Ручки не поддавались, если кто-нибудь пытался повернуть их - даже оказывали сопротивление, крутясь в обратную сторону. Картины обрушивались со стен. Стёкла покрывались паутинкой тоненьких трещин, иногда разбиваясь на тысячи осколков. Стулья перемещались из одного конца комнаты в другой. Книги выпрыгивали из шкафчиков. Язычки пламени в каминах затухали - или, наоборот, разгорались вовсю. Чашки и тарелки увёртывались от рук, двигаясь по столу. Щётки и метёлки самостоятельно пересекали комнату. Создавалось впечатление, что окружающая обстановка, предметы, мебель, двери, окна - всё подчиняется каким-то могущественным, но недоступных человеческому взгляду существам. С тех пор, как они впервые продемонстрировали своё присутствие, их сила значительно умножилась, возможности увеличились... призраки могли теперь не только проноситься мимо едва-едва заметным дуновением, не только прокатываться лёгким ветерком по ткани занавесок. Они развивались. Они эволюционировали. Блэквуды перестали чувствовать себя хозяевами в своём доме - даже рассудительной Доминике, даже практически настроенной Шарлотте пришлось через некоторое время признать, что Блэквудский особняк не является больше их безраздельной собственностью. Здесь кто-то был. Кто-то... или что-то... Игнорировать этот факт было всё более и более невыполнимой задачей.
Семейство Блэквудов окончательно потеряло покой. Шарлотта, Доминика, Франсуа, Мишель, Жан - они вздрагивали от малейшего шороха, они беспрестанно оглядывались, чтобы проверить, не наблюдает ли кто-нибудь за ними, они вообще старались находиться подальше от дома, с многочисленной компанией, - только бы увериться, что они сохраняют здравый рассудок, не сходят с ума. Беспокойство. Тревога. Страх. Ужас. Каждый предмет в родном особняке превратился во что-то отвратительное и чуждое - потому, что в любую секунду он мог выскользнуть из руки, упасть со стенки, рухнуть со стола, подстроить ловушку в тот момент, когда совсем не ожидаешь этого. Ловушка. Блэквудский особняк стал одной бесконечной ловушкой для всех его обитателей. Иррациональное, не поддающееся описаниям чувство - но Блэквуды отчётливо ощущали, что этот дом больше не подчиняется им, что он оказался под управлением кого-то невидимого, таинственного, какой-то потусторонней призрачной силы, решившей избрать семейство Блэквуд своей беззащитной жертвой.
- Мама... - охваченная отчаянием Доминика ухватила Шарлотту за рукав, с опаской оглядываясь по сторонам. - Мама, давай уедем отсюда...
- Но, доченька, куда же нам податься? Здесь наши знакомые, наши друзья, мы так замечательно устроились...
- Пожалуйста, мама! Умоляю тебя! Ведь ты сама видишь - нам нельзя оставаться в этом доме!
- Послушай, дорогая...
- Разве ты не замечаешь?! - Доминика, свернувшись калачиком в кресле, спрятала личико в ладонях; голос девушки опустился до хрипловатого шёпота. - Здесь кто-то есть - я чувствую, чувствую! Здесь кто-то есть...

6.

6.

Я больше не хочу быть художником.

Наверное, из всех Блэквудов Франсуа испытывал самую незначительную привязанность к общественной жизни. Впрочем, он вообще по-настоящему интересовался одной-единственной вещью на этом свете - художественным искусством; родственники давным-давно привыкли, что вернуть Франсуа к действительности, когда он занят рисованием, практически невозможно. Юноша очень редко показывался из своей комнаты - "мастерской художника", и зачастую, даже покинув её, отправлялся побродить по окрестностям в поисках живописных пейзажей. Меньше, чем все остальные Блэквуды, он принимал участие в традиционных теперь "чашечках кофе", праздниках, приёмах, танцевальных вечерах, на редкость нечасто принимал приглашения великосветских семейств, почти не участвовал в оживлённом разговоре, который не затихал в гостиной Блэквудского особняка. Друзья семьи в большинстве своём ни разу не видели Франсуа - либо, пускай и познакомившись с ним, придерживались мнения, что это "молодой человек со странностями"; впрочем, они считали, что с возрастом глупости, которыми занимается Франсуа, постепенно сойдут на нет.
- Дорогой, скажите, пожалуйста, вы уже определились, кем хотите стать в будущем?
- Разумеется.
- И кем же?
- Художником!
Это было его мечтой. Всегда - сколько он себя помнил. Семейство Блэквуд благосклонно относилось к стремлениям Франсуа и, как полагается любящим родственникам, поддерживало их - мать и сёстры с братом не сомневались, что когда-нибудь юноша действительно добьётся успеха на избранном поприще. Разве могло быть иначе? Франсуа не представлял себя без художественного искусства, выплёскивая ощущения и впечатления, сомнения и мечтания, то, каким ему видится мир, на бумагу, каждая свободная минутка посвящалась рисованию... Если вам знакомо удивительное чувство слияния, когда занимаешься тем, чем по-настоящему хочется заниматься - вы поймёте, насколько счастливым человеком мог называть себя Франсуа Блэквуд.
В этом городке юноша с творческими наклонностями просто не мог встретить одобрительного или сочувствующего отношения. Здешние жители обладали исключительно прагматичным, заточенным под практическую пользу сознанием - они отказывались признавать что-то "бессмысленное" и "бесполезное", то есть вещи, не приносящие видимую материальную выгоду. "Разве можно прикоснуться к искусству? - такие, например, рассуждения можно было услышать от них. - Разве искусство поможет обеспечить семью, накормить, обзавестись роскошной и уютной обстановкой? Сколько, в конце концов, зарабатывает художник, музыкант или писатель? Гроши. Пускай молодёжь развлекается, рисуя или играя в своё удовольствие, но превращать это в дело всей жизни? Увольте". Многочисленные друзья семейства Блэквуд, разумеется, не воспринимали намерения Франсуа всерьёз. Они относились к юноше с насмешливой снисходительностью, как к несмышлёному ребёнку - наиграется, мол, и возьмётся за ум. Как будто наперекор общественному мнению, юноша, наоборот, решил продвигаться вперёд как художник и привлекать внимание публики к своему художественному искусству; предполагая, что время ещё не наступило, Франсуа рисовал для себя и матери с братом и сестрами, а теперь внезапно преисполнился абсолютной готовности продемонстрировать свету результаты своего творчества.
- Вы хорошенько подумали, дорогой? Не пожалеете? Никто не гарантирует, что ваша задумка обернётся успехом...
- Правда, Франсуа, мальчик мой, не стоит ли вам пересмотреть жизненные приоритеты? Задумайтесь. Что, в конце концов, вы сможете получить с помощью вашего искусства? Ни средств к существованию, ни крыши над головой, ни приличного дохода, чтобы обеспечивать будущую семью.
- Конечно, молодому человеку необходимо заниматься каким-то делом... Хотите, я устрою вам встречу с Джонатаном Крэйвеном? Он руководит довольно прославленным рекламным агентством через несколько кварталов - "Крэйвен и Лотсберг", помните, не правда ли? Уверена, у него отыщется для вас прибыльное местечко с возможностью подняться по карьерной лестнице.
- Прислушайтесь к Алисии, дорогой, она действительно может помочь вам.
Окажись на месте Франсуа Мишель или Жан, подобный разговор закончился бы неблагополучными результатами; поддавшись общественному мнению, юноша мог бы отказаться от своего единственного призвания - быть художником - и отправился бы работать в рекламное агентство Джонатана Крэйвена. Существование Франсуа было подчинено девизу "Моя жизнь - искусство", и этот девиз намного удачней выдерживал непрекращающееся давление великосветского общества, не прислушиваясь ни к насмешливо-снисходительным замечаниям, ни к воспитательным воздействиям, ни к дружественным советам, ни к откровенно высказанному неодобрению. Настоящий художник - писатель, музыкант, любой человек, влюблённый в искусство - не ориентируется на общественное мнение. У настоящего художника есть крылья. Подхваченный своими крыльями, совершенно неуязвимый для уколов и ударов Алисии Норрингтон и всех остальных, Франсуа Блэквуд ограничивался приветливыми, но решительными улыбками, воздерживаясь от попыток отстаивать собственную правоту, и продолжал идти к сокровенной мечте, МЕЧТЕ большими буквами - стать художником. А первый шаг к достижению этого - организовать первую, действительно серьёзную выставку своих рисунков.
Шарлотта со всей силой материнской привязанности помогала старшему сыну. Самостоятельно, отвергнув всяческую помощь прислуги, она взялась за обустройство центральной гостиной Блэквудского особняка. Вдоль стен разместились удобные диванчики, предназначенные для публики - расположившись там, посетителям будет удобно рассматривать картины; на стенах, через одинаковые промежутки, были размещены произведения Франсуа, окантованные изящными позолоченными рамами и сопровождающиеся табличками с названием каждой работы. На выставке должны были присутствовать несколько официантов, которые разносили бы напитки и лёгкую закуску, а приглашённый музыкант наигрывал бы ненавязчивую, успокаивающую мелодию на рояле. Шарлотта заблаговременно отправила приглашения самым ближайшим приятелям - миссис Норрингтон, разумеется, входила в этот немногочисленный круг, - с пожеланиями приводить с собой друзей и родственников, сколько угодно. В свою очередь, Мишель, Доминика и Жан поговорили насчёт выставки со знакомыми из числа молодёжи.
Конечно, великосветское общество под предводительством Алисии Норрингтон не отказалось от своих попыток переубедить Франсуа - наставить, как они выражались, на путь истинный. Продолжались воспитательные разговоры. Продолжались доверительные беседы с ласковыми улыбками и уверениями, что оно, общество, заботится исключительно о его будущем благополучии. Миссис Норрингтон однажды устроила ему встречу с Джонатаном Крэйвеном, который красноречиво расписывал преимущества рекламного бизнеса с точки зрения практической пользы. Масштабные усилия не принесли никаких результатов. Мечта, крылья и уверенность в том, что быть художником - его призвание, поддерживали Франсуа и надёжно оберегали от любого общественного влияния; он был действительно сильным человеком, намного более сильным, чем Жан и Мишель.
Через несколько дней Блэквудский особняк распахнул двери для желающих насладиться выставкой юного художника. Шарлотта с доброжелательной улыбкой приветствовала гостей у парадного входа, обмениваясь парой-тройкой фраз и показывая, где располагаются картины; Доминика хозяйничала на кухне, на случай, если кому-нибудь захочется перекусить; Франсуа, побледневший и нервно прикусивший губу, сидел в "выставочном зале" на диванчике - ему хотелось самому увидеть реакцию посетителей на свои работы. Впрочем, Блэквуды совершенно не сомневались в успехе. Их сын и брат был действительно талантливым художником, он умел поймать и запечатлеть на бумаге красоту самых обыкновенных, самых привычных вещей - такие выдающиеся способности просто не могли остаться незамеченными. И Мишель, и Жан тоже устроились рядом с Франсуа, ободряюще похлопывали его по плечу и восхищались картинами, которые, конечно, давным-давно были знакомы им, но никогда не надоедали. Франсуа, как подлинный художник, сомневался, изводил самого себя беспочвенными страхами, оглядывал произведения - и понимал, насколько несовершенны они, насколько в некоторых не хватает другого цвета, другого мазка, другого взгляда на изображённый предмет, другого... впрочем, под воздействием брата и сестры он быстро успокоился, погрузившись, наконец, в тёплое осознание, что, по крайней мере, каждая картина написана душой и сердцем, мечтами и любовью к жизни. Всё будет хорошо. Он вкладывал себя в художественное искусство. Всё обязательно будет хорошо.
Никто из Блэквудов, в сущности, не принимал в расчёт прагматичный и рациональный разум жителей этого маленького городка. И значимость общественного мнения для всех вместе и каждого по отдельности. И единодушие (одинаковость, если быть точным) мировоззрений. И стремление беспрекословно подчиняться лидеру, а именно Алисии Норрингтон. Нет, кто-нибудь из немаленького количества людей, собравшихся в Блэквудском особняке, вполне мог по заслугам оценить творчество Франсуа; кто-нибудь наверняка видел, что этот юноша действительно талантлив, что он умеет наблюдать за миром и выхватывать из скучной обыденности удивительные, на редкость прекрасные моменты. Но миссис Норрингтон была категорически против "юношеского увлечения" Франсуа. Пускай рисует, разумеется, пускай занимает художествами свободное время - но посвящать подобным глупостям жизнь? Увольте. Мальчика нужно образумить, открыть ему глаза и наставить на путь истинный. Насмешливо-снисходительное отношение мгновенно переняли все члены великосветского общества - даже те, которые не обладали общей практичностью сознания, а таких тоже можно было найти, немножко, но можно было.
Публика неторопливо прохаживалась между картинами, останавливаясь, присматриваясь и двигаясь дальше. Гости наклоняли друг к другу головы, переговаривались чуть слышно, поглядывали в сторону молодого художника, благосклонно принимали напитки и закуски, приготовленные Доминикой. Франсуа, правда, беспокоился слегка, но, обладающий богатым и пылким воображением, уносился мыслями в далёкое-далёкое, обязательно счастливое будущее, когда он будет настоящим художником. Общество оценит его способности, потребует следующей выставки, и она в скорем времени состоится, а потом отыщутся покупатели, пожелавшие приобрести произведения Франсуа для своих гостиных и спален, а потом его известность прокатится по всем уголкам родного городка и, может быть, за пределами, а потом он станет создавать великолепные, находящие отклик в сердцах и мыслях картины, он станет делиться с окружающими красотой, да, красотой, которая есть в цветах и травинках, в горах и озёрах, в облаках и звёздах - повсюду, а потом...
- Дорогой мой, мне не хотелось бы разочаровывать вас. О, я знаю, насколько дороги вам ваши картинки, вы мечтали стать профессиональным художником, но... Простите за то, что я скажу сейчас, милый мальчик. Да, вы умеете рисовать, это бесспорно, но никакого таланта у вас, к сожалению, нет. Вам не пробиться. Вам не заинтересовать своими работами высокое общество. Они... как бы помягче выразиться... несерьёзны. Цветы, бабочки, домики - пожалуй, для досуга вполне подойдёт, но, Франсуа, дорогой, неужели вы действительно способны называть это настоящим искусством?
Никакой резкой критики. Никаких отрицательных отзывов. Никакого неодобрения, неприятия, возмущения. Алисия Норрингтон говорила с лёгкими снисходительными нотками, как будто посмеиваясь над самонадеянным юношей, и это снисхождение, эта добродушная, понимающая улыбка, подхваченная всеми остальными, вонзились Франсуа в самое сердце. Он смог бы пережить, если бы его работы были категорически отвергнуты по какой-либо существенной причине, если бы ему сказали, что в картинах недостаточно профессиональной техники, или гамма цветов выбрана неподходящая, или изображаемый предмет передан не слишком верно, однако... Великосветскому обществу словно вовсе не было дела до "картинок" молодого художника. Снисхождение, улыбки, дружелюбные насмешки, за которыми скрывается... равнодушие. Никто из присутствующих не воспринимал Франсуа всерьёз. Для них (с лёгкой руки миссис Норрингтон) он был забавным, чересчур возомнившим о себе мальчиком, который, вместо того, чтобы заниматься нормальными, практически полезными вещами, марает бумагу и устраивает выставки.
Это стало концом для Франсуа Блэквуда. Бесповоротным концом.
- Дорогой, разве ты не собирался сегодня к озеру, делать наброски?
- Нет.
- Милый, тебе не хочется пойти немного порисовать?
- Нет.
- Посмотри, какой сегодня восхитительный закат - было бы прекрасно запечатлеть его, не правда ли?
- Нет.
Нужно быть справедливыми к Франсуа - он боролся. Ещё несколько выставок было организовано в Блэквудском особняке, ещё несколько раз юноша приглашал кого-нибудь из своих знакомых взглянуть на новенькую работу, ещё несколько попыток он предпринял, предлагая в художественных магазинчиках свои картины... ещё и ещё, ещё и ещё, но все решительные намерения Франсуа оборачивались одинаковым результатом - пренебрежение, снисходительность, насмешки, улыбки. Многие жители городка не сумели бы объяснить, если бы кто-то полюбопытствовал, почему им не нравятся произведения молодого художника... нравились, нравились большинству, но это было отношение отдельных, ничего не значащих индивидуумов, а великосветское общество в целом отказывалось принимать Франсуа, отказывалось признавать его несомненные способности в искусстве. Ему пришлось столкнуться с другой стороной общественного мнения - не менее, впрочем, действенной, не менее разрушительной. Борьба с многоголовым чудовищем общественного мнения бесполезна. Его не переубедишь, не переделаешь... только люди полностью свободные от влияния общества способны оставаться собой в подобной ситуации. Да, Франсуа был сильным. Да, Франсуа боролся. Да, Франсуа бесконечно верил в свой непоколебимый девиз "Моя жизнь - искусство". Но бессмысленная борьба очень быстро вымотала его, лишив последних жизненных сил, и, как зачастую бывает с инаковыми людьми, отличающимися от большинства, юноша стал считать себя действительно бесталанным, ни на что не способным мальчишкой, который возомнил себе головокружительную будущность художника.
- Ну, сколько же можно заниматься глупостями, дорогой? Из вас не получится художника... да, есть безусловно талантливые люди, но вам немножко не хватает таланта, понимаете?
Едва ли найдётся много людей, которые способны были бы не поддаться общественной критике. Зачастую, когда все окружающие беспрестанно твердят человеку, что он - ничтожество, что его способности - выдумка, что ему никогда не достичь никаких положительных результатов в чём-либо, он и сам проникается уверенностью в собственной никчёмности. "Большинство не может ошибаться, - размышляет искорка огня в тёмной комнате. - Большинству видней. Наверное, если целый мир утверждает, что я ничего не представляю из себя, то... то это, может быть, действительно так?". Искорка гаснет. Общественное мнение побеждает.
Франсуа переселился из комнатки, несколько лет ласково называвшейся «мастерская художника». Юноша оставил там, прочно запертыми на надёжный замок, кисточки и краски, карандаши и листочки бумаги, наброски и наполовину законченные рисунки, множество картин в позолоченных рамах, потерпевших такое оглушительное поражение среди великосветской публики; «это временно» - угрюмо отвечал он, если кто-нибудь из семейства пробовал его расспрашивать, хотя, разумеется, он принял окончательное решение. Не временно. Навсегда. Франсуа больше не вернётся к художественному искусству, больше не будет «заниматься глупостями» - миссис Норрингтон, заботливая и умудрённая жизненным опытом женщина, совершенно права, когда уговаривает его оставить юношеское увлечение и подыскать для себя занятие посерьёзней, посолидней, такое, которое подобает представителю обеспеченного аристократического семейства. Она права. Все правы. Франсуа был неразумным мальчишкой, ребёнком, глупцом... да, воображение рисовало ему восхитительные картинки счастливого будущего, когда он, востребованный художник, радует окружающих людей своими картинами... но разве ему удавалось когда-нибудь написать по-настоящему великолепное произведение, разве можно назвать его талантливым? Мазня, картинки, детские глупости — ничего кроме. Франсуа Блэквуд — сильный человек, сильней Жана и Мишель, и всё-таки... всё-таки — недостаточно сильный, чтобы продолжать гореть.
- Дорогой... - Шарлотта присела на краешек диванчика, рядом с сыном, который задумчиво смотрел за окошко тоскливыми глазами. - Дорогой, почему ты больше не рисуешь? Нужно оттачивать свой талант, шлифовать, работать над ним — и потерять недолго, а ведь это драгоценность, принадлежащая далеко не каждому. Тебя смутили слова миссис Норрингтон и всех остальных? Забудь, милый, они не правы, нужно только...
- Мама, - Франсуа перебил её, не поворачиваясь и старательно пробуя спрятать печальные, обречённые нотки в голосе. - Я просто не буду рисовать. Я больше не хочу быть художником.
На следующий день Франсуа Блэквуд встретился с Джонатаном Крэйвеном и приступил к своим обязанностям в рекламном агентстве «Крэйвен и Лотсберг».

@темы: творчество

---

Довольно нестандартный для меня рассказ получился - мистическая составляющая до странности мрачноватая, страшноватая и безнадёжная. Это, наверное, будет первой - но не единственной - попыткой объединить обыкновенную повседневность с кусочками мистики.

Название: "Раздвоение личности"
Автор: Rainbow
Рейтинг: G
Жанр: джен
Размер: миди
Статус: закончен
Примечание: события в кусочках, посвящённых разным персонажам, происходят практически одновременно.

1.

1.

Мы будем счастливы, правда, мама?

Нельзя сказать, что семейство Блэквуд чем-нибудь существенным отличалось от всех остальных семейств, подобных ему. Да, Блэквуды были обладателями внушительного состояния - но аристократический круг никогда не жаловался на недостаток средств; да, Блэквуды обитали в восхитительном особняке посреди живописной панорамы: предгорья, леса, речушки - но члены великосветского общества вообще селились исключительно в богатых домах и роскошных землях. Ни звонкими монетами, ни внешней утончённостью, ни привилегированным положением это семейство не опережало все прочие. Шарлотта Блэквуд, будучи юной девушкой, вышла замуж за французского землевладельца, переселившегося в Англию - два десятка лет благополучного брака подарили ей прекрасный особняк, огромное состояние, безупречное положение в обществе и четверых детишек, заботливо взлелеянных: Доминику, Мишель, Франсуа и Жана. Подбирая сыновья и дочерям имена на французский манер (в сочетании с фамилией "Блэквуд", которую представительницы этого семейства, по традиции, оставляли даже после замужества), Шарлотта безобидно воображала, будто присваивает им индивидуальность, некоторый знак отличия от других аристократов-англичан. Разумеется, вовсе не это являлось отличительной особенностью Блэквудов. Они были настоящими. Они всегда оставались верными самим себе. Никогда ни одному Блэквуду не приходило в голову даже подумать о притворстве, изворотливости, лживости, о фальшивых масках и надуманных, искусственных привязанностях, манерах, мнениях, которыми настолько грешит великосветское общество. Нет, нет, Блэквуды оставались самими собой, они отталкивали общество именно своей неподдельной искренностью, удивительной - нелепой, на взгляд многих - безыскусственностью. Они всегда говорили то, что думали, любили того, кого действительно любили - и стремились к настоящим мечтам. настоящему, желанному будущему.
Когда Доминике, старшей дочери, исполнилось девятнадцать лет, Пьер Бертран скончался по вине несчастного случая - обезумевшая лошадь понесла, столкнулась с проезжающей мимо телегой. Шарлотта была безутешна. Она испытывала неподдельную горечь, подлинное, не выдуманное страдание. Многие женщины аристократического круга склонны преувеличивать чувства, рисоваться несчастными и скорбящими, хотя не ощущают ни скорби, ни несчастья; Шарлотте Блэквуд никакой нужды не было притворяться. Она любила Пьера. Любила самозабвенной, не иссякающей любовью - и, узнав о трагической гибели супруга, несколько дней не могла заставить себя подняться с постели. Впрочем, обладая решительным и волевым характером, женщина постаралась воскресить себя к жизни - она была, прежде всего, матерью, Доминика, Мишель, Франсуа и Жан нуждались в ней... Пьер не хотел бы, чтобы жена оставляла детей в одиночестве. Шарлотта, посоветовавшись со старшими Доминикой и Франсуа, приняла решение покинуть насиженное местечко и отправиться в другой город - слишком болезненными, слишком острыми были воспоминания о скончавшемся Пьере, связанные с этой местностью. Муж оставил внушительное наследство, поровну причитавшееся и супруге, и детям - Блэквуды не нуждались бы, средства вполне позволяли им прикупить где-нибудь новый особняк, не уступающий этому. Впрочем, никто из них не расстраивался, покидая дом. Жители в этом городе, упивающиеся собственной значимостью и аристократическим положением, мало внимания обращали друг на друга, не слишком любили Блэквудов за искренность и безыскусственность - явления, чуждые подобному обществу; да и бесконечное притворство, сладковатая ложь и парад выдуманных масок отталкивали это семейство, слишком настоящее, слишком верное самим себе. Без сожаления Блэквуды готовились покинуть прежний городок, переселившись в куда более приветливое местечко.
Если бы случайный наблюдатель заглянул в особняк этого семейства, он увидел бы следующую идиллическую картинку.
Утро. Ослепительные лучи солнца врываются в распахнутое окно. Сонная тишина, неудивительная для этого раннего часа, окутывает дом. Даже прислуга сладко посапывает в постелях - впрочем, Шарлотта Блэквуд всегда вставала намного раньше других и совершенно не нуждалась в служанках и кухарках, чтобы приготовить завтрак. Она любила заниматься хозяйством. Семья - всё, семья - жизнь, Шарлотта самозабвенно отдавалась своему небольшому семейству, заботясь, как могла, о Доминике, Мишель, Франсуа и Жане. Утро. Восемь часов. Дети не поднимутся раньше одиннадцати, и Шарлотта, бодрая, счастливая, стряпает вкуснейший завтрак и накрывает роскошный, необъятных размеров стол в гостиной. Это всегда было первым, что слышат юные Блэквуды, проснувшись, - неумелый, но радостный голосок матери, напевающий что-то, шорохи передвигаемых стульев, позвякивание кастрюль и сковородок, переливчатый гомон птиц из аккуратного, ухоженного садика за окнами.
Шарлотта, закончив необходимые приготовления, устраивается возле окошка, на продавленном диванчике - старом, нуждающемся в замене, но таком уютном и любимом, - с книжкой на коленях. С удовольствием вдыхая сладкие ароматы цветов и деревьев, солнца и воздуха, она лениво перелистывает странички, улыбаясь и предвкушая, сколько радостей принесёт этот день. Ничего, кроме радостей, разумеется, жизнь семейству Блэквуд не приносила. Да, Пьер погиб, но крепкие, неразрушимые связи между матерью и детьми, между сёстрами и братьями не претерпели никаких изменений - Блэквуды любили друг друга раньше, любят сейчас и, конечно, всегда будут любить.
Мысли о детях окутывают Шарлотту восхитительной теплотой. Женщина поглядывает на часы над камином, большие, с позолоченными стрелками, чутко прислушиваясь, не раздадутся ли наверху полусонные голоса и шаги - и вот, наконец, юные Блэквуды цепочкой тянутся в гостиную. Удивительно, насколько непохожими, противоречащими один другому они были - как будто вовсе не родственники; в том, как "дети" (ласковое, неизменное прозвище даже для самых старших) спускаются по лестнице, можно увидеть, насколько разным характером и темпераментом отличается каждый из юных Блэквудов. Доминика, девятнадцати лет, спокойная и по-взрослому собранная, с умиротворённой улыбкой - двигается медленно, неторопливо, положив изящную ручку на выточенные перила. Франсуа, восемнадцати лет, мечтательный, переменчивый в настроениях, рассеянный, как и положено художнику, - шагает и совершенно не смотрит под ноги, задумчиво нахмурившись. Мишель, семнадцати лет, восторженная, чуть-чуть легкомысленная и беспечная, как маленький лесной зверёк - игриво перепрыгивает со ступеньки на ступеньку, напевая песенки без слов. Жан, шестнадцати лет, непоседливый, энергичный, безрассудно влюблённый в жизнь и приключения, - поторапливает всех остальных, нетерпеливо подскакивает на месте и, спустившись, перемахивает несколько нижних ступенек. Дети здороваются с матерью - опять же, каждый по-своему, - и рассаживаются вокруг аккуратно сервированного стола со множеством разнообразных блюд.
Завтрак, как всегда, пролетает стремительно - в разговорах, улыбках, шутках, в обмене новостями, впечатлениями, снами, планами на день. Блэквуды наслаждаются обществом друг другом, не торопясь расставаться, - но, в конце концов, Доминика, Франсуа, Мишель и Жан убегают в разные стороны, по разным делам, а Шарлотта остаётся в особняке, чтобы руководить процессом подготовки к переезду и ухаживать за домом. Прислуга, разумеется, уже на ногах и готова исполнять распоряжения хозяйки - но, впрочем, и прислуги у Блэквудов немного, и обязанностей у неё практически никаких, потому что Шарлотта предпочитает справляться с готовкой и уборкой самостоятельно. Нужно пройтись по бесчисленным комнатам, проверить, всё ли в порядке, нужно подбросить дрова в камины, заправить кровати, приготовить обед, заняться цветущими кустиками и овощными грядками в саду, продолжить упаковывать вещи, решить, сколько экипажей заказывать для переезда, позвонить некоторым знакомым, найти, починить, перешить, собрать... Тысяча дел. Ни одной свободной минутки. Шарлотта бросается в каждодневную круговерть с радостной улыбкой - это вовсе не утомительно, нет, и вовсе не надо обращаться к прислуге за помощью; выхаживать семейное гнёздышко - огромное удовольствие для Шарлотты, она любит свой дом, любит семью и готова на всё, чтобы её любимые отпрыски были счастливыми.
Юные Блэквуды разлетелись кто куда. Только Доминика осталась дома - не испытывающая жажды великосветских развлечений, спокойная, по-взрослому собранная и серьёзная, она всегда помогала матери по хозяйству, заботливо прибираясь за гораздо менее аккуратными братьями и сестрой. Доминика больше, чем кто-нибудь ещё из младшего поколения Блэквудов, была похожа на Шарлотту - дочь переняла от матери любовь к чистоте и порядку, привязанность к родному гнёздышку, желание создавать, а после оберегать от жизненных потрясений семейный очаг. Сердце девушки полностью принадлежало детям. Разумеется, Доминика не достигла того возраста, в котором нужно задумываться о собственных отпрысках - нет, она даже не планировала выходить замуж в ближайшие годы, но с ранних лет в ней проклюнулся материнский инстинкт. Сейчас, как и всегда, закончив обязанности по дому, Доминика вышла в маленький садик рядом с особняком - и тут же к ней со всех сторон потянулись ребятишки. Это была многочисленная ватага самого разного возраста - дети прислуги Блэквудов, мальчишки и девчонки из деревеньки, расположенной неподалёку, даже сыновья и дочери неприветливых соседей. Как будто говорливая стайка птичек, они окружили Доминику, набросившись на неё одновременно - и говорили, и дёргали за рукава, и обнимали, и делились своими сокровенными тайнами... Личико Доминики осветилось счастливой улыбкой, стоило девушке очутиться в шумной детской компании. Она гладила ребятишек по головкам, внимательно слушала, заключала в объятия всех сразу - и всей душой отдавалась неприхотливым, но прекрасным детским развлечениям. Дети обожали Доминику. Никто не мог сравниться с ней в изобретательности - десятки игр придумывала она для ненасытной ватаги, десятки сказок сочиняла и рассказывала, собирая всех кружочком вокруг себя. Могло бы показаться, конечно, что Доминика притворяется - притворство нередко становилось заменой подлинным чувствам в обществе избалованных аристократов, и зачастую женщины сюсюкали с отпрысками своих знакомых, трепали за щёчку, скрывая в душе абсолютное равнодушие к детям. Доминике, как и любому Блэквуду, была глубоко чужеродной ложь. "Из тебя выйдет замечательная мать, дорогая", - частенько говорила Шарлотта, и единственной мечтой Доминики, в самом деле, было когда-нибудь услышать, как бьётся сердечко её родного, бесконечно любимого малыша.
Мишель отличалась от своей старшей сестры, как чёрный цвет от белого. Она не задумывалась о возможности обзаводиться детьми и никакого, в сущности, стремления к материнству не испытывала. Дети отталкивали её - слишком шумные, слишком колоссальных усилий требуют, слишком ограничивают свободу любить, мечтать и наслаждаться жизнью. Ребёнок был для Доминики целью, если можно так выразиться, общение с детишками составляло центр и смысл её существования, для Мишель таким центром была любовь, только прекрасная, светлая, ничем не нарушаемая любовь! После завтрака к Блэквудскому особняку подъехал изысканный экипаж, как бывало каждое утро, и Джордж, возлюбленный Мишель, терпеливо дожидался девушку, чтобы провести вместе ещё один восхитительный день, напоённый красками солнца, юности и любви. Мишель выпорхнула из дверей, как пёстрая беспечная бабочка - крылья искреннего, волшебного чувства подхватили её и бросили в надёжные, любящие объятия Джорджа, бесконечно привязанного к ней. Девушке удалось избежать распространённой ошибки молоденьких девушек. Она не связалась с дурным мужчиной, а напротив, попала под крылышко порядочному, преданному, пускай и небогатому, Джорджу, который, услышав, что Блэквуды собираются переезжать, клятвенно пообещал отправиться в другой город вместе со своей возлюбленной. Никакими трудностями не омрачалась дорога Мишель Блэквуд, никакой угрожающей тучей не затуманивался горизонт её мечтаний о любви, любви, любви. Великолепный экипаж тронулся с места, унося счастливых влюблённых навстречу магазинам и ресторанам, балам и праздникам, счастью и радости.
Франсуа, на год старше Мишель, тоже мог бы влюбиться "в какую-нибудь хорошенькую девушку благородных кровей" - сестра насмешливо-снисходительным голосом постоянно подтрунивала над ним, пророча будущность унылого холостяка до конца дней. Впрочем, ни девушки, ни влюблённости, ни что бы то ни было вокруг не волновало юношу - мир заканчивался за дверьми комнатушки, которую родственники весело окрестили "мастерской художника". Франсуа практически не выходил оттуда - за исключением, правда, завтраков, обедов и ужинов, или таких моментов, как сегодня, когда он прихватывал корзинку с бутербродами и, с листками бумаги, карандашом и красками, отправлялся на поиски вдохновения. Иногда его нельзя было дождаться раньше позднего вечера. Он забывал о времени, когда рисовал. Сейчас, наскоро попрощавшись с матерью, Франсуа неторопливо двинулся к живописной речонке неподалёку от дома Блэквудов, полностью захваченный мыслями о том, как замечательно будут выглядеть на бумаге стремительная вода, и волнистые ниточки водорослей, и ослепительные лучи солнца, преломлённые в зеркальной поверхности... Взгляд юноши углубился в мир, далёкий от скучного человеческого, - мир красок, оттенков, чувств, переживаний, мечтаний. Франсуа выглядел сейчас немножко безумцем, немножко ребёнком, с любопытством и бесконечной радостью впитывая всё, что находилось вокруг. "Как можно, - размышлял он, бывало, присматриваясь к окружающим людям, к этому искусственному обществу притворщиков, лжецов и, в сущности, совершенно пустых людей. - Как можно существовать без искусства, как можно не рисовать, если жизнь - удивительная, если жизнь каждым своим проявлением просится на бумагу?"
Нетерпение подстёгивало Жана, заставляя лихорадочно проглатывать завтрак - скорей, скорей, нельзя терять не минуты, Сэм, должно быть, уже заждался его, скорей! Самый младший из Блэквудов, чересчур мальчишка, слишком энергичный и восторженный для своих шестнадцати лет, тоже обладал способностью забывать о времени - правда, погружаясь целиком не в художественные изыскания, а в тысячу приключений, путешествий и открытий вместе с Сэмюелом, лучшим и единственным другом на век. Да, Сэм нетерпеливо переминался с ноги на ногу в условленном месте встречи, не изменяющемся несколько лет, с момента знакомства юношей - нельзя было представить человека, более подходящего к непоседливому, взрывному темпераменту Жана Блэквуда. Городок, где они обитали, был маленьким, неинтересным и, разумеется, вдоль и поперёк изученным неугомонными мальчишками - но Жан и Сэм умудрялись находить приключения там, где, казалось бы, всё интересное должно давным-давно закончиться. Сэмюел набросился на друга (впрочем, они считали себя больше, чем просто друзьями - братьями, родственными душами) с очередной сумасшедшей задумкой - помнишь лесок неподалёку от западной границы города, там, говорят, поселилась медведица с медвежатами, и поэтому мы... Жану не нужно было дослушивать - он перехватил мысль Сэма на половине словечка, и счастливые, чрезвычайно довольные друг другом юноши с головой окунулись в увлекательную затею, которая, конечно, могла бы завершиться печальным образом, но никого из них это совершенно не беспокоило. Да, Шарлотта частенько говорила младшему сыну, что надо становиться серьёзней, надо взрослеть, да, сестры и брат частенько посмеивались над его безрассудностью и непоседливостью, но, пожалуй, Жан Блэквуд лучше многих взрослых людей осознавал ценность дружбы. Познакомившись несколько лет назад, Жан и Сэм нашли дополнение - и отражение одновременно - себя самого в другом человеке и с тех пор не разлучались, уверенные, что останутся друзьями навсегда. Младший Блэквуд, пускай и ребёнок во многом другом, становился на редкость непреклонен, когда дело касалось дружбы. "Я убью за Сэма" - нередко повторял он, действительно убеждённый в правдивости своих слов.
Только к ужину семейство Блэквуд собиралось вместе. Шарлотта сервировала стол бесчисленным количеством блюд, вкуснейших блюд, и все они провожали день, как и встречали его, - улыбками, разговорами, новостями, шуточками, абсолютным наслаждением от общества друг друга. Именно за ужином чаще всего обсуждался запланированный переезд - Блэквуды делились своими представлениями, какая же будет она, их новая жизнь; они высказывали и сомнения, и страхи, и возможность разнообразных трудностей - но, впрочем, больше для вида, для того, чтобы посмеяться и с беспечностью отмахнуться. Разумеется, всё пойдёт благополучно. Разумеется, никаких проблем, слишком уж неразрешимых и заслуживающих беспокойства, не встретится. Жизнь семейства Блэквуд всегда была наполнена настолько искренними чувствами, настолько тёплой привязанностью к родным, настолько долгой, бесконечной полосой счастья и радости - они просто не могли представить себе, что бы могло заставить судьбу повернуться по-другому.
- Мы будем счастливы, правда, мама? - спросила Мишель.
- Конечно, дорогая, - ответила Шарлотта, улыбнувшись дочери.
Конечно, они будут счастливы. В этом нет ни малейших сомнений.

2.

2.

Нам нельзя быть вместе, понимаешь?

Когда Блэквуды оказались на новом месте, они сразу, с первого дня, увидели, насколько этот городок отличается от неприветливого, бесцветного, наполненного безразличными друг к другу людьми места, где им приходилось существовать прежде. Да, существовать. Настоящая жизнь, как подумалось Блэквудам, начинается только здесь.
Каково встретиться с дружественным, по-настоящему добрым отношением после притворства, искусственных улыбок, а в сущности - абсолютного равнодушия? Жителями нового городка тоже были обеспеченные, имеющие доступ ко всем возможным удовольствия аристократы - и, всё же, насколько сильно это общество отличалось от прежнего, насколько удивительной была разница между тем, какие чувства испытывало к Блэквудам окружение там и тут. Никаких чувств у людей, с которыми раньше соседствовали Блэквуды, не было. Они притворялись, они играли в подлинную привязанность - но, на самом деле, оставались совершенно посторонними. Чужими. В том городке не приветствовались какие-нибудь близкие отношения, достаточно мимолётной любезной улыбки и двух-трёх приветственных слов - люди проходили мимо, безучастные и равнодушные, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что происходит в жизни соседей. Приятельские разговоры за чашечкой кофе не устраивались. Балы, праздники, ужины, дружеские встречи не затевались. Город был чётко разграничен на ячейки, не связанные между собой - редко, редко кто осмеливался протягивать ниточки.
Подобная ситуация тяготила Блэквудов. Они, наверное, прониклись уверенностью, что по-другому попросту не бывает. Им показалось, что новый городок - другая вселенная, слишком резко здесь жизнь перевернулась с ног на голову.
Все жители городка были знакомы друг с другом. Мостики, связывающие разные семейство в единственный организм, постоянно укреплялись - браком, дружбой, активным общением. Каждый человек считал обязательной необходимостью навестить за день хотя бы одного своего знакомого - впрочем, только встречами дело не ограничивалось, большинство домов постоянно было открыто для посетителей. Ходить в гости - добрая традиция. Устраивать праздники, званые ужины, танцевальные вечера - величайшая радость. Никаким притворством здешние обитатели не занимались, ложь, искусственность и маски даже не были знакомы этому обходительному, дружелюбному и приветливому обществу - они, как Блэквуды, были совершенно настоящими; или, во всяком случае, так казалось на первый взгляд.
Новеньких встретили с необыкновенным радушием. Одно семейство вызвалось показать городок и окрестности, другое посоветовало, к кому обратиться за помощью для распаковки вещей, третье снабдило подробными сведениями о самых лучших ресторанах, магазинах, танцевальных площадках и салонах. Наибольшим авторитетом здесь обладала семья Норрингтон - супружеская чета с шестью отпрысками, порядочные, исключительной честности люди, которые предложили Блэквудам организовать приветственный праздник, где новеньким удалось познакомиться практически со всеми (самыми значительными, по крайней мере) жителями этого восхитительного городка. Равнодушие, чёрствость, эгоистичность, притворство - всё осталось в далёком, далёком прошлом, здесь Блэквуды наслаждались доброжелательностью, искренностью и неподдельным вниманием окружающих. Подобное отношение было в новинку. Непривычное, немного подозрительное на первых порах - и такое притягательное, желанное, необходимое в последующем. Через несколько дней у семейства Блэквуд сформировалось ощущение, что это местечко являлось их домом всегда, эти люди всегда были их соседями, и разве можно теперь представить себе что-нибудь лучшее? Блэквуды стали полноправными участниками нового мира, и этот мир бесконечно нравился им, мгновенно вызвав сильнейшую и прочнейшую привязанность.
В Блэквудском особняке начали появляться гости. Впрочем, не было, кажется, ни одной минутки, когда гостиная не наполнялась бы гомоном многочисленных весёлых голосов, заливистым смехом и тёплыми, проникнутыми искренней симпатией улыбками. Соседи заходили на чашечку кофе - утром, поговорить и поделиться новостями - днём, принять участие в званом ужине или празднике - вечером. К счастью, особняк семейства Блэквудов был немаленькой величины, и любому количеству гостей вполне хватало места. Посетители расхаживали между вереницей комнат, отдыхали на изысканных диванчиках перед камином, выходили развеяться на аккуратную, спрятанную от солнца террасу, кружились в вальсовом ритме по огромному танцевальному залу, весело переговаривались за роскошно сервированным столом в гостиной... Жители городка выказывали Блэквудам неподдельную, доброжелательную симпатию - и, разумеется, у Блэквудов вспыхнула ответная, не менее подлинная привязанность к ним.
- Дорогая, куда же вы так заторопились? Оставайтесь, посидите с нами немножко.
- Ох уж эта молодёжь, непоседлива, непредсказуема, не уследишь за ней!
- Как вам удаётся справляться с четырьмя ветреными молодыми людьми сразу, Шарлотта?
- Потише, Кларисса, как бы мисс Блэквуд не обиделась на тебя!
Мишель, поддавшись полушутливым, дружественным уговорам всех собравшихся, спустилась по лестнице и с удовольствием присоединилась к маленькому чаепитию. Сегодня в гостях у семейства Блэквуд присутствовала миссис Норрингтон со своими старшими дочерьми - Клариссой, Жаннеттой, Люсьеной, несколько ближайших соседок и пара-тройка приятельниц Шарлотты из отдалённых городских уголков. Благодаря приветственному празднику, который устроила Алисия Норрингтон, семья Блэквудов обросла многочисленными знакомыми во всём городке - и теперь, пригласив побольше служанок, кухарок и дворецких, Шарлотта не жалела усилий и времени, чтобы организовать для гостей достойный приём, пускай даже это будет обыкновенная, неофициальная "чашечка кофе".
Юные Блэквуды, ничуть не меньше матери, прониклись новой атмосферой общественного внимания. Пожалуй, им нравились не столько конкретные представители здешнего круга, не дружба как таковая... внимание, обстановка повышенного интереса к их собственной персоне, необременительные разговоры, лёгкие шуточки, постоянные приглашения то к Норрингтонам на ужин, то к Дэвидсонам на именины, то к Карлайлам на светскую вечеринку... Жизнь великосветского общества захватила, закрутила, загипнотизировала Блэквудов, и насколько она отличается от равнодушия, безразличия, холодности прежних соседей! Мишель, как молоденькой девушке, тянущейся к развлечениям, наслаждениям и взглядам, которые были бы прикованы к ней, новая жизнь показалась особенно восхитительной. Сейчас она с радостью участвовала во всеобщем разговоре, улыбалась комплиментам, смеялась шуткам и старалась продемонстрировать гостям всю свою элегантность, утончённость, остроумие и умение ненавязчиво поддерживать беседу. Внимание окружающих подпитывало Мишель. Она нуждалась в нём, как цветок, только-только проклюнувшийся из-под земли, нуждается в солнечном свете. Девушка расправила крылья, распустилась ещё более прекрасным бутоном, чем была прежде, и ловила, ловила отовсюду то, что так требовалось ей теперь (один раз почувствовав, она не смогла от этого отказаться) - любовь, симпатия, восхищение великосветского общества, приветливые взгляды, искренние улыбки и внимание, да, внимание, сосредоточенное целиком и полностью на ней.
Впрочем, надолго задерживаться Мишель не планировала. Поболтав со всеми не больше часа, с сожалением извинившись, что вынуждена покинуть их, девушка порывисто поднялась с диванчика и, подхваченная другими крыльями, крыльями любви, исчезла - там, за воротами Блэквудского особняка, её терпеливо дожидался Джордж, прекрасный Джордж; он, испытывая бесконечную преданность Мишель, поехал вместе с возлюбленной в другой город и поселился неподалёку. Все присутствующие закивали, попрощавшись с Мишель, пожелали ей хорошенько повеселиться - но, уже захлопывая дверь, девушка услышала приглушённый шёпот миссис Норрингтон:
- Глупенькая... Этот юноша совсем не подходящая партия для неё. Может быть, она одумается, как считаешь, Кларисса? Лучше бы ей выйти замуж за Чарльза Стефферсона - обеспеченный, заметный в обществе, хоть с какими-то перспективами на будущее. А этот... простолюдин.
Это высказывание ничуть не всколыхнуло чувств Мишель, влюблённой Мишель, - она и раньше не сомневалась, что Джордж не заслужит одобрение великосветских знакомых. Простолюдин. Разузнав несколько дней назад о молодом человеке, с которым встречается младшая дочка Блэквудов, Алисия Норрингтон презрительно, с лёгкой насмешкой назвала его простолюдином. "Вам стоило бы, - заметила тогда женщина, неодобрительно посматривая на Шарлотту, - получше приглядываться к избранникам вашей дочери. Любовь - это, разумеется, прекрасное чувство, но, как не крути, Чарльз Стефферсон был бы куда более подходящим кандидатом в супруги Мишель". Блэквудов никогда не беспокоило общественное и материальное положение людей, с которыми они завязывали знакомство. Мишель беспечно отмахивалась от критических замечаний миссис Норрингтон - а за ней, конечно, и всего великосветского общества, и бежала на очередную встречу с Джорджем Кренстоном - да, отнюдь не обеспеченным, да, отнюдь не играющим какой-либо значительной роли в аристократических кругах, но любимым, любимым, без памяти любимым! Девушка испытывала непоколебимую уверенность в своей правоте.
- Джорджи, ты хотел бы жениться на мне?
- Что? Жениться? Но... разве ты...
- Ну, что "разве я"?
- Разве ты не достойна лучшего, Мишель?
- Лучшего? Я ведь люблю тебя, Джорджи, а не кого-то лучшего!
- Твоё семейство богато. И ты пользуешься известностью в обществе. Может быть, через некоторое время тебе приглянётся какой-нибудь великосветский аристократ с деньгами и связями... и ты забудешь обо мне.
- Глупенький! Ой, Джорджи, какой ты глупенький! Разве имеет значение, богатый ты или не богатый, известный или неизвестный... Я люблю тебя! И всегда буду любить! Пускай великосветские аристократы с деньгами и связями женятся на других девушках, для которых это действительно важно. Любовь - самое главное, слышишь, и ничего, кроме любви.
- Значит... значит, ты согласилась бы выйти за меня замуж?
- Конечно! Конечно, согласилась бы, дорогой!
И с этого момента общественные предрассудки вообще перестали волновать счастливую Мишель - ничто, казалось бы, не способно поколебать её бесконечную убеждённость, что она всё делает правильно. "Любовь, и ничего, кроме любви" - девушка не подвергала ни малейшим сомнениям то, что сказала своему возлюбленному; снисходительно-презрительные комментарии, отпускаемые в адрес "этой легкомысленной дурочки, которая одумается, непременно одумается" Алисией Норрингтон - и всеми остальными, разумеется, тоже, - отскакивали от Мишель, не причиняя никакого беспокойства. Она любит Джорджа. Она готова пожертвовать ради Джорджа всем. Что ещё, скажите, может иметь значение? Мысли Мишель наполнились только приготовлениями к будущей свадьбе - Джордж, разрываемый прежде мучительными сомнениями, преисполнился решимости и действительно предложил возлюбленной стать его женой. Девушка была счастлива. Вместе с ней были счастливы и Шарлотта, и Доминика, и Франсуа, и Жан, воодушевлённые и обрадованные мыслью, что доченька и сестрёнка скоро будет супругой человека, по-настоящему любимого, по-настоящему любящего. Праздничное платье, церковь для бракосочетания, приглашения бесчисленным знакомым, приятелям, друзьям, торжественный бал с танцами и музыкой, свадебное путешествие... тысяча разнообразных составляющих, требующих осмысления и планирования, тысяча дел, которые необходимо переделать, тысяча проблем, которые нужно решить. Мишель, закружившаяся в хороводе светлых мечтаний и бесконечной влюблённости, никогда ещё не чувствовала себя настолько счастливой.
- Посмотрите, кто там?
- Это девочка Блэквудов?
- Та самая, которая связалась с простолюдином?
- Да-да, она. Можете себе представить, дорогая - настолько известное, богатое семейство, и младшая дочь собирается выскочить замуж за какого-то безродного голодранца.
- Замуж?!
- Я тоже была удивлена, когда услышала от Алисии Норрингтон... Дурочка совсем не понимает, что делает. Интересно, куда же смотрит её матушка?
- На чьи деньги они думают существовать? На состояние Блэквудов, разумеется? Этот мальчишка не сумеет обеспечить сносную жизнь даже себе, что уж говорить о супруге, о будущих детях...
- Глупенькая, глупенькая девочка. Может быть, у неё откроются глаза, когда период сумасшедшей влюблённости пройдёт?
- Сомневаюсь. Молодые девушки упрямы.
- Пожалуй, после такого позора она может не рассчитывать на то, что приличные семьи и дальше захотят продолжать знакомство с ней.
Разговоры, разговоры, разговоры. Шепотки, шепотки, шепотки. И презрительно-снисходительные взгляды исподтишка, и осуждающий тон голосов повсюду, и неодобрительные кивки, и подчёркнуто отстранённое отношение... Мишель Блэквуд не успела ухватить определённый момент, когда внимание окружающих - восхитительное, всегда дружественное внимание - превратилось в острую неприязнь. Кажется, её связь с Джорджем сурово осуждал весь городок. Кажется, новость о том, что представительница богатого, великосветского семейства планирует выйти замуж за простолюдина, в одночасье облетела всех жителей до последнего, и все сплетничали об этом, нарочито громким шёпотом, чтобы Мишель обязательно услышала, если проходит мимо. Почему? За что? Девушке хотелось зажать уши руками, спрятаться и никогда, никогда больше не слышать этого отвратительного порицания в голосах окружающих, этих невыносимых разговоров за спиной - спрятаться, спрятаться, спрятаться... Почему? Неужели замужество - неудачное, с общественной точки зрения - способно испортить прекрасные отношения, установившиеся между Мишель и остальными жителями городка? Они были привязаны к ней - как, впрочем и она к ним, - они называли её славной девочкой, с удовольствием беседовали, приглашали на праздники, ужины, именины, загородные прогулки... этого не будет? Этого больше не будет? Почему? За что?!
Шепотки преследовали Мишель Блэквуд повсюду. И уверенность девушки в том, что она поступает правильно, поколебалась.
- Дорогая, одумайтесь. Понимаю, вы влюблены... но влюблённость пройдёт, а суровая действительность останется - что вы будете делать с нищим, необразованным, не принятом в обществе супругом? Он не достоин вас. Присмотритесь лучше к Чарльзу Стефферсону.
Кому было бы под силу растолковать, что из себя представляет общественное мнение? Его нельзя увидеть. К нему нельзя прикоснуться. Это эфемерная, невидимая субстанция, которая подкрадывается совершенно незамеченной, протягивает настойчивые щупальца внутрь человеческой души и переделывает её так, как ей будет угодно. Мишель, влюблённая Мишель, никогда не стала бы сомневаться, что выбор, который она делает - единственно правильный. Разумеется. Она любит Джорджа, Джордж любит её - они поженятся и заживут счастливой жизнью. Любовь. Любовь, и ничего, кроме любви, верно? Но... может быть... миссис Норрингтон и остальное великосветское общество - правы? Может быть... Джордж действительно не подходящий спутник для Мишель? Он - беден, она - богата, он - простолюдин, она - аристократка... Если она переплетёт свою судьбу с судьбой этого юноши - оба будут отвергнутыми обществом, никакие приличные семейства не заходят поддерживать с ними знакомств, и снова равнодушие, снова безразличие после такой восхитительной перемены, после того, как Мишель почувствовала, насколько заманчивым и притягательным может быть внимание окружающих, когда с тобой приветливо здороваются, останавливаются на улице поговорить, когда ты являешься желанным гостем на любой светской вечеринке... Этого не будет? Этого больше не будет?
Кому было бы под силу растолковать, что из себя представляет общественное мнение? Мишель Блэквуд не сомневалась в том, что любовь - единственный смысл жизни, а её смысл - Джордж, которого она любит, любит, любит всем сердцем, по-настоящему, и всегда будет любить. Эфемерная субстанция, что-то, чего, в принципе, вовсе не существует, загадочное явление, механизмы которого до сих пор не изучены... общественное мнение заставило уверенность девушки поколебаться. Шепотки. Просто шепотки. Ничего серьёзного не случилось, никакая катастрофа не обрушилась на Мишель, да и, в сущности, ей даже не отказали в приёмах, не покрыли несмываемым позором, не заклеймили как недостойную приличных великосветских семейств. Были только шепотки. Но и шепотков, оказывается, достаточно, чтобы заставить человека изменить самому себе. Мишель Блэквуд, семнадцати лет, впервые столкнулась с общественным мнением - и проиграла ему.
- Дорогая... объясни, пожалуйста, что происходит? Почему ты прячешься от меня? Я в чём-то виноват перед тобой? Не молчи! Не молчи, Мишель!
Девушка могла бы отнекиваться, но Джордж действительно оказался прав - она старалась спрятаться от него. Ежедневные встречи оборвались непредсказуемо и совершенно без объяснений - Джордж по-прежнему приезжал в особняк Блэквудов каждое утро, но служанка передавала ему, на просьбу позвать Мишель, что та приболела, или уехала в соседний городок, или не хочет никуда сегодня выходить... Тысячи причин. Тысячи бессмысленных оправданий. Заподозрив неладное, пылкий влюблённый пробовал поймать Мишель, когда она возвращалась из магазина, когда выходила под вечер подышать свежим воздухом в садик... бесполезно. Стоило девушке увидеть его - она мгновенно разворачивалась и убегала, не позволяя Джорджу сказать даже нескольких слов. Сегодня, наконец-то, юноша сумел подстеречь свою возлюбленную около садовой калитки - и, не оставив ей возможности скрыться без откровенного разговора, ухватил за запястье, пристально и жалобно заглядывал в глаза, умоляющим голосом спрашивал:
- Пожалуйста, не молчи, дорогая! Что происходит? Если я виноват, то позволь мне загладить вину... только не молчи, не мучай меня, любовь моя!
Мишель беспомощно обмякла в объятиях возлюбленного. Множество сбивчивых фраз теснились у неё в груди, слёзы обжигали горло раскалённым железом, и несколько томительных секунд Мишель с Джорджем молча смотрели друг другу в глаза... Он протянул руку, чтобы обнять возлюбленную за плечи, она резко высвободилась от него и прошептала, хрипловатым, срывающимся голосом:
- Нам нельзя быть вместе, понимаешь?..
На следующей неделе великосветское общество всколыхнулось известием, что Мишель Блэквуд собирается выходить замуж за Чарльза Стефферсона.

3.

3.

У нас в доме появились призраки...

Мишель и Чарльз поселились в одной из бесчисленных комнат Блэквудского особняка. Шарлотте, удивлённой поступком дочери (она, разумеется, ожидала увидеть в качестве наречённого девушки Джорджа Кренстона), не захотелось расставаться с дочерью, и женщина предложила новобрачным оставаться здесь, в доме Блэквудов. Чарльз не возражал. Он, собственно говоря, вообще нечасто выказывал к каким-нибудь происходящим событиям отрицательную реакцию, положительную реакцию, нейтральную реакцию... равнодушный ко всему на свете, кроме собственной персоны, Чарльз едва ли интересовался, где и с кем жить. Супруга была ему безразлична.
Проснувшись на утро после свадьбы, рядом с нелюбимым мужем, который отвратительно похрапывал и ворочался с боку на бок, Мишель несколько минут не могла оторвать взгляда от солнечных лучиков, просачивающихся сквозь воздушную ткань занавески. Солнце не радовало. Вставать не хотелось. Единственное желание - закутаться покрепче в одеяло и никогда, никогда, никогда не возвращаться к Чарльзу Стефферсону... Чудовищным усилием воли девушка заставила себя подняться с кровати. Шарлотта, безусловный жаворонок, ещё не просыпалась, братья и сестра - тем более, и коридоры Блэквудского особняка окутывались абсолютной тишиной. Осторожно, чтобы, не дай Бог, Чарльз не очнулся, Мишель выскользнула из комнаты, направившись по бесконечным проходам и лестницам в гостиную. Пусто. Спокойно. Даже переливчатые птичьи голоса не доносятся из окутанного утренней дымкой сада - природа спит, семейство Блэквуд спит, и только одна-единственная девушка, свернувшаяся калачиком в кресле-качалке, смотрит в стенку невидящими глазами.
И вдруг... нет, Мишель даже не увидела, не услышала - почувствовала... как невесомое, практически неразличимое дуновение ветерка скользнуло мимо неё, коснулось щеки, как будто чуть-чуть всколыхнуло занавески на окошке. Мишель встрепенулась. Подскочила, бросила изумлённый взгляд по сторонам - откуда ветерок, если окно закрыто? Показалось... да, видимо, показалось... Она попробовала выбросить мысли о глупом, незначительном происшествии из головы - и не смотреть на занавеску, по которой ещё несколько секунд прокатывались лёгкие, практически незаметные волны. Ей почти удалось. К завтраку девушка позабыла о несущественном пустяке, поглощённая проблемами и заботами новой жизни - нежеланной, нежеланной жизни, и, разумеется, любой человеку, которому Мишель решилась бы рассказать о таинственной ситуации, либо посмеялся бы, либо посоветовал не забивать мысли фантастической ерундой. Она не забивала. Может быть, на некоторое время эта мелочь действительно выветрилась у неё из головы. Однако... именно с того момента Мишель начало чудиться, будто невидимые глаза наблюдают за ней - много, много невидимых глаз... Не только, впрочем, Мишель. Семейство Блэквудов, не основываясь на реальных причинах, а по расплывчатым, туманным ощущениям пришло к выводу - у них в доме поселились призраки.
Как иначе объяснишь, что занавески на окошках всколыхиваются, пускай никакого ветра нет? Как иначе объяснишь, что прохладные, словно сотканные из воздуха пальцы касаются лиц? Как иначе объяснишь, что в сердце каждого обитателя дома обосновалось иррациональное, но крепкое, не проходящее чувство - кто-то следит за ними, кто-то сопровождает каждый их шаг и смотрит, смотрит, смотрит? Никаких подтверждений подобному подыскать было невозможно. Потусторонние создания, если, разумеется, они существовали, никак не проявляли себя - сомнительно, чтобы лёгкая рябь на занавесках и дуновение ветерка на щеках могло считаться убедительным доказательствам. Наверное, Блэквудам кажется. Наверное, у Блэквудов коллективная галлюцинация. Правда, кажется или нет, галлюцинация или нет - ощущение чужеродного присутствия не оставляло Шарлотту, Доминику, Мишель, Франсуа и Жана ни на секунду, оно, настойчиво привязавшись, не давало возможности расслабиться, заняться какими-нибудь делами... сводило с ума. Блэквуды не признавались друг другу в своей необоснованной убеждённости. Но, в конце концов, Доминика не выдержала.
- Мама, - однажды подрагивающим голосом сказала она. - Мама, у нас в доме появились призраки...

@темы: творчество

---

Увидел Локи? РИСУЙ!

16.08.2013 в 10:46

Пишет  Diary best:

Пишет  король под горой:

всем художникам посвящается
Комикс создан с целью проинспирировать и снабдить мотивацией всех художников и, прежде всего, себя.
В главной роли - конечно же, йа.

+ + + 7

Cвое | Не Бест? Пришли лучше!

@темы: смехотерапия

---

Спасибо тебе. За то, что любишь моих Самых Прекрасных исполнителей. За то, что для тебя фраза "я хочу написать рассказ о том, как человек изменяет себе под влиянием общественного мнения" - не пустой звук. За то, что из "я сходила сегодня на ужастик" у нас разворачивается длительная дискуссия о кинематографе. За то, что мы переписываемся целыми днями, порой на несколько тем сразу. За то, что тебе тоже хочется побродить по заброшенным местам и дикой природе в поисках приключений. За то, что мы напланировали тысячу дел, которые обязательно осуществим когда-нибудь. За то, что ночные разговоры по телефону перед сном превратились в нашу традицию. За то, что с тобой можно мокнуть под дождиком и бродить по пустынным улицам ночью. За то, что ты понимаешь, важны для моего творчества спокойствие и тишина. За то, что у тебя находится что сказать абсолютно по любому поводу. За то, что помогаешь мне выкорабкиваться из скорлупки. За то, что слушаешь. За то, что понимаешь. За всё. Я счастлива, что мы встретились.

---

Финник - дерзкий и самовлюблённый парнишка, как и нужно. А Цезарь - это Цезарь. Скорей бы ноябрь!

15.08.2013 в 07:09

Пишет  Ricka:

Новые промо-фото Финника и Цезаря

 

@темы: голодные игры

---

"Гений", Теодор Драйзер

Юджин Витла - ещё один противоречивый образ в череде созданных Теодором Драйзером характеров, гений-художник - наряду с напоминающим его Фрэнком Алджерноном Каупервудом, гением-финансистом. Я не могу критиковать Юджина или восхищаться им. Потому что есть в этой разнообразной натуре то, что заставляет меня глубоко сочувствовать и проникаться ощущениями и взглядами, разделяя полностью, а есть то, что никак не назовёшь положительными качествами, довольно неприятное и зачастую отвратительное. Юджин - человек. Как и Каупервуд. Они - противоречивые, разные, особенные, они - люди, и в них, как и действительно должно быть, всего понемножку. Да и нельзя, разумеется, забывать о гениальности Юджина - которая, в принципе, уже исключает возможность приравнивать его к остальным.
Как творческий человек творческого человека, я бесконечно понимаю Юджина во всём, что касается проявлений его художественного искусства. Поиск себя, изюминки своих способностей. Вдохновение, умение выхватить прекрасное из самой обыкновенной сценки в жизни города. Творческий кризис, упадок душевных сил и неспособность, как ни бейся, выдавить из себя картину (в моём случае - рассказ). Тяга углубляться в сущность вещей, отчаянные попытки докопаться до смыслов, до истины... честное слово, я готова была расплакаться счастливыми слезами, потому что теперь понимаю - это состояние нестояния, когда с лихорадочной жаждой разыскиваешь ответы на главнейшие человеческие вопросы, вполне правильно и обычно для творческой личности. Неиссякающее, колоссальное стремление к красоте - природы и души, искусства и женщин... Да, да, меня до невозможности раздражают мужчины, перебегающие от одной хорошенькой девушки к другой. Однако... как-то получилось у Теодора Драйзера превратить эти отталкивающие проявления в естественную вытекающую из характера как Каупервуда, так и Юджина. Я понимаю, почему красота молоденьких девушек обладает такой властью над ними. Не принимаю - но понимаю.
Не буду говорить об отрицательных свойствах характера Юджина. Их предостаточно. Как, впрочем, и у Фрэнка Каупервуда. А ещё, по правде сказать, мне не понравилось, что отношениям с женщинами уделяется раза в три больше внимания, чем художественному искусству. Всё это не значительно и пустяки. Главней другое - Теодор Драйзер, преклоняюсь перед талантом этого Писателя с большой буквы, порадовал меня очередным тщательно проработанным, достоверным образом человека не плохого, не хорошего, не однозначного... живого человека. С недостатками и достоинствами. Который живёт, чувствует и ошибается, как все мы. Наверное, из всех восхитительных персонажей Теодора Драйзера Юджин мне наиболее близок по творческому складу характера, стремлению к красоте окружающего мира, вечным поискам и переменчивости натуры. Безусловно наилюбимейшим остаётся Фрэнк Каупервуд, но Юджин... Юджин в некоторых проявлениях - это я. Вместе с ним мы переживали особенно критические моменты, вместе с ним я вспоминала чувства, испытываемые мной и сейчас и раньше - чувства художника. Практически абсолютное слияние с персонажем. Редкое, но удивительное явление. А ещё "Гений" сопровождается обязательными атрибутами моего Самого Лучшего Автора - основательный, прекрасный язык, неторопливый темп повествования, глубоко и кропотливо проработанные образы... Несмотря на крошечные претензии, невозможно было не получить удовольствия и не признаться, который раз, в бесконечной любви к Теодору Драйзеру.

@темы: книги, любимые авторы

---

Настя любит гифки

13.08.2013 в 15:08

Пишет  Ricka:

©

@темы: голодные игры

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Моя долго-долго вынашиваемая мечта - прогулка ночью. По ночному городу. Она исполнилась.
Это было удивительно, правда. Один из последних сеансов в кино, "Элизиум" - и возможность делиться впечатлениями в процессе просмотра и развивать дискуссию после. Город с тысячами огоньком вокруг, с активно себе бурлящей жизнью, несмотря на поздний-поздний час. Серое-синее-чёрное небо над головой, таинственное и вдохновляющее до невероятности. Скамейка в парке. Душевный разговор. Прохладный дождик, мелкий, превратившийся в сильный, от которого прятались под деревьями, обнявшись. Очень мокрая, но весёлая прогулка до набережной. Чернильная Нева, которая плескалась у самых ног. Забавный "бонус" в виде приключения с полицейскими, которым вдруг понадобились понятные. Попытки фотографировать/фотографироваться, почти провалившиеся из-за дурацкого фотоаппарата. Мы гуляли по улицам, опустевшим наконец-то к пяти-шести утра, видели, как открывается метро, ехали на самом первом поезде, я вернулась домой в половине восьмого и проспала потом до трёх часов дня. Мне было замечательно. Спасибо.

@темы: моменты